Текст книги "Истины, которые мы сжигаем"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Этот шрам останется у него навсегда, как напоминание о том, насколько, блядь, он мерзкий внутри. Он будет смотреть на него и понимать, что больше нет гребаных пустых угроз.

И вот так…

Подергивание прекращается.

22. КОШМАР В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ

Сэйдж

Почему-то мне казалось, что когда потеплеет, это место станет менее жутким. Я думаю, чем дольше я здесь нахожусь, тем более подозрительным оно становится. Скрип в стенах в ночи, тени, которые, кажется, появляются в холлах с заходом солнца, – трудно не верить, что в этом месте водятся привидения или есть секретные ходы, ведущие в какую-нибудь комнату собраний культа.

Я прохожу мимо коммонс⁶⁰, ступая на влажную ухоженную лужайку, где студенты собираются в перерывах между занятиями или на ланч. Мой взгляд цепляется за спиленное дерево в центре, то, которое срубили после того, как оно таинственным образом загорелось в прошлом семестре.

Как только мои ноги снова попадают на мощеную дорожку, я направляюсь в театр.

Место, которое когда-то ощущалось как дом.

В последние пару дней у меня усилились панические атаки, а ночные кошмары стали еще хуже. Теперь, когда я знаю, каково это на самом деле – тонуть, – мой разум использует это против меня. Теперь все кажется намного более реальным.

Я нашла минуту, чтобы встретиться с Брайар и Лайрой, и даже несмотря на то, что Брайар настаивала, что с ней все в порядке, что в произошедшем нет моей вины, я все равно каждый раз чувствую тяжелый укол вины в животе, когда улавливаю проблеск ее желтоватого синяка.

Я пытаюсь полностью забыть ту ночь, но это кажется невозможным.

– Вот эта девушка, о которой я говорил, – слышу я, когда хватаюсь за ручку двери здания. – Финн, познакомься с Сэйдж Донахью. Это дочь Фрэнка. И, Сэйдж, это Финн, мой напарник.

Кейн подходит ближе, чем мне бы хотелось. Я прижимаю сценарий плотнее к себе, когда мужчина становится рядом с ним, обращаясь ко мне.

– Приятно познакомиться с вами, – говорит он, протягивая руку. – Мне жаль слышать о кончине вашей сестры.

Я пожимаю ему руку, гадая, как и во всех криминальных сериалах с копами, не раздражает ли его быть в паре с более молодым детективом. Его седые усы касаются верхней губы, загибаясь к краям и напоминая мне арахисового человека⁶¹.

У него такой измученный вид. Как будто он многое повидал, через многое прошел, но по-прежнему хорош в своем деле. Знает ли он, что его напарник не только нечист и работает на секс-группировку, но к тому же педофил?

Захотел бы он по-прежнему работать с ним? Или этот коп такой же бесчестный, как и тот, что стоит рядом с ним?

– Спасибо. Приятно с вами познакомиться, – просто отвечаю я, не уверенная в том, как много ему известно, если он причастен.

– Я уверен, вы направляетесь на занятия, но я хотел оставить вам свою визитку, – он лезет во внутренний карман своего костюма. – На случай, если вы услышите или увидите что-нибудь, что может помочь нам в расследовании смерти Грега Уэста и исчезновении Криса Кроуфорда.

Я беру белый прямоугольник, смотрю вниз на напечатанные слова и прикусываю нижнюю губу, пытаясь сдержать свои мысли при себе, но ничего не могу с собой поделать.

– Какой нежный кремовый оттенок, и толщина подобрана со вкусом. Даже водяной знак есть, – я кручу визитку между пальцами, прикарманивая ее. – Пол Аллен⁶² был бы впечатлен.

У Финна строгий внешний вид, но он трескается, когда улыбка берет вверх, что делает его не похожим на «Полицию Майами»⁶³, а скорее на чьего-то дедушку.

– Фанат «Американского психопата»?

Я качаю головой.

