Текст книги "Дредноут по имени Никки (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чернояр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Да, несколько неловко, конечно, понимать, что с высоты за тобой следят внимательные сенсоры дронов, но, с другой стороны, того требует техника безопасности, да и потом можно отпускной альбом сделать из самых удачных и забавных кадров. А таковых должно быть немало уже за первый день: Хидори, споткнувшись о камушек, лбом расколола немаленький такой булыжник, тьму лет пролежавший до того на берегу в тиши да спокойствии; ошалелые глаза Камиллы, когда от её лёгкого удара ладошкой лопнул огромный пляжный мячик, армированный в два слоя графеновой сеткой, коим играли в некий гибрид салочек и волейбола; Ари, снимающая с головы шикарнейший парик, состоящий из водорослей – увидела какую-то очень вкусную, с её слов, рыбку, и решила её поймать на ужин; ряд великолепных спинок и поп, не прикрытый совершенно ничем, под жарким тропическим солнцем...

Мы с Грейс, опять же, на пару часов видео– и фотоматериалов насверкали голыми телами: и в микроозерце наплескались вволю, и позагорали, плюс обещанные повторы тактильно-мануальных нежностей для немки. Кажется, с последним я несколько переборщил – видимо, Гнейзенау вообще не только никогда особо не баловали ласками и тёплым отношением, но и простого общения лишали. Так что те несколько десятков минут, проведённых в обстановке с глазу на глаз, кажется, начисто порвали ей шаблоны, и к моменту нашего возвращения на запах истекающих жирком стейков девушка совсем не напоминала себя прежнюю: смеялась, шутила, нисколько не стеснялась почти уже неразличимых пятен новой кожи и даже не делала попыток натянуть на лицо привычную маску холодной вежливой отстранённости.

Шин поняла всё без слов, только широко улыбнулась и украдкой одобрительно показала большой палец над сжатой в кулак ладонью. Рина, под предлогом помощи с очисткой решёток и шпажек утащившая меня к воде, как только скрылись от посторонних глаз, припёрла спиной к пальме:

– Ника, ты знаешь, кто ты?

И улыбка лукавая-лукавая – и впрямь – ни следа ревности, ни эха негативных эмоций, только искреннее счастье, беспокойство и забота.

– Редиска, – вздохнул я, и, помня, что отечественным синематографом образца прошлого века девушка не очень увлекается, пояснил: – Нехороший человек.

Госпитальер, мягко ткнувшись губами в шею, шумно принюхалась, мурлыкнула:

– Корица и мандарин, – ещё пара глубоких вдохов. – Будоражащий запах, Ника, меня ещё в боксе накрыло, когда Грейс из брони вынимала – думала, залипну настолько, что только и буду, что зарываться носом в её волосы, и совсем забуду про медицинские мероприятия...

О как!

А Карина, не дав мыслям развиться, отстранилась, серьёзно посмотрела в глаза:

– Я ведь говорила уже, Ника...

– Помню-помню, – улыбнулся я, пытаясь поцеловать медсестричку хотя бы в усеянный лёгкими веснушками носик. – Неревнивая и очаровательно-рыжая прекрасная чуда ты, Рина, такое нельзя забыть.

– Именно так, – перестав уклоняться, девушка всё же предоставила носик под поцелуй. – Мне сегодня Шин подмышку и в закат?

– С чего это?

Указательный пальчик ткнулся мне в грудь:

– У меня ж сенсорика специфичная, не забывай. Да и трудно не заметить, с какой широченной улыбкой Грейс вернулась с тобой под ручку – явно же не только благоглупости болтали под сенью раскидистой ивы?

Я, не удержавшись, рассмеялся:

– Не только болтали, – согласился я. – Ещё немного искупались и позагорали. Понимаешь... – Не всё же стоять под пальмой? Вот я и сел, облокотившись о ствол, притянул Рину к себе на колени. – Грейс как Шин – столь же одинока и непонята.

– Логично, – с совершенно серьёзным видом кивнула девушка. – Лили и Тереза только между собой общаются, им и вдвоём уютно и комфортно. Знаешь, как вернёмся, предлагаю обратиться к коменданту с просьбой о переформировании жилых блоков под особенности состава группы.

