Текст книги "Ельцин"

Автор книги: Борис Минаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 55 страниц)

Планы у Александра Васильевича были, прямо скажем, масштабные. Они касались всего – экономики, безопасности, внутренней и внешней политики.

«Летом 1995 года в ближайшем окружении Президента во главе с А. Коржаковым конфиденциально обсуждалось предложение о выделении казначейства из Минфина, соединении его с Гохраном, Госкомимуществом и другими ведомствами. Планировалось стянуть в эту структуру управление основными финансовыми и имущественными потоками и фактически вывести ее из Правительства. Во главе монстра должен был стоять чиновник в ранге первого вице-премьера, подчинявшийся лично Президенту. Таким способом намеревались финансировать победу на выборах. Были даже подготовлены все необходимые указы и постановления. Президент спросил совета, помощники резко возражали. В результате он отверг эту опасную затею и больше к ней не возвращался» («Эпоха Ельцина»).

Другая идея – попытка перехватить у главы правительства контроль над сырьевыми ресурсами.

30 ноября 1994 года Коржаков направил письмо премьер-министру Черномырдину, в котором слишком либеральному вице-премьеру Шохину вменялось в вину ни больше ни меньше как предательство интересов России (Шохин пытался привлечь к экспорту нефти иностранные инвестиции): «…Национальное хозяйство не может укрепиться за счет зарубежной инвестиции в сырьевые отрасли экономики… Создание так называемого “не дискриминационного” доступа к нефтепроводам… означает не что иное, как ограничение свободы экспортной политики российского ТЭК и навязывание собственных, выгодных МБРР (Международному банку реконструкции и развития), но невыгодных России финансовых соглашений».

В заключительном абзаце письма содержалось главное: Коржаков «считает целесообразным» предложить председателю правительства поручить первому вице-премьеру Сосковцу создать комиссию для проведения «экспертной оценки» этих вредительских шагов бывшего министра экономики по привлечению иностранных инвестиций.

«Кто управляет страной – Ельцин, Черномырдин или генерал Коржаков? – вопрошали в те дни «Известия». – Выдвижение Коржаковым Олега Сосковца на роль спасителя нефтяной отрасли – это очередная попытка “вытащить из-под Черномырдина ТЭК”».

Но все это были лишь первые прикидки, подступы. В области безопасности Коржаков продвинулся намного дальше: ФСБ, с тех пор как директором ее стал бывший комендант Кремля Барсуков, стало подконтрольным ему ведомством, практически две спецслужбы срослись в одну.

Министр обороны Грачев после начала чеченской войны был подавлен, надломлен… Единственным «силовиком», который оставался вне его поля влияния, был министр МВД Куликов (что и показали события марта 1996-го).

Большую роль в «корпорации» Коржакова, которую он пытался создать, играл первый вице-премьер Олег Сосковец, бывший министр металлургии еще в советском, горбачевском правительстве. Считается (по крайней мере, такую оценку вы найдете во многих книгах о той эпохе), что Коржаков прочил его в «наследники» Ельцина.

Но вот что интересно – нигде, ни в одних воспоминаниях вы не найдете высказываний самого Сосковца. Каких-либо внятных собственных слов, характеризующих этот персонаж. Нет ни его публичных заявлений, ни развернутых интервью, ни полемики. Нет ничего. Вообще. Пустое место. Как будто ластиком стерли.

Притом что Сосковец был совершенно нормальным, общительным человеком и наверняка в частном разговоре высказывался охотно и на разные темы. Но в публичной политике он участия не принимал. Как будто перед ним зажигалась красная лампочка.

Точно так же вел себя и другой важнейший для Коржакова человек, Михаил Барсуков, директор ФСБ. Он несколько иного склада – тихий, скромный, как бы прятавшийся в тени своего друга. И тоже молчал как рыба!

Кто мог поговорить и отнюдь не стеснялся публичности, так это Павел Бородин, управляющий делами администрации президента. Или Шамиль Тарпищев, министр спорта. Их часто видели вместе с Коржаковым. Оба близки к Ельцину. Частенько общались с ним.

