Текст книги "Истины, которые мы сжигаем"

Автор книги: Джей Монти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

32. БОЛЬ И НАСЛАЖДЕНИЕ

Сэйдж

Я сижу, прислонившись к стене одной из многочисленных свободных спален Пирсонов. По наивности я считала, что внутри это место выглядит больше как морг, чем как дом. Вполне ожидала обнаружить гроб в спальне Тэтчера. Имело смысл, что он спал бы в одном из таких. Это соответствовало бы образу человека, с которым любили его сравнивать.

Я была неправа.

Экстравагантное здание, которое он называл домом, было всем, что вы могли бы ожидать от кого-то с такими деньгами, как у него. Впервые, когда я оказалась здесь несколько недель назад, я была слишком рассеяна, чтобы обратить внимание на то, как много денег имели Пирсоны.

Несмотря на то, что все мы состоятельны, Тэтчер купается в богатстве. Колоссальный, упорный труд его дедушки в создании компании по недвижимости обеспечил хорошую жизнь его семье на долгие годы. Даже если бы Тэтчер, его дети и их внуки больше ни дня в жизни не работали, они бы ни в чем не нуждались.

Невероятно высокие потолки и архитектура, вдохновленная Гэтсби⁷⁷, заставляют дом моей семьи выглядеть, как помещение для прислуги. Как и Алистер, Тэтчер живет в поместье.

Мы остановились в западном крыле, где, как нам было сказано, останавливалось большинство гостей. И кажется странным находиться в таком небрежно дорогом доме после того, что мы только что сделали.

Закрыв глаза, я прислоняюсь головой к стене, не видя ничего, кроме дыма и вихря оранжевого пламени. Я стояла застывшей на лужайке перед своим домом, только вспышки сирен приглушенно взвывали на заднем плане моего сознания.

Моя ладонь была зажата между пальцев Рука, мы вдвоем стояли там, рука в руке, когда синее мерцающее свечение отражалось от наших лиц. Мои соседи выходили на улицу, чтобы осмотреть хаос. Об этом будут говорить в городе еще несколько месяцев.

Слезы текли по моему лицу, но не по тому, что я потеряла внутри, а потому что, пока огонь пылал, это ощущалось, словно все кончилось. Впервые после смерти Рози во мне воцарилось настоящее умиротворение, даже несмотря на то, что все вокруг нас видели совершенно противоположное.

Мой отец, детектив Брек, все болезненные воспоминания, приносимые мне домом на протяжении всей жизни, теперь были превращены в ничего, кроме пепла и праха. В копоть, которую пожарные смоют со своих ботинок утром.

Сейчас, сидя здесь, я все еще не могу найти в себе сожаление о том, что сделала.

Я знаю, что убийство кого-то должно стать отметиной в твоей душе, которая остается с тобой навсегда, чем-то, что разъедает человечность внутри тебя, пока ты, наконец, не ломаешься и не рассказываешь миру о том, что ты сделал.

Однако это так не ощущается.

И может быть, это делает меня какой-то психопаткой или кем-то в этом роде, но все, что я чувствую, – это облегчение, что его больше нет. Что человек, который был ответственен за самую острую боль, которую я когда-либо испытывала, больше не дышит, является ничем, кроме груды обугленных костей и сожженной кожи. Его тело было уничтожено, и я надеюсь, его душа подверглась некой форме внутренней пытки. Где он будет тратить свои годы, страдая за то, что сделал с собственной плотью и кровью.

Рук сослался на «Инферно»⁷⁸ Данте после того, как я спросила его, считает ли он, что мой отец находится в аду. Он сказал, что те, кто выбирает грех алчности, направляются на четвертый круг ада.

Те, кто копит слишком много денег или предпочитает богатство всему остальному. Но он считает, что это слишком просто для него.

Он сказал, что отец будет на самом последнем поясе на девятом кругу⁷⁹, там, где находятся предатели собственного рода. Там сущность моего отца проведет вечность, застряв головой вниз внутри ледяного озера. Вопреки большинству религиозных учений, Данте говорил, что адская яма холодна и лишена любви.

Рук рассказал мне об этом, когда мы ждали приезда полиции и пожарных, и я отчетливо помню, как улыбалась, вспоминая времена, когда мой отец включал термостат на полную мощность в нашем доме, потому что он терпеть не мог холод.