– Вряд ли поможет, – вздохнул я. – Могут посчитать, что упускаем таким образом элемент социализации в рамках студенческого слоя Школы: общаться будем только в замкнутой среде, что негативно скажется на коммуникации с остальными Девами, что, в свою очередь, может повлечь за собой повышение градуса непонимания, обнажит противоречия и прочие острые углы.

– А вот об этом пусть у психолухов голова болит, не всё же в неё только есть, – беззаботно фыркнула Рина. – Но с Владой и Анной я поговорю, даже не отговаривай.

– И не подумаю. Только к ним пойду я, возражения не принимаются.

– Фла-а-агман, – с томным придыханием передразнила характерное обращение Шинджу медсестричка и, лукаво стрельнув враз позеленевшими глазищами по сторонам, ткнулась лбом в лоб и хорошо поставленным суфлёрским шёпотом выдохнула скороговоркой: – А Грейс ты всё же на ночь прибери, даже если без рук и поцелуйчиков – пусть попробует, каково это – спать рядом с теми, кому не безразлична. А мы с Шин в сторонке отоспимся.

– Отоспитесь, как же, – с сомнением хмыкнул я. – Снова посреди ночи прибежит Совушка, с глазами по пять копеек, и будет жаловаться, что нехорошая рыжая девочка с нескромными намёками пристаёт?

Рина с довольным видом потянулась, важно кивнула:

– Это с её точки зрения намёки неприличные. А с моей – вполне невинные и целомудренные. Это раз. Ну и то, что ты не очень хорошо разбираешься в женской психологии, а потому не вполне понимаешь намёки Шин – это уже два.

– Какие намёки?

Свирь, хихикнув, слегка прикусила мочку уха, жарко прошептала:

– Не на интим, к нему она ещё не готова, но очень даже не против, чтобы ты не просто обнимал, но и немного рукам волю давал. Женское тело, знаешь ли, временами бывает очень голодно до обыкновенной ласки. Животик там погладить, или попу невзначай потискать... Вариантов много.

М-да. Наверно, я ещё долго буду привыкать к манерам Карины – слишком уж хитро в ней переплелись и уживаются бесцеремонность и цинизм работника скальпеля и клизмы, максимализм и неуёмное любопытство тинейджера и эпизодические скромность и целомудренность леди, получившей прекрасное образование.

А медсестричка, соскочив с колен, соблазнительно потянулась, поправила шорты и, протянув руку, тоном, не терпящим возражений, уведомила:

– Так что решено: минимум сегодня – ночуешь с Грейс. А сейчас – идём мыть посуду, после чего до вечера, нагло пользуясь правами походной главы медслужбы, я тебя рекрутирую в полное личное распоряжение.

Я вытянулся в струнку, и, пожирая внезапное начальство глазами, попытался принять вид в полном соответствии с заповедями Петра Первого, лихой и придурковатый, то бишь.

– Есть мэм, так точно, мэм!

Свирь, закусив губку, плотоядным взглядом окинула моё бравое тельце:

– Не боись, Импи, награда обязательно найдёт своего героя. А теперь... Ра-а-анясь! Смир-р-рна! Курс на берег, шагома-а-арш!

Притирка

Растяжимое у Рины понятие "до вечера".

Зато методы... Юная леди, сдав посуду и кухонный инвентарь, по-хозяйски экспроприировала меня и экстрадировала почти на другую часть острова – минут десять пешком, и вот мы уже стоим на чёрном песке пляжа, образовавшегося в глубине уютной крохотной лагуны. Чёрный – это вулканическое стекло, за многие годы вылизанное водой, выглаженное, доведённое до состояния идеальных окатышей размером от песчинки до булыжника размером с кулак. Стекло прочное, давным-давно спёкшееся в прочнейший материал, а если где-то осколки и найдутся, то повредить ни одной канмусу всё равно не смогут.

А в чёрном – белая проседь – песок, принесённый течениями, вымытый ливнями с возвышенностей, заброшенный ураганами и штормами с ближайших атоллов и островов.

А впереди – мелководье, а по бокам – чёрные ноздреватые породы островной подошвы, поросшие лианами, мелкими кустарниками, какими-то плодовыми карликовыми деревцами.

