Текст книги "Инквизитор"

Автор книги: Черил Фрэнклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

Когда Акрас возобновила прерванные приказы, все слушали ее с напряженным вниманием.

– Мы уйдем на тактических кораблях и соберемся в месте нашего последнего убежища. Там мы устраним повреждения. Двигайтесь поживей!

Каспар и другие охранники отдали честь и вышли из рубки решительным шагом. Было очевидно, что они уже никогда не будут думать об Акрас как о дочери вождя клана; теперь она вождь, и ей нужно повиноваться.

– Тагран, ты позаботишься о даар'ва.

Забота о даар'ва была обязанностью военного вождя, и Таграну показалось, что его мечты осуществились.

– Пойдем со мной, Акрас! – настойчиво попросил он. – В рубке небезопасно, а пульт управления вышел из строя.

– То, что мы выросли вместе, Тагран, не значит, что ты не должен мне подчиняться. – Акрас подняла кинжал лезвием вверх и поднесла его к глазам сородича. – Ты будешь служить мне, Тагран?

Тагран все понял – ему не быть военным вождем, но он займет место рядом с Акрас. Он не ощущал горечи, так как никогда не ожидал большего.

– Да, вождь, – почтительно ответил Тагран.

– Прежде чем ты переправишь даар'ва на эвакуационный корабль, забеги в апартаменты, которые я делила с Загаре. Скажи Соране, чтобы она привела ко мне моего сына.

Тагран с поклоном удалился.

* * *

Акрас молча наблюдала за уходом Таграна. Двери за ним не закрылись, так как разрушительное действие крее'ва уже достигло центральных систем корабля. Рукоятью кинжала Акрас разбила панель, за которой хранилось аварийное снаряжение, и заглянула внутрь. Там висел только защитный костюм Дамоны – Расканнен полагался на адаптатор, хранившийся в стоявшей на полу серебряной шкатулке.

Спрятав кинжал в ножны на поясе, Акрас взяла запечатанную коробочку, где находились последние остатки драгоценного адаптатора. Набрав шифр замка, она откинула крышку. Жидкость, которой запасся Расканнен, была более чистой и сильнодействующей, чем могли мечтать лучшие контрабандисты, так как Консорциум осуществлял строгий контроль над драгоценным снадобьем. Расканнен заплатил кууи целое состояние за нелегально добытую жидкость и никогда не сожалел о расходах. В последние пять спанов своей жизни он превратился в настоящего наркомана – весьма сомнительное достижение ради процветания клана Реа.

– Расканнен называл тебя своей свободой, – прошептала Акрас, поднося к свету флакон с золотистой жидкостью, которая тускло блеснула в ответ.

– Я принесла твоего сына, вождь. – Молодая воспитательница неловко мялась в дверях. Акрас с презрением увидела на ее лице желание поскорее вернуть своего подопечного вождю клана и заняться собственным спасением. Она кратко кивнула, и Сорана положила ребенка на консоль.

– Отправляйся на свой корабль, – приказала Акрас.

Сорана поклонилась и тотчас вышла.

Акрас поставила серебряную коробочку рядом с сыном. Вынув из ножен кинжал, она подняла его над консолью и повернула клинком вниз. Ее сын, которому исполнилось всего полспана, следил светлыми глазами за блестящим лезвием. Опустив нож, Акрас коснулась серебристого пушка на шее ребенка и срезала прядь, обнажив кожу цвета слоновой кости. Прижав острие кинжала к коже, она не давала малышу вырваться. Показались капельки янтарной крови, и ребенок заплакал.

С горестным воплем Акрас занесла кинжал высоко над головой.

– До какого же бесчестья ты довел меня, Биркай! – простонала она и, повернув кинжал к себе, начала безжалостно орудовать им, срезая шелковистые волосы и оставляя на лице жуткие отметины – знаки обета мести.

