Текст книги "Собрание сочинений в четырех томах. 4 том."
Автор книги: Борис Горбатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)
Жарким июньским полднем шли по рудничной улице два товарища; одного звали Виктор Абросимов, другого – Андрей Воронько. В июне 1935 года им обоим вместе было уже сорок пять лет.
– Вот и акация отцвела! – весело сказал Виктор. – Пора уж и в Чибиряки, друже!
Они каждую весну ездили в отпуск в Чибиряки. Они ждали этих дней всю долгую забойщицкую зиму. Мечтали о них. Заранее радовались встрече с родными, со школьными товарищами, с Пслом – тихой рекой их детства. «Хорошо у нас на Псле! – растроганно вспоминали они. – Нет, правда, хорошо!» И каждый раз, уезжая в Чибиряки, они прощались с шахтой так, словно отплывали куда-то далеко-далеко в иной мир, в мир безмятежного детства...
Но родные старились, друзья детства разлетались из Чибиряк по белу свету, знакомые девчата выходили замуж, и только Псёл. как всегда, неслышно катил свои волны, терпеливо выслушивал и признания и мечты и уносил их вниз, к морю... Добрая река – Псёл! Впрочем, в прошлом году друзья пробыли в Чибиряках только неделю – соскучились и вернулись домой.
Домой – это означало теперь на «Крутую Марию», на шахту. В конце концов настоящий дом у человека не там, где он отдыхает, а там, где он трудится.
Теперь они чувствовали себя дома только здесь, на «Крутой Марии», и нигде больше. Здесь были их интересы, их работа, их настоящие товарищи, соперники и враги. Здесь все их знали. Они шли по улице, то и дело здороваясь с прохожими и отвечая на поклоны. Они стали заправскими шахтерами, мастерами угля. Их пожелтевшие от времени и дождей портреты уже давно висели на доске почета у проходных ворот.
Они жили все в том же «общежитии дяди Онисима», но в отдельной комнате на двоих. У них все было общее, и если б один из них вздумал жениться – им нелегко было бы разделить надвое все их добро: книги, мебель, посуду и патефон.
Но о женитьбе они еще и не думали, Я б в этом году на курорт поехал... – задумчиво сказал Андрей. – К морю...
Виктор только засмеялся в ответ. Ну что ж! К морю так к морю! Они могут поехать, куда захотят. Им охотно дадут путевки. А нет – купим! Вчерашняя получка еще вся целиком лежала в кармане; Виктору казалось, что они с приятелем могут купить весь мир.
Они шли по улице без цели, вразвалку, и не гуляя и не торопясь. Лениво перебрасывались шутками с прохожими, курили, не вынимая рук из карманов, а только перекатывая папиросу языком из одного уголка рта в другой.
Оба были в одинаковых темно-синих праздничных костюмах, кепках-капитанках с лакированным козырьком и в рубашках зефир без воротничков. Да и в самом деле, на кой черт им эти воротнички-удавы? Здесь, на рудничной улице, они все равно дома. Их и так знают! Все девчата на шахте скажут, какие у Виктора галстуки: он любит пестрые, яркие – красные с синим горошком или светло-табачные с искрой. А Андрей и вовсе галстуков не носит, они ему не идут, стесняют его; он любит вышитые сорочки. Но сегодня он тоже надел рубашку зефир, без воротничка, но с болтающейся запонкой. В этом и был их шик – небрежный шик озорных, неженатых парней-шахтеров: им все можно!
– Ишь женихи скаженные! – сказала вслед им пожилая баба у колодца.
Они услышали и громко на всю улицу захохотали.
Они были молодые, свободные, здоровые парни. Смутно чуяли они в себе огромную, тревожную и наивную душевную силу; они не могли израсходовать ее всю в забое, и она томила их... Было предчувствие, что ждет их обоих большая дорога и необыкновенная судьба, но они не знали какая и угадать не могли. Так бывало всякий раз в воскресенье, в свободный день. Проснувшись, они уже не знали, куда девать себя и свою богатырскую силушку, и она бродила в них, как хмель, и тревожно играла в жилах. И они сами не знали, что станут делать с собой через час, – пойдут ли слушать лекцию, или пить пиво... Но им обоим хотелось, чтоб в это утро случилось с ними, наконец, что-нибудь необыкновенное и непременно красивое и благородное, потому что навстречу красивому и доброму были распахнуты их души.