Там, разложив скромные по меркам Дев Флота запасы провианта и постелив кусок неведомо откуда взяйшейся парусины, мы и устроились.

Темнеет резко, почти без перехода: вот ещё светло так, что хоть читай книги, хоть крестиком вышивай, и не проходит и минуты субъективно, и уже ни зги не видно. Впрочем, последнее для канмусу тоже не особая проблема, волевым усилием чуть-чуть раскачиваешь и подталкиваешь восприятие, и тьма отступает, раскрашивается градациями серого. Ари и Катарине и разгон не нужен, у них это классовая абилка, как сказала бы Виктория. Соня, Карина и Шин и вовсе не напрягаются, с лёгкостью разгоняя восприятие до нужных кондиций.

С другой стороны, в кромешной тьме есть свои неоспоримые плюсы. Неловкое тыканье носами, попытки понять, в какую часть тела упираются руки, да и просто смесь азарта с некоторым потаённым возбуждением... Это сильно. Ново. Необычно. И чертовски приятно.

Так или иначе, но когда мы вернулись, довольные и весьма уставшие, в лагере ещё никто не спал и на боковую даже не готовился. Исчезла палатка Ари и Ками, а Шин, изначально разместившаяся с Хидори, с интересом уткнулась в толстенький томик из настоящей бумаги; второго спальника рядом с ней не было.

Рина, понятливо хмыкнув, прямым ходом отправилась к Муракумо и, о чём-то быстро с ней пошушукавшись и получив одобрительный кивок, сначала деловито перетащила свой спальник к Шин, а потом и вовсе утащила девушку на водные процедуры – судя по весёлому смеху, под водопадом уже отмокали на ночь грядущую минимум Катарина и Влада.

***

И вот снова сижу на облюбованном овражке, над головой густейшая россыпь звёзд, и вода почти не плещет – волн нет, так, лёгкое покачивание лунной дорожки, только-только растущим рогом высунувшейся из-за горизонта.

– Не помешаю?

Уж кто, кто, а немка точно не помешает.

Отрицательно качнув головой, хлопаю по траве рядом с собой. Грейс правильно понимает приглашение и садится рядом, крутит в тонких пальцах бензиновую зажигалку, гравюра, выполненная материалом с более чем приличным коэффициентом отражения, сверкает линиями под довольно ярким светом звёзд, складываясь в почти живые язычки серебристого пламени.

Протягиваю сигарету. Принимает, прикуривает, неторопливо затягиваясь. С силой трёт то место, куда укусила прайм-особь – кожа полностью вернулась к нормальному виду, выровняла цвет, но фантомные боли во вновь пророщенных нервных волокнах никуда не делись, если не обмазываться регелем или не отмокать в саркофаге регенератора, то придётся терпеть зуд ещё пару-тройку дней.

– Странно, – нарушает тишину Грейс. – Вроде темно, и мозг, увидев показания хронометра, ворчит, что давно уже пора спать, а организму побоку.

– Разница со Школой почти в четыре часа...

В густых сумерках светлой ночи прекрасно видно, как тонкие брови немки удивлённо приподнимаются.

– Сам слегка прифигел, когда отмасштабировал карту и набросил кроки вторым слоем поверх глобуса.

– В Индийском океане, значит?

– Или недалеко от условной водной границы.

– Тоже неплохо, – улыбается широко, в лунном свете влажно поблескивает эмаль зубов, особенно очаровательно выделяются клычки. – То-то смотрю, погода не в пример спокойнее.

– По идее, сезон дождей должен быть...

Грейс отмахивается:

– Это ближе к экватору. Да и подтаявшие полярные шапки внесли свои коррективы в рисунок устоявшейся погоды.

Прилагательное "подтаявшие" из её уст звучит так, словно шапок совсем не осталось. А они есть. Большие и белые, как и положено.

Девушка полулегла, упёрлась согнутыми локтями в траву, подняла глаза к звёздам.

– Как думаешь, там есть жизнь?

Я запрокинул голову, всматриваясь в звёздное разноцветье.

