Текст книги "Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП)"

Автор книги: Диана Гэблдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 91 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

Глава 15
Пламя клятвы

Внизу ярко горел большой костер; влажные дрова издавали треск, напоминающий отдаленные пистолетные выстрелы, которые, впрочем, за шумным весельем никто не замечал.

И хотя Джокаста пока отказалась от своей свадьбы, она устроила пышный свадебный ужин в честь бракосочетания Брианны и Роджера. Вино, пиво и виски текли, как вода, под присмотром Улисса, белый парик которого неустанно мелькал в толпе, собравшейся вокруг нашего костра, словно мотыльки вокруг пламени свечи.

Несмотря на промозглую сырость и облака, которые снова стали собираться на небе, по крайней мере, половина сбора присутствовала здесь. Люди плясали под звуки скрипки и губных гармошек, набрасывались, словно саранча, на столы, стонущие под грузом деликатесов, выпивали за здоровье молодоженов – и за тех, кто будет еще жениться – с таким большим энтузиазмом, что если бы пожелания имели силу, то Роджер, Бри, Джокаста и Дункан жили бы до тысячи лет.

Я подумала, что мне самой хватило бы ста лет. Сейчас я не чувствовала болей, только ощущение бездумного блаженства и приятное чувство наступающего расслабления.

С одной стороны костра Роджер играл на заимствованной гитаре, распевая серенады в честь Бри перед увлеченными слушателями. Ближе ко мне на бревне Джейми разговаривал с друзьями, рядом с ним сидели Дункан и Джокаста.

– Мэм? – возле моего локтя возник Улисс с подносом в руках и в великолепной ливрее; он обносил спиртными напитками гостей с таким видом, словно был в зале в Речном потоке, а не на склоне горы.

– Спасибо, – я взяла оловянную рюмку, полную, как я обнаружила, бренди. Довольно хорошим бренди к тому же. Я сделала небольшой глоток и позволила ему просочиться через мои пазухи. Прежде чем я смогла сделать второй глоток, вокруг возникло некоторое затишье.

Джейми огляделся вокруг, привлекая взгляды собравшихся, потом встал и протянул руку ко мне. Я немного удивилась, но торопливо водрузила рюмку назад на поднос, пригладила волосы, накинула платок и подошла, чтобы встать рядом с ним.

– Thig seo, bhean uasa, – сказал он, улыбнувшись мне. «Иди ко мне, моя леди». Он развернулся и приподнял подбородок, призывая других. Роджер тут же положил гитару, аккуратно прикрыв ее холстиной, и протянул руку Бри.

– Thig a seo, a bhean, – произнес он, улыбаясь. С удивленным видом она поднялась на ноги, держа Джемми на руках.

Джейми стоял, ожидая, и постепенно поднялись все, отряхивая иглы и песок с одежды и что-то смущенно бормоча. Танцоры прекратили свое кружение и подошли узнать, что происходит. Музыка скрипки потонула в шелесте любопытных голосов.

Джейми повел меня по темной тропинке к взлетающему пламени большого костра; за нами последовали остальные, вполголоса высказывая предположения. В конце большой поляны он остановился и подождал. Темные фигуры мелькали в тени, а возле костра стоял человек с поднятой рукой.

– Мензи здесь! – крикнул он и бросил в костер ветку, которую принес с собой. Слабые крики приветствия послышались со стороны членов его клана и септа, находившихся поблизости.

Потом его место занял МакБин, потом Огилви. Потом настала наша очередь.

Джейми вышел вперед один и встал в пляшущем свете костра. Костер был сделан из дубовых и сосновых бревен, и его пламя взметалось выше самого высокого человека. Верхние лепестки пламени были прозрачно желтые, столь чистого и яркого цвета, что казались почти белыми на фоне темного неба. Свет сиял на поднятом вверх лице Джейми, освещал его голову и плечи, бросая длинную тень за его спиной почти на половину поляны.

– Мы собрались здесь, чтобы приветствовать старых друзей, – начал он на гэльском языке, – и встретить новых в надежде, что они присоединятся к нам в построении новой жизни в новой стране.

Его голос был глубок и звучен; последние разговоры прекратились, и люди пододвинулись к костру, вытянув шеи и шикая друг на друга.