Заложив руки в карманы, шли они, чуть покачиваясь на ходу, по улице, и жужелица похрустывала под их ногами, а в карманах позвякивала серебряная мелочь. Было жарко, и от раскаленного зноем террикона, как от огромной печи, текли в поселок неспешными волнами струи жара и едкие запахи серы: то тлел колчедан на глеевой горе.
Нечаянно для самих себя ребята очутились на базаре. Здесь было еще жарче, и лошади у колхозных возов понуро дремали, сонно отгоняя хвостом жирных, ленивых базарных мух. Разморенные жарой, молчали продавцы; покупателей было мало. Был уже полдень, и базар дотлевал, как брошенный костер, который зажгли для дела, а потом ушли и забыли погасить.
Ребята лениво пошли меж рядов, и опять у Виктора было гордое сознание, что он может купить любую вещь, и поэтому покупать ничего не хотелось.
– Продаю счастье! – вдруг услышали они за спиной равнодушный голос и, обернувшись, увидели человека в помятой зеленой цыганской шляпе со шнурком вместо ленты; на плече его сидел старый сердитый попугай.
– Продаю счастье! – лениво повторил человек в зеленой шляпе и покосился на молодых шахтеров. Это был не цыган, а русский старый человек с добрыми и грустными глазами и отвислыми усами, весь какой-то помятый и облезлый, как и его птица.
– Счастье продаете? – усмехнувшись, спросил Виктор.
– Продаю, – спокойно ответил человек с попугаем, словно он продавал спички. – Купите.
– А зачем нам счастье? – засмеялся Андрей.
– Нет, постой! – остановил его Виктор, озорно блеснув глазами. – Ты погоди! А в чем же оно заключается, ваше счастье? – спросил он продавца.
– А вот попка вытащит, вы и узнаете...
– А вы сами не знаете?
– Как я могу знать? – пожал плечами продавец счастья. – Мне это знать не положено.
– Что же, выходит, попка умнее вас?
– Попка? Нет! Он дурак. Как может птица быть умнее человека? – вдруг обиделся он. – Это вы против бога говорите. Нельзя!
– А вы и в бога верите? – усмехнулся Андрей.
– Ну, не бог... природа... наука... все едино! – уныло разъяснял продавец. Его тоже разморили жара и сонная тоска потухающего базара. А может быть, он был просто голоден. – Счастье. Судьба.
– Интересно! – расхохотался Виктор. – А ну, продайте-ка на пятак счастьица...
Продавец снял попугая с плеча и подставил ему ящичек с билетиками.
– Попка, попочка! – ласково сказал он сердитой птице. – Вытащи-ка счастье молодому человеку.
Попуган зло клюнул в ящик и вытащил билет. Виктор прочел: «Вы родились под знаком Зодиака. Вас ждет неожиданное счастье, но бойтесь зеленого глаза и плохого соседа».
– Так! Ясно! – захохотал Виктор.
– Купите и вы, молодой человек! – обратился продавец к Андрею.
Попка опять сердито клюнул и вытащил билетик. Андрей, невольно волнуясь, развернул желтую бумажку, словно в ней действительно было предугадано, что ждет его в этой жизни, и прочел: «Вы родились под знаком Зодиака. Вас ждет неожиданное счастье, но бойтесь зеленого глаза и плохого соседа».
– Это что же? – рассердился Андрей. – Выходит, все билетики одинаковые?
– Нет... – смущенно пролепетал продавец. – Бывают разные... Какая судьба...
– Это судьба у нас с тобой одинаковая! – смеясь, вскричал Виктор и хлопнул приятеля по плечу.
Но честный Андреи разозлился не на шутку. Теперь было стыдно за секундное волнение, когда разворачивал билетик, и обидно, что над ним так подшутили дурацкая птица попугай и этот старый плут в зеленой цыганской шляпе.
– Дурак ваш попка! – сердито сказал он. – И вы, хоть старый человек, а обманщик... В милицию надо за такие дела...
