Текст книги "Тайна из тайн"
Автор книги: Дэн Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)
Кэтрин постучала себя по голове. "Каждый из нас хранит внутри миллионы гигабайт данных – изображения, воспоминания, годы образования, навыки, языки… всё аккуратно рассортировано и организовано в этом крошечном пространстве. Современные технологии до сих пор требуют целого хранилища данных, чтобы сравниться с этим".
Она выключила презентацию и подошла к переднему краю сцены.
"Материалистические учёные до сих пор недоумевают: как орган такого размера может вмещать столько информации? И я вынуждена согласиться – с точки зрения физики это кажется невозможным... именно поэтому я не материалистка".
В зале пробежал лёгкий шум. Опять суёшь палку в осиное гнездо, подумал Лэнгдон. Он давно знал, что Кэтрин не колеблясь задевала больную точку, когда речь шла о двух противоположных философиях изучения человеческого сознания.
Материализм против ноэтики.
Материалисты считали, что все явления, включая сознание, могут быть объяснены исключительно через материю и её взаимодействия. Согласно их убеждениям, сознание было побочным продуктом физических процессов – активности нейронных сетей и других химических реакций в мозге.
До чего не согласны представители ноэтики. Для них картина мира куда менее ограниченна. Ноэтики полагали, что сознание не создаётся процессами мозга, а является фундаментальным аспектом вселенной – подобно пространству, времени или энергии – и даже не находилось внутри тела.
Лэнгдон был поражён, когда узнал, что человеческий мозг составляет всего 2% массы тела, но при этом потребляет невероятные 20 % энергии и кислорода. Кэтрин верила, что это явное несоответствие – доказательство того, что мозг делает нечто настолько непостижимое, что традиционная биология ещё даже не может это осмыслить.
Её рукопись, скорее всего, раскроет эту тайну, подумал Лэнгдон, гадая, начал ли уже читать Джонас Фокман. Зная Джонаса, он всю ночь не спал и уже прочёл половину. Яначеку звонили уже второй раз, и его всё более настойчивый тон не помогал нервам Лэнгдона. Он взглянул на часы, надеясь на скорое прибытие Харриса и посла. Пока Лэнгдон ждал на диване, его внимание снова привлекла массивная настенная скульптура Пола Эванса в дальнем конце комнаты. С момента, как он
впервые её увидел, эта дорогая вещь вызывала у него раздражение.
Его бесили богатые ценители искусства, которые покупали шедевры мирового уровня, выдергивали их из безопасных музейных залов и затем выставляли в частных коллекциях при плохом освещении или в неподходящих условиях.
Да ещё и Гесснер повесил её неправильно.
Несомненно, Пол Эванс задумывал, что скульптуру должны выставлять, как картину, – по центру и на стене. Но Гесснер лениво поставил её прямо на пол, прислонив вертикально, лишь с фиксирующей планкой сверху, чтобы она не упала в комнату.
Эта стена из цельного камня, подумал Лэнгдон. Она легко выдержала бы вес.
Но когда он взглянул на массивную горизонтальную планку, в голове мелькнула неожиданная мысль.
Если только...
Он ещё раз внимательно осмотрел всё произведение искусства, потом встал и быстрым шагом направился к нему.
Внезапно Павел преградил ему путь, выхватив оружие и направив его прямо в грудь Лэнгдона.«Нéхте тòго!»
Лэнгдон взвил руки вверх. Ради всего святого!
Яначеку завершил разговор и спокойно кивнул лейтенанту, сказав что-то по-чешски.
Павел опустил пистолет и убрал его в кобуру.
"Какого чёрта он делает?!" – крикнул Лэнгдон Яначеку.
"Свою работу, – ответил капитан. – Вы пытаетесь нас покинуть?"
"Покинуть?! – возмущённо ответил он. – Нет, я просто..."
"Вы что делали?"
Лэнгдон заколебался, переосмысливая свои слова. "Я шёл в туалет, – солгал он, возвращаясь на место. – Подумав, могу подождать".
Голем надел солнцезащитные очки, пересекая брусчатку Староместской площади к стоянке такси. Несмотря на недосып, он ощущал прилив энергии, все его мысли были сосредоточены на том, что потребуется для освободительного акта мести.