– Почему ты на полу?

Я открываю глаза и вижу, что на Руке нет ничего, кроме белого полотенца, обернутого вокруг талии. Его волосы мокрые и падают на лоб, капли воды капают ему на грудь.

Мое тело уставшее, я морально истощена от всего, что мы пережили за последние несколько часов. От пожара до полиции, затем до больницы. Но каким-то образом мои ноги находят в себе силы встать и двигаться к нему.

Его кожа паляще красная. Я уверена, он позволил себе стоять под потоком обжигающе горячей воды, пока она не стала холодной. Мои пальцы тянутся, чтобы провести по его плечу, в моих глазах печаль.

– Рук... – бормочу я.

– Нет, Сэйдж, – он прерывает меня, сжимая челюсть. – Я держу свое обещание на волоске.

– В том, что случилось с Сайласом сегодня, не было твоей вины, – все равно говорю я ему, даже несмотря на то, что он не хочет этого слышать.

Злясь на мои слова, он проходит мимо меня, направляясь к нашей кровати на ночь, и падает на край матраса. Со вздохом он втягивает голову в плечи, смотря в пол.

Я знаю, что он не злится на меня. Не совсем. Он зол на себя, потому что он считает, что если кто-то и мог остановить это, то это был бы он.

– Тогда чья это вина? Хмм? – бормочет он, эмоции душат его горло. Рук был таким сильным в больнице. Держался до последнего, даже когда мама Сайласа, Зои, сломалась, разрыдавшись в его руках.

Он крепко прижимал ее, его позвоночник был твердым, а челюсть сжата в издевке над больничной приемной. Впервые с тех пор, как я его встретила, он смог избавиться от всех эмоций в себе. Эмоции, которые им управляли, исчезли.

Я знала, что он сломается в конечном счете. Он не мог быть сильным так долго. А когда он смотрел, как его лучшего друга закатывают в неотложку, чтобы увезти в клинику, я увидела трещину в его глазах.

Это сломило его.

– Я знал, что с ним не все в порядке, – он тычет пальцами в свою грудь. – Я, блядь, знал это и ничего не сделал. Это мой лучший друг, Сэйдж, и я практически позволил ему покончить с собой.

Его пальцы сжимаются в крепкие кулаки, и он снова и снова бьет ими себя в грудь. В погоне за облегчением, которое наступает после причинения себе боли.

Я опускаюсь на колени между его ног, хватая его за запястья, ненавидя видеть его таким.

Мой Бог Огня.

Тот, что пылал так ярко и так свирепо, угасает с каждой секундой.

– Рук, посмотри на меня, – шепчу я. – Посмотри на меня, – повторяю я, пока он в конце концов не поднимает свои слезящиеся глаза к моим.

Сейчас в них нет адского пламени. Только яркий ореховый оттенок. В них ни дьявола, ни Люцифера. Только парень с разбитой душой, который не знает, как это исправить.

– Шизофрения, – говорю я. – Вот чья это вина. Не твоя, не моя, не чья-либо еще. Сайлас болен, и ему просто необходима какая-то помощь. Ты ничего не мог сделать, чтобы помешать ему прекратить прием лекарств.

Я пытаюсь обосновать ему все. Заставить его увидеть, что это была болезнь, которая жила внутри Сайласа. Та, против которой он слишком устал сражаться. Но мне следовало бы понимать, что это невозможно, не тогда, когда рана так свежа.

Все, что я могу сейчас сделать, это продолжать давить и надеяться, что он не истечет кровью раньше, чем я успею зашить его раны.

– Я нуждаюсь в причинении боли, ТГ, – он задыхается. – Мне нужна боль. Блядь, мне она нужна так сильно прямо сейчас. Кто-то должен заставить меня заплатить за это. Позови Тэтчера. Позвони Алистеру. Что угодно. Пожалуйста, детка, мне нужно, чтобы было больно.

Я ощущаю себя так, как будто меня обмотали колючей проволокой, которая медленно затягивается вокруг меня, чем больше он говорит. Нет никакого способа выбраться из этого, не порезав саму себя на куски. Я не могу позволить ему навредить самому себе. Я не могу дать ему уйти из этой комнаты в подвал Тэтчера и позволить ему резаться.