– Киноман. Вольности, взятые из романа, были необходимы, что не часто встречается в экранизациях. Сатира, вышедшая за рамки того времени, была стилизована под комедию, действия которой разворачиваются в коварном, стремящемся за наживой городе, на Манхэттене, – я развожу руками. – А Кристиан Бэйл, ну, нужно ли мне что-то говорить о его перевоплощении в Патрика Бэйтмана?

– Умная девочка.

Я пожимаю плечами.

– Просто нравятся фильмы. Я дам вам знать, если что-нибудь узнаю.

Ложь.

– Спасибо, Сэйдж, – отвечает он.

Я смотрю на Кейна, кивая в подтверждении.

– Кейн.

– Прежде чем ты уйдешь, Звездочка, – он хватает меня за предплечье, и моя рефлекторная реакция – вырваться, – но я остаюсь неподвижной. – Твой отец сказал мне, что ты не звонила с тех пор, как начала посещать университет. Я знаю, ты занята, но он скучает по тебе. Свяжись с ним, хорошо?

Я удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза.

– Ага, я прямо сейчас этим займусь.

Вырываясь из его хватки, я скрываюсь внутри театрального зала, прижимаясь спиной к закрытой двери и делая несколько глубоких вдохов. Вдох через нос, выдох через рот, не торопясь и собираясь с мыслями.

Сегодня настало мое время, и я не позволю этой грязи испортить мне его. Я посещала театральные курсы, но прошли месяцы с тех пор, как я переступала порог одного из них. Изучение сценариев и написание пьес за партой – ничто по сравнению с реальным действием.

Я расправляю плечи, бесшумно иду по проходу мимо деревянных рядов кресел. Высокие потолки высечены сложными узорами, созданными таким образом, чтобы звуки доносились до задней части зрительного зала. Я подхожу к боковой лестнице сцены, мои шаги отдаются эхом, когда я поднимаюсь.

Освещение тусклое, лишь позволяет видеть первые несколько рядов с того места, где я стою, но это не имеет значения. Дело не в свете прожектора и даже не в самом театре.

Это ощущение винилового покрытия под подошвами моих ног. То, как дерево вибрирует от моего голоса, когда я перевоплощаюсь в персонажа. Будучи абсолютно погруженной в роль, в сценарий. Это засасывает тебя в совершенно новый мир, уводящий от реальности.

Я отбрасываю сумку в сторону и снимаю пиджак, оставаясь уязвимой в своем черном платье с фестончатым вырезом⁶⁴, которое прекрасно сочетается с моими красными замшевыми туфлями. Когда-то я любила эти туфли. Они были моего фирменного цвета, и Рози купила их мне на день рождения много лет назад.

Она всегда умела дарить подарки, умела замечать и запоминать мелочи, которые нравились людям, даже если они об этом не говорили.

Я стою посреди сцены, шевеля пальцами ног в туфлях, наклоняя голову вправо и обратно влево, потягиваясь, прежде чем опустить взгляд на свой сценарий, чтобы посмотреть, на чем я остановилась вчера вечером.

«Сон в летнюю ночь».

Шекспир.

Король в стенах театра, он – основа. Тот, кем люди стремятся быть, кого хотят превзойти, когда дело доходит до написания пьес.

Я перечитываю сцену несколько раз, усваиваю структуру, желая охватить все эмоции, весь характер персонажа. Закрыв глаза, я отбрасываю частички себя и перевоплощаюсь в Гермию. Я забываю о существовании Сэйдж и становлюсь девушкой, которая всем сердцем влюблена в Лизандра, даже несмотря на то, что ее отец хочет, чтобы она вышла замуж за другого.

Я воплощаю такую эмоцию девушки – настолько яростно увлеченной парнем, которого она считает идеальным, того, которого ей запрещено желать. Я ощущаю эту боль в животе, тоску по душе человека, по нечто большему, чем просто его физические качества или то, что он дает мне с материальной точки зрения.

