Текст книги "Ведьмы Алистера (СИ)"

Автор книги: Дарья Шатил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 54 страниц)

Мегги прошиб озноб. Вивьена продолжала свой рассказ, и получалось у неё это неожиданно завораживающе.

– Так появилось междумирье – остаточная тьма, разорванная на клочки. А жизнь в появившихся мирах текла по-разному: какие-то развивались стремительно, какие-то столь же стремительно разрушались и гасли, растворяясь во тьме. В одном из таких миров жили существа, обладающие невероятной силой, но их мир рассыпался на глазах, и даже их сила ничего не могла с этим поделать. Они не были Создателем – лишь его творениями, наделёнными кусочками силы, и миры были им не подвластны. В этом мире жила прекрасная Луна, и был у неё муж – яркий Сол. Их дочь впитала всё лучшее, что было в них, – она росла яркой и прекрасной. Звали её Охотница, потому как та очень любила охоту. Если у Охотницы и было когда-то другое имя, никто его не знает.

Они подошли к колокольне и замерли в круге тёплого света, лившегося из окон нижнего яруса. Вивьена ненадолго замолчала, а Мегги тем временем обдумывала историю и не находила в ней точек соприкосновения со своей семьёй. Почему Вивьена вообще ей об этом рассказывает? Или то действительно детская сказка, финал которой должен чему-то научить? Смесь мифологии и религии?

– Их мир разрушался, а они не хотели в нём умирать. Логично, не правда ли? – Вивьена выжидающе посмотрела на Мегги, и девочка неуверенно кивнула. – Никто не хочет умирать. И потому прекрасная Луна, нёсшая в себе сильнейший кусочек Создателя, нашла способ войти в междумирье, что она и сделала, забрав с собой свою семью и горстку существ, которым не желала смерти. Вот только они не могли долго существовать во тьме междумирья, хоть оно и было удивительно притягательным, ведь на деле его тьма не такая уж и тьма – тот, кто умеет видеть, всегда разглядит свет создателя. Им пришлось покинуть междумирье и шагнуть в один из миров – самый плотный и самый сильный, который не разрушился бы так же, как их родной. Но этому миру в своей первозданной форме они оказались чужды. Так прекрасная Луна застыла на ночном небе вместе со своей маленькой дочерью, обернувшись большим белым светилом, за которым пряталась её маленькая красная дочь. Сол же, будучи слишком ярким даже в этом мире, появлялся на небе, освещая его своим теплом. Фейшал, подруга Луны, проросла корнями в земле, а кроной устремилась к небу, чтобы иметь возможность хоть изредка говорить со своей подругой. В новый мир также пришла и огненная Вал, сестра Сола. Она стала горой, чрево которой вечно бурлило от гнева и порождало невиданных прежде существ. Адов разлился океанами и морями, а холодная и вечно недовольная Лидэя ледяными ветрами блуждала по миру, который ей так не нравился: она умирала со скуки. Но однажды она повстречала странных существ, созданных Вал. Их кожа была такой же толстой, как покатые склоны Вал, а из их огромных пастей извергался огненный гнев их матери. И Лидэя начала созидать.

Мегги хотелось задать вопросы, которых у неё появилось целое море, но она боялась задать их Вивьене – мало ли в какой момент ведьму переклинит. Как говорится, от доброй сказочницы до злой ведьмы – один шаг.

Вивьена говорила о сущностях, но Мегги уже давно поняла, что ей рассказывают сказку о Богах. Богах иного мира. Слова Вивьены были заученными, даже фанатичными, и создавалось впечатление, что Вивьена верит в каждое произнесённое слово. Вот только Мегги не могла относиться к её словам без скептицизма.

– Лидэя создала существ, – продолжала Вивьена, – из ветра и снега. Кожа их была холодна, как лёд, в глазах их не было жизни, а дыхание было способно сковать даже неукротимый огонь гор Вал. Те существа не были похожи на нас с тобой, в них не было ничего человеческого: они были больше, сильнее, в их жилах никогда не текла кровь. Но они очень нравились Охотнице. Они завораживали её так же, как и её мать. И вот, Луна, которая никогда не ладила со своей дочерью, а теперь была отделена и от мужа, была очень одинока и начала…

– Убывать с неба? – не без иронии предположила Мегги.

