Текст книги "Сакалиба"

Автор книги: Д. Мишин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

50 В этом отношении заслуживает внимания гипотеза Т.Левицкого касательно соседнего с

Хисн ас-Сакалиба приграничного поселения Джардакуб. Левицкий отмечает, что название

<Джардакуб> не встречается в источниках периода доарабских завоевании, а его

этимологию нельзя объяснить на основе арабского языка. Не имеет ли название

ДжардаЩжордо что-либо общее со славянским словом <град> (город), задается вопросом

польский ученый [228, т. 1, с. 111}.

" Об этом походе и возможности появления славян в качестве противников Марвана см.

выше (часть 1, гл. 1, прим. 1).

и Указывая на этот эпизод, нельзя, разумеется, забывать об идее Т.Левицкого, согласно

которой славяне в 720 г. входили в состав войск Йа-зида II, посланных против восставшего

против него бывшего наместника Ирака Йазида Ибн ал-Мухаллаба. Левицкий ссылается

на приводимую в книге <Драгоценное ожерелье> (<Ал-'Икд ал-Фарид>) Ибн 'Абд Раббихи

(860-940) речь Йазида Ибн ал-Мухаллаба, которую он

Еоизнес перед решающей битвой. Описывая войско своих противников, 1зид Ибн ал-

Мухаллаб говорит, что один из их полководцев, ал-'Аб-бас Ибн ал-Валид, прибыл с

войском, составленным из берберов, славян, джармаканцев (джарамика, население

окрестностей Мосула), коптов и арамейцев, а также из прочих людей, кого он именует

сбродом (ахлат) [242, т. 2, с. 385]. Доверяясь показанию Ибн 'Абд Раббихи, Левицкий

полагает, что речь действительно идет о славянских воинах [367, с. 6-15]. Трактовка

Левицкого, однако, кажется недостаточно убедительной. Начнем с того, что доверять

приводимым в источниках в прямой речи словам рискованно, что подтверждает и

настоящий случай. У Ибн 'Абд Раббихи Йазид, желая убедить войско в слабости и даже

ничтожности противника, называет Масламу Ибн 'Абд ал-Малика желтой саранчой, а

ал-'Аббаса – Настусом Ибн Настусом, то есть греком (войско халифа вели в бой два

полководца – Маслама и ал-'Аббас). Такая версия приводится и у ал-Мас'уди [291, т. 2, с.

177] (в изданиях Ибн 'Абд Раббихи и ал-Мас'уди, которыми я пользовался, слово Настус

написано как Бастус. В этом слове следует, разумеется, видеть греческое имя Анастасии).

У ат-Табари Йазид тоже называет Масламу саранчой, но ал-'Аббас удостаивается у него

другого прозвища – <бесплодная верблюдица Самуда>; при этом ат-Табари замечает, что

Йазид желал таким образом посмеяться над нечистокровием ал-'Аббаса, рожденного

матерью-гречанкой [44, сер. 2, с. 1398]. В <Истории> ал-Иа'куби эта реплика предстает

совершенно иначе: <желтой саранчой> называет не йазид Масламу, а, наоборот, Маслама

Йазида [127, с. 372]. Можем ли мы утверждать, что какие-либо из этих слов подлинные, и

если да, то какие именно? Теперь перейдем к описанию войска Йазида. В тексте ал-

Мас'уди Йазид не перечисляет национальностей, но заявляет, что войско было составлено

из крестьян, земледельцев, дубильщиков кож и людей низкого звания [291, т. 2, с. 177]. Это

противоречие Левицкий хочет разрешить, специально оговорив, что версия Ибн 'Абд

Раббихи полнее, а потому достовернее версии ал-Мас'уди [367, с. 7]. Но есть ли основания

считать версию Ибн 'Абд Раббихи единственно правильной? В своем анализе Левицкий не

ссылается на <Китаб ал-'Уйун>; между тем неизвестный автор этого произведения также

приводит текст речи Йазида. Этот текст весьма близок к тому, что дает Ибн 'Абд Раббихи, однако из народов в нем упоминаются берберы, джармаканцы, мардаиты и копты, кроме

