Текст книги "Дредноут по имени Никки (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Чернояр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Чёрный, – без малейших раздумий ответила Свирь и, отлипнув от меня, с ногами забралась на свою кровать.

***

– Вот, а ты боялась, – хмыкнула Карина, с донельзя довольной моськой рассматривая меня.

Под взглядом Свири хотелось поёжиться, прикрыться полотенцем, замотаться с головой в халат, а лучше и вовсе – влезть в форму и наглухо зачехлиться, ибо было в её глазах что-то смутно знакомое, лихорадочно поблескивающее и ощутимо плотоядное.

– Всё! – вскинулась, натурально облизнувшись, Карина. – Я придумала второе!

– Я уже боюсь спрашивать, что именно ты придумала...

– А не догадываешься? – и зелень глаз ещё ярче становится, кажется, ещё чуть-чуть, и девушке будет не нужен даже фонарик, сама себе подсветит в лучшем виде.

Никогда ещё я не думал с такой лихорадочной быстротой. Мозг перебирал возможные варианты, выстраивал вероятные цепочки событий, поднимал из памяти факты и образы, дополнял монументальную аналитическую модель даже такими малонадёжными элементами бытия, как косвенные признаки, недомолвки и намёки, отсекал одну нежизнеспособную версию за другой – до тех пор, пока не осталась только одна.

Внутренне вздохнув, едва ли не печатая шаг, я приблизился к кровати Свири и сел на колено, в лучших традициях гусар и дарителей обручальных колец:

– О, прекрасная Карина! – Диких усилий стоило удержаться от скатывания в стёб с каноничным окончанием "...будь моей женой!". Я смог. Я крут. Наверно. – Торжественно приглашаю тебя на свидание. Вот!

Девушка с самым довольным видом кивнула, показательно опустив очи долу:

– Если свидание хотя бы по касательной пролегает через кафешку, то согласная я.

***

На душе было хорошо, легко и как-то удивительно празднично.

Мы с Кариной бродили по парку, девушка неторопливо дегустировала эскимо, щедро сдобренное черничным джемом и карамелью, а я с особым цинизмом и полным отсутствием манер расправлялся с чурчхелой. Увидев эту давно забытую радость в дальнем углу прилавка кафетерия, просто не смог пройти мимо, скупив разом весь наличествующий запас, и теперь шёл с изрядно похудевшим, но до сих пор ещё весьма внушительным букетом, составленным из кавказской сладости.

Карина, словно сбросив незримый груз проблем, щебетала обо всём подряд, а мне оставалось только кивать, да поддакивать. Мне не тяжело, а девушке – жизненно необходимо.

Так и брели, не имея ни цели, ни направления – что называется, куда ноги несут.

– ...дём? Или как?

До меня не сразу дошло, что тональность щебета госпитальера немного изменилась.

– Прости, мысли думал. Повторишь?

Как ни странно, но Карина на моё признание никак не отреагировала. Стоит рядом, смущённо пальцем ладошку ковыряет, кончики ушек алым горят...

– Тебе с самого начала, или последнюю фразу?

– Лучше с начала смыслового блока.

– Уф, – улыбнулась девушка. – Это хорошо, а то не хотелось бы повторять всё, что сказала с момента, как вошли в парк.

Свирь, опустив глаза, тихо и очень робко поинтересовалась:

– Я спросила, удаётся ли тебе сбрасывать напряжение, и если да, то каким образом. Ты сказала "да". И дальше промолчала.

Неловко как-то...

– Карин, а что под напряжением ты имеешь в виду?

Госпитальер, кажется, смутилась ещё больше:

– Это... ну... – глубоко вдохнув, Свирь выпалила речитативом: – Тело молодое, гормоны бурлят, кипят и бродят, естественно, организм требует разрядки.

Поняв, о чём говорит девушка, пожал плечами:

– Да никак. Практические занятия всю энергию съедают, сама же видишь, насколько я вялая тушка к вечеру.

– Засада... – задумчиво протянула Свирь.

– А ты?