Отпихнув носком сандалии срезанные клочья, Акрас сбросила алый шелк, запятнанный ее кровью, и быстро надела защитный костюм, стараясь обезопасить свое еще нерожденное дитя. Прежде чем запечатать костюм, она забрала из серебряной шкатулки все четыре порции адаптатора Расканнена и единственный флакончик с меньшим количеством жидкости, принадлежавший Дамоне. Присоединив к флакону Дамоны инъектор, она прижала его к шее, слегка вздрогнув, когда обжигающая жидкость начала распространяться по венам. Соединив такой же инъектор с одним из флаконов Расканнена, Акрас прижала его к шее сына. Мальчик закричал от боли, принесенной такой большой дозой адаптатора. Тщательно запечатав коробочку с остатками жидкости, Акрас спрятала ее в ранец.

Туго завернув в простыню плачущего, вырывающегося ребенка, Акрас взяла его на руки. Она посмотрела на свое обезображенное кровоточащее лицо, отразившееся в полированном металле стен рубки.

– Я верну себе честь, – поклялась Акрас, – лишь когда уничтожу предателя-реа, как он уничтожил меня. – Она устремила взгляд на сына. – Ты поведешь меня к победе.

Глава 2

Мы, стромви, никогда не понимали тех, кто воюет. Мой Нгев был очень сильным, но он никогда не использовал свою силу против своих соплеменников. Мой почтенный отец был строгим и суровым, мы уважали его, но никогда не боялись. Невозможно представить себе стромви, использующего своего ребенка в качестве орудия мщения.

Эссенджи, напротив, воспитывались в воинственном духе, зачастую свойственном и их родственникам-соли. Согласно понятиям эссенджи Акрас была сильной женщиной – она спасла остатки своего клана от гибели, ибо немногие из них не пострадали от жестокого удара, нанесенного Биркаем. Акрас заставила их выжить и сохранить гордость реа, несмотря на все потери. Когда Акрас не могла похитить для них лекарства или другие необходимые вещи, она заключала сделки с не признающими закон существами, которых реа всегда использовали, хотя и презирали. Акрас первая продавала свои сокровища, не требуя от своих воинов того, чем не жертвовала сама. Обладая решительностью и коварством, она использовала все свои дарования в соответствии с идеалами эссенджи, которые изначально были порочными.

Сначала всю энергию клана поглощали усилия, направленные лишь на выживание. Когда Акрас воссоздавала клан Реа, ее представления о силе и процветании, должно быть, вдохновляли народ. Я предпочитаю верить, что люди клана не до конца понимали намерения вождя, не зная о тщательно хранимом секрете ее клятвы мести.

Сыновей Акрас спан за спаном обучали убивать. Какой стромви мог бы представить себе подобное извращение материнской заботы? Должно быть, эти мальчики получали похвалы за физическую силу и боевой дух, но не знали ни любви, ни ласки. Они видели улыбку матери, только торжествуя над павшим врагом. Реа отстаивали принципы личной свободы, но тирания навязчивой идеи Акрас поработила весь ее клан.

Очевидно, сыновья Акрас преуспели в обучении жестокости, ибо их мать смогла передать им свою одержимость и свою гордость. Она терпеливо подсчитывала все, что приобрел Биркай благодаря измене, определяя размеры того, что ей следует у него забрать. Сыновьям предстояло найти предателя-реа и уничтожить его, подвергнув пытке долгой невыносимой боли, которую он причинил и их матери.

Но они не знали, что Загаре был отцом только одного из них.

* * *

Бирк Ходж прибыл на Стромви в тот год, когда я впервые вышла из пещеры, где появилась на свет. Впечатление от его появления сохранилось на долгие спаны, хотя само по себе это событие казалось ничем не примечательным. Я прихожу к мысли, что случаи, которые нам следует запомнить, врезаются в память независимо от их явной незначительности в момент происшествия. Так как я одна могу помнить конец, то должна помнить и начало.

