Текст книги "Истины, которые мы сжигаем"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

17. ТОЧКА КИПЕНИЯ

Рук

– Есть ли причина, по которой ты сегодня такой мрачный, Рук?

Лезвие топора раскалывает середину дерева, отправляя два разделенных куска лететь в противоположных направлениях. По моей обнаженной спине стекают струйки пота, когда я поднимаю глаза на Тэтчера, который сидит на своей чрезмерно разодетой заднице.

Я бросаю топор на землю, потирая свои мокрые руки о джинсы, чтобы высушить их. Я надрываю свою задницу, колю дрова для этого гребаного костра, который мы собираемся развести. Посидеть вокруг и сделать вид, что все вернулось на круги своя и все в порядке.

Как будто мы вернулись в старшую школу, когда занимались этим каждые выходные, просто чтобы скоротать время, как будто с тех пор наша жизнь кардинально не изменилась.

– Я не мрачный, – ворчу я, собирая дрова и бросая их в яму. – Мне просто нужно выпустить немного пара. Ожидание и сидение, сложа руки, по-видимому, надоедает только мне.

– Это неправда, и ты это знаешь, – вмешивается Алистер, вставая со своего места. – Мы хотим насадить его голову на острие так же сильно, как и ты. Перестань вести себя так, как будто это не так.

Я провожу рукой по влажным волосам, отрицательно качая головой.

– Тогда почему мы об этом не поговорили? Не придумали план? Ни разу, черт возьми, с тех пор, как Тэтчер нарезал Грега на мелкие кусочки. Прошло два месяца, с перерывом покончено. Два гребаных месяца, Алистер.

Мой гнев зашкаливает до предела, он достигает своего апогея и готов обрушиться на ближайшую цель. Слишком много всего происходит внутри меня. Слишком много всего в последнее время отправляет меня по нисходящей спирали к ярости.

– Или ты был слишком занят, засунув голову в киску Брайар, чтобы заметить это?

Три секунды.

Этого достаточно, чтобы один из моих лучших друзей оказался прямо передо мной. Его рост, чуть выше моего, вероятно, позволяет ему чувствовать свое превосходство, мы так близко друг к другу, что наши грудные клетки ударяются с силой.

Я переступил черту. Я знал, что делаю, когда говорил эти слова, и это именно то, что я искал. Пусть он сделает что-нибудь, ударит меня в живот или врежет мне по лицу. Я хочу этого. Мне это нужно прямо сейчас.

– Следи за своим гребаным ртом, Рук. Я предупреждаю тебя, – он кипит, его карие глаза приобретают невероятный оттенок черного. – Я не вытряс из тебя все твое дерьмо, потому что знаю, мы все на взводе из-за этого, и готов поспорить, часть тебя хочет, чтобы я это сделал. Не думай, что ты заботишься больше о восстановлении справедливости для Роуз, чем я.

Я напрягаю челюсть, кладу руки ему на грудь и толкаю его достаточно сильно, чтобы завязать конфликт.

– Перестань пытаться управлять всем на микроуровне. Я реально начинаю уставать, и меня тошнит от твоих приказов, Колдуэлл.

Торнадо из эмоций бушует внутри меня, их слишком много, чтобы контролировать. Я не хорош в том, чтобы держать себя в узде и под колпаком. Я порождение взрыва и импульса. Я не могу продолжать в том же духе. Всего этого становится слишком, блядь, много.

– Ты уверен, что это действительно из-за меня ты бесишься тут? Или ты устал быть чертовой половой тряпкой для своего отца?

Плотина внутри меня прорывается. Она трещит прямо посередине, и весь мой неконтролируемый гнев вырывается наружу, готовый разрушать все на своем пути.

Я бросаюсь на него, обхватываю его за талию и зарываюсь плечом в его живот. Порыв воздуха вырывается из его рта, когда я швыряю его на землю и отправляю наши тела в ледяной снег.

Холод обжигает мою обнаженную кожу, когда Алистер использует свой вес, чтобы перевернуть нас. Заживающие порезы на моей спине болезненно горят, когда он прижимает меня к земле. Наше дыхание становится заметно, когда мы кувыркаемся друг с другом.

