355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Минаев » Ельцин » Текст книги (страница 18)
Ельцин
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 01:58

Текст книги "Ельцин"


Автор книги: Борис Минаев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 55 страниц)

Продолжим цитировать программу Ельцина 1990 года. Для надзора за соблюдением демократических прав и свобод предполагалось учредить Конституционный суд. России предстояло стать президентской республикой с избранием президента из нескольких кандидатов путем прямого, всеобщего, равного и тайного голосования каждые пять лет. Президент сможет оставаться на посту не более двух сроков. На время пребывания на посту президент будет обязан приостановить свое членство в любых политических партиях и организациях.

Соответственно в Конституции России руководящая роль партии будет отменена (она станет «деидеологизированной страной», как говорилось в программе, – не самое лучшее для русского языка слово, но оно было совершенно понятным в том 1990 году, – Россия станет страной без коммунистов у руля). Однако Ельцин пошел еще дальше: партийные комитеты и партячейки на предприятиях, в колхозах и совхозах, учебных заведениях, любых государственных учреждениях допускаются только с разрешения самих рабочих коллективов. Причем речь шла не только о коммунистической партии – любая политическая партия должна была действовать вне трудовых коллективов. В свободное, так сказать, от работы время. Сегодня это выглядит как само собой разумеющееся требование. Пусть кто-нибудь попробует сегодня устроить партсобрание в рабочее время, на рабочем месте – таких работников уволят немедля! Тогда это был воистину революционный шаг.

Компартии, по замыслу Ельцина, запрещалось руководить Россией. Компартии запрещалось проникать на производство. Компартия изгонялась, в сущности, отовсюду.

Это была неслыханная наглость.

Но главное в программе кандидата Ельцина все-таки не это.

Проект под названием «Россия» – вот этот пункт его программы гораздо важнее самых радикальных антикоммунистических и антигорбачевских лозунгов. Но справедливости ради надо сказать, что он сформулировал его далеко не первым.

Вот, например, что говорил на съезде народных депутатов СССР знаменитый писатель Валентин Распутин:

«Мы, россияне, с уважением и пониманием относимся к национальным чувствам и проблемам всех без исключения народов и народностей нашей страны. Но мы хотим, чтобы понимали и нас… Здесь, на съезде, хорошо заметна активность прибалтийских депутатов, парламентским путем добивающихся внесения в Конституцию поправок, которые позволили бы им распрощаться с этой страной. Не мне давать в таких случаях советы. Вы, разумеется, согласно закону и совести распорядитесь сами своей судьбой. Но по русской привычке бросаться на помощь, я размышляю: а может быть, России выйти из состава Союза, если во всех своих бедах вы обвиняете ее и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления? Может, так лучше? Это, кстати, помогло бы и нам решить многие проблемы, как настоящие, так и будущие».

В выступлении Распутина, которое шокировало и съезд, и Горбачева, много яда, острого сарказма, двойного смысла. Чего стоит одно это «по русской привычке бросаться на помощь». Кому бросается на помощь знаменитый писатель, который очень негативно относился к «западническому», как он считал, курсу Горбачева и совсем плохо к либеральным воззрениям Ельцина? Уж конечно не к прибалтам. В его словах звучит плохо скрытая угроза – хотите распада Союза? Будет. Но только какой ценой?

В том же 1990 году «Комсомольская правда» опубликовала статью Александра Солженицына «Как нам обустроить Россию?». Цитата:

«За три четверти века – при вдолбляемой нам “социалистической дружбе народов” коммунистическая власть столько запустила, запутала и намерзила в отношениях между этими народами, что уже и путей не видно, как нам бы вернуться к тому, с прискорбным исключением, спокойному сожитию наций, тому даже дремотному неразличению наций, какое было почти достигнуто в последние десятилетия предреволюционной России… Сегодня видится так, что мирней и открытей для будущего: кому надо бы разойтись на отдельную жизнь, так и разойтись… Уже во многих окраинных республиках центробежные силы так разогнаны, что не остановить их без насилия и крови – да и не надо удерживать такой ценой! Как у нас все теперь поколёсилось – так все равно “Советский Социалистический” развалится, все равно! – и выбора настоящего у нас нет, и размышлять-то не над чем, а только – поворачиваться проворней, чтоб упредить беды, чтобы раскол прошел без лишних страданий людских, и только тот, который уже действительно неизбежен.

И так я вижу: надо безотложно, громко, четко объявить: три прибалтийских республики, три закавказских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если ее к Румынии больше тянет, эти одиннадцать – да! – непременно и бесповоротно будут отделены».

Идея о российском суверенитете просто-напросто носилась в воздухе. Ельцин, в отличие от писателей, которые изъяснялись велеречиво, а порой даже и не совсем понятно, сформулировал ее чересчур просто и лапидарно, зато придал проекту «Россия» форму четкой политической программы, к реализации которой собирался приступить сразу, не откладывая, в том самом 1990 году.

Но важно подчеркнуть – здесь программа Ельцина совпадает уже не просто с «общественным мнением», с позицией «демократической интеллигенции» (то есть далеко не самой многочисленной и влиятельной частью общества). Как раз у демократической интеллигенции четкой позиции по поводу «отдельной России» не было, поскольку по природе своей она интернациональна. Он попал в такт тотальному общественному резонансу.

Российское «возрождение» стало остроактуальной идеей абсолютно для всех классов, слоев, политических движений. Ельцин придал этой идее черты сухого прагматизма.