них в войске были сыновья крестьян и всякий сброд [96, с. 70]; весьма похожую версию

дает Ибн ал-Асир [248, т. 4, с. 337]. Мардаиты (джараджима) упомянуты в тексте вместо

славян (сакалиба). Можно ли ручаться, что Ибн 'Абд Раббихи прав, а автор <Китаб

ал-'Уйун> и Ибн ал-Асир ошибаются? Наконец, даже если бы мы были совершенно

уверены в том, что Йазид сказал именно те слова, которые ему приписывает Ибн 'Абд

Раббихи, означало бы это, что в войске ал-'Аббаса действительно были славяне? Йазид, как уже говорилось, стремился унизить своих противников, показать их слабыми и

ничтожными и поднять тем самым боевой дух своих воинов. Ради этого он представляет

воинов ал-'Аббаса фантастическим сбродом инородцев, которые разбегутся после первой

же стычки. При этом собрание народов представляется нереальным, особенно в

отношении берберов и коптов. Более того, порядок, в котором перечисляются народы, как

нельзя лучше соответствует ритму арабской речи: барабира – сакалиба – джарамика и

далее акбат – анбат – ахлат. Поэтому думается, что, даже если Йазид Ибн ал-Мухаллаб

произносил слова, приписываемые ему Ибн 'Абд Раббихи, это еще не значит, что славяне

реально были в войске его противников: Йазид мог просто дать произвольный набор

названий, подходивших к ритму речи. Отсюда идея Левицкого покоится, кажется, на

слишком зыбком основании, чтобы с уверенностью говорить об участии славян в

подавлении мятежа Йазида. Это, конечно, не означает, что такую возможность следует в

принципе отбросить. Согласно ат-Табари, войско Масламы состояло из сирийцев [44, сер.

2, с. 1390], а Ибн ал-Асир пишет, что у Масламы и ал-'Аббаса было семьдесят или

восемьдесят тысяч бойцов из Сирии и Месопотамии [248, т. 4, с. 336; ср.: 277, т. 3, с. 78].

Славяне, как мы видели, были расселены в обеих этих провинциях. Тем самым никак

нельзя отрицать, что славяне могли участвовать в подавлении мятежа Йазида; в то же

время говорить об этом с уверенностью вряд ли правомерно. 10*

33 По-арабски это имя пишется так: сын – лам – син – алиф – каф с диакритическими

точками.

34 Попробуем представить себе, какова могла бы быть такая конъектура. Диакритические

точки-наиболее мобильный и легче всего изменяемый элемент арабской графики – есть

только над кафом, который при неправильном написании может быть спутан с фа'.

Заменив каф на фа', мы получаем Сл.саф, что вполне может быть искаженным Слаф или

С.л(н).с.л.аф, на основе чего можно строить дальнейшие предположения относительно

имени славянского вождя. Одновременно изолированный каф можно спутать и с нуном,

что влечет за собой и возможность появления неславянских интерпретаций, например, Й.лман (Юлиан) или Б.л.бан (тюркское Балобан). Указывая на эту возможность, должен

одновременно заметить, что она не кажется мне столь вероятной, сколь предыдущая

конъектура, ибо лишенный подстрочной диакритики сын вряд ли мог трансформироваться

в ба' или На'.

35 Наиболее полно об этом рассказывает ат-Табари, у которого под 133 г.х. (9 августа 750 -

29 июля 751 г.) 'Абдуллах Ибн 'Али упоминается как правитель Киниасрина, Хомса,

Дамаска и Иордании, а под 135 г.х. (18 июля 752 – 6 июля 753 г.) – как правитель Хомса, Киннасрина, Баальбека, дамасской Гуты, Хаурана и Иордании [44, сер. 2, с. 75 и 85 соотв.; см. также: 277, т. 3, с. 177].

36 Такую информацию, наиболее полную, дает ат-Табари [44, сер. 2, с. 91]. Автор <Китаб

ал-'Уйун> говорит о воинах из Сирии, Месопотамии и Хорасана [96, с. 216], Ибн Халдун -

о сирийцах и хорасанцах [277, т. 3, с. 180].

