Текст книги "Ельцин"

Автор книги: Борис Минаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 55 страниц)

Командиры, начиная от комбата и ниже, фактически не имели карты Грозного, отсюда и частые “сбои” с маршрута, утрата ориентировки. А если у кого и были карты, то в лучшем случае образца 1980 года, сильно устаревшие…

По сути, боевики только и ждали появления бронетехники в городе, действуя по ставшей классической схеме, которую применяли душманы в Афганистане: огонь наносился по головной и замыкающей машинам в колонне, после этого следовал шквальный огонь по остальной, “запертой” бронетехнике. По основным городским магистралям танки и БМП прорвались в центр города, но, оставшись без поддержки мотострелков, в большинстве своем были подбиты из противотанковых гранатометов.

Фактически эффект внезапности был нами утерян, сложилась катастрофическая обстановка. В город смогли прорваться лишь группировки “Север” и “Северо-Восток”, но они вели бои в окружении превосходящих сил противника».

Сводный отряд из трехсот бойцов, пишет Трошев, заблудился в городе, вышел к железнодорожному вокзалу, занял его и более суток отражал атаки дудаевцев, которые скрытно окружили вокзал. Командовавший отрядом полковник Иван Савин пошел на прорыв, был убит. Но часть людей удалось спасти. Потери на этом участке составили более семидесяти человек.

Этот бой «потерянного» в городе отряда стал основным сюжетом телевизионных репортажей из Грозного в первые январские дни. Считалось, что погибли практически все, назывались страшные цифры – 300 человек убитых, 500… Возмущение было направлено против бездарной и скоропалительной подготовки операции.

И, как следствие, против самого характера этой никому не нужной войны…

Затянувшийся штурм Грозного стал настоящим шоком для президента Ельцина.

За три первых месяца группировка российских войск потеряла убитыми около 1400 человек.

Огромные человеческие жертвы влекли за собой и тяжелые политические потери.

Информационная подготовка операции так же не была продумана, как и военная. Репортажи велись прямо с улиц Грозного как зарубежными, так и российскими корреспондентами. Никакой внятной линии, продуманного плана у официальных кремлевских пропагандистов не было. Была та же самая надежда на быстрый успех, и больше ничего.

На человека, сидящего у телевизора, потоком шла горячая, только что пролитая кровь. Тела убитых. Наспех забинтованные раненые. Разрушения. Человеческие жертвы. Страдания людей, оказавшихся в Грозном, в том числе русских.

Звериная ненависть с обеих сторон.

Припавшая к телевизорам страна впала одновременно и в депрессию, и в истерику.

Требования немедленно вывести войска звучали со всех сторон. Это была, возможно, единственная в XX веке война, которая освещалась в условиях отсутствия какой-либо военной цензуры. Через месяц после ее начала опросы показывали крайне негативное отношение российского общества к военной операции.

Контуры политической катастрофы медленно начали выплывать из порохового дыма.

В начале января из Грозного вернулся полномочный представитель президента по правам человека Сергей Адамович Ковалев.

Заочная полемика между ними начата еще в конце декабря. Ельцин в ответ на многочисленные интервью Ковалева, в которых он призывал остановить войну и постоянно говорил о нарушениях прав человека в Чечне, публично напомнил правозащитнику, что права человека нарушались в Чечне целых три года, с тех пор, как там к власти пришел Дудаев, но Сергей Адамович об этом почему-то молчал…

Ковалев откликнулся новым обращением к Ельцину:

«Может быть, Президент России недоволен моей миссией, но я тоже не очень доволен Президентом. Пора прекращать кровопролитие среди мирных жителей. Президент – гарант прав человека, и это записано в Конституции… Я могу ответить только репликой такого же сорта. Почему-то Президент три года молчал, а потом послал бомбардировщики… Пусть он скажет, кто принял решение о бомбардировках города. Если он Президент, он должен это знать и должен принять меры к тому, чтобы мирное население не гибло. Он очень точно сказал, что право на жизнь – это основное право. (Ельцин говорил, что в Чечне три года нарушалось основное право человека, право на жизнь. – Б. М.) Пусть он ответит на те вопросы, которые мне задаются мирными жителями. Они адресованы и Президенту тоже, и даже больше Президенту, чем мне».