Я разрываюсь между тем, чтобы позволить кому-то другому причинить ему боль, позволить ему самому причинить себе боль или взять все в свои руки. Но мысль о причинении ему физического или ментального мучения заставляет мои внутренности переворачиваться.

Опуская руки, я кладу их ему на бедра, облизывая пересохшие губы, когда прижимаюсь лбом к его лбу, наши носы касаются друг друга. Запах его лосьона после бритья – микс дыма и мяты – кружит мою голову. Мои глаза сканируют его лицо, прослеживая оставшиеся капельки воды.

Он поднимает взгляд на меня, расстояние между нашими телами сокращается до нескольких дюймов, и внезапно воздух становится обжигающим. Словно вдох заполняет ваши легкие только дымом – этот жар может сжечь вас изнутри.

Мои руки медленно продвигаются вверх, проскальзывая под полотенце. Мои пальцы опускаются к его паху, и я слышу, как он втягивает воздух сквозь зубы.

– Что ты делаешь? – стонет он, и от этого звука у меня в животе вспыхивает искра.

– Единственная известная мне вещь, которую я могу для тебя сделать прямо сейчас, – бормочу я. – Доверься мне.

Эти слова заставляют меня нервничать. Просить его сделать это, зная обо всем, через что мы прошли.

Я обхватываю пальцами его полустоячий член. Тепло его тела от горячего душа согревает мою руку. Мое сердце подскакивает к горлу, когда я чувствую, как он твердеет в моей хватке.

– Это противоположное тому, в чем я нуждаюсь прямо сейчас, – он резко вдыхает, когда я провожу большим пальцем по головке. – Дерьмо, – шипит он от удовольствия.

Я не могу причинить ему боль. Не так, как он просил меня, но я знаю, ему нужно что-то, чтобы снять напряжение, что-то, что может заземлить его. Я просто хочу быть тем, в чем он нуждается прямо сейчас. Может быть, это мой способ извиниться перед ним за все те времена, когда меня не было здесь.

Быстро я откидываю полотенце, обнажая его ствол, и удобнее присаживаюсь на коленях между его ног. Направляю пульсирующий член к губам, позволяя своему языку лишь кружить вокруг серебряных шариков, прокалывающих головку. Я неоднократно обвожу их форму, пока не понимаю, он расстроен из-за поддразнивания.

У меня поджимаются пальцы на ногах, когда он запускает руки мне в волосы на затылке, захватывая мои короткие пряди. Я чувствую страсть в его хватке. Она распространяется от макушки до кончиков пальцев ног.

– Сэйдж… – говорит он мне предостерегающим тоном, я чувствую, как он пытается прижать мою голову ниже, я чувствую, насколько сильно он жаждет всего моего горла. Желая заполнить его и растянуть, пока я не начну задыхаться.

Но этого не произойдет сегодня, даже несмотря на то, что я отчаянно этого хочу.

Я слегка отстраняюсь, убирая язык. Моя хватка на его члене усиливается. Я прощупываю почву, сколько именно он может выдержать, прежде чем он начнет стонать в извращенном миксе дискомфорта и удовольствия.

– Ты получишь только то, что я тебе дам, понял? – говорю ему, смотря вверх, чтобы он мог видеть мои глаза. Вихрь, кружащийся в этих глазах, вращается так быстро и так горячо, что он поглотил бы меня целиком, если бы я ему позволила. Я знала, если мы собираемся сделать это, то все будет по моим правилам. На этот момент я забираю у него контроль.

Как бы сильно я ни любила стоять на коленях у его ног, отказываясь от контроля во имя удовольствия, было что-то мощное в командовании.

– Что...

Я выкручиваю запястье, грубо сжимая:

– Ты хотел боли? Тогда мы сделаем это на моих условиях.

У него нет возможности ответить, потому что я беру кончик его члена в рот, играя с шариками его пирсинга. Дразня его еще одно мучительное мгновение, прежде чем опуститься ниже по его стволу и взять в рот еще больше.

Я чувствую, как выпуклые вены щекочут мне горло, пока мои руки и язык работают в унисон. Быстрый темп заставляет комнату кружиться. Звуки его стонов посылают волны потребности по всему моему телу.

Моя челюсть расширяется, когда я принимаю его полностью в горло, мой нос прижимается к его лобковой кости, пока я пытаюсь дышать. Борюсь с позывом кашля, но наслаждаюсь этим ощущением. Заставляю себя убедиться, что даю ему то, что он хочет. Что ему нужно.