37 По сообщению Агапия Манбиджского (середина X в.), 'Абдуллах приближал к себе

сирийцев и одновременно принижал хорасанцев [33, с. 373-374].

38 Эти сведения сообщает ал-Балазури [149, с. 166]. Определить, когда точно славяне и

остальные воины были переселены в Мопсуэстию, с точностью до года невозможно. Сам

ал-Балазури полагал, что приказ о строительстве укреплений Мопсуэстии был отдан ал-

Мансуром в 139 г.х. (5 июня 756 – 24 мая 757 г.), а закончились работы в 140 г.х. (25 мая

757 -13 мая 758 г.)[149, с. 166]. Ибн ал-Асир, однако, относит приказ к 140 г.х.[248,т. 5, с.

126], это хорошо сходится сутверждением ат-Табари относительно того, что работы в

городе были закончены в 141 г.х.(14 мая 758 – 4 мая 759 г.) [44, т. 3, с. 135].

" Перевод славян в Мопсуэстию был, очевидно, связан с тем, что этот город заменил Иссос

в качестве опорного пункта мусульман в нижнем течении Джейхана (Пирамос). Иссос был

после этого оставлен мусульманами, и географы более поздних лет уже ничего не знают о

нем. Другое объяснение предлагал Т.Левицкий, связывавший переселение славян в

Мопсуэстию с встречающимся в географии ал-Йа'куби – <Книге стран и поселений> (<Китаб ал-Булдан>) – упоминанием о том, что в 140 г.х. (25 мая 757 -13 мая 758 г.) халиф

ал-Мансур принял решение отправить своего сына Мухаммада ал-Махди в набег (газе) на

славян [132, с. 237]. По мнению Левицкого, славяне были горячими сторонниками

ОмеЙядов и враждебно относились к' Аббасидам. Они сражались против ал-Мансура в

составе войска 'Абдуллаха Ибн 'Али и теперь поднялись на борьбу вновь. Мухаммад ал-

Махди разбил их, после чего в качестве наказания их перевели в Мопсуэстию [228, т. 1, с.

265-266; см. также: 525, с. 478]. Такая интерпретация представляется несколько натянутой.

Прежде всего, ал-Йа'куби говорит только о том, что ал-Мансур собирался или принял

решение отправить Мухаммада в поход на славян. Заключать из этого, что поход мог и не

состояться, покажется, возможно, слишком критическим подходом к источникам, однако

во всей изученной мной литературе я не нашел ни единого упоминания о каком-либо

походе ал-Махди в 140 г.х. На это можно возразить, что многие источники вообще

сообщают весьма мало информации о событиях этого года. Так, у ат-Табари в издании

М.Й. Де Гуйе событиям 140 г.х. уделяется всего две страницы [44, сер. 3,с. 148-149].

Между тем о походе больше нигде не упоминает и сам ал-Йа'куби, который, казалось бы, вполне мог рассказать о нем в своем историческом трактате. Ничего не говорит о походе

на славян и ал-Балазури, единственный автор, рассказывающий историю Мопсуэстии и

Иссоса под властью арабов. Далее, Левицкий исходит из того, что славяне, на которых

должен был идти ал-Махди, – взбунтовавшиеся славяне Иссоса, ненавидевшие 'Аббасидов.

Такая гипотеза наталкивается на несколько возражений. Прежде всего, сам глагол газа

(производной от которого является газе) употребляется у восточных авторов в основном

для обозначения набегов на вражескую, в данном случае византийскую, территорию, но не

для описания боевых действий внутри Халифата. Далее, нарисованная Левицким картина

событий уязвима для нескольких логических вопросов. Почему славяне Иссоса поднялись

на заведомо безнадежную борьбу в 757/58 г., когда власть 'Аббасидов уже утвердилась?