– Мы все с трудом добирались сюда, – он медленно поворачивался, переводя взгляд от лица к лицу. Многие из мужчин Ардсмуира были здесь; я видела братьев Линдсей, некрасивых, как три жабы, лисье лицо Ронни Синклера, рыжие волосы которого торчали рожками, классические, как на римской монете, черты лица Робина МакДжилливрея. Все они смотрели из темноты, на их лицах плясали отсветы огня, лбы и переносицы блестели.

Под влиянием бренди и эмоций мне казалось, что я могла видеть также ряды призраков, стоящих за ними – семьи и друзья, которые остались в Шотландии или на земле… или под ней.

На лице Джейми, пересеченном тенями, огонь костра обнажил следы, оставленные временем и борьбой, как ветер и дождь оставляет следы на камне.

– Многие погибли в сражении, – сказал он голосом, едва слышимом в треске огня. – Многие сгорели. Многие умерли от голода. Многие погибли в море или умерли от ран и болезней, – он сделал паузу. – Многие умерли от горя.

Его глаза на мгновение взглянули за освещенный круг, и я подумала, что, возможно, он искал лицо Абеля МакЛеннана. Он поднял деревянную чашу и мгновение держал ее высоко в приветственном жесте.

– Slàinte! [71]71
  За здравие (тост, гэльск.)


[Закрыть] – раздался звук дюжины голосов, поднимающийся, словно ветер.

– Slàinte! – повторил он за ними и слегка наклонил чашу, пролив бренди в огонь, где тот зашипел и вспыхнул синим огнем.

Он на мгновение замолк, опустив голову, потом вскинул ее и поднял чашу в сторону Арчи Хейеса, который стоял на противоположной стороне костра с непроницаемым лицом. Огонь мерцал на его серебряной цепи и броши его отца.

– И оплакивая умерших, мы должны отдать дань уважения тебе, который боролся и страдал с равным мужеством… и выжил.

– Slàinte! – на сей раз приветствие прогрохотало хором мужских голосов.

Джейми на мгновение прикрыл глаза, потом открыл, взглянув на Брианну, которая с Джемми на руках стояла возле Лиззи и Марсали. Твердость и сила его лица контрастировала с невинностью круглых лиц детей и мягкой деликатностью черт молодых матерей. «Хотя, – подумала я, – даже сквозь их мягкость проглядывает гранитный шотландский остов».

– Мы отдаем дань нашим женщинам, – сказал он, поднимаю свою чашу в направлении Брианны и Марсали. Потом повернулся ко мне, и короткая улыбка коснулась его губ. – Поскольку они наша сила. Slàinte!

Посреди криков толпы он осушил чашку и бросил ее в огонь, где она некоторое время лежала, темнея, потом взорвалась блестящим пламенем, сгорая.

– Thig seo! – позвал он, протягивая правую руку ко мне. – Thig seo, Shorcha, nighean Eanruig, neart mo chridhe. «Иди ко мне, – сказал он, – Иди ко мне, Клэр, дочь Генри, сила моего сердца». Едва чувствуя свои и чужие ноги, на которые я наступала, я пробралась к нему и взяла его за руку, его холодные пальцы крепко сжали мои.

Он повернул голову. Он искал Бри? Нет, он протянул другую руку Роджеру.

– Seas ri mo làmh, Roger an t’òranaiche, mac Jeremiah MacChoinneich!

«Держи мою руку, Роджер, певец, сын Джеремии МакКензи».

Роджер мгновение стоял неподвижно, уставившись темными глазами на Джейми, потом подошел к нему, двигаясь, как лунатик. Толпа еще волновалась, но крики стихли, и люди вытягивали шеи, стараясь не пропустить ни одного слова.

– Будь рядом со мной в сражении, – сказал он по-гэльски, протягивая левую руку и не сводя глаз с Роджера. Он говорил медленно и четко, чтобы быть уверенным, что все поняли. – Будь щитом для моей и твоей семьи, сын моего дома.

Лицо Роджера внезапно задрожало, как изображение в воде, когда в него бросают камень. Потом снова стало твердым, и он сильно сжал руку Джейми.

Тогда Джейми повернулся к толпе и начал выкликать. Я видела, как он делал это много лет назад в Шотландии – приветствие и признание арендаторам от лэрда. Эта небольшая церемония обычно проводилась в квартальный день [72]72
  День, когда наступает срок квартальных платежей за аренду.


[Закрыть]или после сбора урожая. На лицах тут и там засветилось узнавание; многие из горных шотландцев знали этот обычай, хотя до сегодняшней ночи не наблюдали здесь ничего подобного.