Но он еще не нанес мне ни одного удара, что только усугубляет ситуацию. Я хочу, чтобы он причинил мне боль. Мне это нужно прямо сейчас.

– Рук, – ворчит он, но я просто продолжаю толкать его тело, мой кулак наносит первый твердый удар ему по ребрам.

Я потерпел неудачу со своей мамой, а теперь я терплю неудачу с Рози. Я провалился с Сайласом.

Почему я просто не могу помочь тем, кто мне дорог? Почему я не могу удержать их?

С каждым днем Сайлас ускользает все дальше и дальше, и все что я могу, только наблюдать. Неважно, сколько раз я говорил ему, чтобы он принимал лекарство, он все еще ускользает от меня, и это, блядь, убивает меня.

Они все…

Покидают меня.

– Рук! – на этот раз громче, и, используя обе руки, он хватает меня за плечи и приподнимает со снега, прежде чем швырнуть обратно. Мое тело сотрясается, кости гремят внутри меня, а голова отскакивает от твердой земли.

– Гхм, – кашляю я, когда чувствую, как порезы начинают разрываться, струйки крови и талого снега скользят по спине. Эти порезы были сделаны всего несколько дней назад, и теперь они будут заживать дольше.

Одна большая рука хватает меня за шею сзади и тянет вперед. Моя голова врезается в его грудь, и он удерживает меня там. Мое тело жесткое и напряженное. Я борюсь с его захватом, но он только усиливает хватку.

– Черт возьми! – рычу я.

Перед тем как приехать на Пик, я заехал на заправку, чтобы захватить жидкость для зажигалок, и этот отвратительный мудак Фрэнк Донахью имел яйца, чтобы заговорить со мной в очереди. Спросил, все ли хорошо в университете, имел наглость пробормотать имя Сайласа относительно того, как он справляется.

Все, что я мог себе представить, – это вырывание языка прямо из его рта за то, что он даже посмел подумать о Сайласе или Роуз. Я никогда раньше не практиковался в таком самоконтроле, и было почти невозможно уйти, не взорвав заправку вместе с ним.

Это была вишенка на торте из дерьма.

Я не могу больше этого выносить.

Я не могу ждать еще дольше.

– Я понимаю. Я знаю, что ты чувствуешь, – бормочет он. – Я тоже скучаю по ней. Я знаю, кажется, что мы ничего не делаем и просто позволяем этому куску дерьма разгуливать беззаботно, но у нас еще будет время. Его время еще придет, я обещаю тебе, Рук.

За все годы, что я знаю Алистера, он ни разу не нарушил данного мне обещания. Никогда.

Даже когда я пришел к нему и попросил его быть жестким со мной на ринге во время наших спаррингов. Первые несколько раз на матах я чувствовал, что он делает мне поблажки, а я этого не хотел.

Мне это было не нужно.

И он был первым, кто это заметил. Единственный, кто знал, что мне необходимы боль и наказание, чтобы пережить эти дни. Особенно теперь, когда не имеет значения, сколько ударов я получу, невозможно остановить постоянное чувство вины, которое наводняет мою систему каждое мгновение, пока я жив, а она – нет.

Алистер, кажется, всегда знает, что нужно каждому.

Но чего он не знает, так это то, что вдобавок ко всему этому, та, кто должна была оставаться, блядь, мертвой и похороненной, только что воскресла и пришла прямо в мою группу по латыни со своими клубничными волосами и веснушками, похожими на россыпь корицы, и выглядя на десять фунтов легче и в двадцать раз смертоноснее.

У нее здесь ничего нет, так что вопрос: нахрен она вернулась? Я знал, что ее заперли в психиатрическую клинику ментального здоровья «Монарх» – не то чтобы меня это волновало, просто об этом ходили слухи. Но если ее выпустили, то какого черта она вернулась сюда?

Разве она не должна быть сейчас в Лос-Анджелесе?

Почему, блядь, она не могла просто остаться в стороне?

– Вы двое когда-нибудь уживетесь? – вмешивается Тэтчер.

Я кладу руки Али на грудь, отталкивая его, и он соскальзывает с моего тела. Он протягивает мне руку, и я принимаю ее, позволяя ему помочь мне подняться. Мы часто испытываем друг друга, чаще, чем другие парни.

