Текст книги "Современный греческий детектив"

Автор книги: Димитрис Раванис-Рендис

Соавторы: Антонис Самаракис,Яннис Марис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

13
БЕКАС ИДЕТ ВА-БАНК

Он вышел из Дворца правосудия, так и не получив определенного ответа. За обедом он был не в духе, и жена, не удержавшись, полюбопытствовала:

– Плохие новости?

– Ничего хорошего, – только и буркнул Бекас.

Она по обыкновению допытываться не стала. Обед прошел в молчании. Затем последовал обычный ритуал чтения газет. Подавая кофе, жена заметила, что он то и дело поглядывает на часы.

– Спешишь?

– Да. К пяти мне надо быть у одного человека.

Даперголас принимал с пяти до семи.

– К пяти? Но сейчас только три.

В распоряжении Бекаса было целых два часа. Но он не мог усидеть на месте. Вышел из дома в четыре и долго бродил, борясь с нетерпением. Без четверти пять он был уже у дверей приемной. Сестра, открывшая ему дверь, не выказала особой радости при его появлении. «Видно, Даперголас ее предупредил», – подумал Бекас.

Как ни странно, в приемной он оказался один.

Вскоре врач открыл дверь, и лицо его скривилось.

– Опять вы? – ледяным тоном произнес он.

– Да.

На сей раз старый полицейский не стал изображать ягненочка. На прокурора надежда была слабая, и Бекас решил действовать сам. Эту партию он должен выиграть.

Сестра за спиной Даперголаса сверлила Бекаса колючим взглядом. Она была больше похожа на звезду Голливуда, снимающуюся в роли медсестры.

– Что вы от меня хотите? – с той же враждебностью спросил врач.

– Надо поговорить.

Теперь перед Даперголасом стоял уже не проситель-пенсионер, а полицейский при исполнении.

– Слушаю.

– Наедине, – Бекас слегка кивнул в сторону медсестры.

Сейчас или никогда! От волнения у Бекаса неприятно засосало под ложечкой.

Врач колебался. Решительный тон полицейского явно на него подействовал.

– У меня нет секретов от сестры, – выдавил он.

«Еще бы, ведь она наверняка не только сестра», – подумал Бекас и произнес с металлом в голосе:

– Мне нужно поговорить с глазу на глаз.

Бекас играл ва-банк. С Даперголасом он теперь обходился так, как в былые времена с преступниками, у которых надо было вырвать признание. А что, если врач не сробеет да и выставит его за дверь?.. В те секунды, что понадобились Даперголасу, чтобы принять решение, Бекас изо всех сил старался не выдать своего состояния.

– Прошу тебя, Мэри, оставь нас, – обратился к медсестре Даперголас.

Бекас понял, что начало положено. Теперь будет легче. Даперголас пропустил его в кабинет, а красотка медсестра вышла в приемную.

С первой победой вернулась и уверенность в себе. Многолетний опыт научил его почти сразу определять, какой из его противников «сломается», а какой нет. Даперголас «сломался», хотя и прикрывается надменностью.

– Итак…

– Прежде всего должен сообщить, что перед тем, как прийти к вам, я был у прокурора. – И, не дав собеседнику времени опомниться, добавил: – По роду своей деятельности вы не обязаны знать уголовное право и, возможно, не в курсе, что сокрытие правды от правосудия карается законом. А если по причине такого сокрытия следствие идет по неверному пути, вина, естественно, усугубляется.

У врача начала слегка подергиваться левая бровь.

– Не понимаю вас, – сказал он.

«Очень хорошо понимаешь, – подумал Бекас. – Иначе сразу бы вышвырнул меня из своего кабинета».

– Поясню. Как вам известно, Ангелос Дендринос обвиняется в убийстве жены.

– И что же?

– Но он невиновен. Его жена покончила с собой. И вы это знаете.

– Вы ошибаетесь.

– Хорошо, скажем иначе: вы знаете, что у нее для этого были причины.

Он опять предупредил ответ Даперголаса:

– Каждый частный врач обычно имеет своего рентгенолога. С кем работаете вы?

– Зачем это вам?

– Чтобы выяснить, каковы результаты последних рентгеновских снимков.

Вид у Даперголаса был побежденный. Догадки Бекаса подтвердились.