Поверхность планеты в те времена была в основном плоской, но наша богатая растительность расцвечивала ее яркими красками. Листья вездесущего колючего винограда – тонкие, кружевные или, напротив, толстые, мясистые – пестрели причудливыми фиолетовыми узорами на зеленом фоне. Колючий виноград давал красивые голубые цветы, которые сменяли гроздья розовых или зеленых ягод. Большинство растений Стромви были эпифитами [1]1
  Эпифиты – растения, добывающие влагу и питательные вещества из воздуха и дождя и обычно произрастающие на других растениях. ( Примеч. перев.)


[Закрыть]– многие из них напоминали яркие орхидеи; они и сейчас цветут вокруг. Молодой виноград покрывали плотные волокнистые колпачки, помогавшие ему пробиваться сквозь листву к солнечному свету.

Голубые, фиолетовые и темно-зеленые тона господствовали на моей Стромви, но нередки были и оттенки розового, бледно-лилового и салатового. Небо изменяло цвет в течение суток от розоватого до голубого и лилового. Солнечный свет, как правило, был рассеянным из-за насыщенного испарениями смолы воздуха. Когда прибыл Бирк Ходж, небо было туманно-фиолетовым.

Моя почтенная мать осторожно перенесла меня через покрытое мхом отверстие туннеля, так как смоляной слой моей кожи был еще слишком тонким, чтобы защищать от колючек и ядов, которыми изобилует Стромви. Мать подняла сильную верхнюю часть туловища, чтобы дать мне возможность смотреть сквозь заросли винограда, так как семиметровые стебли лилий и фиолетовые рапиры тростника маги заслоняли вид. Все же мне удалось разглядеть корабль на воздушной подушке, благодаря зорким молодым глазам. Я задрожала и зарылась головой в толстые теплые складки материнской шеи. Исходящий от нее пряный запах смолы вернул мне уверенность.

Я слышала спокойное щелканье моих соплеменников и знала, что они не видят причин для страха, но открытый мир был для меня новым и пугающим. Сверкающий корабль приближался словно из пустоты, и я боялась его. Мои внутренние зубы, маленькие и недавно оформившиеся, тихонько и тревожно стучали.

Мать пыталась меня успокоить. Корабль тяжело опустился на ложе из сорной травы, едва выступая из густой листвы. Дверь открылась, но цепкие сорняки мешали выйти человеку, который прибыл вступить во владение избранным им царством. Я никогда не видела существ других видов, помимо своего собственного. Его густые белые волосы заставили меня позабыть о жалобах.

Я не могла понять его слов, так как была слишком мала и не знала торгового языка Консорциума. Однако гордая уверенность мистера Бирка говорила сама за себя. Запах его честолюбия проник под пока еще гладкую кожу моей головы. Я не вполне понимала свои ощущения, но сознавала, что в моей жизни появилась новая, могучая и властная сила.

В ту ночь мне и приснилась пустая пещерная нимфа.

* * *

Я не могу проследить путь мистера Бирка от Реа до фермы Ходжа. По иронии судьбы он и Акрас вначале следовали почти одинаковым курсом, стремясь восстановить свои подорванные возможности. Оба использовали общие знания имен и убежищ контрабандистов, но мистер Бирк приобрел известность среди непризнающих закон как человек, быстро обретающий силу, в то время как Акрас всячески скрывала достижения своего клана. Методы Акрас были более медленными, но постепенно она превзошла мистера Бирка влиянием, при этом даже не позволив ему узнать, что клан Реа смог выжить.

Я не имею опыта в определении возраста тех, кто не принадлежит к стромви, и никогда не спрашивала об этом, когда мне предоставлялась такая возможность. В юности меня мало интересовал возраст детей мистера Бирка, так как они, в свою очередь, казались абсолютно незаинтересованными кем-либо из стромви. По-моему, Акрас оттянула свое отмщение на тридцать спанов, ибо это время считалось необходимым для достижения зрелого возраста для многих рас, родственных соли, а сыновья Акрас были сильными воинами, когда я впервые увидела их.

