Текст книги "Тайна из тайн"
Автор книги: Дэн Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)
Кому-то влиятельному очень не хочется, чтобы рукопись Кэтрин Соломон увидела свет. Но кому – конкуренту-ученому, возможно?
Дрожа на холодном металлическом полу фургона, Фокман лихорадочно перебирал в памяти подсказки, вспоминая момент, когда впервые узнал о существовании рукописи. Роберт Лэнгдон позвонил, чтобы спросить, не согласится ли Фокман пообедать с его гениальной подругой Кэтрин Соломон и выслушать ее потрясающее предложение о книге. Фокман согласился без колебаний, зная, что слова "гениальная" и "потрясающее" гарвардский профессор разбрасывал не просто так.
Они встретились за любимым столиком Фокмана в Манхэттене – в глубине зала Trattoria Dell'Arte, где подавали аутентичную итальянскую кухню в помещении, оформленном как художественная студия, украшенном, что особенно примечательно, картинами и скульптурами знаменитых итальянских носов. Он прочел присланную Кэтрин Соломон биографическую справку и был глубоко впечатлен ее научными достижениями, опубликованными статьями, докторской степенью в области когнитивных наук и весомым положением в своей области.
Когда они встретились лично, Фокман за несколько минут понял, что вживую Кэтрин Соломон производит еще более сильное впечатление, чем на бумаге. Как и сам Лэнгдон, она оказалась обаятельной, скромной и невероятно остроумной. Кроме того, она была идеальным лицом для продвижения – обладая редким сочетанием обаяния и поразительной красоты, которые идеально подходили для нового мира издательского бизнеса XXI века, столь зависимого от социальных сетей. После светской беседы и открытия бутылки Solaia 2016 года – любимого супертосканского вина Лэнгдона – разговор естественным образом перешел к ее книжной идее.
– Говоря простыми словами, – начала Кэтрин, – книга будет исследованием человеческого сознания. Она основана на моих двадцатилетних исследованиях... а также нескольких недавних научных прорывах. – Она сделала паузу, отхлебнув вина, задумавшись. – Как вам наверняка известно, долгое время считалось, что человеческое сознание – продукт химических процессов в мозге. Это означает, что сознание не может существовать без мозга.
Интересно, но довольно очевидно,подумал Фокман. Его работа требовала сохранять скепсис, пока идея не сразит его наповал.
– Проблема в том, – сказала Кэтрин, и на ее губах появилась загадочная улыбка, – что эта стандартная модель сознания неверна.
Оба мужчины насторожились.
– Я хочу написать книгу, которая откроет революционно новую модель сознания – такую, что поколеблет все наши представления о жизни... включая саму природу «реальности».
Фокман одобрительно поднял брови и улыбнулся."С точки зрения издательского дела, нет ничего лучше амбициозных проектов" – он внимательно посмотрел на Кэтрин. – Но у меня есть один вопрос. Многие предлагают книги с новыми захватывающими теориями… Вы – "
"Конечно, – ответила она. – Моя работа подкреплена серьёзными научными данными".
"Вы читаете мои мысли", – впечатлённо заметил Фокман.
"Я бы не стала тратить ваше время без доказательств", – парировала она. Лэнгдону было забавно видеть, как легко Кэтрин держала свою позицию.
"Что ж, вы определённо привлекли моё внимание, – сказал Фокман. – В чём заключается ваша революционная модель человеческого сознания?"
"Сначала вам это покажется невозможным, – ответила Кэтрин. – Поэтому, чтобы подготовить ваш разум и задать основу…" Она достала из своей сумки Cuyana iPad. "Сначала я покажу вам такое, что, я уверена, все сочтут… невозможным."
Фокман взглянул на Лэнгдона, который выглядел столь же озадаченным. Кэтрин несколько раз нажала на экран, затем поставила планшет на стол перед Фокманом и Лэнгдоном. На экране появились два видео в разделённом экране – два разных аквариума, в каждом из которых одна золотая рыбка лениво плавала кругами.
Золотые рыбки невозможны?
"Это трансляция в прямом эфире, – пояснила Кэтрин. – Из двух стационарных камер в моей лаборатории в Калифорнии."