Голод в глубине моего живота. Драйв доказать свою точку зрения. Заставить его понять. Я продолжаю двигаться вверх и вниз, ускоряясь как раз в тот момент, когда моя свободная рука обхватывает его тяжелые яйца, перекатывая их пальцами, прежде чем сжать.

– Дерьмо, – проклинает он. – Сэйдж, я собираюсь…

Я знала, что это будет трудная часть. Потому что, когда я поднимаю взгляд, он выглядит таким, черт возьми, красивым в погоне за своим освобождением, его голова запрокидывается назад, вены на шее выступают под кожей. Напряженная челюсть заставляет всю мою душу гудеть от возбуждения. Я постоянно восхищаюсь тем, насколько красив Рук Ван Дорен.

Мне физически больно делать то, что я должна, но я все равно это делаю. Я всасываю головку слишком сильно, прежде чем полностью прекращаю свое прикосновение. Отрываюсь от его члена с громким хлопком.

Слюна тонкой струйкой стекает с его члена прямо в мой рот, мой язык пробегает по нижней губе, чувствуя, насколько она распухшая.

– Что за... – он смотрит на меня вниз, нахмурив брови, разочарованный своим упущенным оргазмом.

Кончиком пальца я намеренно подергиваю пирсинг. Знаю, это должно ощущаться, по меньшей мере, дискомфортно, но с его терпимостью к боли, это вероятно, едва беспокоит его.

– Это не твоя вина. Ты ни в чем не виноват. Ты ничего больше не мог сделать, Рук, – говорю я ему. – Ты слышишь меня?

– Черт возьми, Сэйдж, это не тот разговор, который я хочу вести, когда мой член в твоих руках, – он пытается толкнуться вверх навстречу мне, его бедра дергаются, все еще нуждаясь в освобождении.

Воздух внезапно обжигает. Как будто вдох наполняет мои легкие только дымом – жаром, который сжигает меня изнутри. Мое дыхание перехватывает, застревая в легких.

Я тяну металл немного сильнее:

– Скажи мне, что ты понимаешь. Скажи мне, что ты знаешь, что это не твоя вина, и я позволю тебе кончить.

Меня охватывает прилив силы. Я хочу заставить его увидеть правду. Правду, которая всегда была прямо перед ним. Он наказывал самого себя за ситуации, в которых не было его вины, как способ справиться с болью, которую они причиняли.

Вместо того, чтобы обвинять мир, как большинство из нас, Рук всегда выбирал обвинять себя.

– Блядь, – говорит он, опуская голову, чтобы смотреть на меня.

Его грудь учащенно вздымается и опускается. Я вижу глубоко укоренившуюся хрупкость, я всегда знала, что он ей обладает. Ту, что он так отчаянно пытается задушить и изморить, пока она не умрет. Прямо сейчас он хрупкий осколок стекла. Если бы я сжала его слишком сильно, он мог бы разбиться в моей хватке, разрезая меня своими неровными краями.

И дело в том, что я бы позволила ему это.

Я бы резала свои пальцы, пока мои ладони не ободрались бы в кровь, просто чтобы подобрать разбитые осколки. Именно так я могла бы помочь ему собрать все это обратно воедино. Я бы сделала для него все, что угодно, даже если это означает причинить боль себе.

Он мой Бог Огня.

И я живу, чтобы гореть ради него.

– Ты хочешь кончить, Рук? – я приподнимаю бровь, наклоняясь в опасной близости к головке его члена.

Я чувствую его толчок.

– Да, детка, пожалуйста. Мне нужно... – он издает стон, от которого вибрирует все его тело. – Пожалуйста, позволь мне кончить.

– Позволю, – бормочу я. – Я хочу заставить тебя кончить, малыш. Просто скажи мне правду. Скажи мне, что ты знаешь.

Всю мою жизнь на мою душу давил сокрушительный груз одиночества. Я терпела годы одиночества, несмотря на то, что была окружена людьми. Тяжесть существования в одиночку, когда я полагалась только на себя, удерживала меня под водой так долго.

Я почти забыла, каково это – дышать.

Такова была сила одиночества для личности. Это заставляет тебя так отчаянно нуждаться в человеческом контакте, в душе, к которой можно прижаться.