– Верно, – кивнула Вивьена. – Так же, как и здешняя Луна, однажды та просто пропала с неба, оставив то своей дочери. Воспользовавшись своей уникальной связью с междумирьем, она сошла с небес и приняла форму, близкую к своей первозданной, хоть и в разы меньше. В чём-то она была похожа на себя прежнюю, но в то же время была неимоверно далека и не так прекрасна. В том мире были люди, слабый и хилый народец, живущий в пещерах континента. Они боялись новых существ, а потому показывались на поверхности лишь ночью. И, как ни странно, именно ими вдохновилась Луна. В тёплых лучах Сола она возлегла с ледяным существом, чтобы понести от него дитя – маленькую лунную девочку, не чуждую этому миру. Рождённую в нём. Девочку, которой было суждено стать якорем в этом мире. Девочку, похожую на слабый народец. Её волосы были цвета Луны. Её кожа светилась, как Луна. Её глаза были льдинами, как и льдистые глаза её отца, за одним лишь исключением – лёд её глаз был зелёным.

Мегги поджала губы и тихо пробормотала:

– Лёд становится зелёным, если в нём содержится железо, при окислении оно…

– В жилах этой девочки текла кровь, – перебила Вивьена, явно недовольная тем, что Мегги вклинилась в рассказ. – Кровь, которой не было у её отца, но была у её матери. Кровь другого мира. Кровь, которую нужно было смешать с кровью этого мира, что бы он принял пришлых существ и не отверг их. И мать любила свою младшую дочь больше всех на свете. Она любила её так, как никогда не любила Охотницу. И девочка отвечала ей взаимностью. Она всегда была ведома своей матерью. Она всегда была ведьмой – первой ведьмой того мира. Так появилась прародительница лунных ведьм. Та, кто смешала свою кровь с кровью слабого мужчины. Та, кого люди приняли и восхваляли. Ты понимаешь, о чём я говорю, девочка? Так зародилась ваша магия. Магия, которая даже в другом мире продолжает влиять на вас. Маленькая прекрасная девочка со светлыми волосами и зелёными глазами – так выглядели все потомки Лунной Ведьмы. Все потомки Матери Мира. И я не могу понять, почему эта магия влияет на тебя, но я не чувствую в тебе ни малейшего её отголоска. Может, кто-то прячет её?

Мегги сглотнула под пристальным взглядом Вивьены.

– Или, может, она ещё не пробудилась? Твоя магия должна светить, как Луна в ночи, а ты не похожа даже на маленькую звёздочку. И это странно, – продолжала рассуждать Вивьена, а Мегги ощутила, как у неё вспотели ладони.

Ей хотелось развернуться и бежать отсюда со всех ног, но она продолжала стоять, стараясь не подавать виду, как ей страшно.

Вивьена улыбнулась:

– Ты – жестокая маленькая девочка. Страдания твоей бабушки не заставили твою силу пробудиться. Она что, для тебя ничего не значила? – Вивьена выгнула бровь. – Мне кажется, если она ещё жива, то расстроится, когда узнает об этом.

– Вы не правы, – дрожащим голосом ответила ей Мегги, прекрасно понимая, что сейчас ей стоило бы промолчать. Она знала – её провоцируют.

– Не права? Это я-то? – искренне удивилась ведьма, ткнув пальцем в грудь, скрытую под мантией.

И, прежде чем Мегги успела понять, что происходит, Вивьена наотмашь ударила её по лицу. Губа лопнула, как перезревший плод. Мегги, которую никогда в жизни не били, ошалело провела языком по губам, ощущая медный привкус.

Она схватила девочку за подбородок и прижала палец к треснутой губе. Мегги ощутила жжение. То медленно распространялось от её губ по всему телу, и она ничего не могла с этим поделать: ни отстраниться – тело словно перестало её слушаться, – ни даже воспользоваться магией.

– Вот видишь: у Лунных ведьм есть кровь, а мы, кровавые ведьмы – дочери Охотницы, дочери преданной дочери – можем её контролировать, – улыбка на губах Вивьены стала ещё шире.

