Текст книги "Дредноут по имени Никки (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чернояр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Не говоря ни слова, Марина встаёт и повторяет последовательность действий, совершённую Свирью. Десять минут – и вот аватара присоединяется к Карине, обхватив чуть подрагивающими руками округлые бока такого же монстра, каким вооружена её сестра.

– Николь, ты идёшь?

– Иду.

Так, вещи в цилиндр, тапки – снаружи.

– Госпожа Ин, мне нужно что-то знать, когда буду внутри?

– Ничего необычного, простое усиленное сердцебиение. Простая дыхательная гимнастика, в Империи её преподают с первого класса.

– Я не из Империи, увы.

– Разве? – Потыкав изящными пальчиками, совершенно примечательными коротко и тщательно подстриженными ноготками, в планшет, капитан рассеянно улыбнулась: – Виновата, эти данные вполглаза просматривала. Что ж с тобой делать?..

Прищурив глаза, китаянка медленно обошла вокруг меня.

– Могу ужастики на внутренние проекторы спроецировать. Вас, конечно, такими пронять сложно, но других пока не положено.

– А что именно требуется, госпожа капитан?

– Киао, Николь, просто Киао, – поправила меня медик. – Нужна стабильная психологическая накачка, дающая усиленное сердцебиение и, в идеале, хоть какой-то всплеск эндорфинов и дофамина.

– А кроме ужастиков что-нибудь можно выбрать?

– Музыка разве что... Но, извини, у твоего поколения вкусы... Отсутствуют совершенно.

– Если я правильно понимаю, данные с моего плеера были успешно выгружены во внутреннюю сеть... Можно поставить оттуда, папка "Ирокез". Гарантирую – нужную дозу гормонов выдам стопроцентно.

Брови капитана полезли на лоб, а голос сорвался на свистящий шёпот:

– Информацию о считывании в открытом доступе не оставляют...

Я отмахнулся:

– Как будто безопасники с годами меняются. Я бы к ним всё уважение растеряла, если бы они не вытащили данные с моего плеера. Не удивлюсь, если утянули прямо в кабинете интенданта. Так что, если можете получить образ, поставьте, пожалуйста, музыку из указанной папки.

– Ложись и не бойся, – китаянка кивнула на капсулу. – Попробую выцарапать заказ.

Ладно. Добудет музыку – хорошо, нет – попробуем и так справиться. Память хоть и не радует... Но слова, вынимающие душу, из головы никуда не делись.

И я шагнул в саркофаг.

Но я опять поднимаю изрубленный щит...

Забавно так внутри этой капсулы.

Ложемент – мягкий, неожиданно уютный, словно сохранивший тепло тел сестричек, и по фактуре – приятная шершавость совершенно не напрягает кожу. Подъёмник, упёршись в стопы, подталкивает вверх. Совершенно беззвучно по телу ползут фиксаторы, отсюда, изнутри, они выглядят совсем иначе, чем снаружи. Толстые, с матовым блеском, с едва уловимыми проблесками на плоскостях.

От нарастающей маски вообще забавные ощущения – не то толпа вежливых муравьёв топчется по голове, не то слегка шершавый, широкий и очень сухой язык ненавязчиво изучает внешнюю топологию черепа.

Жидкость, поднимаясь снизу, вроде бы неторопливо заполняет доступный объём капсулы, а окуляры затягиваются тёмной плёнкой, погружая в симпатичный такой полумрак ограниченного обзора. Такое забавное ощущение – кожей чувствовать пусть не состав этой массы, но отличия – это точно не вода, ни пресная, ни морская. Там, снаружи, она воспринимается совершенно не так, как здесь – густая, неторопливая, комфортной температуры. Создаётся впечатление, что по телу пробегают схожие с электрическими разряды: там, где они касаются кожи, возникает кратковременный очаг приятного пощипывания.

Чувствуется лёгкое головокружение – кажется, в маску подаётся перенасыщенная кислородом дыхательная смесь. Вкупе с чувством невесомости оно создаёт крайне интересные ощущения. Ни звука, ни визуального сопровождения – слышу только своё дыхание, чуть учащённое, но при этом глубокое, да очень явственно подрагивает кожа на груди – над сердцем.