Они наблюдали за двумя рыбками, которые плавали в одинаковых аквариумах с голубой галькой на дне и небольшими статуэтками. Единственное различие заключалось в самих статуэтке: в одном аквариуме было слово Да, в другом – Нет.
Странно.Фокман поднял взгляд на Кэтрин Соломон, ожидая объяснений, но та лишь кивнула, предлагая продолжить наблюдение. Вежливо опустив глаза, он снова уставился в экран.Две рыбки, плавающие кругами… Что я должен здесь увидеть?
"Невероятно… – прошептал рядом Лэнгдон.
В этот же момент Фокман тоже заметил. Необъяснимо, но рыбки двигались в идеальной синхронности. Когда одна замедлялась, резко поворачивала или подплывала к поверхности, другая повторяла те же движения точь-в-точь… в тот же самый момент! Они были синхронизированы до мельчайших подрагиваний.
Ошеломлённый Фокман наблюдал за рыбками как минимум пятнадцать секунд, прежде чем покачал головой и поднял глаза. "Ладно, это… невозможно".
"Рада, что вы так считаете", – сказала Кэтрин.
"Как они это делают?!" – потребовал он.
"Удивительно, правда? – Она улыбнулась. – Ответ на самом деле довольно прост".
Лэнгдон и Фокман застыли в ожидании.
"Для начала, – сказала она, – сколько рыбок вы здесь видите в общей сложности?"
Фокман перевёл взгляд с одного на другого. "Две", – ответил он.
"А ты, Роберт?"
"Две", – подтвердил Лэнгдон.
"Отлично, вы оба видите то же, что и большинство, и то, что перед вами: две отдельные рыбки в двух отдельных аквариумах".
Как ещё это можно увидеть? подумал Фокман. В одном аквариуме «Да», в другом «Нет», но движения рыб абсолютно идентичны.
"А теперь, – продолжила Кэтрин, – что, если я скажу вам, что их разделённость – это иллюзия? Что, если эти две рыбки на самом деле одно целое… единый организм, управляемый одним сознанием и движущийся синхронно?"
Фокман почувствовал, что сейчас услышит какую-нибудь эзотерическую чушь о всеобщей связи живых существ. Он не представлял, как рыбкам удалось синхронизировать свои движения, но был уверен, что дело не в каком-то "космическом сознании". Чего ты ожидал, Джонас? Она же ноэтик из Калифорнии!
– Перспектива – это выбор, – продолжила Кэтрин, – и перспектива играет ключевую роль в понимании сознания. Вы оба решили видеть в них две рыбки, плывущие в идеальной синхронности. Однако если вы измените перспективу и увидите их как одну рыбу, один разум, единый организм, просто плывущий... тогда это вполне нормально.
Лэнгдон внезапно встревожился, что её речь сходит с рельсов. – Но это же не выбор, правда, Кэтрин? Две раздельные, никак не связанные золотые рыбки не могут рассматриваться как единый организм.
– Это верно. Но они и не два отдельных организма, профессор, – ответила она.
– Они единое целое. И я готова поспорить на ваши часы с Микки Маусом, что могу вам это доказать прямо сейчас. Научно. Без тени сомнения.
Лэнгдон снова изучил два видео: Две отдельные чаши. Две отдельные рыбки. – Я согласен, – наконец сказал Лэнгдон. – Докажите, что это один организм.
– Хорошо. – Кэтрин улыбнулась. – И позвольте процитировать моего любимого символиста: иногда достаточно изменить перспективу, чтобы открыть Истину.
Она дотронулась до экрана iPad. – Вот третья прямая трансляция из той же лаборатории. И вот вам смена перспективы, джентльмены.
Новый ракурс камеры был сверху, глядя вниз на одну аквариумную чашу, похожую на другие, – синий грунт, какая-то статуэтка и одинокая золотая рыбка, плавающая кругами. Любопытно, что с этой высоты было видно две видеокамеры, установленные рядом с чашей и направленные на неё под разными углами.
– Я не понимаю, – сказал Фокман.
– Вы смотрели на два видео одной и той же чаши, – объяснила Кэтрин. – Одна чаша. Одна рыбка. Заснятые с двух разных точек. Их разделённость – это иллюзия. Они представляют собой единый организм.
