Текст книги "Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП)"

Автор книги: Диана Гэблдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Глава 25
Сна моего покой

Поздно ночью мы в молчаливом согласии занимались любовью, стремясь найти убежище и утешение друг в друге. Одни в нашей спальне за плотно закрытыми ставнями, защищающими нас от голосов во дворе – бедный Роджер все еще пел по требованию народа – мы могли на время забыть о трудностях и проблемах дня.

Потом он крепко держал меня, уткнувшись лицом в мои волосы и цепляясь за меня, как за талисман.

– Все будет хорошо, – сказала я и погладила его влажные волосы, потом стала сильно мять ему плечи возле шеи, где мускулы были тверды, как дерево.

– Да, я знаю.

Он некоторое лежал неподвижно, позволив моим пальцам работать, пока напряжение в его шее и плечах не ослабло, и его обмякшее тело на мне не стало тяжелым. Он почувствовал, что я стала задыхаться под ним, и скатился в сторону.

Его живот громко заурчал, и мы рассмеялись.

– Не было времени поесть? – спросила я.

– Я не могу есть перед этим, – ответил он. – У меня начинаются колики. А после не было времени. Здесь есть чем-нибудь перекусить?

– Нет, – сказала я с сожалением. – У меня было несколько яблок, но маленькие Чизхолмы их съели. Мне жаль, я должна была подумать об этом.

Я действительно знала, что он почти никогда не ел перед… перед сражением, конфронтацией или перед любой социально напряженной ситуацией, но не подумала, что со всеми этими людьми, желающими «сказать только несколько слов, сэр», у него не будет шанса поесть потом.

– У тебя было много других дел, сассенах, – ответил он просто. – Не беспокойся, я дотерплю до завтрака.

– Ты уверен? – я вытащила ногу из-под одеяла, собираясь встать. – Еды осталось много, и если ты не хочешь спуститься, я могу пойти и…

Он остановил меня, взяв за руку, и решительно потянул назад под одеяло, тесно прижав к своему телу и обхватив руками, чтобы быть уверенным, что я останусь на месте.

– Нет, – сказал он твердо. – Это может быть последняя ночь в ближайшие несколько недель, которую я смогу провести в постели, и я хочу провести ее с тобой.

– Хорошо, – я послушно прижалась к нему и расслабилась, поскольку тоже была рада остаться. Я понимала, что никто не войдет в нашу спальню, если не будет срочной необходимости, но стоит нам только появиться внизу, как люди бросятся с вопросами, советами и просьбами… много лучше остаться здесь наедине в тихой мирной обстановке.

Я погасила свечу. Огонь в камине догорал, и я мельком подумала, что нужно встать и добавить в него дрова, но отказалась от этой мысли. Пусть прогорит до тлеющих угольков, все равно мы уезжаем на рассвете.

Несмотря на усталость и предстоящее тяжелое путешествие, я с нетерпением ожидала его. Помимо новизны и возможности приключений, меня привлекала восхитительная перспектива сбежать от прачечной, готовки пищи и женской войны. Однако Джейми был прав, сегодняшняя ночь последняя, которую мы можем провести в комфорте и уединении.

Я потянулась, наслаждаясь мягкими объятиями перины и гладкими чистыми простынями со слабым ароматом розмарина и бузины. Кстати, я упаковала постельные принадлежности?

Голос Роджера доносился сквозь ставни, все еще сильный, но с заметной хрипотцой от усталости.

– Дрозду лучше пойти в постель, – сказал Джейми с некоторым неодобрением, – если он хочет проститься с женой должным образом.

– Боже, Бри и Джемми легли спать несколько часов назад! – сказала я.

– Ребенок, возможно, но девушка еще там. Я слышал ее голос только что.

– Да? – я прислушалась, но не разобрала ничего, кроме шума аплодисментов; Роджер только что закончил песню. – Думаю, она хочет быть рядом с ним, как можно дольше. Эти мужчины к утру останутся без сил, не говоря о том, что будут болеть с похмелья.

– Пока они смогут сидеть на лошадях, я не стану возражать, если они время от времени будут бегать в кусты, – уверил меня Джейми.