Для меня эти странные двуногие существа, которых мы всегда знали только как соли, были такими же частями мира, как серебряные лилии и змеи осанг. К тому времени, как я смогла выбраться из пещеры самостоятельно, мистер Бирк и рабочие-соли расчистили участок земли Стромви вплоть до глины. Шрам на поверхности моей планеты был слишком мал, а я – слишком молода и простодушна, чтобы спрашивать об этом. Другие мои соплеменники выражали недовольство, пока мой отец не санкционировал проект открыто.

Отцовское увлечение садоводством могло заставить его оценить эксперименты Бирка Ходжа с флорой соли, а может быть, он знал (или догадывался) о Бирке больше, чем говорил. Он мог также опасаться нежелательных последствий в случае своего отказа. Инквизиторы Консорциума со временем пришли к собственным выводам, но я не разделяю их понимания совершенной Правды Сессерды.

Побудительные причины согласия моего отца не имели значения для жителей долины Нгенги, доверявших ему безоговорочно. Его слово было законом. Стромви из других районов тоже не предъявляли жалоб. Только в последние несколько спанов я поняла, как далеко простиралось отцовское влияние.

В течение года (промежутка времени, слегка превышавшего спан калонги) ферма Ходжа заняла большую часть долины Нгенги. В следующем году господин Бирк построил чудовище, которое он именовал домом, и большинство местных жителей стали работать на его полях вместо своих собственных. Домашних слуг он перевез с Деетари, так как ни один из стромви не желал входить в нелепое сооружение в стиле соли.

Сын и дочь господина Бирка присоединились к нему вскоре после прибытия слуг. Я никогда не видела их матери-соли, но не спрашивала о причинах ее отсутствия, пока начавшиеся изменения не заставили меня усомниться в том, что я считала правдой. Так как гены соли были доминирующими, у Калема и Сильвии отсутствовали явные признаки эссенджи, а мистер Бирк намеренно изменил свою внешность. Как бы то ни было, я не подвергала эти существа – ни виды, ни отдельные особи – тщательному изучению, так как в детстве не имела научных или философских склонностей.

Я смутно понимала, что природная среда Стромви неудобна доя таких «чужих» видов, как соли. Хотя адаптатор позволял тем, кто им пользуется, существовать на любых планетах Консорциума, он гарантировал только здоровье, но не комфорт в суровых условиях. Пока весьма неприятный личный опыт не научил меня необходимости ограничения потребления этой жидкости, я не вполне сознавала, почему честный торговец-соли (каковым я долго считала мистера Бирка) вряд ли мог бы выбрать Стромви в качестве жительства.

Пока мистер Бирк создавал ферму Ходжа для своих не вполне понятных целей, Акрас наблюдала, терпеливо готовясь к отмщению. Я сама слышала это от нее и в этом поверила безоговорочно (хотя не верила ни в чем другом). Я никогда не сомневалась в терзающей ее боли. Когда она говорила о прошлом, в ее голосе слышалась абсолютная убежденность в собственных неизъяснимых страданиях.

В сравнительно короткий срок ферма Ходжа стала хорошо известной среди тех, кто разводил редкие цветы, произрастающие на планетах за пределами Консорциума. Думаю, мой почтенный отец был главной причиной такого успеха, но должна признать, что и мистер Бирк вложил в него немало сил и вдохновения. Мы, стромви, ранее торговали только нашим виноградом в обмен на товары, поставляемые Консорциумом.

Разведение цветов может показаться странным занятием для бывшего воина-реа, контрабандиста и пирата, но экзотические цветы в состоянии позволить себе только богатые и могущественные. Мистер Бирк знал, с кем поддерживать знакомство. Он шел по стопам соли, который наладил (вместе с двумя кууи) производство и продажу адаптатора, минуя контроль Консорциума. Этого соли звали Пер Валис, и его наложницы всегда наслаждались прекрасными солийскими розами.