– Но они явно в двух разных чашах, – возразил Фокман. – А как насчёт статуэток с Да/Нет? Они же разные... как это может быть одна чаша?!
Лэнгдон опустил голову. – Маркус Рэтс, – прошептал он. – Я должен был догадаться.
Кэтрин достала из сумки знакомую статуэтку – копию надписи Да из первой чаши. Она подняла её, позволив Фокману прочитать слово. Затем повернула статуэтку на девяносто градусов, и Фокман услышал собственный вздох. С этого нового угла статуэтка выглядела совершенно иначе. Теперь она читалась как Нет.
– Это произведение искусства, – сказала Кэтрин, – работа скульптора Маркуса Рэтса, который, подобно Вселенной, в которой мы живем, является мастером иллюзий.
Лэнгдон уже расстёгивал ремень часов с Микки Маусом.
– Ты же знаешь, у меня нет детей, Роберт. – Она рассмеялась. – Оставь свои часы. Я просто хотела проиллюстрировать кое-что о невозможном. А идея в том, что то, что я собираюсь рассказать вам о человеческом сознании, сначала покажется невозможным – настолько же невозможным, как две синхронизированные рыбки – но если вы позволите себе изменить перспективу, всё вдруг обретёт смысл… и то, что казалось загадочным, станет ясным, как день.
С этого момента Фокман ловил каждое её слово. Обед превратился в трёхчасовое путешествие, переворачивающее сознание… включая обещание Кэтрин, что в её книге будут описаны передовые эксперименты, которые она провела и чьи результаты не только поддерживают новую парадигму, но и показывают, что наше человеческое восприятие ужасно ограничено по сравнению с тем, каким оно могло бы быть.
К концу обеда Фокман не мог понять, кружится ли у него голова от идей Кэтрин Соломон или от лишнего бокала вина, но одно он знал совершенно точно:
Я определенно опубликую эту книгу.
Он подозревал, что этот обед может стать лучшей издательской инвестицией в его карьере.
Однако теперь, год спустя, связанный по рукам и ногам на полу ледяного фургона, он серьёзно переосмысливал своё решение. Он не прочитал ещё ни единого слова рукописи и ничего не знал о её таинственных экспериментах, но ему было непонятно, зачем кому-то понадобилось её уничтожать.
Ради Бога, это же книга о человеческом сознании!
Похитители Фокмана сидели рядом, уткнувшись в свои гаджеты.
– Эй, ребята? – попытался Фокман, зуб на зуб не попадая. Ему хотелось удержать их разговор. – Что такого особенного в этой книге? Вы знаете, что это про науку, верно? Там нет картинок.
Ответа не последовало.
– Понимаете, я замерзаю. Это безумие. Если бы вы объяснили мне, почему рукопись вас так заинтересовала, может, я... —
– Нам она не интересна, – сказал Короткий Стрижка. – Она интересует нашего работодателя.
– Дарт Вейдер может читать?
Короткий Стрижка фыркнул. – Да, и он хочет поговорить с тобой. У нас заправляют самолёт. Скоро вылетаем в Прагу.
Фокман напрягся. – Погодите! Ну уж нет, я ни за что не полечу в Прагу! У меня нет паспорта! Мне надо покормить кота!
– Я украл твой паспорт из квартиры, – сказал Короткий Стрижка. – И застрелил кота.
Эта шутка не рассмешила Фокмана, напротив, его охватил настоящий страх.
– Это несмешно… у меня нет кота. Может, обсудим это?
– Конечно. – Короткий Стрижка самодовольно ухмыльнулся. – Будет куча времени поговорить в самолёте.
ГЛАВА 40
Гавельский рынок был забит машинами, ползущими в бесконечных пробках. В нескольких кварталах от цели Лэнгдон и Саша вышли из такси и зашагали по запутанным улочкам Старого города. Следуя за Сашей к её квартире, Лэнгдон с удивлением узнал, что жильё на самом деле принадлежит Бригите Гесснер, которая разрешила Саше жить там бесплатно.
Ещё один нехарактерный жест доброты,подумал Лэнгдон, задаваясь вопросом, почему Гесснер так стремится помогать этой девушке.