Мегги понимала, что именно этого Вивьена от неё и добивалась. Но она не собиралась идти на поводу у ведьмы. Несмотря на жжение, разгоревшееся в её венах, несмотря на ужас, обуревавший её, Мегги не пошла по лёгкому пути. Она ощутила свет, маленький огонёк внутри себя, но не потянулась к нему. Только не ради Вивьены. Она не осквернит свою чистую магию.

Мегги верила, что Вивьена не станет убивать её. Уж точно не сейчас. А потому старалась стойко вытерпеть пытку.

В какой-то момент девочка закричала. Закричала пронзительно и громко. И в этом крике отразились вся её боль, весь её ужас.

========== Глава 41. Главная по договоренностям ==========

Марта чувствовала себя самолётом с включённым режимом автопилота. Она нашла кружки в баре, включила чайник, нашла пакетики, пока тот закипал, и заварила чай, поставила перед Джослин чашку, от которой исходил пар, а затем помогла нащупать ей ручку, прежде чем сесть напротив женщины. Механически. Без эмоций. Она даже не заметила, какой именно чай заварила.

– Осторожно, ещё горячий, – рассеянно предупредила девушка, и даже это она сделала скорее по привычке.

Последние полчаса Марта не думала о сестре, не думала о похитителях. Она не думала и об отце. Она лишь гадала, где ей взять волка. И пока идей не было. Вариант с зоопарком отпал сам собой – да и она сомневалась, что смогла бы незаметно выкрасть волка. Это тебе не хомяк, которого можно пронести в кармане.

И что остаётся? Ловить по лесам на живца? В лесах вообще ещё водятся волки или цивилизация загнала их настолько глубоко в чащобы, что они оттуда и носа не кажут?

– Ты отцу позвонила? – спросила Джослин.

– Написала, – буркнула Марта, мысленно пытаясь вспомнить всё, что она знала о волках. Вот только единственный факт, который она о них знала – это то, что они существуют. Ну, и ещё, кажется, живут стаями.

– Он скоро придёт? – вырвал девушку из мыслей голос начальницы.

– Не знаю. Он не написал, – отмахнулась Марта. – Джилс… она… волк точно нужен? Зачем?

Джослин грустно усмехнулась.

– Увы. Кровавая магия всегда требует жертвы: либо нашей, либо чужой. Для поиска по крови нужна кровь охотника – охотника, способного долго идти по следу и способного выследить любую жертву. Нам бы мог подойти человек, долгое время занимавшийся охотой. Но я не знаю никого, кто выжил бы, потеряв всю кровь. Поэтому и остаются только животные – хищники, если быть точнее. Волк – оптимальный вариант, но в худшем случае подойдёт и охотничья собака.

– Она его убьёт? – уточнила девушка, скривившись.

– Да, – как ни в чём не бывало ответила старушка. – Всё верно. А после смешает его кровь со своей и кровью твоего отца и пропитает ею кристаллы соли. Таким образом мы получим что-то вроде компаса, указывающего на его детей. А так как вы с Мегги одной крови, компас будет тянуться и к тебе, и к ней, поэтому нам понадобится частичка Мегги, чтобы сделать компасы, которые будут искать только её. И лучший вариант – капля её крови или хотя бы волос.

Голос Джослин не дрогнул ни разу, а вот Марта никак не могла отделаться от ощущения гадливости. Убить существо, смешать его кровь – во всей этой магии было что-то неправильное.

Пока они сидели и разговаривали, по обители шныряла Джуди. Она бегала то в кабинет Кеторин, то в кладовку, и её руки были постоянно чем-то заняты: то книги, то склянки, то травы, то бинты. Джуди выглядела понурой и молчаливой, избегая взгляда Марты, словно в чём-то перед ней провинилась.

Марта отметила это между прочим, не сильно задерживая на Джуди внимание. Чувства посторонних людей занимали одну чашу весов, а другую – мысли о Мегги, и эта чаша явно перевешивала.

– Напиши отцу – пусть принесёт её расчёску, – попросила Джослин, и Марта выполнила просьбу, всё ещё не понимая, что ей делать с волком.

