Текст книги "Современный греческий детектив"

Автор книги: Димитрис Раванис-Рендис

Соавторы: Антонис Самаракис,Яннис Марис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

– Действительно, он может позвонить с минуты на минуту. Хуже нет бесконечного ожидания. Может, во что-нибудь сыграем, чтобы убить время? В карты? В шахматы?

– В карты я не играю. Раньше был заядлым картежником, но вот уже три года, как бросил. А вот в шахматы сыграл бы с удовольствием. Только есть ли они здесь?

– Думаю, найдутся. А нет – попросим принести из соседнего кафе.

Я позвонил администратору, и он обещал прислать шахматы в номер.

Через некоторое время мы уже расставляли фигуры. Мне досталось играть черными.

Как только мы закончили первую партию – он объявил мне мат уже на шестом ходу, – раздался телефонный звонок.

– Это Менеджер! – воскликнул парень.

Я взял трубку.

– Слушаю! Как дела? С мастерской все в порядке?

– Какая мастерская?! Вы что, спятили? – раздался в трубке визгливый женский голос.

– Госпожа, что вам угодно?

– А вам?

– Оставьте меня в покое! Какой номер вы набрали?

– Разве это не семьсот седьмой?

– Нет.

– Куда же я попала?

Я раздраженно бросил трубку, не желая дольше слушать эту болтовню.

– Я думал, это Менеджер, – сказал парень.

– Нет. Он, бедняга, наверно, все бегает в поисках мастерской. Да никуда он не денется – рано или поздно позвонит.

Вторую партию он начал, как и положено победителю, блестящей атакой.

– Честно говоря, я не ожидал встретить такого партнера.

– Да что вы, я уже давно не садился за шахматы. И вообще, всегда играл так – от случая к случаю.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, я не выиграю ни одной партии.

Немного подумав, я сделал ход конем.

– Это что за ход? – Он наморщил лоб. – Вы что-то затеваете!

– Ничего я не затеваю. Просто пошел наугад.

Телефон зазвонил опять.

– Алло! Это я! – раздалось в трубке. – Звоню из мастерской, как договаривались. Скоро поедем за машиной и притащим ее сюда. Когда вернемся, позвоню и расскажу, как обстоят дела.

– Ладно. Мы в порядке, играем в шахматы. Что это у тебя там за грохот?

– Что за грохот?.. Ты меня удивляешь! Это же ремонтная мастерская, а не больница, где на каждом шагу таблички «Соблюдайте тишину!».

– Ваш ход, – сказал парень и большим пальцем коснулся шрама под ухом.

– М-да! Задал ты мне задачу…

– Ну, какая там задача! Эту партию я, считайте, проиграл.

– А ты не преувеличиваешь? К чему этот пессимизм?

– Не утешайте, дела мои плохи. Вы же видите, какие у меня потери.

Тоном профессора, ставящего диагноз, я заявил:

– В самом деле, положение у тебя сложное. Но не отчаивайся. Ведь в шахматах, как и в любви, прогнозы не всегда сбываются. До последнего не знаешь, как все обернется.

Он улыбнулся. Но улыбка вышла какая-то вымученная.

– Что касается любви, я согласен. Но шахматы – другое дело. Впрочем, попытаюсь собрать силы для последней атаки.

– Прекрасно! Это смелое решение можно только приветствовать!

И, словно желая подчеркнуть свое одобрение, взял правую ладью – был мой ход – и со стуком переставил.

– А мы сделаем вот так! – воскликнул парень. И пошел оставшимся у него конем.

– Да, тут следует подумать! – Теперь была моя очередь наморщить лоб. – Противник предпринимает отчаянные попытки, чтобы перегруппировать силы, изменить их равновесие в свою пользу. Но нет, врасплох он нас не захватит! Мы дадим ему достойный отпор!

– Посмотрим-посмотрим, как вы будете действовать. Это интересно.

– У меня своя тактика. Смею заверить, тебя ожидает сюрприз.

– Приятно слышать, что вы так уверены в себе, – сказал парень, доставая пачку сигарет. – Закурим?

Какую-то долю секунды я непонимающе смотрел на него, затем взял сигарету.

– Спасибо. Вон какие крепкие ты куришь! Итак, пойдем пешкой. А почему бы и нет!

Партию выиграл следователь.