И ещё забавный факт: не чувствуя положения тела, отчётливо понимаю при том, что капсула переходит в горизонт.

И, как только саркофаг переходит в режим сканирования, в уши, постепенно нарастая, начинают литься плавные волны музыки[1].

Мелодия поднимает, несёт сквозь вечность и бесконечность – с вменяемой дозой пафоса и невольной дрожью в теле. Губы растягиваются в улыбке: капитан всё же выцыганила образ, снятый с плеера.

Волны музыки захлёстывают меня, пронизывают насквозь, и, подстраивая реакции тела под себя, превращают меня – в мелодию, и мелодию – в меня.

Время... Время теряет свою суть, растворяется, поджав хвост, уходит на невообразимо дальний план, сопровождаемое грозным и бесстрашным кружевом магии, создаваемой отдающим всю душу своей работе оркестром.

И, едва только последняя дрожащая нота успевает раствориться в окружающем сумраке, ей на смену приходит другая[2]. Обволакивающий голос окутывает мягким, надёжным коконом – и уносит ещё дальше.

А перед глазами-душой разворачиваются последние события в жизни меня-корабля.

Рвётся металл бронепояса, взрывы вырывают из бортов огромные куски корпуса, обнажая искорёженные, измочаленные чудовищным оружием шпангоуты... И люди-я, горящие, заживо разрываемые залпами врага, живут со мной-кораблём как один организм, действуют, как единое целое... Есть цель, есть приказ, и надо выполнять. Выполнять во что бы то ни стало. Пока есть хоть один живой на борту – корабль не мёртв.

Те, кто я, знают, что у них нет никаких шансов. Знают, что обречены. И знают, что не отступят. Их мысли наполняют меня-корабль, эмоции и воспоминания столь сильны, что я-дредноут, реликтовый осколок древней войны, просто не имею права предать тех, кто вверил мне свои жизни. И я держу попадания. Я, созданный для боя, принимаю его – зная-ощущая-предчувствуя, что этот бой – последний в более чем столетней жизни...

Я – металл и орудия, хранящие тех, кто принял вызов. И я чувствую, как там, на моих палубах, в машинном отделении, в погребах и на мостике, в пунктах управления – плечом к плечу рядом с живыми встают те, кто ушёл навсегда, встают, чтобы отдать последний долг, встают – чтобы увести с собой тех, кто сегодня погибнет.

Обваренные пальцы, оставляя на металле заглушки полоски кожи и сукровицы, вкручивают кремальеру – до упора. Сил не хватает, но – призрачные руки ложатся на рукоять – поверх искалеченных – и заклинившая, сместившаяся от удара громада переборки сдаётся, впуская в изломанные пазы толстые стержни запорного механизма. Вода прибывает, но я-человек уже ничего не сможет сделать – всё, что можно, уже выполнено. Другим – дан шанс прожить дольше. Пальцы, уже не чувствуя боли, вытаскивают из мятой пачки сигарету... Четыре неторопливые затяжки – и изолированный отсек полностью заполняется водой...

Кровь уже не хлещет – просто сочится из культи, измочаленным обрезком торчащей чуть ниже локтя... От жгута толку немного. Шипение инъектора – в ту немногую кровь, что ещё осталась в теле, поступает чудовищный набор химии... Одна из вариаций коктейля "последнего рывка": то, что остаётся от организма после его действия, уже никогда не будет способно вернуться к нормальной жизни... Злая улыбка бледных, обескровленных губ, и упрямство, сменяющее мутность взгляда. На электронику надежд нет, спеклась ещё в прошлом залпе... Значит, ручное наведение. Крупной дрожью трясутся станины, трассера уходят к тёмным громадам вражеского построения... Аппаратура, рассчитанная на управление здоровым человеком, отказывается подчиняться... И там, где не хватает второй руки – её заменяет призрачная, и мрачная, тяжёлая улыбка в седые усы полностью повторяет улыбку живого... Встречным залпом и орудие, и человека испепеляет...

Лица... Мысли... Эмоции...

Здесь некому бояться – страх остался на берегу.