Я немного сползла вниз, укрывая плечи одеялом. Я слышала глубокий голос Роджера, который со смехом, но твердо отказывался петь дальше. Постепенно шум во дворе затих, хотя я могла слышать стук и грохот, когда подняли и трясли бочонок с пивом, выжимая из него последние капли. Потом приглушенный стук, когда бочонок поставили на землю.

В доме тоже раздавались звуки: плач проснувшегося ребенка, шаги на кухне, сонное хныканье малышей, потревоженных вернувшимися мужчинами, сердитый голос женщины.

У меня болели плечи и шея, и мои ноги гудели от длительной прогулки к ручью с Джемми на руках. Однако я не могла уснуть, не могла поставить заслон внешним шумам, как ставни перекрыли вид во двор.

– Ты можешь вспомнить все, что делал сегодня?

Это была наша маленькая игра, в которую мы иногда играли по вечерам. Каждый пытался вспомнить в мельчайших подробностях все, что было сделано, услышано, съедено в этот день от подъема до отбоя. Это был своеобразный дневник; пытаясь вспомнить, мы как бы очищали разум от событий дня, и нам было просто интересно то, что произошло с другим. Я любила слушать ежедневные отчеты Джейми, как обыденные, так и волнующие, но сегодня он был не в настроении.

– Я не могу вспомнить ничего, что произошло до того, как мы закрыли дверь в спальню, – сказал он, слегка сжимая мои ягодицы. – После этого, я думаю, могу вспомнить деталь или две.

– Это еще свежо в моей памяти, – уверила я его и погладила его ступни пальцами ног.

Мы перестали разговаривать и устраивались удобнее, готовясь ко сну; звуки внизу начали сменяться разнообразными храпами. Я пыталась уснуть, но, несмотря на позднее время и усталость, мой мозг отказывался отключаться. Фрагменты дня мелькали перед моими закрытыми глазами: миссис Баг с щеткой, грязные башмаки Герхарда Мюллера, обобранные кисти винограда, белесые ленточки квашеной капусты, круглые половинки розовой попки Джемми, десятки юных Чизхолмов, носящихся, как берсерки… Я попыталась привести свои мысли в порядок, обратившись к списку моих приготовлений к отъезду.

Однако это оказалось еще хуже; через несколько секунд сон полностью покинул меня, когда я вообразила, что мой хирургический кабинет разрушен, Брианна, Марсали или дети подхватили ужасную инфекцию, а миссис Баг явилась зачинщицей кровавого бунта в Ридже.

Я повернулась на бок, глядя на Джейми. Он, как обычно, лежал на спине, сложив руки на животе, как скульптура на саркофаге, с чистым и строгим профилем, освещенным светом от гаснущего огня в камине. Его глаза были закрыты, но на лице сохранялось немного хмурое выражение, и его губы время от времени подергивались, как если бы он спорил сам с собой.

– Ты так громко думаешь, что я могу тебя слышать, – сказала я. – Или ты считаешь овец?

Его глаза тотчас открылись, и он обернулся ко мне с грустной улыбкой.

– Я считал свиней, – сообщил он. – Пытался, по крайней мере. Только я замечал уголком глаза белую тварь, как она начинала скакать туда и сюда, насмехаясь надо мной.

Я рассмеялась и подкатилась к нему ближе. Прижавшись лбом к его плечу, я глубоко вздохнула.

– Мы действительно должны уснуть, Джейми. Я чувствую себя так, словно кости мои расплавились, а ты встал гораздо раньше меня.

– Ммм.

Он обнял меня, притягивая ближе.

– Этот крест… от него дом не загорится, да? – спросила я через некоторое время.

– Нет, – он казался немного сонным. – Он уже давно прогорел.

Огонь в камине догорел, оставив кучку пылающих углей. Я повернулась и лежала, глядя на них в попытке очистить свой мозг от мыслей.

– Когда Фрэнк и я поженились, – сказала я, – мы пошли к священнику, чтобы получить от него советы и рекомендации. Он посоветовал нам начинать нашу семейную жизнь с того, чтобы каждую ночь брать с собой в постель четки. Фрэнк на это сказал, что не понял: это способ помочь нам уснуть или санкционированный церковью способ регулирования рождаемости.