Продавец счастья уныло слушал его, не пытаясь ни спорить, ни бежать. Вероятно, его много били в жизни, – он был философ.
– Ты не горячись, Андрей, стой! – сказал Виктор. – Я конкретно желаю про наше с тобой счастье выяснить. Почем весь ящичек? – спросил он вдруг продавца.
Тот растерянно посмотрел на него.
– Чего?!
– Знаешь, кто ты таков есть? – рассмеявшись, сказал Виктор. – Ты живой пережиток капитализма в сознании людей. Понятно? Ну, вот!.. А я желаю все твои билетики оптом купить, весь опиум сразу.
– Так ведь тут же разные предсказания, вам все не подойдет, – запинаясь, начал продавец счастья и от волнения даже шляпу снял, обнаружив седую плешивую голову. – Пять рублей! – вдруг сказал он и покраснел. – Ну, три давайте!.. – И он, как попугай крылом, махнул зеленой шляпой.
Виктор, ухмыляясь, дал ему три рубля и высыпал все билетики в свою кепку-капитанку.
– Ну вот! – довольно сказал он, тряся кепку с билетиками. – Теперь я буду торговать счастьем.
Дурачась, двинулся он вперед, выкрикивая на ходу: «Продаю счастье, продаю счастье!» Но базар уже опустел; только на запоздалом возу, застрявшем среди площади, встрепенулась молодуха, стала тормошить мужа:
– Петро, а Петро! Ты чу в? Щось продают. Может, нужное?
Но Петро только лениво отмахнулся в ответ:
– Та нет! То агитация! – Он, видно, принял Виктора и Андрея за затейников из Дворца культуры.
Виктору стало скучно. Опять не знал он, что делать, куда девать себя в это нерабочее утро.
– Пойдем пива выпьем, что ли? – неуверенно предложил он.
Нет. Неохота, – отозвался Андрей. – Пойдем лучше на вокзал. А?
– Ну что ж!
И они пошли на вокзал.
3Они шли старой, знакомой дорогой. Когда-то этой дорогой бежал Виктор с шахты, и верный Андрей пошел тогда вслед за товарищем, чтобы вернуть его. Страшная это была ночь! Но сейчас они и не вспомнили о ней.
– Смотри! – сказал Андрей. – А трамвай уже почти готов. Вот смеялись, смеялись над горкомхозом, а смотри-ка!
Виктор рассеянно взглянул на трамвайную линию – действительно, все готово!
– Да... – сказал он. – Это хорошо!.. Большое удобство людям.
Он все еще держал в руках капитанку с билетиками. Наконец, сам заметил это и расхохотался.
– Ну, а с этим что делать?
А выбросить! – посоветовал Андрей.
– Нельзя! – серьезно возразил Виктор. – Три рубля плачено.
Он встряхнул кепку и вдруг решил так и надеть ее прямо с билетиками на голову.
– Ну, Андрей, а какое у тебя мнение насчет счастья?..
– Та отстань ты, пожалуйста!..
– Нет, ты скажи!.. С марксистской точки зрения...
Ну, счастье и счастье...
– А все-таки?
– Ну, это, – Андрей с усилием выдавливал из себя слова, – это, по-моему... как тебе сказать... ну, исполнение всех моих желаний, что ли...
– А какие твои желания?
– Ну, работать хорошо... и в дальнейшем расти на работе... Та отстань ты, ей-богу!
– Д-да... – усмехнулся Виктор. – Ну, работа работой, это хорошо!.. А для себя?
– Что для себя?..
– Ну, для себя что?..
А я, что ж, на чужого дядю работаю? Чудак ты, Виктор!
– Да... Верно, согласился Виктор. – Но вот ты говоришь: счастье! А слава? Разве счастье не в славе? Ты о славе мечтал. Андрей?
– О чем? – удивился тот.
– Ну, например, о славе!..
– Мы не летчики!
– А все-таки?
– Чудак ты, Виктор! – пожал плечами Андрей. – Какая ж может быть у шахтера слава! Наша с тобой слава под землей ходит, ей на люди и выходить-то неудобно. Она ж чумазая, черная...
– Д-да... Конечно, какая это слава? – опять согласился Виктор. – Вот наши с тобой портреты который год висят, а где нас, кроме «Марии», знают?..
