Текст книги "Ельцин"

Автор книги: Борис Минаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 55 страниц)

Сначала речь шла лишь о военных советниках, затем оппозиция запросила танки и вертолеты. К разработке операции подключились Сергей Степашин, глава Федеральной службы контрразведки (ФСК), и его заместитель Евгений Савостьянов.

Снова вспоминает Сергей Филатов:

«В Чечне зрели тенденции рассчитаться с Дудаевым своими силами – теми, которые пострадали от его режима. Возникли оппозиционные формирования Гантамирова и Лабазанова. Дудаев то ли во внутренних разборках, то ли в назидание другим предпринял попытку захвата Лабазанова в Грозном.

При этом погибли около трехсот человек, а отрубленные головы родственников Лабазанова были выброшены на площадь. После этой кровавой драмы я стал серьезно сомневаться, что возможна встреча Ельцина и Дудаева, и получил подтверждение своих сомнений при встрече с Борисом Николаевичем. Дудаев сам отрезал себе пути к переговорам с Президентом России. Нормализовать положение в республике оставалось возможным лишь путем новых выборов.

Примерно в то же время против Дудаева выступила оппозиция во главе с главой Надтеречного района Чечни Автурхановым, который с первых шагов дудаевской власти ей не подчинился. Возглавляемый им Надтеречный район ни разу не допустил представителей дудаевской власти на свою территорию. Целью оппозиции стала борьба с властью Дудаева; ставилась задача провести выборы президента не в 1995 году, как об этом объявил Дудаев, а в 1994-м. Оппозиция на своем съезде образовала Временный совет и обратилась к Президенту России с просьбой оказать помощь в налаживании нормальной жизни в Надтеречном районе и других населенных пунктах, где влияние Дудаева потеряно.

Встретиться с Автурхановым мне предложил Е. В. Савостьянов, который замещал в это время директора ФСК С. В. Степашина и курировал по его поручению урегулирование ситуации в Чечне. Во время нашего разговора Савостьянов обратил мое внимание на то, что оппозиция Автурханова не ставит никаких условий перед российским руководством, но подтверждает, что признает Конституцию Российской Федерации, в то время как лидеры других оппозиций ставят различные условия. На встречу я согласился. С обращением к Президенту России Автурханов и приехал в Москву в июне 1994 года. Мы встретились, и я взял для передачи Президенту России обращение общенационального съезда чеченского народа с просьбой о признании федеральной властью Временного совета, через который можно восстановить нормальную жизнедеятельность республики и социальное обеспечение. Б. Н. Ельцин дал поручение правительству Российской Федерации оказать Временному совету содействие в подготовке и проведении выборов в Чечне. В душе я надеялся, что Президент поручит мне курировать этот вопрос, но такого поручения не последовало».

Итак, Ельцин поддержал план оппозиции.

17 ноября 1994 года антидудаевская оппозиция разгромила пост дудаевцев в селении Братском.

25 ноября оппозиция начала атаку на Грозный. Это было вечером, в темноте, в 21 час 10 минут. Наступающие отряды Лабазанова и Гантамирова поддерживали российские вертолеты. Они обстреляли ракетами базы дудаевских войск в районе Терского хребта и на северной окраине Грозного. После нанесения ракетного удара с воздуха бронетанковые колонны двинулись по направлению к Грозному.

В семь утра 26 ноября шесть танков прорвались к президентскому дворцу. Отряды оппозиции захватили центр города, здания «госбезопасности» и «Министерства внутренних дел». Президентский дворец был пуст. Там никого, кроме охраны. Бумажки перекатывались от ветра, окна распахнуты. Дудаев со своей гвардией куда-то скрылся. Отряд Лабазанова, захвативший дворец, начал праздновать победу, стрелять в воздух.

«К 16.30 бои в чеченской столице практически прекратились. В телеобращении к гражданам республики У. Автурханов заявил, что власть в Чечне перешла в руки Временного совета. Отсутствие реального сопротивления опьянило автурхановцев, и они были готовы отпраздновать скорую победу», – пишут историки.

Но радость была преждевременной. Когда штурм прекратился, гранатометчики Дудаева начали методично расстреливать танки, а снайперы на крышах – танкистов, которые выскакивали из горящих машин. Танки поддерживали немногочисленные пехотные расчеты. Отряды лабазановцев и гантамировцев были рассеяны и уничтожены.