– Иди ко мне, Джорди Чизхолм, сын Уолтера, сына Коннахта Красного!

– Станьте рядом со мной, Кеннет, Эван, Мурдо, сыновья Александера Линдсея из Глена!

– Иди сюда, Джозеф Вемисс, сын Дональда, сына Роберта!

Я невольно улыбнулась, увидев, как мистер Вемисс, нервный, но страшно радостный от того, что его призвали, пробирался сквозь толпу, гордо подняв голову со светлыми развевающимися волосами.

– Стань рядом со мной, Джосайя, охотник!

Джосайя Бердсли был здесь? Да, небольшая темная фигурка скользнула из тени и застенчиво заняла место в группе людей возле Джейми. Я встретила его взгляд и улыбнулась ему, он торопливо отвел глаза, но слабая смущенная улыбка осталась на его губах, словно он забыл, что она была там.

К тому времени, когда он закончил, собралась внушительная группа – сорок мужчин, сияющих, как от гордости, так и от виски. Я увидела, как Роджер обменялся долгим взглядом с Брианной, которая лучезарно улыбалась ему сквозь огонь. Она наклонила голову и что-то прошептала сонному обмякшему Джемми на ее руках. Она подняла его крошечную ручку и помахала ею Роджеру, который рассмеялся в ответ.

– …Air mo mhionnan…

Отвлекшись, я пропустила заключительную фразу Джейми, уловив только несколько слов. Но чтобы он не сказал, оно было встречено одобрением; мужчины вокруг нас низким грохотом выразили торжественное согласие, и наступила тишина.

Он отпустил мою руку, наклонился и поднял с земли ветвь. Он поджег ее, потом поднял вверх и бросил этот горящий факел высоко в воздух. Ветвь перевернулась в воздухе и потом упала прямо в середину костра.

– Фрейзеры из Фрейзерс-Риджа здесь! – проревел он, и вся поляна взорвалась громкими криками приветствия.

Когда мы отправились назад вверх по склону продолжать веселье, я оказалось рядом с Роджером, который напевал себе под нос что-то веселое. Я положила руку на его рукав, и он взглянул на меня вниз, улыбаясь.

– Поздравляю, – сказал я, улыбаясь в ответ. – Добро пожаловать в семью, сын дома.

Он широко ухмыльнулся.

– Спасибо, – сказал он, – мама.

Мы вышли на ровный участок дороги и шли некоторое время рядом, не разговаривая. Потом он произнес совершенно другим тоном.

– Это было… нечто совершенно особенное, не так ли?

Я не знала, что он имел в виду, особенное для него или вообще. Но в любом случае он был прав, и я кивнула головой.

– Я не расслышала последние слова, – сказала я. – И не знаю, что означает «earbsachd», а ты?

– О, да. Я знаю.

Здесь вдали от костров было довольно темно, и я видела только более темный силуэт на фоне кустов и деревьев. Но в его голосе прозвучали странные нотки. Он откашлялся.

– Это что-то вроде присяги. Он – Джейми – дал клятву нам, его семье, его арендаторам. Помогать и защищать.

– О, да? – произнесла я, немного озадаченная. – Что ты имел в виду, говоря «вроде»?

– Ах, ну, – он замолчал на мгновение, очевидно, подбирая слова. – Это означает слово чести, а не только клятву, – продолжил он осторожно. – Earbsachd когда-то был отличительной особенностью МакКриммонов со Ская и означал, что если они дали слово, то будут держаться его, чего бы это им не стоило. Если МакКриммон сказал, что он сделает это, – Роджер сделал паузу и вздохнул, – он сделает это, даже если при этом сам сгорит заживо.

Он подхватил меня под локоть удивительно твердой рукой.

– Осторожно, – сказал он спокойно. – Позвольте помочь вам, здесь скользко.

Глава 16
Ночь свадьбы нашей

– Ты споешь для меня, Роджер?

Она стояла у входа в палатку, которую им выделили, и смотрела наружу. Из глубины он мог видеть только ее силуэт на фоне мрачно-серого неба и длинные волосы, слегка колеблющиеся от дождливого ветра. Она носила их распущенными, как у невесты, хотя уже имела ребенка.

Сегодня была холодная ночь в отличие от той первой жаркой и великолепной ночи, которая закончилась гневом и предательством. Месяцы других ночей лежали между ними – месяцы одиночества, месяцы радости, но его сердце билось так же быстро, как и в их первую брачную ночь.

