Текст книги "Ельцин"

Автор книги: Борис Минаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)

В этой небольшой коробке, как явствует из протокола допроса, находились «плотные пачки денег в иностранной валюте». Всего, как выяснилось, в ней лежало около полумиллиона долларов.

Евстафьев входил в финансовый блок кампании президентского избирательного штаба и напрямую подчинялся Чубайсу. Лисовский, музыкальный продюсер и рекламщик, отвечал за проведение акции «Голосуй или проиграешь» и «Ельцин – наш президент» с участием крупнейших звезд эстрады и рок-музыки. Оба – крупные фигуры, связанные с выборами.

Их продержали в комнате для охраны около десяти часов (задержание произошло в 17.00) и выпустили только под утро. Экстренный выпуск новостей на канале «НТВ» вышел в эфир около двух часов ночи. Телеведущий Евгений Киселев дрожащим от волнения голосом сообщил о готовящемся перевороте, цель которого – сорвать второй тур выборов. «Только что, – сказал он, – уже когда начался этот специальный выпуск, мне передали, что директор ФСБ генерал Барсуков в телефонном разговоре с одним из руководителей предвыборного штаба Бориса Ельцина подтвердил факт задержания Лисовского и Евстафьева. Совершенно очевидно, что данный шаг носит провокационный характер и логически вытекает из известной позиции руководителей силовых ведомств, выступающих за свертывание демократии и отмену президентских выборов, – позиции, которая была публично сформулирована генералом Коржаковым в его известных интервью, которые получили широчайшую огласку у нас в России и за рубежом в начале мая. Похоже, страна находится на грани политической катастрофы».

Насколько далек был Киселев от истины? О каких интервью он говорит?

В интервью лондонской газете «Обсервер», которое Коржаков дал сразу же после первомайского митинга коммунистов, он открыто заявил о том, что президентские выборы в России следует отложить, чтобы избежать беспорядков, которые неминуемо последуют при любом их исходе. По словам Коржакова, в случае победы Бориса Ельцина радикальная оппозиция не признает результаты выборов, заявит, что они фальсифицированы, и выйдет на улицу; если же победит Зюганов, те же самые люди не позволят ему проводить умеренную политику, а это будет опять-таки чревато драматическими конфликтами.

В своем интервью Коржаков утверждал, что его точку зрения разделяют «многие влиятельные люди».

Несколько позже Коржаков разъяснил свою позицию в интервью «Интерфаксу». «Сегодня, – сказал он, – нельзя всерьез надеяться на то, что везде в России выборы президента пройдут на цивилизованном уровне» – есть «целые регионы, где цивилизованное волеизъявление людей пока невозможно».

По мнению Коржакова, этот вопрос можно было бы обсудить «и прийти к единому мнению, потому что все разумные люди не хотят для России новой крови». «Общество раскалывается, раскалываются даже семьи: одни – за Ельцина, другие – за Зюганова… такое расслоение душ опасно».

6 мая Ельцин прокомментировал заявление Коржакова. «И все же я верю, – сказал президент, – в мудрость российских избирателей, поэтому выборы состоятся в конституционные сроки». И добавил: «Я сказал Коржакову, чтобы тот в политику не лез и таких заявлений больше не делал». Предупреждение Ельцина не подействовало.

То, что произошло дальше, вошло в российскую историю как первая попытка организации политического скандала на почве выборов. Некий вариант российского Уотергейта. Но, как и многое, что в России кажется внешне похожим на западные прецеденты, этот скандал был, с одной стороны, мельче, а с другой – запутаннее и сложнее американских аналогов.

И президентская сторона (после событий 17–18 марта), и коммунисты обошлись без попыток сорвать выборы, выйти за конституционные рамки, обошлись без прямого нарушения законодательства (как это было на американских выборах 1972 года) – то есть подслушивания, шантажа, угроз, покушений и иных уголовных деяний.