Наши эмоции слишком зашкаливают, наша кровь слишком горяча.

Сайлас и Тэтчер могут с легкостью скрывать свои эмоции. Черт возьми, Тэтч их даже не испытывает.

Алистер и я, мы живем в гневе. В этом чувстве. Мы используем его как топливо.

– Не совсем, но это работает, – говорю я. – Извини, – я обращаюсь напрямую к Али.

Он замахивается открытой ладонью и дает мне подзатыльник.

– Никогда больше не говори ничего подобного о Брайар. Ты действительно начинаешь ей нравиться.

– В отличие от кого? От меня?

Мы оба смотрим на Тэтчера, у которого хватает наглости прикидываться дураком, когда он знает, Брайар Лоуэлл не может нахрен терпеть его, и по какой-то причине у него нет проблем с тем, чтобы так продолжалось и дальше.

Я слышу приближающиеся шаги позади себя, уже зная, кто это, еще до того, как он появляется в поле моего зрения.

Сайлас останавливается, смотря на кресло к востоку от костра, единственное, на котором он сидел с Розмари у себя на коленях. Его руки засунуты в карманы, пока он смотрит рассеянно в пространство. Я бы сказал, что отдал бы что угодно, лишь бы узнать, о чем он думает, но мы все знаем.

Всегда о ней.

– Эй, мужик, – я окликаю его. – Ты был со своими родителями?

Только сейчас он обращает свое внимание на нас, стягивая с головы капюшон и показывая свою гудящую голову.

– Ага.

– Все еще пытаются подкупом увезти тебя отсюда?

– Никогда не прекращали. После случившегося с Роуз стало только хуже.

Я понимаю, они любят его, особенно его отец, но ему не нужно уезжать. Ему даже не нужна поддержка. Ему просто нужно, чтобы они поняли, что прямо сейчас он никуда не собирается, и приняли это. Постоянное нытье о его отъезде в другой штат или в другой университет только усугубляет.

Это только ранит его еще больше. Он понимает, что в конечном счете ему придется покинуть Пондероза Спрингс, но сейчас отъезд ощущается, как будто он оставляет ее. Учитывая, что он не может забрать ее могилу с собой – поверьте мне, он бы попытался, – она останется здесь, пока он будет двигаться дальше.

Это последнее, чего он хочет прямо сейчас. Он к этому еще не готов.

Ни один из нас.

– Ладно, Бог Огня, дай нам немного света, – подталкивает меня Тэтчер, усаживаясь обратно, когда страсти утихли.

Я киваю, делая глубокий вдох. Направляясь к куче дров, которые сложил, я использую жидкость для зажигалок и спичку из моего рта, чтобы разжечь огонь. Наблюдая, как пламя поднимается все выше, успокаивая нарывы внутри меня, даже если это только на несколько секунд.

Запрокинув голову, я позволяю огню согревать мою кожу, вдыхая древесный плотный дым, который поднимается из ямы. Стоя так близко, я могу чувствовать, как потрескивают маленькие тлеющие угольки, короткие бензиновые поцелуи покрывают мою грудь, заставляя мои пальцы на ногах поджиматься.

Мы все вчетвером занимаем свои места и остаемся в тишине.

Нам не нужно разговаривать – мы реально никогда не нуждались в этом. Мы не появляемся здесь, чтобы поболтать о наших днях или обсудить сплетни из парикмахерской.

Мы приходим сюда, чтобы существовать.

Это единственное место в этом городе, где мы можем просто быть. Маленькая толика того, на что будет похож мир за пределами этого места. Когда мы уедем, люди не будут останавливаться на улице, чтобы поглазеть и пошептаться. Родители не будут крепче сжимать руки своих детей, когда увидят нас. Никому не будет до нас дела, потому что они нас не будут знать.

Для всех остальных мы будем просто случайные ребята, живущие своей жизнью.

Здесь же мы ничто, лишь испорченные яблоки, которые они могут обвинить в своих проблемах.

А в конце концов, все, что мы действительно хотим, – это существовать в мире, который не изображает нас мерзавцами.

Свет фар рассеивается сквозь деревья, отбрасывая свечение на Тэтчера, который сидит передо мной. Я поворачиваюсь в кресле, чтобы разглядеть того, кто выходит из машины и направляется к нам в темноте.