Прошлой ночью Гесснер созналась в мрачной истине, открыв, что её коллеги тайно построили обширное подземное сооружение в глубине под Прагой.Они называют его «Порог». Масштаб проекта впечатлял, но именно место расположения поразило Голема больше всего.
Прямо в сердце города.
Каждый день сотни людей ходят по нему... даже не подозревая о его существовании.
Когда Голем потребовал у Гесснер сказать, как попасть внутрь, она попыталась сопротивляться, но, подавленная болью, быстро раскрыла ответ: войти в "Порог" мог лишь тот, кто знал, где спрятан вход... и также имел особую RFID-карту.
Голему потребовалось всего несколько минут жестокости, чтобы выведать и то, и другое. Оставив Гесснер умирать, он получил нужную информацию... и её личную RFID-карту.
К несчастью, позже он обнаружил, что учёная сумела утаить одну важную деталь: самой карты недостаточно для доступа.
Поражённый и измотанный, Голем брёл через темноту домой, с бесполезной картой в кармане. Однако по пути к нему пришло решение его проблемы. Чем больше он обдумывал план, тем больше в нём крепла уверенность. К рассвету у него не осталось сомнений.
Мне нужен второй предмет.
К счастью, Голем точно знал, где этот предмет находится в данный момент – в частной лаборатории Гесснер, высоко на холме с видом на город.
«Бастьян у Божих мук», – сказал он, садясь в такси. – Вёзэтэ мя КПодéбраду."
ГЛАВА 22
Лейтенант Павел чувствовал сардоническое удовольствие, зная, что напугал Роберта Лэнгдона настолько, что тот даже отказался от посещения туалета. Американец теперь сидел на диване, безучастно уставившись в пространство.
Пистолет, приставленный к виску, здорово прочищает мысли.
Частично из вредности Павел зашел за угол, прошел по коридору в туалет. Намеренно оставив дверь распахнутой, чтобы Лэнгдон мог слышать, он громко справил нужду и спустил воду.
Выходя из туалета, Павел увидел, как Яначек поворачивает за угол в коридор.
– Пойду перекурю, – сказал капитан.
Павел проработал с Яначек достаточно долго, чтобы знать – капитан курил где ему вздумается. Скорее всего, он собирался сделать приватный звонок. С Яначеком их всегда было немало.
– Команда подрывников прибудет через тридцать минут, – сказал Яначек, – чтобы вскрыть это.Он указал на стальной портал, защищавший лестницу в лабораторию.
Один контролируемый взрыв, согласился Павел, осматривая дверь. И нижний уровень будет доступен.
Разбитая дверная коробка по-прежнему лежала у входа в лабораторию как сигнал тревоги, но Павел чувствовал – сегодня никто не выйдет отсюда по своей воле. Они уже ослушались прямого приказа капитана Яначека… а это оставляло им весьма мало вариантов.
– Я буду ждать команду снаружи, – сказал Яначек. – Оставайся здесь и следи, чтобы никто не вышел из лаборатории. И не спускай глаз с Лэнгдона.
Павел щелкнул каблуками. Так точно.
Уже почти пять лет Павел был правой рукой Яначека. Менее известно в полиции было то, что Павел приходился Олдржиху Яначеку племянником. Когда Павлу было всего девять, его отец погиб в нелепой аварии – его сбил турист на мотоцикле. Когда мать Павла погрузилась в алкогольный кошмар с побоями, мальчик стал жить на улицах, зарабатывая мелкими кражами и вымогая у местных лавочников деньги "за защиту".
В девятнадцать лет, когда Павел был арестован, матери нигде не могли найти, и ее старший брат Олдржих вступился за почти незнакомого племянника. Подающий надежды офицер УЗСИ, Яначек впечатлился дерзостью и изобретательностью Павла и предложил ему простой выбор:Отправляйся в тюрьму и проведешь жизнь с преступниками… или пройдешь подготовку в УЗСИ, а я покажу тебе, как их ловить.
Это была суровая любовь, но выбор оказался простым. Павел упорно работал, став достойным служителем закона. Несмотря на скромные успехи в обучении, Павел быстро поднимался по служебной лестнице. Сейчас он уже лейтенант – необычно высокое звание для офицера младше тридцати – и обращался к дяде исключительно как к капитану Яначеку.