Между тем именно скандал – крупномасштабный, полновесный, уголовный – оставался последним резервным вариантом для команды Коржакова. Таким образом, возникла парадоксальная ситуация – выборы решила сорвать не одна, не вторая, а третья сторона! Сторона, которая внешне до поры до времени держалась в тени, сохраняла солидный вид и приличные манеры. Это было наше, российское, ноу-хау – вмешательство закулисной третьей силы, поскольку в срыве выборов не были заинтересованы команды обоих кандидатов, напротив, и тот и другой кандидат упрямо верили в свою победу…

Результаты большинства социологических опросов показывали: сценарий Коржакова неверный. Доказали это и итоги первого тура: Зюганов оказался вторым, а не первым.

Пожалуй, тут стоит вникнуть в некоторые детали. Допрашивающих (а это, напомню, были в ту ночь не следователи, не сотрудники прокуратуры, а сотрудники ФСБ и Службы безопасности президента) в меньшей степени интересовала судьба денег – что за деньги, откуда, для чего? Лисовского и Евстафьева пытались запугать и, по их утверждению, добыть у них компрометирующие сведения относительно других лиц. Каких же именно? Прежде всего – Чубайса и Черномырдина. Как «давят» на допросе? Ваша преступная группа разоблачена, все вы у нас на крючке, отпираться бессмысленно! – любой следователь и любой зэк эту кухню допроса хорошо знает.

Фразу, которую запомнил Евстафьев, стоит процитировать целиком: ему было сказано, что «президент-то все равно победит, но победит не благодаря тем, кто к нему примазался, а благодаря “истинным патриотам”».

Еще деталь.

Незадолго до первого тура выборов Коржаков пишет докладную записку на имя Ельцина. В ней он предупреждает шефа о возможности «вскрытия отдельных источников финансирования (предвыборной кампании. – Б. М.) и направлений использования финансовых средств»; «существует опасность попадания отдельных документов в виде подлинников или копий в руки конкурентов или недружественных средств массовой информации». Коржаков просит президента, чтобы тот дал указание передать в СБП «на хранение всю финансовую документацию и электронные носители соответствующей информации». «Тяжело вздохнув, – пишет Коржаков, – Ельцин поручил мне лично контролировать финансовую деятельность выборной кампании». И это правда. Ельцин начертал на докладной: «Передать все».

Помощники Ельцина в своей книге отмечают:

«Пикантность ситуации состояла в том, что именно Коржаков осуществлял контроль за перемещением всех средств и отвечал за безопасность этого процесса. В штабе за этим непосредственно следил его заместитель Г. Рогозин. Стало быть, служба безопасности знала обо всем, и если переход наличных денег из одних рук в другие рассматривался ими как нарушение, то пресечь это можно было гораздо раньше».

Что уж тут пикантного? Итак, в течение всей предвыборной кампании Коржаков контролировал перемещение финансовых потоков. Почему же для проведения «спецоперации» был выбран именно этот момент?

Всё обдумал. Всех выследил. Наметил жертвы. Задержание Евстафьева и Лисовского было запланированной акцией.

К счастью, сам Коржаков бережно сохранил и обнародовал документ, в котором об этом плане говорится достаточно ясно…

Уже после своего скандального поражения и позорной отставки, через два дня, не остыв еще как следует после драки, он пишет Ельцину письмо. И вот что, в частности, там говорится:

«…Надеюсь, вы понимаете, насколько гибельно и опасно для Вас приближение к себе человека, которого ненавидит вся страна – А. Чубайса.

Не зная тонкостей рыночной экономики, люди прекрасно понимают, что именно Чубайс разорил их, обменяв деньги на ничего не стоящие ваучеры, именно Чубайс обещал им квартиры к 2000 году и автомашины “Волга” за каждый купленный ваучер, именно Чубайс уверял в наступлении экономической стабилизации в то время, как в стране более 40 миллионов находились за чертой бедности. Все знают, что именно этот человек несет главную ответственность за то, что в руках иностранцев теперь находятся российские заводы и фабрики, что были распроданы за бесценок российские недра и сырье, были подписаны невыгодные контракты на кабальных условиях, что страна оказалась полностью зависимой от Международного валютного фонда…

Вместе с Чубайсом к власти в России рвутся транснациональные компании, уже опутавшие страну в экономическом плане, но не имеющие пока реальной политической власти. Эти силы ставят не на Вас, а на людей послушных и управляемых. Об этом свидетельствует содержание многих докладов, написанных в администрации Белого дома в Вашингтоне.