Здесь нет лишних и нет подневольных – шли только добровольцы.

Здесь нет страха – он давно уже перегорел и осыпался пеплом.

Здесь есть робкая надежда, и только она – что ценой своих жизней мы – люди и корабль, живущие как один организм – оттянем врага на себя, позволим тем, кто на берегу – закончить поспешную эвакуацию.

И рвётся металл, и детонируют боеприпасы, и вода, сминая стальное тело, врывается внутрь... И держусь, сколько есть сил. Держусь – потому что по-другому нельзя...

И живые плечом к плечу с теми, кто вернулся, стоят против врага, отдают свои жизни – чтобы жили другие...

...И в ушах ещё бьются – пересиливая грохот сердца – финальные строки песни, а перед глазами медленно тают воспоминания прошлого...

...Небесная гладь приветствует взглядом

Эпоху бессмертия наших сынов.

Космических даров.

Людей – богов?..

Маска освобождает лицо, фиксаторы отпускают тело, и я провожу дрожащей рукой по лицу – и на руке остаются пот и кровь.

Дискомфорт, не несущий боли – прокушенная губа опухла, а то, что сейчас заменяет мне кровь – такое же красное и быстро густеющее – уже превратилось в шершавую плёнку.

– Людей – богов?.. – слова с трудом проталкиваются через иссохшее горло, но злой, похожий на карканье смех сложно остановить.

В руки толкается большая чашка чая, раскрытая ладонь Влады подталкивает её снизу к моему рту – и я пью обжигающе-горячий напиток, совершенно не чувствуя ни боли, ни неудобства – что там какой-то кипяток, когда кожа ещё чувствует жадное, всепожирающее пламя детонирующего БК, когда лёгкие ещё помнят, как, обваренные паром, они заполнялись угарным газом, чадящей едкой химией и водой? Кипяток – ничто. Мелочь.

И я пью, ощущая, как дрожь отступает, наполняя мышцы злой бодростью. И дышится совершенно по-новому. И движения объёмов воздуха ощущаются как-то иначе. Словно там, в саркофаге – выросло новое тело, которому открыты совершенно иные горизонты. И у которого жизнь только начинается.

– Капитан, – прижав кружку к груди, с благодарностью киваю Владе, набросившей на мои плечи халат. – Кто я?

Китаянка, наклонив голову к плечу, смотрит на меня совершенно непроницаемым взглядом.

– Линкор "Император Николай Первый", кто же ещё? Не без странностей, конечно, но не особо выбивается за пределы нормы.

– В смысле?

– В том смысле, что, если верить показаниям сканера, вместе с дредноутом погибло несколько тысяч человек. При официальных – шестистах семидесяти двух добровольцах, поднявшихся на его борт.

А воспоминания той жизни, колыхнувшись, словно подсвечивают призрачные фигуры. Старпом, прячущий усталую улыбку в усы, наваливается на кремальеру, с которой не справиться искалеченному живому. Младший матрос в робе образца середины прошлого века, подпирающий спиной бронезаслонку – и по сотым долям миллиметра помогающий механизму сдвинуть её с заклинивших направляющих. Канонир, встретивший победу в далёкой Первой мировой – и помогающий наводить орудие. Командир, почерневшей от гари рукой гладящий металл развороченной рубки – и шепчущий с каждой секундой слабеющим голосом кораблю что-то нежное и успокаивающее, приободряющее – как искренне и трепетно любимой женщине... Механики, радисты, минёры, матросы, навигаторы... Тысячи лиц. Тысячи жизней. Тысячи судеб. Перед глазами несётся нескончаемая вереница лиц – тех, кто в разные годы отдавал себя, а то и свою жизнь кораблю – тех, кто пришёл, чтобы вместе с ним принять последний бой.

– Всё в порядке, капитан, – и плотно поджатые губы ломаются мрачным, хищным оскалом. – Со мной – все мои мёртвые.

Главный калибр как частный случай конституции

Остаток дня лихо смазался в нечто типа "моргнул – уже утро", только всё уложилось в момент разом повисших на мне сестёр, радостно что-то щебечущих на инопланетном медицинском языке, а после этого приятного приёма из недр саркофага – как-то вдруг совершенно внезапно обнаружил себя уже в комнате, растирающим медленно сохнущие волосы и пялящимся в низкие предгрозовые облака.