– Ты пригласил своего питомца? – спрашивает Тэтчер Алистера.

– Я говорил тебе, если ты продолжишь обзывать ее так, я проломлю тебе череп, Тэтч. Заканчивай нахер, – ворчит он. – И нет, сегодня она с Лайрой занимается в общежитии.

Я встаю и смотрю в сторону леса, через который им предстоит пройти, мой разум переходит в режим защиты.

Ты не просто случайным образом натыкаешься на это место. Ты должен знать, что оно здесь, чтобы найти его. Что означает, кто бы ни двигался в этом направлении, он знал, что мы будем здесь.

Мы ждем, я сжимаю кулак в тишине. Только потрескивание огня заполняет воздух, пока мы не слышим хруст снега, и наш посетитель, пробираясь сквозь деревья к свету, выходит из тени.

– Что ж, этого я не ожидал, – выдыхает Тэтчер, возможно, такой же потрясенный, как и все мы.

Светло-клубничные волосы появляются из-за деревьев, ее стильное каре покачивается чуть ниже подбородка. Ее руки засунуты глубоко в карманы куртки, пока она идет ближе к краю Пика, где мы все находимся, слишком ошеломленные, чтобы говорить.

Вскоре шок растворяется, и я стремительно разгораюсь от раздражения.

– Как, блядь, ты сюда попала?

Сэйдж даже не вздрагивает от голоса Алистера, просто держит голову поднятой и продолжает идти в нашем направлении.

После всего, через что она прошла, учреждение все еще не сломило ее боевой дух. То единственное, что не позволяет ей уступить кому бы то ни было.

Хорошо. Я рад, что у нее все еще есть хребет.

Это доставит еще больше удовлетворения, когда я вырву его прямо из ее плоти, сломив ее дух раз и навсегда. Я полностью растопчу ее своими ногами, пока от нее не останется ничего, кроме праха, который я смогу втоптать в землю.

– Мне нужно поговорить с Сайласом, – просто говорит она.

– Это не ответ на мой вопрос.

– Твоя девушка, Брайар, сказала мне, что вы, ребята, бываете здесь. Хотя она не знает, что я приехала. Такой ответ тебя устраивает, Алистер?

Когда ей никто не отвечает, она поворачивается к Сайласу, который все еще сидит на своем месте, изучая ее. Его глаза остекленели, застыли в подобии транса.

– Я знаю, что вы, ребята, задумали, – она вздыхает как будто с облегчением, что наконец-то сказала это вслух. – И я хочу помочь.

Я открываю рот, чтобы возразить, выплюнуть некий отвратительный комментарий о том, что она не имеет никакого гребаного понятия, о чем говорит, но я не успеваю.

– Этого не будет, – бормочет Сайлас, резко качая головой. – Уходи, Сэйдж.

– Нет, – она расправляет плечи. – Я знаю о секс-группировке. Я знаю о том, что на самом деле произошло с Розмари, и я знаю, что вы четверо режете тела в отместку. Я знаю, что сделал мой отец, и я заслуживаю того, чтобы заставить его истекать кровью за это.

Мои зубы скрежещут так, что они почти разламываются на части.

– Нажми на гребаные тормоза, Нэнси Дрю⁴⁶. Ты заслуживаешь этого? – выплевывает Алистер, жестоко усмехаясь. – Ты воспринимала Роуз, как дерьмо, когда все, что она когда-либо делала, это заботилась о тебе. Ты не заслуживаешь этого только потому, что чувствуешь себя виноватой.

– А ты думаешь, это не сжирает меня заживо? – она резко поворачивает голову в его сторону, глаза горят, словно языки голубого пламени, которые когда-то обжигали мою кожу. – Конечно я чувствую себя виноватой, но это не значит, что ты знал о моих отношениях с моей сестрой. Ты понятия не имеешь, как сильно я заботилась о ней. Она была моим, блядь, близнецом.

– Извини, ты забыла упомянуть, откуда именно ты знаешь обо всем этом? – проницательный взгляд Тэтчер анализирует каждое ее движение, просто выжидая, когда она соврет.