Основной целью транснациональной стратегии является сделать Вас недееспособным и подтолкнуть к; отречению от власти, не брезгуя для этого никакими средствами, втираясь в доверие даже к Вашей семье. Первый шаг уже сделан – в результате специально инсценированной провокации оказались деморализованными основные спецслужбы России и нависла угроза ее безопасности.

Он заставил Вас отказаться от тех, кто был рядом с Вами и защищал Вас от подлецов, торгующих Родиной… Кроме того, Чубайс уже пытается заставить Вас заявить о своем преемнике и не остановится до тех пор, пока Вы не отдадите власть тому, кого выберут для России транснациональные корпорации…»

И, наконец, самое главное:

«Я готов помочь Вам в эту трудную минуту. У нас есть возможности, профессиональные аналитики и эксперты для того, чтобы выиграть кампанию и обеспечить Вам победу во втором туре… “Один в поле не воин” – поймите это и разрешите помочь Вам.

Мы готовы в самое короткое время представить Вам план незамедлительных действий для отстранения Чубайса от деятельности в штабе избирательной кампании и возбуждения против него и его приспешников целого ряда уголовных дел… (выделено мной. – Б. М.)».

Вот это, собственно, и есть план Коржакова.

«Коробка из-под ксерокса» – лишь первый шаг, инструмент, начало этого плана. И «целый ряд» инспирированных им уголовных дел возник бы незамедлительно. Список фигур, взятых в «разработку», вне всякого сомнения, давно был готов у начальника СБП (в него входили главным образом члены Аналитической группы).

Понимал ли он сам, что делает?

Мне кажется, да. Коржаков не сомневался в победе Ельцина. Важно было, кто принесет эту победу – «настоящие патриоты» или «предатели Родины». Он готовился к этому моменту – и люди, реально помогавшие Ельцину выиграть выборы, должны были в мгновение ока превратиться в «расхитителей», «вредителей», «агентов транснациональных сил», «мировой закулисы» и т. д. (тут он почти не расходится с Зюгановым в терминах). Коржаков знал характер своего шефа, который никогда не вмешивался в уголовные дела, в судопроизводство, в работу правоохранительных органов (пример – случай с амнистией в 1994 году, когда Ельцин хотел вмешаться, но вовремя остановил себя). Достаточно лишь покатить шарик – и он в мгновение ока превратился бы в снежный ком.

Знал ли при этом Коржаков, что заложником такой ситуации станет сам Ельцин? Понятно, что, возбуждая уголовные дела на членов предвыборного штаба (включая Черномырдина, Илюшина и др.), он метит и в самого Ельцина, превращая его в контролируемую фигуру.

Но у таких рискованных действий должна быть сильная мотивация. Хоть какое-то внутреннее оправдание.

В своей книге о выборах 96-го года журналист Олег Мороз приводит фрагмент из своей беседы с Анатолием Чубайсом:

«– Нет, я не думаю, что он хотел сорвать второй тур, – говорит Анатолий Борисович. – Этого не было. Но было понятно, что политически он идет к своему проигрышу и что мы находимся в ситуации просто лобового противостояния. Задерживая Евстафьева и Лисовского, он рассчитывал выправить ситуацию в свою пользу – продемонстрировать президенту, что только на него и его команду Борис Николаевич может опереться, а все другие, кто работает в штабе, – жулики и воры.

– А какой проигрыш грозил Коржакову, если бы он не предпринял этот шаг, ставший для него роковым? Ельцин остается президентом, он, Коржаков, остается главным президентским охранником… Где тут проигрыш?