Бригита Гесснер была загадкой. Хотя по отношению к Саше она казалась щедрой и сочувствующей, прошлым вечером за коктейлями женщина была невыносима. В один момент, пока Лэнгдон вяло потягивал свой отвратительный коктейль со вкусом бекона, Гесснер неожиданно поставила его в неловкое положение.
– Профессор Лэнгфорд, – сказала она, наверняка намеренно коверкая его фамилию. – Мы с Кэтрин не согласны в одном вопросе и хотим, чтобы вы разрешили наш спор.
Кэтрин поморщилась, явно не желая втягивать Лэнгдона в дискуссию.
– Вы человек образованный, – продолжала Гесснер, – и ваше мнение представляет интерес. Мы с Кэтрин расходимся в вопросе, лежащем в основе материалистическо-ноэтической полемики. Речь идёт… о жизни после смерти.
О боже...
– Так скажите же, – потребовала Гесснер, – во что вы верите? Когда человек умирает – это конец? Или есть что-то… ещё?
Лэнгдон замешкался, пытаясь найти правильные слова.
– Как я уже не раз говорила, – вклинилась Гесснер, – жизнь после смерти я считаю пустой фантазией – иллюзией, которую религия продаёт слабовольным и слабоумным.
Вот это я трогать не стану...
– И, как вам наверняка известно, – продолжала Гесснер, – Кэтрин публично заявляла, что внетелесные переживания служат веским доказательством того, что сознание находится вне мозга и поэтому может пережить смерть. Иными словами… загробная жизнь реальна. – Невролог небрежно отхлебнула коктейль. – Ну что, профессор?
– Я не знаю точного ответа, – признался он. – Я читал лекции по танатологии, но это не моя специализация.
– Вопрос простой, – с насмешкой перебила его женщина. – Если бы вы умирали и увидели со стороны своё тело на операционном столе, сочли бы вы это доказательством загробной жизни? Или гипоксической галлюцинацией?
Я никогда не был на грани смерти… Понятия не имею, что бы подумал.
Единственным опытом Лэнгдона в вопросах околосмертных переживаний было чтение бестселлера Рэймонда Муди 1975 года "Жизнь после жизни". Эта книга убедила учёных серьёзнее подойти к исследованию возможности того, что смерть – не конец пути… а только начало.
Книга содержала сотни медицински задокументированных случаев клинической смерти с последующим пробуждением, где люди описывали практически идентичные внетелесные переживания – ощущение отделения от тела, парения, движения вверх по тёмному туннелю, приближения к яркому свету и, что особенно удивительно, чувство абсолютного покоя и всеобъемлющего знания.
После выхода книги Муди уже не стоял вопрос,бывают ли у людей внетелесные переживания… вопрос был в том,что их вызывает и что они значат?
Лэнгдон прекрасно знал, что концепция жизни после смерти лежит в основе буквально всех мировых религий: у христиан – рай, у иудеев – гилгул, у мусульман
– джанна, у индуистов и буддистов – дэвалока, у философов Нью-Эйдж – прошлые жизни, у Платона – метемпсихоз. Все духовные учения сходятся в одном: душа… бессмертна.
И всё же, когда дело доходило до веры в жизнь после смерти, Лэнгдон не мог отойти от позиции материалистов. Он считал идею загробной жизни утешительной сказкой, механизмом психологической защиты, и если бы он отвечал на вопрос Гесснер честно…
Околосмертные переживания – это… галлюцинации.
Будучи знатоком религиозного искусства, Лэнгдон прекрасно разбирался в шедеврах, изображающих видения потустороннего мира – божественные откровения, духовные озарения, теофании, религиозные экстазы, явления ангелов. Верующие считают эти переживания реальными контактами с иными мирами, но Лэнгдон в душе верил, что это нечто иное – яркие убедительные видения, вызванные глубочайшей духовной жаждой.
Недаром, часто напоминал Лэнгдон студентам, миражи оазисов видят только жаждущие путники в пустыне – и никогда студенты, гуляющие по университетскому двору. Мы видим то, что хотим видеть.
И что касается желаний, Лэнгдон полагал, что большинство умирающих хотят одного и того же: не умирать. И страх смерти, конечно, не ограничивается умирающими. Это всеобщий страх… возможно,самый всеобщий.