При взгляде на тёмные массивы грозового фронта по языку начинал скользить странный металлический привкус, словно старательно вылизываешь не до конца разряженную батарейку "Крона". Металл и пощипывания. Забавно.

Свирь, увлечённо читающая какую-то книгу без опознавательных знаков на обложке, потянулась и, положив чтиво на живот, повернула голову ко мне.

– Очнулась?

– Вроде... Что это было?

Девушка, хмыкнув, вновь потянулась:

– Физиологически – лёгкий шок, психологически – порог осознания и принятия.

– А если по-пролетарски, без умных слов?

Карина, сладко зевнув, повернулась на бок:

– Ты приняла своё воплощение. Без гнева, отрицания, торга и прочей белиберды, свойственной психопрофилю обычного среднестатистического человека. И, – поспешила продолжить госпитальер до того, как я произнесу хотя бы слово, – нет, это не оскорбление и не предъявление тебе обвинений в психопатологии. Девы Флота – не человеки, как бы схоже не выглядели.

– Да тут у любого хуманса фляга протекать начнёт, окажись он на нашем месте... Но ладно, – пощупав волосы, с недовольством обнаружил, что их ещё сушить и сушить. – У меня как-то всё в точку сжато с момента выхода из капсулы... Вы чего на мне повисли-то?

– А что? – серо-зелёные глаза хитро поблескивают, на губах играет совершенно не интерпретируемая улыбка. – Неприятно?

Чувствуя, как щёки начинают гореть, невозмутимо выдал:

– Да вовсе наоборот. Неприятен, разве что, тот факт, что сам ничерта не помню. Обидно это, когда тебя такие милые создания тискают, а ты из этого только самые первые секунды помнишь.

– Ерунда, – хмыкнула Карина, старательно изучая потолок и делая вид, что это не смущение красит её щёки, а просто в комнате слегка душно.

– Ладно, – поняв, что от Свири сейчас вряд ли чего-то большего добьюсь, быстро сменил тему: – Влада сказала, что ты можешь рассказать о Китобойце... И о том, какое отношение он имеет ко мне.

– Не он, – фыркнула Карина и в одно плавное движение села. – Она. Евгения, воплощение базового тральщика Китобоец. Гроза всех Дев Школы Шикотан, любвеобильная аватара, совершенно не имеющая инстинкта самосохранения... Ей, по факту, в открытую воду вообще нельзя выходить... Но Женю это никогда не останавливает.

– А я при чём?

– Судя по тому, что показывала аппаратура при твоём сканировании, у тебя ментальная сигнатура общего психопортрета очень близка к аналогичным у Китобойца, Хорнета, Шернхорста, Аквиллы и ещё около сотни Дев Флота. То есть, вы почти поголовно воспринимаете себя мужчинами, даже не смотря на явное несовпадение когнитивных схем и анатомической составляющей.

Пошарив под матрасом, вытащил батончик НЗ – за разглагольствованиями Карины организм ненавязчиво стал намекать, что пора бы и спецрациона отведать.

– Ну... Тут согласен, – кивнув с важным видом, откусил внушительную часть нешоколадной шоколадки. – И... тебя такой расклад не смущает?

Свирь, хихикнув, вытянулась на постели:

– А должен смущать?

– Наверно.

– После фривольных шуточек и намёков Китобойца, сделанных ею каждой увиденной Деве – меня уже вряд ли что-то смутит. Ну, если только не будешь подкрадываться на дистанцию рывка и хватать за задницу. Ведь не будешь?

– Соблазн, конечно, велик... Но воздержусь, – я кивнул с самым серьёзным видом. – Ладно. Шутки в сторону, Карина. Если тебя такое соседство напрягает – ты прямо скажи, думаю, сможем расселение без лишнего шума провернуть.

Свирь мгновенно села, возмущённо сопя. Миг – и едва успеваю поймать подушку, запущенную хрупкой девичьей рукой с силой добротного пушечного ядра. От контакта с мягким элементом постельного декора меня капитально приложило к стене. Медленно обернулся – вмятин нет, даже обои не порвались.