– А он не собирался оставаться охранником. В том-то и дело, что в это время он не считал себя охранником. Он считал себя вторым лицом в государстве, управляющим матушкой-Русью. В том-то и была для него беда, что после своей победы Ельцин мог сделать его именно охранником, больше никем. Это означало бы для него абсолютную катастрофу…»

Ставка слишком высока. Вот в чем дело.

Идея Коржакова («аппаратный переворот») достаточно проста: тихо арестовав Евстафьева и Лисовского, убедить Ельцина в том, что необходимо убрать Чубайса. И никто не захочет выносить «сор из избы», никто не захочет посвящать общество в «дрязги» между членами штаба. Затем – расправиться с членами Аналитической группы по одному. Коржаков рассчитывал, что «враги» не станут поднимать шум.

Но у другой стороны была своя логика: гласность и открытость для Аналитической группы были единственным вариантом действий.

«Дворцовый переворот» Коржакова сорвался именно благодаря «шуму», благодаря публичной огласке. Именно этот «шум» не позволил ситуации развернуться в нужную для Коржакова сторону.

Вот как развивались события той ночью. В доме приемов ЛогоВАЗа собрались члены Аналитической группы и еще несколько человек. Там были Березовский, Гусинский, дочь Ельцина Татьяна, Чубайс, Немцов…

Было опасение, что за первым арестом последует сразу и второй, и третий, и десятый. К счастью, оно не подтвердилось. Напуганные экстренным выпуском НТВ сотрудники ФСБ и Службы безопасности президента стали разговаривать с Лисовским и Евстафьевым совсем иначе. Предложили чаю и кофе. Наконец отпустили.

Таня сидела в офисе до пяти утра. Всем, наверное, казалось, что ее присутствие является гарантией безопасности. Вполне возможно, что так оно и было и что расходиться по домам в эту ночь им не следовало.

Наина Иосифовна сама попыталась выяснить, в чем дело, начала звонить Барсукову и Коржакову.

«Сначала Барсуков пытался разговаривать со мной вежливо, успокаивал. Коржаков вообще не подошел к телефону. С Барсуковым я говорила дважды, голос, как мне показалось, был нетрезвым, я была удивлена. Но он продолжал утверждать, что не в курсе событий. Я подумала, что, возможно, у них там какое-то мероприятие… Перезвонила в третий раз, пытаясь связаться с Коржаковым. И снова он не подошел к телефону. Тогда я сказала: что вы делаете, вы, руководитель такой спецслужбы, в самый ответственный момент избирательной кампании. Что значит – не в курсе? И в этот момент он начал хамить. “Вы мешаете работать!” – грубо сказал Барсуков и повесил трубку».

Кстати говоря, это важный момент: очень многое в ту ночь зависело от позиции Наины Иосифовны. Она оказалась внутренне готова к ситуации. И вот почему.

«Незадолго до первого тура, – рассказывает Наина Иосифовна, – Борис Николаевич полетел в Хабаровск, на встречу с избирателями, я вместе с ним. Пока Борис Николаевич где-то выступал, Коржаков попросил у меня время для “доверительного разговора”. Совершенно неожиданно для меня он заговорил о том, что надо отправить в отставку Черномырдина, причем как можно скорее, и что надо убедить в этом Бориса Николаевича.

– Какие же он предъявлял аргументы?

– Он обвинял его в различных злоупотреблениях, в том, что он ведет свою игру (это был далеко не первый разговор, раньше он приносил какие-то бумаги, целое досье Борису Николаевичу). Наконец, я спросила: а кто же вместо него? И тут он сказал вещь, от которой я внутренне похолодела: “ Надо предлагать Сосковца”. Он стал горячо убеждать меня в достоинствах Олега Николаевича, и тогда я всё поняла. Весь их план. Конечной целью “операции” было физическое устранение Бориса Николаевича. Первая ступень – сделать Сосковца премьером. Вторая – Борис Николаевич уже не нужен, ведь в случае его смерти Сосковец становится первым лицом.

