Текст книги "Истины, которые мы сжигаем"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

33.

НЕНАВИДЬ, НО ДЕЛАЙ ЭТО СВЯТО

Рук

Рук.

Если ты читаешь это, то Фрэнк мертв, и я последовал его примеру.

Я составил всего одно предложение, а оно уже глупое. Я даже не хотел оставлять записку. Я полагал , мое самоубийство будет довольно простым.

Я несчастен без нее, и знание того, что ее убийца в земле, успокаивает что-то во мне, но нет ощущения, что этого достаточно.

Я не оставил записку никому, кроме тебя, и мне необходимо сказать тебе почему.

Во-первых, ты единственный, кто на самом деле нравится моим родителям. Они никогда не скажут этого вслух, потому что любят и поддерживают мой выбор в дружбе. Мой отец все еще не простил Алистера за то, что он пробил дыру в гипсокартоне, а Тэтчер вызывает у моей мамы « мурашки по коже » (ее слова, не мои).

Но ты им нравишься, и я знаю, что, когда меня не станет, ты будешь рядом с ними. Я бы хотел, чтобы ты напоминал им, что они делали все правильно.

Они подарили мне любовь. Дом. Жизнь.

Они сделали все возможное, чтобы помочь мне справиться с моей шизофренией, и я благодарен им за это. Скажи им, что я их люблю, и это решение было принято не из эгоистичных побуждений.

Я искренне верю, что они будут процветать, когда меня не станет. После оплакиваний они начнут отпускать меня, почувствуют, как груз моей психической болезни спадает. Не будет больше врачей, не будет больше лекарств по расписанию и постоянного беспокойства. Они будут свободны.

Прямо как я.

Ты не обязан, но я знаю, ты будешь присматривать за Леви и Калебом. Просто убедись, чтобы они не влезали в слишком огромное дерьмо, а если они сделают это, научи их, как не попасться в следующий раз.

Тэтчер и Алистер не получили записок, потому что они знали, что это произойдет, и я думаю, они уже подготовились к этому.

Ты пытался все это отрицать для самого себя. Предотвратить это.

Они не получили записок, потому что, хотя они и будут скорбеть и им будет больно от моей потери, они не будут винить самих себя.

Не так, как ты.

Так вот почему это должен быть ты, потому что я хочу, нуждаюсь в том, чтобы ты знал, это не твоя вина.

Это не твоя вина, что у меня шизофрения, это не твоя вина, что Роуз умерла, и я знаю, ты будешь бороться с этим, но нет ничего, что ты мог бы сделать, чтобы предотвратить это.

Ты сделал все, что мог, и хотя этого было более чем достаточно, этого все равно никогда не будет достаточно.

Не наказывай себя за мою смерть. Ты был одним из немногих, благодаря кому моя жизнь стоила того, чтобы жить, и если ты испортишь память обо мне своим чувством вины, я надеру тебе задницу.

Знай, что я обрел покой. Что я счастлив. Я свободен, Рук, и я с ней.

И однажды, когда тебе будет далеко за девяносто, я также снова буду с тобой.

Не теряй самообладания , пытаясь понять, найти причину , особенно после того , как я написал всю эту безвкусицу.

Никогда не теряй свой огонь.

Я встречу тебя у Стикса .

Сайлас.

Я перечитываю записку еще раз, благодарный, что мне никогда не придется следовать тому, что написано в ней.

Щелкнув своей зиппо, я подношу оранжевое пламя к бумаге, наблюдая, как оно захватывает тонкий материал и начинает разъедать края.

Она горит быстро, сгорает еще быстрее, когда я бросаю ее в мусорное ведро рядом с кроватью.

Одна неделя.

Вот как долго нет уже Сайласа. Все еще жив, но все еще отсутствует.

Я отказался позволить его семье отправлять его в клинику «Монарх» после того, что Сэйдж рассказала мне об этом месте, и они охотно согласились отправить его куда-нибудь поблизости с Портлендом. Не для того, чтобы увезти его от унижений в Пондероза Спрингс, а для того, чтобы обеспечить ему получение надлежащего ухода, который он заслуживает.

Мы не уверены, сколько времени потребуется Сайласу, чтобы избавиться от психоза, и как долго ему необходимо быть госпитализированным. Это может быть несколько недель, может быть несколько месяцев, а может быть и год. Все, что мы знаем, это то, что мы готовы поддерживать его до тех пор, пока он не получит необходимую помощь.