А здесь, с ним, я знаю, каково это – дышать. Впервые я знаю, каково это – быть желанной. Все, чего я хочу, – это дышать им. Вдыхать только его в свои легкие, пока он не станет всем, что остается.

– Это... – он скрежещет зубами. – Я знаю, это не моя вина. Я знаю, что ни в чем не виноват.

– Хороший, хороший мальчик, – мурлычу я, слегка ухмыляясь из-за использованных мной слов, и возвращаю рот к его стволу.

Я двигаю рукой вверх-вниз, когда фокусирую свое посасывание на кончике, скользя языком вокруг. Его хватка на моем затылке усиливается, и я чувствую, как приподнимаются его бедра к моему рту, принуждая самого себя проникнуть в мое горло.

Мы снова находим наш ритм, и это незадолго до того, как он громко стонет мое имя, пока я глотаю все, что он дает. Слегка солоноватый вкус стекает по моему горлу, но никак не утоляет мой голод по нему.

Я отстраняюсь, задыхаясь, пока вытираю слюну со рта тыльной стороной ладони, опускаясь обратно на пятки. Наблюдая, как он падает вниз в момент его кульминации.

Жар поражает мое ядро, когда он устанавливает зрительный контакт со мной, левая сторона его рта слегка приподнимается.

– Моя очередь, но, как ты и сказала, – говорит он, – тебе потребуется довериться мне.

Он встает в полный рост; полотенце падает на пол, а я смотрю вверх на него, восхищаясь изгибами и впадинами его тела. Когда он наклоняется ко мне, я позволяю ему помочь мне встать с пола только для того, чтобы Рук развернул меня и прижал к кровати, так что моя задница свисает с края.

Я чувствую, как его пальцы скользят по моему позвоночнику сквозь ткань рубашки. Мое лицо стремится к прохладе материала в утешении, нуждаясь в избавлении от жара, который бежит по моим венам.

– Снимай свои штаны. Мне нужно кое-что взять, но трусики оставь. Я хочу снять их сам, – бормочет он, оставляя поцелуй на моем затылке, прежде чем уйти в ванную.

– Ты начал коллекционировать мое нижнее белье, Ван Дорен? – спрашиваю я, ссылаясь на пару исчезнувших трусиков в театре, пока, извиваясь, снимаю штаны и пинаю их через комнату после того, как они слетели с моих ног.

– Может быть.

Мне нравится мысль, что он такой же одержимый мной, как и я им. Я хочу, чтобы мы ели, спали и дышали друг с другом. Пара, которая по своей сути раздражает тем, как сильно сходят с ума друг по другу.

Я хочу быть безумно влюбленной в него до конца своей жизни.

Когда он возвращается, я в той же позе, в какой он меня оставил. Свисаю с края кровати с задранной кверху задницей в его направлении.

Он притягивает меня за тазобедренную кость к своему телу, играя пальцами с материалом моих трусиков, прежде чем стянуть их.

– Ты доверяешь мне, Сэйдж? – спрашивает он, тон его голоса откликается глубоко внутри меня.

– Всегда, – бормочу я, нуждаясь в нем всеми способами, которыми может нуждаться человек.

– Хорошо, – его рука скользит по внутренней стороне моего бедра, заставляя меня раздвинуть ноги шире для него. – Потому что то, что я собираюсь сделать, не чувствуется приятно. Но впоследствии каждый будет знать, что ты моя. Пондероза Спрингс, судьба, не будет никаких вопросов о том, кому ты принадлежишь, ТГ.

Мои мысли мечутся, я пытаюсь понять, что это значит для меня, но внезапно все становится пустым. Потому что удовольствие вылизывает мой мозг подчистую, когда его пальцы погружаются между моих ног.

Он раздвигает мои нижние губы, когда кончики его пальцев осторожно обводят мой клитор умышленно нежно. Я стону, двигая бедрами навстречу его прикосновениям, уговаривая его дать мне больше. Я так нуждаюсь. Я хочу его так сильно, что могу расплакаться. Нуждаюсь быть заполненной до тех пор, пока не останется ничего, кроме Рука.

Я позволяю ему играть со мной, дразнить меня, распространять мои соки повсюду, пока я не превращаюсь в мокрый беспорядок. Все мое естество на пределе, требуется лишь небольшой толчок, чтобы я могла погрузиться в пучину электрической эйфории.