Ковалев подготовил объемный доклад и официально попросил аудиенции у Ельцина. Сразу после этого он назначил пресс-конференцию. Вот что сам Ельцин пишет об этом в своей книге:

«Я помню, скольких усилий стоила мне встреча с Сергеем Адамовичем Ковалевым, который в первые дни военной операции принял сторону сепаратистов и потом приехал в Москву, чтобы рассказать на пресс-конференции о разрушениях и жертвах в Грозном.

Какие внутренние противоречия меня раздирали! Вот сидит передо мной достойный человек, демократ, правозащитник, уполномоченный президента по правам человека. Как объяснить ему, какими словами, что на карту поставлена сама государственность, сама жизнь России? Ведь все равно он моих аргументов не услышит.

Я выслушал его молча, взял доклад и поблагодарил за работу. Если бы в те дни, – а дни были очень острые, когда каждый военный репортаж по телевизору воспринимался моими помощниками как предательство, – мы пошли на чрезвычайные меры, на ограничения свободы слова, раскол был бы неминуем…»

Ельцин выслушал доклад Ковалева в абсолютном молчании, мрачно, сухо поблагодарил, взял доклад и попрощался.

Ковалев занял жесткую, непримиримую позицию: он находился в расположении дудаевцев, оперировал их данными, очень часто непроверенными, порой они пользовались им просто как «живым щитом», перебрасывая его из одной части города в другую. Порой он говорил вещи, которые воспринимались воюющими российскими офицерами очень болезненно – о «героическом характере» чеченцев, о их воинском мужестве и т. д.

Многие российские генералы, да и люди в окружении Ельцина требовали немедленного возвращения Ковалева, даже насильственного, прекращения его деятельности в качестве уполномоченного, чуть ли не ареста. И уж точно не советовали Ельцину встречаться с ним в Кремле.

Сам характер поступков этого человека, который всегда находился в оппозиции к советской власти, его диссидентский опыт, внешний облик интеллигента старой школы, который знает только одну правду и не хочет принимать другую, – в этот момент, конечно, раздражал Ельцина. Но он уважал Ковалева за смелость. Это было очевидно всем.

Интуиция подсказывает Ельцину – полемику в обществе по поводу Чечни нельзя прекращать цензурными запретами.

Полемика, впрочем, идет не только в СМИ. Она с новой силой разгорается и внутри его собственной команды. В Кремле.

Помощник президента Г. Сатаров – Борису Ельцину:

«…Мы исходили из того, что будут использованы военные средства решения проблемы, учитывали общую политическую ситуацию, сложившуюся к этому моменту в стране… Мы не могли игнорировать того, что центр подготовки и принятия решений начал смещаться в Ваши структуры безопасности (для меня это было не предположением, а точным фактом, сообщенным мне г. Коржаковым).

Мы пришли к заключению, что возможны следующие последствия:

1. Резкий откат от Президента демократических сил… лояльной прессы и общественного мнения…

2. Раскол в генералитете и резкое возрастание недовольства министром обороны и Главнокомандующим. Деморализация частей, находящихся в Чечне…

3. Обострение ситуации в Федеральном собрании:

– возможно отстранение ныне действующих председателей

– возможен запуск процедуры импичмента

(По моим довольно надежным данным, это вполне реально. Коммунисты в обеих палатах ждут, когда количество крови и беспорядка перейдет в нужное им качество. Подготовка уже ведется.)

4. Раскол в исполнительной власти и череда отставок…

5. Раскол регионов, возрождение центробежных тенденций. (Сейчас это ощущается только на Северном Кавказе. Но не нужно обольщаться – неизбежное ослабление центральной власти тотчас же воскресит ситуацию середины прошлого года[28]28
  Автор записки имеет в виду ситуацию с Уральской республикой, другими сепаратистскими тенденциями внутри самой России.


[Закрыть].)

6. Потеря каких-либо шансов на президентских выборах…» («Эпоха Ельцина»),

А вот какую докладную записку о заседании Экспертно-аналитического совета при президенте направил примерно в это же время Ельцину начальник службы президентской безопасности Александр Коржаков:

«…Советник президента Г. Сатаров отмежевался от позиции Президента о необходимости введения войск в Чечню, о котором узнал только 10 декабря. Он отметил также, что, по его мнению, в проведении этой акции имелась большая несогласованность действий на всех уровнях госструктур. Сатаров отметил также, что если это обычная практика работы госорганов, то в дальнейшем это рано или поздно приведет к краху существующего в России режима.