Я всем ему обязан,осознавал Павел. Яначек заменил ему погибшего отца, и молодой лейтенант боготворил бесстрашие и решимость командира.Иногда утверждение закона требует встать над законом.Капитан Яначек жил по этому принципу и часто доверял Павелу заметать следы, которые оставлял сам, выходя за рамки в расследованиях… как и сегодня утром.
Он знает: я защищу его до конца.
Павел стоял в холле и наблюдал, как капитан Яначек выходит из здания в заснеженный двор крепости – длинное прямоугольное пространство, огороженное невысокой каменной стеной для защиты посетителей от головокружительного обрыва. Прокладывая путь между кадками с вечнозелеными растениями, капитан сделал звонок и остановился в дальнем конце двора, глядя на пражские крыши.
Павел воспользовался моментом проверить сообщения, надеясь увидеть уведомление от нового приложения Dream Zone– виртуальной платформы знакомств, охватившей Европу. Он и представить не мог, что чаты с компьютерными женщинами удержат его внимание, но, как и многие мужчины, подсел на эротическую переписку, откровенные фото и фантазийные сценарии.
Одиннадцать уведомлений.
Он улыбнулся, радуясь возможности почитать в ожидании. С телефоном в руке Павел направился в атриум присматривать за Лэнгдоном, но, войдя, с удивлением обнаружил, что диван, на котором тот сидел, пуст. Он оглянулся по сторонам, прочесывая взглядом каждый угол. Вбежал в кабинет Гесснер, но и там никого не было.
Растерянность Павла быстро сменилась паникой. В отчаянии он носился по комнате, заглядывая за мебель.Куда, черт возьми, он делся?!
Роберт Лэнгдон будто растворился в воздухе.
Менее чем в двадцати футах Лэнгдон стоял недвижимо в затемненной нише за настенной скульптурой Пола Эванса. Оказавшись в одиночестве, он мгновенно вскочил с дивана, чтобы рассмотреть арт-объект ближе. Как он и предполагал, металлический стержень над композицией вовсе не был опорной скобой.
Это был направляющий рельс. Как у дорогущей амбарной двери.
Лэнгдон крепко ухватился за правый край скульптуры и толкнул влево. Массивная конструкция скользнула без усилий на высокоточных подшипниках. Как он и предполагал, за ней находился проем. Он быстро шагнул внутрь, и дверца на пружине бесшумно закрылась.
Теперь, когда глаза привыкли к полумраку, Лэнгдон слышал, как лейтенант Павел носится по холлу, громко ругаясь.
Ниша за скульптурой была столь же роскошно и лаконично оформлена – панели из ценных пород дерева, мраморная колонна с набором искусственных свечей. Их свет выхватывал матовую металлическую дверь.
Персональный лифт.
Это казалось куда более подходящим входом в небольшую лабораторию Гесснер, чем служебная лестница. Теперь Лэнгдон разглядел, что дверь лифта защищена светящейся клавиатурой.
Видимо, Гесснер не блефовала насчет хитроумного кода для своей лаборатории.
Осталось лишь выяснить, что это за код.
ГЛАВА 23
Джонасу Фокману доводилось переживать немало страшных моментов – прыжок из вертолёта без парашюта, едва не ставший роковым из-за коварного психопата, уклонение от пуль, летящих в него на крутой крыше. Но все эти сцены разыгрывались лишь на страницах триллеров, которые он редактировал.
Теперь страх был настоящим.
Дышать в мешке, натянутом на голову, становилось всё труднее, а руки были крепко связаны за спиной. Он лежал на жёстком металлическом полу машины, которая уже как минимум десять минут неслась по шоссе. Тонкий телефон в кармане пальто несколько раз вибрировал, но достать его не было никакой возможности.
Насколько Фокман мог судить, его похитили двое – судя по голосам, американцы. Они обыскали его рюкзак.
Рукопись у них.
Страх смешивался с полнейшей растерянностью.
Зачем?
Фургон резко свернул с шоссе, петлял по городским улицам, а затем резко остановился. Когда похитители сдернули мешок, Фокман оказался лицом к лицу с крепким мужчиной лет тридцати с короткой военной стрижкой. Весь в чёрном, он сидел на молочном ящике прямо перед редактором, не отрывая ледяного взгляда, чересчур близко.