Но самое страшное – были убиты, ранены и взяты в плен российские военнослужащие, которые участвовали в операции, кроме, разумеется, вертолетчиков.

Дудаевцы захватили в плен 150 человек, в том числе около семидесяти российских военных.

Это была катастрофа.

Чеченцы закрывали белыми полотенцами головы убитых. По всем улицам Грозного виднелись эти страшные белые полотенца. Чеченцы показывали по телевидению, записывали на пленку интервью с российскими солдатами и офицерами, попавшими в плен. Всего танков было около сорока, часть из них удалось отбить и вывести из города, но это уже не спасало общей ситуации.

Командиры и экипажи российских танков нанимались Федеральной службой контрразведки по частным контрактам, для «секретной командировки», свои военные билеты они сдавали офицерам контрразведки, у них с собой не было никаких документов, в своих частях они не значились, руководство армии об этой операции вроде бы ничего не знало (хотя поверить в это трудно).

В десять часов утра 26 ноября 1994 года Ельцин открыл экономическое совещание в Москве. В эти часы в Грозном уже шли серьезные бои. Первый помощник президента Виктор Илюшин рассказывал потом, что в перерывах к Ельцину подходил директор ФСК Сергей Степашин, докладывал о ходе операции. Вначале, вспоминает Илюшин, в первой половине дня, тон Степашина был мужественным, сдержанным, он старался показать себя подлинным профессионалом: «Работаем по Грозному, Борис Николаевич, всё идет по плану..» Но к концу дня доклады Степашина становились всё растеряннее, он не знал, что и как докладывать.

Власти в Чечне предупредили, что около семидесяти захваченных в плен российских граждан – офицеров и военнослужащих – будут расстреляны, если российские власти не признают факта их участия в войне на стороне оппозиции.

Именно с этого страшного дня – 26 ноября – Россия переступила черту, до которой еще можно было говорить о политическом процессе. Теперь все это закончилось. Поверив антидудаевской оппозиции, Россия оказалась втянута в настоящую войну.

Ельцин проводит одно совещание за другим, и все они посвящены чеченскому вопросу. В администрации обсуждают два плана: экстренно перебросить новые силы российских войск в помощь оппозиции или начать переговоры с Дудаевым? Учитывая крах первой попытки, экстренный план должны были согласовать все три силовых министра. Ерин, министр МВД, был против немедленной эскалации военной операции. Не хотел рисковать. Министр обороны Грачев тоже сомневался – не приведет ли поддержка оппозиции к новым неоправданным жертвам? «Консенсуса» не было.

«…Был подготовлен проект указа о введении в Чечне чрезвычайного положения. Требовалось ввести туда внутренние войска, чтобы помочь Временному совету сохранить власть в Грозном. Но этот процесс притормозил, по-моему, тогдашний министр внутренних дел В. Ф. Ерин, сказав Президенту, что все происходящее в Чечне требует серьезной проверки и нужно понаблюдать несколько дней за развитием событий», – комментирует Сергей Филатов.

В его комментарии, если внимательно в него вчитаться, явственно ощущается чувство вины, которое не дает покоя и по сей день, много лет спустя:

«Оперативнее данные были у ФСК. Ерин традиционно им не поверил. Факт, что Президент не подписал указа, который я практически согласовал со всеми службами и которого ждали и Грачев, и Степашин, и Егоров. Когда я по телефону сообщил об этом Грачеву, он дрогнувшим голосом попросил отпустить его, хотя бы одного, очень переживал за своих ребят, несколько раз повторил: “Как я буду смотреть им в глаза?!” А затем, несколько дней спустя, состоялось решение Совета безопасности о введении войск в Чечню. В этих процессах я уже не участвовал. И очень жаль, что политическая линия на неприменение войск на территории Чечни была нарушена. Дудаев оставался в одиночестве; его практически не поддерживали ни свои, ни зарубежные чеченцы, ни руководители стран, где проживали чеченские диаспоры; но при этом все зарубежье, да и сами чеченцы предупреждали, чтобы ни в коем случае не вводились войска на территорию Чечни. При этом принципиально менялся характер войны – она превращалась в национально-освободительную и Дудаев вновь становился национальным героем. Накануне введения войск было сделано предупреждение Дудаеву, предъявлен ультиматум о сдаче оружия. Дальше началась сама операция».