Главное, чтоб совесть перед людьми была чистая, – назидательно сказал Андрей, – а слава – бог с ней!..
– Ну, а любовь?
– Любовь?..
– Ну, хотя бы любовь...
– Любовь... – задумчиво повторил Андрей. – Любовь – это да... Это, говорят, счастье...
– А ты откуда знаешь?..
– Так я ж сказал: говорят...
– Ой, Андрей! – лукаво засмеялся Виктор. – Подозреваю я, что ты влюблен.
– Я?! В кого?!
– А это тебе видней, в кого...
– Та, ей-богу ж. Виктор... Та провалиться мне на месте... – заволновался Андрей.
– Ладно, ладно! Выдавай свой секрет.
– Та какие ж у меня от тебя секреты?
– Черт тебя разберет. Ты хитрый!
– Я?!
– Ты.
Я?! – Андрей чуть не заплакал от обиды. – Бессовестный ты! – сказал он дрожащим голосом. – Если ты на Веру намекаешь, так я ж тут при чем?
– А кто ж при чем? – посмеивался Виктор.
– Я ж ею ни капельки не интересуюсь...
– Развратный ты человек. Андрей! – смеясь, сказал Виктор. – Вскрутил девочке голову, а теперь – в кусты... Так когда же я ей вскрутил? – взмолился совсем расстроенный Андрей. – Я ж с нею и слова не сказал ни разу. И не целовались мы никогда...
– Ладно, ладно! – поддразнивал Виктор, зная, что попадает в больное место. Андрей нежданно-негаданно, себе на беду, покорил хрупкое сердечко Веры, дочери старика соседа. Он долго даже не подозревал об этом, а когда ему сказали ребята, вспыхнул, покраснел и разозлился на «кучерявую дуру», как он ее тут же назвал. Скромный и честный, он не мог не почувствовать, как легла теперь на его душу ответственность за эту чужую, ненужную ему любовь. И не знал, что делать.
– А вот я ее оттягаю за косы, – мрачно сказал он, – сразу вся дурь пройдет.
Они уже подходили к вокзалу.
– Где тебе! – смеясь, сказал Виктор. – Вот увидишь, она еще тебя на себе женит...
Та ни в жизнь! – вскричал в ужасе Андрей и испуганно оглянулся.
– Женит, женит! Пойдем лучше, пока ты еще холост, в буфет, пива выпьем. А то потом жена не даст.
Они зашли в буфет и спросили пива. На вокзале было оживленно – ждали скорого Москва – Минеральные Воды.
– Поедем на Минеральные Воды, Андрей, а?..
– Нет. Я к морю хочу, – задумчиво отозвался тот, вытирая с губ пену.
– Ну, к морю так к морю. Все одно минеральные воды не полезны для шахтерских желудков. Я так считаю, а?..
Наконец, пришел скорый. Ребята вышли на перрон. Поезд стоял здесь всего минуту. Они проводили его спокойным, чуть-чуть насмешливым взглядом, без тоски и зависти. В чем дело? Они и сами могли поехать на курорт в Минеральные Воды! Но Андрей хочет к морю.
Поезд прошел, оставив за собой облако пара и дыма, и перрон опустел. Только одна девушка, вероятно пассажирка скорого, осталась на перроне. Она стояла спиной к ребятам, стройная, молодая, в строгом черном костюмчике; пикейный беленький воротничок кокетливо высовывался из-под пиджачка.
– Э-э! – восхищенно прошептал Виктор. – Обратите внимание! – Он подмигнул приятелю и вдруг беглым шагом подошел к девушке. Андрей за ним.
– Поднесем, барышня? – крикнул на ходу Виктор, подражая носильщикам.
Девушка обернулась и радостно вскрикнула:
– Виктор!
Он остолбенел.
– Даша, ты? – не то удивленно, не то разочарованно произнес он. Так это только Даша, дочь дяди Прокопа! Но как она изменилась! Действительно, стала городской барышней, совсем киноактриса, красивая, стройная – и чужая. И все-таки это только Даша – девчонка, которую они когда-то чуть не оттаскали за косы в полутемном штреке.