– А что я? – Карина подняла к лицу правую кисть, посмотрела на неё так, словно видит в первый раз, согнула таким образом, что ладошка стала смотреть в небо, и сначала подвигала по кругу средним пальцем, а потом, сложив средний и безымянный в одну конструкцию, изобразила ими зовущий жест. – Как и все, в душе, ручками.

И тут до меня всё же дошло, о чём говорит медсестричка.

Что называется, приехали.

***

– Я ни на что не намекаю, Ника, – Свирь продвигала свою линию с изяществом похмельного носорога, учуявшего воду. – Просто пойми – никакими физическими сверхнагрузками, мордобоем, яростным зубрением дисциплин и даже платиной по практике самоконтроля ты пар нормально не сбросишь. Стресс будет накапливаться до критической массы, с редкими прояснениями на общем фоне, чтобы успокоить забескоившееся сознание, а потом – просто рванёт. Что из этого получиться, никто не возьмётся спрогнозировать. Тут возможно всё, начиная от вполне безобидной бесконтрольной нимфомании с полным забиванием на учебные дисциплины, и вплоть до суицида, выполненного общественно-опасным образом...

Нет, так дело не пойдёт.

– Не можешь остановить безобразие – возглавь его, так? – аккуратно сжав ладошку Карины, буксиром потянул её вглубь парка.

– В смысле?

– Я всё прекрасно понимаю, Карин, и уж не верить словам лидера медицинской службы нашего отряда – это было бы совсем глупо.

– Логично, – слегка смутилась девушка. – А что про безобразия-то?

От внезапности вопроса я даже резко остановился и обернулся. Госпитальер, не отреагировавшая на мой внезапный манёвр, затормозить не успевала, зато очень удачно буквально упала в мои объятия.

– Самые обычные безобразия, – я подмигнул Карине. – Разврат и прочий уруру.

– Вредная ты, – выдохнула Свирь и, извернувшись, легонько прикусила меня за шею, чуть ниже уха.

Разница ощущений на контрасте между острыми зубками и тут же сменившими их мягкими, горячими губами была столь разительной и действительно ошеломляющей, что ноги против воли ослабли, а дыхание участилось, выдавая отнюдь неслабое внезапное возбуждение.

Плюхнувшись на ближайшую лавочку, внимательно всмотрелся в глаза Карины. Зелёные, красивые. И в них – плещется настоящий коктейль из эмоций и чувств: смущение, возбуждение, затаённое ожидание, азарт, страх...

– Карина...

– Рина, – поправила меня Свирь. – Или Рин. Зови так, хорошо?

– Хорошо, Рина, – кивнул я. – Всё это, конечно, здорово, но... этикет внеуставных служебных отношений тебе, с точки зрения представительницы Империи, что на эту тему говорит?

Девушка пожала плечами:

– Понимаешь, Ника, тут своя специфика. С одной стороны, есть набор выработанных, перепроверенных решений, с другой – есть феномен Дев Флота, и с ним большая часть шаблонов просто-напросто не работает. Я, конечно, могу встать в позу святоши из числа на всю голову верующих, и с честными глазами сказать, что, во-первых, девушка с девушкой – это бу-э, мерзость, и фу такими быть, а во-вторых, что личные отношения внутри малых групп, где предусмотрено тесное сотрудничество, не только не приветствуются, но и вредят. И это будет правдой. Но! – девушка в менторском жесте подняла указательный палец. – Я так же могу сказать, что личные отношения ведут к сплочению рядов и выработке взаимопонимания на гораздо более тесном уровне. И что других вариантов нам особо и не остаётся: или друг с другом разрядку искать, или, следуя совету Адмирала, периодически набигать на магазины, в которых предоставлены товары интимного потребления.

– И даже настолько психологически неуравновешенная личность, как я, тебя не смущает в качестве потенциального партнёра? И ты и вправду не боишься, что со всякими непристойными предложениями приставать начну ежедневно, а то и ежечасно?

– Пф-ф-ф! Рассмешила, – и улыбается, лукаво стреляя манящей зеленью глаз. – Как будто я против что-то имею...

Вот это поворот...

– М?.. – да, кроме многозначительного мычания – ничего толкового не выходит, ровно как у Данилы-мастера каменный цветок.