Врачи полны надежд, что с помощью когнитивной терапии и нового набора лекарств он в кратчайшие сроки вернется к себе прежнему, но всегда существует шанс, что он может потерять себя в галлюцинациях и заблуждениях, которые изводят его разум.

Я стараюсь не думать об этом слишком много.

Когда огонь гаснет и от записки не остается ничего, кроме клочков и пепла, я хватаю с кровати куртку и спускаюсь по ступенькам.

Мой отец сидит за столом, несколько бумаг разбросаны перед ним, а слева от него стоит бокал с виски.

Звук моих шагов привлекает его внимание к моему присутствию.

– Куда ты идешь? – спрашивает он, суровость в его голосе говорит мне, что он в настроении выместить свои беды на мне.

– Наружу, – ворчу я.

– Если я задаю тебе вопрос, Рук, я ожидаю реального ответа, а не чтобы ты умничал, – он отталкивает стул от своего места за столом, встречая меня на середине моего пути к двери.

– Я собираюсь на похороны Фрэнка, отдать дань уважения, оплакать погибших, исполнить свой христианский долг.

– Не проявляй неуважение к Богу в этом доме, сынок. Не тогда, когда я знаю, что ты сделал, что ты продолжаешь делать.

– Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать твою лицемерную чушь, – бормочу я, обходя его стороной, чтобы уйти без боя, но, похоже, он в настроении для этого сегодня.

– Ты будешь стоять здесь столько, сколько я захочу, – он хватает меня спереди за футболку, дергая к себе, так я чувствую запах спиртного в его дыхании.

Я бы позволил ему ударить меня. Я мог бы позволить ему причинить мне боль за то, что я ничего не предпринял раньше в отношении Сайласа. Я мог бы стоять здесь и позволять ему вымещать свою боль на моем теле и продолжать быть козлом отпущения за смерть мамы.

На мгновение я хочу этого. Стремление почувствовать острую боль все еще живет прямо под моей кожей, ожидая момента выбраться наружу.

Но я не сделаю это. Потому что она ждет меня, и я дал ей слово. Я борюсь с этим побуждением, потому что хочу быть тем человеком, который ей нужен. Человеком, к которому она бежит, когда мир причиняет ей боль, не наоборот.

– Я не позволю тебе наказывать меня за то, что было несчастным случаем, – я обхватываю его запястья, болезненно сжимая, когда отрываю их от материала своей футболки. – Ты не можешь играть в Бога просто потому, что скучаешь по маме.

Выражение его лица можно описать только как состояние полного шока, смешанного со страхом. Он знает, что я бы убил его в драке; он знает, что он делал со мной все эти годы, что я позволял ему делать без каких-либо последствий.

– Несчастный случай? Если бы ты хоть раз вел себя нормально, она бы все еще была здесь! – насмехается он. – Даже в детстве ты не мог следовать правилам, и я клянусь, ты научишься дисциплине в этом доме.

Он поднимает руку, чтобы влепить мне пощечину.

– Тебе лучше быть готовым к тому, что произойдет после того, как ты это сделаешь. Я знаю, что могу выдержать твой удар – ты уверен, что сможешь выдержать мой, летящий тебе в обратку? – предупреждаю я. – Или я дам своим друзьям согласие, которого они уже так долго ждут.

– Ты не сделаешь этого, – выдыхает он.

– О, я сделаю, – ухмыляюсь я. – И ты должен знать, они не любят отцов, которые относятся к своим детям, как к дерьму. Так что, прежде чем ты ударишь меня снова, спроси себя, готов ли ты ответить за свои грехи, папа?

На этот раз, когда я двигаюсь мимо него, он позволяет мне уйти, пребывая в собственном страхе о наказании.

Я думаю насчет того, что произошло бы, если бы он изменился, смог бы я заставить себя простить ему все издевательства за эти годы. Полагаю, это заняло бы время, но я бы сделал это, потому что позволял ему делать это слишком долго. Я практически давал ему разрешение на это. Я бы дал ему возможность.

Но тигры не меняют своих полос, не в одночасье, и я бы пересек этот мост, если бы он когда-нибудь был построен.

Когда за мной закрывается дверь, я оставляю все там.

Потому что есть нечто гораздо более важное, требующее моего внимания.