Но ни один, ни другой, ни третий, ни четвертый никогда не выступали по политическим вопросам, понимая, «кто старший в доме». Это была очень молчаливая группа влияния. Практически бессловесная власть, избегавшая всякой публичности. Власть за спиной Ельцина образца 1994–1995 годов – одинокого, сражающегося со своими инфарктами.

Именно такой Ельцин был им нужен.

Я перечислил лишь нескольких ближайших друзей Коржакова, но на самом деле в сфере его влияния к началу 1996 года находились и некоторые министры, и руководитель кремлевской администрации Егоров, промышленники и бизнесмены, зависимые от его людей в правительстве, а самое главное – чиновники среднего уровня.

Выборы-96 для этой корпорации были словно кость в горле. И дело не только в том, что они боялись их исхода, проигрыша (такого исхода боялись многие здравомыслящие люди). Им не нужен был Ельцин, который вновь набирает популярность, активно общается с журналистами, выходит к народу и т. д.

Такой Ельцин ломал планы «корпорации», а планы эти, как мы видим, были грандиозными.

Тем не менее линия Коржакова была чрезвычайно осторожной. Вряд ли он открыто и прямо говорил Ельцину, что не верит в его победу. Возможно, впервые это случилось 18 марта, на том историческом заседании, начавшемся в шесть утра.

Когда Дума денонсировала Беловежские соглашения, для всей корпорации Коржакова наступил решающий момент. Коммунисты невольно выдали ему и его команде «входной билет в рай». Реакция Б. Н. была им заранее понятна, не надо быть большим стратегом, чтобы предсказать – Ельцин станет требовать жестких, силовых мер. Но не думаю, что Коржаков даже тогда действовал открыто. Он подталкивал Ельцина к этому решению исподволь, мягко, ненавязчиво, так, как он умел это делать.

Неслучайно генерал Куликов пишет, что Сосковец и Коржаков «выглядели чересчур возбужденными» в день принятия этого решения, неслучайно помощники отмечают, что Коржаков зашел в кабинет президента сразу после Чубайса. Детали многозначительные.

Однако ничто здесь прямо не выдает намерений и стратегии Коржакова.

Впрочем, есть документы, в которых правда отражена еще полнее.

Один из них цитирует в своей книге сам Александр Коржаков. Он пишет, что премьер-министр Виктор Черномырдин после неожиданного отпуска в феврале начал активно искать с ним встречи. Коржаков отказывался и согласился встретиться в президентском клубе только после 15 февраля, официального срока регистрации кандидатов на пост президента. Черномырдин, как пишет Коржаков, «втихомолку» собрал более миллиона подписей, и это очень возмущало Александра Васильевича.

«Черномырдин. Еще один вопрос. Кому надо постоянно меня с шефом сталкивать?

Коржаков. В каком плане?

Черномырдин. Во всех планах. Даже, может быть, не сталкивают, а разводят. Видят во мне недруга. Мне, конечно, это по фигу, но всегда это исходило из Администрации… Я говорил Илюшину (первый помощник президента), что не могу понять, откуда происходит сталкивание.

Коржаков. Илюшин никогда в эти дела не влезает.

Черномырдин. Да, он мне сказал.

Коржаков. Он опытный партийный работник.

Черномырдин. Единственное, он мне подтвердил, что видит всё. Если это дело Батурина… Но я не думаю, что он так близок к президенту, чтобы влиять. Но кому-то вот надо.

Коржаков. Если вы едете в командировку, а люди ваши вечерком потом собираются и пьют не за здоровье нашего президента, а за здоровье президента Черномырдина… Не стесняясь.

Черномырдин. Да ты что?!

Коржаков. Да.

Черномырдин. Вот те, которые рядом со мной?

Коржаков. Да, которые рядом с вами… Окружение делает вам много вреда.