Грудь Джейми тряслась от тихого смеха за моей спиной.

– Ну, что ж, мы могли бы попробовать, если тебе хочется, сассенах, – сказал он. – Только количество «Аве Марий» будешь считать ты. Ты лежишь на моей левой руке.

Я немного сместилась, позволив ему вытащить руку из-под моего бедра.

– Нет, не «Аве Мария», – сказала я. – Может быть, другая молитва. Ты знаешь какую-нибудь молитву, чтобы помочь уснуть?

– Да, много, – ответил он, медленно сгибая и разгибая пальцы, чтобы восстановить в них кровообращение. В полумраке комнаты эти медленные движения напомнили мне, как он выманивал форель из-под камней. – Сейчас вспомню.

Дом совсем затих, слышалось только поскрипывание ветвей от ветра.

– Вот одна, – сказал Джейми, наконец. – Я почти забыл ее. Отец научил меня ей незадолго до своей смерти. Он сказал, что когда-нибудь она мне пригодится.

Он устроился удобнее, положив голову так, чтобы подбородком упереться в мое плечо, и начал говорить тихим теплым голосом мне в ухо.

 
– Благослови для меня, о, Боже, луну, которая надо мной,
Благослови для меня, о, Боже, землю, которая подо мной,
Благослови для меня, о, Боже, мою жену и детей моих,
И благослови меня, о, Боже, чтоб заботиться мог о них.
 

Он начал, немного смущаясь и останавливаясь время от времени в поисках слов, но потом неловкость оставила его. Теперь он говорил мягко и уверенно, и больше не мне, хотя его теплая рука лежала у меня на талии.

 
– Благослови, о, Боже, мой скот – отраду для глаз,
Благослови, о, Боже, мой дом – надежду для нас,
Благослови, о, Боже, мой разум и замыслы мои,
Благослови их щедрой рукой, ибо Бог жизни ты.
 

Его рука погладила мое бедро, потом поднялась выше, чтобы погладить мои волосы.

 
– Благослови, о, Боже, мою подругу в постели любви,
Благослови, о, Боже, искусность моей руки,
Благослови, о, Боже, защиты моей мощь,
И даруй мне, о, Боже, сна моего покой.
Благослови, о, Боже, защиты моей мощь,
И даруй мне, о, Боже, сна моего покой. [107]107
  Из книги «Кармина Гаделика», собрание молитв, гимнов, заклинаний, благословений, собранных А. Кармайклом в 19 в.


[Закрыть]
 

Его рука неподвижно лежала под моим подбородком, я обхватила ее и глубоко вздохнула.

– Мне нравится эта молитва. Особенно «сна моего покой». Когда Бри была маленькой, мы укладывали ее спать с такой молитвой: «Пусть архангел Михаил будет справа от меня, Гавриил слева от меня, Уриэль позади меня, Рафаил передо мной, а над моей головой пусть будет Бог».

Он не ответил, но сжал мои пальцы в ответ. Тлеющая головня в камине развалилась со слабым шипением и искрами, на мгновение осветившими комнату.

Позже я проснулась, почувствовав, что он выскользнул из-под одеяла.

– Что? – произнесла я сонно.

– Ничего, – прошептал он. – Спи, nighean donn. [108]108
  Женщина с каштановыми волосами (гэльск.)


[Закрыть]Я проснусь рядом с тобой.

«Фрейзерс-Ридж, 1 декабря 1770 г.

Джеймс Фрейзер, эсквайр, лорду Грэю.

Плантация „Гора Джошуа“

Милорд,

я пишу в надежде, что с вашим имением и всеми его жителями все хорошо. Мое особое приветствие вашему сыну.

Все хорошо в моем доме, а также в Речном потоке, насколько мне известно. Бракосочетания моей дочери и моей тети, о которых я писал вам, неожиданно столкнулось с препятствием (в особенности с препятствием по имени Рэндалл Лилливайт, имя которого я упоминаю, если вам придется встретиться с ним), но моих внуков, к счастью, мне удалось крестить, и в то время как свадьба моей тети была отложена, союз между моей дочерью и мистером МакКензи был любезно скреплен преподобным мистером Колдуэллом, достойным джентльменом, хотя и пресвитерианином.