– Я же говорил вам, что проиграю, – вздохнул парень. – Это было ясно с самого начала.

– Наконец-то и мне повезло! Счет: три – один. Ну как, продолжим?

– Можно.

– И знаешь, давай-ка еще выпьем чего-нибудь холодненького. А то жара замучила.

– С удовольствием. Я бы выпил еще бутылочку апельсинового сока.

– Как в прошлый раз? Мне газированный, тебе – нет?..

Он поднял трубку и попросил соединить его с баром.

Они уже начали новую партию, когда раздался стук в дверь.

– Наконец-то! – обрадовался следователь. – А они не очень-то расторопны. Будем надеяться хотя бы, что бутылки из холодильника.

Он встал, порылся в карманах пиджака, но ключ оказался в правом кармане брюк.

Вошла горничная, та самая, которая меняла постели. На этот раз она еще сильнее покачивала бедрами.

– Я вызвалась принести ваш заказ, – сказала она. – В баре сейчас полно народу. Только не подумайте, к бармену, к этому юнцу, я совершенно равнодушна. Меня волнуют больше зрелые мужчины.

Девушка поставила бутылки на столик и придвинула его к игрокам. Держа в руке поднос, она склонилась над шахматной доской.

– Как мне нравится эта замысловатая игра! – сказала она, кокетливо поправляя волосы.

– Не такая уж она замысловатая, – заверил следователь.

– Правда? А скажите, вы к нам надолго?

– Хм! Как получится.

– Вот бы кто-нибудь научил меня играть в шахматы! Это так красиво! Мне вообще нравятся игры. Безумно люблю играть.

На губах девушки промелькнула двусмысленная улыбка.

– Третий лишний! – отрезал следователь.

Они опять склонились над шахматной доской.

Девушка с минуту постояла, а потом, обидевшись, что на нее не обращают внимания, пошла к двери; теперь бедра покачивались уже не так вызывающе.

Следователь подождал, пока горничная отойдет на достаточное расстояние и не сможет услышать, как щелкнет замок. Затем встал и дважды повернул ключ.

Они уже начали шестую партию. Пока что трижды выиграл парень из кафе «Спорт», дважды – следователь.

– Итак, после этой партии или будет четыре – два, или счет сравняется, – сказал следователь, передвигая пешку.

– Если мне удастся сохранить самообладание, то на этот раз моя возьмет.

– Что значит «сохранить самообладание»? Не понимаю. Ты выглядишь совершенно спокойным.

– Однако это не совсем так. Когда очень хочешь выиграть, все время делаешь необдуманные ходы.

– Вот уж не сказал бы, что ты играешь необдуманно. Ты прирожденный шахматист. Вполне мог бы учить других.

– Вы о горничной?

Следователь, собиравшийся пойти конем, поднял голову.

– А что, красотка в твоем вкусе?

– Недурна. Но знаете, когда она перестилала постели, я заметил под мышкой пятно от пота. И все – она перестала для меня существовать. Терпеть не могу, когда у женщин белье не совсем чистое.

– О, тут я с тобой солидарен! – сказал следователь и сделал ход конем.

Зазвонил телефон.

– Это опять Менеджер! – воскликнул следователь, поднимая трубку. – Ну, какие новости? Что там с нашим трамблером?

– Плохо.

– То есть?

– Придется повозиться. К тому же здесь очередь. Да еще выяснилось, что дело не только в трамблере. Нужно отрегулировать зазоры в клапанах, сцепление и так далее.

– Вот это номер!

Из трубки явственно доносился шум.

– Я останусь здесь, – сказал Менеджер. – Как закончится ремонт, подъеду на машине прямо к «Большой национальной». А оттуда – сразу на паром, потому что работы здесь на всю ночь.

От досады следователь так стукнул кулаком по столу, что зазвенели бутылки.

– Говорю тебе, ремонт продлится всю ночь, – продолжал Менеджер. – Это как пить дать.

– Черт побери!

– Если не везет, то это надолго! Уж я-то знаю…

– И что теперь?

– Что теперь? Я же сказал: остаюсь в мастерской. Если у них не стоять над душой, они и до завтрашнего вечера не сделают. А ты можешь поступать, как заблагорассудится. Шефу я позвоню.