А она стояла перед ними веселая, возбужденная, даже уши от волнения порозовели, и улыбалась обоим. Так всегда бывает, когда после долгой разлуки возвращаешься домой, к родным местам; первый встретившийся знакомый кажется тебе самым родным, самым близким человеком на земле.
– Какие вы оба здоровые стали, черти! – говорила она, тряся их руки.
– А ты? Совсем дама!
Они говорили теперь наперебой, почти не слушая друг друга. Только Андрей молчал, он вдруг оробел.
– Так ты на каникулы?
– Ой, так соскучилась!
– А мы и не думали, не гадали. И дядя Прокоп ничего...
– Я так соскучилась, так соскучилась...
– Ты б хоть телеграммой предупредила...
– А зачем? Я взрослая! И потом, я думала – трамвай...
– Трамвай скоро пустят! – сказал вдруг низким басом Андрей и смутился. Он был совсем подавлен. Нет, это не Даша, какую некогда знал он смешной, чумазой девчонкой-лампоносом, с русыми тощими косичками. Теперь это барышня, студентка Горного института. Вот какой у нее крутой и высокий лоб! Андрею казалось, что никогда еще не видел он девушек с таким умным лбом. А глаза?! И глядит она смело, открыто, весело, прямо в лицо человеку, не то что та «кучерявая дура». Нет, никогда еще не встречал Андрей столь прелестной и столь недоступной девушки, как эта Даша. Он смотрел на нее исподлобья, украдкой, но уже не отрываясь. И сам на себя злился, что смотрит: «вот уставился, как баран на новые ворота», а не смотреть не мог. «Светик!» – вдруг вспомнил он, как звали ее шахтеры когда-то.
– Что ж мы стоим тут, як дурни на свадьбе? – спохватился Виктор. Он взял чемодан Даши и приподнял его: чемодан был нелегкий. – Ого! – сказал он. – Меньше як за трояк не понесу!
Он чувствовал себя с Дашей так же легко и свободно, как с любой рудничной девушкой. В конце концов это ведь только Даша, вот и носик у нее смешной, курносый, и веснушки, и волосы растрепались из-под берета, и вообще ничего особенного, просто милая, хорошенькая девочка, он и не таких видал!
– Ну, пошли, что ли! – громко сказал он. – По дороге чи навпростец?
Решили идти «навпростец», через степь в Гремячую балку, – так ближе, а тропинки все известны наперечет. Сразу же и двинулись, и Даша, уже на ходу, нетерпеливо стала расспрашивать, что нового на «Крутой Марии», какие новости. Новости? Виктор только удивленно пожал плечами. Какие ж могут быть новости па шахте! Работаем...
– Сейчас мы на новом горизонте работаем, – сказал он. – На горизонте шестьсот сорок. Недавно подготовили.
– Знаю, – отозвалась Даша. – Мой батя тоже там.
– Как же! Он як раз у нас начальником участка.
– А что батя? Постарел? Да? Сильно постарел?
– Так как же он может постареть? – удивился и даже обиделся Виктор. – Нет, постареть он никак не может! – прибавил он с суровой нежностью, с какой всегда говорил о старике, о своем учителе.
– Все-таки! – озабоченно вздохнула Даша. – Ему как-никак уже пятьдесят семь...
– Он нас сам пригласил к себе на участок работать, – гордо сказал Виктор. – Правда ж, Андрей?
– Правда... – пробурчал тот.
– Ну, а еще что нового? – спросила Даша.
– Ну, новую подъемную машину установили.
– Мощную?
– Та хватает! Абы было чего качать...
– А с добычей как?
– План выполняем...
– И звезда горит?
– Та горит!
– Еще вентилятор у нас теперь новый... – негромко напомнил Андрей.
– Да! – засмеялся Виктор. – Поставили-таки. Там такая музыка! Оркестр.
– Осевой вентилятор? – заинтересовалась Даша.
– Та какой же еще, осевой!.. Там така музыка!.. Его за шахтой поставили, в Шубинском лесу. Он за сто верст воет, як домовой. Вот послушай. Мабуть, и тут слышно.