Сэйдж прислонилась к капоту своей машины, скрестив руки на груди, на носу у нее черные солнцезащитные очки. Двойная юбка обернута вокруг ее талии, демонстрируя ее красивые ножки, которые я люблю ощущать сжимающими меня, когда я похоронен глубоко в ней.

У меня слюнки текут при виде ее губ, накрашенных в ярко-красный.

Ядовитое яблоко.

У меня возникает безрассудное желание съесть ее помаду. Размазать по всему ее подбородку своим поцелуем, всеми грязными штучками, которые я бы с удовольствием сделал с этим покрытым ядом ртом.

Так что это то, что я делаю, потому что я и без того имею низкий контроль импульсов, а рядом с ней это кажется абсолютным.

Я прижимаюсь губами к ее губам, не беспокоясь о том, что помада оставит след на моей собственной коже. Я впитываю Сэйдж, как воздух, чувствуя, как она оживает под моими прикосновениями. Мой адский огонь и святая вода. Иногда она милая, а иногда может сжечь мир дотла.

И мне нравится просыпаться, не зная, какую из них я получу.

Мои руки опускаются под ее юбку, массируя ее попку большими пальцами. Прежде чем скользнуть вверх, мои пальцы задевают выпуклость на коже чуть выше ее левой булочки. Гордость переполняет меня.

– Как заживает? – бормочу я, отстраняясь, чтобы позволить ей ответить.

У меня сжимаются пальцы на ногах от осознания того, что она была помечена мной не только физически.

Мои инициалы клеймят ее прямо на поверхности ее задницы, именно так, как я и говорил ей, что сделаю это. Она носит этот тонкий готический шрифт, как сверкающее украшение, и каждый раз, когда я вижу это, мое нутро переполняют эмоции.

– Хорошо. Все еще немного болит, но мне вроде как нравится это, – она прикусывает мою нижнюю губу, игриво оттягивая ее.

– Да? Тебе нравится небольшая боль, ТГ? – ухмыляюсь я, смотря на нее свысока, поднимая руку, чтобы приподнять и зафиксировать очки у нее на макушке так, чтобы я мог видеть ее глаза.

– Только когда я знаю, что ты будешь лучше зализывать.

Я всегда думал, что влюбленность в Сэйдж будет наихудшей ошибкой в моей жизни. Что она сделает меня слабым. Что она погасит пламя, которое всегда пылало так горячо во мне.

Но она – кислород, постоянно подпитывающий меня, к лучшему это или к худшему. Она разожгла меня сильнее, заставила гореть еще жарче, придала мне сил.

Я прошел через ад – мы прошли через ад, – но я был благодарен за это. Потому что я никогда не смог бы распознать ее благодать, никогда не узнал бы, что такое грех.

Ты никогда действительно не поймешь, насколько ты испорчен, до того момента, пока ты не попробуешь полюбить кого-то.

Ее глаза сияют ярко-голубым, и это заставляет меня склонить голову набок.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я, практически видя, как вращаются шестеренки в ее голове.

– О твоих глазах, – бормочет она. – Это было первое, что я заметила, когда вернулась сюда. Они казались такими пустыми, но теперь они другие. Менее пустые.

– В том-то и дело, детка, – я заправляю прядь волос ей за ухо. – Когда мы расстались, ты напомнила мне, насколько пустым я являюсь. Насколько, черт возьми, пустым я всегда был. Единственное, что наполняет меня, – это ты, и это видно.

Это истина.

Каждая частичка этого.

– Как все прошло? – спрашивает она, обнимая меня за талию.

– У меня нет кровотечения, так что это начало, – смеюсь я. – Впрочем, я не беспокоюсь о себе. Ты готова?

Она тянется вверх, нежно пальцами перебирая мои волосы.

– Меня бесит, что его собираются хоронить рядом с моей сестрой, но, думаю, я готова на все что угодно, когда ты рядом со мной.

Ухмылка расползается по ее щекам, когда она наклоняется ближе ко мне, ее губы касаются моих.

– Мой Бог Огня.

– Бог Огня, угу?

– Ага, – мурлычет она, улыбаясь мне из-под длинных ресниц. – Всегда готов пылать. Такой яркий. Если что-нибудь случится, я знаю, ты будешь рядом, чтобы подать мне спичку.

Золотое ожерелье, которое она носит, блестит на солнце.

– Я всегда буду рядом. Всегда. Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой.

– Потому что ты решил сохранить меня? – шепчет она.