Те, кто сомневается, что подобные нарушители закона могли сосуществовать с Консорциумом, должны помнить, что я лично знала этих людей и была свидетелем результатов их ужасной деятельности. Они живут на задворках Консорциума и пытаются отхватить кое-какие из его привилегий, не подчиняясь при этом его закону. Немногим из них удалось преуспевать длительное время, но такие люди достаточно многочисленны, а законы Консорциума уважают даже нецивилизованные культуры 7-го уровня. Впрочем, деятельность представителей 7-го уровня редко посягает на права 5-го уровня, к которому относятся стромви. Обычно они нападают на себе подобных или на родственных им представителей 6-го уровня.

Я понимаю, почему калонги оказывают особые почести тем, кто способен обучать малоцивилизованных членов 6-го уровня, причем эти почести вызваны не только опасностью пасть жертвой преступлений, творящихся в 6-м и 7-м уровнях. Постоянный контакт с нецивилизованными идеями опасен сам по себе. Мой почтенный отец знал о мистере Бирке и реа больше, чем кто-либо еще за пределами их клана, и к концу жизни стал мне больше доверять. К сожалению, даже отец признавал возможность того, что его представления о справедливости могли пострадать от знакомства с Бирком Ходжем. Но ведь наследница распутной Мирель с Аттии рассказывала мне жуткие истории о своей семье и Пере Валисе. Разве я стала хуже оттого, что слушала ее в течение многих спанов?

Мне не хватает Тори, правнучки Мирель, несмотря на ее способность превращать правду в нечто зыбкое и непостоянное. Когда я познакомилась с Тори, она была немногим старше меня, но вела куда более яркую жизнь, а я была достаточно глупа, чтобы завидовать ей. Я считала Тори своей подругой, хотя не претендовала на то, что понимаю ее. Я и не ожидала, что смогу понять соли.

Состарившись и наблюдая, как растут мои внуки, я часто хочу, чтобы у меня была возможность сказать Тори, как много значила для меня ее дружба. Возможно, мое отчуждение от собственного народа заставляет меня чувствовать себя ближе к друзьям молодости, независимо от их вида и даже уровня цивилизации. Без откровенности Тори в последние дни перед большими изменениями в нашей жизни я не смогла бы завершить свои воспоминания. В конце концов, именно цель жизни делает нас цивилизованными. В этом, по крайней мере, мой почтенный отец был согласен с калонги.

Глава 3

Они назвали ее Викторией, не то из странного чувства юмора, не то из упрямого оптимизма, но быстро сократили ее имя до Тори, очевидно отказавшись от надежд, которые сначала на нее возлагали. Тори имела весьма смутное представление о том, кто такие «они» – мама была просто мамой. Маленькую Тори несколько озадачивал разброс ответов. Никто не желал просветить ее относительно личностей «их», и она рано прекратила об этом спрашивать. Со временем Тори пришла к выводу, что в число «их» входила прабабушка Мирель, но предпочитала не думать об этом.

Странная генеалогия Тори не включала никаких имен, кроме Мирель, – только фамилии, и в ней совершенно отсутствовали упоминания о мужском участнике ее появления на свет. Большую часть жизни дядя Пер снабжал ее не только всем необходимым, но и предметами роскоши, однако Тори не заблуждалась относительно целей его отеческой заботы. Он был покровителем ее матери, и условие заботы о Тори фигурировало в заключенном между ними контракте.

По прошествии детских лет Тори обязанности дяди Пера стали весьма неясными. Никто не потребовал от него позволить Тори вернуться после бурного отъезда два спана тому назад. Хотя инквизиторы и не приговорили ее к принудительным работам на какой-нибудь неприятной изолированной планете Консорциума, она остается всего лишь жалкой беженкой.

Тори подавила вздох, ибо следствие приучило ее избегать внешних проявлений мыслей и чувств, даже находясь в явном одиночестве. Особенности расстройства Тива сделали ее физические реакции менее предсказуемыми, а следовательно, менее информативными, но жесты и выражения лица все же требовали контроля. Разумеется, Тори знала о редких возможностях, которые даровало ей расстройство Тива, иначе она никогда не рискнула бы попытаться обмануть правосудие Консорциума. Ей удалось скрыть правду от четырех сверхпроницательных инквизиторов-калонги, но невозможность того, что она совершила, все еще озадачивала ее.