…Все вышеизложенное (Коржаков цитирует в записке высказывания других членов^-президентского Экспертно-аналитического совета – Волкогонова, Паина, Карякина, Гозмана, Масарского, Ясина, все они также жестко критикуют Ельцина и его позицию по Чечне. – Б. М.) свидетельствует о том, что члены Экспертно-аналитического совета при Президенте РФ отнюдь не разделяют его (президента) политические взгляды в отношении чеченской проблемы… Напротив, их точка зрения смыкается как с парламентской, так и непарламентской оппозицией.

Учитывая также, что членом Экспертно-аналитического совета является и С. Ковалев… становится ясно, члены указанного Совета подобраны таким образом, когда истина рождается не путем споров, а путем политического поддакивания и подпевания друг другу.

Небезынтересно также отметить, что кроме О. Лобова и С. Филатова все остальные выступавшие ничего практически не говорили о нарушении прав человека вооруженными отрядами Дудаева, о криминализации республики, торговле оружием, наркобизнесе, процветающих в Чечне, а также о том, что Чечня – неотъемлемая часть территории РФ…

…во-первых, необходима оперативная замена как отдельных членов Президентского Совета, так и Экспертно-аналитического совета, скомпрометировавших себя легковесными политическими высказываниями…»

На фоне войны в Чечне Коржаков продолжает бороться за влияние, за власть. Как же на это реагирует Ельцин?

«Ельцин скромно встретил Новый год. С 1 по 3 января он предпочитал оставаться один, не допускал к себе даже Коржакова и Барсукова, переживал по поводу трагедии в Грозном. Президент распорядился, чтобы в эти дни к нему поступали только доклады Батурина по ситуации в Чечне, больше ничего велел ему не присылать…» – пишут в своей книге помощники Ельцина.

Можно ли верить помощникам? Неужели Ельцин в эти дни отказался читать доклады военной разведки или контрразведки? Вряд ли. Но перемену в его настроении помощники зафиксировали четко.

4 января Ельцин провел в Кремле совещание по Чечне. Он задал своим советникам много вопросов.

Каковы были цель и замысел операции в Грозном? Вошли в город – что дальше? Задача армии? Задача внутренних войск?

Почему операции в городе проводились без поддержки внутренних войск МВД?

Почему в городе ведут бои необстрелянные молодые бойцы? Проводилась ли их подготовка для боя в городе?

Что послужило основанием для использования в городе танков и бронетехники?

Почему не перекрыты юг и другие пути подхода боевиков в Грозный?

Когда (по срокам) могут быть взяты ключевые объекты города? Возможно ли это вообще?

Какие реальные потери: наши, боевиков, гражданского населения?

…Почему горят нефтепромыслы?

Где все же Дудаев – в бункере или ушел? Если ушел, почему не арестован?

Как планировалась операция в Грозном?

Это была жесткая, тяжелая критика. Но неудача его не останавливает. Армия, в неразберихе и сумятице, ввалилась в операцию. Но она должна извлекать уроки даже из этого страшного опыта.

Начиная именно с этого момента он оказывается как бы зажатым в тисках двух кардинально противоположных вариантов действий. Первый: произвести ряд отставок среди руководства армии и гражданских ведомств, заморозить боевые действия, прекратить войну, дистанцироваться от своего же решения. Второй вариант: объявить в стране чрезвычайное положение, ограничить свободу слова, по сути дела передать часть своих полномочий генералитету, руководителям силовых ведомств. И первый, и второй путь вполне логичны. Оба варианта предполагают практически готовый набор действий: а, б, в…

Что же делает Ельцин в январе 1995 года? Ни первое и ни второе.

Ельцин тратит весь свой политический ресурс, тающий на глазах, на поддержку военных. Но не ограждает их от критики.

Не раз и не два, выступая по телевидению, он будет акцентировать этот момент, подчеркивая какими-то деталями, что это он взял на себя всю тяжесть решения, что это он отвечает за последствия войны в Чечне. Вот, например, текст его телеобращения, одного из самых первых в длинном ряду подобных заявлений:

«Сейчас нередко звучит вопрос: имело ли государство право на силовые действия в Чечне? Это, поверьте, один из самых сложных вопросов. Россияне долго и справедливо упрекали нас в нерешительности, в отсутствии политической воли… Крайне сложная ситуация требовала принять тяжелейшее решение…»

С другой стороны, он с самого начала понимает: война – это лишь этап, через который нужно пройти, чтобы дальше снова возникла мирная жизнь.