– Было бы глупо считать, что шарик, затерянный на окраине галактики, является абсолютно уникальной единицей даже в пределах одного спирального рукава.

– Логично, – соглашается немка. – Хотела бы я дожить до того момента, когда люди смогут покинуть пределы Солнечной системы...

– Долгая лета, Грейс! – киваю, всматриваясь в безумно далёкие звёзды. – Сначала на Марсе яблони вырасти должны, и на Титане запеть сирены.

– Боевые?

– Поющие, солнце, просто поющие.

– Не доживу, – вздыхает девушка.

– С чего такой пессимизм?

Гнейзенау пожимает плечами:

– Если оставить по умолчанию неиллюзорные шансы погибнуть от рук Глубинных, то всё равно остаётся ещё много причин и возможностей. Мы и сами весьма неудобны для людей – сильнее, живучее, прочнее. Если в ЕК, ОША и Империи к этому относятся, как минимум официально, нормально, то в той же Панобщности, если тенденции сохранятся, местным Девам придётся несладко.

– А что там?

Грейс оторвалась от созерцания звёзд, повернула голову ко мне:

– То же, что и всегда. Чёрный континент вечно жаждет крови. Если я правильно вычленила локальный базовый тренд секторальной геополитики, очень скоро там вспыхнет новая война, и на алтари в первую очередь положат Дев Флота.

Херассе, что в мире творится!

– Зачем?

Девушка качнула головой:

– Умастить их кровью своих божков и духов.

– Думаешь, смогут?

Гнейзенау грустно усмехается:

– Эти – вполне. Не умением, так мясом завалят.

– Что ж за мутанты такие?

– У вас, в Империи, в начале века их идейных родителей называли тряпкоголовыми, за то, что...

– Не нужно пояснять, Грейс, я прекрасно понимаю этимологию слова. Значит, заразу не полностью выжгли...

– Такое из головы никакими гуманными подходами не выбить, Никки.

– Если не выбивается, то надо избавить их от голов. Только декапитация, только хардкор!

– Заметь, – улыбнулась девушка, – не я это сказала.

Я фыркнул, вытянулся рядом с аватарой:

– Глупо это и до омерзения шаблонно – считать, что, раз ты немка и воплощение корабля времён Второй мировой, то нацизм и мания к тотальному геноциду априори должны быть у тебя в крови.

– Спасибо, – и, мягко втиснувшись под бочок, Грейс с осторожностью, словно боясь, что рассержусь и оттолкну, положила голову на грудь.

Не оттолкнул. Незачем.

– Но о звёздах... – девушка робко попробовала вернуться к теме. Явно политика и прочая грязь человеческая ей не по душе.

– Доживём, Грейс, доживём. Чувствую я, что с нашей новой биологией пара-тройка столетий жизни – далеко не предел.

А Гнейзенау мне не ответила. Бережно, но цепко обхватив меня за талию, девушка спала. Она сладко и почти бесшумно посапывала, а запах, идущий от её волос, неизменные корица и мандарин, убаюкивал, очищал мозг от мыслей, ненавязчиво подталкивал ко сну...

***

Перед глазами разворачивались странные, совершенно непонятные картины: огромные туманности, зияющие полнейшей пустотой черовточин... И движущаяся тьма, пожирающая свет... И чёрные тела множества форм, переплетающиеся в неторопливо и страшно надвигающемся клубке... И там, где они проходят, не остаётся ничего, только пустота, настоящий вакуум, объёмы пространства, начисто лишённые совершенно всех следов материи... И странное отчаяние, сменяющееся отчаянной безбашенностью и азартом – уйти нельзя, чтобы не показать дорогу, уйти нельзя, чтобы не подпустить к ресурсам, а значит, остаётся только одно – биться до конца, драться так, чтобы окрестности данной звезды стали общей могилой... Могилой, из которой никому не по силам уйти... И я знаю, что это легко выполнить. Выполнить, обрекая Всех-тех-кто-Я... И никто не хочет уходить, хотя все дороги открыты и есть ещё маршруты, по которым мелочь может проскочить незамеченной... А сплошная волна эта накатывает, давит ментальным давлением, трясёт не то в агонии, не то в экстазе мордами, укрытыми плотной тканью, воет на все голоса и во всех тональностях, требуя крови Дев и какую-то Аллу в бар...