Когда я снова открываю глаза, я больше не сумасшедший близнец.

Я Гермия.

Ну что, любовь моя? Причина в чем столь побледневших твоих щек? И вероятность какова, что так стремительно на них увяли розы?

Я слышу Лизандра в своей голове, разыгрывая его реплику, он больше расплывчатая фигуру, чем реальный человек.

– Должно быть, из-за отсутствия дождя, который может быть добыт сполна в той буре, что в глазах моих таится.

Древнеанглийский язык прост, если ты достаточно его читаешь. Ей было бы гораздо проще сказать, что цвет сошел, потому что я так говорю, но розы вырастить могу из тех слез, что я пролила ради нашей любви. Но гораздо веселее зашифровывать его, читать между строк романтического лексикона.

Увы! Я никогда еще не слышал и не читал, в истории ли, в сказке ль, путь истинной любви не гладок. Но – или разница в происхожденье…

– О горе! Высшему – плениться низшей, – я драматично вскидываю руки, на моем лице хитрая усмешка, пока мы обмениваемся подшучиваниями о требованиях всех остальных к любви. Правила для сердца, хотя, по правде говоря, единственное, для чего не должно быть правил, так это для любви.

Иль различье в летах.

– О насмешка! Быть слишком старым для невесты юной.

Иль выбор близких и друзей.

– О мука! Но как любить по выбору чужому!

Сцена становится глубже, рассказывая о том, как быстро любовь может быть разрушена теми, кто тебя окружает. Ожиданиями, которые возлагают на тебя семья и друзья. Как от нас ожидают вступление в брак в рамках наших собственных социальных стандартов. Что ты должен быть с кем-то, кто подходит тебе, по мнению всего мира. Не слишком молод, но и не слишком стар.

Этот рассказ о несчастных влюбленных, оказавшихся в иной обстановке, в ином месте. Но боль все та же. Острая боль от желания обладать тем, кем никогда не сможешь.

Это боль, которую я знаю. Она настолько острая, что я начинаю прорываться сквозь характер Гермии. Моя боль, как Сэйдж, в этой сцене.

Ты завтра в ночь уйди из дома отчего тайком. В лесу, в трех милях от Афин, где встретил вас с Еленой (вы пришли свершать обряды майским утром – помнишь?), – тебя я буду ждать.

Лизандр планирует встретиться со мной, чтобы мы могли сбежать вместе. Свободно быть друг с другом всю оставшуюся жизнь, вдали от того, чего хотят все, вдали от моего отца, которому нужно, чтобы я вышла замуж за Деметрия, человека, который даст мне богатство и статус. Мужчину, которого моя душа отказывается любить.

Я больше не на этой сцене. Я все еще в актовом зале, но это зал моей старшей школы. Там я с Руком, сталкиваюсь с его гневом после того, как он узнал обо мне и Истоне, о помолвке. Все по-прежнему, в моей груди ножи, когда он умоляет меня сказать ему, что я лгу, что это какое-то недопонимание. Все эти чувства здесь, они живы, они кружатся вокруг меня.

Только все по-другому. На этот раз вместо вранья, вместо того, чтобы разрывать его сердце в клочья своей жесткой ложью, я говорю ему правду. Я говорю ему то, что всегда хотела сказать – что меня заставили обручиться, чтобы защитить мою сестру, и все это напрасно.

– О, мой Лизандр! Клянусь крепчайшим луком Купидона, его стрелою лучшей, золотой, Венериных голубок чистотой, огнем, в который бросилась Дидона, – я делаю паузу, сцена настолько интуитивно интенсивная, слишком реальна. У меня перехватывает дыхание.

Я трясу головой, перевожу дыхание и продолжаю.

– Когда коварный из Троян под парусом замеченный бывал, посредством всевозможных мужских клятв, нарушенных безбожно, в таком количестве, что женщинам догнать их невозможно, в том самом месте, что мне обозначил, – я снова делаю паузу, мой голос срывается. – Я завтра непременно буду там.