На этом разговор закончился. Рассерженный следователь подошел к окну, потом к двери, затем опять вернулся к окну и открыл его.

– Погода прямо чудо, – сказал он, вздохнув. – Ну что ты будешь делать! Менеджер говорит, ремонт на всю ночь!

Оставив окно открытым, он вернулся к шахматной доске.

– Чей ход?

– Ваш.

– Я буду играть стоя. Тебя это не раздражает?

– Нет. Почему это должно меня раздражать?

– Мне что-то не сидится.

Не прошло и трех минут, как следователь прервал игру.

– Нет настроения, – вдруг сказал он и оттолкнул ногой стул.

– Поверьте, я вас понимаю.

– К тому же мне нужно в туалет! – буркнул он. – А ты встанешь у двери! И чтоб без сюрпризов!

Парень поднялся и застыл в нерешительности. Следователь уже вышел в ванную, но вернулся и закрыл окно. Потом опять удалился, а парень встал у полуоткрытой двери.

– Не молчи! – раздался голос из ванной. – Говори что-нибудь, чтобы я тебя слышал и знал, что ты здесь.

– А что мне говорить?

– Неужели сам не можешь придумать? Пой государственный гимн!

– Что-что?

– Пой!

– У меня слуха нет.

– Это не имеет значения, мы не в концертном зале. Давай-давай. Только громко, чтобы мне было слышно.

Парень запел государственный гимн, допел до третьего куплета, пропел припев, а дальше забыл слова и начал сначала.

– Слушай! У меня идея! Гениальная идея!

– Вас что, в туалете осенило?

– Еще бы! Самые блестящие идеи всегда приходят в туалете.

– И что это за идея?

– Прогулка по городу! – громко сказал следователь и спустил воду.

Парень из кафе «Спорт» молча смотрел, как следователь выходит из ванной, застегивая брюки.

– Прогулка по городу! – повторил следователь. – Ну как тебе моя идея?

– Ваша идея… мне кажется весьма оригинальной.

Следователь рассмеялся.

– А я думал, она тебе покажется подозрительной.

– Подозрительной? Это еще почему?

– Как раз в силу своей оригинальности. Ну что, согласен? Если не хочешь – предложение снимается, и никакой прогулки не будет.

– Я готов!

– Ну и отлично, а то я здесь просто задыхаюсь! Да тут еще Менеджер со своими новостями: мол, ремонт продлится всю ночь. Представляешь, почти сутки сидеть в этом паршивом семьсот семнадцатом номере!.. Э-э, нет! Но пока мы вдвоем, вся ответственность за тебя лежит на мне. И я надеюсь, ты не сыграешь со мной плохую шутку. А?

– Я вообще шутить не мастер.

– На всякий случай должен тебя предупредить: я четырежды занимал первое место в соревнованиях по стрельбе из пистолета. Так что, если и надумаешь, далеко тебе не убежать.

– Ничего я не надумаю.

– Ладно! Больше к этому возвращаться не будем. Мое дело – предупредить… Впрочем, я не собираюсь тебя насиловать. Чем гулять по принуждению – лучше уж вообще не выходить. И наручники я на тебя надевать не стану. Где это видано: таскать человека по городу в наручниках?

– К чему такое многословие? Если бы я не хотел идти, то так бы и сказал. Ваша идея мне нравится. У меня нет абсолютно никаких возражений.

Следователь погасил сигарету и сказал:

– Давай условимся: прогулка будет длиться ровно час. Думаю, часа вполне достаточно.

– Ладно, час так час.

– Прекрасно! Первое, что нам надо сделать, – сказал следователь, отпирая дверь, – это побриться. Сразу почувствуем себя лучше.

– Прикажете побрить еще раз? – Парикмахер склонился надо мной и произнес это таким заговорщическим тоном, будто спрашивал: «Марихуаны не желаете?» Или: «Ну а как насчет Лолиты?»

Когда он нагнулся, его горячее дыхание защекотало мне шею. Влажное и горячее, как те салфетки, которые он, закончив брить, положит мне на лицо, чтобы освежить кожу.

Я вздрогнул, ощутив это дыхание. Пахнуло мятой, и от этого запаха мне стало тошно.

Возле раковины в зеленоватом пластмассовом стаканчике стояли веточки мяты. Брея меня, он то и дело отрывал по листику и жевал. А затем сплевывал на пол из мраморной крошки, причем так яростно, будто плевал кому-то в лицо. И сразу же отрывал следующий листик.