– ...ки! Никки!

Обеспокоенный голос Грейс выдёргивает меня из наваждения, возвращает в реальный мир. На затылке чувствую ладонь немки, вторая бережно и осторожно гладит по щеке. Дева с тревогой заглядывает в глаза, по мимике и эмоциям на лице понятно – искренне беспокоится.

– Всё в порядке, Грейс.

Девушка, бережно поддерживая голову, укладывает меня на траву.

– В порядке?! – не кричит, но шёпот её свистящий, нервный. – Просыпаюсь, а ты почти не дышишь, глаза то в затылок смотрят, то вертятся как бешеные, и дыхания почти нет!

Поднимаю руку, мягко сжимаю ладонью плечо аватары.

– Сон странный... Но такое уже было, Грейс, ещё в начале учёбы, в кино накрыло... А в этот раз легче, даже сознание чистое.

– Я позову Рину.

– Не надо, – улыбаюсь приятной заботе Грейс. – Она говорила, что после моего Пробуждения у неё с сестрой сенсорика едва ли не на порядок расширилась, даже на суше любую из нас при желании может почувствовать в пределах Школы. Ты за собой такого не замечала?

Дева, явно сбитая с толку сменой темы, уже спокойнее кивает:

– Ещё бы не заметить, Никки. Там, в Консолидации, мой потолок без химии был на первых модах пятого поколения доспеха. В Школе же только встав на воду, поняла, что использую седьмую. Без промывки мозгов, без корректировки систем организма... – глаза Гнейзенау расширились, она странно посмотрела на меня. – Я как-то не увязывала завершение твоей инициации и качественный скачок своих способностей...

Всхлипнув, Грейс подхватила меня, прижала к себе, спрятала подозрительно влажное лицо между моими плечом и шеей:

– Я... Никки, я... Я в долгу перед тобой!

– Да ладно тебе... Мне хватило и того, что само Пробуждение и для тебя, судя по всему, приятным было.

Грейс сдавленно грюкнула, ещё сильнее вжалась в плечо, а я кожей ощутил, что аватара стремительно краснеет.

– Нашла из-за чего стесняться, – нежно поглаживая девушку по спине, рассчитываю параллельно манёвр. Пара секунд – и вновь лежим, Грейс, постепенно успокаиваясь, сопит в шею, а я пальцами освободившейся руки перебираю её волосы. – Что естественно, то не без этого самого, прелесть.

– Умф-х! – невнятно бурчит немка. Ну да, сложно говорить, когда губы плотно прижаты к шее, ещё пара сантиметров в сторону, и нащупает артерию.

И пусть нащупывает. Может даже укусить, даром, что ли, такие, как говорит Рина, kawaii клычки у неё растут?

А Грейс, оторвавшись от шеи, щурится, улыбается и, легко вскочив на ноги, подаёт руку:

– Никки, как насчёт искупаться перед сном?

***

Вопреки ожиданиям, Грейс даже для соблюдения вида формальности отпираться не стала, сразу же согласилась разделить палатку на двоих. А вот каким образом и когда спальники-трансформеры оказались объединены в один двухместный матрас, история умалчивает. Впрочем, чья веснушчатая мордочка тут может быть причастна, и так ясно.

Спать после бодрящей прохлады водопада как-то не очень тянуло, да и волосы, опять же, довольно медленно сохли, так что почему бы двум леди и не скоротать процедуру сушки приятным разговором?

– Знаешь, Никки, я бы ни за что не поверила, что у Аиды есть супруг...

Кажется, я так готов сидеть если не вечность, то где-то около того: упираясь грудью в спину Грейс (хотя, это как посмотреть – с другой-то стороны – это именно она спиной на мою грудь опирается), вдыхая аромат волос, после водопада только усилившийся, и неторопливо делая массаж головы Деве.

– Аналогично...