– Давно пора, Ника, я – плавучий госпиталь, я чувствую не только твоё смущение, но и твою реакцию на девушек. И, раз уж мне твоего внимания перепадает больше всего, то вовсе даже не против. Да я только и исключительно за.

– А как же хвалёные чугуниевые робомачо?

– Вот ещё! – усмехнувшись, Свирь с нескрываемым возмущением посмотрела мне в глаза: – Я что, похожа на этих чокнутых янки? Ни за что не променяю живое тепло настоящего тела на возможность косплеить сваебойную машину.

Я потряс головой – слишком много информации в неё упало за последние пару минут, а так есть какая-то уверенность на грани плацебо, что таким образом инфа раскидается по нужным полочкам. Вроде бы полегчало.

– И ничего, что у меня нет того, чем принято дружить организмами в таких случаях?

От укоризненного взгляда девушки захотелось раствориться в воздухе или провалиться под землю.

– Ника, а у меня – есть?

– Не-а.

– Вот и всё. Было бы желание, а способы найдутся, – встав со скамейки, Свирь потянула меня за руку. – Пошли уже, линкор-стесняшка, будем учиться плохому, но приятному.

ППП (Приют приятного порока)

А ничего так бунгало, уютненькие. По периметру обнесены густющими высоченными кустарниками, ровный, идеально подстриженный газон благоухает запахом свежескошенной травы. За домиком, выполненном визуально в классическом японском стиле, маленький двор, оснащённый обычными такими пляжными креслами и зонтиками.

Внутри всё лаконично и, несмотря на спартанскую атмосферу, весьма и весьма по-домашнему. Прихожая, совмещённая с кухонным уголком, в котором нашёлся универсальный пищевой синтезатор, работающий на картриджах с синтомассой. Раздельный санузел, причём часть, предназначенная для справления естественных нужд, едва ли не в два раза больше душевой: помимо извечного белого друга, в чей зёв у некоторых особей вида хомо сапиенс принято вызывать сущность по имени Ихтиандр, нашлось место и для биде. Карине пришлось едва ли не за ноги вытаскивать меня из комнаты размышлений, пока я, хихикая аки подлинный злодей, порывался использовать последний не по назначению, а именно – с совершенно негуманным цинизмом застирать носки.

Собственно, вот и весь домик: санузел, прихожая, да спальня. В последней – панорамное окно с видом на двор, зашторенное плотной тканью, милые светильники по углам, да мини-бар со скромной коллекцией соков и несколькими видами минералки.

Карина, пока я осматривал приют порока и удовольствий, умчалась потрошить кухонные запасы.

– Ника, ты к синтетическому мороженому как?

– Не знаю.

– Ладно, тут комбайн вполне нормальный, может, и не траванёмся, – позитивно мыслит девушка, этого у неё не отнять. – Тебе с чем?

– На твой вкус.

– Ла-а-ад-но, – а вот от того, как Свирь тянет слоги, и без холодных вкусняшек мороз по коже...

Я выглянул за штору – толстый пластик окна, ручки, как ни странно, все на месте, и даже работают. Солнце, пройдя зенит, бьёт наискосок. Судя по направлению, лучи пройдут максимум по ближайшей к оконному проёму трети кровати.

А вот этот вот аэродром надо заправлять. На туалетном столике, придавленная уголком, лежит инструкция с правилами поведения в индивидуальном модуле отдыха. Строчек мало, но все по делу: мебель не ломать, ткань и обивку не рвать, мимо унитаза не писать, средства личной гигиены строго в утилизатор, постельное бельё и полотенца: свежее – забирать из встроенного шкафа, использованное – складывать в соседний, встроенный же, накопитель.

Окно, до кучи, имеет интегрированный мультимедиа-комбайн и умеет превращаться в дисплей, а в стену над той частью кровати, где положено быть подушкам, внедрён центр управления всем этим безобразием, работающий на принципах интерактивной голограммы.