Не выношу запаха мяты. У меня на нее аллергия. А еще этот зеленоватый стаканчик, весь в полузасохшей пене, напоминающей застарелый крем на торте или слюну, которую забыли вытереть. К этому стаканчику парикмахер то и дело прикасался своими вымазанными в мыльной пене пальцами.

– Ну так что, будем бриться еще раз? – переспросил он.

Мне захотелось послать к черту и его самого, и бритье, но, сам не зная почему, я передумал.

– Ладно! – сказал я без особого энтузиазма. – Раз уж вы так настаиваете, брейте.

– Чудесно! – воодушевился парикмахер, как будто я сообщил ему нечто чрезвычайно приятное.

И какими-то уж слишком вычурными движениями он принялся натачивать бритву.

– Только осторожно! – предупредил я. – У меня кожа очень чувствительная. Ее порезать так же легко, как папиросную бумагу. Одно неловкое движение – и уже кровь. А я не выношу крови!

Парикмахер изобразил на лице кривую усмешку, которая отчего-то напомнила мне скомканную визитную карточку. Я заметил прилипший к его нижним зубам листик мяты, и меня опять затошнило.

– Ну что вы! Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал он таким тоном, словно проклинал меня и одновременно успокаивал. – Все говорят, у меня легкая рука!

– Неужели? – Я изобразил удивление. – А я и не заметил. Большое упущение с моей стороны! Ну, раз так, и впрямь беспокоиться нечего.

Парикмахер продолжал точить бритву, напевая какую-то песенку. Слов я не разобрал. Впрочем, не очень и вслушивался.

– Ну и жарища сегодня! – Парикмахер сердито глянул на меня, словно я отвечал за погоду.

– Что вы сказали? Ах да, сегодня жарко… очень жарко.

Он посмотрел на меня как на идиота.

– Жарко – не то слово, – язвительно заметил он. – Жа-ри-ща страш-шная!

– Ну ладно-ладно, – поспешно согласился я. – Как вам больше нравится. Пусть будет «страшная».

Две или три минуты парикмахер молчал, и я уж решил, что репертуар его иссяк, но не тут-то было!

– Знаете, что я вам скажу? – Он опять перешел на заговорщический шепот. – Ваш пиджак… Почему бы вам не снять пиджак? Легче будет.

Я опешил. Потом рассердился.

– Послушайте, как вас там, пиджак я снимать не буду. Мне лень. Понимаете, лень! То снимай, то надевай! Вы, как я вижу, заканчиваете, так о чем разговор?

– Нет-нет! – заволновался парикмахер. – Не торопите меня, прошу вас! Не надо торопить! Всему свое время!

Я не ответил. Своей неуемной болтовней он меня довел до белого каления. Единственный выход – не обращать на него никакого внимания и стоически молчать, не давая повода для продолжения разговора. Ничего лучшего мне в голову не приходило.

Но парикмахер и не собирался оставлять меня в покое. Помолчав с полминуты, он начал опять:

– Я с ума схожу от этой жары! Просто немыслимо!

Он расстегнул две верхние пуговицы, кроме той, что на воротнике рубашки. Обнажилась грудь, заросшая длинными рыжеватыми волосами, вся мокрая от пота.

Ого, да у него медальон… Золотой? Может, золотой, а может, и нет… Я пытался разглядеть, что там на медальоне, но не смог. Сперва мне показалось, что два голубя. Но, присмотревшись, я решил, что это цыплята.

– Ваш приятель мудрее вас! – нашептывал парикмахер, надраивая мне правую щеку. – Видите? Снял пиджак и сидит себе преспокойненько. А вы… Такой упрямец!

Что ему ответить? Не стану же объяснять, что снимать пиджак мне нельзя ни при каких обстоятельствах, пусть даже я растаю от жары. Согласен, жара невыносимая, а что поделаешь? И всему виной мой «приятель». Вон он, сидит как ни в чем не бывало и, ожидая своей очереди, листает иллюстрированный журнал. Но если «приятель» вдруг бросится к выходу, мне придется выхватить пистолет. А пистолет у меня в пиджаке, в левом внутреннем кармане.