– Могу я позвонить? – спросил он.

Он поднял трубку, не дожидаясь разрешения. С трубкой в руке повернулся к врачу:

– Рак?

Тот кивнул.

– Безнадежно?

– Да.

– Когда был поставлен диагноз? Господин прокурор? – сказал он в трубку. – Говорит Бекас. Господин Даперголас спрашивает, когда ему к вам явиться? Завтра в одиннадцать? Я передам. Мое почтение. – Он повесил трубку. – Итак, когда был поставлен диагноз?

– За несколько дней до ее смерти.

– Число помните?

Врач назвал точную дату. Это произошло накануне того дня, когда Дженни Дендрину пришла к Бекасу.

– Вы ей об этом сказали?

– Она потребовала.

– Почему вы до сих пор скрывали это?

– Я не скрывал. Меня никто не спрашивал.

– Я спрашивал.

– Врач не имеет права говорить о болезнях своих пациентов случайным людям. Вы же не представитель правосудия.

– Спросят завтра в одиннадцать, – сказал Бекас уже без прежнего устрашающего выражения.

Старый полицейский был доволен. Он добился своего, и это оказалось гораздо легче, чем он предполагал.

– Могу я задать вопрос? – сказал Даперголас.

– Естественно.

– Откуда вы знаете, что Дженни Дендрину покончила с собой, а не была убита?

Бекас улыбнулся.

– А вот это моя профессиональная тайна.

Полчаса спустя прокурор Каридис выговаривал Бекасу, который, сияя, появился в его кабинете.

– Что за глупости? Ты зачем мне звонил от этого врача? Кто тебе сказал, что я хочу его видеть?

– Он придет сюда завтра в одиннадцать.

– Зачем?

– Он считает, что ты его вызвал.

– Но я, черт бы тебя побрал, его не…

– У него есть что тебе сказать, – с улыбкой перебил прокурора Бекас. – Дженни Дендрину не была убита. Она покончила с собой.

– И это он собирается мне сообщить?

– Ну, не совсем…

Прокурор рассердился.

– Ты что, шутить вздумал?

– Нет, я не шучу, – сказал Бекас. – Даперголас, конечно, не знает, что его пациентка покончила с собой, а если бы и знал – не сказал бы. Но он скажет тебе, что у Дженни Дендрину были мотивы для самоубийства. Именно об этом я тебе утром докладывал. Она была обречена.

И он поведал о том, что произошло в кабинете Даперголаса. Прокурор слушал с недоверием, но и с интересом.

– Когда я приходил к вам утром, это было только гипотезой, а теперь стало фактом.

– Но это не доказывает, что муж не мог ее убить.

– Само по себе – нет. А все факты, вместе взятые? Показания горничной, ложь самой Дженни, ее попытки представить дело не так, как было на самом деле?

– Все это послужит ценным материалом для защиты.

– Ты хочешь сказать, что после всех этих новых фактов все равно передашь дело в суд?

– А ты думал, достаточно твоих слов, чтоб я прикрыл дело?

Бекас не стал спорить. Он понимал: прокурору нелегко вот так вдруг, в несколько минут признать свою ошибку.

– Дело твое. Я сделал все, что мог. И потом…

Он произнес это «и потом» так, будто идея пришла ему в голову только что. А между тем он обдумывал ее всю дорогу, пока ехал во Дворец правосудия.

– И потом, можно при желании добыть более точное доказательство.

– Каким образом?

– Яд. Судебный врач установил, от какого яда наступила смерть?

– Разумеется.

– Откуда у Дендрину яд? Мне трудно это установить. Тебе же достаточно отдать распоряжение проверить все афинские аптеки.

– Думаешь, это легко?

– Нет, но осуществимо. – Бекас поднялся. – Мое почтение, господин прокурор.

Он знал, что победа за ним. Прокурор после первого, психологически вполне объяснимого сопротивления поразмыслит и сделает все, как надо. Недаром он встал и проводил Бекаса до самых дверей. Протягивая ему руку, он спросил:

– А где сейчас эта девчонка? В Афинах или на вилле?

Внутренне Бекас возликовал, но на лице изобразил недоумение.

– Какая девчонка?

– Ну, эта, горничная.

