Текст книги "Ельцин"

Автор книги: Борис Минаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 55 страниц)

Так что же происходит с Председателем Верховного Совета? Почему Хасбулатов пытается сорвать работу по подготовке конституции, не выполняя решения своего же парламента?

Если зимой и весной Ельцин постоянно встречается и созванивается со спикером, ведет переговоры, то осенью 93-го эти контакты прекращаются.

Хасбулатов – по-прежнему любимый персонаж политических хроник и комментариев, но при этом фигура уже скандальная.

Оскорбления во все стороны, наглые реплики по любому поводу, интриганство и цинизм, ставшие стилем. Описывать все это сегодня не очень интересно, но для полноты картины – стоит.

«Червяки» – это по поводу министров гайдаровского правительства, «заезжая бабенка» – по поводу высказываний Маргарет Тэтчер, приехавшей с визитом в Россию, постоянные намеки на неадекватность Ельцина (всем очевидцам памятен грубый жест Хасбулатова, когда он щелкнул рукой по горлу, показывая, «в каком состоянии» президент принимает свои решения).

Однако отдельные его реплики не так важны в общем контексте событий. Спикер Верховного Совета и не пытается предстать перед телекамерами в каком-то более или менее «цивильном», благородном обличье, стать популярным, хоть чуть-чуть приблизиться к идеалу политического лидера. Вся энергия Хасбулатова направлена на что-то другое. И это видно всем.

Хасбулатов – умный человек, и он прекрасно понимает, что в его руках находится мощнейший инструмент: действующая Конституция Российской Федерации. Его агрессия – явная, неприкрытая, столь несхожая с поведением в 1991–1992 годах, – свидетельствует об одном: спикер готовится к последнему и решительному бою.

Так ведет себя человек, понимающий, какой реальной силой он обладает. Какую же силу вдруг обрел этот вроде бы тихий профессор экономики, ничем, кстати, себя не проявивший после событий сентября – октября?

Такая сила – Съезд народных депутатов.

…Именно с этого момента слово «депутат» (вспомним на секунду, каким статусом оно обладало, когда с понятием «депутат» ассоциировались совсем другие имена – Сахаров, Собчак, Старовойтова) становится в народе ругательным.

Но гораздо важнее другое: съезд и Верховный Совет к этому моменту вышли за рамки любых современных моделей парламента. Единственная аналогия, которая приходит, – это ассамблея времен Великой французской революции.

Съезд и Верховный Совет – не лоббистский орган, проталкивающий те или иные законы, постановления, решения, выгодные какой-то социальной группе или классу. Ни о каких долгосрочных программах и законах речь в кулуарах съезда уже не идет. Сиюминутная политическая борьба – единственное, что волнует депутатов.

К лету 93-го многие конструктивно настроенные депутаты уходят из руководства комитетов или переходят на работу в правительство (вслед за вице-спикером Сергеем Филатовым, которому в начале года Ельцин предложил стать руководителем своей администрации). За съездом не стоят никакие партии или движения, потому что он сам себя осознает как единственную политическую силу. Съезд хочет руководить страной без президента и даже без правительства. При этом – не имея никакой персональной ответственности.

«Коллективное безумие» – так называет Ельцин этот феномен в своих мемуарах. Так что же в реальности представляет собой этот орган? Съезд и Верховный Совет – особый тип социального организма, существующий в переходную эпоху, самодостаточный, замкнутый, агрессивно перехватывающий все властные полномочия.

Такой стихией грех не воспользоваться. И возможности, предоставленные Председателю Верховного Совета съездом и конституцией, блестяще используются им в своей политической борьбе. Отныне Хасбулатов – самостоятельная фигура, борющаяся за власть. Поэтому состояние агрессии, в котором он постоянно находится, вполне объяснимо.