– Смерти?

– Смерти, заболевания, тяжелого сердечного приступа – ведь у Коржакова всё было под контролем. Зная привычки Бориса Николаевича, находясь с ним все время рядом, контролируя его состояние, он мог спровоцировать этот приступ на теннисе, в бане, не знаю где еще. Ведь Коржаков спрятал от нас заключение врачей о катастрофическом положении дел с сердцем Бориса Николаевича, он знал, насколько всё плохо, и не говорил нам, не показывал это заключение. Почему? Словом, вот такой у нас был разговор в Хабаровске. Поэтому к этой ситуации в июне я была совершенно готова, я знала, что это за люди».

В третьем часу ночи Наина Иосифовна разбудила Б. Н. Он говорил с ней и с Татьяной.

– Что там у вас стряслось? – недовольно спросил он дочь.

Таня пересказала ему ситуацию.

Примерно такой же вопрос: «Что там у вас стряслось? Что за шум?» – он задал и Коржакову, позвонив ему.

И назначил ему аудиенцию на утро.

В этот момент судьба властной корпорации Александра Васильевича была окончательно решена.

Утром в Кремле, у Ельцина, состоялось несколько встреч: с Коржаковым, затем с Черномырдиным, потом с Чубайсом. Он позвонил первому помощнику Илюшину и попросил подготовить указы на увольнение.

Ельцин объявил об отставке Коржакова, Барсукова и вице-премьера Олега Сосковца с их постов и об увольнении обоих генералов из армии.

Причину обозначил в своей манере, крайне лапидарно, скупо и резко: «Они много брали и мало отдавали». (Произносил эти слова Б. Н., как выдохнув, с облегчением.) Много брали власти, ответственности? Мало отдавали – чего?

Тем, кто видел ту трансляцию по телевизору, запомнилась еще одна совершенно нечеткая грамматически, но очень ясная по смыслу фраза Ельцина. «И те генералы, понимаешь, и эти…» – сказал он и раздраженно махнул рукой. Указы подписаны им утром 20 июня.

Ельцин никогда не боялся военных. Так называемых «силовиков». Даже в самые трудные моменты, когда ситуация в стране раскачивалась до опасного предела, казалась шаткой и неустойчивой, он не заискивал перед ними, не опасался заговора, вел себя твердо. Только эта линия поведения – его непоколебимая уверенность в себе – на мой взгляд, и удержала Россию от нескольких попыток военного переворота. А это была, по сути, одна из них.

На своей пресс-конференции (она прошла очень нервно, руководителя Аналитической группы буквально трясло) Анатолий Чубайс сказал фразу, довольно парадоксально прозвучавшую в этом скандальном контексте: «Сегодня забит последний гвоздь в крышку гроба коммунизма…»

При чем тут, казалось бы, коммунизм? Еще не выигран второй тур, да и Коржакова с Барсуковым ярыми коммунистами назвать сложновато… Тем не менее в чем-то Анатолий Борисович был прав. План Коржакова, в котором он сам признался Ельцину в горячке откровенности, «целый ряд уголовных дел», что грезился ему в сладких снах, вполне мог повернуть историю вспять.

Однако все эти высокие материи не позволяют нам пройти мимо одного вопроса, который настоятельно требует ответа. Что же это были за деньги, зачем их выносили из Белого дома, что с ними случилось потом и почему, собственно, в этой коробке их было так много?

Ответ тривиален.

Выборы – это деньги. Большие выборы – большие деньги.

Так везде, во всех странах. Даже с давней демократической историей, даже с подробно разработанным выборным законодательством. Вот что пишут об этом в своей книге помощники Ельцина:

«Несоответствие между требованием Закона о выборах, задававшим верхнюю планку расходов на избирательную кампанию, и реальными расходами всегда приводило к тому, что расчеты за проведение кампании в существенной части проводились “черным налом”. Это практиковали все, именно поэтому противоборствующие стороны никогда не обвиняли в этом друг друга. Понятно, что то же самое делалось и в избирательном штабе Ельцина».