Интересная система санобработки у кровати: поворачиваешь, сняв с фиксаторов, специальный штурвал, и полуавтомат укрывает матрас прозрачной плёнкой. Тут же под покрытие с немаленьким давлением подаётся какая-то газовая смесь, отчего плёнка раздувается приличным таким горбом, потом белёсая муть оседает на несколько секунд, и, вновь подхваченная нагнетённым воздухооборотом, уходит в скрытые приёмники. Как результат, после обработки матрас благоухает морозным воздухом, в котором едва-едва чувствуется тонкая примесь озона.

Достать из шкафа комплект белья и заправить постель – много ума не надо, а закончив с наведением порядка, с удовольствием увидел прислонившуюся к дверному косяку Рину. В руках девушка держала две не лишённые изящества вазочки, гордо смотрящие в потолок заправленными в прозрачный узорный пластик черенками ложек.

***

На столике сгрудились пустые вазочки, да чашка с виноградом.

Во рту – непередаваемое послевкусие той смеси сладкого, что Карина назвала мороженым: сливочно-карамельная радость, до странного оттенённая узнаваемым привкусом сгущёнки и сочной лёгкостью персика.

Глаза Свири слегка прикрыты, из-под густых ресниц сияет чистая зелень, а по щекам разливается румянец. Розовый кончик язычка Рины медленно скользит по губам, словно снимая, занося в память ощущения о первом поцелуе. Чувствую эмоции девушки, доносящиеся эхом по почти не работающей на суше внутренней связи: смущение, радость, робость, и с удивлением понимаю, что этот опыт для Карины – первый.

– А пыжилась-то, пыжилась, – улыбаюсь легко, и в голосе – ни капли осуждения: не тот момент сейчас, чтобы играть с психикой девушки. – Сразу бы сказала, что впервые – вот так вот.

А румянец на щёчках густеет.

– Ага, скажешь тебе, – в шёпоте госпитальера чувствуется недюжинное упрямство. – Тут же бы завернула до следующего курса...

– Я? С чего это?

Карина, подавшись вперёд, обнимает меня – и сдвоенным грузом мы падаем на тонкие простыни.

– Ну как же, – шепчет она, касаясь губами мочки, – мелкая, настырная и неопытная...

– Рина, – сложно поймать взгляд сквозь ресницы, но мне это удаётся. – Вот ты же умная, образованная девочка, а как ляпнешь что-нибудь, так хоть стой, хоть падай.

Пальцы девушки вытаскивают заколки, перебирают мои волосы. Движения мягкие, неторопливые – и совершенно непередаваемо офигенные. Хочется закрыть глаза – и мурчать, мурчать, мурчать!

– Ника, не спать, – девушка смеётся, щекоча горячим дыханием шею.

– Я не сплю. Я растворяюсь в удовольствии.

– Тогда не играй в одни ворота... флагман.

И столько в её голосе упрёка, что сонливость сбивает, как детскими граблями по этим самым.

Пальцы неторопливо расстёгивают первые три пуговицы блузы – ровно до той точки, после которой тесно сдавленные кружевами бюстгальтера полусферы грудей начинают идти на подъём. Карина полностью закрывает глаза, дышит прерывисто, а стоит только моим губам приступить к изучению открывшихся богатств – вздрагивает от каждого прикосновения. Скосив глаз, вижу, как пальцы судорожно сминают ткань простыни.

Впрочем, посторонние мысли быстро покидают голову под совершенно непривычным, но невозможно приятным слоем ощущений и эмоций. Тактильные ощущения – от молодой, упругой кожи, отдающей островками жара под прикосновениями пальцев и губ, звуковой фон – я и не знал, что звуки учащённого, сбивающегося дыхания девушки могут столь волнительным образом прокатываться по всему телу, заставлять мурашки маршировать по спине и приподнимать волосы на затылке... И запахи... Головокружительные запахи Рины просто гасят всё остальное: едва ощутимый запах апельсинов и луговых трав от волос, что-то неуловимо-кремовое, ласкающее обоняние – от кожи. По отдельности – просто приятные, а в целом – нечто сродни мощному афродизиаку, капитально бьющему по молодому, переполненному горячими гормонами, и, как уже совершенно отчётливо понял, страдающему от недостатка ласки организму.