Тем не менее инквизиторы все еще могут счесть ее виновной. Они все еще контролировали ее жизнь и будущее. Без приговора ей никогда не освободиться от них, и она сомневалась, что сможет это сделать и после вынесения вердикта.

Пятый инквизитор должен был вскоре прибыть. Его тщательные приготовления к этой встрече ничего не говорили относительно выводов или прогресса, достигнутого им в расследовании дела Тори. Он посвятил целый местный месяц наблюдению за Тори, изучая ее со свойственной калонги педантичностью, оценивая ее понимание истины и абсолютной Правды Сессерды. Тори казалось, что с каждым калонги, сообщавшим о невынесении окончательного вердикта, к ней должна возвращаться уверенность. Однако каждый новый инквизитор заставлял ее сильнее ощущать изоляцию, на которую она себя обрекла; с каждой новой стадией расследования ей было все труднее выносить собственное знание правды.

Тори уставилась на линялые обои – чахлую претензию квартирной хозяйки на ощущение уюта. Старая голубая краска выцвела до бледно-розовой; нижнюю половину стены покрывали желтоватые пятна. С трудом можно было различить изображения кораблей с надутыми парусами. Корабли казались пустыми, так как время стерло фигурки людей, бороздивших бурное море.

Тори думала, что ей будет легче выслушать вердикт в сравнительно знакомой обстановке гостиной ее хозяйки, и сочла предложение инквизитора прийти на сей раз сюда проявлением доброты. Но старая неприбранная комната пробудила в ней страх.

Страх существует для дураков, Виктория, а не для нас…

– Да, прабабушка, – ответила Тори воображаемому образу. Стиснув лежавшие на коленях маленькие точеные кулачки, она вскинула голову, заставляя себя увидеть другую комнату – чистую, светлую и аккуратную, вообразить себя темноволосой неугомонной девчушкой с худыми ножками, свисающими с высокого жесткого стула, представить себе гордую элегантную женщину без возраста, какой была ее прабабушка Мирель. Единственная встреча с печально знаменитой прабабушкой была самым сильным воспоминанием, которое Тори могла призвать с целью справиться с суровой действительностью.

– Я рада, что ты не боишься меня, Виктория, – промолвил образ прабабушки Мирель со знаменитой полуулыбкой и ярко-зелеными глазами, словно скрывающими какую-то экзотическую тайну. – Розалинда всегда меня боялась.

Молодая испуганная женщина в неопрятной комнате ответила такой же полуулыбкой, но в своих воспоминаниях она вновь стала темноволосой девочкой, отозвавшейся с необычайным для ее возраста цинизмом:

– Мама так долго притворялась глупой и беспомощной, что забыла, как можно быть кем-то еще.

– Розалинда способна на хитрость, но она никогда не была такой независимой, какой я хотела ее видеть. Я переоценила ум ее отца. – Мирель пожала плечами, и даже в этом кратком движении изящество объединялось с чувственностью. – Адель хотела его, и я совершила ошибку, пойдя ей навстречу.

– А бабушка боялась тебя?

– Адель никого не боялась.

– Ты убила ее?

Мирель приподняла изогнутую бровь.

– Адель умерла по своей вине, не по моей. Кто сказал тебе, что я убила собственную дочь?

Девочка пожала плечами, несмотря на возраст довольно точно повторив жест Мирель.

– Твои враги никогда не живут долго, верно? Все знают, что ты спорила с бабушкой перед ее смертью.

– А «все» знают, из-за чего мы спорили? – спросила Мирель.

– Бабушка обвиняла тебя в убийстве ее первой дочери.

– Первая дочь Адели умерла нерожденной, – мягко промолвила Мирель.

– Бабушка сказала, что ты открыла инкубатор и пыталась заменить зародыш своим собственным клоном, но кто-то остановил тебя, прежде чем ты успела закончить.