А всё просто – там, у заводи, образовавшейся под водопадом, в рассеянном свете, создаваемом парой ботов, медитировала Анубис. Туманница сидела в классической позе лотоса, расстелив поверх колен толстое, даже с виду очень пушистое и мягкое полотенце. Больше из одежды на ней ничего не было, шикарные длинные волосы, свободно ниспадающие на спину и высокую грудь, с успехом заменяли бельё. И под межключиной ямкой на простом тёмном шнурке висело колечко светлого металла.

Заметив нас, Аида грустно улыбнулась, кивнула и в одно плавное движение поднялась на ноги. Набросила полотенце на шею, прикрыв кольцо, и, плавно покачивая совершенными округлыми бёдрами, с поистине царской неторопливостью молча ушла в сторону лагеря.

Ни мне, ни Грейс объяснять ничего не потребовалось – и так всё понятно. На шее так бережно носят ладанки, военные жетоны – в случаях, когда выжил там, откуда, как правило, возвращается только половина именной пластинки... и свадебные кольца. Предметы, которые дороже памяти. Или вещи, которые страшно потерять.

– Думаю, не стоит её расспрашивать, – после затянувшейся паузы продолжаю массировать голову Грейс; она всё так же плотно закрывается во внутренней сети, но, кажется, эта защитная мера не очень-то действует в отношении меня – всё равно чувствую её осоловелую расслабленность, желание замурчать от удовольствия, и лёгкую грусть с нотками искренних переживаний за Туманницу. – По крайней мере, сейчас.

– Согласна, – едва кивает девушка, и по её эмоциональному фону ясно – и в самом деле старается не думать об этом. Уже достаточно притёрлась к Аиде, пообвыклась, чтобы понимать: захочет Анубис рассказать – расскажет, ни слова не утаит. – Никки, продолжай, прошу...

А я и не останавливаюсь, продолжаю. Плавные круговые движения подушечками пальцев, от затылка ко лбу, через виски – вновь к затылку, приподнимая согнутыми фалангами восхитительно шелковистые волосы, слегка задевая кончиками ногтей кожу головы – чувствуя эмоциональный фон девушки, легко делать ей приятное.

А Грейс расслабилась, дышит глубоко и медленно, немного склонила голову вперёд – так, чтобы ещё больше оперативного простора получилось. И я пользуюсь предоставленным преимуществом, то замедляя движения до скорости улитки, то наращивая темп...

И позже, прижимая к себе уснувшую девушку, получившую ударный передоз позитива, я задаюсь вопросом: а возможно ли достичь экстаза от такого нехитрого действия? Смотрю на мерно вздымающуюся грудь Грейс, на её до невозможного милую улыбку сквозь сон, на изящные черты лица, впитываю эмоции спящей Девы – спокойствие, умиротворение, удовлетворение, тихую радость и искреннее счастье – и понимаю, что да, возможно. Вот пример, прижимается к моему боку горячим телом, шепчет что-то неразборчиво, робко, словно боясь потерять, сжимает сразу обеими ладошками мою ладонь.

И чувствую настоящую радость, доносящуюся от палатки, где спят Шин и Карина, и нескрываемую заботу, которую невозможно перекрыть даже глубоким сном – друг о друге, обо мне, о Грейс, о команде в целом.

И понимаю: если счастье и семья для моих Дев Флота, для меня самого и возможны – то вот они, и другие просто не котируются. Да и не важно, в принципе, есть ли мужицкий хобот, или нет, тестостерона, адреналина в крови больше или окситоцина с эстрогенами – главное-то, по сути, лежит не в области физиологических межгендерных различий, но в совершенно другой плоскости. Понимать друг друга, дополнять, где неполно, и сглаживать, где остро, помогать, открывать себя для других и принимать других как себя – и вместе идти вперёд, ощущая рядом и плечо товарища, и надёжную опору боевой подруги, и заботу, которую способны проявить только те, кто по-настоящему близок.

И чувствую, что только так, в такой формации, полностью поняв и приняв друг друга, мы можем пройти через горнила этой странной войны и выжить – выжить, не тронувшись разумом, не слетев с нарезки, сохранив психику.

А остальное – наладится.

Остальное – будет.

Вместо эпилога

Хоквуд

Нервный тик дёргал правый глаз майора Хоквуда с самого утра, не спасали ни дыхательные гимнастики, ни попытка свалиться в медитацию, ни даже всемогущая в пределах организма инкона. Наряду с асинхронно подмигивающим глазом на лице Джеймса поселась и восторженно-дебильная улыбка.