Позднее Хасбулатов будет объяснять все события 1993 года совсем иначе. По следам горячих октябрьских дней он выпустит книгу своих дневников, писем, записок и в ней, в частности, скажет: «…Правдой является то, что именно Верховному Совету навязывалась конфронтация. Правдой является то, что Председатель ВС страдал более всех от этой конфронтации. Правда и то, что если бы председатели палат, члены Президиума вместо того, чтобы заниматься склоками и интригами, вместе с ним попробовали бы активно повлиять на Кремль, возможно, трагедии не случилось бы».

Итак, во время отпуска Ельцин начинает готовить свои главные решения.

Хотя к этому моменту несколько важных шагов уже сделано. Он проводит резкую разграничительную линию между собой и вице-президентом: Руцкой окончательно лишается доверия, он отстранен от работы на всех своих официальных постах – в том числе в комиссии по борьбе с коррупцией и в федеральном центре по развитию сельского хозяйства. Можно сказать, что Руцкой становится во власти фигурой нон-грата. Ельцин очищает силовые министерства от ненадежных, с его точки зрения, людей.

И, наконец, он возвращает Гайдара в правительство (это происходит уже осенью, в сентябре).

Примечательная деталь: объявить о том, что главный враг оппозиции возвращается в правительство в качестве вице-премьера, Ельцин хотел на всероссийском совещании экономистов, но сделал это во время своего посещения дивизии имени Дзержинского. Вместо того чтобы объявить о возвращении Гайдара на фоне разговоров об экономической программе – Ельцин делает это на фоне показательных выступлений спецназа. Это осознанный жест. Он подзывает всем, что готов побороть махину, которая стоит против него…

Одна из главных забот Ельцина этого периода – постоянная работа с силовиками. Он понимает, что сила, в том числе вооруженная, ему вскоре может потребоваться.

Слухи о том, что президент готовит решительное наступление, вскоре просочились в прессу. Да и сам Ельцин постоянно делал намеки, что предстоит «жаркая осень».

Одними из первых (в середине сентября) о ельцинском «наступлении» узнают Виктор Черномырдин, Егор Гайдар и Сергей Филатов (то есть премьер-министр, вице-премьер и глава администрации). Ельцин обозначает сроки – 20 сентября.

Однако у «тройки» его решение восторга, мягко говоря, не вызывает. Несмотря на то, что указ о назначении новых выборов и роспуске съезда уже подготовлен (в его составлении принимали участие помощники президента Краснов, Батурин и другие, естественно, занимался указом и первый помощник Виктор Илюшин) и решение уже принято, все трое – и Черномырдин, и Гайдар, и Филатов – пытаются оказать президенту довольно упорное сопротивление.

Именно эти трое прекрасно знают, что конструкция, которая существует сейчас, ведет страну к новому кризису двоевластия. Кроме того, такое поведение в дни «решительных действий» может быть воспринято президентом как отступничество. Наконец, странным это поведение кажется и в чисто личном плане: Филатов вообще мягкий, уступчивый человек, Черномырдин – гибкий, опытный аппаратчик, прекрасно чувствующий политическую конъюнктуру, Гайдар, казалось бы, – из числа тех демократов, кто давно призывал Ельцина к «наступлению». Чем же можно объяснить их демарш?

Все трое считают, что время для наступления упущено. Что упразднять съезд с политической сцены надо было еще в апреле. А сейчас не время. Сейчас власть не готова к жесткому варианту.

Гайдар встречается с Черномырдиным и просит его уговорить президента перенести сроки «наступления», поскольку сейчас эти шаги крайне несвоевременны.

Затем Черномырдин говорит с президентом, приводя ему аргументы Гайдара и свои собственные, а Гайдар пытается лично встретиться с Б. Н.

Ельцин дважды откладывает, переносит эту встречу. В их телефонном разговоре, как пишет Гайдар в своей книге, Б. Н. берет долгую паузу, вроде бы сначала задумывается, а потом решительно произносит: нет, встречи не будет.

Он умеет говорить «нет».