Осознание смертности – осознание того, что мы умрём, – страшит не потому, что мы боимся потерять физическое тело, а потому, что боимся потерять наши воспоминания, мечты, эмоциональные связи… по сути, нашу душу.
Религии давно поняли: человеческий разум, стоящий перед ужасающей перспективой вечного небытия, поверит во что угодно. Timor mortis est pater religionis,размышлял Лэнгдон, вспоминая древнее изречение, популяризированное Эптоном Синклером.Страх смерти – отец религии.
И действительно, каждая мировая религия создала множество текстов о загробной жизни – Египетскую Книгу Мёртвых, сутры, упанишады, веды, Библию, Коран, Каббалу. У каждой религии своя эсхатология, своё представление о загробной иерархии и населяющих её духах.
Современные танатологи – изучающие науку смерти – обычно игнорировали эти религиозные представления. И всё же, как ни удивительно, сегодня учёные признают, что очень мало продвинулись в ответе на главный вопрос своей области:
Что происходит, когда мы умираем?
Это без преувеличения величайшая загадка жизни… тайна, о которой все мечтают узнать. Ирония в том, что разгадка открывается каждому из нас в конце… но никто не может вернуться, чтобы рассказать о ней.
– Что, язык проглотили? – усмехнулась Гесснер.
– Вовсе нет, – раздражённо ответил Лэнгдон. – Мне просто интересно, почему вы принимаете за неоспоримый факт утверждение, которое не можете доказать. В моем мире мы называем этоверой… а не наукой".
«Трус», – фыркнул Гесснер. "Я знаю, что вы материалист, профессор, и, надеюсь, завтра, когда Кэтрин придет в лабораторию, мне удастся убедить её присоединиться к нам в мире разума".
С этими словами Гесснер открыла свой кожаный портфель, достала визитку и положила её перед Кэтрин.
Лэнгдон взглянул на карточку.
Доктор Бригита Гесснер
Институт Гесснер
Бастион Креста, 1
Прага
"Передайте эту карточку своему водителю завтра утром", – сказала Гесснер.
"Моя лаборатория частная, но её местонахождение известно. Бастион вообще-то довольно знаменит".
Лэнгдон внутренне застонал. Знаменит в 1300-х годах,возможно…
Когда Гесснер стала закрывать портфель, Лэнгдону мельком удалось рассмотреть его тщательно организованное содержимое: различные документы в папках, закрепленную в держателе ручку, смартфон с кожаным ремешком, а также коллекцию кредиток, удостоверений и карт доступа, аккуратно разложенных в прозрачных кармашках. Среди этого набора его взгляд привлек один символ.
"Что это за карта?" – спросил он, указывая на черную карточку, торчащую из специального защитного чехла с свинцовой прослойкой, предназначенного для карт с радиочастотной идентификацией. Он видел лишь верхний сантиметр карты, но его заинтриговали шесть символов, напечатанных жирным шрифтом.
Гесснер взглянула на карточку и на мгновение замешкалась. "О, это пустяки". Она захлопнула портфель. "Это мой абонемент в спортзал".
"Правда?" – сказал Лэнгдон. "Мне интересно. Третий символ – что это было?" Она странно посмотрела на него. "Вы имеете в виду букву A?"
"Это была не А", – сказал Лэнгдон, который разглядел ее четко. «Это было копье Вела».
Обе женщины выглядели озадаченными.
"Извините?" – сказала Гесснер.
"В перекладине разница", – объяснил Лэнгдон. "У А одна черта. А у этого знака было три линии и точка. Всякий раз, когда вы видите клинок, направленный вверх – то есть форму заглавной буквы A– с тремя перекладинами и точкой, это особый символ с очень конкретным значением".
"Означает ли это здоровье?" – предположила Кэтрин, звуча немного навеселе.
Даже близко нет, – подумал Лэнгдон. «Копье Вела – это индуистский символ власти. Острие копья означает просветление – острый ум, высшее прозрение, позволяющее рассеять тьму невежества и одолеть врагов. Индуистский бог войны Муруган носил это копье с собой повсюду».
Гесснер выглядела искренне удивленной.
"Убивать врагов прозрением?" – сказала Кэтрин. "Странный посыл для спортзала".
Согласен.
"Совпадение, очевидно", – усмехнулась Гесснер. "Уверена, владельцы клуба даже не догадываются и просто сочли дизайн удачным".