Грозный разрушен? Будем восстанавливать. Идет война? Все равно будем проводить референдум, выборы.

Ельцина критикуют за то, что Российская армия не обладает «высокоточным» технологичным оружием нового поколения, что ракетно-бомбовые удары наносят огромный ущерб, приводят к жертвам среди мирного населения. И вопреки всей логике военных действий он неоднократно объявляет о том, что ракетно-бомбовые удары, применение авиации с такого-то числа (с 1 января, например) «будут прекращены».

Но воевать с чеченской армией без самолетов просто невозможно.

Однако логика немедленного отвода войск (хотя бы до Терека), на которой настаивают демократы, правозащитники, международные организации, президента тоже не устраивает. Поскольку это логика поражения. Потеряв столько убитыми в маленькой Чечне, Российская армия просто не может отступить. Эта простая на первый взгляд теорема по сути дела не имеет решения. Поражение Российской армии в Чечне – в начале 1995 года – сулит России не меньшую, а большую политическую катастрофу, чем самые тяжелые человеческие жертвы, кровопролитные сражения, которые разворачиваются в перспективе этого года.

Генералы опасались воевать в начале войны. Но коль уж они начали, выгонять их оттуда – опаснее во сто крат.

Иными словами, могли Ельцин тогда, в начале 1995 года, признать неготовность армии к войне, вывести войска, блокировать мятежную республику, утвердив де-факто ее самопровозглашенный статус? И тем самым остановить многочисленные дальнейшие жертвы?

Думаю, нет. Ситуация весны 1995 года намного более опасна, чем лета 1994-го.

Генералы не раз и не два затем будут упрекать Ельцина в «предательстве», мол, он отнял у них победу в 1995-м, внезапно останавливая боевые действия, запрещая наносить ракетно-бомбовые удары с воздуха. Тактика «ни войны, ни мира», мол, лишь затягивала боевые действия, приводила к новым жертвам. Он пытается примирить в себе две эти логики – попытку уменьшить потери среди мирного населения, среди российских солдат и жесткую логику реальных боев.

Постепенно и у российских военных возникает понимание, с кем же они воюют в Чечне, с каким опасным врагом столкнулись. «Дикая армия» Дудаева, которая должна была разбежаться при виде грозной российской техники, самолетов и танков, на самом деле оказалась хорошо подготовленной, обученной, получающей серьезную помощь извне. Российские телезрители поначалу просто не могут понять, о каких «арабах» идет речь, когда тела последних находят среди убитых боевиков. Российская армия воюет с исламским фундаментализмом, который все сильнее закручивает этот столь выгодный ему механизм войны: финансовыми потоками, оружием, разведкой и «военными советниками», пропагандой. Это было первое пришествие той «войны цивилизаций», о которой столько напишут в последующие годы и которая жестоко даст о себе знать в Афганистане, Нью-Йорке, Лондоне, Мадриде.

Между тем военная ситуация в Чечне развивалась. К весне достигнуты первые успехи. Вот что напишет об этом генерал Трошев:

«…В течение февраля Грозный был окончательно блокирован со всех сторон… К апрелю боевики были вытеснены к предгорьям Главного Кавказского хребта. Их основные базы располагались в Шатойском, Веденском и Ножай-Юртовском районах… В апреле войска армейской группировки, которыми я стал командовать, были готовы к действиям в горах. Однако передышка тоже была необходима. За несколько месяцев почти непрерывных боевых действий накопились неотложные проблемы, в частности, необходимо было восстановить поврежденную технику, провести техобслуживание, пополнить материальные запасы. Устали и люди… К тому же по замыслу всей чеченской кампании на разных этапах боевых действий предусматривались и меры политического характера, переговоры и иные мероприятия. Другое дело, что с какой-то дурной закономерностью повторялась одна и та же картина: все объявленные моратории (а их было за время первой чеченской войны несколько) наша сторона всегда строго соблюдала, а противник постоянно их нарушал…

Так или иначе, но весной 95-го мы все же надеялись, что дудаевцев можно склонить к сдаче оружия и прекращению сопротивления. В переговорном процессе довелось участвовать и мне, я первым из командования группировки встретился с Масхадовым… (Однако переговоры эти, увы, ни к чему не привели. – Б. М.)