Однако самый неприятный сюрприз ждет Ельцина на встрече с силовиками в Ново-Огареве 18 сентября. Все министры – обороны (Грачев), МВД (Ерин), безопасности (Голушко) – также в один голос убеждают его перенести сценарий чрезвычайные мер на более поздние сроки. Мотивируют это тем, что «неудобно» устраивать в Москве силовые акции в тот момент, когда на очередную встречу съехались главы стран СНГ. Но главное: разоружить Белый дом бескровно уже невозможно. Днем раньше, 17 сентября, Хасбулатов срочно созывает внеочередную сессию Верховного Совета. Хасбулатову известно всё.

В ситуации, когда тебя в самом начале опасного пути хватает за руки твое ближайшее окружение, когда тебя оставляют в одиночестве, не желая разделить ответственность, – в подобной ситуации лишь безумец не отступит от намеченного плана.

Безумец ли он?

Об этом стоит сейчас задуматься, пока еще не поздно, Б. Н.!

Однако думать, собственно говоря, не о чем. Главное – что он готов к выполнению задуманного (в отличие от декабря и марта). Готовы ли все остальные – его волнует гораздо меньше. Если внутри него самого всё сложилось, выстроилось в единую систему – он не отступит. Ничего страшного пока не происходит. И Гайдар, и Черномырдин, и силовики, по сути, его союзники. Стратегически они с ним. И он решает выступить именно сейчас.

21 сентября Ельцин, наконец, наносит долгожданный удар.

Он вновь выступает с телеобращением.

Страна в эти минуты включает телевизор громче, чтобы слышать каждое его слово.

«Мы с вами надеялись, что перелом наступит после апрельского референдума, на котором граждане России поддержали президента и проводимый им курс. Увы, этого не произошло.

Последние дни окончательно разрушили надежды на восстановление какого-либо конструктивного сотрудничества.

Решения по бюджету, приватизации, многие другие усугубляют кризис, наносят огромный вред стране.

Все усилия правительства хоть как-то облегчить экономическую ситуацию наталкиваются на глухую стену непонимания.

Не наберется и нескольких дней, когда Совет министров не дергали, не выкручивали руки.

…Уважаемые сограждане! Единственным способом преодоления паралича государственной власти в Российской Федерации является ее коренное обновление на основе принципов народовластия и конституционности.

Действующая Конституция не позволяет это сделать. Действующая Конституция не предусматривает также процедуры принятия новой Конституции, в которой был бы предусмотрен достойный выход из кризиса государственности.

Будучи гарантом безопасности нашего государства, я обязан предложить выход из этого тупика, я обязан разорвать этот губительный порочный круг».

Ельцин делает паузу и отпивает глоток из чашки с чаем, стоящей на столе.

«Облеченный властью, полученной на всенародных выборах в 1991 году, доверием, которое подтверждено гражданами России на референдуме в 1993 году, я утвердил своим указом изменения и дополнения в действующую Конституцию Российской Федерации.

…Высшим органом законодательной власти становится Федеральное собрание Российской Федерации – двухпалатный парламент, работающий на полностью профессиональной основе.

Выборы назначены на 11 и 12 декабря 1993 года…

Я за то, чтобы через определенное время после начала работы Федерального собрания были проведены досрочные выборы Президента.

И только вы, избиратели, должны решить, кто займет этот высший государственный пост России на очередной срок».

Итак. Краткое содержание знаменитого ельцинского указа № 1400 было таково. С 21 сентября Верховный Совет и Съезд народных депутатов объявлялись распущенными, их полномочия прекращались. Впрочем, депутатам давалась полная гарантия сохранения их привилегий: они могли вернуться на работу, которой занимались до избрания, и каждый из них мог выставить свою кандидатуру на выборах в Федеральное собрание. Введение режима чрезвычайного положения не предусматривалось, за гражданами России сохранялись все права и свободы…

Бомба взорвалась.