– Рук, пожалуйста, – умоляю я срывающимся голосом.

– Я знаю, детка, я знаю.

Затем он вводит в меня два пальца, мои стенки мгновенно сжимаются вокруг него. Вторжение приветствуется, когда я раскачиваю бедра навстречу ему, импульсивно и отчаянно.

Мои ногти впиваются в простыню подо мной, дыхание застревает в легких. Никогда не испытывала ничего подобного. Не испытывала ничего похожего на него.

Мое тело дрожит, когда он входит и выходит из меня, попадая в ту точку, в которую может попасть только он. Разум, тело, душа – все это доводится до предела.

– Ты сжимаешь меня так крепко, хотел бы я почувствовать это своим членом, детка, – рычит он. – Ты скоро кончишь. Ага, я чувствую, как ты становишься мокрой, твои бедра раскачиваются быстрее, ты так близко.

Я стону, протяжно и прерывисто.

– Да, Рук. Блядь, да.

Мое сердце может не выдержать этого.

Я так близко, прямо здесь, когда он убирает свои пальцы. Я думаю, это его способ возместить то, что я сделала с ним ранее, но вместо этого я чувствую его губы на раковине своего уха.

– Помни, больно будет всего несколько мгновений, после этого ты моя навсегда, – рычит он.

И тут я чувствую это.

Внезапная интенсивная вспышка жара обжигает кожу на задней поверхности моего бедра. Я издаю гортанный крик, зарываясь лицом в матрас, пока он удерживает жар у моего тела до того, как убрать его, когда заканчивает.

Холодный воздух усиливает интенсивность жжения. Он пометил меня чем-то, но я чувствую это всей душой.

В тот момент, когда боль становится невыносимой, его пальцы возвращаются к моей сердцевине, проникая глубоко в мой канал, где они продолжают двигаться в том же темпе, что и раньше. Его палец снова и снова настойчиво ласкает мою точку G, пока я опять не оказываюсь на грани.

Подобно гребаному волшебству, он уговаривает оргазм охватить мое тело.

– Кончай на все мои пальцы, детка. Будь моей хорошей девочкой, будь хорошенькой для меня, – шепчет он, входя в меня все сильнее, пока мои ноги не начинают дрожать.

Все ощущается так интенсивно.

Острая боль прямо контрастирует с волнами блаженного удовольствия, которые заставляют вибрировать мое тело. Я не могу сосредоточиться ни на одном, ни на другом из-за того, как хорошо они сочетаются друг с другом. Вот кем мы с Руком всегда были.

Постоянная смесь боли и удовольствия. Мы никогда не смогли бы иметь одно без другого, потому что без боли мы никогда бы не поняли, насколько приятно ощущать блаженство.

– Вот и все, сладость, вот и все. Перетерпи, – его голос щекочет меня, когда он зарывается лицом в мою шею, осыпая кожу теплыми поцелуями.

Последующий толчок моего оргазма заставляет меня содрогаться, и я чувствую острую боль от того, что он сделал. Мои тело и душа были настолько измучены, что это не имело даже значения.

Ощущаю, как он покидает мое тело на мгновение только для того, чтобы вернуться через несколько секунд. Я чувствую, как холодное полотенце прижимается к моей коже, заставляя меня шипеть.

– Блядь, как больно, – бормочу я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него через плечо из-под полуприкрытых век. – Что ты со мной сделал?

Он смотрит вниз на свою работу, что-то вроде гордости заполняет его взгляд. Затем он поднимает кусок от сломанной зиппо. Это просто латунная крышка зажигалки, и я вижу его инициалы, выгравированные на ней.

– Большинство людей назвали бы это клеймом, – бормочет он, – но это нечто большее.

Что-то сжимает мою грудь и поджигает мое сердце огнем. Любовь, которую я испытываю к нему, съедает меня заживо изнутри.

– Это мы.

Наши взгляды встречаются, даже несмотря на то, что я в нескольких шагах от того, чтобы потерять сознание от истощения, я не упускаю тот факт, как вспыхивает огонь в его глазах, ровное пламя вновь разгорается внутри них.

Они снова горят и готовы пылать вечно.

– Ага, детка. Это мы.