– Я всегда пою для тебя, женушка, – он подошел к ней, притянув ее к себе, и прижался лицом к прохладным свежим волосам, потом ткнулся носом в завиток ее уха.

– Все равно что, – прошептал он, – все равно где. Независимо от того, услышишь ты меня или нет, я всегда буду петь для тебя.

Она повернулась в его руках, издав тихий горловой звук; ее рот нашел его губы, и он ощутил вкус прожаренного мяса и пряного вина.

Дождь барабанил по холсту над их головами, и холод поздней осени поднимался от земли, окутывая ноги. В первую их ночь воздух пах хмелем и отступившим приливом, а их убежище издавало сильный земляной запах сена и ослов. Сейчас воздух был насыщен ароматом сосен и можжевельника с пряным дымком тлеющих углей и слабой сладковатой нотой детских какашек.

И она снова прятала лицо на его груди, и свет и тьма причудливо переплетались на ее мерцающем теле. Тогда она была мокрой и расплавленной от горячего влажного воздуха, сейчас ее плоть была прохладной, как мрамор, и все же там, где его ладони прикасались к ее телу, еще жило то лето, сладкое и влажное, полное воспоминаний о жаркой темной ночи. «Это правильно, – подумал он, – что их клятвы, и первая и сегодняшняя, были произнесены на открытом воздухе, став частью ветра и земли, огня и воды».

– Я люблю тебя, – прошептала она рядом с его ртом, и он легонько прикусил ее губу зубами, слишком взволнованный, чтобы вымолвить хотя бы слово.

Они обменивались клятвами и в первую брачную ночь, и сегодня. Слова были те же самые, и он говорил их искренне как тогда, так и сейчас. И все же они различались.

Тогда он говорил ей одной, и хотя Бог внимал его словам, он присутствовал где-то в отдалении, отвернув свое лицо от их наготы.

Сегодня вечером он произнес их в свете костра перед лицом Бога и мира, перед лицом ее и его людей. Его сердце стало ее сердцем, так же как и все, что они имели, перестало быть ее и его по отдельности. Клятвы были даны, его кольцо было надето на ее палец, обещания были сделаны и засвидетельствованы. Теперь они стали единой плотью.

Одна рука их соединенного организма сжала одну грудь немного слишком сильно, и из одного горла вырвался тихий стон боли. Она немного отдвинулась, и он почувствовал – не увидел – гримасу на ее лице. В образовавшуюся щель между ними хлынул холодной воздух, и его кожа внезапно стала влажной и уязвимый, словно его отделили от нее ножом.

– Мне нужно… – сказала она и, не докончив говорить, коснулась своей груди. – Минутку, хорошо?

Клэр накормила ребенка, когда Брианна ушла, чтобы представиться преподобному Колдуэллу. Наевшегося до отвала овсянки и тушеных персиков, Джемми едва смогли разбудить, чтобы покормить грудью. Он немного пососал молока и снова впал в спячку; его с раздувшимся, как барабан, животиком унесла Лиззи. Благодарение Богу, ребенок вряд ли проснется до рассвета. Однако это имело свою цену – застоявшееся молоко в грудях Брианны.

Никто, живущий в одном доме с кормящей мамой, не сможет не обращать внимания на ее груди, не говоря уже о ее собственном муже. Они, груди, жили собственной жизнью. Они меняли свой размер от часа к часу, раздуваясь от нормальных мягких полушарий до больших круглых твердых шаров, который заставляли его испытывать жуткое чувство, что они могут взорваться, если он их коснется.

Время от времени, они действительно взрывались, или, по крайней мере, такое создавалось впечатление. Мягкая плоть груди медленно, но верно выпячивалась над вырезом платья Брианны, словно поднимающееся дрожжевое тесто. Потом внезапно на ткани образовывалось большое влажное пятно, словно кто-то невидимый бросил в нее снежком. Или двумя снежками – потому что вторая грудь тотчас присоединялась к первой.

Иногда гармония этой сладкой парочки нарушалась; например, когда Джемми высасывал одну грудь, и засыпал прежде, чем успевал обслужить вторую. И тогда его мама, скрипя зубами, осторожно брала раздутый шар руками и сдаивала молоко в оловянную чашку, чтобы, облегчив боль, она могла уснуть сама.