– Адель никогда не могла признать, что ее ребенок был дефективным, – вздохнула Мирель, но полуулыбка осталась на месте. – Ты развита не по годам, Виктория, но тебе следует быть поосторожнее со своими предположениями. Полное клонирование является в Консорциуме незаконным, а уничтожение собственной внучки требует сверхчеловеческой твердости. По-твоему, я на такое способна?

– Мама говорит, что ты способна на все, что сочтешь необходимым.

– Я принадлежу к тем, кто выживает при любых обстоятельствах, – согласилась Мирель, – но ты должна верить, что я не совершала жестоких поступков, даже в отношении тех, кто скверно со мной обращался. Никогда и никому не позволяй заставлять тебя стыдиться меня… – улыбка стала печальной, – или самой себя.

– Дядя Пер говорит, что ты очень богата и могущественна.

– Я действительно могущественна и бывала как очень богатой, так и очень бедной. – Она коснулась сверкающих камней ожерелья. – Твой дядя Пер был бы разочарован, узнав, как мало у меня осталось подлинных драгоценностей. Стоимость выживания растет с каждым спаном, а стоимость вечности – и того выше.

– Но ведь ты и сейчас не очень бедна, верно? – спросила девочка, слегка нахмурившись, ибо прабабушку ей всегда описывали как нечто нерушимое.

– Нет, – засмеялась Мирель. – Ты ведь не имеешь понятия о бедности, не так ли, Виктория? Надеюсь, тебе никогда не придется усваивать этот урок. Когда же вспомнишь об этом, гордись тем, чего ты достигла.

– Как я смогу вспомнить то, чего никогда не испытывала?

– А раньше такого никогда с тобой не происходило? – серьезно осведомилась Мирель.

– Нет, – озадаченно ответила девочка.

Мирель закрыла глаза, и мимолетное разочарование придало выражение жесткости ее прекрасным чертам. Но лишь на какое-то мгновение.

– Не важно, Виктория. По крайней мере, деньги на твое образование были истрачены не зря. Я рада, что ты получила наследство, несмотря на усилия Пера сделать тебя зависимой от него. Ты не должна полагаться ни на кого, кроме себя, Виктория. Не повторяй моих ошибок. – Услышав совет, который показался ей незначительным, девочка нетерпеливо заболтала ногами, и Мирель вздохнула: – Ты еще слишком молода. Я прождала слишком долго?

– Если бы ты посетила нас раньше, то я была бы еще моложе.

– Мне советовали не посещать вас вовсе, – отозвалась Мирель, – потому что будущее не должно завидовать прошлому, а настоящее не должно тяготиться будущим. Я слушалась этого совета, пока не напомнила себе, что знаю тебя лучше, чем кто-либо еще, и знаю, что у тебя хватит сил взглянуть мне в глаза и поучиться у меня. Мы с тобой похожи, Виктория. Мы обе принадлежим к тем, кто выживает.

– Мы обе принадлежим к тем, кто выживает, – повторила ее слова молодая женщина в комнате с грязными обоями, пытаясь убедить себя в истинности этого фрагмента загадочной беседы. Прабабушка так толком и не объяснила цель своего визита, а вскоре после этого она умерла. Тори чувствовала, будто что-то значительное осталось недосказанным – что-то, что, возможно, было в состоянии отвратить горечь настоящего или, по крайней мере, облегчить ей тяжесть одиночества.

Дверь возле линялых обоев, чей механизм давно сломался, со скрипом открылась. Вошел мастер Оми – последний из пяти инквизиторов Тори. Она слышала, что он музыкант по профессии, и соседняя планета, где он собирался выступать, ожидала конца затянувшегося расследования. «Маленькое препятствие способно огорчить многих, – подумала Тори. – А все из-за Арнода и из-за меня». Интересно, возмущает ли Оми нарушение его личных планов или же религиозные тенета Сессерды, в которые попались его соплеменники, сделали обязанности инквизитора источником удовлетворения? Однако расшифровать какие-либо эмоции у калонги было бы тщетным занятием для тех членов Консорциума, которых калонги определяли как «менее цивилизованных».