Гермия обещает встретиться с ним, чтобы они могли сбежать вместе, жаль, что это обещание я не смогла дать Руку. Слова, которые я хотела бы произнести. Мне больно от того, что я не могла сказать, что я на самом деле чувствовала, что я не могла показать ему свои истины, когда это было важнее всего.

Говорят, ты никогда по-настоящему не осознаешь, насколько дорог тебе человек, пока он не уйдет.

А когда он ушел? То забрал меня настоящую с собой.

Оставив лишь дым, который задержался, заполняя пустоту.

Ту меня, которой я всегда хотела быть, она принадлежала ему, и я знаю, что никогда не получу эту версию себя обратно.

Думая о нем, вспоминая все снова, мои чувства обостряются. Я вновь ощущаю его запах или, скорее, дым. Я улавливаю запах травки, фруктовый и мускусный, атакующий мою дыхательную систему.

Внезапно раздается хлопок, громкий, как раскат грома, звук, который отвлекает меня от сцены, от прошлого и возвращает обратно в реальность.

– Рад знать, что ты все еще умеешь так врать, – его голос заставляет меня вздрогнуть. – Извини, продолжай.

Я прищуриваюсь в поисках его лица среди рядов, замечая его тень сзади, но он начинает двигаться по проходу, приближаясь к свету.

У меня внутри все переворачивается, когда я вижу порез на его губе. Он не от Алистера или его отца, а от меня. Я сделала это с ним. Пока я тонула в жалости к себе и злости, я вымещала это на нем, на Сайласе. И Рук, он позволил мне. Он позволил мне причинить ему боль.

Самокрутка зажата между его губ, дым клубится вокруг его головы, когда он стоит перед сценой, смотря вверх на меня. То, как у него отросли волосы, заставляет меня хотеть измерить их пальцами. Они аккуратно заправлены за уши, но все равно выглядят растрепанными.

– Что тебе надо от нас?

Прямолинейно и сразу к делу.

Глупо с моей стороны было думать, что он будет здесь по какой-то другой причине, кроме как усомниться в моих мотивах.

– Я уже говорила вам. Я хочу помочь поймать Фрэнка. Я сделаю все, что вам нужно, ребята. Я хочу, чтобы он исчез. Как только все закончится, я уберусь отсюда, – отвечаю я искренне.

– И что? Я должен просто поверить тебе на слово?

– Сайлас так и сделал.

Эти слова останавливают его.

После «Вызова» Сайлас появился в моем общежитии, чтобы поговорить. Я извинилась за все те вещи, что наговорила о Роуз. Я знаю, что это была не его вина, но в тот момент мне нужно было кого-то обвинить. С моей стороны было эгоистично так поступать. Он продолжил, сказав мне, что я уже вовлечена, даже если ему это не нравится. Что он предпочел бы, чтобы я помогла им, чем сделала это самостоятельно и подвергла себя смерти. Потому что очевидно, что людей, с которыми мы столкнулись, не волнуют убийства невинных девушек.

Он согласился с моими условиями, позволил мне стать частью будущих планов. Но он ясно дал понять, что после смерти Фрэнка я должна уйти. Он не хочет, чтобы я была здесь.

Я тоже не хочу, чтобы я была здесь.

И хотя я уверена, Тэтчер и Алистер не были довольны этим, они поддержали его решение. Но не Рук.

– Сайлас позволяет чувству вины затуманивать его рассудок, – уверяет он меня. – Сайлас не знает, что ты – змея в траве. Что ты всегда играешь роль. Он не знает тебя. Не так, как я.

Я знаю, что нет способа исправить то, что было разрушено между нами двумя – ущерб уже нанесен. Но я устала притворяться, что ненавижу его, даже если он на самом деле презирает меня.

Я все еще злюсь, что никогда не получала от него большего, а я отдавала ему всю себя. Но я не испытываю к нему ненависти. Никогда не испытывала.