Почему, например, они не ушли к византийцам, как это сделали гассанидские арабы в VII в., уцелевшие сторонники Бабека в IX в. или арабы племени Бану Хабиб в X в.? Почему

Мухаммад ал-Махди ходил походом только на славян, хотя гарнизон Иссоса состоял из

славян, набатейцев и персов? Почему Мухаммад ал-Махди, подавив восстание славян, не

перебил их и даже не переселил в отдаленные места, а, наоборот, определил служить в

большом городе, важном приграничном форпосте (если славяне действительно были

врагами 'Аббасидов, то ал-Мансуру и Мухаммаду ал-Махди с неизбежностью пришлось

бы считаться с возможностью того, что они поднимут новое восстание и сдадут

Мопсуэстию византийцам)? Отсутствие в рассказе ал-Балазури каких-либо следов

насильственности переселения наводит на мысль, что в данном случае обошлось без

вооруженного противостояния, иными словами, что имел место простой перевод

гарнизона из одного города в другой.

40 Впоследствии в Тарсус перевели еще две тысячи человек из Моп-суэстии и тысячу

антиохийцев [149, с. 169].

41 Когда в 155 г.х. (13 декабря 771 – 2 декабря 772 г.) ал-Мансур построил для себя город

ар-Рафику близ Багдада, он установил в ней гарнизон из хорасанцев [149, с. 179].

i2 Показания Никифора полностью принимал на веру Г.Острогорский, заметивший, что

цифра 208 тысяч не округлена и, следовательно, вряд ли взята произвольно; скорее, она

происходит из официальных записей [571, с. 198, прим. 1; 378, с. 57]. По мнению

Острогорского, Никифор говорит обо всех переселенцах, а не только о взрослых

мужчинах, способных носить оружие. Мнение Острогорского поддерживали Я.Фер-луга и

Х.Диттен [397, с. 52; 449, с. 86, 382 соотв.]. Рассуждая в том же ключе, М.Гребнер замечал, что у нас нет достаточно убедительных оснований ставить под сомнение данную

Никифором цифру: речь идет не о пленных (которых вряд ли могло быть столько), а о

людях, переселявшихся добровольно, причем после значительных политических

потрясений в Болгарии [468, с. 43 и прим. 24 там же], то есть, фактически, о волне

беженцев. Противоположное мнение высказал П.Харанис, заметивший, что при

транспортных средствах того времени переправа такого множества людей была бы

невозможна [428, с. 76– 77] (греческий ученый основывается на показании Никифора

относительно того, что славяне бежали <через Понт Эвксинский>, то есть по морю, – для

таких плаваний их лодки-однодеревки были мало приспособлены). Отрицая

достоверность данной Никифором цифры, Харанис в то же время признавал, что

численность славян была сравнительно большой, возможно, несколько десятков тысяч

человек [428, с. 77-78]. На возражение Хараниса Диттен отвечает тем, что славяне

пересекали Босфор не на своих лодках, а на предоставленных Константином судах [449, с.

86]. Заметим, что Харанис вскоре изменил свое мнение, согласившись с тем, что данная

Никифором цифра заслуживает доверия [432, с. 12, прим. 8]. Тем не менее некоторые

ученые считают оценку Никифора преувеличенной – как и многие другие большие цифры, встречающиеся в трудах средневековых авторов [617, с. 50; 23, т. 2, с. 244, прим. 98].

43 Идею Малингудиса развил впоследствии Х.Диттен, показавший, что речь идет об

имени Мирко, уменьшительном от Мирослав [448, с. 102]. В.Бешевлиев полагал, что

Мюрицикий – имя не славянское, а протоболгарское, но не приводил ни доказательств, ни

аналогий [415, с. 229].

44 Альтернативное мнение относительно происхождения Фомы дает другой византийский

историк первой половины X в. Иосиф Генесий, согласно которому Фома был армянином

из семьи, жившей у озера

Газуру [185, т. 109, с. 998]. Но Генесий противоречит сам себе, ибо затем пишет, что Фома

был скифом [185, т. 109, с. 1027], то есть, очевидно, славянином. В современной

историографии это противоречие решается следующим образом: Фома был выходцем из

славянской семьи, жившей у озера Газуру в византийской Армении (см. ниже).

45 Относительно происхождения Фомы см., прежде всего, работу П.Лемерля <Фома

Славянин> [519]. Изучая данные различных источников, Лемерль приходит к выводу, что

наиболее правильна версия <Продолжателя Феофана>.