Если бы я мог все объяснить парикмахеру, он, наверно, понял бы меня. Но поскольку это невозможно, то мне оставалось лишь позволить ему рассуждать о моем пиджаке до тех пор, пока ему самому не надоест.

Когда мы зашли в парикмахерскую «Искренность», все четыре кресла были заняты, и мы остановились в нерешительности. Остаться? Пойти в другую парикмахерскую? Пока мы топтались на месте, освободилось одно кресло, первое справа. Тип с бритвой, что-то жуя (я еще не знал, что это мята, если б знал, сразу ушел бы), вопросительно посмотрел на нас.

– Кто из господ сядет первым? – спросил он.

Пошел я.

Неподвижно сидя в кресле, я, конечно, все время следил за парнем. В зеркале во всю стену мне был хорошо виден каждый его жест. В общем, ничего подозрительного. Пока… Сидя за низким овальным столиком, он лениво перелистывал лежавшие на нем журналы. Иногда зажигал сигарету. Теперь он курил чаще, чем раньше. Иногда бросал рассеянные взгляды в окно, на проспект Ветеранов. Рассеянные ли?

Погладил кошку, вертевшуюся у него под ногами. Провел по спине тыльной стороной ладони, и кошка легла на пол кверху лапами. Тогда, видно, он дернул ее за усы – кошка зашипела. Свой пиджак парень снял и беспечно бросил на стул рядом. Вроде ничего подозрительного. Но можно ли быть в этом уверенным на все сто процентов? А что, если он пока обдумывает, как сбежать от меня? Выберет удобный момент и бросится к выходу: скользнет, как ртуть, и смешается с толпой, растворится в людском потоке на проспекте Ветеранов… Конечно, я не мог поручиться, что он не замышляет ничего подобного. А значит, нельзя ни на секунду спускать глаз с него, вернее, с его отражения в зеркале.

– Нет, я сойду с ума от этой жары! – простонал парикмахер и расстегнул на рубашке четвертую и пятую пуговицы. Затем перепачканной в пене рукой потер себе грудь и живот до пупка. А возможно, и пупок тоже.

– И не говорите! – отозвался я. – У вас в городе ужасная жара.

Дурак, зачем я это сказал? Парикмахер будто только и ждал этого.

– У нас в городе? – переспросил он. – Вы хотите сказать, что вы нездешний?

«Нет». – Я отрицательно мотнул головой.

– И ваш приятель тоже?

«Да», – кивнул я.

– И что же вас привело в наш город? Бизнес?

«Да». – Я кивнул опять.

– И какой же?

Нет, от него так просто не отделаешься!

– Я коммивояжер, – сказал я. – Приехал сюда по делам.

– Коммивояжер?! – воскликнул парикмахер, будто услышал нечто сенсационное: скажем, приехал командир космического корабля или укротитель хищных зверей.

– Вам это кажется странным? – спросил я.

– Нет, что вы! Просто очень мило. – И взмахнул рукой, словно хотел поймать бабочку. – Знаете, когда-то я тоже мечтал стать коммивояжером. Но стал простым парикмахером.

– Не расстраивайтесь. У вас еще вся жизнь впереди.

– О, вы меня вдохновляете! – воскликнул парикмахер и опять сделал то же грациозное движение. – Мы с вами понимаем друг друга с полуслова, и мне это очень льстит.

– О нет! – испугавшись, прервал я его. – Вы преувеличиваете.

– А что именно вы рекламируете?

В эту минуту, сам не знаю почему, мне вдруг вспомнилось дело «Туалетная бумага».

– Туалетную бумагу.

– А-а… – разочарованно протянул парикмахер.

– Предмет первой необходимости! – торжественно провозгласил я, решив немного поиздеваться над ним. – Туалетная бумага составляет основу цивилизованного общества!

– Ладно, не надо меня агитировать, – хмуро прервал парикмахер. – Лучше скажите, как быть с вашим пиджаком? Снимете вы его наконец или нет?

Я сделал ему знак наклониться. Он повиновался.

– Открою вам одну тайну, – заговорщически прошептал я. – В левом внутреннем кармане у меня пистолет. Совсем крохотный. Но он мне может понадобиться в любой момент. Вы меня понимаете?

– Понимаю, что вы надо мной издеваетесь! – сказал парикмахер с досадой в голосе и, надувшись, замолчал.