26 апреля 1995 года Президент Б. Ельцин подписал Указ “О дополнительных мерах по нормализации обстановки в Чеченской республике”. Мы понимали, что объявление моратория носило чисто политический характер – страна готовилась к празднованию 50-летия Великой Победы, в Москву прибывали многочисленные зарубежные делегации».

Да, на фоне чеченской кампании Россия готовилась к празднованию пятидесятилетия Победы.

В Москве строится Мемориал Победы на Поклонной горе, величественное сооружение, несколько удивившее москвичей футуристической формой, огромный парк с фонтанами, готовятся грандиозный Парад Победы с участием фронтовиков, ветеранов войны, концерты, торжественные собрания, словом – праздник.

Приедут ли руководители ведущих держав, чья общественность сильно насторожена и даже испугана ходом боевых действий? Сможет ли Москва обеспечить безопасность грандиозного праздника от террористической угрозы? Уместно ли вообще что-либо праздновать, когда льется кровь, каждый день гибнут люди? Все эти вопросы журналисты открыто задают со страниц газет, а телекомментаторы – в своих прямых эфирах.

Праздник тем не менее состоялся. Ельцин стоит на трибуне вместе с другими главами стран «Большой восьмерки» – Клинтоном, Миттераном, Колем (а кроме них в Москву прибыли первые лица и главы дипломатических ведомств десятков стран, со всей планеты). Это важно, потому что именно сейчас, сегодня уважение к его стране, к Победе, к русскому народу – ценнее, чем когда-либо.

Как странно, как парадоксально было это – встречать юбилей Великой Победы в такие тяжелые дни. Мы вспоминали Сталинград, Курск, а в Грозном и вокруг него шли бои, по своей картинке жутко напоминавшие военную хронику – солдаты в касках, пороховая гарь, оглушительная канонада.

В 45-м казалось, что человечество навсегда распрощалось с идеей решения своих проблем старинным средневековым способом – на полях сражений. Нет, увы, не распрощалось. И вот что удивительно: весь XX век доказывает – армия огромной страны, оснащенная самым современным оружием, обученная, подготовленная, намного превосходящая противника в боевой силе и технике, раз за разом терпит обидные поражения в партизанской войне. Но избежать этой судьбы не удавалось ни одной, самой демократической, самой развитой стране!

Малые народы, защищаясь, порой яростно, порой неумело, порой отчаянно, не воюют, а цепляются за жизнь, для них нет выбора. У них совсем другая история и другое историческое время. Установить «правильный мир» удается лишь компромиссом с местной элитой. Но для этого порой требуются десятилетия.

К маю – июню 1995 года Российская армия окончательно научилась воевать в Чечне. Все основные группировки, «армии» боевиков разгромлены, остатки оттеснены в горы.

Вот, например, судьба отряда Шамиля Басаева (продолжаю цитировать генерала Трошева):

«К началу боевых действий с “федералами” под командованием Басаева было 2 тысячи человек. Но после разгрома в Ведено (май – июнь 95-го) в “батальонном” строю осталась лишь десятая часть бойцов.

Никогда не забудется Шамилю день 3 июня, когда ракетно-бомбовым ударом был уничтожен дом Басаева, в котором погибли 11 членов его семьи, в том числе официально зарегистрированные жена и дети. Через 11 дней последовал акт мести…»

Да, в июне 1995 года на авансцене чеченских событий появился новый лидер. Басаев реализовал обещание чеченцев – «перенести войну на территорию России».

Именно в эти дни боевики начали первую террористическую операцию вне пределов Чечни. «14 июня в 11 часов 30 минут на КПП-1 ГАИ на 104-м километре дороги Георгиевск – Каспийск в направлении города Буденновска была обнаружена… автоколонна из трех КамАЗов и “жигулей” с милицейскими опознавательными знаками – кустарно выполненной синей полосой и мигалкой. Но люди в “жигулях” были одеты в милицейскую форму, выглядели как славяне и говорили без акцента… Все автомобили были без госномеров… Милиционеры скомандовали колонне остановиться. Из “автомобиля сопровождения” высунулся человек в милицейской форме и резко бросил: “Колонна досмотру не подлежит и везет ‘груз 200”’ (тела убитых российских солдат)» («Эпоха Ельцина»).