46 По незнанию древнегреческого языка не могу произвести текстуальный анализ этого

фрагмента, однако у П.Лемерля он выглядит так:

Столь малая активность франков по отношению к славянам объясняется тем, что

Каролинги в это время были заняты другими делами. В числе их главных противников

были Баварское герцогство, Ланго-бардское королевство, Аварский каганат и саксы. Но к

началу IX в. первые три из этих противников уже перестали существовать, а с

сопротивлением саксов было навсегда покончено в 804 г., когда они были переселены за

Рейн. Франки вышли на границы славянских земель, германский и славянский миры

оказались лицом к лицу. Военные столкновения не заставили долго ждать себя: уже в 805

г. Карл, сын Карла Великого, нападает на чехов и ведет против них опустошительную

войну; при этом погибает князь чехов Лех [45, с. 120]. В следующем году тот же Карл

выступает в поход на другое славянское племя, сорбов, и разбивает их [45, с. 121]. Чехи и

сорбы фигурируют в изданной в 807 г. хартии <Статьи о различных делах> () как

основные противники франков [162, т. 1, с. 136, № 49], однако захватнические

устремления Каролингов направлены и против других народов: в 808 г. Карл отправляется

с войском против смолян, глин ян и лютичей [45, с. 125]. Впоследствии в боевые действия

втягиваются все новые славянские народы. В 817 г. против франков восстают их бывшие

союзники ободриты, и тогда же в Паннонии начинается выступление Людевита.

Отдельные походы VIII в., таким образом, сменяются в следующем столетии

крупномасштабной экспансией. Одновременно мы видим еще два явления, которые нельзя

не отметить. С одной стороны, в первой, восходящей к 846747 г. редакции своего трактата

Ибн Хордадбех упоминает о невольниках-с<ж(хтоба, доставлявшихся в Машрик по

Средиземному морю [134, с. 92; 228, т. 1, с. 63-64,68-69], по всей вероятности,

рахданитами (о них см. ниже), о торговых путях которых подробно говорится в другом

фрагменте той же ранней редакции [134, с. 153]. Эти длинные торговые пути, разумеется, должны были к тому времени успеть сложиться, на что потребовались бы десятилетия, и

потому начало торговли невольннками-сдкалибя следует отнести как минимум к началу IX

в. С другой стороны, именно к концу IX – началу X в. относится первое известное нам

упоминание о cnyrax-сакалиба в мусульманской Испании (см.: часть III, гл. 2). К середине

IX в. спута-сакалиба уже регулярно появляются в источниках по Андалусии, а немного

погодя мы столь же регулярно видим их и в Северной Африке. Попытки восстановления

начальных этапов истории поставки невольников-са-калиба в исламский мир с

неизбежностью приводят, таким образом, к хронологическому рубежу начала IX в.

Объяснение этому факту заключается, видимо, в следующем: в начале IX в. войны начали

давать первых пленников, и невопъкшов-сакалиба стали отправлять на продажу в

Андалусию. Ниже мы попытаемся рассмотреть, каким образом протекала эта

работорговля.

Германское наступление на восток сопровождалось массовым порабощением славянского

населения. Хороший пример дает нам в этом отношении Видукинд Корвейский (писал в

967 г.). По его словам, в 928-929 гг. Генрих I Птицелов (919-936) предпринял поход против

славянских племен гаволян и гломачей. Овладев городом гаволян Бранибором

(Бранденбург), он направился к городу гломачей Гане и после двадцатидневной осады взял

его. Добыча, захваченная в городе, рассказывает далее Видукинд, была роздана воинам, а с

пленниками поступили так: взрослых перебили, а юношей, девушек и подростков угнали в

плен [225, с. 49]. Факт истребления взрослого населения не должен, однако, вводить в

заблуждение: мы имеем и примеры иного рода. В 1003 г. Генрих II (1002-1024) осадил

войска восставших против него баварских феодалов в крепости Амардела (или Мертала).

Несмотря на то что мятежникам помогал Болеслав I Храбрый (992-1025), крепость вскоре

сдалась. Баварских пленных Генрих отпустил на свободу, польских же велел обратить в

рабство и раздать своим воинам3.

9'

Взятые в плен славяне продавались обычно работорговцам, следовавшим за войсками.