Да, Дудаев постепенно утрачивал контроль над территорией Чечни, его власть уже была сильно ограничена внутренним конфликтом. Но гражданская война, которую вели между собой лидеры различных кланов (и в которую они сумели втянуть российские силовые ведомства), внезапно переросла в войну с Россией. Враждующие чеченцы разом объединились.

Вот как описывает свой разговор с Ельциным Юрий Батурин, помощник президента по национальной безопасности. В тот день, 29 ноября, в 15.00 Ельцин вызвал его и попросил высказать свое мнение. Батурин честно сказал, что, по его мнению, военного решения вопроса нет. Необходим политический план. Посредник для обмена пленными. Для военного варианта, сказал помощник, необходимо наладить координацию между силовыми ведомствами. На боевое слаживание уйдет не меньше месяца. Да и вообще, вслух задумался Батурин, война – это же триллионы бюджетных рублей.

«Ельцин, – пишет Батурин, – посмотрел долгим испытующим взглядом и сказал: “Я назначил Совет безопасности по Чечне. Вам там быть не надо”».

Давайте посмотрим, что за люди планировали и давали добро на поддержку штурма Грозного «силами оппозиции». Глава администрации Сергей Филатов, директор ФСК Сергей Степашин…

Оба – бывшие российские депутаты. Депутаты демократической волны.

К «ястребам» (если пользоваться традиционной политической терминологией) их можно причислить с огромной натяжкой. Скорее, очевидные «голуби» – по своим взглядам, по жизненному опыту. Странная, согласитесь, получается картина: демократические «голуби» выступают за немедленное решение конфликта силовым путем, военные «ястребы» – силовики – отмалчиваются, выжидают. Это сигнал нам, пытающимся сегодня разгадать загадку чеченской войны. Все было совсем не так однозначно.

Люди из кремлевской администрации, вовлеченные в чеченскую тему, прекрасно понимали: если мы не решим проблему Чечни в ближайшее время, возникнет угроза территориальной целостности страны. Сепаратизм расползется в разные стороны. Сегодня, исходя из опыта двух чеченских войн, можно сказать определенно: видимо, нельзя было это делать тогда, в 1994 году. Можно было идти по другому пути: экономическая блокада, изоляция режима Дудаева, помощь Надтеречному району. Конечно, по-другому надо было проводить и военное вмешательство: разобщенность российских силовиков в этой ситуации не могут оправдать никакая «секретность» и «внезапность».

То, что случилось потом, после 26 ноября, во многом объясняется этим провалом. Как говорил позднее Сергей Александрович Филатов, «…инициатива опять-таки шла снизу. Даже не от нас – из самой Чечни. Мы поддержали Автурханова, но ведь это он сам к нам обратился, а не мы его вытащили…».

Существует еще один расхожий стереотип: война в Чечне была вызвана внутренним кризисом самой власти.

Вызов, брошенный Жириновским на парламентских выборах 1993 года (когда его партия победила благодаря националистическим, шовинистическим лозунгам), был принят. Ельцин поднял перчатку, считает его американский биограф Леон Арон. «Маленькая победоносная война» – огромный политический соблазн во все времена.

Однако факты – упрямая вещь.

В плену оказались 70 российских военнослужащих. Президент в безвыходной ситуации. Давайте зафиксируем ее.

Кровавая мясорубка, которая царила в Чечне, сама логика хаоса и распаду, которая грозила перекинуться на весь Кавказ и на всю страну, подталкивали Кремль к решительным мерам, заставляли выйти из фазы неопределенности. Но неопределенность, некая аморфность в принятии решений была и внутри самой власти. Эта расплывчатость, половинчатость решений достигли критической точки в конце ноября 1994 года. Для того чтобы, наконец, внести ясность в этот хаос, потребовалась воля одного человека.

Но никто еще не знал, какой будет цена этой ясности, этой определенности.

После 26 ноября события начнут развиваться с калейдоскопической быстротой.

29-го Ельцин направил участникам вооруженного конфликта обращение, в котором потребовал в течение сорока восьми часов прекратить огонь, сложить оружие, распустить вооруженные формирования, освободить всех захваченных и насильственно удерживаемых граждан.

«Если в течение установленного срока это требование не будет выполнено, на территории Чеченской республики будут использованы все имеющиеся в распоряжении государства силы и средства для прекращения кровопролития, защиты жизни, прав и свобод граждан России, восстановления в Чеченской республике конституционной законности, правопорядка и мира».