Впрочем, Хоквуду было откровенно плевать на собственную физиономию. И уж тем более его нисколько не беспокоило удивление встречных людей из состава персонала Школы в частности и базы в целом.

Едва ли не пританцовывающей походкой майор вкатился в медчасть, встретился взглядом с привычно хмурой из-за раннего подъёма Киао Рин, и... стушевался. Наверное, впервые в жизни.

Тем не менее, судя по реакции самой китаянки, и для неё улыбающийся во все давно уже восстановившиеся тридцать два Хоквуд проходил по той же статье, что и встреченный на улице тираннозавр в пенсне, вежливо расшаркивающийся и приподнимающий цилиндр в приветствии.

С другой стороны, мисс Рин была, во-первых, женщиной, во-вторых, не зря занимала должность начальника медслужбы и базы, и Школы.

– Ён? – с ходу выдала она догадку.

– Ыгы, – продолжая счастливо скалиться, кивнул майор. Сунул руку за отворот кителя, достал что-то, завёрнутое в белоснежный платок. Развернул бережно и трепетно, так, словно в руках у него активная мина контактно-нажимного действия, а не нечто более безопасное.

Закончив процесс извлечения, Хоквуд осторожно взял в руку продолговатый белый предмет, взглянул на него с нежностью, поцеловал – так, как никогда даже знамя не целовал, – и протянул его капитану.

Медик, заполучив в своё распоряжение переданную вещь, странным взглядом окинула майора, вновь вернулась глазами к переданному.

– Ну... Что сказать, майор, поздравляю! И тебя, и Рин. Хотя как такое возможно – ума не приложу...

– Я старался, – с довольной физиономией похвастался майор.

– Я по Ён это итак почти каждый день замечаю, Джимми, – улыбнулась китаянка. – И рада за вас, но больше – за тебя. Золотое попадание, как-никак!

Майор, переполненный эмоциями, только и смог, что кивнуть. Много лет назад, когда их, всё ещё боевитых, но уже основательно потрёпанных жизнью матёрых ветеранов, приняли добровольцами в проект "Немезис", и только после подписания трёх толстенных пачек подписок о неразглашении, участии, и прочем бюрократическом дерьме, когда хода назад уже не оставалось, – только тогда их уведомили, что носители инконы, увы, практически стопроцентные пустострелы.

Шанс произвести "золотой выстрел" надёжно обосновался в районе ставок один к много-миллиардов-или-вообще-дохреналлион.

И вот ранним утром Ён показала тест. Две полоски.

Девушка вела контроль целый месяц, раз за разом опасаясь убедиться, что это ложный сигнал. Зря боялась. А теперь – теперь Ён отоспится в законный выходной, а задача майора – подготовить плацдарм в медчасти, убедить Киао лично провести обследование – в этом деле Хоквуд мог доверять только военным специалистам, ни в грош не оценивая гражданских.

Майор понимал: беременность подруги не сможет не сказаться на нём. А значит, нужно успеть доделать важные дела: смотаться в город за кольцами, напроситься на аудиенцию к Адмиралу и уговорить провести церемонию бракосочетания – к религиозным конфессиям и девушка, и мужчина питали откровенную неприязнь. Навести порядок со счетами – на депозите должна накопиться уже более чем приличная сумма, пожалуй, самое время перераспределить накопившуюся зарплату и проценты в соответствии с новыми приоритетами.

А во втором внутреннем кармане лежит сложенный вчетверо рапорт на увольнение по собственному желанию. Просто на всякий случай, если доводы разума не возобладают над начальством. И замена есть. Кларк Мерцер более чем толковый тип, умеющий так искусно положить болт на прямые приказы ООНовского руководства, что, вроде бы, и распоряжения выполняются, но через задницу и окольными путями, а по факту – ничерта не происходит из запланированного, и всё строго наоборот. Уж этот парень точно сможет не покалечить психику девочкам, сумеет плавно обойти острые углы, да и, в целом, оперативник в открытую симпатизирует имперским стандартам обучения. Вывернется, выдюжит.