Выступление президента транслировалось вечером. Через два часа Хасбулатов объявил, что Ельцин больше не является президентом. Еще через три часа собравшиеся в здании Верховного Совета депутаты проголосовали за отстранение президента от власти, исходя из ранее принятых съездом поправок к конституции. На этот раз «кворум» был невелик, всего 146 депутатских голосов потребовалось для этого исторического решения. Вице-президент Александр Руцкой объявлен президентом. Он принес присягу, а затем произнес программную речь, основная часть которой посвящена экономической реформе – она вновь объявлялась преступной и антинародной. Руцкой объявил о своем намерении отойти от всех ее главных принципов – приватизации, свободного рынка, монетаристского бюджета – и вернуть страну к регулируемым ценам и плановой экономике.

Тот же состав депутатов назначил новых руководителей силовых ведомств: Баранникова – министром госбезопасности, Дунаева – министром внутренних дел (оба совсем недавно были уволены Ельциным), Ачалова – министром обороны.

Кресло премьер-министра, вопреки ожиданиям, оказалось свободным.

В Кремле тем временем готовился ответ на эти, вполне ожидаемые, действия Верховного Совета.

Первый вице-премьер Егор Гайдар 21 сентября проводит экстренное совещание рабочей группы, на котором впервые формулируются тактика президентской стороны по отношению к Белому дому (где тогда, напомню, располагался хасбулатовский Верховный Совет) и конкретные шаги в осуществлении этой тактики: отключение всех коммуникаций – электричества, воды, телефонной связи.

Черномырдин вначале отказывается подписать эти распоряжения, но через день неохотно соглашается.

Вокруг Белого дома выставляется оцепление. Но оцепление не жесткое – туда и оттуда можно выходить всем, кто предъявляет какие-либо официальные удостоверения: депутатские, журналистские и т. д.

Сквозь оцепление умудряются просочиться и те, кто идет в Белый дом, чтобы воевать против «антинародного режима», их сотни: «баркашовцы», тереховцы, макашовцы, активисты Анпилова[22]22
  А. Баркашов – руководитель организации «Русское национальное единство» (РНЕ), которая проповедовала откровенный фашизм и национализм, С. Терехов – руководитель радикального Союза офицеров, А. Макашов – отставной генерал, который неоднократно призывал к свержению новой власти, В. Анпилов – руководитель «Трудовой России». Впрочем, среди защитников Белого дома были, конечно, представители не только националистических и радикальных организаций – были и сочувствующие, и те, кто принципиально боролся за сохранение советской власти, то есть против Ельцина.


[Закрыть], казаки…

Они вооружаются. Сквозь оцепление в Белый дом проносят всё новые партии оружия. В этом смысле ситуация становится всё хуже и хуже.

Оружия в Белом доме вполне достаточно. Да и продовольствия немало. «Мирный» план явно не срабатывает. Одни депутаты в Белый дом приходят, приезжают, другие покидают его навсегда, но дело уже не в них. Белый дом сам по себе становится все более опасным очагом политической напряженности и прямой вооруженной угрозы.

Между тем вплоть до 3 октября Кремль действует в рамках принятой концепции, которую вице-премьер правительства Сергей Шахрай (тоже, кстати, бывший депутат) сформулировал так: «Не вводить чрезвычайное положение, не арестовывать бывших народных депутатов, предотвратить кровопролитие в Москве и регионах, не поддаваться на провокации». Всю эту концепцию можно передать одним простым словом: ждать.

Ждать, пока противостояние рассосется само, пока депутатам надоест сидеть в Белом доме, пока они не устанут издавать свои воззвания, ждать, пока они не поймут, что новые выборы неизбежны.

Ждать, ждать, ждать…

Эта идея кажется наивной. И даже больше того – может быть, именно эта концепция, в силу своей пассивности, привела к трагическому развитию событий. Но давайте попробуем взглянуть на нее, исходя из логики двух основных игроков – Ельцина и его команды, с одной стороны, и руководства Белого дома во главе с Хасбулатовым – с другой.

И те и другие принимали участие в свержении ГКЧП в августе 1991 года. Подробности путча еще свежи в памяти.