Они остановились и прислушались. Вокруг них все гудело, пело и выло на все лады. Где-то лязгало железо, ухал паровой молот, можно было различить и резкий, крикливый голос станционной «кукушки» и стрекот электросварочного аппарата, но все эти разнообразные звуки все же сливались в один басовитый, многотонный и общий гул, и в нем невозможно было разыскать и выделить ровное, заунывное гудение вентилятора «Крутой Марии».
– Нет, тихо. Не слыхать, – с сожалением сказал Виктор. Ему и в самом деле казалось, что над степью висит нерушимая тишина: к обычному же привокзальному и рудничному гулу он давным-давно привык и просто не замечал его, не слышал.
Андрей взвалил Дашин чемодан на плечо. Двинулись. И Даша снова начала жадно выспрашивать новости.
– А правда, что вентиляционный ствол проходить начали? – спросила она.
– Та начали понемногу...
– А где, где?.. – встрепенулась Даша. Она интересовалась этим не только как студентка Горного института. Она с детства привыкла жить жизнью шахты. И с детства же привыкла радоваться при словах «новая проходка».
Вообще новостей на «Крутой Марии» оказалось неожиданно много, особенно когда стали перебирать людей: кто умер, кто уехал, кто пошел на выдвижение, а кто и загремел вниз, а этот женился, а другого ваяли в армию, а тот справил себе собственный домик в три окна и даже корову купил...
– А вы не женились, ребята? – лукаво спросила Даша.
– Для нас еще невесты не родились! – гордо ответил Виктор. – А ты?
– Я? Вот еще глупости!
– А то в Москве женихов много. За артиста хочешь пойти?
– Почему ж за артиста? – удивилась Даша.
– Та вы все ж с ума по артистам сходите и карточки собираете! – презрительно сплюнул Виктор. – Я ж вас знаю! Много у тебя карточек?
– А вот ни одной нет!..
– И правильно! Разве ж артист тебя возьмет? Ты ж у нас курносая да конопатая... – Виктор всегда так ухаживал за девушками, и чем больше девушка ему нравилась, тем больше дерзостей и грубостей он ей говорил. Но Даша нисколько не обиделась на него, только презрительно хмыкнула, – она эту манеру коногонского «кавалерничанья» знала!
– Ничего, – сказала она, беспечно тряхнув головой. – Найдутся такие, которые и конопатую засватают.
– Вполне возможно! – подхватил Виктор. – Как говорится, на всякую кривую невесту есть свой слепой жених.
Они спустились уже в Гремячую балку и шли по тропинке среди зеленой веселой ольхи и молодого орешника...
– А что Митя Закорко еще тут, на шахте? – будто невзначай спросила Даша.
– Тут! А куда ж он денется? – отозвался Виктор и тотчас же подозрительно остановился, – А тебе Митя зачем?
– А он писал мне, что будто берут его во флот.
– А-а! – с неожиданной для самого себя и непонятной ревностью воскликнул Виктор. – Так вы в переписке?
– Ну и что с того? – чуть смутилась Даша, но тотчас же гордо вскинула голову и прямо в глаза посмотрела Виктору.
– Ну, не знал я, что ты в Митю Закорко влюблена! – усмехнулся он. – Что ж, Митя хлопец хоть куда. Только рыжий.
– Да ты знаешь ли, какой Митя парень? – вдруг горячо сказала Даша. – Ты по виду не суди. Он всю семью кормит и тянет. А знаешь, какая у них семья? Мал мала меньше. А отца нет...
– Ладно, ладно! – обиженно проворчал Виктор. Он терпеть не мог, когда при нем кого-нибудь хвалили, тем более Митю Закорко, вечного соперника. – Целуйся со своим Митенькой, не прекословлю. – И он замолчал, надувшись.
Молчал и Андрей. Он совсем вспотел под своей ношей, но виду не подавал. Чемодан был тяжелый, парни несли его по очереди. Но Андрей неохотно уступал очередь товарищу: если б ему позволили, он и Дашу понес бы на руках в поселок.
Но Даша уже заметила, что парень устал.
– Давай я теперь понесу! – предложила она и взялась за чемодан.
– Что вы, что вы! – вскричал Андрей, сам не замечая, что называет Дашу на «вы». – Как можно? – Он рывком переложил чемодан с плеча на спину, согнулся и побежал вперед, словно боялся, что у него отнимут драгоценную ношу.