Милиционеры заставили колонну свернуть и направили ее к зданию Буденновского ОВД. Там и началась трагедия. Боевики, находившиеся в «машине сопровождения» и в КамАЗах, захватили сначала здание городской милиции, затем администрации, Дома пионеров, пожарной части и, наконец, добрались до буденновской районной больницы. К этому моменту они уже взяли в заложники 400–500 человек. В больнице – 450 человек медперсонала и примерно столько же больных, в том числе женщин из родильного отделения. Всего заложников было около 1400. Семерых военнослужащих, которые находились в больнице, боевики расстреляли сразу. Во время боя в городе погибли несколько милиционеров. Погибли и шесть боевиков.

«В ночь на 15 июня по телефону боевики высказали требование о прекращении боевых действий в Чечне. С этим заявлением выступил Ш. Басаев, представившись командиром диверсионного отряда. Начались переговоры…»

Мучительная буденновская эпопея…

«15 июня в 8 часов 20 минут, в связи с неявкой в договоренное время представителей прессы на территорию больницы, по приказу Басаева были расстреляны пять человек…

Премьер-министр В. Черномырдин прервал свой отпуск и вернулся в Москву».

Отныне, по договоренности с президентом, он станет главным переговорщиком со стороны Кремля. Именно с ним будет связываться по телефону Басаев. Отмечу в скобках, что переговорщиком премьер-министр оказался способным. Другое дело, что за действия силовиков он отвечать не мог. И это сильно снижало его ресурсы.

Ельцин вылетел на встречу «Большой восьмерки» в канадском городе Галифакс 15 июня, как и было ранее запланировано. Однако еще до его отлета принято решение: в случае затягивания переговоров и жертв среди заложников – занять «жесткую позицию».

«17 июня в 4 часа 50 минут утра была предпринята попытка взять штурмом здание городской больницы. Первый штурм продолжался четыре часа. Был захвачен первый этаж больницы, на втором возник пожар. Террористы засели на третьем этаже. Штурм не только не удался, но и повлек за собой огромные потери. 120 заложников погибли, 80 были ранены. Но не только от “своих” пуль. Террористы расстреливали всех, кто сопротивлялся и отказывался становиться в “живой щит”. Погибли также трое военнослужащих “Альфы” и семеро бойцов МВД…»

Всех интересовал вопрос: кто отдал приказ о штурме? Из Управления правительственной информации сообщили, что такого приказа не поступало, а действия спецназа были эмоциональной реакцией на крики заложников. Ельцин из Галифакса несколько прояснил ситуацию: «Это решение мы приняли с Ериным (министром МВД. – Б. М.) до отъезда. Но решили, давайте сутки, полтора суток подготовимся, чтобы что-то там не натворить во вред себе».

«Не натворить во вред себе» снова не получилось. Он снова берет всю ответственность на себя, прикрывает своих генералов. Но в Буденновске ресурс его доверия к силовикам будет окончательно исчерпан. В 14 часов – новый штурм, который продолжался всего 55 минут. Басаев просит прекратить огонь и отпускает 120 женщин. Кадры того, как насмерть измученные, перепуганные женщины в больничных халатах бегут из больницы, стали мировым информационным событием.

Когда дым рассеялся, стало ясно – с боевиками все-таки придется разговаривать.

Итог переговоров: требования Басаева были частично удовлетворены. Поступил приказ о прекращении боевых действий и начале мирных переговоров в Чечне.

«А в Буденновске продолжались переговоры по порядку перехода боевиков в автобусы и освобождения заложников… Автобусы были приготовлены к 13 часам 19 июня (таким образом, трагедия в Буденновске продолжалась пять дней. – Б. М.). В заложники предложили себя и добровольцы, среди которых были представители администрации Ставропольского края, депутаты Госдумы, журналисты… В 16 часов 05 минут колонна вышла из Буденновска. В ней было 114 заложников (остальных, оставшихся в живых, отпустили), 8 водителей, 9 депутатов, 16 журналистов, 73 террориста и 17 трупов боевиков». Заложники на границе Чечни были отпущены…

Чечня встречала Басаева ликованием, как героя. Начались долгожданные мирные переговоры о «выводе войск». Ельцин, прилетев из Галифакса, 29 июня провел заседание Совета безопасности. На «ем были отправлены в отставку: глава администрации Ставропольского края Е. Кузнецов, министр МВД В. Ерин, директор ФСБ С. Степашин, вице-премьер Н. Егоров (тот самый, который говорил про муку и про дороги, рьяно поддерживал ввод войск и который позднее, после ухода С. Филатова, станет главой кремлевской администрации. – Б. М).