– Ни. За. Что, – впечатывая каждый звук во враз промёрзший воздух, по слогам выдохнула Карина.

Ощупав затылок, осмотрел ладонь – крови нет, под волосами шишка расти не собирается. Отложив подушку в сторону, внимательно посмотрел на девушку. Глаза – ледяные, зелени почти нет, только серая стылость северных вод. Дыхание учащённое, пальцы чуть подрагивают. Зрачки почти не видны, крохотные точки, едва ли превышающие по размеру ушко иголки.

– Что я сказал не так? Только честно.

– Честно? – От взгляда из-под прищуренных ресниц по коже мурашки бегают – как будто Океан смотрит через глаза Свири на такого тупенького и непонятливого меня.

– Именно. Вот как для дубового солабона, всю срочную истово ломавшего табуретки и кирпичи о собственную голову на показательных.

Карина как-то разом оттаяла и смягчилась.

– Ладно, буду считать, что мужского в тебе ещё больше, чем в известных мне канмусу с мужским психопортретом, – осуждающе качнув головой, Карина прислонилась к стене. – По списку. Первое. Обладателей сходных психопрофилей держат либо с такими же, либо, если других таких нет, всеми силами стараются изолировать от ещё неиспорченных Дев. Второе. Относительно меркантильный интерес – я на одних только наблюдениях столько материала соберу, что моё имя внесут в списки составителей сводной базы данных, со всеми причитающимися регалиями и привилегиями, включая вкусные уровни допуска и доступ к новейшему оборудованию. Третье. Я нигде не говорила, что меня каким-либо образом напрягает твоя компания. Четвёртое. С атипичным психопортретом и, судя по всему, безнадёжной амнезией базового тела, проблем ты нахватаешься преизрядно, может, даже как Хорнет, всю учёбу на внеочередных нарядах просидишь. Пятое. Твоё офицерское стеснение при виде голого женского тела – это уже отдельная, прямо-таки массивная проблема. Я понимаю – совесть не позволяет подсматривать, все дела... Только вот привыкать-то придётся всё равно. И пусть лучше я помогу, чем ты насобираешь выговоров и нарядов за неуставное поведение и общую слоупочность. И, наконец, шестое. Ты – линкор. С тобой просто-напросто надёжно.

Несколько минут я сидел, переваривая сказанное Свирью, и, в принципе, каких-либо разительных расхождений с собственными выводами не нашёл.

– В целом, радует, что я не такая уж белая ворона... И даже с пятым согласен полностью: привыкать надо, другого-то тела не будет. Но вот шестой пункт... Вот тут не понимаю.

– А чего не понимать? – Карина, соскользнув с кровати, примостилась рядом и уже совсем привычным образом уткнулась носиком в плечо. – Госпитальные суда, плавдоки и плавбазы, равно как и базовые тральщики и прочий околобереговой и не очень "стеклянный флот", всерьёз мало кто воспринимает. Да и срываться на таких – не в пример проще, чем на равном себе по силам или, тем более, на инструкторе...

Вскинувшись, Карина жарко зашептала в ухо:

– Ты не подумай, что вот так...

– Что просишь защиты?

– Угу... – боевитая леди разом съёжилась и осунулась.

– Пф-ф-ф! И не подумаю. Первый закон войны каков? Поднявший руку на медика – да без хлеборезки останется. Извини за прямоту.

Тонкие ручки совершенно неожиданно стиснули меня.

– Спасибо за понимание, Ника.

– Рано ещё, – хмыкнув, потрепал девушку по макушке. – Ты бы для начала всё же объяснила, почему вы на мне повисли там...

Хихикнув, Свирь расслабленно повисла на моём плече:

– А что мы ещё должны были сделать для шокированной Девы Флота, уплотнившей наши поля взаимодействия?

А вот тут уже мне пора всячески недопонимать.

– Что за поля?

– Ай, забей. Ты всё равно нифига не поймёшь... Если без терминов – ты уплотнила наши поля так, что мы теперь можем использовать более современные сьюты без дополнительной химии в крови и долгих часов под гипноиндуктором.