Да, Бекас не ошибся в Каридисе. Теперь тот, без сомнения, вытянет необходимые сведения из Даперголаса и повторно допросит горничную.

Показания горничной вместе с показаниями самого Бекаса послужат для подтверждения правдивости Дендриноса: жена действительно сама пригласила его к себе в два часа ночи. А из показаний врача станут ясны мотивы самоубийства. Пусть место, где покойная приобрела яд, пока не найдено (Бекас не сомневался, что они вскорости найдут ту аптеку), но невиновность Дендриноса все равно можно считать доказанной.

Вечерние сумерки окрасили небо над Афинами в фиолетовый цвет. Бекас бодрым шагом шел по улице Панепистимиу. Он как будто вернулся во времена своей молодости, когда раскрыл свое первое дело. «Хотели провести старого воробья? – думал он. – Не выйдет!»

Отчего же он так радуется? От сознания выполненного долга? Или оттого, что не позволил себя обмануть? Может, его упорство объяснялось не чем иным, как задетым самолюбием? Он остановился посреди тротуара.

– Нет! – произнес он вслух.

Это раньше, в молодости, он был тщеславен и мог сводить счеты. С годами же Бекас понял, что если в его профессии для чего и стоит стараться, так это для того, чтобы  с п р а в е д л и в о с т ь  п о б е д и л а,  а  з л о  б ы л о  н а к а з а н о.

«Да, старею…» – подумал он.

Давно жена не видела Бекаса в таком прекрасном настроении.

– Ты весь прямо сияешь, не иначе в лотерею выиграл.

– Не угадала!

Бекас засмеялся и вдруг звонко шлепнул ее пониже спины. Таких выходок он не позволял себе по крайней мере лет двадцать.

– Да ты с ума сошел! – ахнула женщина.

– Весна! – ответил он.

На календаре был ноябрь.

Они втроем сидели в том же тихом ресторанчике. Бекас, Макрис и Марина Розину. Бекас поднял бокал. Рецина зазолотилась в ярком свете.

– За освобождение вашего друга.

– Если бы не вы… – Голос у девушки дрогнул.

– Ну-ну, – прервал ее Бекас, – Дендринос прежде всего обязан горничной, своей памяти и вам.

Девушка непонимающе на него посмотрела.

– Не удивляйтесь. Вы сделали для него больше, чем кто бы то ни было. Это вы заставили меня усомниться…

Он уже много раз думал про это. Да, именно ее искренний взгляд, любовь, которая светилась у нее в глазах, и еще что-то необъяснимое заставили его, как он ни сопротивлялся, поверить этой девушке.

– И потом, наш друг Макрис… Ведь он первый заговорил о самоубийстве.

Марина перевела благодарный взгляд на журналиста. А тот, чтобы предупредить слова признательности, готовые сорваться у нее с губ, спросил Бекаса:

– Как думаешь, когда его выпустят?

– Прокурор говорит, что через несколько дней. Они еще артачились, пока не выяснили насчет яда. Показания аптекаря убедили их окончательно. Теперь осталось только соблюсти формальности. – Бекас повернулся к девушке. – Вы ему уже сказали?

Он добился для нее этой награды – первой сообщить заключенному радостную новость.

– Да, сегодня утром. До сих пор не могу понять, как эта женщина…

– Она боготворила самое себя. Это как болезнь, – сказал Бекас. – С детства она привыкла, что выполнялись все ее желания. Красота и миллионы, полученные в наследство, еще больше избаловали ее. А вам она завидовала, потому что вы молоды и наделены тем, чего у нее не было: добротой и способностью любить. Ее бесило не только то, что Дендринос вас любит, но и то, что вы любите его по-настоящему. А ей это было не дано. Она возненавидела вас еще до того, как узнала о своей болезни. А уж когда узнала, то в своей ненависти дошла до безумия. Но безумие это было особого рода – хладнокровное, мстительное. Она твердо решила умереть, потому что предпочитала смерть мучениям. Но мысль, что вы, здоровые, счастливые, влюбленные, будете жить после нее, приводила ее в бешенство. По-своему эта женщина была очень умна. И довольно ловко выстроила свою интригу. Ей нужен был свидетель ваших подозрительных действий, которые она сама же и спровоцировала. Причем не просто свидетель, а профессионал. И она нашла меня. Да, что ни говори, она – чудовище.