Парализованный страхом, Фокман взглянул за спину похитителя на улицу. Там виднелись лишь деревья и тьма. Вдалеке урчала тяжёлая техника. Где я, чёрт возьми?
Второй похититель – чуть меньшего роста – сидел на переднем пассажирском сиденье и что-то печатал на ноутбуке.Тот парень с тротуара и папкой.
– Готово, – сказал человек с ноутбуком.
Его напарник повернул видеокамеру на потолке фургона прямо к лицу Фокмана.
Первое правило выживания, напомнил себе Фокман. Никогда не показывать страх.
– Отпадная камера, – выдавил он. – Снимаем ТикТок? Мужчина удивлённо посмотрел на его дерзость.
Фокман старался звучать спокойно. – Или видео для выкупа моей семье?
– У тебя нет семьи, – равнодушно сказал мужчина. – Ты не женат, работаешь шесть дней в неделю и не выезжал из страны больше четырёх лет.
Боже! Кто эти типы?
Изначально он предположил, что это военные, но в наше время сложно быть уверенным. Несколько лет назад он издал документальную книгу о мире современных наёмников – обученных специалистов с таинственными названиями вроде "Блэквотер", "Трипл Кэнопи", "Вакенхут" и "Интернэшнл Девелопмент Солюшнс".
На самом деле, эти двое могли работать на кого угодно.
Стриженая голова достал из кармана планшет, пролистал его и сунул в лицо Фокмана. – Узнаёшь это место?
Фокман посмотрел на фото. Понадобилось мгновение, чтобы осознать увиденное.Какого чёрта?! Это была его собственная гостиная. Если верить снимку, его просторная квартира на Аппер-Ист-Сайд была перевёрнута вверх дном: картины сорваны со стен, книжные полки опустошены, диваны изрезаны, столы повалены.
– Что мы искали? – спросил Стриженый. – Давай, догадайся. Фокман уставился на его стрижку. – Парикмахера получше?
Без предупреждения Стриженый рванулся вперёд и ударил его кулачищем в живот. Редактор согнулся пополам, закашлялся, хватая ртом воздух.
– Попробуй ещё раз, – мужчина поставил его обратно на колени. – Что мы искали?
– Я...не...знаю, – с трудом произнёс Фокман.
Человек с ноутбуком изучил данные на экране и покачал головой. – Врёт.
– Спрошу последний раз, – сказал Стриженый. – Но перед ответом позволь познакомить тебя с "Аватаром". Он указал на камеру. – Это ИИ, который отслеживает движение глаз, микромимику и позу. Передовая система детекции лжи.
Детекция лжи? Фокману не хотелось подначивать громилу за помпезное название дешёвого гаджета, но хотя бы стало понятно, зачем камера.
Сидевший на ящике мужчина наклонился так, что его лицо оказалось неприятно близко. – Мы знаем о тебе всё, Джонас. Ты засиживаешься допоздна, бегаешь в Центральном парке, когда нет бизнес-ланчей, и пьёшь джин-мартини с авторами в "Белом коне". Не морочь мне голову. Задам тебе один простой вопрос.
Фокман ждал, чувствуя, как сжимается от боли желудок.
– Рукопись из твоего рюкзака, – сказал Стриженый. – Это её единственная копия?
Фокман понимал, какой ответ они хотели услышать. К сожалению, сказать правду означало мгновенно потерять все козыри…и, возможно, жизнь.
Поняв, что вариантов почти нет, Фокман закрыл глаза и представил героя одного из своих популярных триллеров – шпиона, победившего детектор лжи с помощью трёх шагов, которые он теперь попытался повторить.
Во-первых, он расслабил плечи и живот.
Во-вторых, слегка соединил указательный и большой пальцы и замедлил дыхание.
В-третьих, ясно представил себе то, что хотел бы выдать за правду – в данном случае дюжину запасных копий рукописи, лежащих на его столе в «Random House».
Стало спокойнее.
– Нет, – максимально ровно сказал Фокман. – Рукопись в моём рюкзаке – не единственная копия. Их много.
Ноутбук проанализировал данные, его хозяин сразу отрицательно качнул головой.
– Врёт.