Черномырдин. Я могу только одно сказать. Я не могу ни за кого поручиться, я не тот человек… Вот так взять и просто предать. Мне это противно. У меня и возраст такой, что мне это не надо. Я сам нахожусь на пределе. У меня работа непростая.

Коржаков. Виктор Степанович, а вообще кто придумал, что вам нужно баллотироваться? Ведь по Конституции, если с президентом что-то случается, за него вы так и так остаетесь. Вы могли спокойно всех отмести: “При живом президенте я не могу. Если что-то случится, тогда я и так буду”.

Черномырдин…За моей спиной, может быть, есть и предатели и что хотите, но я ничего такого не сделаю. Меня пытались и сейчас уговорить: “Давай”. Я говорю: “Нет, нельзя этого делать. Нам нужен сегодня Ельцин для того, чтобы удержать страну”. И ему я это говорил тысячу раз: “Борис Николаевич, не надо меня толкать, не надо, только Ельцин сейчас нужен стране. Не Черномырдин и никто другой”…

Коржаков…Я за то, чтобы выборы отменить. Потому что думаю, Ельцин победит с небольшим перевесом, наберет 51–52 процента голосов. Тут оппозиция начнет орать: “Это подтасовка!” Еще начнут всё громить…

Черномырдин. Да ну.

Коржаков. Запросто. Этот сценарий мы прошли уже в октябре. Если же Ельцин проиграет, то этого тем более допустить нельзя. Инициатива о переносе выборов должна исходить от коммунистов. Я им сказал: “Смотрите, ребята, не шутите, мы власть не отдадим”.

Черномырдин. А Зоркальцев (заместитель Зюганова. – Б. М.) приходил, чтобы организовать встречу?

Коржаков. Да.

Черномырдин. Тогда надо делать.

Коржаков. Я ему прямо сказал: “Вы думаете, мы вам власть отдадим? Вы поняли, что у нас намерения серьезные, когда Думу захватили в воскресенье, 17-го числа. Так что не отдадим. Давайте по-хорошему договариваться. Может, портфели поделим какие-то”. Самое главное, что шеф сам будет против этой идеи (то есть против отмены выборов. – Б. М.). Но его можно уломать».

Трудно представить себе, что руководитель президентской охраны позвал на разговор премьер-министра, заранее зная, что будет записывать его на диктофон, как трудно представить себе и то, что руководитель президентской охраны так может разговаривать со вторым человеком в стране. Примерно так происходит вербовка или перевербовка агентов.

…Вчитываясь внимательно в ход самого разговора, ловим себя на мысли, что есть какая-то вторая тема, которую собеседники не называют вслух. Какая же?

Коржаков активно пытается выдавить Черномырдина из ближайшего окружения Ельцина накануне выборов. Собирает на него компромат.

Точно так же в декабре выдавливает из правительства Анатолия Чубайса, пытается в начале чеченской войны разогнать ближайших кремлевских советников Ельцина, поссорить Ельцина с демократами, с членами правительства, которые ему не подчинялись, были не подконтрольны (Чубайс, Шохин, председатель Центробанка Дубинин) – со всеми, кто так или иначе мог повлиять на Ельцина помимо него.

Это четкая, осмысленная корпоративная стратегия. И в марте 96-го Коржаков еще чувствовал себя достаточно спокойно. Ему казалось, что вся борьба впереди. И его, и Сосковца Ельцин пока оставил в предвыборном штабе.

Для чего я так подробно описываю всю эту закулисную, кулуарную сторону предвыборной борьбы?

Дело в том, что вокруг выборов Ельцина в 96-м году давно сложился устойчивый миф. Миф о том, что выборы были выиграны «не по правилам».