Собственное дыхание так же участилось, сильно подскочил пульс, отчего заалели уши и щёки, но ещё сильнее – приятная... тяжесть?.. пожалуй, именно так – приятная тяжесть во всём теле, с очагами в районе груди и паха.

Какое-то время я ещё существовал в асимметричной дуальности мышления: в то время, как одна часть сознания была полностью увлечена неторопливой игрой с Кариной, другая часть анализировала поступающую от органов чувств информацию. Но – с каждым мгновением вторая часть уменьшалась, сдавалась под напором первой – медленно, но верно приближаясь к полному слиянию...

Свирь, одновременно и мягко улыбаясь, и закусывая губу, совершенно однозначно смотрела на меня – широко распахнутыми, буквально мерцающими ненавязчивой малахитовой зеленью глазами, а её руки, словно враз осмелев и зажив своей жизнью, легко, почти невесомо скользили по моей талии, забирались под рубашку и, протиснувшись под тугой лентой бюстгальтера, ласково царапали ноготками – от шеи и между лопаток – вниз, к пояснице, каждым движением вызывая неконтролируемую дрожь во всём теле, подкреплённую волнами тягучего удовольствия, сопровождаемую сбивающимся дыханием...

В какой-то момент краешком сознания отметил, что на Карине уже нет верхнего белья; что моя рука скользит вверх по её бедру, и, миновав сначала высокий чулок на широкой резинке, а потом и узкую полоску открытой кожи, наталкивается на поразительную атласную мягкость визуально рельефного узора трусиков; что пальцы девушки ловко и совершенно естественно справляются с фронтальным замочком моего бюстгальтера; что на одной моей ноге, придавленная голенью, висит полустянутая брючина; что Рина шепчет что-то бессвязно-страстное, торопливо избавляясь от остатков белья...

И приходит счастье...

***

До поверки ещё полчаса.

Рина, поглядывая в карманное зеркальце, ехидно улыбается распухшими, расцелованными губами, поправляет воротник – как я ни старался не оставлять следов, всё же пару слабеньких засосов оставил. На шее. В местах более интересных и гораздо тщательнее укрытых одеждой, наверно, ещё с десяток таких же осталось.

Медсестричка, хитро щурясь, убирает зеркальце в сторону и поправляет опробованную мною в деле безрукавную рубашку. В последних лучах солнца и робких, бледных лучах уже включившихся фонарей, цвет её глаз темнее малахита, и серые крапинки в их глубине смотрятся очень органично и мило.

– М-да...

– Что, Рина?

Девушка критично осматривает мою шею:

– На засосы я не поскупилась... Может, сделаем вид, что ты подхватила простуду, и замотаем твою шею в стильный богемный шарфик?

– Всё настолько плохо?

– Даже капитан Очевидность не сможет сформулировать ответ столь очевидно и однозначно, – кивает девушка. – Прости...

Заграбастав опасно приблизившуюся ко мне медсестричку, одним движением усаживаю её себе на колени и нежно целую под ушком.

– Фигня-война, чуда, с кем не бывает? А будут допытываться, скажем, что рукопашку отрабатывали.

Хихикнув, Карина закатила глаза и томным голоском протянула:

– О-о-ох, я бы не отказалась на сегодня ещё от парочки таких отработок!..

Тьма, как же от её голоса пробирает и тянет на новые подвиги!.. Вот вроде бы выжат почти как лимон, и губы, наверняка, похожи на два оладушка после стольких затяжных поцелуев, ан нет – хоть снова хватай девушку на руки и мчись в бунгало, вновь предаваться страсти и разврату.

– Определённо – сегодня спим раздельно, Рина.

– С чего это?! – тут же вскинулась рыжая прелестница.

– С того, – мягким, но назидательным тоном пояснил я, – что если ляжем вместе, то, во-первых, перебудим весь этаж, а, во-вторых, наверняка ещё и проспим.

– Ну и шуточки у тебя, Ника, – Карина, обняв меня, пристроила подбородок на моём плече. – Я ведь и поверить могла...

Я с удовольствием потискал аппетитную попу сквозь ткань:

– Но ведь не поверила.

– Ай! – возмутилась девушка, хлопнув ладошкой по излишне наглой руке. – Юбку же помнёшь!