Из газетной хроники тех дней:

«Депутат-коммунист Илюхин продемонстрировал журналистам видеозапись, на которой… Борис Лавров (сотрудник Национального резервного банка, привлеченный Минфином к работе в президентской избирательной кампании) отвечает на вопросы следователя УФСБ. Из видеозаписи следовало, что 19 июня Лавров взял в Министерстве финансов 530 850 долларов наличными и перевез эти деньги в Белый дом. В 17 часов в кабинет, где Лавров находился, зашли Евстафьев (с которым Лавров был знаком) и “молодой человек”, которого Евстафьев представил ему как Лисовского. Лавров передал последнему 500 тысяч долларов в картонной коробке и “проштамповал” ему пропуск. Лисовский оставил Лаврову лапидарную расписку: “500 000 у. е.”, подпись и дата. После этого оба ушли, причем Евстафьев пообещал вскорости вернуться, после того как “проводит посетителя”. Но не вернулся, его остановили люди, представившиеся как сотрудники Службы безопасности президента».

Рассказывает Аркадий Евстафьев:

– Даже технически использовать бюджетные деньги для нужд предвыборной кампании было невозможно. Другое дело, что коммерческие банки, которые нас финансировали, могли хранить деньги в Минфине, одолжить деньги под гарантии. Перед первым туром сложилась именно такая ситуация: выяснилось, что денег катастрофически не хватает. Чубайс поднял страшный скандал, потребовал мобилизовать все ресурсы. Поэтому возникла такая спешка. Следователи прокуратуры, которые разбирали это дело, не нашли состава преступления в наших действиях, поскольку не было, собственно говоря, потерпевшей стороны.

…Тем временем приближался второй тур голосования.

И в этот момент случилось то, что можно было предугадать. Но случилось в момент самый неожиданный, когда самое тяжелое для Ельцина, казалось, уже осталось позади, 26 июня – за несколько дней до второго тура.

Вот как он сам описывает эти события в своей книге:

«Приехал с работы на дачу около 17 часов. День был напряженный, тяжелый. Я прошел по холлу несколько шагов. Сел в кресло. Решил, что отдохну немного прямо здесь, а потом уже поднимусь на второй этаж, переоденусь.

И вдруг – странное очень чувство – как будто тебя взяли под мышки и понесли. Кто-то большой, сильный. Боли еще не было, был вот этот потусторонний страх. Только что я был здесь, а теперь уже там…

И тут же врезала боль (это был очередной инфаркт. – Б. М.). Огромная, сильнейшая боль. Слава Богу, совсем рядом оказался дежурный врач Анатолий Григорьев. Он мгновенно понял, что со мной произошло. И начал вводить именно те медикаменты, которые необходимы при сердечном приступе. Практически через несколько минут. Положили меня прямо тут, в этой же комнате. Перенесли кровать, подключили необходимую аппаратуру. На моих женщин было страшно смотреть, так они перепугались. Наверное, вид у меня был… хуже не придумаешь.

А я думал: “Господи, почему мне так не везет! Ведь уже второй тур, остались считаные дни!” На следующий день огромным усилием воли заставил себя сесть. И опять говорил только об одном: “Почему, почему именно сейчас?”…»

…Положение складывалось поистине катастрофическое.

По идее, Ельцин должен был находиться на строжайшем постельном режиме, как и положено при инфаркте, должен быть госпитализирован, быть постоянно под контролем медиков. Но практически сделать это было невозможно. Если бы кандидат в президенты вдруг исчез с телеэкранов перед самым вторым туром, это перечеркнуло бы все предыдущие усилия.

27 июня те, кто в силу обстоятельств должен был срочно принимать решения, встретились в предвыборном штабе, чтобы обсудить ситуацию. Это Анатолий Чубайс, Татьяна Дьяченко, Валентин Юмашев и Виктор Илюшин. Было решено приложить максимальные усилия, чтобы не дать слухам о болезни Ельцина выплеснуться на страницы печатных изданий и на телеэкраны. Но как это сделать?!