Каждый добавлял в этот миф свое: коммунисты обвиняют президентскую сторону в фальсификациях; Коржаков – команду Чубайса в том, что они превратили Ельцина в «куклу»; американская группа политконсультантов, оставшись в процессе кампании ненужной, невостребованной, выдумала версию о том, что «авторы победы» – именно они (есть даже американский фильм на эту тему); наконец, нынешние противники ельцинской эпохи уверяют, что «демократией тогда и не пахло»: и не будь поддержки олигархов, ему бы ни за что их не выиграть…

Как же было на самом деле?

Решение Ельцина стартовать в предвыборной гонке сразу после трех инфарктов, в разгар непопулярной чеченской войны, после Буденновска и Первомайского, с самым низким среди тогдашних политиков рейтингом – было одним из главных решений в его жизни.

Оно казалось совершенно безумным. Было так же взрывоопасно, как его речь на октябрьском пленуме или выступление на партконференции. Как речь на броне танка в 91-м или разгон Верховного Совета в 93-м. Это было одно из тех его решений, которые заставляли близких испытывать шок, а зрителей – закрывать глаза от ужаса или восторга.

Прыжок в ледяную воду, который всегда придавал ему новые силы.

Все, что было потом – после января 96-го – лишь следствия этого личного решения. И новая команда, появившаяся подле него, и будущая отставка «корпорации» Коржакова, и появление на политической сцене нового российского бизнеса, и окончание чеченской войны, и вся динамика политической жизни – все это выстраивалось, вырастало, исходя из его первого, главного шага.

Стоило Ельцину принять решение и «проснуться», как его рейтинг немедленно пополз вверх. Уже 19 марта, когда президент принял у себя в Кремле ведущих предпринимателей, рейтинг составлял 15 процентов. Не три и не пять, как в январе, а уже пятнадцать.

Вот конкретные данные о росте его популярности в течение первой половины 96-го:

декабрь 1995 года – 2 процента;

30 января 1996 года – 5,4 процента;.

25 февраля – 11 процентов;

17 марта – 15 процентов;

31 марта – 18 процентов;

21 апреля – 21 процент;

12 мая Ельцин вышел на первое место.

Итак, уже в апреле рейтинг Ельцина – чуть выше, чем у Зюганова. Произошло чудо?

Нет.

Вернее, да, но это было «обыкновенное чудо», которое еще в январе 1996-го предсказали социологи. У Ельцина был свой электорат, пассивный, скрытый в огромном проценте тех, кто не участвовал в голосовании в декабрьских выборах 95-го, кто не определился, не хотел, уклонялся от формулировки своей позиции.

Постепенно эти люди начали осознавать, что именно происходит.

Но чтобы они это поняли, им нужно было помочь.

Предвыборная кампания Ельцина началась с определения его политических союзников. Я уже говорил, как жестко дистанцировались от Б. Н. демократы. Чем же ответил он?

В ответ на публичные заявления Гайдара и на выход его из Президентского совета Ельцин написал ему письмо.

«Егор Тимурович! – говорилось в письме. – Судьба свела нас в один из самых ответственных и опасных для страны моментов. В немалой степени благодаря Вашему мужеству удалось начать настоящую экономическую реформу, политические преобразования. Что бы ни говорили сейчас, остаюсь верен этому курсу.

Знаю, что Вы активно заняты политикой не ради корысти. Очень надеюсь, что при решении исключительно сложных политических проблем нынешнего года Вы, как и прежде, во главу угла будете ставить не эмоции, а интересы России, что в самые критические моменты Вы проявите ясное стратегическое видение».

Дело происходит, напомню, в конце января 1996 года. Ельцин оставил дверь открытой.

Вторым его шагом было определение стратегического союзника на выборах – того, кто займет третье место и кто сможет во втором туре выборов отдать Ельцину голоса своих сторонников.

24 января 1996 года представитель Ельцина встретился с Явлинским.