Кеторин спустилась через четверть часа или около того. Уставшая, вымотанная до предела, с копной спутанных волос, с тусклым взглядом и глубокими морщинами, прорезавшими лоб и собравшимися стрелками возле глаз. Марте даже показалось, что она выглядела старше. Намного старше.

– Чашка крепкого кофе мне не поможет, – провозгласила она, включая кофемашину. – Меня спасёт литр кофе, тушь и патчи под глаза. Возможно, шампанское мне бы тоже помогло, но, боюсь, не сейчас.

– Нам нужен волк, – выпалила Марта, уставшая переваривать эту проблему.

– Волк? – удивлённо выгнула бровь Кеторин. – Тоже мне проблема. Девчонка согласилась помочь? Просто я так и не поняла, о чём она говорила, мешая слова с рыданиями и размазывая сопли по щекам, пока я распарывала её не самые аккуратные стежки. Не люблю людей, которые рыдают по поводу и без…

– Не смей так говорить о Джилс! – в голосе Джослин послышались стальные нотки, и Марта даже вздрогнула. Ей был знаком этот тон – так начальница отчитывала учительниц, которые в чём-то провинились, и детей, которые вели себя неправильно. Хотя учительниц Джослин отчитывала чаще, чем детей.

Вот только Кеторин даже не посмотрела в сторону старухи, просто проигнорировав женщину и её недовольство, и свернула с конфликтной тропы так быстро, что Марта не сразу среагировала и не успела подстроиться под неё.

– Так вы говорили о волках. Нужен какой-то конкретный? Серый? Белый? Одноухий? С помеченными лапами? Или, может, совсем без лап?

– Любой, – ответила вместо Марты Джослин. Холодка в её голосе не убавилось, но было видно, что ни она, ни Кеторин не собираются конфликтовать. – Самый обычный. Главное – живой.

Кеторин хлопнула в ладоши и просияла широкой улыбкой, которая, словно ластик, стёрла следы усталости с лица женщины.

– Так это ещё проще! Будет вам волк.

Марта, как заворожённая, смотрела на Кеторин. На то, как она играючи решает проблему, над которой Марта ломала голову, не зная, с какого бока к ней подступиться. Один телефонный звонок, строго поставленная задача, несколько улыбок и комплиментов, а ещё обещание выпить по чашечке кофе как-нибудь на досуге – вот и всё. Кеторин отложила трубку, и, подперев подбородок ладонью, отпила кофе из большой кружки – его она, кстати, варила, попутно разговаривая по телефону.

– Волк скоро будет, – оповестила она их и блаженно улыбнулась. – Ещё что-то нужно?

– Соль, – каким-то не своим, слабым голосом ответила Марта.

Кеторин лишь отмахнулась.

– Этого добра у меня завались. Пойду проверю, как там наша рыдающая королева.

Кеторин развернулась и скрылась за дверью бара. А Марта всё тем же ошалевшим взглядом смотрела ей вслед.

– Она невероятна, – пробормотала девушка, и, лишь услышав ответ Джослин, поняла, что произнесла это вслух.

– Она не невероятна, а всего лишь эксцентрична, а потому успела за свою жизнь обзавестись большим количеством связей. Такие, как Кеторин, идут по жизни легко, в то время как другим приходится бродить во тьме, не зная, куда податься.

***

Джилс смотрела на спящего Элиота. Кеторин отдала ему свою большую мягкую кровать, вот только для Элиота она не оказалась такой уж большой. Элиот был громоздким мужчиной – таким же большим, как и добрым. Джилс умела разбираться в людях. Она знала, какие они, знала по тому, какая кровь течёт в их жилах.

Кровь всегда шептала. Раньше её голос был похож на шелест листьев, или, может, дыхание ветра. В этот голос нужно было вслушиваться. Вслушиваться очень внимательно, иначе был шанс не разобрать его. Но то было раньше – то было до того, как её пальцы сжались на медном обруче короны. А ведь она и не поняла этого сразу, думая, что корона связывает её с кровью других ведьм. Других кровавых ведьм.

На деле же Корона оказалась усилителем. Подарком Охотницы – богини, которой доброта никогда не была свойственна. Охотница была ревнива, Охотница была алчна. Она никогда ничего не дарила. Раньше, когда все мысли Джилс были поглощены Элиотом, а до этого ковеном и охотниками, не обращать внимание на сей факт было проще; она даже и не замечала его. Но теперь, когда Элиот мирно спал на кровати, кровь набатом стучала в венах.