Для тех, кто внимательно вслушивался в слова этого обращения, все было уже предельно ясно. По сути, президент принял решение. И война неизбежна.

Однако у тех, кто находится рядом с Ельциным, еще остаются иллюзии.

Георгий Сатаров, помощник президента, рассказывал позднее журналисту Леониду Млечину: «Я знаю, что разрабатывалось несколько разных вариантов действий. Те варианты, которые я знал, казались довольно осмысленными. Они не влекли за собой полномасштабную войну. И когда мы узнали, что вошли войска – это было шоком. Я написал заявление об уходе. Но меня остановили коллеги: “Ты уйдешь, он уйдет… И кто будет советовать президенту? И что будет дальше?”».

Какие же варианты имел в виду Сатаров? Все те же, один из которых обсуждался еще летом: расположить войска вдоль Терека, установить контроль над тремя северными районами, окружить мятежную Чечню санитарным кордоном. Долгий вариант. Очень долгий…

В то время казалось, что есть путь короче.

Президент начал ежедневную работу по подготовке военной операции. Было принято решение о назначении Николая Егорова (министра по делам национальностей) постоянным представителем президента в Чечне, Сергея Грызунова (в то время возглавлявшего Роскомпечать) – руководителем Временного информационного центра. Грызунов сообщил, что «по периметру границ Чечни сконцентрированы три мощные военные группировки». 5 декабря в Моздок вылетели министр обороны Грачев, министр внутренних дел Ерин и директор ФСК Степашин.

Грачев лично передал Дудаеву ультиматум Ельцина: сложить оружие, распустить свою армию, иначе – война.

Первая же акция «информационного центра», который должен был освещать войну в Чечне, была довольно интересна: прямой репортаж о личной встрече Грачева и Дудаева. В программе «Вести» показали небольшой домик, где они встречались. Затем – уникальные кадры, где Грачев и Дудаев еще вместе, улыбаются. Затем интервью. Дудаев в кадре, естественно, ничего не говорил. Говорил только Грачев. Вот его слова:

«Мы с ним уединились в соседней комнате один на один. Я ему прямо сказал: “Джохар, это твой последний шанс, и давай поймем как военный военного. Давай решим таким образом, чтобы по опыту Афганистана не было крови в Чечне. Джохар, неужели ты думаешь, что будешь воевать против нас? В любом случае я тебя разобью”. Он спросил: “Неужели вы действительно пойдете?” – “Да, действительно принято решение – готовься к самой настоящей войне, но пока не поздно, нужно признать незаконность всех решений и отказаться от ведения силовых действий”. И тогда он мне заявил, что не может отказаться.

Я задал вопрос: “Почему ты не можешь отказаться?” И вот здесь у этого человека вырвалось: “Я не принадлежу сам себе. Если я приму такое решение, меня не будет, но будут другие. Меня они просто не выпустят. Будут другие, и они все равно будут выполнять то решение, которое нами уже утверждено”. Тогда я ему сказал: “Тогда война”. Он сказал: “Да, война!”».

Поразительный по откровенности человеческий документ.

В нем есть всё. И смятение Грачева, который понимает, что будут жертвы, прольется большая кровь, но прячет это смятение. В нем есть и темная, опасная сдержанность Дудаева, который тоже понимает, чего будет стоить эта война его народу, но за этой сдержанностью полыхает абсолютный фанатизм.

Однако 6 декабря, когда два генерала встретились в избушке на окраин» Грозного, план военной операции еще только складывался в единое целое. Происходили движение и передислокация войск, но еще не было ясно, какие части будут принимать участие в группировке. Она формировалась срочно, впопыхах.

…Когда-то я читал публиковавшиеся в «Огоньке» дневники советского танкового офицера, который принимал участие во вторжении советских войск в Чехословакию в 1968 году. Так вот, их начали готовить к операции – то есть проводить инструктаж, учения, тренировки, подтягивать к границам – за полгода до самой операции!

При этом советские военачальники понимали – Чехословацкая армия почти наверняка не будет воевать с Советской. И тем не менее готовились тщательно. Очень тщательно.

Окончательное решение о начале военной операции в Чеченской республике принимал Совет безопасности в таком составе: Борис Ельцин, Виктор Черномырдин (председатель правительства), Павел Грачев (министр обороны), Юрий Калмыков (министр юстиции), Андрей Козырев (министр иностранных дел), Евгений Примаков (директор Службы внешней разведки), Иван Рыбкин (спикер Госдумы), Сергей Степашин (директор ФСК), Сергей Шойгу (МЧС), Владимир Шумейко (спикер Совета Федерации)… Все высказались «за». Единственным человеком, который проголосовал «против», был министр юстиции Калмыков, уроженец Кавказа, который вскоре был отправлен в отставку.