Вот что пишут помощники Ельцина об этой встрече:

«Представитель Б. Ельцина дал понять, что этот разговор ведется по его собственной инициативе, чтобы поспособствовать встрече Явлинского с Президентом. Мотивы и аргументы: обеспокоенность общей политической ситуацией на выборах; у Явлинского нет шансов победить (он не возражал); шансы у Президента выше (Явлинский не комментировал, что неудивительно, поскольку на тот момент рейтинг Ельцина был ниже, чем у него); есть общая для всех опасность – приход к власти коммунистов (Явлинский полностью разделял этот тезис, он не видел своего будущего после победы коммунистов).

…Следующий тур переговоров с Явлинским проходил уже в ходе развернувшейся кампании. В них участвовали С. Зверев, А. Чубайс, В. Илюшин. На завершающем этапе переговоров представители Президента имели на руках уже подписанный указ о назначении Г. Явлинского на пост первого вице-премьера. В случае согласия текст тут же шел в прессу. Но “да” не последовало…»

Эта история имела продолжение. Накануне первого тура Ельцин уже лично встретился с Явлинским. Снова речь зашла о том, чтобы Григорий Алексеевич вошел в команду президента, был назначен первым вице-премьером, курирующим экономику. Явлинский вновь твердо отказался. Он хотел продолжать борьбу за президентское кресло. Тогда Ельцин взял паузу и, помолчав, закончил разговор: «Знаете, Григорий Алексеевич, на вашем месте я поступил бы так же».

«Место “стратегического партнера” оставалось вакантным. Тогда основное внимание было переключено на А. Лебедя. Здесь всё выглядело гораздо проще. И сразу после согласия генерала ему на подмогу были брошены серьезные организационные и информационные ресурсы. Это не замедлило сказаться на росте рейтинга генерала Лебедя…» – продолжают помощники Ельцина.

Лебедь (в 1996-м ему исполняется 46) – десантник, боевой офицер, бывший командующий Тульской дивизией ВДВ, ветеран Афганистана. Затем – конфликт в Приднестровье, где Лебедь командовал 14-й армией и тогда довольно часто появлялся в телерепортажах. Затем он вроде бы исчез из публичного, информационного поля и вдруг возник вновь, уже на выборах в Госдуму в 1995 году. О том, что изначально его вовлекли в политику коммунисты, а затем Конгресс русских общин, все забыли. Лебедь получил поддержку со стороны крупного бизнеса – и финансовую, и информационную.

Вообще, выборы-96 для многих российских бизнесменов стали своеобразным полигоном. До этого они никогда не участвовали в политике. Но в 96-м осознали – если не будут в ней участвовать, потеряют всё. И дело не только в поддержке Ельцина как кандидата в президенты. Каждый сильный бизнесмен вел свою игру: Гусинский поддерживал Явлинского, группа «Альфа-капитал» сделала ставку на Лебедя и т. д. Телеканалы и газеты, все информационные ресурсы, которыми владели представители бизнеса, включились в раскрутку своих партий и кандидатов.

Лебедь и стал той третьей силой, с которой собиралась сотрудничать на выборах президентская команда.

Все, что делала команда Ельцина в эти месяцы, – классика предвыборной борьбы.

В ней надо побеждать, в ней надо искать сильные стороны у себя и слабые – у соперника. Выборы есть выборы. И когда в них участвует действующий президент (премьер, канцлер), всё происходит по одной и той же схеме. Так делают везде, во всех странах. Здесь не нужно изобретать велосипед. Надо просто работать. Как работать?

Вот только некоторые из указов президента, которые появились весной 1996 года:

«О повышении стипендий студентам государственных образовательных учреждений… и аспирантам государственных образовательных учреждений»;

«О праве собственности граждан и юридических лиц на земельные участки под объектами недвижимости в сельской местности»;

«О дополнительных мерах по развитию ипотечного кредитования», о предоставлении бесплатных участков земли;

о конституционных гарантиях прав граждан на землю, о мерах по усилению борьбы с терроризмом, о реализации жилищной программы «Свой дом», о мерах по усилению государственной поддержки науки и высших учебных заведений Российской Федерации, «О программе урегулирования кризиса в Чеченской республике».