Я бы ни за что не смогла.

Долгое время я думала, что ненавидеть его будет проще. Это был способ сохранить его огонь близко к моему сердцу. Это мой способ избегать страданий от потери его, потери нас. Сейчас я просто слишком устала, чтобы притворяться. Симулировать что-то.

Я не хочу каждый раз вгрызаться друг другу в глотки, пока я участвую в этом деле, особенно учитывая, что он все еще непреклонен в том, чтобы скрывать от своих друзей то, что между нами было.

Я тяжело вздыхаю и подхожу к краю сцены, опускаясь, чтобы присесть. Мои ноги свисают с края, я тру ладони о бедра, прежде чем сказать:

– Что ты хочешь услышать от меня, Рук? Что мне нужно сказать, чтобы это было как можно более безболезненно?

Он вытаскивает изо рта косяк, облизывая пересохшие губы.

– Ничего между нами никогда не будет безболезненным, Сэйдж, – его глаза обжигают меня. – Но ты можешь начать с того, что расскажешь мне, с кем это ты разговаривала до того, как пришла сюда.

Я посмеиваюсь, качая головой.

– Теперь ты преследуешь меня? – я вопросительно приподнимаю бровь.

– Нет, я случайно оказался поблизости. Мне просто кажется подозрительным, что ты снова появилась здесь, волшебным образом выпущенная из психушки, в которую тебя поместил твой отец, – он выпускает кольцо дыма в мою сторону, наклонив голову. – Теперь ты болтаешь об этом с двумя парнями, которые очень похожи на федералов.

Я подумываю о том, чтобы рассказать ему прямо сейчас, но даже если я это сделаю, он не поверит мне. Думаю, он поверил бы в эту историю меньше, чем в ложь, которую я собираюсь рассказать. Все и вся, что я скажу Руку Ван Дорену, никогда не будет воспринято как истина.

Больше никогда.

– Они друзья моего отца. Я думаю, они из совета. Мы просто столкнулись, и они поздоровались. Ты не против? Мне можно здороваться с людьми? Или ты просто ревнуешь?

Я не должна быть такой язвительной по отношению к нему, не тогда, когда я знаю, почему он спрашивает, но я ничего не могу с собой поделать. Я не могу не проверить эту иррациональную теорию о том, что его вопросы вызваны какой-то формой ревности.

Он проводит языком по внутренней стороне щеки, глубоко дыша через нос, когда подходит чуть ближе ко мне. Его тело касается моих коленей.

– Ревную? Кого именно? Девушку, которую я использовал, чтобы трахать? Если бы это было так, я бы ревновал практически каждую девушку в кампусе.

Сквозь пелену дыма я вижу его радужки.

Глаза, пылающие адским огнем.

Такие чертовки яркие и всегда обжигающие.

Этот его комментарий колет еще сильней. Зная, что он смотрел на других девушек такими глазами, был в них, и более того, они прикасались к нему. Меня тошнит от этого.

Представляю, как они проводят пальцами по его ключице и спрашивают, откуда у него этот шрам. Интересно, говорит ли он им правду.

Что в какой-то момент он считал нас родственными душами и пытался заставить судьбу согласиться с нами. Что такой же есть на девушке, о которой он когда-то заботился.

– Что ж, если это все, тогда ты можешь идти. Я ответила на твой вопрос, – я прижимаю руки к полу сцены, готовая подняться, чтобы взять свои вещи, но он останавливает меня.

Его ладонь накрывает мое бедро, пальцы цепляются за платье и впиваются в кожу. Я задыхаюсь от того, как высоко он продвинул руку, его средний палец касается внутренней части моего обнаженного бедра под платьем.

В опасной близости от места, к которому он не прикасался почти год.

– Я уйду, когда захочу, а ты уйдешь, когда я тебе скажу, ага? – он сжимает челюсти, кладя на половину выкуренный косяк рядом со мной. – Я пришел сюда, чтобы ты знала, что я наблюдаю за тобой.