– Она очень несчастная женщина, – сказала Марина Розину и повернулась к Макрису. – Скажите, я права?

– Насчет чего?

Журналист улыбался каким-то своим мыслям и не слышал ни единого слова.

– Что с тобой? – спросил Бекас.

– Да вот, думаю.

– О чем?

– О том, что у меня есть потрясающий материал на первую полосу.

ЭПИЛОГ

– «Так возникло это невероятное дело, чуть было не окончившееся приговором невинному человеку. Однако в результате самоотверженных действий полиции и судебных органов истина восстановлена. Известная в афинских кругах госпожа Дженни Дендрину, узнав о своей ужасной, неизлечимой болезни, решила покончить с собой. Однако самоубийство она искусно замаскировала под убийство, с тем чтобы вина пала на ее супруга. Здесь налицо явный психический сдвиг, вызванный сильным душевным потрясением. Профессор-психиатр господин Логотетис, к которому обратился наш корреспондент…» – Супруга Бекаса отложила газету, еще раз взглянув на большую фотографию Дженни в центре страницы. – Красивая женщина.

– Очень, – согласился Бекас. Он по обыкновению отдыхал в кресле после обеда.

– Она не показалась мне сумасшедшей.

– Да, такие люди внешне выглядят вполне нормальными, – заметил Бекас. – Их сводят с ума эгоизм, ревность, ненависть.

– Она ненавидела мужа?

– А заодно и всех, кто останется в живых.

Госпожа Эгантия вздохнула и снова взялась за чтение. Но через некоторое время бросила газету на пол.

– Какие все-таки подлецы эти журналисты!

– Чем они тебе не угодили?

– Даже имени твоего не упомянули!

Бекас поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза.

– Полицейский на пенсии все равно что покойник. Но ты не расстраивайся. Когда помру окончательно, они непременно посвятят мне несколько строчек. Мой друг Макрис обещал лично составить некролог.

– Типун тебе на язык. – Жена постучала по столу.

«Что ж, раз она стучит по дереву, значит, помирать еще рано», – подумал Бекас и поднялся с кресла.

Антонис Самаракис
ПРОМАХ

Перевод В. Соколюка

Эленице

Я не расслышал его слов. В это время мы обгоняли огромный рефрижератор, кажется фруктовоз. Впрочем, я не уверен. Так вот, этот рефрижератор, во-первых, поднял целое облако пыли, а во-вторых, гудел так громко, что я не смог ничего услышать.

– Что ты сказал? – спросил я. – По-моему, ты что-то говорил, но за этим адским шумом не разобрать ни слова.

Менеджер покосился на меня с таким видом, словно ему было лень повторять, но все же проворчал:

– Я спрашивал, какого черта ты все время высовываешься из машины?

Я ответил не сразу. Побренчал ключами на колечке – обычно я их верчу в руках, – потом почесал за правым ухом – за правым или за левым? – и сказал с пафосом:

– Любуюсь природой!

Он охнул, словно кольнуло в почках, или укусила оса, или ему вдруг явилось привидение, или произошло что-то еще в этом роде. Искоса посмотрел на меня и улыбнулся. Не без издевки.

– Извини, – сказал я. – Кто бы мог подумать, что тебя это раздражает? Неужели тебя совсем не волнует природа? Нет? Удивительно! Такой прекрасный идиллический пейзаж! Настоящий оазис среди тех серых, унылых промышленных районов, что мы проезжали!

Он опять как-то странно глянул на меня, но ни слова не вымолвил. Язвительная улыбка не сходила с его лица.

– Вы только посмотрите на него – даже разговаривать не хочет! Да оглянись ты вокруг! – сказал я, расхрабрившись. – Посмотри, что за красота! Эти невысокие холмы, словно высеченные из камня рукой великого мастера! А высокие стройные деревья – они как будто приветствуют нас, выстроившись вдоль дороги. Вон серебристой лентой вьется река и птицы удивляют фигурами высшего пилотажа. А всевозможные полевые цветы – любо посмотреть – наполняют воздух волшебным ароматом.

Менеджер опять охнул, словно кольнуло в почках, или укусила оса, или еще что-нибудь в этом роде.