В детстве бабушка рассказывала Джилс сказки об Охотнице. И об усилителе, который та даровала избранной ведьме. Ведьме, которая отреклась от своей матери. По прошествию лет подробности истории стёрлись из памяти, и Джилс никогда бы так и не вспомнила об этой истории, если бы кровь не пела для неё. А кровь пела, да к тому же так громко, что Джилс хотелось закрыть уши. Только это не помогло бы, ведь кровь отзывалась в ней. А кровь ведьм пела громче, чем кровь обычных людей.

Даже не глядя на Джуди, сидящую на диване, Джилс знала, что та глубоко опечалена. И что её брат, резонируя, грустит вместе с ней. Благо, она сейчас не слышала крови Кеторин, Марты и Джослин, так как её диапазон действия способности ограничивался расстоянием. Джилс была готова даже возблагодарить Охотницу за то, что на неё не свалились эмоции и чувства всех людей этого мира – от такого она сошла бы с ума за считанные секунды.

Джилс не знала, сколько времени она просидела так возле кровати Кеторин, погруженная в свои мысли, пытаясь отстраниться от магии, которая не желала отпускать её. Корона, запертая в ящике «Рольфа», всё равно дотягивалась до неё, и Джилс не знала, какое расстояние должно развернуться между ними, чтобы корона перестала влиять на неё.

Джилс почувствовала Кеторин и её смятение прежде, чем та вошла в студию с огромной кружкой кофе в руках.

– Как дела у нашего мальчика? – громко спросила она.

Женщина окинула свою квартиру-студию взглядом, задержавшись на каждом лице: от Роя, который смотрел на тётю со смесью уважения и страха, и тихонько всхлипывающей Джуди до Джилс и спящего Элиота.

– Вижу, он спит, – кивнула она. – А ты наконец-то перестала реветь. Что ж, отлично… Рой, Джуди, я поставила на кухне вариться курицу, пойдите проследите за ней.

Рой чуть ли не мгновенно вскочил на ноги и потянул за собой сестру. Кеторин посторонилась, пропуская их. Но, прежде чем закрыть за ними дверь, она крикнула им вслед:

– Джуди, умойся и прекрати меня избегать. Я уже не злюсь.

Кеторин закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, сделала несколько глотков из своей кружки.

– Если честно, терпеть не могу детей в этом возрасте. Они считают себя уже достаточно взрослыми, но не понимают, что от ребёнка их отличают разве что рост да волосы на теле. Взрослыми нас делает не возраст, а опыт, вынесенный из ошибок, – хмыкнула она, привалившись к двери. – Знаешь, в их возрасте я творила такое, за что собственных детей придушила бы.

Джилс оказалось сложно представить, что такого могла сотворить Кеторин, за что на неё можно было злиться. Возможно, потому что она смотрела на женщину через призму детского обожания.

– Ладно, – Кеторин взмахнула рукой, словно отмахиваясь от предыдущей темы. – Я хотела поговорить не об этом. Мне нужно, чтобы ты сплела для меня ещё одно заклятие поиска, кроме того, что сплетёшь для Марты.

Не просьба. И не приказ. Просто признание нужды. И то, каким именно голосом была озвучена эта нужда, заставило Джилс задержать дыхание. Кеторин не давила на неё, как Джослин, не взывала к чему-то глубинному. Кеторин просто говорила.

– Взамен я дам тебе защиту. Тебе и твоему… хм… принцу.

Джилс захотелось возмутиться. Почему они все называли Элиота её принцем? Но Кеторин не дала ей такой возможности, продолжив говорить:

– Есть лишь два места, где маленькая королева сможет жить спокойно. И Шарпа – одно из них. Под защитой ковена ты будешь в безопасности.

– Пленницей, – выдохнула Джилс. Пленённая королева – разве не об этом она думала? Королева-марионетка, переходящая из рук в руки – незавидная участь, как ни посмотри.

Кеторин покачала головой.

– Рычагом давления. Я более чем уверена, что Старейшины попытаются использовать тебя для давления на город Кровавых Вод.