Хоквуд иллюзий не питал, прекрасно понимая, что его место – на свалке истории, как у бракованного реликта. Таким нет места в музеях, нет о них строчек в памятных альбомах, им не пришлют ни поздравительных открыток, ни приставят к наградам.

И всё, что удерживало – одно лишь упрямство. И трезвое понимание того, что, покинув Школу, потеряет смысл жизни. Не оставалось у него ни якорей, ни желаний.

А теперь – теперь всё изменится.

Вопрос в том, надолго ли?..

Впрочем, майора это не волновало: сколько осталось – всё его. А дальше – видно будет.

***

Зоя

Молодая женщина пустым взглядом смотрела на голую стену – разум её в этот момент был очень и очень далеко.

Рядом с ней, на полукруглом диванчике напротив, устроилась стайка девушек, все, как одна, облачённых в технические комбезы. Мозговой штурм дал первые плоды, и теперь требовалось время на осмысление выдвинутых предположений.

Вздрогнув, Зоя вынырнула из размышлений, про себя покачала головой – хороша же хозяйка, третий час гостей держит, и даже кофе не предложила. Короткая команда интеллектронике кабинета – и кухонные комбайны приступают к подготовке обеда.

– Сколько у нас консервантов в запаснике? – поинтересовалась Ксения, аватара ГС "Иртыш", у хозяйки кабинета.

– Девять, – вздохнула Зоя. – Без стазиса не удаётся остановить или замедлить распад, сами же в курсе.

– Грустно, – кивнула Ксеня. Покосилась на желтоглазую Ульяну. – Ваш трофей продержался чуть дольше, чем остальные...

– Свеженькая тыковка же, – улыбнулась Урал. – Можно сказать, с пылу, с жару, да на стол прозекторский.

Вперёд одновременно подались две девушки, черноволосая, сияющая янтарными глазами Кира, ментальная модель плавбазы "Память Кирова", и огненно-рыжая Урсула, воплощение четвёртого именного корабля РЗК "Марьята".

– Анхелла сообщила, что ещё пару голов доставят с Востока, Сакура даже полностью сохранное тело заполучила, – напомнила Кира.

– Нам нужно цельное тело, – одновременно с ней сказала Урсула. Осмыслила сказанное Кирой, умолюяще посмотрела на Зою: – Зоя Владимировна, нижайше прошу допустить мою исследовательскую группу к изучению целого образца. Подписки, обет молчания, преференции – всё, что в моих силах, обеспечу.

Зоя кивнула:

– Для этого тебя и вызвали, Урсула. Эгер будет?

Девушка быстро-быстро закивала:

– И обе Эгер, и Марьята Третья. У Линн до инициации было превосходное образование по части судебно-медицинской экспертизы, Сольвиг неплохо разбирается в биохимии, а Грета очень быстро учится, помехой не будет.

Кира, проследив взглядом за вкатившимся в кабинет робостоликом, перевела взгляд на руководителя объединённой группы:

– Зоя Владимировна, предлагаю с телом работать в фазовом стазисе. Флеш-клона сделать не получится, а так – имеем дрейф в десяток секунд на исправление ошибки.

– Есть предположения?

Ментальная модель кивнула:

– Ассоциативную цепочку вскрывать не буду, вам не интересно, а мне, честно говоря, больно, так что сразу перейду к финальному узлу. Думаю, зацепки надо искать именно в спинном мозге, компоновке позвоночника, в особенности, его верхней трети и шейном отделе, и в затылочной области черепа в области гипоталамуса, то есть в частях тела, подверженных наиболее быстрому распаду.

– Чем вызвана такая идея? – Заинтересованно вскинула бровку Ксеня.

– Работой мозга Глубинных, – пожала плечами Кира. – За всё время войны мы смогли понять только одно: Глубинные, несмотря на всю антропоморфность прайм-особей и мозг, не уступающий по сложности человеческому, пусть и хитрые, изворотливые, стайно-социальные, но – звери. Дикие и неразумные. А раз при таком уровне эволюции самосознания явно нет, логично предположить, что его что-то, как минимум, подавляет, либо же и вовсе блокирует его развитие.