Она делала тоже самое сейчас, скоромно отвернувшись от него и накинув на плечи арисэд. Он мог слышать шипение молока и тоненький перезвон металла.

Ему не хотелось заглушать эти звуки, показавшиеся ему эротичными, но он взял гитару и положил большой палец на струну. Он не бренчал и не брал аккорды, он просто пощипывал струны, извлекая отдельные тихие ноты, вторящие его голосу.

Это была, конечно, любовная песня. Одна их самых старинных на гэльском языке. «Даже если она не знает все слова, – подумал он, – она поймет ее смысл».

 
– «В ночь свадьбы нашей
Я завалю тебя подарками,
В ночь свадьбы нашей…»
 

Он закрыл глаза, мысленно видя то, что сейчас скрыла ночь – ее соски цвета зрелых слив и размером с крупные вишни. И внезапно ему представилась яркая картина, как он берет один из этих сосков в рот. Он сосал их однажды, до того, как родился Джемми, но больше никогда.

 
– «Я дам тебе сто серебряных лососей,
Сто шкур барсука…»
 

Она никогда не просила его не делать этого, никогда не отворачивалась, и все же он чувствовал по тому, как она тихо всасывала воздух, что она готовится не вздрогнуть, когда он коснется ее грудей.

«Виновата ли здесь их чувствительность? – думал он. – Разве она боится, что он не будет нежным?»

Он отбросил эту мысль, утопив в тихом каскаде нот.

«Это не из-за тебя, – шептал ему голос, упрямо отказывающийся оставить тему. – Вероятно, из-за того другого, из-за того, что тот сделал с ней».

«Да пошел ты», – мысленно сказал он этому голосу, подчеркивая каждое слово щипком струны. Стивен Боннет не займет место в их постели. Никогда.

Он прижал ладонь к струнам, чтобы остановить их звучание, и когда она сбросила арисэд с плеч, начал новую песню на сей раз на английском языке. Особая песня, только для них двоих. Он не знал, услышит ли ее кто-нибудь другой, но это не имело значения. Она спустила рубашку со своих плеч, и он проиграл тихое вступление к песне Битлз «Yesterday».

Он услышал ее смешок, потом вздох, и шелест ткани, когда рубашка скользнула по ее телу.

Мягкая печаль песни заполняла темноту. Потом она, голая, подошла к нему сзади; ее рука погладила его волосы и сжала их в горсть на затылке. Покачнувшись, она прижалась к нему, и он почувствовал ее груди, расплющенные на его спине, теперь мягкие и теплые, ее дыхание, щекочущее его ухо. Ее холодные пальцы на мгновение оперлись на его плечо и скользнули под рубашку. Он ощутил твердый металл ее кольца на коже груди и почувствовал, как жаркая волна желания, словно большой глоток виски, залила его плоть.

Ему страстно хотелось развернуться и схватить ее, но он преодолел себя, усиливая предвкушение. Он нагнул голову близко к струнам и пел, пока все мысли не оставили его, и не осталось ничего, кроме их тел. Он не понял в какой момент ее руки сжали его, и он поднялся, повернувшись к ней, все еще наполненный музыкой и любовью, звучащими чисто, нежно и сильно в ночи.

Она тихо лежала в темноте, чувствуя биение сердца в своих ушах. Кровь пульсировала в сосудах ее шеи, запястий, груди и матки. Постепенно к ней возвращалось ощущение ее тела от кончиков пальцев до головы, возвращалось ощущение пространства. Она провела пальцем между своих ног и почувствовала, как задрожали ее бедра.

Она затихла, прислушиваясь.

Его дыхание было спокойным и регулярным, благодарение Богу, он не проснулся. Она была очень осторожна, двигая только кончиком пальца, но заключительный толчок оргазма был так силен, что ее бедра задергались, живот задрожал в конвульсиях, а пятки заерзали по соломе с громким шелестом.

У него был длинный день, как и у всех. Даже сейчас на горе вокруг них она могла слышать слабые звуки веселья. Возможность попраздновать выпадала так редко, что никто не мог позволить чему-то столь несущественному, как дождь, холод и усталость, помешать празднику.