Однако чеченская тема обсуждалась не только на Совбезе. Ельцин постоянно собирал совещания. Выпустил три указа по Чечне на протяжении трех суток, один из них, от 11 декабря, – секретный («О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности на территории Чеченской республики»), В этот же день президент обратился к гражданам России. «Наша цель, – сказал Ельцин, – состоит в том, чтобы найти политическое решение проблем одного из субъектов Российской Федерации – Чеченской республики, защитить ее граждан от вооруженного экстремизма. Но сейчас мирным переговорам, свободному волеизъявлению чеченского народа препятствует нависшая опасность полномасштабной гражданской войны в Чеченской республике».

Все официальные органы власти, начиная с Думы и кончая правительством, развили бурную активность – создавали комиссии, назначали чрезвычайных представителей, уполномоченных, «рабочие группы» и т. д. и т. п. Николай Егоров, вице-премьер, на одном из заседаний сказал историческую фразу, которую будут потом цитировать журналисты и писатели как ярчайший пример ошибочной оценки ситуации: мол, режим Дудаева настолько непрочен, что местные жители «будут посыпать мукой» дороги, по которым предстоит пройти российским частям.

А ведь на Егорова, уроженца Краснодарского края, бывшего главу местной администрации, надеялись, рассчитывали на его глубокую осведомленность в ситуации на юге России, знание своих соседей-чеченцев, менталитета северокавказских народов…

Но и в среде военных сразу возникли разногласия, достаточно острые и притом публичные, что совсем нехарактерно для военной среды. Достаточно перечислить тех, кто высказался резко против немедленного начала военной операции: начальник Генштаба генерал М. Колесников, главком Сухопутных сил В. Семенов, начальник Федеральной службы погранвойск А. Николаев. Но когда решение было окончательно принято, Генштаб снарядил целый бронепоезд, направив в Чечню несколько сот своих военных советников. И, как пишет генерал Трошев, который принимал участие в штурме Грозного, они создавали в те дни бессмысленную суету.

В Моздоке, где находился военный аэропорт, от генеральских звезд в декабре 1994-го просто слепило глаза. Туда срочно вылетели все руководители силовых ведомств, большинство их заместителей. Но раздрай среди армейских продолжался.

19 декабря Грачев отстранил генерала Митюхина от командования военной группировкой за его несогласие с темпами и методами операции. Затем отказался участвовать в войне генерал Эдуард Воробьев. Среди высокопоставленных военных явно шло брожение по поводу Чечни.

Суть противоречий проста: операция не готова по срокам, ее план детально не разработан, ставка делалась на быстрый успех.

Очень многое в те дни зависело от позиции Павла Грачева, министра обороны. Но она также постоянно менялась. Знаменитая фраза, что Грозный можно взять одним парашютно-десантным полком, которую потом ему припоминали сотни, может быть, тысячи раз, – наверняка относится к тем дням, когда Грачев встречался с Дудаевым в «секретной избушке». Это тот момент, когда первый российский министр обороны вдруг осознал, что война, видимо, неизбежна, что нашу армию и саму Чечню от нее может спасти только чудо. Грачев был одним из тех немногих генералов, кто реально знал, что такое война, чувствовал ее страшный запах, ведь он многое прошел в Афганистане.

Фразу можно объяснить только этим невероятным волнением…

И тем не менее какие-то детали в его поведении все равно необъяснимы. Например, на одном из первых заседаний Совета безопасности, посвященных непосредственно Чечне, Ельцин спросил Грачева, сколько времени ему требуется на подготовку операции. Грачев ответил: три дня. Пораженный Черномырдин сказал Грачеву: «Павел Сергеевич, ты хоть десять дней возьми». Грачев заколебался: ну, неделя…

А на заседании кабинета министров 18 декабря с участием членов Совбеза Олег Лобов задал вопрос: «Сколько же продлится, по оценке министра обороны, военная стадия операции?» Грачев, помрачнев, ответил: полгода. Настроение министра обороны постоянно менялось. Он чувствовал себя заложником ситуации.