Виктор уже заметил это «вы» и тотчас же подхватил его.
– Что вы, товарищ горный инженер? – с усмешкой сказал он Даше. – Не извольте беспокоиться, товарищ горный инженер! Чего вам утруждаться? Он мужик черный, шахтер, мурло – он и донесет! Эй, ты, ходу! – крикнул он приятелю и, вложив пальцы в рот, дико, по-коногонски свистнул.
– Как хотите! – презрительно пожала Даша плечами. – Кавалерничаете? А я б и сама донесла... Подумаешь!
– Да нет, что вы, товарищ горный инженер. Зачем же? – продолжал ломаться Виктор. – Вы ж, простите за выражение, девушка. Существо хрупкое, душистое, як монпасье... Ручки у вас тоненькие, ледащенькие; косички, як мышиные хвостики. Та куда вам в шахту! Вас и Митенька не пустит...
Даша не выдержала и рассердилась.
– Ну ты, легче! – сказала она в сердцах. – Ты-то сам кто? На шахте без году неделя, а туда же!.. А я родилась тут, – гордо сказала она. – Я еще помню, ты, как заяц, бегал по штреку...
– Ка-ак? – с хорошо разыгранным удивлением вскричал Виктор. – Так вы здешняя?! А я-то, дурень, думал... Так ты шахтерка?! Тю! – И он, вполне довольный собой, свистнул. Андрею внезапно захотелось поставить чемодан наземь и в первый раз в жизни от всей души избить друга.
Но Виктор, уже считавший, что спектакль удачно закончен, снял свою капитанку, чтобы вытереть потный лоб, и из кепки, как желтые бабочки, полетели билетики.
– Счастье, счастье летит! – закричал он. – Эй, держи! Лови счастье! – и сам стал ловить листки на лету. – Даша! Хочешь свою судьбу узнать? – весело обратился он к девушке. – Ну, Даша?
– Отстань! – отмахнулась от него еще сердитая Даша. – Ты меня лучше не затрагивай!
– Ты чего? – искренно удивился он. – Обиделась?
Он сказал это так простодушно, что Даша невольно засмеялась. Действительно, на кого обижаться-то?
– Ну, давай свое счастье! – снисходительно сказала она. – Эх, ты...
Виктор засуетился.
– Эй, попка, попочка! – подмигнул он Андрею. – А ну, вытащи-ка милой барышне ихнее счастье... Самое наилучшее...
– Нет, нет, я сама! – живо сказала Даша. – Какой рукой брать, левой? – и она взяла билетик левой рукой.
– Вслух, вслух читай! – нетерпеливо закричал Виктор. – Так не годится.
– Боже, глупость какая! – передернула плечиками Даша, прочитав билетик. – Ну, изволь! «Вы родились под знаком Козерога. Вас ожидает удача во всем, кроме семейного счастья. Остерегайтесь черных глаз. Окончательное счастье найдете с серыми». Вот чепуха-то. – И она, сердито скомкав бумажку, швырнула ее в траву.
Виктор расхохотался.
– Ты не расстраивайся, Даша, береги здоровье! Ну, что такое семейное счастье? Трын-трава! Ты и старой девой проживешь, вполне свободно...
– Я не расстраиваюсь, вот еще!.. – фыркнула Даша. – Кто это сказал, что я хочу замуж? Еще попадется такой охломон... – Она посмотрела на Виктора и вдруг вскрикнула.
– Что ты? – испугался Андрей.
А она только показывала пальцем на Виктора и хохотала; смех у нее был звонкий, мальчишеский, во все горло; так коногоны хохочут в шахте – кровля дрожит; горожане так смеяться не умеют! И Андрей радостно засмеялся вслед за нею, сам еще не зная, чему смеется.
– Смотри, смотри!.. – восклицала она сквозь смех и все показывая пальцем на Виктора. – Вот они, черные глаза!.. Ой, страшно!..
Виктор смутился.
– Ну и что ж, что черные? – пробормотал он. – Вот ерунда какая!
Теперь он рассердился. Он не любил, когда смеялись над его внешностью или костюмом. Он считал себя красивым парнем и гордился этим. Особенно глазами. Их действительно боялись рудничные девчата. «Огненные у меня глаза!» – любил по-мальчишески думать про себя Виктор.