Кремль старается не повторить ошибок ГКЧП. Именно введение военного положения, бронетехника и солдаты на улицах привели к взрыву народного возмущения. Значит, сегодня их быть не должно. Кремль всеми силами дистанцируется от логики «переворота», задача команды Ельцина – доказать, что меры президента – единственно возможные для преодоления кризиса, а главное – мирные. Иначе – гражданская война, чего Ельцин так не хотел.

Другая логика у Белого дома: именно жесткая непримиримость, опора на «живое кольцо», на защитников Белого дома, привела к тому, что власть ГКЧП рухнула. Значит, нужно действовать таким же образом, как в августе 1991 года. И даже еще жестче!

Что значит «еще жестче», Москва скоро узнает.

А пока – репетиция.

«Первая кровь пролилась вечером в четверг, 23 сентября. Восемь мужчин в камуфляже застрелили милиционера и ворвались в штаб-квартиру Объединенных вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте. Затем нападавшие разоружили двух охранников, забрали их оружие и скрылись. Пожилая женщина, стоявшая у окна в своей квартире, была убита случайной пулей. Свидетели опознали в одном из участников нападения Станислава Терехова, председателя Союза офицеров… Виктор Анпилов, лидер воинствующего левого движения “Трудовая Россия”, выступая с балкона Белого дома во время нападения, сказал собравшимся, что Союз офицеров штурмует штаб-квартиру… и призвал демонстрантов присоединиться к штурму..» – так газеты отчитываются о первом вооруженном противостоянии сентября.

Собственно, уже до этого трагического инцидента стало понятно, что «мирный сценарий» постепенного выдавливания сторонников Верховного Совета и самих депутатов из Белого дома не срабатывает. На повестку дня встал вопрос о том, как разоружить сторонников ВС. Лужков направляет ультиматум Руцкому, Хасбулатову, Ачалову, Баранникову и Дунаеву, в котором требует, чтобы всё огнестрельное оружие и боеприпасы были переданы правоохранительным органам.

Однако у тех, кто сидит в Белом доме, – свои аргументы.

Без воды и без электричества люди, находящиеся там, начинают чувствовать себя как в осажденной крепости. Отчаяние и психоз совершенно не способствуют ведению с ними мирных переговоров. Из мирного поначалу противостояния вырастает логика гражданской войны.

Это настроение передается не только сидящим в здании парламента людям, оно проникает и на улицы, в гущу демонстрантов и сочувствующих.

То, что происходит в эти теплые осенние дни на улицах Москвы и в самом Белом доме, можно назвать так – предчувствие гражданской войны. Общество резко раскалывается на два лагеря. Политика вторгается буквально в каждую семью, иногда дети и родители, братья и сестры становятся в эти дни непримиримыми врагами. Как в 1918 году Обстановка накалена до предела. Учащаются столкновения с милицией. Милиционеры, которым отдан приказ «не допускать жертв и столкновений» (они выходили в эти дни на дежурство без табельного оружия), с каждым днем все больше озлобляются, поскольку чувствуют свое бессилие перед этой все возрастающей, осознающей свою силу, все более гневной и яростной толпой.

У уличных беспорядков во всех странах и во все времена своя определенная логика. Люди, протестующие против действий властей, выходящие безоружными против хорошо экипированных и обученных полицейских отрядов, чувствуют свое моральное преимущество, которое помогает им идти на штурм любых заграждений.

Все та же логика гражданской войны бросает их вперед. Они охвачены героическим духом сопротивления, а полицейские – жестоки и свирепы.

Это классика уличных баталий, и в Москве 93-го, увы, сценарий был точно таким же.

Вот лишь несколько свидетельств очевидцев, собранных с той стороны, антиельцинской, на одном из «патриотических» сайтов, посвященных событиям 3–4 октября и до сих пор размещенных в Интернете.