– Знаешь, кто ты? – крикнул я ему. – Ты ненормальный! Бьюсь об заклад, у тебя комплекс неполноценности.

Менеджер посмотрел на меня, явно обеспокоенный.

– Думаешь, это комплекс? – пробормотал он, словно обращаясь к самому себе.

– Еще бы! Смотри, что мы имеем в данной конкретной ситуации: природа раскрывает нам свои щедрые объятия, буйствует красками и ароматами, а тебе, грубо говоря, плевать. Чудесный пейзаж для тебя просто не существует. Ты вроде и не замечаешь веселых, словно игрушечных фермерских домиков под красной черепицей, с зелеными и желтыми ставнями. Неужто тебя не радуют играющие дети, не забавляют цыплята, визжащие поросята и прочая живность?

– Цыплята, поросята и прочая живность, – повторил он, словно школьник, зубрящий урок.

– Да разуй же ты глаза! – Мне так хотелось задеть Менеджера за живое. – Пусть твое сердце наполнится золотистыми лучами, которыми подсвечен горизонт…

– Довольно! – прервал он меня. – Я действительно слепец. Сам не понимаю, как я не замечал этой красоты. Ведь она проникает прямо в душу.

Он сдвинул кепку на затылок.

– Уф! Наконец-то! – удовлетворенно вздохнул я. – Лучше поздно, чем никогда.

– Вон там, справа… домик с желтыми ставнями и ма-а-ленькими балкончиками. – Менеджер показал рукой. – Первый… второй балкон справа… Я вижу там очень симпатичные красные…

– …розы?

– Трусики.

– И тебе не стыдно?!

– Почему это мне должно быть стыдно? – искренне удивился он. – Я же хорошо вижу! Честное слово, у этой толстушки, которая моет оконные стекла, красные трусики.

– Постыдился бы!

– Да еще с кружевами…

Продолжать разговор не имело смысла. К тому же нервы напряжены до предела и голову как будто тисками сдавило. Чтобы хоть немного освежиться, я высунул голову из машины и плюнул. Ветер с готовностью вернул мне плевок обратно. Прямо в правый глаз…

После нашего диалога с Менеджером примерно на четверть часа, а может, и дольше наступило молчание…

Вдруг я заметил, что Менеджер ведет машину одной рукой, а другой шарит в карманах. Какого дьявола он так долго копается?! Ну хорошо, пейзаж его не привлек. Но это ж не шутка – вести машину одной рукой по Национальной автостраде № 37, в 9.20 утра, в час пик, а другой рыться в карманах, когда – ого! – стрелка спидометра застыла на ста десяти.

Наконец из кармана пиджака или жилета – жилет у него по последней моде, в черно-желтую клетку, мне бы такой – Менеджер извлек пачку жевательной резинки.

– Вот она! – обрадованно воскликнул он. – Когда еду в командировку, непременно кладу в карман несколько пачек. Хорошо утоляет жажду. Правда, забываю, куда положил! Карманов у меня до черта, потому приходится иногда себя обыскивать…

Положив жвачку в рот, Менеджер протянул две пластинки парню.

– Это вам на двоих.

– Спасибо! – ответил парень, взяв резинку. – Нестерпимо хочется пить!

Одну пластинку парень оставил себе, а другую дал мне. Честно говоря, мне не очень хотелось пить, точнее, совсем не хотелось. Но жвачку я взял. Почему не взять, раз предлагают?

Нельзя сказать, что нам было очень удобно втроем на переднем сиденье, но, в общем, ничего, терпимо. Часа два назад, в семь утра, когда мы собирались в путь, Менеджер предложил всем троим сесть на переднее сиденье.

– Так будет лучше! За разговорами и не заметим, как приедем.

Никто не возразил. Уселись вплотную друг к другу. А на заднее сиденье сложили чемоданы.

– Знаете, – воскликнул вдруг Менеджер, на секунду перестав энергично работать челюстями, – мы не только успеваем на паром, но будем в порту за пятнадцать – двадцать минут до отправления! Это не машина, а конфетка!

– Не только машина, но и водитель, – заметил парень и подмигнул мне.

– Он что, тоже конфетка?

– Конфетка не конфетка, но водитель классный.

– Не то слово. Менеджер просто ас.