Вот так я наконец избавился от надоевшей мне болтовни. Зато ко мне прицепилась противная желто-зеленая муха. Она садилась то на правую щеку, то на левую и лакомилась пеной. Я поднял руку, чтобы прогнать ее, и вдруг увидел в зеркале, что парень следит за мной из-за «Иллюстрированного еженедельника». Ведь он взглянул на меня именно в тот момент, в ту самую секунду, когда я поднял руку. Значит, и он за мной исподтишка наблюдает. Это показалось мне подозрительным. Наверняка готовит мне какой-то сюрприз. Впрочем, я ничем не выдал своей тревоги, не показал, что заметил его взгляд. Но бдительность усилил. Правда, внутренне не мог не улыбнуться, представив, что бы началось в этой уютной и очень респектабельной «Искренности», если бы мой «приятель» вдруг бросился к выходу, а я за ним – с салфеткой на шее, с намыленной щекой и пистолетом в руке.

Свежевыбритые, мы вышли из парикмахерской и остановились на тротуаре. Не у самой двери, а чуть правее.

Полуденное солнце безжалостно слепило глаза. Пока мы сидели в парикмахерской, глаза отвыкли от яркого света. Жалюзи там были опущены, и непривычное для сентября солнце, свирепствовавшее на улице, проникало в зал, словно сквозь фильтр, превращаясь в мягкое, нежное сияние.

– У тебя кровь на шраме, – сказал я ему. – Под ухом.

– Правда? Я и не заметил, как он меня порезал.

Парень прикоснулся к шраму пальцем. Очень осторожно.

– Он небось и сам не заметил. Куда уж там, за болтовней!

Парень объяснил мне, что очень бережет свой шрам: кожа в этом месте такая чувствительная.

– К счастью, у меня хорошая кровь, – добавил он. – Сразу свертывается. Кровотечения никогда не было.

– Все это весьма любопытно. Но вернемся к повестке дня, иначе говоря – к нашей прогулке. В нашем распоряжении целый час.

Парень удивленно посмотрел на меня и заметил:

– Уже не час. Бритье у нас отняло минут двадцать.

– Это не в счет! Прогулка только начинается. Сейчас пять минут третьего. Значит, увольнительная у нас с тобой до пяти минут четвертого.

Кажется, он остался доволен.

– Тем лучше, – сказал он. – Итак, начнем?

– Минутку. Начать – дело нехитрое. Но с чего? У тебя есть какие-нибудь предложения?

– В общем, нет. Честно говоря, я и города толком не знаю. Был здесь всего раза три, да и то проездом.

Тогда я предложил ему пойти куда глаза глядят.

– Думаю, это самое лучшее решение. Пошли прямо! Куда все, туда и мы. Доверимся течению.

– Прекрасно! – обрадовался парень. – Это мне нравится. Прогулка без обязательной программы. Так заманчиво – идти куда глаза глядят! Меня всегда влечет неизвестность.

– Вот-вот! – подхватил я. – Мне ведь тоже этот город практически незнаком.

«Искренность» находилась в доме номер сто пятнадцать на проспекте Ветеранов. Мы двинулись в направлении уменьшения номеров – к центру города.

Шли не спеша: торопиться было некуда. Движение становилось все интенсивнее. К вечеру здесь невозможно будет проехать.

Парень шагал справа от меня. Что мы делали? Да ничего особенного. Что можно делать, гуляя по городу, когда нет никаких забот и обязательств.

Во-первых, мы разглядывали витрины. Останавливались возле всего, что привлекало наше внимание, подолгу стояли у ярких витрин, например с женскими шляпками или хозяйственными товарами. Прислушивались к разговорам, комментировали их. Увидев женскую шляпку, украшенную, цветными перьями и потому похожую на большую птицу, я сказал:

– Гениально! Как раз для карнавала!

Парень согласился:

– Да-да, надевшая ее наверняка получит приз за оригинальность.

Шли мы очень медленно. Прогулка ради прогулки, без определенной программы и конкретной цели.

Незачем описывать, по каким улицам мы проходили, где именно останавливались, о чем разговаривали. Не дойдя до начала проспекта, мы свернули влево, на бульвар Акаций. Затем пересекли Театральную площадь и вышли на проспект – названия не помню, не обратил внимания. Потом долго петляли какими-то улочками и вдруг опять оказались на проспекте Ветеранов, где-то около дома номер пятьдесят пять или пятьдесят семь. Не долго думая, мы пошли дальше, к центру.