Перед нами горы, обстоятельства, которые вне нашего контроля, и даже если мы позаботимся обо всем с нашей стороны, есть люди, которые знают о нас. Которые знают, что мы в шаге от них.

Пройдет немного времени, прежде чем они создадут больше препятствий, чтобы остановить нас. Чтобы попытаться разорвать нас на части. Мы больше не охотники, мы скоро окажемся добычей. Но все мы готовы ко всему, что нас ждет.

Даже если они не придут за нами, мы убедимся, что семьи пропавших девушек получат ответы. Как бы ни было неприятно, мы убедимся, что нужные люди узнают то, что здесь происходит, и смогут остановить это. Даже если это подразумевает, что мы погибнем в процессе.

Это была маленькая победа. Оборвать жизнь человека, который бросил Роуз в этот беспредел, но это не конец. Не во всем, теперь мы знаем. На кону слишком много жизней, и даже несмотря на то, что я никогда не считал себя героем, я порядочный человек, несмотря на мою репутацию.

Какой бы ад они не принесли, мы всегда принесем еще больше. Нет никого, кто мог бы превзойти нас в хаосе. Ни тогда, когда мы были рождены в нем, ни тогда, когда мы живем в нем.

Я сделаю все, чтобы защитить свою семью. Неважно, насколько они ебанутые и дисфункциональные, но они мои. И нет ничего, что я не сделаю ради них.

И, блядь, я знаю, что мы с Сэйдж сошлись в урагане необдуманных решений и похотливого беспорядка, но то, что мы нашли под всей этой болью, всей ложью, всеми истинами, является чем-то реальным.

Эту любовь окрасили в ужасном свете, и шепот говорит о том, насколько она греховна, нарратив попросту излагает, что злобное дитя Сатаны развратило самого заветного ангела Пондероза Спрингс. Они говорят, что я прокрался ночью в ее комнату и украл ее в свое царство вечного проклятия, удерживая ее навсегда.

Наша история будет ужасающей до тех пор, пока мы здесь живем.

Но они не знают, что мы сделали.

Они не знают, что она больше, чем просто хрупкий ангел.

Она – сила, которая способная разрушать все на своем пути. Феникс, восставший из пепла.

Лилит для меня, Люцифера.

Та, ради которой я сожгу всю чертову планету.

В непроглядной тьме мы обрели любовь, которую невозможно сдержать.

Для кого-то наша любовь покажется нечестивой, противостоящей самому Богу, но для нас?

Это большее.

Это наше.

Она была права. Завтра птицы запоют, и они будут продолжать петь до тех пор, пока мы вместе.

– Потому что ты единственная, кто достойна того, чтобы сохранить рядом.

34.

ВЕЧНОЕ ПЛАМЯ

Сэйдж

Я смотрю вниз, на яму с каштаново-коричневым гробом, вырытую в сырой земле и покрытую тонким слоем цветов.

Я думаю, это пустая трата денег – хоронить человека, который уже был кремирован бесплатно, но это было написано в его завещании, что он должен быть похоронен на участке, который он уже приобрел много лет назад.

Похороны – это то место где, предположительно, ты испытываешь эмоции. На похоронах Розмари я чувствовала себя разбитой и опустошенной, во мне было так много печали, что я едва могла дышать.

Но сегодня я ничего не чувствую.

Очередная пятница в Пондероза Спрингс.

Может быть, потому, что мой отец был мертв для меня гораздо раньше, чем перестал дышать. Я покончила со всем, что с ним было связано давным-давно, возможно, еще до того, как узнала о сделке, которую он заключил.

Сегодня люди оплакивают человека, которого считали героем. Того, кто умер, уснув во время приготовления пищи.

Сегодня плохой парень проиграл. Точнее – двое.

Но для города это был трагический несчастный случай, тот, что детектив Финн Брек храбро пытался предотвратить, но попал в огненную ловушку, пока пытался спасти моего отца. Или, по крайней мере, это то, что я рассказала полиции, когда они появились.

Я сказала в точности то, что велел мне Рук. Что мой отец пригласил Финна вместе с Кейном, который не смог прийти, и я получила оповещение на свой телефон от домашней системы безопасности о том, что обнаружен пожар.

Мы ехали так быстро, как только могли, но к тому времени, когда мы прибыли на место, дом был объят пламенем. Мы ничего не смогли сделать.

Я беспокоилась о том, что может показать вскрытие, но, очевидно, доктор Говард Дискил, наш городской патологоанатом, был в долгу перед мальчиками. Ни в одной записи не сообщалось насчет травмы, нанесенной тупым предметом, или о колотом ранении.