Лэнгдон оставил тему, но был уверен, что Гесснер что-то скрывает. Защищенная RFID-карта казалась слишком высокотехнологичным пропуском для спортзала, да и Гесснер была не из тех, кто стал бы потеть рядом с простолюдинами. К тому же, местный спортзал скорее использовал бы чешское написание "PRAHA", а неанглийское.
"Ясно одно", – сухо заметила Гесснер. "Симбологи и ноэтики идеально подходят друг другу". Она глотнула напиток. "Вы оба видите смысл там, где его нет".
ГЛАВА 41
Квартира Саши Весны на первом этаже была небольшой, но уютной – со вкусом обставленной, аккуратной и наполненной естественным светом. Лэнгдон, переступив порог, вдохнул витающий в воздухе дымчатый аромат солода.
– Русский караванный чай, – пояснила Саша, слегка смущаясь заметного запаха.
– И у меня есть коты...
Как по сигналу, пара изящных сиамских котов возникла в дальнем конце коридора и направилась к ним. Лэнгдон присел, чтобы погладить их, и они тут же поспешили к нему за лаской.
– Они обожают мужчин, – сказала Саша и затем неловко добавила: – Не то чтобы они многих видели!
Лэнгдон вежливо улыбнулся. – Ну, они прекрасные животные.
– Эту зовут Сэлли. А этого – Гарри. Я назвала их в честь любимого фильма. – Саша указала на старый кинопостер, висевший рядом. – Доктор Гесснер подарила мне этот.
Название фильма было на русском, но Лэнгдон узнал Мэг Райан и Билли Кристала, стоящих лицом к лицу на фоне нью-йоркских небоскребов. Он никогда не видел классической ленты "Когда Гарри встретил Сэлли,", но слышал о знаменитой «сцене секса» в нью-йоркском кафе.
– Я всегда обожала американские романтические комедии, – сказала Саша. – Так я выучила английский. – Она с грустью взглянула на постер. – Моих котиков тоже подарил доктор Гесснер... чтобы мне не было одиноко.
– Очень трогательно с ее стороны, – заметил Лэнгдон.
Саша сняла тяжелые ботинки и оставила их на резиновом коврике у входа.
Лэнгдон последовал ее примеру, радуясь возможности снять промокшие туфли.
– Вот там ванная, если вдруг понадобится, – указала она на нишу в дальнем конце коридора.
– Спасибо, – ответил Лэнгдон. – Возможно, воспользуюсь.
– Я поставлю чайник, – сказала она, оставив его и скрывшись в коридоре. Лэнгдон ненадолго задержался, разглядывая постер, снова думая о Кэтрин. Нью-
йоркские небоскребы и логотип Columbia Pictures – женщина в мантии с факелом в руке – напомнили ему Статую Свободы... и вчерашнюю лекцию Кэтрин.
Где ты сейчас? – подумал он, направляясь в ванную. Ему не терпелось позвонить в Four Seasons и узнать, вернулась ли Кэтрин в отель, но, как намекнул Харрис, УЗСИ уже ищут Лэнгдона и Сашу за нападение на офицера и бегство с места происшествия. Придется дождаться атташе.
Ванная была тесноватой, но чистой, и Лэнгдону было неловко пользоваться личным пространством Саши. Помыв руки, он вытер их о собственные брюки, чтобы не трогать ее идеально сложенные полотенца. В зеркале на него смотрело лицо незнакомца. Глаза были красные от бессонницы, волосы растрепаны, а на лбу залегли глубокие морщины стресса. Ты выглядишь просто ужасно, Роберт. Учитывая, какое утро ему выдалось, это было неудивительно.Просто доберись до посольства и найди Кэтрин.
Когда Лэнгдон вернулся на кухню, Саша насыпала сухой корм в две миски на столешнице. Гарри и Сэлли легко запрыгнули на стол и принялись жадно уплетать еду.
Саша подошла к плите, где уже кипел чайник. "Какой чай ты предпочитаешь?"
Кофе,– хотелось ответить ему. «Без всего, спасибо».
Она достала три чашки, три блюдца и три ложки. "Я сбегаю в ванную," – сказала она, направляясь к двери. "А потом нальём чаю. Майкл должен быть здесь минут через пятнадцать".