Чёрт возьми, Джонас! Есть же причина, почему это называется художественной литературой!
Стриженый снова занёс кулак для удара в живот.
– Постойте! – крикнул Фокман. – Я имел в виду электронные копии на серверах PRH.
Стриженый чуть усмехнулся. – Мистер Фокман, мы удаляли все цифровые копии, поэтому ты и бежал в копицентр, не так ли?
Фокман замолчал, чувствуя, как бешено колотится сердце. Из-за стен фургона доносился звук тяжёлой техники, похожий на рёв промышленных моторов.
– Объясню попроще, – сказал Стриженый. – Кроме копии в твоём рюкзаке и файлов на серверах PRH, знаешь ли ты о других вариантах рукописи – цифровых, бумажных или каких-либо ещё?"
Фокман покачал головой. – Нет, рукопись в моей сумке – единственный уцелевший экземпляр.
– Был единственным уцелевшим экземпляром, – поправил его Базкат. – Мы его уже уничтожили.
Один в центре безопасности PRH, Алекс Конон был потрясён.
Этого не может быть.
Он яростно ударил по клавиатуре, обновляя страницу, надеясь, что информация перед ним ошибочна, но одно и то же леденящее изображение продолжало появляться… и появляться снова.
Боже, нет…
Несколькими минутами ранее, не обнаружив никаких следов Фокмана и не сумев связаться ни с Кэтрин Соломон, ни с Робертом Лэнгдоном, Алекс решил действовать смело.
У тебя есть навыки. У тебя есть доступ.
Алекс использовал и то, и другое, и, несмотря на сомнительную законность своих методов, ему удалось получить доступ к информации, к которой он не должен был иметь доступ, чтобы их выследить. Теперь на его экране отобразилось тревожное изображение. Алекс пытался придумать какое-нибудь безобидное объяснение тому, что он видит, но его разум возвращался к единственно логичному выводу… леденящему душу.
Тот, кто хочет уничтожить эту книгу PRH… убил автора PRH.
ГЛАВА 24
В темноте потайной ниши Лэнгдон изучал алфавитно-цифровую панель управления лифта в квартире Гесснер, мысленно вновь переживая их вчерашнюю встречу.
Гесснер была лишена чувства юмора и отличалась строгостью: бледная кожа, тонкие поджатые губы и туго стянутые волосы, как у танцовщицы фламенко. Лэнгдон сразу почувствовал неприязнь к этой нейробиологу. Та присоединилась к ним в баре Four Seasons, Cotto Crudo, после лекции Кэтрин.
– Доктор Гесснер! – тепло воскликнула Кэтрин, поднимаясь с места, когда женщина приблизилась к их уединённому столику в глубине зала. – Спасибо, что пришли, и конечно же, за приглашение прочесть лекцию в вашем восхитительном городе.
Женщина приняла комплимент с холодной улыбкой. – Сегодня собралась большая аудитория, – произнесла она с лёгким чешским акцентом. – Вы себе имя сделали.
Кэтрин скромно отмахнулась от похвалы и жестом представила Лэнгдона. – Очень любезно с вашей стороны. Думаю, вы знакомы с моим коллегой – профессором Робертом Лэнгдоном?
Лэнгдон встал и протянул руку. – Рад познакомиться.
Игнорируя жест, Гесснер молча села за их столик. – Надеюсь, вы ещё ничего не заказали, – сказала она. – Я попросила принести кое-что из местных специалитетов.
– Она повернулась к Лэнгдону. – Профессор, для вас я выбрала «Люче» – фирменный коктейль CottoCrudo на основе канадского виски, вишнёвого биттера, кленового сиропа и бекона.
Бекон? Лэнгдон предпочёл бы свой обычный «Веспер» на джине Nolet’s Reserve.
– А для вас,Кэтрин, – продолжала Гесснер, – я заказала Староплзенский– местную богемскую абсент. У нас есть шутка: если ты ещё можешь выговорить это название, значит, нужно выпить ещё.
Властный жест под маской гостеприимства,подумал Лэнгдон. Мало какие напитки крепче богемского абсента, а Кэтрин плохо переносила алкоголь.