Но особое место имел Указ № 66 «О мерах по обеспечению своевременности выплаты заработной платы за счет бюджетов всех уровней, пенсий и иных социальных выплат». Затем, в начале февраля, появился Указ «О некоторых дополнительных мерах по обеспечению своевременной выплаты заработной платы работникам бюджетной сферы».

О чем, собственно, шла речь? Своими указами о земле, жилье, поддержке науки, студенческих стипендиях Ельцин пытался раздать старые долги, залатать дыры. Это – популистские распоряжения, некоторые из которых выполнить полностью было изначально невозможно, в казне не было для этого денег. Но хоть какое-то движение в сторону социального государства все же началось.

Однако с выплатой зарплаты положение было просто аховое. Война в Чечне пробила огромную дыру в бюджете.

Президент начал затяжную борьбу с регионами, в которых зарплата не выдавалась по многу месяцев, лично контролировал положение дел на ежедневных совещаниях, посадил своего помощника А. Лившица за ту работу, которой, по идее, должно было заниматься правительство.

«Каждый руководитель знал, что за умыкание бюджетных денег можно незамедлительно лишиться поста. Тем более что для острастки Президент действительно снял с работы несколько федеральных чиновников… Каждое утро Президенту надо было докладывать о том, как идут дела у пенсионеров, бюджетников, военных, шахтеров. Это была изнурительная процедура. Б. Ельцин нервничал, стал приезжать в Кремль все раньше и раньше. Как-то А. Лившица вызвали на доклад к 7.00. Тогда и случился небольшой конфуз. Помощник пожаловался, что приходится доходить чуть ли не до каждого райцентра, а особенно донимает какой-то поселок Бутка в Свердловской области. “Вовсе не какой-то, – обиделся Президент. – Я там родился”… Поскольку народ понял, что деньги действительно дают, объем обращений к Президенту превысил все мыслимые пределы. Приходилось чуть ли не вручную регулировать финансовые потоки, устанавливая губернаторам сроки для погашения долгов по зарплате в отдельной школе, больнице и т. д. Операция “Зарплата” дала неплохие побочные эффекты. Дело не только в том, что люди стали получать свои деньги. Немного подтянулась исполнительская дисциплина. Зашевелились прокуроры, активнее заработали государственные службы, контролировавшие соблюдение социальных прав человека. Только Рострудинспекция вернула гражданам около 1,5 триллиона рублей зарплаты» («Эпоха Ельцина»).

Но это был только первый шаг.

Впервые к выборам подошли, как к технологическому процессу, до этого в России так на выборах никто не работал. Никто не пытался замерить эффект от предвыборных решений и выступлений. Команда Ельцина впервые в избирательной борьбе применила глубокий социологический мониторинг.

Образ «проснувшегося льва» сразу начал приносить реальные результаты. Практически любое появление Ельцина на телеэкране – будь то поездка в регионы, выступление перед аудиторией, его интервью – давало ощутимый рост рейтинга. И вот почему. «Ниша Ельцина» в сфере ожиданий, надежд, тревог была пуста. Только он мог занять ее. Его вдруг возникшая активность обнаружила настоящую, долгожданную потребность в человеке, который брал на себя гарантии мирного будущего.

Вот в чем была истинная причина победы Ельцина.

В чем же была принципиальная новизна того, что предлагала Аналитическая группа? Предельно коротко эту концепцию сформулировал социолог Александр Ослон: «В 1996 году президент Ельцин на три месяца отказался от роли первого лица (это при его-то характере!), стал “всего лишь” кандидатом, действовал в полной синхронности с Аналитической группой…»

Ельцин привык выступать перед людьми. Чутко улавливал настроения, импровизировал, мгновенно реагировал. Но всегда полагался только на себя, на свою интуицию. Теперь каждая его поездка в регион предварялась комплексным социологическим исследованием, в ходе которого выявлялись самые насущные проблемы региона, самые острые ожидания, самые «бьющие через край» настроения – и Ельцин был вынужден не просто импровизировать, а учитывать то, что рекомендует ему группа аналитиков. «Из результатов этих исследований извлекались темы, о которых следовало говорить в ходе предвыборной кампании, вопросы, на которые следовало отвечать, слова, которыми надо было изъясняться, недоумения, которые следовало развеивать, причем это все намечалось делать так, чтобы любая аудитория в зависимости от ее состава услышала бы не только то, что волновало всех, но и что-то специфическое, интересующее именно ее», – пишет Александр Ослон.