Уже на следующий день, 28 июня, была запланирована встреча Ельцина с Лебедем. Отменить ее невозможно.

«…Из обычной гостиной, куда теперь перенесли мою кровать, устроили что-то вроде рабочего кабинета. Оператор (наш, кремлевский) долго мудрил, чтобы ничего лишнего в кадре не было, особенно рояля, который, по традиции, всегда тут стоял, и, само собой, кровати. Медицинскую аппаратуру чем-то накрыли. Наина умоляла об одном: “Боря! Только не вставай! Сиди в кресле! Тебе нельзя вставать!” Но я не выдержал и заставил усилием воли себя встать, здороваясь с гостем» («Президентский марафон»).

Поскольку дальше скрывать реальную картину от других членов Аналитической группы, предвыборного штаба было неправильно – круг тех, кто знал об инфаркте Ельцина, неминуемо расширился.

И Черномырдин, и Сатаров, и Филатов в эти дни вовсю комментировали отсутствие Ельцина, объясняя его «обычной простудой». Но каждый день, по свидетельству Анатолия Чубайса, приносил «минус полтора-два процента рейтинга». Счет шел на сутки. К счастью, оставалось не так много времени до второго тура.

Как верно замечает сам Б. Н. в своей книге, было бы гораздо хуже, если бы инфаркт схватил его месяцем раньше, в разгар предвыборной кампании. Да, организм выдержал почти столько, сколько велела ему воля Ельцина. Однако этот организм никто тем не менее не собирался оставлять в покое.

Помимо встречи с Лебедем обязательными были еще два его появления на телеэкранах – во время встречи с Черномырдиным и во время самого голосования 3 июля. Целый ряд других мероприятий пришлось отменить.

30 июня было запланировано Всероссийское совещание работников сельского хозяйства. Туда Ельцин прийти не смог. Политический эффект совещания получился отрицательным. Но выхода не было.

Вот как, по воспоминаниям помощников президента, происходила запись телеобращения президента перед вторым туром:

«Текст был максимально сокращен и упрощен. Но главное даже не в этом. Существенно была изменена, если так можно сказать, и сама процедура записи. Обычно перед началом съемки Президент просто приходил в комнату, где все это происходило, несколько минут шли необходимые приготовления… Если Ельцин был в хорошем расположении духа, отпускал шутки, беседовал с телевизионщиками, а затем начиналась съемка. После нее, немного поговорив, а часто и сфотографировавшись на память, он уходил.

Запись Обращения накануне второго тура была иной… Какая-то напряженность буквально висела в воздухе. В определенный момент последовало распоряжение, чтобы все, кто готовил запись, вышли из комнаты. Через какое-то время их пригласили обратно. В кресле перед телекамерой недвижимо сидел мертвенно-бледный Ельцин. Дали команду записывать. Из последних сил Президент зачитал короткое Обращение к гражданам страны, призвав прийти на избирательные участки. Затем в комнату вошел Черномырдин, подсел к Ельцину, телекамера на минуту взяла новый план и запечатлела беседу Президента с премьер-министром. После записи всех присутствующих вновь попросили выйти. Подавленным от всего увиденного телевизионщикам сказали, что можно собирать аппаратуру».

И последнее испытание – само голосование. В этот день, по традиции, телекамеры всей страны обращены к избирательным участкам. И главный сюжет – как голосуют сами кандидаты.

Снова цитата из книги Ельцина.