– В смысле?

Карина, повозившись на плече, плавным движением соскользнула мне на колени и улеглась, свободно забросив стройные ножки на спинку кровати:

– А, ты же всё равно ничерта не знаешь... Думаешь, тебе так и светит остаток жизни рассекать в броне образца конца прошлого века? Не-е-ет. Твои поля настолько плотны, что любой хэвик без проблем потащишь. Да и мы... Нам теперь, как минимум, можно смело облачаться в спидер-доспехи, и проседать по медпомощи не будем, скорее, совсем наоборот.

Я потряс головой.

– В смысле – хэвик? И что за спидер?

Извернувшись, Свирь взъерошила мои волосы:

– Ника, солнце, своим Пробуждением на орбите ты раскачала плотность наших структур на два-три порядка. Да, особисты теперь начнут тебе мозг канифолить без смазки и строго промеж полушарий... Но если совсем тяжко будет, ты скажи, а там мы старших дёрнем, чтобы компетентные товарищи, – изящный пальчик ткнул куда-то в потолок, – особо подозрительным по тыковке постучали вежливо.

– Это, конечно, звучит эпично настолько, что даже сама преисполняюсь пафоса и превозмогания... Но если по-человечески?..

Карина, хмыкнув, ухватилась за прядь моих волос и принялась их медленно пропускать между пальцами:

– Вот ты умная, Ника, а порой ведёшь себя, как стопроцентно сформировавшаяся законченная блондинка, – и, прежде чем что-то успел сформулировать на данный постулат, Карина, лихо выгнувшись, мягко поцеловала меня в щёку. – На учёбе всё расскажут, Ника. Но если ты настолько нетерпелива...

Я, старательно делая вид, что сейчас абсолютно ничего не произошло, закивал головой: типа, да-да, я именно из таких, которым горит до тех пор, пока не узнают.

– Скажем так, – вздохнула Карина, с самым загадочным видом перебирая мои волосы. – Первые образцы сьютов... Они рвали мозг и шаблоны в хлам. У Анны спроси, если хочешь, каково это – таскать на себе пару сотен килограмм абсолютно бесполезного хлама только из-за того, что эта груда металла позволяет тебе задействовать собственные способности? Вот толку тебе от двойной носовой продольной полупроекции весом каждой в полтора центнера, если тебе от неё нужно только активировать носовые орудия?..

– Никакой.

– Во-о-от. Эхо первых сьютов, кстати, у аборигенов Нихона до сих пор живо и активно. Вот по-любому же ты видела местные комиксы?

– Видела. Бред и ересь...

– Да не совсем. Это называется политика и имиджмейкинг. Лет через десять-двадцать, глядишь, скинут журналистам и писателям вторую волну эскизов сьютов...

– Деза?

– Да какая деза, – фыркнула Карина и, ещё провернувшись, уткнулась носом мне в складки халата, прикрывающие живот. – Так, распределённый во времени коэффициент применения здравого смысла.

– Зачем? Вроде бы враг-то общий...

– Это для понимающих – общий. А для многих, в частности, политических радикалов и религиозных мудаков, разменявших смысл бытия на служение своду законов, созданных агрессивным народом против других народов – это равнозначно красной тряпке перед глазами быка. И да, я в курсе, что быку пофиг на цвет и его волнует только анимация видимой раздражающей картинки. Так вот. Там, где мы видим врага – некоторые альтернативно-одарённые – видят божий промысел и кару небесную за грехи наши, и так далее и тому подобное, – грустно вздохнув, Свирь, оттолкнувшись от спинки кровати, калачиком свернулась на моих коленях. – И объявляют крестовые походы, джихады и прочую ересь против нас.

– Не понял...

– Думаешь, от скупости сердечной и чёрствости врождённой нам запрещают пользоваться техникой, взаимодействующей с Сетью? Фиг там. Даже на официальных картах координаты Школ обнулены до уровня плюс-минус тысяча миль по всем сторонам света. Трафик со спутников, конечно, фильтруется, но... Лучше перестраховаться. Здоровая паранойя – она, как бы, жизнь очень неплохо продлевает.