– Ты наблюдаешь за всеми девушками, которых ты трахал?

– Только за теми, кто представляет угрозу для моей семьи.

Я чувствую неописуемую пульсацию в своей груди. Я сломала его так чертовски сильно, что он искренне верит, что я могла бы сделать что-то, что навредит его друзьям. Когда он говорит «семья», он имеет в виду ребят. Они являются единственной семьей, которую он когда-либо знал.

И я представляю для них опасность.

– Рук...

– Пироман, помнишь? – вставляет он, медленно оглядывая меня сверху-вниз. – Так ты назвала меня, когда думала, что я псих, у которого проблемы с мамочкой. Который собирался тебя убить.

Это все еще может быть правдой, думаю я про себя. На самом деле, это определенно все еще правда.

– Теперь я знаю лучше, – бормочу я. – Я знаю тебя лучше.

Его хватка усиливается от гнева, его тело приближается к моему, когда он прокладывает себе путь между моих бедер. Они инстинктивно сжимаются, и мое ядро начинает болеть от жара, который он излучает. Вспышка его зиппо ловит свет, и мгновенно сверху вырывается горячее оранжевое пламя.

Я напрягаюсь. С Руком никогда не знаешь, что у него на уме, что он будет делать по своей прихоти, просто потому, что ему так захотелось.

– Ты думаешь, я не убью тебя? – спрашивает он риторически, его левая рука ползет выше по моему бедру, задирая материал моего платья и обнажая красные трусики. Тонкий кружевной материал – единственная вещь, скрывающая мой уже промокший центр от него. – Ты думаешь, я не сожгу тебя заживо, если почувствую хоть каплю предательства с твоей стороны?

– Я…

– Я без колебаний закопаю тебя, в этот раз навсегда, Сэйдж. В такой, блядь, глубокой яме, что ты никогда не сможешь выбраться, – продолжает он, имея ввиду именно то, что он говорит.

Я вырываюсь от него или, по крайней мере, пытаюсь, когда он оттягивает одну сторону моего нижнего белья от моего тела. Он остается на месте, его рука удерживает меня мучительно неподвижно. Он так близко, его запах окутывает меня. И боже, его глаза – они испепеляют, ни разу не отступив от моего беспокойного взгляда.

Что он делает? Что он делает со мной?

Мои разум с телом в разногласии.

Мое тело, которое в прошлом не получало от него ничего, кроме удовольствия, доверяет ему, но мой разум знает, как далеко он готов зайти ради мести.

– Что ты...

Мое сердце подскакивает к горлу, когда он подносит обжигающее пламя зиппо к материалу, едва касаясь его пламенем, прежде чем оно трескается пополам. На чувствительной коже бедра я ощущаю жар пламени, который проходит почти мгновенно, когда он убирает его. Прохладный воздух смягчает боль.

– Если ты обведешь нас вокруг пальца, если ты подвергнешь риску моих друзей, если ты поставишь их под угрозу, я уничтожу тебя. Именно так, как я должен был поступить год назад. Я позволил тебе остаться невредимой в прошлый раз. Больше никогда.

Я думаю, именно так он и поступит. Я хочу, чтобы он покончил с этим – меня убивает, когда он так близко. Я чувствую его вкус на своем языке, и все же, не могу к нему прикоснуться. Но я также скучала по тому, когда он находится так близко. Я много ночей думала о том, что он будет так близко.

– Я... – я задыхаюсь, когда он перемещает пальцы на другую сторону моего тела, просовывает один палец между моим телом и нижним бельем, играя с ним. – Я уже не тот человек, какой была раньше. Там я изменилась. Это было...

Щелчок.

Он отпускает ткань, заставляя ее ударить меня. Я втягиваю нижнюю губу в рот, сильно прикусывая ее.