Но гораздо сложнее сменить свою внутреннюю роль, исходную позицию – теперь Ельцин просто обязан был говорить с людьми не как президент, а как кандидат в президенты.

…И на него, как в 1989–1991 годах, когда он вел свои первые избирательные кампании, вновь обрушилась волна людских эмоций – очень разная, иногда озлобленная, иногда восторженная. Перед ним была измученная, больная страна, задающая самые разные вопросы, жаждущая увидеть его вплотную, страна, которая по-прежнему принимала и с нетерпением ждала его.

Это было потрясением для Ельцина. Он был ошеломлен этой новой встречей. «Папа за последние годы привык к более “протокольным” мероприятиям, всюду его сопровождала охрана, которая не подпускала людей слишком близко из соображений безопасности. После одной из встреч папа велел убрать этот кордон, он хотел видеть людей близко, на расстоянии вытянутой руки. Это его невероятно возбуждало, это ему нравилось. С другой стороны, это требовало от него невероятных физических сил. Я все время думала о том, выдержит ли он эту кампанию. Ведь темп кампании был просто бешеный. Город следовал за городом, регион за регионом. Каждый день нужно было изучить перед встречей документы, каждый день выступать по многу раз, разбираться в ситуациях, решать какие-то проблемы региона», – вспоминает дочь Ельцина Татьяна.

«Он впитывал всю информацию, начиная от истории региона или какого-то объекта в нем и кончая цифрами добычи руды, надоев молока или выпуска пиломатериалов. Помнится, в Белгородской области перед визитом на Лебединский горно-обогатительный комбинат он в пять утра поднял с постели своего помощника А. Корабелыцикова, чтобы уточнить какие-то детали…» – пишут его помощники.

Ельцин по-прежнему вставал очень рано, как все «жаворонки», но теперь предстоящий день радовал его. Потому что требовал от него поступков, невероятных усилий, а если принять во внимание состояние его здоровья – практически подвигов.

Рутинная работа, политика в режиме ожидания отступили на второй план.

За время предвыборной кампании группа спичрайтеров подготовила около четырехсот выступлений и обращений президента.

Снова обращаюсь к воспоминаниям социолога Александра Ослона:

«Сейчас трудно представить себе степень изумления публики, когда Ельцин уже в первой предвыборной публичной речи в начале апреля вдруг заговорил о проблемах женщин, пенсионеров, детей, о массовом обнищании и т. д., да еще простыми, неказенными словами, да еще с выражением искреннего сочувствия. Еще больший эффект произвела его официальная предвыборная рекламная кампания, где ключевыми слоганами были знаменитые “Выбирай сердцем!” и “Верю! Люблю! Надеюсь!”. Это настолько контрастировало со сложившимся после 1993 года образом жесткого и даже жестокого человека, что начало его разрушать, на что и рассчитывала Аналитическая группа».

Сколько же предвыборных поездок совершил Ельцин за эти несколько месяцев? Подсчитать непросто. Ведь некоторые его маршруты были просто фантастическими.

«В апреле, мае и июне Ельцин побывал в 26 регионах, пересек Россию от полярного круга до кавказских гор и от Балтийского моря до Охотского, посетив Белгород, Астрахань, Красноярск, Омск, Ростов-на-Дону, Архангельск, Уфу и Пермь (и это далеко не полное перечисление. – Б. М.). В последнюю неделю кампании он заложил камень в основание храма Христа Спасителя в Калининграде, а на следующий день, преодолев восемь часовых поясов, призывал избирателей в Хабаровске не терять чувства солидарности, надежды и доверия. В один и тот же день, 11 июня, он выступал в Ханты-Мансийске… где в тундре только что проклюнулась трава, и в Новочеркасске, на 2400 км южнее, где на базаре вот-вот должны были появиться арбузы и знаменитая крупная, темная, сочная вишня» (Леон Арон).