– С какой стати вы принялись меня обсуждать? – спросил, улыбаясь, Менеджер. – Насмехаетесь, что ли? Впрочем, комплименты я всегда слушаю с большим удовольствием!

Я хотел что-то добавить, но промолчал. У меня опять схватило живот, и говорить сразу расхотелось.

Впервые я почувствовал эту непонятную боль в среду, на прошлой неделе. Сидел вечером в кабинете, не то писал, не то звонил – да, кажется, кому-то звонил, – как вдруг ни с того ни с сего больно резануло в животе.

Впрочем, это даже нельзя было назвать болью. Такое ощущение, будто желудок сильно сдавили. Это длилось всего несколько секунд, потом внезапно отпустило. Как рукой сняло…

С тех пор спазмы возвращались по нескольку раз в день. В кабинете, дома, на улице. И всегда неожиданно.

За тридцать пять лет желудок беспокоил меня впервые. Любопытно, что жена испугалась больше, чем я. Теперь не дает мне покоя – настаивает, чтобы я, не откладывая, пошел к врачу. Чего греха таить, я тоже струхнул. Но где взять время и желание ходить по врачам? Работы в последние дни было хоть отбавляй. Да честно говоря, дело и не в работе. Просто я тяжел на подъем.

При первой же возможности надо будет пойти… Хотя бы затем, чтобы успокоить себя. Есть у меня на примете хороший терапевт. Его настоятельно рекомендовал один мой коллега. Это у меня, видимо, нервное. Даже наверняка. Работа изнурительная, беспокойная. К тому же я постоянно пью кофе и много курю…

– Скоро перекресток! – рявкнул Менеджер, будто скомандовал: «Руки вверх!»

– Не может быть! – удивился я. – Неужели уже подъезжаем к перекрестку?

– А ты думал! Когда идешь на ста десяти, расстояния сокращаются мгновенно, можно сказать – просто исчезают. Минут через десять будем на пересечении с Национальной-сорок. С тридцать седьмой свернем на сороковую – и прямехонько в порт, на паром!

– Красота! Итак, пока все идет как по маслу.

Менеджер умолк, потому что движение становилось все оживленнее. Нужно было смотреть в оба.

– А что это у тебя за шрам под ухом? – спросил я парня. – Я только сейчас заметил.

– Старая история! – ответил он, старательно жуя резинку, которую дал Менеджер. – Стрептококк.

– Да ну!

– Обнаружили, когда мне было шестнадцать. Надо же, пятнадцать лет прошло!.. Вот здесь, под правым ухом, был большой фурункул, и мне сделали глубокий надрез, чтоб удалить гной. После операции остался шрам.

– В общем-то, почти не заметно. Если уж только очень хорошо присматриваться. А физиотерапией его можно совсем ликвидировать. Говорят, это несложно.

– Я тоже слышал.

– Чего же не лечишь? Боишься?

Парень засмеялся.

– Все как-то недосуг. Но теперь, раз вы ему уделили столько внимания, обязательно залечу. Вот вернемся из столицы, сразу этим займусь.

У перекрестка произошла непредвиденная остановка.

Там случилась авария. Автобус налетел не то на грузовик, не то на другой автобус. Понять, что к чему, было трудно. Впрочем, это и не имело особого значения. Значение имело только то, что наша машина, как и множество других, оказалась в заторе.

– Ну и дела! – вздохнул Менеджер, тормозя. – Надолго застряли – ясно как день. Из-за нас паром держать не станут. В одиннадцать десять, ровно в одиннадцать десять, он отчалит, а там хоть потоп!

Я вышел из машины и направился в поле. Обернувшись, предупредил их:

– Я сейчас! На две минуты.

– К забору! – крикнул мне вслед Менеджер. – Ну, чего уставился? Говорю, иди к забору, там тебя даже в бинокль не увидят.

– Не волнуйся! – ответил я. – Я не затем, о чем ты думаешь.

И пошел к лужайке с полевыми цветами, которую приметил издали. Быстро собрал небольшой букет симпатичных цветочков – не знаю, как они называются.

Вернувшись, я стал аккуратно пристраивать цветы к зеркальцу над ветровым стеклом. Парень охотно помогал мне. Менеджер бросал на нас косые иронические взгляды.