У меня на глаза наворачивались крокодильи слезы, и я рыдала так, как будто я собиралась на вручение «Оскара» за лучшую роль.

Сегодня я не играла, я сохраняла безразличное выражение лица на протяжении всей службы, а Рук стоял рядом со мной, держа меня за руку. Для других он был парнем, который поддерживал меня, твердо стоя рядом с шокированной девушкой. Я имею в виду, я потеряла все в их глазах.

Свою мать, своего отца, свою сестру.

Все они ушли; они могли понять мое оцепенение. Я была девушкой, у которой ничего не осталось.

Но они ошибались.

Рук не держал мою руку, чтобы поддержать меня.

Это я держала его.

Потому что мне было приятно стоять перед всеми этими людьми, которые проклинали его, и заявлять, что он мой. Каждый сломанный, искривленный кусочек. Он был моим.

И да, я потеряла все. Но я приобрела гораздо больше.

– Ты в порядке?

Я смотрю на Брайар и Лайру, видя дружбу, в которой отчаянно нуждалась так долго. Два человека, которые рядом со мной, которые поддерживают меня. Одна из которых ударила мужчину ножом в шею. Если это не доказательство преданности, то тогда я не уверена, что это еще.

Я киваю.

– А ты в порядке?

Лайра не подписывалась ни на что из этого, и все же теперь у нее на руках кровь, она вечно будет жить с фактом того, что отняла жизнь, чтобы защитить дорогих ей людей.

– Я едва моргнула, – бормочет она, прикусывая внутреннюю сторону щеки. – Я даже не подумала об этом перед тем, как сделать. Я просто...

– Ты сделала то, что должна была, – заверяю я ее, нахмурив брови. – Тебе не нужно всячески оправдываться за то, что ты посчитала нужным сделать, чтобы выжить, Лайра.

– Я не. Это не то, о чем я сожалею. Я просто удивилась... – она делает глубокий вдох. – Как легко это.

Лайра всегда изображала себя застенчивой жук-ботаничкой, которая наслаждается своей жизнью невидимки. Она была фантомом, и для всех остальных это было именно так. Парила вокруг, зависала, сливалась с толпой.

Но я начала понимать, что это было только то, что она хотела, чтобы люди думали.

– Не могу поверить, что Пирсон даже не поблагодарил тебя за это, – фыркает Брайар, скрещивая руки на груди. – Я понимаю, он немного ебанутый на голову, но не трудно же сказать: «Эй, спасибо, что спасла мне жизнь».

– Это Тэтчер. У него нет эмоций. Было бы странно, если бы он сказал «спасибо», – говорю я со смехом, испытывая этот странный момент счастья, даже несмотря на то, что стою над могилой своего отца.

– Он сказал, – говорит Лайра, слегка покачиваясь на пятках. – У смерти есть сердце, когда забирает того, кто страдает, или того, кто является плохим. Если у смерти есть эмоции, значит и у него тоже.

На мгновение повисает тишина.

– Ну, все же он мудак, – бормочет Брайар шепотом, и все мы делаем что-то, что ощущается непривычно, но так приятно.

Мы смеемся.

Странно, что я смеюсь по-настоящему в тот момент, когда стою над могилой своего отца. Но в этом и заключается наша дружба.

Счастье даже в моменты темноты.

Я кручу в пальцах цветок, тот, который должна была бросить в его могилу, но вместо этого я делаю несколько шагов вправо, останавливаясь перед могилой Роуз, смотря на ее надгробие. Я провожу пальцами по поверхности и вздыхаю.

Несмотря ни на что, единственное, что остается неизменным, – это мое желание, чтобы Рози была здесь. Есть так много, что я хочу рассказать ей, так много вещей, которые никогда не получится рассказать. Лайра была права – смерть может быть милосердной, но в то же время она холодна.

Она забирает тех, кого мы не готовы терять, без всякого сострадания.

Я бережно кладу белую розу на ее надгробие, потому что другая могила этого не заслуживает.

Чьи-то пальцы переплетаются с моими, и я не стараюсь отстраниться, потому что я узнаю это прикосновение. Наша кожа сплавляется, как глина, превращаясь в одно целое произведение искусства.

– Роуз знала, что я тебе нравлюсь, – говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на красивое лицо Рука.