– Я увидела запись, – шепчет она. – Она была на его компьютере. Полагаю, для шантажа. Я случайно увидела это, и я... я... – ее голос прерывается, когда ее пальцы поднимаются к ее ключице, потирая то место, где у нее шрам, на том же самом месте у меня есть собственный шрам.

– Ты, ты что? У меня не весь день в запасе.

– Я угрожала, что сообщу в полицию, и на следующий день меня связали и отправили в психушку. Фрэнк трус, но он умен. Он понимал, что если люди подумают, что я сумасшедшая, то, даже если я выберусь оттуда, они мне никогда не поверят, – ее глаза возвращаются к Сайласу, и они умоляют его смягчиться. – Пожалуйста, я могу помочь вам. Я могу приблизить вас к моему отцу, а это то, что вам нужно именно сейчас, верно? Способ, который не привлечет внимания всех копов поблизости? Я могу помочь вам, ребята, если вы готовы помочь мне.

Я стою с плотно сжатой челюстью.

Я однажды повелся на это – очередной спектакль, еще одна маска, которую она нацепила на себя, чтобы добиться от людей того, чего хочет. Ничего из этого не является подлинным. Нет никакой истинной Сэйдж, потому что для начала даже она сама не знает, кто она такая.

Это она пытается сплести свою паутину вокруг Сайласа, вокруг всех нас, но теперь я знаю лучше, и, несмотря на то, что Сайлас скажет ей, я не подпущу ее близко к парням, к себе.

– Нам не нужна твоя помощь, и тебе не нужно вмешиваться, – отвечает он, пристально смотря на нее.

– Но я...

– Я сказал «нет», Сэйдж.

– Почему? – она кричит, ее поза устойчива, даже несмотря на то, что ее глаза на мокром месте, она отказывается плакать.

Наступает пауза, прежде чем Сайлас встает, смотря в небо и обратно на нее.

– Потому что это не то, чего хотела бы Роуз.

Никто больше ничего не говорит, и она быстро понимает, что ей не переубедить его. Она переключает свое внимание на других парней, умоляя, не произнося ни слова, но все они твердо стоят на своем, не поддаваясь ее желаниям.

Затем она впервые смотрит на меня.

До этого момента она полностью избегала меня, и на то были веские причины. Я тот, кто должен был с ней поговорить. Я был бы слишком жесток и резок, и ребята бы заметили, что что-то не так.

Я хранил в тайне то, что Сэйдж сделала со мной. Никто не знал об этом, потому что я не хотел, чтобы они знали, что меня одурачили. Что меня, блядь, предали.

– Рук? – мягко произносит она, и мой желудок переворачивается.

Ее губы слегка приоткрыты, а ветер ловит ее волосы, и, клянусь, на секунду я чувствую ее запах. Она выглядит точно так же, как в доме у озера.

Просто девушка с мечтами.

Девушка с крыльями, которые этот город подрезал.

Но я знаю, что скрывается за этим.

Насколько токсичной и гнилой она является в действительности.

– Почему ты все еще здесь? Ты просто позоришь сама себя, – я стараюсь сохранить свой голос ровным, монотонным, пытаясь не показать никакой эмоции.

В отличие от ее реакции на Сайласа, на Алистера, теперь ее броня трещит. Я наблюдаю, как мои слова бьют ее по лицу, и боль выливается из трещин. Мои слова сделали именно то, чего я от них и хотел – они ранили ее.

Я хочу, чтобы меня охватил прилив восторга, чтобы адреналин разлился по моим венам. Я хочу чувствовать себя хорошо, отплачивая тем же самым в ответ, отдавая ей всего лишь небольшую часть того, что она сделала со мной.

Я ничего этого не чувствую.

Я чувствую то же самое, что и тогда, когда смотрел, как тот дом у озера горит.

Пустоту и так, блядь, много боли.

Но на хуй это.

На хуй ее. Я знаю, у нее есть скрытые мотивы – у нее всегда они были, – и я не позволю ей разрушить то, ради чего мы работали.

– Убирайся отсюда на хрен. Возвращайся туда, откуда ты, черт возьми, пришла. Ты здесь не нужна.

18. ДЫШАТЬ

Сэйдж

Мне всегда нравился снег.

Он холодный, но нежный, а люди не ассоциируют одно с другим.