«1 октября. Я был свидетелем массового избиения граждан Москвы, собравшихся у памятника А. С. Пушкину. Операцию по устрашению митингующих и зверскому избиению граждан осуществлял отряд спецназа Софринской бригады МВД в составе 25–30 человек. У них униформа черно-коричневого цвета с зеленым и бежевым. В беретах. Это произошло между 16 и 19 часами. Руководил отрядом рослый стройный майор. Тактика их действий: неоднократно атаковали граждан, находящихся у станции метро “Пушкинская”. Причем нещадно нападали на молодых парней и граждан, которые пытались протестовать, уговаривали так называемых “бойцов” этого отряда прекратить избиение людей. Я видел, как эти спецназовцы совершили четыре атаки, и каждый раз избивали молодых людей, сваливали их на землю, били дубинками и ногами по голове, оглушив. Тащили их в свои автобусы, и там снова избивали на полу. Одну группу митинговавших загнали в метро “Пушкинская”, гнались за ними по эскалатору, который был в эту минуту выключен. У эскалатора внизу оглушили ударом дубинки по голове мальчика 16–17 лет, били его ногами и затем потащили в автобус. Позор Ерину и его приспешникам! Малахов Г., доктор исторических наук, профессор».

«30 сентября. 17 часов 30 минут. Метро “Баррикадная”. ОМОНовцы со щитами, автоматами стали загонять нас в здание метро. Народ погнали по эскалатору и, раздвигая щитами по центру, пытались вдавить людей в поезда. От ОМОНовцев пахло водкой. При сопротивлении я получила удар в грудь, в результате чего стала задыхаться и терять сознание. При попытке прорваться один ОМОНовец ударил меня со всего размаха по левой ноге. Мне помогли выйти, взяв под руки, двое мужчин. Они довели меня до Краснопресненского райсовета, где была оказана медицинская помощь, что там зафиксировано. В результате пережитого пропал голос. Гришечкина Т., 58 лет».

Те, кто выступал в эти дни на стороне Белого дома, были отнюдь не однородной массой[23]23
  Справедливости ради надо отметить, что 2 октября Геннадий Зюганов призвал членов и сторонников КПРФ воздержаться от участия в массовых выступлениях.


[Закрыть]. На сторону лидеров непримиримой парламентской оппозиции встали не только мирные граждане, возбужденные и ошеломленные тем, что происходит на улицах Москвы, не только любопытные прохожие, втянутые в водоворот событий энергией толпы. Внутри Белого дома собрались и те, кто хотел воевать по-настоящему, с применением огнестрельного оружия. «Боевиков», как их называли тогда газеты, объединяло одно: жажда борьбы, готовность стрелять, драться. Никакой общей политической платформы у них не было. Объединяющим моментом, как ни странно, выступил махровый национализм, расизм (это у сторонников возврата к интернациональному СССР!).

Людей вокруг Белого дома и во время демонстраций запугивают мифической боевой организацией «Бейтар», члены которой якобы будут зверствовать по приказу властей. Никаких боевых отрядов у этой гуманитарной сионистской организации, конечно, нет, как, собственно, нет в Москве и ее самой, но списки ее членов ходят по рукам. Так же как ходят и слухи о страшных «бейтаровцах», которые «придут и будут всех убивать, насиловать беременных, пить кровь детей».

Фальшивка, причем грубая, но в дни противостояния очень действенная. Страх и ненависть сплачивают толпу лучше любых «конституционных» лозунгов. Именно в эти дни руководитель РНЕ Баркашов дает интервью, в котором превозносит Гитлера. Именно в эти дни с балкона Белого дома генерал Макашов призывает «повесить всех жидомасонов».

«Речь Баранникова прервала потасовка, вспыхнувшая у него за спиной. Два охранника министра из числа членов РНЕ (со свастиками на рукаве) избивали худого бородатого мужчину. Поскольку милиционеры наблюдали за этим, не вмешиваясь, – дело происходило не на их территории – Баранников приказал, чтобы этого мужчину подвели к нему. Избитый… объяснил на ломаном русском языке, что он американский корреспондент. “Тихо, тихо, ребята, – урезонивал министр… – Не надо было… это журналист”. “Ну, врезали немного этому жиденку, так что?.. Ладно, подожди, еще будет время”…» (Леон Арон).