– Ты рассказала ей о нас? – он хмурится, и боль пронзает меня насквозь.

– Нет, я никогда… – я прикусываю нижнюю губу. – У меня так и не появился шанс рассказать ей. Я думала, у меня будет больше времени.

Я ненавижу, что я думала, что у меня есть больше времени. Что она никогда не узнает о моих чувствах к нему. Парень, который вернул прежнюю Сэйдж к жизни и дал цель ее новой версии.

– Но она знала, что я тебе нравлюсь. После того дня в «У Тилли» она сказала, что ты не проявляешь интереса к тому, что тебя не волнуют. Думаю, она это поняла раньше нас, – я смотрю на ее надгробие. – Она хорошо разбиралась в том, что нужно людям, до того, как они сами это осознавали.

– Ага, такой она и была, – он вздыхает, крепко сжимая мою руку.

Мы стоим здесь, и я чувствую, что он вспоминает ее так же, как и я. Мы греемся воспоминаниями о ней, позволяя ее свету окутать нас на мгновение счастья. Я знаю, что она не стала бы злиться на меня за то, что произошло с Сайласом, но я точно знаю, что она хотела бы, чтобы я была рядом с ним.

Это я и планирую сделать, во что бы то ни стало.

Сайлас Хоторн не умрет несчастным.

Она бы не хотела, чтобы он был одинок всю оставшуюся жизнь, и несмотря на то, что вместе они были идеальны, я знаю, что есть кто-то, кто сможет полюбить его так же, как Рози. Я бы хотела убедиться, что, несмотря ни на что, ее просьба будет удовлетворена.

Что, несмотря ни на что, даже если это будет без нее, он будет счастлив.

– Что насчет всех этих пропавших девушек, Рук? Мы не можем просто сидеть здесь со всем, что мы знаем, и ничего не предпринимать. Они просто будут продолжать похищать их. У девушек, прямо как у Роуз, украли их жизни, – я вздыхаю, представляя, сколько же семей никогда не смогут обрести покой, пока не будут найдены их дочери.

– Мы собираемся что-то предпринять. Нам просто нужно выяснить, кому мы можем доверять, ТГ. Когда мы это сделаем, мы выложим все, что знаем.

– Но что насчет...

– Даже если это означает, что мы будем пойманы за то, что мы сделали. Мы не позволим им выйти сухими из воды. Я обещаю тебе, – говорит он, и его глаза горят единственной истиной, которая мне когда-либо была нужна.

Я доверяю ему. Несмотря ни на что, я доверяю ему.

– Когда мы умрем, мы можем быть похоронены вместе? – спрашиваю я.

Выражение шока появляется на его лице.

– Ты планируешь умирать в ближайшее время?

Я смеюсь.

– Нет, но когда мы в итоге умрем, можно мы будем похоронены вместе вот так, держась за руки? – я поднимаю наши сплетенные ладони вверх.

– Так же сильно, как я люблю копов, я бы хотел оказаться в гробу. Меня кремируют, Театральный Гиг.

Конечно, он хочет уйти в пламени огня.

Впрочем, я бы не хотела никакой другой способ для него.

– Что ж, тогда я хочу, чтобы наш прах объединили. Как обо мне позаботятся после моей смерти, не имеет значения, просто, я не хочу быть одна, – я смотрю на него, ловя сердцем тлеющие угольки в его глазах. – Самое большое мое сожаление – знать, что Рози умерла в одиночестве. Мы пришли в этот мир вместе, а покинем его порознь. Я не хочу быть одна.

Он подносит наши руки к своим губам, прижимаясь обжигающим поцелуем к поверхности моих пальцев.

– Ты больше никогда не будешь одна. Никогда. Наш прах будет объединен, – он притягивает меня к себе, крепко сжимая, и я чувствую его дымный запах на языке. – Так что неважно, где мы восстанем, мы сделаем это вместе. Судьба, возможно, не выбрала меня для того, чтобы я носил метку твоей души, но я убедился, что она знает, что в этой жизни и во всех последующих я всегда буду твоим. Я всегда был.

Я слышу, как где-то плачет Шекспир о том, что мы бросили вызов его вероятности. Мы несчастные влюбленные, которые были обречены с самого начала, и вот мы стоим здесь.

Держась за руки.

Все умершие поэты, писавшие о сладкой, нежной любви, вопят в отвращении к нашей больной, извращенной версии этого чувства.

Но она наша.

И мы – вечное пламя.

Навсегда.