Юный Джеремия Александер Иэн Фрейзер МакКензи (имя Иэн – это шотландская форма имени Джон и дано дочерью, как в честь своего друга, так и в честь кузена) перенес и крещение, и поездку домой очень хорошо. Его мать сказала мне, написать вам, что у вашего тезки уже четыре зуба, которые представляют большую опасность для ничего подозревающих душ, очарованных его внешней невинностью. Ребенок кусается, как крокодил.

Наше население в последнее время значительно увеличилось, примерно на двадцать семей с моего последнего письма. Бог вознаградил наши усилия этим летом, благословив нас обильным зерном, сеном и скотиной. Где-то около сорока кабанов бегают в моем лесу, две коровы принесли телят, и я купил нового коня. Характер у этого животного, как у черта, но дыхание сильное.

Такие мои хорошие новости.

Перехожу к плохим. Меня сделали полковником милиции с приказом собрать к середине месяца так много мужчин, сколько смогу, на службу губернатору и участвовать с ними в подавлении местных волнений.

Вы, возможно, слышали во время последнего посещения Северной Каролины о группах мужчин, которые называют себя регуляторами, или не слышали, будучи заняты другими делами (моя жена рада услышать о вашем хорошем здравии и отправляет вам лекарство с инструкцией по его применению, если вас все еще мучают головные боли).

Эти регуляторы – не больше чем недисциплинированная толпа, не такая организованная, как мятежники, которые, как мы слышали, повесили куклу губернатора Ричардсона в Бостоне. Я не говорю, что для их жалоб нет оснований, однако способы их выражения вряд ли приведут к положительным откликам со стороны короны, скорее спровоцируют дальнейшее обострение с обеих сторон, которое может закончиться кровопролитием.

В Хиллсборо была серьезная вспышка насилия 24 сентября, в которой была разрушена частная собственность, и были избиты – частично справедливо, частично нет – чиновники короны. Один человек, судья, был ранен, многие регуляторы были арестованы. С тех пор мы слышали от них не больше, чем тихий ропот. Зима глушит недовольство, которое тлеет возле очагов в домах и кабаках, но которое освободится вместе с весной, как плохой дух выходит из дома при весеннем проветривании, загрязняя воздух.

Трайон – умный человек, но не фермер. Если бы он был, то не стал бы затевать войну зимой. Однако может статься так, что он надеется продемонстрировать силу сейчас, чтобы запугать негодяев и устранить необходимость в ней позже. Он солдат.

Эти события привели меня к истинной причине моего письма. Я не ожидаю никаких плохих последствий в этом предприятии, но вы солдат так же, как и я. Вы знаете непредсказуемость зла, и какая катастрофа может произойти из самого тривиального повода.

Никто не знает, когда наступит его конец, кроме того, что он наступит. И потому я предпринял некоторые шаги, чтобы обеспечить благосостояние моей семьи.

Я перечисляю их здесь, чтобы вы знали всех: Клэр Фрейзер, моя любимая жена, моя дочь Брианна и ее муж Роджер МакКензи, и их ребенок Джеремия МакКензи. Также моя дочь Марсали и ее муж Фергюс Фрейзер (он мой приемный сын), их двое детей Герман и Джоан. Маленькая Джоан названа в честь сестры Марсали, Джоан МакКензи, которая сейчас пребывает в Шотландии. У меня нет времени, чтобы ознакомить вас с создавшейся ситуацией, но я серьезно намерен рассматривать эту молодую женщину, как мою дочь, и считаю себя обязанным обеспечить ее, а также ее мать, некую Лаогеру МакКензи.

Я прошу вас ради нашей долгой дружбы и ради вашего отношения к моей жене и дочери, если неудача постигнет меня в этом предприятии, сделать все, что сможете, чтобы обеспечить их безопасность.

Я отбываю на рассвете следующего дня, до которого совсем недалеко.

Ваш покорный слуга,

Джеймс Александер Малкольм МакКензи Фрейзер.

P.S. Мое спасибо за сведения, которые вы раздобыли в ответ на мой вопрос относительно Стивена Боннета. Я глубоко ценю ваш совет, которым вы сопроводили письмо. Однако, как вы справедливо подозреваете, я непоколебим в своем намерении.