Лэнгдон услышал, как она шлёпает босиком по коридору, и хлопает дверью ванной.
В квартире воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуком кипящей воды. Оставшись один на кухне, Лэнгдон поймал себя на мысли вновь позвонить в Four Seasons, уставившись на лежащий на столе телефон Саши. Впрочем, к гостинице, скорее всего, уже подошёл Яначек, и теперь можно было лишь гадать, где сейчас Кэтрин.
Вода только что закипела, когда Лэнгдон услышал резкий стук в дверь. Странно, – подумал он, едва ли Харрис мог прийти так быстро. Вдруг его охватил страх – вдруг Яначек или Павел вышли на их след… или просто догадались проверить квартиру Саши.
Он поспешно вышел в коридор как раз в тот момент, когда Саша появилась из ванной, вытирая руки. На её лице отразилось беспокойство, и она беззвучно спросила его: "Кто-то стучал?"
Лэнгдон кивнул.
Судя по выражению лица Саши, визитёра она не ждала. Они простояли пятнадцать секунд в полной тишине, но новый стук так и не прозвучал. Саша подошла к двери и заглянула в глазок. Через мгновение она развернулась к Лэнгдону и пожала плечами. Никого.
Лишь теперь Лэнгдон заметил небольшую белую записку на полу, торчащую из– под двери. "Кто-то оставил тебе что-то", – прошептал он, указывая на неё.
Саша опустила взгляд, заметила бумажку и, озадаченная, наклонилась, чтобы подобрать её. Лэнгдон мог разглядеть лишь краешек записки, но хватало взгляда, чтобы понять – она была написана от руки.
Саша выпрямилась, пробежалась глазами по тексту и тут же резко вдохнула. Её пальцы дрожали, когда она передавала записку Лэнгдону. "Это тебе".
Мне? Лэнгдон взял записку, прочитал её, грудь моментально сжало.
Объятый ужасом, он рванул дверь нараспашку, выбежал в пустой коридор и выскочил из здания прямо в снег, в одних носках. Раскручиваясь на месте по раскисшей снежной жиже, он закричал в пустынный морозный воздух:«Кто ты такой?! Что ты с ней сделал?!»
В двадцати шагах от кричащего Лэнгдона во тьме затаился Голем.
Записка, которую он только что подбросил у двери Саши Весны, вызвала нужную реакцию. Если всё пойдёт по плану, Роберт Лэнгдон вскоре окажется там, где требуется – один, без свидетелей, где налогов не место.
Страх – хороший мотиватор.
ГЛАВА 42
Майкл Харрис все еще слышал отчаянный голос Саши в телефонной трубке, пока он мчался по дороге, удаляясь от Бастиона Распятия.
Я с Робертом Лэнгдоном! Нам нужна твоя помощь!
Когда он выехал на главную дорогу, Харрис повернул направо, устремившись на север к квартире Саши. Место мне слишком хорошо знакомое, вздохнул он, вспоминая свои многочисленные визиты, каждый из которых был вопреки здравому смыслу.
Харрис впервые встретил Сашу два месяца назад в кафе "Дэвид Рио Чай Латте", куда она заходила каждое утро по дороге на работу. Саша стояла за высоким столиком одна, и Харрис с улыбкой подошел к ней.
"Привет, Саша, произнес он по-русски. Hello,Sasha.
Высокая блондинка тревожно взглянула на него. "Откуда вы знаете мое имя?" Харрис улыбнулся и указал на ее бумажный стаканчик, где бариста написал:
САША.
"А, – смущенно сказала Саша, все еще настороженная. – Но... вы говорили по-русски."
"Просто угадал, – ответил Харрис. – Я услышал ваш акцент, когда вы заказывали."
Теперь Саша выглядела смущенной. "Конечно. Извините за нервозность. Русские сейчас не самые популярные люди в Праге."
"Попробуйте быть американцем!" парировал он, показывая свой стакан с надписью МИКАЛЕ. «Я уверен, бариста специально исказил мое имя.» Он улыбнулся и изобразил свою лучшую пародию на Богарта. "Из всех кофеен во всех городах всего мира я зашел именно в эту."
"Касабланка!" Ее лицо оживилось. «Обожаю этот фильм!»