– Хочешь сказать, мало нам Глубинных – нам ещё и внутренние штафирки крайнюю плоть отгрызть грозят?

– Именно, – хмыкнув, Карина вновь извернулась и, устроившись поудобнее, сграбастала мою ладонь и водрузила её себе на макушку.

– Но ты не дёргайся, – после некоторой паузы произнесла Свирь. – В самом начале обучения эту тему расковыряют со всех сторон. С доводами и примерами.

Чувствуя, что ещё немного, и мозг запросит экстренную эвакуацию, улыбнулся девушке:

– Всё равно мало что понимаю... Но сделаю вид, что всё дошло в наилучшем виде. Ты лучше расскажи, чего это опытные девчонки полезли под руку Нагато в купальниках?

Свирь, трогательно прикрыв рот ладошкой, рассмеялась.

– Дуры потому что. Некоторым простительно – у них, кроме обычных крытых бассейнов ограниченного водоизмещения, для набора опыта ничего не было. А другие... Скажем так – они решили, что своими отнюдь не подростковыми массогабаритами смогут впечатлить флагмана на подбор их в свою эскадру. Глупое решение, у Анны, во-первых, в крови отторжение подобных подлиз, и, во-вторых, эскадра у неё давно сформирована и сработана.

– Ладно, – пальцы непроизвольно принялись ерошить мягкие волосы Карины, отчего Свирь, прикрыв глаза, с блаженной улыбкой едва ли не замурчала. – Ещё вопрос, наверно, последний на сегодня: какая существует связь между калибрами и объёмом груди?

Девушка, ощупав свою, в задумчивости уставилась на потолок.

– Если прямая, то я, как минимум, лёгкий крейсер, Маринка – тяжёлый крейсер, та же Айова – вообще плавучий форт береговой обороны, а ты и Влада – так, фрегатики залётные.

– Значит, связи нет?

– Вообще никакой. Хотя у некоторых силуэт башен ГК и характерные элементы тела очень схожи, что, в принципе, и легло в основу подобных алогичных слухов. Но количество таких схожих столь мало, что вполне вписывается в статистическую погрешность.

С явным сожалением покинув мои колени, Карина, потянувшись, протяжно, до невозможного сладко зевнула и, встряхнувшись, стала собираться в душ.

– Никуда не уходи, Ника. Вернусь – и будем учить тебя привыкать к женщинам в строгом и лаконичном дезабилье, – и, мурлыкая под нос что-то мелодичное, Свирь выскользнула за дверь.

– Я попал, – признался я отражению в зеркальце.

Отражение, усмехнувшись, подмигнуло, мол, не сцы, просто расслабься и получай удовольствие.

– Так точно, ма шер колонель, – козырнув отражению, погрозил ему же расчёской и принялся наводить порядок на голове: учёба, вне зависимости от преподаваемого предмета и места проведения, остаётся учёбой – и к ней любой уважающий себя курсант обязан подходить соответствующе, с энтузиазмом и приличным видом. Даже если из приличного – только и есть, что одно полотенце.

Настоящий воин

Дни, оставшиеся до учёбы, пролетели незаметно. Ещё бы их заметить, когда сёстры-инструкторы решили воплотить основной принцип срочной службы: чтобы солдат хернёй не страдал, его нужно засношать до полного удовлетворения и единственного желания – доползти до койки и рухнуть спать.

Увы, с Девами такой расклад не канает в силу исключительной выносливости и устойчивости к повреждениям нежных девичьих тел.

Однако ни Анну, ни Владу этот факт никоим образом не останавливал, девушки всерьёз решили пройти путём настоящих героев – и напор на физическую культуру умело разбавляли дополнительными занятиями по общим дисциплинам. Зубрить, переучивать, повторять и изучать приходилось такие объёмы базовых знаний, что к вечеру мозг, видя кровать, отключался автоматом, а тело уходило на автопилот.