Сама она чувствовала себя каплей жидкой ртути, мягкой и тяжелой, мерцающей и пульсирующей с каждым ударом сердца. Не хотелось даже думать о том, чтобы двинуться, но ее последние конвульсии стянули одеяло с его плеч, и теперь его голая спина с гладкой кожей темнела на фоне светлой ткани. Сама она лежала, завернутая в приятный кокон теплоты, но она не могла блаженствовать в то время, как он лежал незащищенный от холодного полуночного воздуха. Усики тумана подползли под клапан входа и окружили их, словно холодные липкие призраки. Она могла видеть, как влага поблескивала на высоком изгибе его скулы.

Она вспомнила, что у нее есть тело, и приказала своим мотонейронам заставить мускулы сокращаться. Снова владея своим телом, она перекатилась на бок, оказавшись к нему лицом, и осторожно натянула одеяло ему до ушей. Он пошевелился и что-то пробормотал, она погладила его растрепанные черные волосы, и он слабо улыбнулся, чуть приоткрыв невидящие спящие глаза. Потом веки его закрылись, он длинно вздохнул и снова впал в глубокий сон.

– Я люблю тебя, – прошептала она, полная нежности.

Она легко гладила его спину, с любовью ощущая сквозь одеяло его плоские лопатки, твердую косточку позвонка в основании шеи, длинное гладкое углубление посредине его спины, спускающееся к выпуклостям его ягодиц. Холодный ветерок шевелил волоски на ее руке, и она затолкала ее под одеяло, положив ладонь на зад Роджера.

Ощущение от него было совсем не новым, но все равно его прекрасные теплые округлости и жесткие вьющиеся волосы между ними сильно взволновали ее. Слабое эхо уединенной радости, которую она недавно испытала, поощрило ее повторить это снова, и она скользнула свободной рукой между своих ног. Но усталость остановила ее, вялые пальцы слегка сжали влажную набухшую плоть, и один палец лениво скользнул между складок.

Она надеялась, что сегодня все будет по-другому. Без вечного опасения, что Джемми проснется, при наличии времени, которое они могли посвятить друг другу, на волне эмоций от их обмена клятвами, она думала… но все осталось по-прежнему.

Не то, чтобы она не была возбуждена, совсем наоборот. Каждое движение, каждое прикосновение отпечатывалось в нервах ее кожи, рта и памяти, затапливая ее ароматом, порождая глубокие ощущения. Но, несмотря на волнующие прекрасные любовные ласки, оставалось какое-то странное ощущение отдаленности, барьера, который она не могла преодолеть.

И вот она снова лежала возле него, когда он спал, перебирая в памяти каждый момент страсти, которую они только что разделили, и только теперь в памяти могла, наконец, поддаться ей.

Возможно, она слишком сильно любит его, думала она, слишком много думает о его удовольствии и мало о своем. Удовлетворение, которое она чувствовала, когда он терял себя, задыхаясь и издавая стоны в ее объятиях, было больше, чем физическое удовольствие от оргазма. И все же, где-то глубоко под этими эмоциями таилось странное чувство триумфа, словно она выиграла в необъявленном и не признаваемом ими обоими соревновании.

Она вздохнула и ткнулась лбом в его плечо, наслаждаясь его ароматом – сильным и горьким запахом мускуса, как у болотной мяты.

Мысль о травах напомнила ей о контрацепции, и она осторожно, чтобы не разбудить его, снова потянулась рукой между ног, засунув один палец глубоко внутрь. Нет, все было в порядке, кусочек губки, пропитанный маслом пижмы, был на месте, охраняя вход в ее матку.

Она придвинулась к нему ближе, и он инстинктивно повернулся, чтобы прижать ее к себе. Тепло его тела охватило ее, даря уют и успокоение. Его рука хаотично блуждала по ее телу, словно летала слепая птица, двигаясь по ее бедру, по ее мягкому животу в поисках сокровенного места. Она схватила его руку обеими руками и прижала ее под своим подбородком. Его ладонь сжалась, она поцеловала большой грубый сустав одного пальца, и он глубоко вздохнул, расслабив руку.

Звуки веселья на горе стихли, танцоры и певцы охрипли и утомились. Дождь снова забарабанил по палатке, и серый туман коснулся ее лица своими холодными влажными пальцами. Запах мокрого холста напомнил ей о путешествиях с отцом, когда она была ребенком, с их смешанными эмоциями волнения и безопасности, и она удобнее устроилась в изгибе тела Роджера, испытывая те же чувства уюта и предвкушения.

«Это только начало», – подумала она. У них впереди вся жизнь. И время отдаться полностью еще настанет.