P.P.S. Копии моего завещания и бумаги, касающиеся моей собственности и дел здесь и в Шотландии, будут у Фаркарда Кэмпбелла из Гриноукс, что возле Кросс-крика».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Тревоги и дороги

Глава 26
Милиция выступает

Погода нам благоприятствовала – холодная, но ясная. Вместе с Мюллерами и мужчинами с ближайших ферм из Фрейзерс-Риджа выступили почти сорок мужчин и я.

Фергюс, не будучи на службе в милиции, шел вместе с нами, чтобы помочь по пути собрать мужчин; он, как никто другой, был знаком с соседними фермами и поселениями. Когда мы подошли к линии соглашения, и значит, к самому удаленному пункту нашего вояжа по набору рекрутов, у нас собралась вполне приличная компания по количеству, если не по опыту. Некоторые мужчины когда-то воевали – даже если не были опытными солдатами – или в Шотландии, или в войнах с французами, или с индейцами. Многие нет, и каждый вечер Джейми муштровал их, проводя военные упражнения, хотя и самого неортодоксального вида.

– У нас нет времени тренировать их должным образом, – сказал он Роджеру возле первого вечернего костра. – Требуются недели, чтобы выучить мужчин так, чтобы они не побежали под огнем.

Роджер просто кивнул в ответ, хотя я увидела, как слабый отблеск беспокойства мелькнул на его лице. Я предположила, что у него были определенные сомнения относительно собственной нехватки опыта и того, как он сам будет действовать под огнем. В свое время я знала много молодых солдат.

Я стояла на коленях возле огня, жаря кукурузные лепешки на сковородке с ручкой. Я подняла взгляд на Джейми и увидела, что он смотрит на меня с еле заметной улыбкой в уголках рта. Он тоже знал молодых солдат; он сам когда-то был им. Он кашлянул и нагнулся, вороша угли палкой в поисках перепелов, которых я запекала там, обмазав глиной.

– Это естественная вещь бежать от опасности. Задача муштры приучить их к голосу офицера так, чтобы они могли распознать его за ревом орудия и повиновались ему, не думая об опасности.

– Похоже на то, как дрессируют лошадей не бояться шума, – прервал его Роджер сардоническим тоном.

– Да, так, – очень серьезно согласился Джейми. – Разница лишь в том, что вы должны заставить лошадь признать ваше право командовать, а офицеру нужно только быть громче.

Роджер засмеялся, и Джейми продолжил с полуулыбкой.

– Когда я пошел служить солдатом во Франции, я маршировал взад и вперед и сносил пару башмаков до дыр, прежде чем мне дали порох для ружья. Я так уставал за день муштры, что выстрели пушка возле моего лежака, я бы и ухом не повел.

Он покачал головой, и полуулыбка исчезла с его лица.

– Но у нас нет для этого времени. Половина наших мужчин имеет понятие о военной службе, будем надеяться, что они выстоят, когда дело дойдет до драки, и поддержат смелость в других.

Он поглядел мимо огня и махнул в сторону далеких гор.

– Это не похоже на поле сражения, не так ли? Я не могу сказать, где оно произойдет – если вообще произойдет – но думаю нужно планировать его так, чтобы было укрытие. Мы научим их драться, как горцы, собираться и рассеиваться по моему слову, а между тем делать то, что могут. Только половина мужчин были когда-то солдатами, но все они умеют охотиться.

Он указал подбородком на новичков; почти все они уже имели добычу в своих седельных мешках. Братья Линдсей настреляли перепелов, которых мы сейчас ели.

Роджер кивнул головой и наклонился, откапывая почерневший глиняный шар палкой и держа голову опущенной. Почти все. Он ходил стрелять каждый день, начиная с нашего возвращения в Ридж, и не убил даже опоссума. Джейми, который один раз ходил с ним, по секрету поделился со мной мнением, что Роджер добьется большего успеха, стукнув зверя мушкетом по голове, чем застрелив его.

Я нахмурила брови на Джейми; он поднял свои, возвращая мне взгляд. Роджер сам может позаботиться о своих чувствах – читалось в его глазах. Я расширила глаза и встала с колен.