Покрытый целыми слоями конечностей, отходящих от шеи и середины туловища, калонги казался темным и мрачным, хотя каждое его движение сопровождалось слабым переливающимся сиянием. Каждая из его конечностей напоминала тонкий цилиндр, но все вместе они производили впечатление плотной бархатистой ткани, на которой выделялся только золотистый воротник шейных усиков. Ростом выше двух метров, мастер Оми был самым высоким из калонги, допрашивавших Тори, и два выпуклых глаза, торчавших на макушке его большой головы, едва пролезли в дверной проем. Короткие золотистые ресницы опустились вниз, чтобы не задеть перемычку.

Нос и рот калонги размещались в тех же местах, что и у соли, но угловатый вздернутый нос придавал представителям этого вида особенно вызывающий облик. Голубые сенсорные прямоугольники мастера Оми, расположенные по обеим сторонам головы, обозначились с необычайной четкостью, а голубоватые полоски, покрывавшие темную кожу выпуклого затылка, где помещался мозг, выглядели исключительно аккуратно. Глаза калонги, похожие на голубые шары, не были обращены в сторону объекта исследования, но Тори не принимала это за отсутствие внимательности. Зрение было всего лишь одним из девяноста шести чувств калонги.

– Как мне сообщили мои почтенные коллеги, ваше дело весьма необычно, мисс Мирель, – сообщил мастер Оми спокойным голосом, вежливо пытаясь соответствовать ограниченным чувствам женщины-соли. – Я еще никогда не сталкивался с жертвой расстройства Тива. Конечно, это весьма редкое состояние, а у меня мало регулярных контактов с видами ниже 3-го уровня цивилизации. Для существ выше 6-го уровня не часто требуется криминалистическое расследование. – В этих словах не чувствовалось осуждения, но ощущалась уверенность в превосходстве, превращавшем правосудие Консорциума в безжалостную неумолимую силу.

Калонги – и немногие представители других видов – исполняли долг перед религией Сессерды, проводя тщательнейшие расследования. Инквизиторы решали многие проблемы в Консорциуме, среди которых преступления составляли очень малый процент. Большинство вердиктов определяло правильность избранной цели или образа действий, часто в масштабах целого народа или планеты. Индивидуальные заявления рассматривались начиная с 5-го уровня и выше, так как подобные существа не предъявляли легкомысленных требований. Представители 7-го уровня нуждались в подтверждающих их слова доказательствах или свидетелях. Тори интересовало, сколько ее соседей объединились, чтобы обвинить ее.

– Я не хотела рождаться с расстройством Тива, – ответила Тори, надеясь, что говорит с таким же достоинством и уверенностью, как ее прабабушка Мирель, – и не хотела обнаружить своего мужа убитым.

Мастер Оми хранил молчание. Тори не пыталась его нарушить, хотя каждый новый микроспан ожидания увеличивал ее нервозность. Калонги наблюдал за ней в соответствии с собственным представлением о времени, и Тори знала, что любая попытка отвлечь его будет проигнорирована или обернется против нее самой. Она считала полинявшие нитки узора на подлокотнике кресла.

– Правда Сессерды создает законы, которые обеспечивают мир в Консорциуме, – наконец заговорил Оми. – Только нецивилизованные отказывают в уважении правосудию калонги, сделавшему эти законы возможными.

– «Уважайте творение» – основной принцип Сессерды, не так ли? – отозвалась Тори. Она ненавидела эти неизбежные философские отступления, но знала, что скрытое моральное осуждение закончится быстрее, если она откликнется.

Калонги склонил голову, признавая культуру и сообразительность женщины-соли.

– Уважение к законам Консорциума – ключевое различие между членами 6-го уровня и их собратьями по виду 7-го уровня, которым, разумеется, отказано в благах свободы Консорциума, а также его науки и искусств.