«Наина настаивала, – вспоминает он, – чтобы мне, как “порядочному больному”, избирательную урну привезли прямо домой. “Это же по закону!” – чуть не плача, говорила она. “Да, по закону, но я хочу голосовать вместе со всеми”. – “И что ты предлагаешь?” Я позвал Таню, и мы обсудили все варианты. Первый – голосовать по нашему московскому адресу, на Осенней. Его отвергли почти сразу: длинный коридор, лестница, долго идти по улице. Даже я, со своим упрямством, и то понял, что это невозможно. Второй вариант: санаторий в Барвихе, недалеко от дачи. В санатории всегда голосуют, там есть избирательный участок, и всё будет по закону, всё правильно. Туда же можно пригласить и корреспондентов.

Я продолжал сомневаться: “Ну что это за голосование, среди больных?”

“Папа, журналистов будет чуть-чуть меньше, но поверь, их будет совсем не мало: основные каналы телевидения, информационные агентства, всё как обычно”, – успокоила Таня».

…Да, пожалуй, это был единственный вариант.

Голосование в санатории, не на обычном избирательном участке, конечно, было уже почти открытым признанием – Ельцин нездоров.

Однако он отвечал на вопросы, улыбался.

Сегодня, когда всё уже позади, кто-то может предъявлять Ельцину претензии: а имел ли он право скрывать от страны правду, право рисковать политической стабильностью в стране, зная, что сердце его на пределе? Не лучше ли было выборы перенести, отменить? Но спросите себя сами: а как бы вы поступили на его месте? Можно ли было в этот момент остановиться? Лично я себе этого не представляю.

В ночь с 3 на 4 июля Центризбирком подводил итоги выборов.

Прежде чем мы с вами тоже их подведем, а значит, подведем и итоги этой главы, стоит ответить на один вопрос: почему страна в этот день выбрала его?

Его, больного, подвергавшегося жестокой критике, автора самой непопулярной, может быть, за весь XX век реформы, его, прославившегося своими чудачествами и эскападами, его, чье имя с ненавистью произносили и тогда, и даже сейчас многие, очень многие люди?

Что за глухая, внутренняя сила заставила Россию проголосовать в тот день не за бодрого, здорового Зюганова? А двумя неделями раньше – не за брутального Лебедя, не за «умницу» Явлинского, не за артиста Жириновского, не за «честного, порядочного Горбачева», который набрал один процент голосов?

Ответ прост – с ним не страшно.

Он предсказуем (вопреки мифу о своей непредсказуемости), он понятен (вопреки мифу о том, что его политику «не понимало» и «не разделяло» большинство населения). Он вел Россию в прежнем направлении, не сворачивая, не оглядываясь назад, не уступая ни в чем принципиальном.

И Россия, ясно понимая, что никакого другого пути ей не предлагают, – согласилась в этот день идти дальше с ним.

Вот официальные итоги голосования.

Данные на 11 вечера: у Ельцина – 52 процента, у Зюганова – 41. В полночь у Ельцина было 52,3 процента, у Зюганова – 41,1. Соотношение голосов на час ночи – 53,9 против 39,7…

Однако Зюганов лидирует в «красном поясе»: Липецк, Курган, Ставрополь…

И все же в целом страна голосует за Ельцина. На 5.30 утра у него 53,9 процента голосов, у Зюганова – 40,2, в восемь утра: соотношение голосов – 53,55: 40,55 в пользу президента.

Официальные итоги второго тура объявлены 9 июля. Ельцин получил 53,82 процента голосов, более чем на десять миллионов больше своего соперника; у того – 40,31 процента.

Несколько комментариев к этим цифрам, глядя, так сказать, из XXI века.

Первое. Коммунисты, как ни странно, были в целом удовлетворены итогами выборов. Сорок процентов от числа избирателей, пришедших к урнам, – такой результат был для них престижен, почетен, весом. Никаких серьезных претензий к подсчету голосов они не предъявляли – хотя их наблюдатели были практически на всех избирательных участках.

«Выборы 3 июля в целом прошли достаточно организованно и с точки зрения работы комиссий, и с точки зрения обеспечения необходимой документации… – заявил в день выборов (когда голосование закончилось) Валентин Купцов, один из крупнейших деятелей КПРФ, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре. – Были единичные нарушения, которые не могут носить серьезных последствий».