Помимо скупки пленных у работорговцев были и другие возможности приобрести живой

товар для последующей перепродажи. Не переходя границы, можно было, например,

скупать крестьян у феодалов. У Титмара Мерзебургского (975-1018), например, мы

читаем, что в 1009 г. маркграф Гунцелин был обвинен в том, что продал иудеям-

работорговцам немало семей зависимых крестьян [201, с. 340-341]. О происхождении

крестьян Титмар не упоминает, однако совершенно очевидно, что в таких случаях среди

проданных в рабство было немало славян. В результате германского продвижения на

восток многие славяне оказались под властью немецких феодалов; положение их

немногим отличалось от положения пленников, и продавать их в рабство было возможно и

даже вполне легко.

Для того чтобы приобрести невольников, работорговцы не обязательно должны были

вступать в контакты с германскими феодалами или воинами. Невольников можно было

купить и у самих славян. Войны между славянскими народами тоже давали немало

пленных, которых затем можно было сбыть заезжим работорговцам. Славяне также имели

обыкновение обращать своих пленников в рабство. Из <Жития св. Анскара> мы узнаем, что ободриты порабощали бежавших к ним от язычников христиан и, если не хотели

оставить их у себя, продавали тем же язычникам или даже христианам [221, с. 72; ср.; 155, с. 35]. Весьма вероятно, что работорговля процветала и у соседних славянских народов.

Описывая нравы обитателей островов Лаланд и Рюген (на последнем находился

известный славянский храмовый комплекс в Арконе), Адам Бременский (ум. в 1085 г.) замечал, что они отличаются особой жестокостью – убивают пленников, которых другие

продают в рабство [155, с. 245].

Помимо пленников, жителей приграничных областей и просто похищенных и уведенных в

неволю людей, в рабство продавали и детей. Анскар (род. ок. 801 г., ум. в 865 г.), как мы

читаем в его житии, покупал славянских и датских детей, чтобы сделать из них хороших

христиан [221, с. 36, 71]. Не все, разумеется, руководствовались столь благородными

целями, однако и в этой области были и спрос, и предложение. Некоторые дети попадали

на рынки рабов, будучи похищенными4 , но были и такие, кого в рабство продавали

собственные родители. Вениамин Тудельскнй (вторая половина XII в.) рассказывает, что

жившие в Чехии евреи называли эту страну Ханааном из-за обычая местных жителей

продавать своих детей в рабство [223, с. 65]. Насколько можно судить, особенно

многочисленными были подобные случаи в голодные годы, когда родители стремились, с

одной стороны, избавиться от лишних ртов в семье, а с другой – дать ребенку некоторую

надежду на выживание.

Из перечисленных путей, по которым люди попадали в рабство, особую важность имел, очевидно, плен. Только бесконечные войны и набеги могли обеспечить число рабов,

необходимое для широкомасштабной торговли. Поскольку пленников было много, они

продавались дешево, что, несомненно, привлекало покупателей. Скупка крестьян или

детей вряд ли могла обеспечить столько же <живого товара>. Для феодалов крестьяне

были источником дохода, и продавать их означало бы эти доходы уменьшать. В отношении

детей работорговля действительно могла быть развитой, однако маловероятно, чтобы

рабы-сакалиба, которых мы видим в восточных источниках, были в подавляющем

большинстве угнаны в рабство детьми. Доставка рабов в Испанию предполагала долгий

путь почти через половину Европы, возможно, по морю или по горным перевалам, а

также, во многих случаях, предварительную операцию по оскоплению. Представим себе

средневекового славянского ребенка, которому предстоит совершить такое путешествие. В

пути его ждут непривычные климатические условия, естественные тяготы переходов,

постоянное недоедание и, наконец, жестокость надсмотрщиков. Ибрахим Ибн Йа'куб

отмечал, что славянам трудно преодолевать путь в Италию, так как они привычны к

холоду и крайне плохо переносят южную жару [232, с. 337]. Если такое говорилось о

взрослых, что можно сказать о детях? Естественно было бы считать, что юноши или

взрослые, лучше детей переносившие тяготы пути и операцию по оскоплению,

составляли, по меньшей мере, немалую часть тех рабов, которых мы видим в исламских

странах.