Джилс шмыгнула носом, стараясь прогнать слёзы обиды.

– Им нужна не я, а корона. Я не смогу давить на ведьм, которые отказались от меня. Им не нужна такая королева, как я.

Кеторин фыркнула.

– Конечно, не нужна. Слабый всегда подчиняется сильному. Но в глазах Демьяны сильная она, а не ты. И, чтобы город Кровавых Вод подчинился тебе, в твоих руках должна быть такая сила, такая мощь… Ты должна одним лишь взглядом вселять в них трепет! Вселять ужас! Для кровавых ведьм плачущая королева – не королева вовсе.

Джилс содрогнулась. Ломать чужую волю? Подчинять людей себе? Запугивать их? Джилс не могла себе даже представить подобного. Всё, чего она когда-либо хотела, это спокойной жизни рядом с таким мужчиной как Элиот: добрым и заботливым.

– Вижу, подобный вариант тебе не по душе, – заметила Кеторин, и Джилс коротко кивнула. – Тогда я предлагаю тебе другой. Я дам тебе приют и дам тебе защиту. Место, где никто и никогда не найдёт тебя, а взамен прошу найти мою сестру.

– Ты предлагаешь так много, а взамен требуешь очень мало. Почему?

На губах Кеторин заиграла улыбка – такая яркая, что даже солнце рядом с ней меркло бы.

– Потому что могу.

– Они не перестанут меня искать. Демьяне нужна корона, – Джилс покачала головой. Она уже почти не верила, что в этом мире есть хоть одно место, где она могла бы быть свободной. Не только от ведьм, но и от короны.

– Я подумаю, что можно с этим сделать, – ответила Кеторин и села на диван. – Не в обиду тебе будет сказано, но я не люблю иметь дело с кровавыми ведьмами. Жестокость у них в крови. Причём чрезмерная.

– Я не в обиде, – Джилс постаралась улыбнуться.

Джилс не сомневалась в том, что Кеторин не гребёт их под одну гребёнку, но о людях чаще всего судят по их лидеру. И бабушка Джилс никогда не была образцом добродетели. Образцом жестокости? Да, конечно. Но помимо жестокости в бабушке были и другие качества: она была хорошим политиком и хорошим стратегом, пока Болезнь не подточила её. В годы её главенства все конфликты между городом Кровавых Вод и Шарпой нивелировались. Теперь же, когда место у руля заняла Демьяна, оставалось только гадать, сколько времени пройдёт, прежде чем холодное перемирие перерастёт в открытое противостояние.

– Мне ведь не позволят спрятаться? Не уберут с доски, как ненужную фигуру? Ты говоришь, что можешь меня спрятать, и я хочу тебе верить. Действительно хочу, – Джилс закусила губу, чтобы сдержать слёзы. – Но я не верю, что это возможно. По моему следу идут охотники, и кровавые явно не захотят от меня отступиться. Поэтому я спрашиваю, где ты хочешь меня спрятать? Что это за место такое?

– Шарпа, – Кеторин пожала плечами, мол, о чём ещё можно было думать.

Джилс моргнула, окончательно запутавшись в паутине, которую пыталась сплести Кеторин.

– Я не понимаю. Ты говорила, что там Старейшины попытаются меня использовать, чтобы повлиять на Демьяну.

– Попытаются, – кивнула Кеторин.

– И сделают меня пленницей междумирья.

– Непременно.

– Тогда я что-то не улавливаю сути. Почему ты предлагаешь мне прятаться в Шарпе?

– Потому что, когда я стану главой ковена, Шарпа станет для тебя самым безопасным местом. Тихой гаванью с карт-бланшем на вход и выход. Старейшины никогда не пойдут против своей главы признав её.

– Но госпожа Клементина… – начала протестовать Джилс, но Кеторин перебила её:

– Клем – Глава лишь на словах, и я убедилась в этом, когда последний раз была в Шарпе. Ковеном управляют Старейшины, одна из которых вскоре отойдёт от дел на длительный промежуток времени, – встретившись с полным непонимания взглядом Джилс, Кеторин пояснила. – Она беременна. А я слишком хорошо её знаю, и с уверенностью могу предположить, что не пройдёт и месяца, как она возьмёт отвод и полностью растворится в ребёнке. Поэтому ситуация складывается следующая: освобождающееся место Старейшины и пустующее место Главы. Всё, что мне нужно, – убедить Клем отступиться от места Главы в мою пользу.