Сумасшедший темп!..

«Он встречался с людьми в изнуряющей жаре в Кисловодске, под снежным штормом в Воркуте. Обещал дать десять миллионов рублей кондитерской фабрике в Екатеринбурге. Обещал зерноуборочный комбайн в Ставрополе. Обещал достроить метро в Новосибирске.

Именно там, в Новосибирском метро, произошел характерный случай: когда он спустился вниз, на станцию, одна женщина вдруг тихо сказала ему, что Библия будто бы запрещает куплю-продажу земли. Приехав в Москву, он немедленно запросил справку у своих помощников. Те сели изучать текст “нормативного документа” (то есть Библии). И написали шефу: “Уважаемый Борис Николаевич! Никаких прямых указаний о запрете купли-продажи земли в Библии нет. Богословы (причем разные) считают, что высказывание женщины в Новосибирске есть сектантство. Наоборот, в Новом Завете есть прямое свидетельство о сделках с землей. Цитата дословная:

Книга ‘Деяния святых апостолов’ (гл. 4 и 5).

‘…Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями и домами, продавая их, приносили цену проданного. И полагали к ногам апостолов; и каждому давалось то, в чем кто имел нужду…’”» («Эпоха Ельцина»).

Да, встречали его по-разному. В некоторых местах стояли группы людей с плакатами «Банду Ельцина – под суд!». Но он не испытывал страха перед «коммунистическим» электоратом. Возлагал венки к памятникам Великой Отечественной войны, где его ждали возмущенные ветераны, спускался в шахты, заходил в бедные пригородные магазины, и люди мало-помалу шли к нему навстречу и начинали задавать вопросы. Нигде не было настоящей обструкции, никто не отшатывался, не бойкотировал, не свистел.

Просили обо всем.

Просили помочь в делах мелких и крупных, причем «в толпе обязательно находились те, кто пришел не просто полюбопытствовать, сколько пожаловаться на притеснения или просто попросить о чем-то». Помощники держали наготове блокнот для записи «челобитных». Над обработкой просьб и записок работала целая группа. Иногда просьбы ставили в тупик, настолько они были сложными. В течение нескольких часов, иногда дней помощники искали решение. Потом писали короткую записку – что можно сделать. Но внутренний смысл этих бесконечных «записок» и просьб был совсем не «жалобным».

Страна надеялась. Страна по-прежнему верила в чудо.

Этот поток жалоб, прошений, выкриков, просьб иногда прерывался, и наступал некий момент истины, который запоминался всем окружающим надолго. В Подмосковье, в поселке Атепцево, где Ельцин должен был совершить под прицелом телекамер целый вихрь заранее запланированных ритуалов – поздравить молодоженов, посетить дом рабочего, попить с его семьей чаю (Ельцин выставил сопровождающих за дверь), попасть в магазин и школу, – вдруг возникла странная пауза.

Ветеран войны (дело происходило 7 мая), который на своем садовом участке в шесть соток ждал Ельцина, встретил гостей, совершенно сияющий, с двумя стопками водки в руках. Мечтал выпить с Ельциным. Помощники, которым строго-настрого было наказано врачами – никакой водки, ни под каким видом, бросились к старику с грозными увещеваниями. «Щас, ребята, вам тоже принесу», – начал успокаивать помощников ветеран. Но Ельцин взял его под руку, с двумя стопками они ушли за дом, «на грядки», где и просидели довольно долго. Разговор двух пожилых людей, который никто не записывал и содержание которого узнать, в общем, так и не удалось, имел, быть может, историческое значение… Однако он остался тайной.