– Но это не то же самое, что охота, не так ли? – я села возле Джейми и вручила ему горячую лепешку. – Особенно теперь.

– Что ты имеешь в виду, сассенах? – Джейми разломил лепешку и прикрыл глаза от наслаждения, вдыхая горячий ароматный пар.

– Во-первых, вы не уверены, будет ли вообще сражение, – указала я. – Во-вторых, если это произойдет, вы окажетесь не перед обученным войском. Регуляторы – не больше солдаты, чем ваши мужчины. В-третьих, вы вряд ли будете стремиться убить регуляторов, только напугать их, чтобы они отступили или сдались. И, в-четвертых, – я улыбнулась Роджеру, – задача охоты – убить, задача войны – вернуться домой живым.

Джейми подавился куском лепешки. Я услужливо стукнула его по спине, и он повернулся ко мне с горящими глазами. Он выкашлял крошки, глотнул и встал, взмахнув пледом.

– Послушайте меня, – сказал он немного хрипло. – Ты права, сассенах, и ты не права. Это не похоже на охоту, да. Потому что добыча, как правило, не стремится убить вас. Понимаешь меня… – он повернулся к Роджеру с мрачным лицом. – Она не права во всем остальном. Война – это убийство, и это самое главное. Будешь считать ее чем-то менее ужасным, отнесешься к ней несерьезно, испугаешься и более того станешь дрожать за свою шкуру – и ей-богу, человек, ты будешь мертв к сумеркам первого дня.

Он бросил остатки лепешки в огонь и ушел.

Я сидела, застыв, пока жар от лепешки не просочился сквозь ткань и не обжог мои пальцы. Я положила ее на бревно с приглушенным «ай!», и Роджер шевельнулся.

– Все в порядке? – спросил он, не глядя на меня. Его взгляд был направлен в сторону лошадей, куда удалился Джейми.

– Все прекрасно, – я приложила обожженные кончики пальцев к прохладной коре бревна. После обмена любезностями, неловкая тишина была нарушена, и я решила вернуться к вопросу.

– Разумеется, – сказала я, – у Джейми есть опыт, чтобы так говорить… И все-таки я думаю, что его реакция чрезмерна.

– Да?

Роджер не казался расстроенным или озадаченным высказываниями Джейми.

– Конечно. Независимо от того, во что выльется это дело с регуляторами, мы отлично знаем, что это не будет настоящей войной. Вероятно, из этого вообще ничего не выйдет!

– О, да, – Роджер все еще смотрел в темноту, озабоченно сжав рот. – Только я думаю, он говорил не об этом.

Я подняла бровь, и он с кривой полуулыбкой перевел пристальный взгляд на меня.

– Когда мы с ним ходили охотиться, он спрашивал, что произойдет. Я рассказал ему. Бри сказала, что он и ее спрашивал. И она рассказала ему также.

– Что произойдет? Ты имеешь в виду революцию?

Он кивнул, не сводя глаз с лепешки, которую он крошил длинными пальцами.

– Я рассказал ему все, что знал. О сражениях, политике. Не все детали, конечно, но про основные битвы, про которые я помню, и каким длительным и кровавым будет дело.

Он мгновение помолчал, потом взглянул на меня с зелеными искорками в глазах.

– Полагаю, это то, что вы назовете «око за око». Трудно сказать, но я думаю, что я тогда напугал его. А теперь он просто отплатил мне тем же.

Я насмешливо фыркнула и встала, стряхивая крошки с юбки.

– День, когда ты напугаешь Джейми Фрейзера, парень, – сказала я, – будет днем, когда ад замерзнет.

Он рассмеялся, ничуть не расстроенный.

– Может быть, не напугал его, хотя он стал довольно тихим. Но надо сказать, – он немного посерьезнел, хотя искорки оставались в его глазах, – что сейчас он действительно напугал меня.

Я взглянула в направлении лошадей. Луна еще не взошла, и я не могла ничего видеть, кроме движущихся беспорядочно теней, и временами в свете от костра мелькали круп или блестящий глаз. Джейми не было видно, но я знала, что он был там; лошади преступали ногами и тихо пофыркивали, и это говорило мне, что среди них был кто-то знакомый им.