И конечно же, мы ни на минуту не умолкали. Обсуждали разные темы – не только смешные женские шляпки. Например, девушек, проходивших мимо, или кинофильмы.

Почти полчаса ушло у нас на то, чтобы добраться до пересечения проспекта Ветеранов и Триумфального проспекта – это был уже центр города. Там мы простояли довольно долго, наверное минут десять, потому что на перекрестке столкнулись автобус и такси, и это событие собрало толпу зевак. Мы тоже подошли и стали с любопытством слушать перепалку водителей. Напряжение все нарастало. Обмен любезностями наверняка привел бы к драке, не вмешайся полиция. В самый критический момент всегда почему-то появляется полиция и портит зрителям все удовольствие.

Впрочем, толпа – в том числе и мы – не торопилась расходиться. Но вскоре публикой занялся один из полицейских, и все сразу заторопились по своим делам.

Ледок в наших отношениях постепенно таял. Прогулка, вначале носившая характер чисто формального мероприятия, мало-помалу сблизила нас. Толчком к этому послужил разговор, который обычно заводят мужчины, когда им нечего делать, – разговор о женщинах.

На Университетской площади мы остановились у киоска. У парня кончились сигареты. Пока он отсчитывал деньги, я оглянулся и увидел наконец нашего агента. Он стоял у витрины, примерно в двадцати метрах от нас, и делал вид, будто внимательно ее рассматривает.

– Господа! К моему глубочайшему сожалению, я должен покинуть ваше общество! – сказал Менеджер таким тоном, будто произносил речь на многолюдном митинге. – Я не могу больше терять ни секунды!

И залпом выпил свой апельсиновый сок. Так торопился, что немного пролил на пол.

– Вечно со мной так! Если не держу в руках руль или револьвер, руки дрожат, как при болезни Паркинсона. Но вы, я думаю, меня извините.

Он вытер носовым платком потное лицо, потом шею. Осторожно переступил через лужу на полу и открыл дверь.

– Пожалуй, лучше, если ты позвонишь шефу, – сказал ему следователь. – Не стоит звонить отсюда. Ведь разговаривать придется через коммутатор гостиницы, а здешнему персоналу вовсе не обязательно знать, что мы из службы безопасности.

– Ладно! Я позвоню из автомата и доложу, что мы сняли номер в «Большой национальной». Ну а теперь – полный вперед! Найду мастерскую, доставим машину и посмотрим, что там за напасть такая с этим трамблером. Наверняка пробило крышку или конденсатор. А может, обгорели контакты? В общем, я тебе позвоню из мастерской, когда договорюсь о ремонте. Вот незадача! Черт меня дернул сказать «нечет» вместо «чет»! Сидел бы себе спокойно в номере, а то бегай по жаре, разбирайся с этим проклятым трамблером… Везет же некоторым!

Он вышел в коридор так стремительно, что, если бы в это время мимо 717-го номера проходил бармен, Менеджер наверняка выбил бы у него из рук поднос с напитками. Но ничего подобного не случилось. Напротив, закрыв за собой дверь, Менеджер как-то вдруг утратил всю свою прыть и медленным шагом направился к лифту. В холле посреди коридора он остановился и некоторое время пристально рассматривал какое-то диковинное растение в горшке. Потом так же неторопливо пошел дальше.

Подойдя к лифту, Менеджер нажал кнопку и стал терпеливо ждать, пока лифт освободится. Но он все время был занят. Ждал Менеджер минут пять, а может, и дольше. В другой ситуации он стал бы возмущаться или спустился бы пешком. Но сейчас на его лице не было ни малейшего раздражения. Он остался невозмутимым даже тогда, когда на четвертом этаже в лифт вошла госпожа, надушенная такими крепкими духами, что в тесной кабине стало нечем дышать.

Менеджер не спеша пересек просторный холл «Большой национальной», вышел на улицу, купил сигареты в киоске на углу и, перейдя улицу, направился к бару «Шесть пальцев», находившемуся как раз напротив гостиницы. Если сесть за столик у окна и смотреть на «Большую национальную», то очень хорошо видно всех, кто входит в гостиницу и выходит из нее.