– И стать Старейшиной, – дополнила Джилс, которая начала понимать ход мыслей Кеторин.

– Именно. А для этого нужно её найти.

– А для этого тебе нужна я… И ты согласна обеспечить мне полную защиту, если я помогу?

Кеторин кивнула.

– А Элиот?

– Что «Элиот»?

– На него твоё предложение распространяется?

– Не вижу ничего зазорного в том, чтобы королева привела своего протеже в Шарпу.

– А если он не захочет там оставаться? – выдохнула Джилс, покосившись на спящего и вымотанного донельзя мужчину.

– Сомневаюсь, что не захочет, – хмыкнула Кеторин. – Но при таком раскладе я обвешу его защитами, как ёлку на Рождество, и отправлю в мир.

– С возможностью вернуться, когда он пожелает, – потребовала Джилс.

Кеторин закатила глаза и нехотя ответила:

– Хорошо.

– Тогда по рукам, – ответила Джилс, ощутив под ногами твёрдую почву.

Возможно, план Кеторин и не был идеальным. В нём было слишком много «если» и слишком много того, что могло пойти не так: Старейшина могла не уйти на покой, госпожа Клементина могла не отказаться от места Главы, другие Старейшины могли выступить против Кеторин.

Но даже самый шаткий план лучше, чем его отсутствие. И Джилс охотно ухватилась за предоставленную возможность, даже умудрившись выторговать для себя и Элиота небольшие привилегии. Она чувствовала себя ответственной за этого мужчину, и если не ради себя, то ради него – человека, помогающего ей практически безвозмездно – она готова идти дальше.

– Мы можем включить в сделку пункт о бензине? – спохватилась Джилс.

– О бензине? – Кеторин удивлённо посмотрела на Джилс. – О каком таком бензине?

– Я обещала Элиоту оплатить бензин, – неуверенно пробормотала Джилс. – За то, что он довёз меня сюда. У меня нет денег, чтобы оплатить…

Кеторин выпучила глаза, а затем громко рассмеялась.

– Какие меркантильные нынче принцы пошли, – она покачала головой. – Ладно, оплачу я ему бензин. Только пусть чеки предоставит. Я надеюсь, лошадь ему покупать не нужно? Ну, там, для подвигов каких-нибудь…

– Не нужно, – сконфуженно буркнула Джилс, не видя никаких поводов для веселья.

***

Коул чувствовал себя немного… Немного злым, немного расстроенным и немного неуверенным, идя по отвратительно чищенным дорожкам к «Ведьминой обители» вслед за Алистером Рудбригом.

Он злился на Марту. Он злился на два коротких слова – «Мегги» и «расчёска» – заставивших их повернуть назад практически возле самой «Ведьминой обители» и вернуться домой, чтобы найти расчёску – маленький розовый гребень, в котором запутались светлые длинные волосы, а потом вновь проделывать путь по снегу.

Ему хотелось встряхнуть Марту, и при этом он жалел её. И нынешние чувства шли в разрез с теми, что он испытывал ещё месяц назад. Как же он скучал по тому времени, когда его эмоции были чистыми, без примеси других. Если злость – то злость, если грусть – то грусть, если счастье – то счастье. А как быть, если ты испытываешь злую грусть? Когда тебе жаль человека, но все его поступки вызывают у тебя желание взять его за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы аж зубы застучали, чтобы мозги встали на место.

Поглощённый своими чувствами и попытками их проанализировать – что и раньше у него получалось довольно посредственно – Коул буквально врезался в мистера Рудбрига. Тот стоял напротив входной двери и стучал в неё кулаком.

Прошло несколько минут, прежде чем Коул услышал из-за закрытой двери голос Марты:

– Знаете, я не удивлюсь, если волк придёт сюда на своих двоих. Или «на своих четырёх»? – В голосе девушки, казалось, даже звучали нотки тихого, скрытого под толщей отчаянья, веселья.