– Он был не просто солдатом, – сказала я, наконец, тихим голосом, хотя была уверена, что Джейми слишком далеко, чтобы услышать меня. – Он был офицером.

Я села на бревно и взяла лепешку; она уже остыла, но я не могла ее есть.

– Я была медсестрой, ты знаешь. В полевом госпитале во Франции.

Он кивнул, заинтересованно подняв темную голову. Огонь набросил глубокие тени на его лицо, подчеркнув контраст между тяжелыми бровями и широкими костями и мягким изгибом его губ.

– Я выхаживала солдат. Они все были напуганы, – я немного печально улыбнулась. – Те, кто были под огнем, помнили страх; те, кто не были, воображали. Но только офицеры не могли спать ночами.

Я провела пальцем по лепешке, ее ноздреватая поверхность был слегка жирной от сала.

– Я сидела с Джейми однажды после Престона, когда он держал на руках умирающего товарища, и плакал. Он помнит это. Он не помнит Каллодена, потому что он не может перенести память о нем.

Я смотрела на кусок лепешки в моей руке и машинально отколупывала подгоревшие кусочки ногтем.

– Да, ты напугал его. Он не хочет оплакивать тебя, и я тоже, – добавила я мягко. – Возможно, не сейчас, но когда настанет время, ты будешь осторожен, да?

Наступило долгое молчание. Потом он тихо сказал.

– Да, я буду.

Он встал и ушел, звуки его шагов быстро затихли на влажной земле.

Походные костры разгорались все ярче по мере углубления темноты. Мужчины все еще держались своих маленьких компаний, располагаясь возле костров маленькими группами родственников и знакомых. Со временем они объединятся, я знала это. Через несколько дней будет один большой костер, и все соберутся в одном круге света.

Джейми был напуган не тем, что сказал Роджер, а тем, что он знал сам. Для хорошего офицера существует две возможности: позволить ответственности разрушить себя или стать твердым, как камень, от необходимости. Он знал это.

Что касается меня… Я тоже знала. Я была замужем за двумя солдатами – офицерами, ибо Фрэнк тоже был им. Я была медсестрой и врачевательницей на полях двух войн.

Я знала имена и даты сражений. Я знала запах крови. И рвоты и опорожнения кишечника. В полевом госпитале видят раздробленные конечности, вывалившиеся кишки, торчащие обломки костей, но там видят и мужчин, которые ни разу не стреляли, но все же умерли от лихорадки, болезни, грязи и отчаянья.

Я знала, что тысячи умерли от ран на полях сражений двух мировых войн, но сотни тысяч умерли от инфекций и болезней. И на этот раз будет также – через четыре года.

И это действительно меня пугало.

Следующей ночью мы встали лагерем в лесу на Бальзамной горе, приблизительно в миле от поселения Лаклоу. Некоторые мужчины настаивали на спешке, стремясь скорее достигнуть Браунсвилла. Браунсвилл был крайним пунктом нашего вояжа, после которого мы должны были повернуть назад к Солсбери, и означал трактиры или, по крайней мере, сон под крышей, но Джейми решил не торопиться.

– Я не хочу перепугать там народ, – объяснил он Роджеру, – явившись с вооруженным отрядом среди ночи. Лучше объявить о нашем деле днем, дать день и ночь мужчинам, чтобы приготовиться к отъезду.

Он остановился и тяжело закашлял, мучительно сотрясаясь всем телом.

Мне не нравился ни вид Джейми, ни эти звуки. На его лице горели пятна, и когда он подошел к костру, чтобы взять миску с едой, я могла слышать слабые шипящие хрипы в его дыхании. Большинство мужчин были в подобном состоянии. Красные носы и кашель были обычным делом, и огонь часто трещал и шипел, когда кто-нибудь откашливался и плевал в него.

Мне хотелось бы уложить Джейми в кровать с горячим камнем, приложенным к его ступням, с горчичником на груди и отваром мяты с листьями эфедры для питья. Поскольку потребовались бы пара пушек, ножные кандалы и несколько вооруженных мужчин, чтобы уложить и удержать его там, я удовольствовалась тем, что выловила ковшом побольше тушеного мяса и плюхнула варево в его миску.