В глубь зала Менеджер не пошел, а облюбовал себе место возле широкого окна, где уже сидел какой-то человек, пил томатный сок и читал «Городскую хронику» – одну из двух вечерних газет, выходивших в городе. Другая называлась «Вечерние новости». Менеджер подвинул стул и, ни слова не говоря, сел с ним рядом.

– Принесите чего-нибудь выпить! – бросил он официанту, увлеченному разговором с двумя посетителями за соседним столиком и не обратившему на нового клиента никакого внимания.

– Что прикажете? – спросил официант, не двинувшись с места и явно раздосадованный тем, что его прервали.

– Что-нибудь выпить. Скажем, коньяк… Двойной!

Его сосед наклонился к нему и тихо сказал:

– Раз уж ты заказал двойной коньяк, то остается попросить черный карандаш, вытащить бумагу из пачки сигарет и нарисовать два небольших круга.

Менеджер расхохотался.

– Ну, здесь же не кафе «Спорт»! И вообще, не приставай ко мне!

– Какие новости? Все в порядке?

– Полный порядок!

– Ну давай, рассказывай. Я тут чуть не свихнулся, ожидая тебя. Полтора часа торчу у этого окна и все время пью томатный сок. Пожалуй, надо сделать передышку, чтобы не так часто бегать в туалет. Это плохо для дела.

– Конечно! Когда следишь, отвлекаться не положено.

Официант со стуком поставил рюмку на стол.

– Ну что у тебя, рассказывай! – настаивал сосед.

– Погоди, глотну коньяка и расскажу все по порядку. Теперь я свободен до пяти утра и могу себе даже позволить выпить. Это тебе не апельсиновый сок, который я только что пил, или твой томатный…

– Господи, да пей что душе угодно! Коньяк так коньяк. А вот мне нельзя. Служба! Знаешь, я приехал немного раньше времени: забылся и шел на ста тридцати. Я ведь тебе говорил, что уже целых полтора часа торчу в этих «Шести пальцах».

– А мы – на ста десяти. Могли, конечно, выжать и сто тридцать, если не сто сорок, но сам знаешь: сто десять определил шеф, и превышать было нельзя. На двести четырнадцатом километре мы должны были быть минута в минуту.

– А ты заметил, как я вас обогнал, сразу после того, как вы пересекли Национальную-сорок?

– Еще бы не заметить! Я еще послал тебя куда следует, когда ты нас чуть не задел. Если бы я не принял влево – всем бы крышка… Ну так вот, пока все идет как по маслу. Ну а о следователе и говорить нечего.

– Хорошо играет?

– Говорю же тебе, ас! Он с ним обращается так деликатно и нежно, будто ничего не происходит. Тому и невдомек, что это спектакль.

– Значит, все разыграно как по нотам?

– Ну да!

– Посмотрим, как будут дальше развиваться события. Ты дважды позвонишь, затем они пойдут гулять, а уж тогда и я включусь в игру.

– Ага, твой выход позже. Правда, роль у тебя без слов.

– Зато мой пистолет не будет молчать, если до этого дойдет дело.

– Короче говоря, пока работаем без сучка и задоринки. Хотя в дороге у нас была одна неожиданность. Чуть не влипли.

– А что случилось?

– Да понимаешь, я остановил машину на двести четырнадцатом и стал якобы искать поломку в двигателе. И только я объявил, что неисправен трамблер, вдруг появляется автоинспектор. На мотоцикле. Дуб! За километр видно, что дуб. «Что здесь происходит?» – спрашивает он и подозрительно смотрит на нас. Затем лезет в сумку, собираясь записать нарушение. «Трамблер подкачал», – говорю я ему. А этот дурак подходит к машине, чтоб самому проверить. Знаешь, у меня чуть сердце не выскочило из груди. Двести ударов в минуту! Я взглянул на следователя. У него тоже душа в пятках. Конечно, покажи мы ему наши желтые корочки, он бы тут же сбавил свою прыть. Но ведь это значило бы провалить всю операцию. Парень из кафе «Спорт» сразу бы смекнул, что поломки никакой нет. К счастью, в последний момент пришло спасение. По радиотелефону автоинспектора вызвали на триста пятый километр, где произошло какое-то столкновение. И он вынужден был нас покинуть.