На описываемом направлении работорговля, посредством которой славянские рабы

попадали в исламский мир, велась преимущественно иудейскими купцами-рахданитами.

О том, что они занимались работорговлей, говорится во многих средневековых

документах. В одном еврейском документе IX в. речь идет о еврее, по-видимому, торговце, прибывшем в какой-то порт с рабами и малолетними скопцами, которые впоследствии

были конфискованы портовыми властями [408, т. 1, с. 289]. Об иудеях-работорговцах

говорит в середине того же столетия и Ибн Хордадбех, от которого мы узнаем, что

рахданиты привозят на восток евнухов и прочих невольников, девушек и юношей [134, с.

153]. V Ибн Са'ида, ссылающегося на более ранние источники, мы читаем, что в

правление андалусского эмира 'Абд ар-Рахмана И (822-852) какой-то иудей-работорговец

проходил с приобретенными им в Галисии невольниками через Мериду [269, т. 1,с. 151].

Из IX в. до нас дошло и несколько официальных документов, дававших иудеям право

торговать рабами во Франкском государстве, – привилегии, данные Людовиком

Благочестивым (814-840) рабби Донату и Са-муэлю[169,с.

309,№30],лионцамДавидуиИосифу[169,с. 310,№31], сарагосцу Аврааму [169, с. 325, №

52]. Все документы содержат стандартную формулу: <разрешается покупать иноземных

рабов и продавать в пределах нашего королевства>, – употреблявшуюся, видимо, и в

других подобных случаях. В начале X в. иудейские работорговцы упоминаются в

таможенном установлении Раффелыитеттена, содержание которого будет

проанализировано ниже [162, т. 2, ч. 2, с. 252]. В X в. иудейские работорговцы также

фигурируют как в восточных, так и в западных источниках. В начале XI в. мы видим, как

они покупают крестьян у маркграфа Гунцелина, а зимой 1085 г. Юди-та, мать польского

короля Болеслава III Кривоустого (1102-1138), незадолго до своей смерти выкупает

христианских рабов у иудейских работорговцев [171, т. 9, с. 445].

Рахданиты торговали не только невольниками. Ибн Хордадбех сообщает, что они ввозили

в исламский мир также парчу, меха и мечи [134, с. 153]. Большое значение в деятельности

рахданитов имела торговля тканями. В конце X в., как узнаем мы от ал-Мукаддаси, слово

<рахданит> значило то же, что <торговец легкими хлопчатобумажными тканями> или

<торговец бязью> [76, с. 30]. Но и торговля невольниками была для рахданитов важна, так

как приносила значительные доходы. О том, какую прибыль получали работорговцы с

каждого проданного мусульманам невольника, свидетельствует следующий расчет. Абу

Хамид ал-Гарнати купил в Венгрии двух рабынь, одну за десять динаров, другую, девочку

восьми лет, за пять. Десять динаров, по его сообщению, были обыкновенной ценой за

рабыню; если же венгры совершали удачный набег, то рабыню или молодого невольника-

румийца можно было приобрести всего за три динара [85, с. 30]. Рассказ Абу Хамида

относится к середине XII в.; для более раннего времени данных нет, но можно

предполагать, что невольники были тогда, во всяком случае, не дороже. На другом конце

пути цены были совершенно иные. Ал-Истахри, рассказывая о вывозимых из Магриба

товарах, свидетельствует, что за евнуха или наложницу, пусть даже без всяких полезных

умений, давали тысячу динаров и более [219, с. 45]. Можно, конечно, считать это

преувеличением, основанным на рассказе о щедрости какого-нибудь вельможи, не

пожалевшего денег за понравившуюся наложницу. Между тем заслуживает внимания

приводимый у Ибн Бассама (ум. в 1147/48 г.) отрывок из одного письма, написанного

Ахмадом Ибн 'Абд ап-Мадиком Ибн Шухайдом, представителем знатного и весьма

богатого андалусского рода*. Рассказывая о своем отце, Ахмад сообщает, что ал-Мансур, фактически правивший Андалусией в 978-1002 гг., послал его служить на восток страны.