Вот что пишет о Грачеве другой генерал, Геннадий Трошев: «…Главный мотив его тогдашнего бездействия мне видится… в тотальном разочаровании Павла Сергеевича в успехе чеченской войны и во многих серьезных и фундаментальных вещах.

Еще тогда, наблюдая его на совещаниях в Моздоке и Грозном, я обратил внимание на несоответствие потенциала Грачева тому, что он делал и говорил. Например, Павел Сергеевич никогда детально не вникал в наши тактические планы. Выслушает, кивнет головой, задаст пару несущественных вопросов и закончит какой-нибудь “декларацией” типа “уничтожайте бандитов!”, “берегите людей!”, “побольше награждайте солдат!” и т. п.

…Грачев – опытный вояка, все командные должности прошел, “духов” в Афгане громил, в отличие от большинства из нас, еще не наживших боевого опыта, и от него мы ждали каких-то нестандартных решений, оригинальных подходов, в конце концов, полезной, “обучающей” критики.

Но, увы, свой афганский опыт он будто в запасник музея спрятал, не наблюдали мы у Грачева какого-то внутреннего горения, боевого азарта… какая-то индифферентность, даже отстраненность».

То, что Грачев еще в момент начала операции в Чечне внутренне «сгорел», можно объяснять, конечно, и политическими причинами, и духовными, и идеологическими, как это делает генерал Трошев. А можно – вещами куда более прозаическими и конкретными. Грачев оказался подавлен свалившейся на него ответственностью. И быстро понял, что операция плохо спланирована и обречена на неудачный, кровавый сценарий.

Уже 12 декабря, на следующий день после официального начала войны, в сводке потерь Минобороны значилось:

убито – 7, в том числе 2 офицера;

ранено – 13, в том числе 6 офицеров;

попали в плен – 17;

потеряно – 1 танк, 1 БТР, 22 автомобиля.

Войска еще только начинали движение к Грозному, а жесткое встречное сопротивление заставляло Российскую армию почувствовать, что ее ждет впереди. Никаких дорог, «посыпанных мукой», не наблюдалось и в помине. Население Дагестана и Ингушетии возмущено, ситуация по пути следования войск накалилась до предела. Войска не имели времени на так называемое «боевое слаживание», техника ломалась, группировка формировалась наспех.

И тем не менее до 1 января 1995 года надежда на другое развитие событий еще теплилась. Казалось, что вот-вот начнутся переговоры, что при виде такой мощной силы, которая двигалась по направлению к Чечне, дудаевцы одумаются, предложат какие-то отступные варианты. Надеялись и на то, что может появиться посредник, который поможет реальному началу переговоров.

10 декабря Ельцин ложится в ЦКБ на «плановую операцию» носовой перегородки; анализируя работу его сердца, врачи настаивают на том, чтобы операцию провести немедленно, дабы обеспечить сердцу больший приток кислорода. Им казалось это важным. И Ельцин согласился операцию не откладывать, хотя момент был выбран неудачный.

17 декабря, за три дня до выписки, прямо в больнице, Ельцин провел еще одно заседание Совета безопасности. Члены Совбеза сидели, накинув белые халаты.

В решении СБ подчеркивалось, что в ночь с 17 на 18 декабря истекает срок добровольной сдачи оружия и амнистии. Ельцин поручил Егорову и Степашину пригласить Дудаева в Моздок для «выработки порядка сдачи оружия и боевой техники». «Больше заседаний Совета безопасности по этому вопросу не будет, и никаких обращений делать не собираюсь», – сказал Б. Н. в заключение. Как понимать эту фразу? Он верил, что военная операция принесет мгновенный успех? Или надеялся, что военный человек, генерал Дудаев, который понимает весь ужас последствий применения современного оружия, все-таки дрогнет?

Однако Дудаев в Моздок не поехал. Он узнал, что туда собираются Егоров и Степашин. Это его совершенно не устроило.

Без всяких объяснений руководство Грозного отказалось послать своих представителей на переговоры. Д. Дудаев направил телеграмму Б. Ельцину, в которой выражал готовность принять делегацию России в Грозном.

«Выполняйте решение Совета безопасности по полной схеме», – сказал Ельцин Грачеву.

Обмен телеграммами продолжался, причем Дудаев одновременно пытался оттянуть время, договориться о встрече и выступал по радио с призывом «очистить землю от скверны», «полить кровью путь этих ублюдков», «перенести линию фронта в Москву, к Кремлю». Ельцин еще раз подтвердил телеграммой, что Дудаева ждут для переговоров в Моздоке, потом распорядился больше на его телеграммы не отвечать.