Холодные вещи никогда не считаются нежными. Они всегда воспринимаются как грубые и суровые, в отличие от солнца, которое всегда описывается как жизнерадостное и лучезарное.

Холодные вещи впиваются в твою кожу, жалят своими низкими температурами и оставляют тебя с ощущением пустоты.

Но мне всегда это нравилось.

Мне нравится способ, которым холод сохраняет все замороженным, оставляя вечное воспоминание.

Когда я была маленькой, я просыпалась раньше всех. Прямо перед тем, как солнце поднималось выше облаков, я на цыпочках прокрадывалась в комнату Розмари, тихонько будила ее с простой просьбой: «Давай выйдем на улицу и поиграем в снежки».

Тайком я сидела у своих окон и отчаянно ожидала, когда первая снежинка упадет и растает на земле, и я смогу выбежать из нашего семейного дома и окунуться в холод. Ощущение жжения на щеках от порыва ветра, боль в пальцах, когда холод проникал сквозь перчатки. Это было то, чего я ждала с нетерпением каждый божий год или, может быть, это было благодаря Роуз.

Она всегда делала такие вещи лучше, превращая маленькие моменты в большие воспоминания.

Снег уже не кажется таким как прежде.

Я наблюдаю, как он падает с неба на лобовое стекло с подогревом и растворяется почти мгновенно. Сияние от неоновой подсветки проникает сквозь белые хлопья, падающие на заднее стекло. В зеркале заднего вида я вижу «У Тилли» во всем своем зимнем сказочном великолепии.

Сейчас февраль, и я гарантирую, что внутри у них все еще горят гирлянды, а из динамиков по-прежнему доносится «Jingle Bells». Владелец считает, что Рождество начинается с первого ноября и длится до тех пор, пока клиенты не начнут жаловаться на все это празднично-веселое дерьмо.

– Ты слышала, о чем я тебя спросил, Звездочка?

Я киваю, все еще смотря в зеркало на закусочную, чувствуя, как меня тошнит от того, что я нахожусь в одной машине с этим человеком. Посмотрев на него, может возникнуть желание засунуть два пальца в рот, чтобы спровоцировать рвотный рефлекс. Запах его лосьона после бритья прилип к моей машине; мне придется потратить часы, чтобы выветрить его отсюда.

– Да. Я просто не чувствую необходимости отвечать. Я уже говорила тебе, что нахожусь здесь всего месяц. Я ничего не видела и не слышала. Ни единого блядь писка, – как будто бы я рассказала тебе, если бы это было так, ты, гребаный идиот.

Я хочу, чтобы он перестал называть меня Звездочкой. Я возненавидела это гребаное прозвище еще тогда, когда он впервые произнес его вслух, назвав меня так омерзительно, потому что я была маленькой. Я не видела его с тринадцати лет, а теперь вижу его второй раз менее чем за два месяца.

– Ты лжешь мне? Здесь никто не говорил о том, что видел их рядом с Грегом Уэстом до его смерти? Или о Крисе Кроуфорде, который до сих пор является пропавшим без вести? Это очень маленький, сильно заполненный сплетнями город, Сэйдж. Я знаю, я тоже здесь вырос, и мне просто трудно поверить…

– Здесь ничего не было, Кейн. Я не собираюсь повторяться. Либо верь мне, либо нет. Для меня это не имеет значения, – перебиваю я, нуждаясь, чтобы этот разговор закончился.

Он написал мне сообщение с просьбой встретиться здесь, чтобы проверить мой прогресс, и, как я ему только что сказала, его не было.

После того как Сайлас прогнал меня, как собаку с поджатым хвостом, а Рук, по сути, послал меня на хуй, я не продвинулась дальше.

Интересно, его друзья заметили, насколько враждебно он был настроен по отношению ко мне? Насколько жесткими были его слова, как будто они были связаны с чем-то более глубинным. Это была первая вспышка эмоций, которую он показал мне с тех пор, как я вернулась. Его глаза горели и потрескивали. Я пробудила чувства, какими бы они ни были, которые он питал ко мне, даже если они были плохими.

Это было похоже на чирканье спички. Маленький огонек, но лучше, чем ничего.