Я покосился на и без того далёкую от идеального состояния юбку Свири:

– Думаю, хуже уже не будет.

– Вре-ди-на, – по слогам произнесла Рина, показала язык, а после, быстро глянув по сторонам, деловито сграбастала мою любопытную руку и положила её на коленку – в паре сантиметров от края юбки.

– Намёк понят, – подмигнул я девушке и, перебирая ноготками, двинул кисть вверх по горячему бедру.

Ну а что? Минут десять-пятнадцать у нас ещё есть в запасе, и, пожалуй, мы вполне успеем ещё немножко поразвратничать.

Приятно же, чо.

Бой продолжается!

Где-то в юго-восточной части Индийского океана

Тонкая, гибкая фигурка скользила по воде. И хоть на море царил полнейший штиль, девушку качало так, словно она пробивалась сквозь семибалльный шторм. Двигалась она неторопливо, часто запиналась – сказывались сильная кровопотеря и постшоковое болевое состояние.

В конце концов, девушка окончательно остановилась. Тонкая игла шприц-инъектора легко проникла через плотную многослойную вязь экзомышц компенсационной псевдоплоти варсьюта и сверхпрочную кожу Девы Флота, и доставила к повреждённому участку содержимое ампулы.

– Letzte. Oh Scheiße!..[1], – прошипела девушка и выпустила из ослабевших пальцев похожую на пистолетную рукоятку. Шприц-инъектор, не сопротивляясь гравитации, с тихим плеском, почти без брызг, ушёл в воду. Впрочем, особого смысла дорожить простым пластиковым прибором у неё не было – запасы регельных[2] ампул кончились, и в радиусе ближайшей тысячи миль ей вряд ли светит разжиться чем-либо подобным.

Как ни хотелось плюнуть на всё и сесть прямо на воду, девушка запредельным волевым усилием всё же преодолела сопротивление уставшего тела. Слишком опасная ситуация, слишком шаткое положение. Если присядет хоть на пару минут, подняться уже не сможет, и не будет сил противостоять желанию лечь и, забив на всё, просто уснуть.

С трудом удерживаясь на ногах, она попыталась осмотреть себя.

Лучше бы, конечно, этого не делала...

Самая серьёзная травма – перелом лучевой и локтевой костей левой руки. И даже непонятно, хорошо ли в данной ситуации, что он закрытый. С одной стороны, нет воздействия внешней среды, богатой на агрессивные элементы, на открытую рану. Значит, сепсис и прочие "радости" сомнительного качества ей не грозят. С другой стороны, опухшая конечность не позволяет, несмотря на весь уровень самоконтроля, по эталону Имперской шкалы занимающий полную платину, прощупать повреждение и хотя бы приблизительно узнать состояние кости и наличие обломков.

Да, не лучшая идея, конечно, принимать на локтевой щиток зубастую пасть совсем молодого эсминца-примитива, но, опять же, пусть лучше рука, чем шея, до которой тот, не выстави она руку, имел все шансы добраться.

Вся надежда на регель. Умная субстанция, по идее, сейчас должна собирать мелкие осколки в более крупные структуры, их – в ещё более крупные, и так до тех пор, пока не появится возможность собрать кости по нанесённым на них маркерам. То же самое и с кровеносными сосудами, связками, мышцами, промежуточной тканью...

Эх, ей бы сейчас ещё пару ампул, и вопрос не стоил бы и выеденного яйца. Но – ампул больше нет, а регеля хватит только ровно на то, чтобы создать первичное стяжение между осколками, что, конечно, гораздо лучше перелома, но не в пример хуже полноценного исцеления. И действовать такой рукой придётся очень и очень осторожно.

Ладно, бывало и хуже. Пусть хуже – не в этой жизни, а в той, но много ли это меняет, если теперь и она, и Дух Корабля – единое и неразделимое целое? Правильно, не меняет ровным счётом ничего.