– Жвачка к зубу прилипла, – пожаловался парень. – Меня один зуб, вот здесь, справа, предпоследний сверху, давно беспокоит. Если попадет вода, особенно холодная, или пища – на стенку лезу.

– Так чего же ты ждешь? – спросил я. – Лечить надо! Может, пора уже коронку ставить. На, возьми цветок в благодарность за помощь. Можешь вставить в петлицу.

Парень обрадовался, словно ему преподнесли ценный подарок. Продел синий цветок в петлицу пиджака и даже посмотрелся в зеркальце.

– Вот это да! – сказал он, любуясь собой. – Настоящий франт! С цветком в петлице и соответствующим выражением на лице.

К счастью, пробка быстро рассосалась. Менеджер нажал на газ, и скоро мы уже опять мчались со скоростью сто десять.

– Наконец-то! Отлепил жвачку! – радостно сообщил парень.

Потом откинулся на сиденье, вытянул вперед правую ногу и прищурился. Почти сразу же согнул ее и вытянул левую. А я то и дело высовывался из машины – любовался проплывающим мимо пейзажем и одновременно фиксировал каждое движение парня. Если мне вдруг что-то покажется подозрительным, то во внутреннем левом кармане у меня пистолет.

Два маленьких круга. Один возле другого. Тот, который справа, немного больше. Круги не совсем правильные, похожи на эллипсы.

Горло неприятно сдавило, и он ослабил галстук. Потом хотел наклониться – завязать шнурок на правом ботинке. Только сейчас он заметил, что шнурок развязался и волочится по полу, как дождевой червь. Но так и не наклонился, а, взяв свой рисунок, стал внимательно его рассматривать, то на расстоянии, то поднося близко к глазам. Прекрасно! Нервно водя карандашом, он изобразил именно то, что хотел. Два маленьких круга. Один возле другого. Тот, который справа, немного больше. Круги не совсем правильные, похожи на эллипсы…

Бумаги под рукой не оказалось, пришлось вытащить из пачки сигарет кусочек папиросной. Парень положил рисунок рядом с пепельницей. Дешевая рекламная пепельница с вмятинами – кажется, реклама авиационной компании. Он точно не запомнил.

Десять минут назад он зашел в кафе «Спорт» и сразу направился в глубь просторного полупустого зала.

Все столики, кроме двух-трех, были свободны. Он выбрал один у стены, рядом с большим прямоугольным зеркалом в золоченой раме, облупившейся и почерневшей от времени. Над зеркалом два безобразных ангела грубой работы, такие толстые, будто их постоянно перекармливали, да еще и заставляли принимать витамин Б-12. Ангелы самозабвенно трубили в трубы. Какая-то метафизика… Парень повернул стул спинкой к зеркалу, чтобы ангелы не маячили все время перед глазами и не раздражали его.

Выбранное им место имело еще один недостаток: рядом находился туалет. Несмотря на объявление, написанное на розовом картоне и приколотое кнопкой к двери:

ПОСЛЕ ПОЛЬЗОВАНИЯ ТУАЛЕТОМ

НЕ ЗАБУДЬТЕ ЗАКРЫТЬ ДВЕРЬ!

ДИРЕКЦИЯ —

дверь все время была или полуоткрыта, или распахнута настежь. И оттуда воняло. Не очень, но воняло…

Он хотел было встать и перейти за другой столик. Но поленился. Впрочем, он не собирался засиживаться. 6.11 показывали в кафе «Спорт» стрелки часов с допотопным маятником и запыленным стеклом, густо покрытым какими-то странными точечками – скорее всего, от мух. 6.13 показывали его собственные часы. В семь они договорились встретиться на почтамте, у окошка «Международная заказная корреспонденция».

От кафе «Спорт» до почтамта пять минут ходьбы. Но он выйдет раньше – надо быть на месте встречи первым. Лучше не опаздывать, а то она будет волноваться – нетерпеливо постукивать каблучками по мраморному полу зала или кусать ногти. Совсем одна в этой разношерстной толпе… Идти к почтамту нужно переулками, а потом через площадь, где в этот час слоняются всякие типы, которые так и липнут к одиноким женщинам…

– Двойной коньяк! И черный карандаш, – бросил парень официанту, сразу же подскочившему к столику.