– Очень любезно с вашей стороны, – с достоинством ответила Кэтрин. – Мне так понравилось выступать в вашем волшебном городе. Это большая честь. Лэнгдон восхищался её выдержкой и изящным профилем, обрамлённым каскадами тёмных волос.
Гесснер пожала плечами. – Ваше выступление было занимательным, но тема, как бы это сказать... предсказуемо метафизической.
– О, – промолвила Кэтрин. – Жаль это слышать.
– Не поймите превратно моё отношение к ноэтике, но настоящие учёные вроде меня не верят в эфемерные концепции вроде души, духовных видений или космического сознания. Мы считаем, что любой человеческий опыт – от религиозного экстаза до парализующего страха – всего лишь результат химических процессов в мозге. Физика причин и следствий. Всё остальное... заблуждение.
Она только что назвала себя настоящим учёным, а Кэтрин – заблуждающейся?
Лэнгдон закипел, но Кэтрин улыбнулась и под столом игриво сжала его ногу.
– Любопытно, – продолжила Гесснер, – что после защиты диссертации по нейрохимии – самой материалистической из специальностей – вы ударились в мистицизм ноэтики."
"Ты имеешь в виду Калифорнию?" – съязвила Кэтрин. "Думаю, это заставило меня взглянуть на вещи шире."
"Прошу прощения, – не удержался Лэнгдон. – Но если вы столь низкого мнения о ноэтической науке, зачем пригласили доктора Соломон выступать?"
Гесснер, казалось, развлеклась этим вопросом. "По двум причинам. Во-первых, наш основной докладчик – доктор Ава Истон из Европейского совета по мозгу – вынуждена была отменить визит. Нам нужна была женщина на замену, и я подумала, что Кэтрин с радостью согласится. А во-вторых, я прочла интервью, где Кэтрин великодушно признала, что одна из моих статей вдохновила часть её будущей книги."
"Верно, – подтвердила Кэтрин. – Я не знала, что вы это видели."
"Да, видела, Кэтрин, – сказала Гесснер снисходительным тоном, больше подходящим для разговора с ребёнком. – Хотя вы не упомянули, какая именно из моих статей вас вдохновила?"
"'Химия мозга при эпилепсии', – ответила Кэтрин. – Европейский журнал нейронаук."
"Немного выходит за рамки ноэтики, не находите? Надеюсь, вы не перекручиваете мои исследования в угоду своим выводам."
"Ни в коем случае", – сказала Кэтрин.
Лэнгдон восхитился её учтивостью. Я бы точно так не смог сдержаться с этой женщиной.
"Тем не менее, – продолжала Гесснер, – из профессиональной вежливости я бы хотела заранее ознакомиться с этой главой. У вас наверняка есть с собой копия рукописи."
"Вообще-то, нет", – честно призналась Кэтрин.
Гесснер скептически приподняла бровь. "Ну что ж, может, вы достанете её для меня. Если мне понравится, я подумаю о рекомендации для вашей первой книги – это могло бы помочь с её восприятием."
"Очень любезно с вашей стороны, – с ангельским терпением ответила Кэтрин. – Я спрошу у своего редактора."
Отказ явно раздосадовал Гесснер. "Как пожелаете, но хотя бы позвольте пригласить вас завтра в свою лабораторию – покажу вам кое-что. Уверена, вас это впечатлит. Буду рада просветить вас."
Лэнгдон нервно ерзал, но Кэтрин взяла его под столом за руку и с неожиданной силой сжала её, удерживая от возражений, пока принимала приглашение Гесснер.
Прошло двадцать минут, а Гесснер всё говорила... о чём именно, Лэнгдон уже не понимал. После половины своего отвратительного коктейля с кленовым сиропом и беконом у него во рту стоял вкус завтрака. Если её монолог продолжится, ему определённо потребуется ещё выпить.
Может, мартини с жареным яйцом?
Кэтрин едва успела до половины абсента, но уже проявлялись его эффекты: речь стала менее чёткой, а веки тяжелели.
"Учитывая инновационный характер моих исследований, – между делом заметила Гесснер, – вам, разумеется, придётся подписать соглашение о неразглашении перед посещением лаборатории."
Лэнгдон счёл это чудовищно высокомерным требованием среди коллег. "Собственно, оно у меня с собой, – сказала Гесснер, доставая кожаный портфель. -
Можем оформить сейчас, чтобы завтра..."