Хмыкнув, девушка наклонилась и, ловко орудуя уцелевшей рукой, вынув аварийные заглушки из пазов, принялась скручивать болты левого голенного щитка. Правые щитки, равно как и половина нагрудника с фильтром очистки воды, отсутствовали, а на их месте бугрилась шрамами и щерилась прорехами опалённая, иссечённая псевдоплоть варсьюта, тщетно пытающаяся затянуть пробоины в своём контуре и, соответственно, позволить медицинской плёнке наконец-то накрыть множественные неглубокие осколочные раны и ожоги.

Ничего, броня выполнила своё предназначение, спасла её жизнь, а дальше уж она как-нибудь сама справится. Главное, болты не выронить.

Долгих полчаса спустя, хваля собственную запасливость, благодаря которой малый поясной контейнер когда-то давно прочно и надёжно врос в поясное крепление доспеха, девушка закончила затягивать последнюю гайку на самодельном не то лубке, не то манжете. Ещё несколько секунд ушло на то, чтобы отправить отвёртку и лишние болты в контейнер.

Отшуршав пластиком, защитная оболочка питательного батончика упала в воду, а крепкие белые зубки с силой впились в неподатливую, прессованную массу брикета спецпайка. На флягу девушка даже не смотрела, и без того знала, что тоника в ней от силы на пять-шесть глотков. Увы, и до ближайшей суши, где можно было бы воспользоваться хоть утренним туманом, хоть ночными испарениями, и сконденсировать на том же материале гидрокомбеза хотя бы кружку питьевой воды, в любом направлении не меньше доброй тысячи миль.

Пожалуй, надо было всё же выловить тушку примитива, и использовать его кровь как НЗ. Да, вредно, да, портится быстро даже в охлаждающем внутреннем слое термофляги, но – там хотя бы есть минимальный запас полезных веществ, способствующих регенерации.

Расправившись с батончиком, девушка обратила внимание на крепление. Пошевелила пальцами, покрутила кистью. Приемлемо. Моторика не на высоте, конечно, но жить можно. И, похоже, перелом не сильно повредил связки, жилы, нервы, кровеносные сосуды и мышцы, иначе орала бы она сейчас благим матом, катаясь по воде, несмотря на всю чудовищную усталость.

В целом, конечно, идеальным был бы вариант приживить пластинки брони, вкрутив их прямо в кости, благо, с болевым шоком она бы худо-бедно, но справилась. Однако, вслепую, не имея достаточно устойчивой твёрдой поверхности, на которой можно было бы заняться самопочинкой такого уровня сложности, – дело тухлое.

Девушка запросила опрос боевых систем варсьюта, заранее приготовившись к совершенно неутешительным результатам. Впрочем, всё оказалось не так уж плохо. Да, утеряны выносные пилоны ГК, торпедные аппараты, крепившиеся на голенные и бедренные слоты доспеха справа, слизало с брони близким подрывом снаряда, наплечные турели повреждены осколками... Зато – ГЭУ, пусть и с чиханием, но – тянет почти двадцать процентов от номинала. Маршевый двигатель ещё выдаёт треть от мощи, цел левый маневровый. ТА левого борта живы. Набедренный слот никуда не делся, а вот голенной придётся перенести на слот щитка, укрывающего сломанную руку. Да, если придётся отбиваться, вибрацией отдачи кости снова сместит, но – другого варианта всё равно нет.

Рапира и дага целы. Сохранился любимый тесак. И исправен старый добрый РШ-12 мод 5, штурмовой револьвер с заменяемым модулем лентопротяжной подачи боезапаса. В наруче жив синтезатор БАВ[3], а в уцелевших элементах доспеха всё ещё нормально функционируют системы подачи двух контейнерных оружейных погребов. В поясе цел спидлодер, с ним же, в специальных креплениях, два уже снаряжённых сменных барабана и три десятка патронов.

Если прайм-особи не попрут – вполне можно отбиться и унести ноги.

***

Над плечом взорвался снаряд, начисто слизав с доспеха и турель, и сам наплечник. К счастью, массив оружейного модуля до конца выполнил свою задачу: даже будучи полностью выведенным из строя, он прикрыл от осколков шлем и голову девушки.

А она с тяжёлой тоской вдруг поняла: не отобьётся.