– Эвальд, – хрипло позвал Джейми одного из Мюллеров, потом остановился и закашлялся с таким звуком, словно разрывали фланелевую ткань. – Эвальд, возьми Пола и принесите побольше дров для костра. Ночь будет холодной.

Она уже была холодной. Мужчины стояли так близко к огню, что полы их пальто подпалились, а носки башмаков воняли горелой кожей. На моих коленях и бедрах почти образовались пузыри, потому что, раздавая тушеное мясо, мне пришлось близко стоять возле огня. Моя задняя сторона, наоборот, заледенела, несмотря на старые брюки, которые я надела под юбки – как для тепла, так и для предотвращения натирания от седла. Дикая местность Каролины не годилась для дамского седла.

Наполнив последнюю миску, я развернулась спиной к костру, чтобы съесть свою порцию, с благодарностью подставляя огню мою замороженную задницу.

– Не плохо, да, мэм? – Джимми Робертсон, который приготовил тушеное мясо, поглядел на меня, напрашиваясь на комплимент.

– Прекрасно, – уверила я его. – Восхитительно!

Действительно еда была горячей, а я был голодна. Этот факт и плюс то, что я не должна была готовить сама, придало искренности моим словам, и он, удовлетворенный, удалился.

Я ела медленно, наслаждаясь теплом деревянной миски в моих замерзших руках, так же как и уютной теплотой пищи в моем желудке. Какофония отхаркиваний и плевков сзади, нисколько не ослабило временного чувства удовольствия, порожденного горячей едой и перспективой отдыха после долгого дня, проведенного в седле. Даже вид леса вокруг меня, холодного и черного под светом звезд, не смог испортить мне настроения.

Из моего носа начало бежать довольно сильно, но я надеялась, что это явилось следствием поедания горячей пищи. Я на пробу сглотнула, нет, никаких признаков ангины не было, так же как и шумов в груди. Джейми дышал шумно, он закончил есть и стоял рядом со мной, грея спину от костра.

– Все в порядке, сассенах? – хрипло спросил он.

– Только вазомоторный ринит, – сказала я, сморкаясь в платочек.

– Где? – он бросил подозрительный взгляд на деревья.

– Что… О, я имела в виду, что у меня бежит из носа, но гриппа нет.

– О, да? Это хорошо. У меня тоже, – добавил он и чихнул три раза подряд. Он вручил мне свою пустую миску и использовал обе руки, чтобы высморкаться с ужасным звуком. Я немного вздрогнула, увидев его мокрые пламенеющие ноздри. В седельной сумке у меня было немного медвежьего жира с камфорным маслом, но я была уверена: он не позволит мне натирать его на глазах у всех.

– Ты уверен, что нам не нужно спешить? – спросила я, наблюдая за ним. – Джорди говорит, что деревня недалеко, и есть что-то вроде дороги.

Я знала его ответ; он не тот человек, который станет менять стратегию ради личного комфорта. Кроме того, лагерь уже разбит, и горит хороший костер. Однако, не считая моей тоски по теплой чистой постели – скажем, любой постели – мне было все равно. Я только беспокоилась за Джейми; в его дыхании я слышала сильные хрипящие звуки, и это беспокоило меня.

Он понимал, о чем я думала. Он улыбнулся, убирая промокший платок назад в рукав.

– Со мной все в порядке, сассенах, – сказал он. – Это просто небольшая простуда. Я бывал в гораздо худшем состоянии много раз.

Пол Мюллер положил в костер другое бревно; большие головни в огне разломились и взметнули шумное пламя, заставив нас отступить, спасаясь от снопа искр. Хорошо подогретая к этому времени сзади, я повернулась лицом к костру. Джейми остался стоять спиной к огню, с немного хмурым видом рассматривая растущие тени леса.

Но вот его хмурый взгляд исчез, и я повернулась, чтобы увидеть двух мужчин, вышедших из леса и отряхивающих иглы и кусочки коры с одежды. Джек Паркер и новый мужчина – я еще не знала его имени, но он явно иммигрировал совсем недавно откуда-то из-под Глазго, судя по его акценту.