Досталось не только «этому жиденку» с удостоверением американского корреспондента. Под дулами автоматов вывели за оцепление Сергея Кургиняна, яростного сторонника Верховного Совета, режиссера и политолога. Он не понравился баркашовцам и своим внешним видом (похож на еврея), и тем, что осмелился критиковать Хасбулатова за недостаточную решительность, «произносил провокационные речи». Корреспондента «Эха Москвы» арестовали и продержали в подвале Белого дома пару суток.

И таких случаев было немало.

Я не случайно останавливаюсь на этих, казалось бы, малозначительных деталях. Милосердие к «своим» раненым (в Белом доме действовал медпункт для пострадавших от действий милиции), храбрость, смешанная с обреченностью, – то есть вполне человеческие, понятные нам проявления – смешивались в Белом доме и с другими чувствами: подозрительностью, ненавистью, агрессией. Атмосфера здесь была совсем другая, чем в 91-м году.

По-другому вела себя и восставшая толпа. Внешне всё было похоже на 91-й год – те же баррикады, лозунги, плакаты, беспрерывный митинг с балкона Белого дома, – но другим было и содержание плакатов (слово «убей» встречалось там не единожды), и сам алгоритм действий людских масс. В 91 – м году толпа защищала, обороняла свой оплот – Белый дом. В 93-м году толпа шла вперед, била, ломала заграждения, сама дубасила выпавших из цепи солдат и милиционеров, нападая озверело, нелепо и зло.

…Эпицентром событий стала Смоленская площадь.

1, 2 и 3 октября многотысячная толпа раз за разом всё активнее атакует милицию. И если в первые два дня удается эту толпу рассеять, то 3 октября случается то, чего все давно ждали – толпа разгоняет милицейское оцепление. Побитые и разоруженные, без дубинок и порой без шинелей, милиционеры бегут, закрывая голову руками от камней.

Кстати говоря, оружием для демонстрантов послужила… трибуна, построенная для празднования трехсотлетия улицы Арбат. Ее разобрали, и, вооружившись палками и железной арматурой, толпа, наконец, смяла милицейские кордоны.

Праздник на Арбате – не единственное публичное мероприятие, устроенное мэрией в эти тревожные дни. На улицах Москвы уже кипит уличная война, а мэрия всё пытается устраивать мирные праздники, «отвлекать людей от политики». Но отвлечь – уже невозможно.

Вернемся на несколько дней назад.

25 сентября.

Национальный оркестр России и дирижер Мстислав Ростропович исполняют на Красной площади сюиту Прокофьева «Александр Невский» и увертюру Чайковского «1812 год».

В этот день здесь собралось около ста тысяч человек. Ельцин пришел перед началом концерта, его встретили овацией.

Было холодно, дул сильный ветер. Стариковский зачес на лысине Ростроповича сразу же растрепался, но он, как всегда, упрямо выпячивал нижнюю челюсть и дирижировал замерзающими руками для людей, которые пришли сюда, чтобы быть вместе, чувствовать друг друга. В тот день музыка Чайковского звучала как пароль. Это были очень страшные дни, когда власть в стране зашаталась, когда каждый новый день приносил ощущение надвигающейся беды, когда ненависть становилась всё явственнее, а слова – всё жестче…

Ростропович дал концерт, который навсегда вошел в историю как прямое вмешательство музыки в дела человеческие. Он поддержал того, кого считал нужным поддержать, сказал то, что считал нужным сказать, и забыть его в те минуты – невозможно. Это был яркий, изумительный поступок музыканта.

После концерта Ельцин искал Ростроповича. Но выяснилось, что маэстро настолько замерз, окоченел от ветра, что после аплодисментов скрылся, «сбежал» в гостиницу «Россия», чтобы хоть чуть-чуть согреться. А потом великий музыкант вместе с женой Галиной Вишневской провел целый вечер у Ельциных.

Ростропович – ярчайшая личность своего времени. В компании с Ельциным он смотрится вполне гармонично, хотя у них разные биографии, разные судьбы, может быть, разный язык. Им было о чем поговорить.