Следующие полчаса они обменивались историями, и Саша рассказала душераздирающую историю об изнурительной эпилепсии и детстве, брошенном в российской психиатрической больнице... пока один нейрохирург не спас ее и не привез в Прагу.
"И этот доктор Гесснер вылечил вас?" спросил Харрис.
"Полностью, – сказала Саша, и в ее глазах читалась благодарность. – Она изобрела мозговой имплант, который я могу активировать, проводя магнитной палочкой по черепу, когда чувствую туман."
"Туман?"
"Да, извините, перед приступом эпилептики ощущают смутное покалывание... вроде того ощущения, которое бывает перед чиханием. Когда это происходит, я провожу палочкой по голове, и магнит активирует чип внутри моего черепа." Она замолчала, внезапно смутившись. "Простите, это не самая приятная тема для разговора."
"Да нет же – я совершенно ничего не вижу, – честно сказал Харрис. – Если там есть шрамы, они полностью скрыты под этими прекрасными светлыми волосами!"
Комплимент был искренним, но Саша отвела взгляд, внезапно ощущая неловкость. "Не могу поверить, что рассказала вам все это. Как неловко. Я мало с кем общаюсь, так что... в общем, мне надо на работу." Она торопливо допила чай и стала быстро собираться.
"Мне тоже пора, – сказал Харрис, – но было приятно пообщаться. Если когда– нибудь захотите пообедать вместе, я с радостью продолжим разговор. "
Саша выглядела удивлённой этой просьбой. "Нет, не думаю, что это хорошая идея".
"Конечно, прости", – замялся Харрис. "Я не имел в виду свидание свидание. Просто… в любом случае, ты наверняка с кем-то встречаешься, так что..."
"Я? Нет, я ни с кем не встречаюсь", – неловко выпалила она. «Просто…» Её глаза вдруг наполнились слезами, словно она вот-вот расплачется.
"О нет!" – растерянно воскликнул Харрис. "Я не хотел тебя расстроить".
"Это моя вина…" – её голос дрогнул. "Извини… Я просто боюсь, что если ты узнаешь меня поближе… то будешь так разочарован".
"С чего ты взяла такое?"
Она вытерла глаза и посмотрела на него. "Майкл, я не очень хороша в… ну, в отношениях. Большую часть жизни я провела одна и на сильных препаратах. У меня серьёзные проблемы с памятью, много уродливых шрамов от при..."
"Прекрати", – остановил её Харрис. "Ты мне кажешься очаровательной. И учитывая, через что ты прошла, с тобой удивительно легко говорить".
"Правда?" Она покраснела. "Тогда это заслуга компании".
Они поговорили ещё немного, и в итоге Саша согласилась увидеться с ним снова. Спустя две недели, после обеда, ужина и вечерней прогулки в Валленштейнском саду, Харрис понял, что узнал о Саше Весне всё, что мог. Она была простой женщиной без друзей, которая проводила всё время либо в лаборатории Гесснер, либо дома за просмотром старых фильмов с кошками. Саша – одиночка… и одинока.
К сожалению, Харрис ощущал всё больше дискомфорта из-за их углубляющихся отношений. Если она узнает истинную причину наших встреч, это её уничтожит.Обременённый виной, Харрис корил себя за то, что согласился на это. Пора заканчивать этот фарс.
Собравшись с духом, Харрис поднялся по мраморной лестнице в кабинет посла.
Постучав в открытую дверь, он вошёл по её приглашению.
Посол Хайде Нагель, шестидесяти шести лет, окончила Колумбийскую школу права. Дочь немецких эмигрантов, она приехала в Америку в четырёхлетнем возрасте и поднялась на вершину своей карьеры. Как отмечали публично, её немецкая фамилия буквально означала "гвозди" – то есть "крепкий орешек".
С непроницаемым взглядом и вежливой дипломатичной манерой она часто усыпляла бдительность оппонентов, прежде чем расправиться с ними. Даже её повседневный наряд казался рассчитанным на то, чтобы приуменьшить её влияние – простые чёрные костюмы, удобная обувь и очки на цепочке, больше подобающие библиотекарю, чем дипломату. Её чёрные волосы были уложены ровной чёлкой, а макияж практически отсутствовал.