Тучный официант, даже не почесав за ухом, как это делает – или, во всяком случае, может сделать – озадаченный человек, посмотрел исподлобья и сказал:

– Карандаш? Да еще черный? – По тону можно было ожидать продолжения: «Нет, господин, карандаши мы не подаем!»

Однако официант ничего подобного не сказал. Порывшись в карманах, он достал черный карандаш с полустертым обгрызенным кончиком.

– Не смотрите на него так, – успокаивающе сказал официант. – Он вам отлично послужит. А если послюнить, так и подавно.

У парня была авторучка в правом внутреннем кармане пиджака. Но он не хотел рисовать чернилами. Чернила нейтральны, невыразительны. Авторучкой он не сможет передать то, что задумал. Карандаш теплее, сердечнее.

Официант принял заказ – и как в воду канул. Видимо, двойного коньяка придется ждать долго.

Парень окинул взглядом кафе. Увидел других официантов. Хлопнул в ладоши. Из глубины зала, откуда-то справа, послышалось «одну минутку» или что-то в этом роде.

Как хорошо, что рисунок получился сразу! Как тогда, в детстве, когда он рисовал цветными карандашами кораблики, деревья, птиц…

Но он давно не ребенок. И на рисунке его не кораблики. Не птицы. Не дерево.

Наконец официант появился. Правда, в противоположном конце зала. Он увидел, как тот не спеша приближается с подносом, заставленным бутылками, чашками с кофе и другой посудой.

Парень схватил пепельницу, ту, дешевую, алюминиевую, с вмятинами, и поспешно прикрыл рисунок. Но тут же, передумав, отставил пепельницу в сторону. Если даже официант или кто-нибудь другой и заметят эти два маленьких круга, так разве смогут догадаться, что они обозначают?

Глотнув коньяка, он ощутил во рту такой же привкус, как от ее поцелуя у себя в комнате.

Он ждал ее к трем часам. В три она и пришла. Не успела прикрыть дверь, как он схватил ее, прижал к себе, и губы их слились в долгом поцелуе.

– Какой странный у тебя поцелуй! Впервые ощущаю такое, – сказал он девушке. – Очень странный привкус.

– Разве? – сказала она и смутилась. – Ну и как он тебе, нравится, этот привкус?

– Ммм… Очень пикантный!

И опять поцеловал девушку. Она выскользнула из его объятий и подошла к зеркалу поправить прическу.

– Да будет тебе известно, я прямо от зубного врача. Ходила пломбировать зуб… Вот, любимый, откуда этот пикантный привкус.

Такое объяснение немного обескуражило его, впрочем ненадолго, потому что через минуту они были уже в постели. Девушка посопротивлялась для виду; он, не обращая на это внимания, раздел ее… Вскоре они скатились на пол, и прохлада паркета вовсе не погасила страсти, скорее наоборот.

Парень даже не заметил, как тот прошел мимо его столика. Не заметил, но почувствовал. И весьма болезненно. Потому что, проходя мимо, незнакомец наступил ему на ногу, на правую: ее парень чуть выставил в проход между столиками.

– Господин, вы наступили мне на ногу! – возмущенно воскликнул парень.

Незнакомец остановился и растерянно посмотрел на него.

– Я? – смущенно переспросил он.

– Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там…

– Извините, – перебил господин. – Вы знаете, у меня близорукость, минус три. А в последнее время стал видеть еще хуже. Боюсь, уже минус четыре или пять.

– Ну ладно! Что делать, раз у вас близорукость, – проворчал парень, явно не желая продолжать разговор. Он боялся той пустой болтовни, которая и в маленьких, и в больших кафе начинается с пустяка и которой нет конца и краю.

– Можно я погашу сигарету в вашей пепельнице? – робко спросил близорукий господин.

Парень недовольно посмотрел на него.

– Гасите, жалко, что ли!

Как только незнакомец удалился, он снова взял рисунок, посмотрел на него издали, потом поднес к лицу и… укусил. Укусил тот меньший круг, что слева.

Какая-то неодолимая сила толкнула его повторить то, что он сделал совсем недавно у себя в комнате. Когда они боролись на паркете, он вдруг неожиданно для себя укусил ее грудь. Левую, которая поменьше.

Пропитанная табаком бумага горчила. Он достал носовой платок и сплюнул.