Я ненавижу себя за то, что цепляюсь за его обиду. Это заставляет меня чувствовать себя слабой и жалкой, но я не могу этого отрицать – во всяком случае, перед самой собой, – что я приняла бы его гнев и ненависть, это лучше чем ничего. Потому что даже это, лишь это означает, что я существую внутри него, пусть даже совсем немного.

На самом деле, после той ночи не было другой возможности поговорить с кем-нибудь из них.

Сайлас всегда с одним из парней, и я знаю, что остальные трое не собираются уделять мне время. Это также означает, что быть рядом с Лайрой и Брайар бессмысленно.

Но я не прекратила эти отношения.

Я начала наслаждаться их компанией. Даже если Лайра немного... странная. У Лайры есть коллекция насекомых, от бабочек до жуков. Они закреплены в стеклянных рамках, которые она размещает на стене или внутри прозрачных клош-колб⁴⁷ на ее полках. У нее есть картинки кузнечиков и богомолов, разбросанные по всему столу. Это ее хобби, и я уважаю его. Но не буду врать, они типа фриковаты для меня. Однако, я также стала лучше понимать людей после того, как побывала в той палате. У каждого есть что-то, что помогает справиться с тем ущербом, который им был нанесен.

Плюс мне нравится, что она странная. Она принимает тот факт, насколько она другая. Они обе это делают, и иногда я не могу не завидовать. Когда они сидят и говорят о том, что им нравится, чего они хотят от жизни, всегда задают такие же встречные вопросы, а я просто сижу там с пустыми мыслями.

Что мне нравится? Чего я хочу? Я вообще помню, каково это – наслаждаться чем-то? Гореть чем-то?

– На этот раз я приму такой ответ, Сэйдж. Но в следующий раз тебе лучше бы иметь что-нибудь, ты услышала меня? Не ты контролируешь ситуацию. Я контролирую ее.

Я чувствую, как он двигается, ощущаю, как его рука приближается к моему лицу сбоку. Его пальцы достигают выбившейся пряди моих волос.

– Мне невыносимо видеть тебя с отрезанными волосами. Они были такими красивыми, когда были длинными.

Я рывком отстраняюсь от него.

– Убирайся на хуй из моей машины, пока я тебя не убила, – я по-прежнему отказываюсь смотреть в его сторону. – И перестань называть меня Звездочкой или я оторву тебе яйца.

Он сурово смеется.

– Ты нежный цветок, Сэйдж. Фарфоровая кукла. Ты только лаешь, а не кусаешь. Ты и мухи не обидишь, что бы ты ни говорила.

На этом разговор заканчивается. Он выбирается из моей машины, закрывая дверь, и идет через парковку к своему тонированному автомобилю.

Только когда он выезжает с парковки, я перевожу дыхание. Я сжимаю голову руками, вдавливая череп в плюшевый подголовник, и начинаю чувствовать, как ледяные слезы текут по моему лицу.

Каждый раз, когда он уходит, меня бросает в дрожь.

Я бы никогда не позволила ему или кому-либо другому увидеть это, но он прав. Я могу огрызаться на людей, я могу угрожать им, но внутри я слишком мягкая. Вот почему я хочу держать всех как можно дальше – я знаю, как легко было бы причинить мне боль.

Видя его, я всегда возвращаюсь прямиком к времени, когда мне некому было помочь. Обратно к одиноким ночам, когда я смотрела на дверь, надеясь, что кто-то, кто угодно, зашел бы и остановил его, но меня ожидало только разочарование.

Теперь я осталась одна, отчаянно пытаясь собрать крошечные осколки самой себя, которые режут мне пальцы, застревают у меня в ладонях. Здесь нет ни грамма клея или скотча, чтобы снова собрать меня воедино.

Поэтому я просто собираю все это в свои руки и прижимаю фрагменты к своей груди. Они, вероятно, были бы бесполезны для кого-то другого, но я так отчаянно цепляюсь за то, что осталось от меня, за то, что осталось от той, кем я была, потому что без этих разбитых обломков я – ничто.

Они говорят, что дно – лучшее место для восстановления своего фундамента. Где вы будете восстанавливаться, когда дна нет? Когда это просто постоянное падение глубже в бесконечное забвение, затопление навечно в бескрайних водах.

Что делать в таком случае?

Стук. Стук.