"Вообще-то, – перебил Лэнгдон, – сомневаюсь, что Кэтрин сейчас в состоянии читать юридические документы. Может, завтра по прибытии в вашу лабораторию?"
Явно недовольная, Гесснер уставилась на него поверх портфеля, словно оценивая его решимость. Наконец согласилась: "Хорошо, можно и так."
Пока Гесснер вновь погрузилась в разговор с Кэтрин, Лэнгдон задумался: почему нейробиолог, столь презрительно отзывавшийся о её работе, так стремился похвастаться своей закрытой лабораторией.Какими бы ни были мотивы Гесснер, утром Лэнгдон решил предложить Кэтрин тактично отказаться от экскурсии.
– Ничего личного, Кэтрин! – громко воскликнула Гесснер, прерывая ход мыслей Лэнгдона. – Ты же знаешь, я никогда не стеснялась своего неприятия паранормального и psi-науки. Помнишь мою обложку в Scientific American?
– Помню, – улыбнулась Кэтрин. – "Доктор Бригита Гесснер: не называйте её нейро-psi-истом".
– Точно, – снова громко рассмеялась она. – Все подхватили эту шутку. Одна поклонница прислала мне коврик для мыши с моей же цитатой: "В науке нет места psi". А коллега посоветовал сменить все пароли на P-S-I, потому что это последнее, что кто-либо мог ожидать от меня!
– Это действительно смешно, – сказала Кэтрин, потягивая абсент.
– Но ещё забавнее, что годы спустя, выбирая пароль для новой лаборатории, я вспомнила его совет… и установила PSI в качестве кода!
Лэнгдон приподнял бровь, гадая, что менее вероятно – что Гесснер защитила лабораторию трёхбуквенным паролем или что она его им назвала.
– Конечно, не буквально P-S-I, – добавила она со смехом. – Я его зашифровала. Довольно остроумно, если позволите себе похвастаться.
Что ты только что и сделала.
– Профессор, – обратилась она к нему, – вы же любите головоломки, верно? Моё шифрование вас впечатлит.
– Не сомневаюсь, – пробормотал он, едва слушая.
Гесснер самодовольно выпрямилась. – Мой гениальный шифр – это "арабская дань древним грекам с латинским оттенком". – Она сняла лимонную цедру с края бокала и с театральным жестом уронила её в напиток. Микрофон упал.
Лэнгдон не понял ни слова. – Звучит очень замысловато.
– Роберт смог бы его разгадать, – выпалила Кэтрин, абсент уже явно давал о себе знать. – Он мастер шифров.
– Готова поспорить, – усмехнулась Гесснер. – Шансы профессора угадать – менее одного на три с половиной триллиона.
Лэнгдон не моргнул глазом. – Судя по всему, семизначный буквенно-цифровой код.
Гесснер отпрянула, округлив глаза, поражённая его мгновенной догадкой. Кэтрин залилась хмельным смехом. – Я же говорила, он отлично разбирается в шифрах!
– И в степенях, судя по всему, – заметила Гесснер, явно смущенная. – Ладно, профессор, больше никаких подсказок.
– На этой ноте, – резко поднялся Лэнгдон, – пожалуй, пора заканчивать вечер.
– А, Отец объявляет конец вечеринки, – поднялась Гесснер, оставив почти нетронутый тоник с водкой. – Кэтрин, увидимся утром. Ровно в восемь у бастиона Креста.
Посмотрим, – подумал Лэнгдон.
Когда Кэтрин встала, она одним глотком допила остатки абсента. Лэнгдон прикинул, что у него осталось примерно три минуты, чтобы доставить её в номер, пока напиток не подействовал окончательно.
Они попрощались, и, провожая Кэтрин по коридору в сторону их номера, Лэнгдон корил себя за то, что столько времени терпел Гесснер. Он встречал немало высокомерных академиков, но Бригита Гесснер возвела заносчивость на принципиально новый уровень.
Арабская дань древнему греку с латинским оттенком? Серьёзно?
Лэнгдон хотел бы тут же разгадать её "гениальный пароль", хотя бы чтобы посбить спесь с этой невыносимой женщины. Но момент был упущен. Забудь,сказал он себе. Кому это важно?