И пусть прайм-особь, авианосец, осталась без фамильяра, а от всей её стаи уцелели пара примитив-эсминцев и контуженная подводная лодка – справиться с ними ей не удастся. Да, прайм без своего "демона" долго не протянет, но и сейчас она очень и очень серьёзный противник.

Прочная система подачи снарядов перебита, ствол револьвера деформирован... Торпедные аппараты пусты, рука – переломана вновь, рапира ушла ко дну, а вместе с ней откушенная почти по самую гарду дага.

Плохой расклад.

Расклад мертвеца, если уж быть совсем честной хотя бы с собой.

Что ж... Остаётся последнее: умереть с честью.

Девушка прикинула траекторию своего будущего движения: резкий рывок вперёд, сблизиться с праймом, подвернуться к ней маневровым, а если удастся, то и вовсе маршевым, и тут же сбросить ограничители ГЭУ, выводя механизм на максимум производительности. Рванёт мгновенно. И мощно. Остатки варсьюта и её плоть – ведь хоть несколько-то костей уцелеют при взрыве? – послужат дополнительными поражающими элементами, благо, поле Девы Флота, дающее ей её способности, развеется не в момент смерти, а какое-то время ещё будет держаться на ошмётках тела и доспеха.

По волосам на затылке пробежала дрожь – словно ледяной сквозняк пронёсся по разгорячённой, покрытой потом и кровью коже. И мир обрёл странную контрастность и запредельную чёткость.

Она совершенно безразличным взглядом смотрела на север, откуда двигалось облако летательных аппаратов Глубинных. Судя по отметкам на внутреннем радаре – минимум две прайм-особи класса авианосец. Значит, и стая тел на шестьдесят.

У неё нет шансов.

Короткая команда варсьюту на прогрев маршевого. Пять процентов от номинала, но на короткий рывок хватит.

Справа качнулся воздух, загустел, обретая полупрозрачную плоть. И за ним ещё раз. И ещё. И слева, и позади.

Пока уцелевшие после стычки Глубинные перестраивались в атакующий ордер, девушка успела бросить короткий взгляд по сторонам.

Значит, легенды канмусу не лгут. Значит, и вправду – когда смерть неминуема, приходят они...

Практически плечом к плечу рядом с ней стоит бывший корветтен-капитан... Спутать его с кем-то другим просто невозможно – память корабля в таком никогда не ошибается. На призрачном мужчине форма капитана-цур-зее. За ним – старпом. Слева – навигатор и радист. И другие моряки и офицеры – уступом от неё, и она – во главе клина.

И сзади выдвигаются бойцы десантной группы, оттесняя явившихся первыми духов во вторые ряды.

Лица их суровы и светлы.

И она понимает, что и её лицо сейчас так же разглаживается, теряет хмурость и выражение едва сдерживаемой боли.

И на душе становится легко и светло.

Умирать – не страшно.

Капитан-цур-зее, коснувшись прозрачными пальцами её плеча, кивает и что-то говорит. Она не слышит слов, произнесённых духом, но понимает смысл неуслышанного:

– Wir sind mit dir, "Schwanen des Ostens"[4].

Натужно переключаются каналы питания – под деформированной бронёй поворотным механизмам, частично выскочившим из пазов и потерявшим юстировку, сложно замкнуться в новую сеть каналов. Но – не невозможно.

Ещё жалкий десяток секунд, и уцелевшие "артерии" варсьюта заполнятся остатками БАВ, а синтезатор с принудительно снятыми ограничителями начнёт нагонять свежую смесь в отсеки ГЭУ.

Авиазвенья летят быстро, очень быстро. Праймы, похоже, чувствуют, что она на пределе, и не хотят делиться вкусной добычей с авианосцем, потерявшим фамильяра.

– Scheiße! – скрипит зубами девушка, понимая, что уже не успеет накачать варсьют БАВ под завязку...

А полупрозрачный радист, протиснувшись сквозь ряд таких же призрачных десантников, с ошалевшим взглядом одной рукой пытается сдёрнуть старинные наушники, а другой – ухватить девушку за несуществующий лацкан.

Отчаявшись, он встаёт перед ней – и, вытянув руку, ладонью машет на десять часов – на два часа западнее направления, откуда движутся праймы-авианосцы.