Отставку министра обороны Грачева и секретаря Совета безопасности Лобова президент не подписал.

Чеченский шок продолжался. Надежды на военных себя не оправдали.

Захват заложников был классическим, хрестоматийным приемом из арсенала боевых действий чеченцев во время первой большой кавказской войны – в XIX веке. Они тогда захватывали заложников десятки, сотни раз… «Вспомнить» о том, как это делается, для них было несложно. Но для России, пережившей две мировые войны, ушедшей в истории гораздо дальше, изменившей свою психологию, в том числе и военную, это стало тяжелым откровением. Терроризм, о котором столько говорили и писали, стал приобретать реальные, жуткие черты.

И все-таки, несмотря на то, что все наши СМИ были полны криками «позор! позор!», несмотря на атмосферу страха и растерянности (теперь чеченцев боялись так, как не боялись никого до этого, ждали их в любой точке страны, в любом маленьком городке, людям даже начали сниться сны, как их берут в заложники), несмотря на вынужденные переговоры с террористами, Буденновск стал очень важной поворотной точкой в истории первой чеченской войны.

Если до Буденновска у дудаевского правительства были хоть какие-то шансы на оправдание своих действий, а значит, и на международное признание, – то после Буденновска их не стало. Именно в Буденновске замаячил призрак будущего кошмара: торговля людьми, отрезанные головы, каменные ямы, в которых живых людей заставляли сидеть в нечистотах в течение нескольких месяцев или лет, захват заложников.

Именно после Буденновска пришло осознание, что это какая-то другая война. До Буденновска мы не видели, не знали войны, в которой участвуют беременные женщины и дети. «Победа» в Буденновске стала прологом к поражению сепаратистов в Чечне. Мир отвернулся от них.

Однако помимо чеченской войны перед страной вставали и другие проблемы, они никуда не исчезали и требовали решения. И прежде всего – проблемы политические. Надвигались новые парламентские выборы.

…В сентябре 1995 года администрация Ельцина срочно стала готовить идеологию выборов – Кремль решил, что его интересы будут представлять сразу две партии («это будет началом цивилизованной двухпартийной системы», – с умным видом говорили политологи): «правоцентристская» и «левоцентристская». Первую («Наш дом – Россия») должен возглавить Виктор Черномырдин. Вторую – социал-демократическую, Иван Рыбкин, спикер Госдумы, «аграрий с человеческим лицом». «Мы будем двигаться двумя колоннами!» – сказал Ельцин в телеинтервью.

Однако двигаться «двумя колоннами» не получилось. Партия «чиновников», как сразу окрестили НДР Черномырдина, несмотря на мощный административный ресурс, несмотря на то, что туда поспешили записаться многие главы администраций, крупные промышленники, мэры городов, – заняла лишь третье место на выборах. И получила меньше голосов, чем гайдаровский «Выбор России» в 1993-м.

29 декабря Центризбирком обнародовал окончательные итоги выборов. В Думу прошли лишь четыре избирательных объединения – те самые, которые с самого начала захватили лидерство: КПРФ, получившая 22,3 процента голосов (за нее проголосовали почти 15 с половиной миллионов человек), ЛДПР – 11,18 процента (7,7 миллиона), «Наш дом – Россия» – 10,13 процента (чуть более 7 миллионов), «Яблоко» – 6,89 процента (4,8 миллиона).

Ни рыбкинская партия, ни другие более или менее демократически настроенные или хотя бы «умеренные» партии – например, «Демократический выбор» или «Женщины России», а также партия Лебедя «Конгресс русских общин» (по идеологии скорее приближавшаяся к жириновцам) – в Думу вообще не прошли. Не набрали необходимые пять процентов.

Это был самый крупный политический триумф коммунистов за все годы их существования в новой России.

Для Ельцина парламентские выборы стали тестом на проверку Черномырдина как преемника. Легко можно представить себе ситуацию: партия «Наш дом – Россия» получает 30–35 процентов голосов, забирает большинство мандатов, и Ельцин с легким сердцем отказывается от идеи второго срока. Но, увы, – итоги выборов стали тяжелым ударом по Черномырдину. Вопрос «кто?» зазвучал еще острее и стал приобретать зловещие черты политической катастрофы. Рейтинг Ельцина упал с 20 процентов в начале года (в начале 1994-го он еще держался на уровне 30 процентов) до трех процентов в конце.