А затем дверь открылась, и Коул стал зрителем странной сцены. Он видел Марту, которая распахнула дверь. Её взгляд был живым, хоть и грустным, а потом, стоило её глазам встретиться с глазами отца, их заволокло поволокой, лишившей их каких-либо эмоций. Стой Коул чуточку дальше, он никогда бы и не увидел этого. Голос Марты стал таким же безжизненным – из него на секунду пропали все краски, прежде чем смениться полным безразличием.

– А, это ты. Расчёску принёс?

И, удивительное дело, ещё минуту назад мистер Рудбриг спешил, бежал на помощь свой «маленькой тучке», а сейчас стоял, как истукан, и даже не подумал обнять дочь, которую давно не видел и которую – Коул был в этом уверен – любил.

И голос мистера Рудбрига стал таким же до смешного безэмоциональным, когда он ответил:

– Да, принёс.

Коул обогнул мистера Рудбрига и встал между ним и его дочерью так, чтобы видеть обоих. Взгляд мужчины оказался зеркальным отражением пустого взгляда Марта. Вот только когда отец и дочь посмотрели на Коула – его прошиб озноб, потому что в их глазах вновь появились эмоции.

Марта смотрела на него со смесью недовольства и, кажется, вины, а мистер Рудбриг – взглядом, полным благодарности. И Коул понял одну простую вещь – что бы между этими двумя ни происходило, Алистер знал о причинах, но, похоже, не считал нужным делиться информацией ни с Мартой, ни с кем-либо ещё.

– Что, дружки-охотники не приняли тебя обратно? – не без яда в голосе спросила Марта.

Коул растянул губы в широкой улыбке.

– Ты такая милая… как куст крапивы.

– А ты всё такой же ас в комплиментах, – копируя его улыбку, ответила Марта и отступила, пропуская их внутрь бара.

И Коул вошёл. Вошёл, широко расправив плечи, словно ему здесь было самое место, словно его тут ждали. А правда была в том, что ответ Марты – эта её подколка или же ответ на его подколку – словно ластиком стёр его напряжение. Они будто ступили на проторённую дорожку, по которой ходили не один год, и на этой дорожке ему было спокойней, на этой дорожке он чувствовал себя уверенно. А вот стоило им с неё сойти – и Коул уже не знал, что ему делать. Так что пока он решил придерживаться этого пути и надеялся, что Марта тоже с него не свернёт.

– О, комплименты – это моё всё, – усмехнулся Коул. – Однажды за комплимент мне вылили кружку чая на голову. А я всего лишь сказал, что у девушки красивые глаза.

– Дай угадаю, ты сравнил их с лошадиными?

– Нет, – покачал головой Коул. – Сказал, что они такие же потрясающе большие, как у коровы.

Марта коротко рассмеялась, а Коул поймал на себе ещё один очередной полный благодарности взгляд Алистера, словно для него сам факт, что его дочь может смеяться из-за слов человека, возводил этого самого человека в ранг небожителя. Интересно, а если бы Марта рассмеялась громко и заразительно, до колик в животе, возвёл бы мистер Рудбриг Коулу храм для поклонения? Коулу казалось, что да.

– Даже не знаю, почему я не удивлена, – протянула девушка.

Коул послал ей ещё одну полную самодовольства улыбку. Эта Марта была лучше злой Марты, лучше уходящей Марты, лучше Марты, которая отказывалась его даже слушать.

Парень уже собирался выдать ещё какую-нибудь столь же абсурдную реплику, когда заметил старушку – слепую хозяйку академии «Мария-Роза» – и закрыл рот. Вряд ли пожилая женщина оценила бы дурь, которую он мог излагать часами.

Хотя какими часами… Раньше он мог излагать чушь годами. В их семье он занимал позицию смешного близнеца, в то время как Аде отводилась роль разумного.

Ада.

Коулу хотелось поговорить о ней, даже несмотря на то, что от этого ему становилось больно. Но Марта должна знать, что он не какой-то там фанатик, у которого нет причин для ненависти к ведьминскому роду. Он ненавидит ведьм – хотя, возможно, уже и не всех ведьм – не потому что так надо, а потому что Ада умерла из-за них.