Было о чем поговорить с Ельциным и знаменитому кинорежиссеру Эльдару Рязанову, который в 1993 году дважды побывал у Б. Н. со съемочной группой телевидения.

Вот несколько отрывков из их разговоров:

«– Есть мнение обиходное, что политика – дело грязное, что это игра, требует каких-то извивов и компромиссов душевных. Вот как вам вообще, нравится эта профессия?

– Судьба сложилась так, я ее не выбирал… Хотя я не согласен с вами, что политика – грязное дело. Политика, грязная она или нет, зависит от человека, от самого политика: если политик ведет грязную игру, то политика – грязное дело, а если политик нравственно честен, чист, то политика – чистое дело. Я все-таки стремлюсь к тому, чтобы политика была чистой и честной.

– Это удается или иногда приходится поступаться этими нравственными постулатами?

– Честно говоря, не всегда удается, иногда приходится идти на компромисс, но на компромисс не с собственной совестью, а с обстоятельствами – обстоятельства такие сложились, что надо идти на компромисс, для того, чтобы было лучше. И я иду на это, но не до того предела, когда компромисс становится нечистоплотностью.

– …Вы боитесь смерти?

– Нет, абсолютно.

– Почему?

– Не знаю, может, я был так воспитан, может, у меня было много ситуаций в жизни. Я абсолютно не боюсь смерти, я даже не думаю об этом. Понимаете, это постоянная борьба. Я ни одного месяца, ни одной недели нигде спокойно не работал – везде какая-то борьба, с кем-то, и она, конечно, человека…

– Ожесточает?

– Ожесточает…

– Скажите, вы человек злопамятный, мстительный?

– Нет, я применяю такое определение – мягкая ладонь и крепкий кулак.

– Но вторую щеку вы не подставляете, если вам ударили по одной?

– Нет, конечно…»

Яростно поддержал Ельцина в октябре 93-го и писатель Виктор Астафьев. Позднее Ельцин, будучи в Красноярске, по реке приплывет к Астафьеву в его деревню Овсянку, и им тоже будет о чем поговорить. Как жаль, что от этих разговоров с выдающимися людьми – Ростроповичем, Астафьевым, Рязановым – так мало сохранилось. О многом бы нам могли поведать эти разговоры.

Известный российский кинорежиссер Александр Сокуров снимал документальные фильмы о Ельцине. Фильмы пронзительные, наполненные не только внимательным, пристальным вглядыванием, как у Рязанова, но и абсолютно безоглядным сочувствием, сопереживанием. Поражают откровенность и естественность Б. Н. в кадре, прямота его ответов на непростые вопросы. Мне запомнился один из них – Сокуров спрашивает Ельцина, считает ли он себя культурным человеком. И Ельцин не кокетничая говорит, что всю жизнь он стремился к этому, много читал, наверстывая упущенное в детстве и юности, но понимает, как много в этом плане ему еще недостает.

Я часто думал на эту вечную тему: что в конечном счете вообще отличает и выделяет крупного человека, личность, чем определяется эта неуловимая интеллигентность? А вот этим и определяется: умением говорить о себе абсолютно открыто. Умением сказать: я знаю, что ничего не знаю, умением признать свои ошибки и слабости.

Я видел однажды, как Елена Боннэр подошла к Ельцину и вручила ему письмо. Не знаю, о чем. Наверное, о правах человека. Ельцин взял письмо, бережно сложил его и положил во внутренний карман пиджака. «Только, пожалуйста, прочитайте, Б. Н.!» – потребовала Боннэр.

«Ваши письма я читаю всегда!» – сказал Ельцин с ударением на последнем слове.

Вообще стиль общения Б. Н. на таких встречах с интеллигенцией – момент довольно интересный.

…В марте 1993 года «Огонек» отмечал семидесятилетие со дня возобновления журнала Михаилом Кольцовым в 1923 году (с 1917 по 1923 год «Огонек» не выходил).