Через девять лет 'Абд ал-Малик вернулся, привезя с собой двести отборных невольни-коъ-

сакалиба, цена на которых, замечает Ахмад, была в то время очень высока [251, ч. 1, с.

198]. Если цены на невольников казались очень высокими даже таким людям, как Ибн

Шухайд, можно с уверенностью предположить, что на каждом привезенном в

мусульманскую Испанию рабе торговцы зарабатывали немалые деньги.

Господствующее положение рахданитов в работорговле явилось следствием их общего

преобладания в торговле исламского мира с Европой в раннее средневековье. Это

преобладание основывалось на двух основных причинах. С одной стороны, в результате

арабских завоеваний из международной торговли ушли многие греческие и сирийские

купцы, бывшие дотоле главными конкурентами рахданитов. С другой – противостояние

исламского мира и Европы привело, по крайней мере в VIII-XI вв., к резкому кризису

торговли между европейскими странами и Востоком. У нас практически нет никаких

сведений о том, что мусульманские купцы посещали Западную Европу, не говоря уже о

том, что они проводили там стабильные торговые операции. Точно так же не многие

европейцы отваживались направляться в исламские страны. Главной причиной тому было, видимо, отсутствие безопасности: во враждебной стране купец должен был постоянно

беспокоиться за свою жизнь. Иудеи и в этом отношении были в лучшем положении: в

мусульманских странах они пользовались статусом <людей договора> (ахл аз-зимма) и, следовательно, некоторой правовой защитой; в Европе, несмотря на спорадические

преследования, они также могли жить и торговать. При этом иудей-купец из исламского

мира, приехавший в Европу, мог рассчитывать на поддержку иудейских общин,

разбросанных по различным европейским городам, и наоборот, иудеев-купцов из Европы

принимали их соплеменники на Востоке. У христиан и мусульман это было развито

меньше. В итоге иудейские купцы действовали в намного более выгодных условиях, чем

все другие. Потому и стало возможным появление рахданитов, добившихся в IX-XI вв.

преобладающих позиций в торговле Европы с исламским миром.

Занимаясь работорговлей на территории Европы, рахданиты, тем не менее, сталкивались с

некоторыми проблемами. Наиболее трудная из них заключалась в позиции церкви,

неизменно выступавшей против работорговли. Однако церковные иерархи выступали

обыкновенно не против работорговли как явления, а против владения или покупки

христианских рабов нехристианами. Раннесредневековые документы наглядно

показывают, с каких позиций подходила церковь к вопросу о работорговле. В 538 г. синод

в Орлеане запретил священникам выдавать христианских рабов, укрывавшихся от своих

хозяев в церквах, их владельцам-иудеям и предписал выкупать их [163, т. I, с. 78]. В 541 г.

другой синод, состоявшийся там же, ссылаясь, видимо, на предыдущее постановление, несколько расширил сферу действия последнего, предписав не выдавать иудеям их беглых

христианских рабов не только если те укрывались в церквах, но и если просто бежали к

христианам [163, т. 1,с. 94]. В 583 г. синод в Маконе постановил, что иудеи более не имеют

права владеть христианскими рабами; рабы, находившиеся в услужении у иудеев к

моменту выхода этого решения, подлежали выкупу[163,т. 1,с. 159]. Синод, состоявшийся в

626 или 627 г. в предместье Парижа Клиши, запретил христианам продавать своих рабов

иудеям и язычникам [163, т. 1,с. 199]. Нарушившие этот запрет не допускались к

причастию. Еще более решительную позицию занял Римский синод 743 г., установивший

отлучение от церкви в наказание всякому христианину, продавшему раба или рабыню

иудеям [163, т. 2, с. 32].

Об отношений церкви к работорговле мы узнаем не только из постановлений соборов.

Немало интересных сведений содержится и в других документах, в частности, посланиях

церковных иерархов. Вопроса о работорговле не раз касался папа Григорий I Великий

(590– 604). Решительно утверждая, что иудеи не имеют права владеть и торговать рабами-

христианами (см., напр.: 168, т. 1,ч. 2, с. 464; т. 2,ч.2,с. 22– 23,111), Григорий Великий