Карине приходилось едва ли не хуже – ей с сестрой, в довесок к общим дисциплинам, капитан Ин щедро отгрузила дополнительные часы по профильной медицине. Однако девушке это ничуть не мешало проводить приручение дикого меня к виду обнажённого женского тела: каждый вечер Свирь, приходя из душа, шастала в неглиже по комнате, и если поначалу я так и норовил отвернуться или, когда таковой возможности не предоставлялось, отчаянно непроизвольно краснел и отводил глаза, то уже через недельку воспринимал прелести рыжей аватары как что-то совершенно естественное и более чем уместное.

И с Грейс общение неплохо наладилось. Сперва немка проконсультировала по сортам табачной продукции и даже показала, в какой глухомани запрятан магазинчик со всякими приятностями, начиная от сигарет и заканчивая всевозможными лаками, шампунями и прочими нитками-иголками, а после того, как их вместе с француженками и Викторией сгоняли на повторный скан, и вовсе – подошла в курилке и очень нежно обняла.

– Спасибо, – аватара Гнейзенау говорила по-русски, тщательно подбирая слова и жёстко контролируя артикуляцию, отчего речь получалась на удивление чистой, а акцент почти не ощущался. – Я твоя должница.

– Какие, к чёрту, долги? – Я тогда чуть сигаретой не подавился от неожиданности.

– За то, что мы оказались рядом с тобой там, в небе, когда ты прошла через Пробуждение, – Грейс говорила медленно и очень размеренно, отчего её голос полнился вибрирующими обертонами, от которых мозг просто залипал на звуковой ряд, а тело и вовсе начинало гореть практически неконтролируемым желанием. – За то, что избавила от мук и боли химической раскачки. Мы за это тебе крепко задолжали. По крайней мере я – точно.

Она в тот вечер говорила и говорила, попеременно сбиваясь с русского на более привычный английский, а то и вовсе на родной немецкий, из её уст звучавший дивными фолковыми напевами. Рассказывала о себе и подготовительных курсах, о тех Девах, которых видела на родной базе, обещала, по окончании учёбы, обязательно устроить настоящий локальный октоберфест, с национальными нарядами, пивом и натюрлих бавариен сосисками.

В общем, ни разу она не ледяная. Просто серьёзная девушка, со всей ответственностью подходящая к поставленной задаче. Пунктуальная, умная, готовая учиться столько, сколько надо. После той встречи в курилке она частенько в личное время стала зависать у нас, со всей врождённой расовой педантичностью яростно вгрызаясь в изучение русского – учитывая протекторат Империи, знание вовсе не лишнее, ибо на великом и могучем здесь разговаривали едва ли не больше, чем на английском.

И за три дня до учёбы нам выдали форму и канцтовары, объёмом последних намекнув, что мозги прокачивать будем долго, упорно и со всем полагающимся тщанием.

Одно радовало – форма шла в двух обязательных равнопринятых вариациях, с юбкой и брюками. Грейс не без гордости пояснила, что благодарить за такую щедрость надо Шернхорста – боевая аватара, заручившись поддержкой таких же "неправильных", не желающих носить юбки, в своё время смогла продавить брючный вариант. Не без проблем, конечно, но второй юбочный комплект заменили брюками.

При виде юбочной версии, по прибытии в комнату сходу примеренной Свирью, челюсть отпала, а в мозгах заиграли волынки Храброй Шотландии[1]. Белая рубашка, приталенный чёрный пиджачок на три пуговицы, короткий галстук-бабочка на два язычка, классические туфли с квадратным носом, непрозрачные чёрные колготы и – вишенкой на торте – килтообразная тёмно-красная юбка, на половину ладони не достающая до колен. Не недоразумение из мультиков про школу, не унитарная безликая плиссированная школьная форма, принятая в учебных заведениях приютившей нас страны – но при этом выглядящая органично, аутентично и – совершенно не по-граждански. Смотришь на Свирь и понимаешь – девушка явно к военным отношение имеет.

Чёрная пилотка с символом Школы, широкий пояс и брошь довершали комплект. Причём в данном случае блестящая бляха заколки – не только украшение, но и запасной ремкомплект на экстренный случай: с обратной стороны эмблемы приютились в специальных креплениях две иголки с намотанными восьмёрками нитками красного и чёрного цвета и пара булавок. К первому занятию обещали выдать нашивки со знаками различия и курса.