Встретиться с Дудаевым немедленно выражал готовность председатель правительства Виктор Черномырдин. Но надежда на переговоры оттягивалась и оттягивалась. 29 декабря, когда стало ясно, что штурм Грозного неизбежен, Дудаев наконец откликнулся панической телеграммой: «Еще раз заявляю и подтверждаю готовность лично возглавить переговоры с российской стороной на уровне Черномырдина тчк для ведения переговоров на любом другом уровне подготовлены правительственные делегации тчк…»

Дудаев хотел, мечтал, жаждал встретиться с Ельциным. Он хотел этого давно, начиная с 1991 года. В Кремле, в Грозном, за границей, где угодно. Он очень надеялся, что в связи с угрозой войны эта идея наконец осуществится.

Кстати, некоторые советники президента, например Эмиль Паин, рекомендовали в своих записках Ельцину «не понижать уровень переговоров» и встретиться с Дудаевым лично.

Почему же этого не произошло? Ельцин исходил из того, что прецедент подобных переговоров может перевернуть всю политическую ситуацию в стране в целом.

Ведь Дудаева волновали отнюдь не мирные переговоры, а попытка зафиксировать, наконец, независимый статус республики. Попытка подтвердить свою легитимность как главы непризнанного государства, попытка продемонстрировать всему миру, кто хозяин в этой ситуации. В Моздок, договариваться о сдаче оружия, он так и не приехал.

Попробую отойти на шаг от чеченской драмы, от хроники тех дней.

Весь 1994 год Ельцин находится в состоянии сжатой пружины, и пружина эта внутри него сжимается все больше и больше. Амнистия организаторам событий 3–4 октября 1993 года, неудача с меморандумом об общественном согласии, письмо помощников, наконец, «черный вторник». Сбрасывать со счета этот личностный фактор, конечно, нельзя. И тем не менее повторю еще раз – Ельцин действовал практически в безвыходной ситуации. Отступать было уже некуда.

В конце декабря войска наконец подошли к Грозному. Было решено начать блокаду города. А что такое блокада? Это долгая, тяжелая история. Нужно строить блиндажи, окапываться. Подвозить продовольствие, складировать боеприпасы. И каждый день нести запланированные потери. Солдаты мерзли, жгли костры. Между тем Ельцин оказался под огнем жесточайшей общественной критики. Возмущению журналистов, политологов, депутатов не было предела. Военная операция превращалась в снежный ком, который грозил заслонить весь политический горизонт. Многим в те дни хотелось скорее закончить эту войну.

1 января министр обороны Павел Сергеевич Грачев отмечал свой день рождения.

Начинался новый, 1995 год…

Снова обращаюсь к воспоминаниям генерала Трошева:

«31 декабря 1994 года началась операция (штурм Грозного. – Б. М.)… По мнению некоторых генералов, инициатива “праздничного” новогоднего штурма принадлежала людям из ближайшего окружения министра обороны, якобы возжелавшим приурочить взятие города ко дню рождения Павла Сергеевича… Не знаю, насколько велика здесь доля истины, но то, что операция действительно готовилась наспех, без реальной оценки сил и средств противника – это факт. Даже названия операции не успели придумать.

Исходя из оперативных данных о группировке, оборонявшей город, для штурма необходимо было иметь как минимум 50–60 тысяч человек. У таких расчетов своя логика, проверенная историческим опытом. Вот только один пример из Великой Отечественной войны. С 17 ноября по 16 декабря 1941 года наши войска освобождали город Калинин от фашистов, имея четырехкратное превосходство в живой силе. Это нормальное соотношение атакующих к обороняющимся. У нас же по состоянию на 3 января непосредственно в Грозном было не более пяти тысяч человек, а боевиков, напомню, насчитывалось в два раза больше!..

Радиосвязь в подразделениях, штурмующих Грозный, была почти парализована из-за царившей в эфире неразберихи. Между подразделениями практически не было взаимодействия, сказывалась неопытность большинства механиков-водителей танков и БМП. После проведенной огневой подготовки на ряде направлений выдвижения войск образовались труднопроходимые завалы. Смешанные колонны (автомобили и бронетанковая техника) растягивались вдоль узких улиц, не имея пространства для маневра. В результате из зданий пехоту и технику расстреливали в упор.