– Эй, черноглазый! Куда же ты? – крикнула Даша и насмешливо запела: – «Очи черные, очи страстные... Как боюсь я вас, в мой последний час...»
Он вдруг круто обернулся к ней.
– А то не боишься? – хрипло спросил он, прищуриваясь. – Будто?
– Видали мы таких! – немедленно ответила ему со смехом Даша. Она ничьих глаз не боялась. Она была истая шахтерка и дочь шахтера, девчонка смелая, независимая, гордая; она часто повторяла любимую поговорку отца: «У шахтера спина гнется только под пластом, а перед людьми никогда не гнется!»
– Ну-ну, посмотрим! – протянул Виктор и недобро усмехнулся. – Подумаешь – цаца московская!
Но тут вдруг Андрей рывком свалил чемодан с плеча наземь и подвинул его Виктору.
– Неси! – хрипло приказал он.
– Что? – не понял тот.
– Неси, черт! – яростно заорал Андрей, да так, что даже Даша вздрогнула.
Никого на свете не боялся Виктор, сам первый драчун, а кроткого и смирного друга своего боялся. Он уже знал, что бывают такие минуты, когда Андрея лучше не трогать. Послушно взял он чемодан на плечо и молча пошел вперед. Удивленная Даша чуть ли не со страхом уставилась на Андрея. «Да он бешеный какой-то!» – испуганно подумала она. Но ничего не сказала. Ей еще трудно было разобраться в характерах обоих своих неожиданных «кавалеров» и в их странной дружбе.
Да и разбираться-то было некогда! Они уже входили в поселок, и от шахты, садов и огородов уже пахнуло на Дашу знакомым и милым дыханием, той странной смесью запахов зелени и гари, жилья и степи, разгоряченной земли и тихого, стоячего ставка, сожженной зноем травы и влажного пара над кочегаркой, жужелицы и полыни, пыли на дороге и бесстрашных цветов в палисадниках, дикой маслины в балке, чебреца на кладбище, угля, курившегося на сортировке, – тем неповторимым, терпким и для чужого непривычным букетом, какой только шахте одной присущ, а для каждого шахтера только одно и означает: запах родного дома.
Дома... «Вот я и дома! Дома!» – и удивляясь, и ликуя, и чуть не плача от радости и умиления, думала Даша. И уже не шла, а бежала по улицам. Вот школа, где когда-то, да нет, совсем недавно училась она. Вот парк. Сейчас будет сухая, неглубокая балка... вон она... и тропинка вот... И крутая круча над яром. Милая круча – Гималаи детства!.. Теперь – Собачевка. Постой, где же она? Собачевки нет. Как же? Но это после, после... Вот зеленая Конторская улица, директорский сад... Потом – улица Ударников, беленькие каменные домики, все одинаковые, с палисадниками, и анютины глазки, и гвоздики, и ночные фиалки – шахтерская услада. И вот, наконец, вот – как стучит сердце! – вот знакомая калитка... Дома!
Даша остановилась.
– Ну, спасибо вам, ребятки, что помогли! – торопливо сказала она, протягивая обе руки своим кавалерам.
– Ну, что ты, что ты, пожалуйста! – галантно ответил Виктор и задержал Дашину руку в своей. – Когда ж мм увидимся теперь, Дашок?
– Увидимся.
– Нет, так нельзя! Ты свидание назначь. Как полагается.
– Хорошо. Послезавтра.
– Та ну? Где? – обрадовался Виктор.
– В шахте.
– Э, нет! – засмеялся Виктор. – Моя любовь облаков требует! Ей под землей тесно... – И он легонько, но уверенно обнял девушку за талию. – Так как же, а?..
Даша проворно выскользнула из его рук и побежала к калитке. Но вдруг что-то вспомнила, остановилась. Вытащила портмоне из кармана.
– Получите! – сказала она, протягивая Виктору трехрублевку. – Сдачи не надо.
– Это что, зачем? – опешил тот.
– А как уславливались! До свиданья, ребята! – и, звонко расхохотавшись, скрылась за калиткой.
А Виктор так и остался с трехрублевкой в руке...