Я поворачиваю голову, чтобы выглянуть в окно со стороны водителя, и вижу, как мне машет рука в перчатке с отверстиями для пальцев. Я опускаю стекло, позволяя порыву холодного воздуха перехватить мое дыхание.

– С днем святого Валентина. Это был твой Валентин? – Брайар приветствует меня с небольшой усмешкой, шевеля бровями, приветливая и доброжелательная. – Если такое вообще возможно.

– Вы знаете, что день святого Валентина в действительности появился благодаря римлянину по имени Валентин, который считал несправедливым то, что император запрещает браки, так он начал организовывать тайные бракосочетания, обручая влюбленных, пока его не рассекретили. Так что, незадолго до того, как он был убит, как вы уже догадались, четырнадцатого февраля, он написал одно последнее письмо своей любви и подписал его «от твоего Валентина», – сообщает нам Лайра, и снежинки цепляются за ее дикие волосы. – Так что мы, по сути, все празднуем смерть человека. Это как один большой мемориал. Если задуматься, это довольно депрессивно.

Она раскачивается взад-вперед, пока мы в открытую пялимся на нее, и поджимает губы, прежде чем заговорить.

– Что? Почему вы так на меня смотрите?

Я еле сдерживаюсь, когда Брайар начинает смеяться.

– Я не совсем понимаю, где ты все это хранишь. Ты как энциклопедия.

Пожимая плечами, она отвечает:

– Мне нравится думать об этом как о картотечном шкафчике, и мой мозг просто повсюду направляет сотрудников, которые собирают нужную мне информацию.

– Конечно, у тебя так и происходит, – говорю я, улыбаясь. – И нет, он никто, – отвечаю я Брайар на предыдущий вопрос.

– Что ж, позволь мне купить тебе бургер или… – она оглядывает меня с головы до ног, заглядывая в машину. – Или ты из тех, кто по салатам?

– День святого Валентина для девочек! – Лайра выдвигает свое мнение.

Я перебираю пальцами, лежащими на коленях. Не потому, что я хочу отказаться от этого, а потому, что я на самом деле хочу сказать «да». Я хочу, и это заставляет меня нервничать. Желание чего-то. Когда ты чего-то хочешь, ты становишься уязвимым для боли, когда у тебя это отнимают.

Может быть, это не будет ранить так сильно, когда я уйду. Было бы неплохо хотя бы насладиться дружбой, прежде чем все это закончится.

– Я ем бургеры, – я поднимаю стекло, вытаскиваю ключи из зажигания и открываю дверь. – Ты не проведешь этот слащавый день с Алистером? Который, если подумать об этом, не похож на любезного парня с розами и шоколадом.

Мы вместе заходим в «У Тилли». Прямо как я и предполагала, внутри все еще атмосфера Рождества. Тепло ударяет мне в лицо, и Лайра стонет от жары, потирая руки в поисках кабинки.

– Алистер не большой любитель праздников, – говорит Брайар, слегка ухмыляясь. – Вместо этого мы играем в игры.

Я приподнимаю брови, когда мы садимся за наш столик.

– Игры?

Мне нравится, что она даже не краснеет. Она принимает их отношения во всех аспектах. Тут нечего стесняться, она гордится ими. Я хочу спросить, знает ли она, насколько у него сейчас грязные руки. Знает ли она, чем он занимается? Чем они все занимаются?

– Ага, да. В этот раз прятки. И он позволил мне быть искателем.

– Как по-рыцарски с его стороны, – Лайра шутливо закатывает глаза, подталкивая Брайар локтем.

Это забавное движение привлекает мое внимание к нижней части тела Брайар, я замечаю темные чернила на ее среднем пальце. Инициалы Алистера дерзко высечены на ее тонком пальце. Шрам на моей ключице болит, когда я смотрю на это.

– Так, я предполагаю, он уже рассказал тебе о «Вызове»⁴⁸? – спрашиваю я, снимая куртку с плеч и кладя ее рядом с собой. – Вы, девчонки, играете в этом году?

– О чем?

Я поднимаю взгляд.

– «Вызов»? Он никогда не рассказывал тебе? Это что-то вроде главной игры года. Парни Холлоу играют каждый год – подожди, нет, они выигрывают каждый год.