Войдя в номер, Кэтрин исчезла в ванной, собираясь ко сну. Лэнгдон расхаживал по гостиной, понимая, что слишком возбуждён, чтобы спать. Как бы он ни хотел забыть встречу с Гесснер, раздражение от её самодовольного превосходства пробудило в нём дух соперничества. Его аналитический ум уже лихорадочно работал, пытаясь разобраться в её загадке.
Разложи на составляющие, подумал он. Арабская дань…
Лэнгдон знал, что в алфавитно-цифровых системах нет арабских букв, поэтому почти наверняка Гесснер имела в виду другой арабский алфавит – цифры, математическую систему счисления, популяризованную арабами более тысячи лет назад.
Пароль Гесснер должно быть число.
"Арабская дань... – вслух размышлял он, – древнему греку."
Логично, что если её пароль – число, то и "дань" должна быть числовой, значит, этот древний грек скорее всего связан с математикой.
Три величайших математика античности были греками.
Их имена врезались Лэнгдону в память после того, как его школьный учитель математики мистер Браун сообщил классу, что общепринятая в школе аббревиатура "PEA" расшифровывается не как Phillips Exeter Academy, как все думали, а как зашифрованная дань трём титанам античной математики —Пифагору, Эвклиду, Архимеду.
Так кого же из них имела в виду Гесснер? Лэнгдон перебрал варианты.
ПИФАГОР: теорема Пифагора, теория пропорций, концепция шарообразности Земли.
ЭВКЛИД: отец геометрии, конические сечения, теория чисел.
АРХИМЕД: спирали Архимеда, число пи, измерение площади круга.
Лэнгдон замер.
– Пи, – громко объявил он.
Из соседней комнаты донесся голос Кэтрин: "Отличная идея! Закажи в службу доставки. И мне кусочек!"
Другой пирог, с усмешкой подумал он, помогая покладистой Кэтрин устроиться в постели. Поцеловав её на ночь, он вернулся в гостиную, достал бумагу и ручку из секретера и уселся на диван, охваченный навязчивым желанием довести начатое до конца.
Решение загадки Гесснер было ещё далеко не очевидным, но Лэнгдон вдруг осознал, что написание слова "пи" (вероятно, самого известного числа в истории) поразительно близко к "PSI".
Гесснер сказала, что её пароль – зашифрованное PSI...
Лэнгдон почувствовал, что он на верном пути.
3.14159, записал он самое распространённое значение числа пи.
Число пи определённо можно назвать данью древнему греку, к тому же оно выражается арабскими цифрами, что соответствовало двум из трёх условий Гесснер.
Арабская дань древнему греку.
К сожалению, десятичная точка в 3.14159 создавала проблему. Во-первых, в чистом алфавитно-цифровом пароле десятичных точек не бывает. Во-вторых, десятичная точка не была арабским изобретением; её создал шотландский математик Джон Непер.
Обе проблемы можно решить простым удалением десятичной точки.
Была лишь одна загвоздка: число 314159 обозначало пи… а не PSI.
И ему всё ещё не хватает «маленькой латинской изюминки».
Прошло десять минут, но Лэнгдон не продвинулся дальше, и он решил, что, пожалуй, тоже стоит закончить на сегодня. Пароль Гесснер может подождать… или ещё лучше – о нём можно просто забыть.
Лэнгдон лёг в постель рядом с Кэтрин и крепко проспал несколько часов… пока её не разбудил кошмар, заставивший её вскрикнуть.
Целую жизнь назад,подумал Лэнгдон, стоя сейчас в затемнённой нише у лифта и глядя на цифровую клавиатуру, жалея, что так и не разгадал эту назойливую загадку Гесснер.
За стеной Павел громко выругался, и Лэнгдон услышал, как он бросился из атриума – вероятно, искать Яначека. Лэнгдон понимал, что этот момент может быть шансом незаметно ускользнуть из бастиона… но куда?
Я не уйду без Кэтрин, подумал он, с растущим страхом осознавая, что с ней могло что-то случиться. Мне нужно спуститься вниз.
Он снова посмотрел на клавиатуру, размышляя, есть ли у него теперь больше шансов разгадать последний элемент пароля Гесснер – ведь прошёл целый вечер. В