– Избавь меня от слезливой истории. Бедная маленькая любимица Сэйдж, запертая в психушке – избавь, черт возьми, от этого. Добро пожаловать в клуб травмированных, – его слова наносят удар почти сильнее, чем его действия.

Он играет со мной, притягивает меня к себе только для того, чтобы ткнуть меня лицом в грязь.

Я знаю это. Я знаю, что он делает.

Но я все равно хочу этого.

Я хочу все, что он мне даст, потому что это ощущается приятно. Даже если я знаю, что это закончится его уходом, что он все еще непримирим в отношении меня.

Это так приятно. Слишком хорошо.

То, как его сердитое дыхание касается моих губ, как его пальцы возвращаются к моим трусикам, слегка касаясь моей плоти ровно настолько, чтобы заставить меня всю гореть и задыхаться.

Он может думать, что не знает меня, что я врала. Но Рук, он знал мое тело.

Это было единственное, что никогда не могло лгать ему, даже если бы хотело.

Но я также не та девушка, которая когда-либо расстелилась бы и приняла это. Когда это сводится к нему, моя борьба всегда переходит в игру с его демонами.

– Ты понятия, блядь, не имеешь, через что я прошла в том месте, Ван Дорен. Не веди себя так, как будто мне там было легко. Пока ты был тут, на свободе, и пытался вытрахать меня из своей памяти.

Зиппо оказывается в опасной близости от моей кожи, так близко, что жжение начинает причинять боль. Он прижимается лицом к моему лбу с агрессией, проводя языком по зубам.

– И кто теперь ревнует?

Я чувствую, как материал моих трусиков поддается, и теперь обе части валяются на сцене. Мое ядро обнажено и так близко к его телу. Я вздрагиваю, когда воздух касается чрезвычайно чувствительного клитора.

– Ты плакала, когда была там? – спрашивает он. – Тебе было страшно, ТГ? В окружении всех этих сумасшедших людей, в ловушке, где тебе не место? Это было ужасно?

Теперь он относится ко мне покровительственно.

Ведет себя, как снисходительный мудак.

Я скрежещу зубами, слегка приподнимая голову, касаясь его носа своим.

– Ставлю на то, что ты хотела на свободу. Молилась, чтобы сбежать, а когда не смогла, ты лежала в тех четырех белых стенах, уставившись в потолок, фантазируя о каждом том разе, когда я был на глубине девяти дюймов внутри твоей пизды.

Его тело двигается, соприкасаясь с моим центром, и я пытаюсь заглушить стон, но это не очень хорошо получается. Тихий всхлип срывается с моих губ, мои бедра дергаются, стремясь к большему трению об него, нуждаясь в некой форме разрядки.

– Ага, я знаю, что ты это делала. Держу пари, ты даже проскользнула этими пальцами между своих бледных бедер и заставила себя кончить, думая о моем языке на твоей киске.

То, как он говорит, это так пошло, но из его рта – это звучит как музыка. Ласкает все мое тело, окутывая меня страстью.

Рук – афродизиак. От его жесткого взгляда до его насыщенного запаха, он опьяняет.

Ходячий секс.

Ты смотришь на него, и ему не обязательно говорить, но ты знаешь, что только он знает, как тебя трахнуть. Как достичь того, что не может никто другой.

Я пытаюсь приподнять бедра ближе, но затем он решает отступить, полностью отстраняясь от меня, оставляя меня снова чувствовать пустоту. Он хватает косяк, лежащий рядом со мной, снова зажигает его, после чего кладет в карман свою зиппо.

– Хорошо, – говорит он, затягиваясь, – я рад, что ты помнишь. Я рад, что ты вспоминала об этом, потому что это все, что ты когда-нибудь получишь от меня, Сэйдж.

Выпуская дым из легких, он пристально смотрит на меня, отступая по проходу.

– Воспоминания.

Только когда он выходит за дверь, я снова начинаю дышать.

И тут я понимаю: а где мои порванные трусики?

Их нигде нет.