Россия – донор СССР. Она производит 60 процентов валового национального продукта. В то же время уровень жизни – чуть ли не самый низкий из союзных республик. Россия помогала другим республикам своим сырьем, ресурсами – и теперь ее природные да и интеллектуальные возможности оказались почти исчерпанными. Это лишь некоторые из положений Ельцина того периода. Почему Украина и Белоруссия являются членами ООН, а Россия – нет? Почему у России нет своей Академии наук, своего телевидения и радио, своего информационного агентства? Она что – Золушка?

Нет. Россия – такая же полноправная республика, как и все остальные, настаивал Ельцин.

СССР является добровольным образованием, все республики имеют право на выход, и в будущем Советском Союзе республикам должна быть предоставлена максимальная самостоятельность; только широкая конфедерация может спасти Союз, за Центром следует сохранить лишь минимальный аппарат для «стратегического планирования», все прочее в экономике должно решаться республиками.

Все это тогда, в 1990 году, воспринималось как политическая утопия, в лучшем случае – как дело очень отдаленного будущего. И лишь одно придавало проекту «Россия» очевидную для всех актуальность и остроту – это была явная альтернатива горбачевской политике.

Январь 1990 года. В столице Азербайджана Баку происходят кровавые события. Митинги «Народного фронта» с требованиями независимости приводят к уличным погромам. Погромы направлены против армян. Неслыханные в этом мирном городе зверства приводят к гибели 66 человек. Но и после того, как погромы остановлены, митинги продолжаются. «Народный фронт» требует отставки «промосковского» руководства. В город входят танки и подразделения десантников. Однако кровь продолжает литься, и еще 125 человек становятся жертвами подавления беспорядков. Кто же выступил в роли «экстремистов», кто затеял кровавые события? По оценке экспертов, сдвиг к национализму начался в тот момент, когда Горбачев стал теснить давно сложившиеся местные элиты… Неожиданно потеряв власть, они ответили Центру по-своему – на языке бушующей толпы.

«Не случайно… первые взрывы произошли там, где Горбачев менял республиканских лидеров: в Алма-Ате, в Ереване, в Баку, – пишут историки М. Геллер и А. Некрич. – Имеются свидетельства о провокационных действиях, направляемых из Москвы. В частности, о подготовке волнений в Баку, давших возможность ввести туда в январе 1990 г. войска и “проучить” мятежников».

История современного Азербайджана, современной Армении (да, наверное, и Грузии тоже, хотя кровавые события в ней произошли на год раньше) началась именно с этих январских дней. В истории отделения этих республик четко прослеживается общий для горбачевского СССР сценарий. У каждой стороны была своя горячечная, отдельная правда, свой счет убитых и оскорбленных, свой пафос, своя легенда. И для того, чтобы примирить враждующих, успокоить народы, – нужна не просто военная сила, которая лишь ненадолго «замораживала» этот национальный вулкан страстей, – нужен некий общеполитический план, общий проект, которого не было у союзного руководства.

За месяц до событий в Баку, в декабре 1989 года, объявляет о своем выходе из КПСС Литовская компартия. Литовский сейм готовит Декларацию независимости. Горбачев срочно приезжает в Вильнюс. Он пытается говорить с «литовскими товарищами», убеждать, увещевать, но тщетно. Ею встречают демонстрации на улицах и непоколебимая твердость позиции литовских руководителей.

Вот что пишет об этом А. Грачев:

«В Литву Михаил Сергеевич отправился с Раисой Максимовной в боевом и даже приподнятом настроении. Горбачев настраивался, развязав “литовский узел”, преподать урок высшего пилотажа не только заблудившемуся местному партийному руководству во главе с А. Бразаускасом, но и агрессивным критикам в Москве, обвинявшим его в попустительстве националистам и “слабовластии”.

Собираясь в поездку, Горбачев говорил своему помощнику Г. Шахназарову: “Понимаешь, я просто не могу им уступить”. Эта фраза отражала… понимание жесткого выбора, перед которым он был поставлен своим собственным ЦК.

…По окончании поездки непривычно мрачному Горбачеву пришлось, прощаясь на аэродроме с Бразаускасом, лишь просить подождать с принятием решений о выходе из Союза “до выработки соответствующего закона”. Угнетенность Михаила Сергеевича имела двойную причину: он не только не смог достичь первоначально поставленной цели, но и обнаружил, что разучился творить политические чудеса».

По воспоминаниям А. Бразаускаса, узнав о решении XX съезда компартии Литвы, Горбачев дозвонился до него вечером, когда он с женой был в театре, и начал было распекать с металлом в голосе: «“Что ты там наделал, Альгирдас?” В течение поездки (кстати, первого в истории КПСС визита генсека в Литву) его наступательное боевое настроение менялось. Поначалу он еще надеялся переубедить, переговорить, наконец, припугнуть своих собеседников и слушателей… Психологический перелом, считает Бразаускас, наступил в канун отъезда, когда Горбачев, выступая перед интеллигенцией, уже в который раз спросил: “Так, что же, хотите уйти?” И в ответ услышал из зала солидарное и мощное “Да!”.

В машине они ехали втроем – Горбачев, Бразаускас и Раиса. Все молчали.

Потом Горбачев сказал, ни к кому не обращаясь: “Что с ними случилось?” И тут же без перерыва: “Надо бы выпить”. Прощаясь на аэродроме, проронил, глядя в сторону: “Да, я вижу, вы сделали выбор”».

Против Литвы были введены жесткие экономические санкции, предусматривавшие повышенные цены на нефть и газ и фактическое эмбарго на поставку некоторых жизненно важных товаров – вплоть до лекарств.

«Правда, силой Горбачев нам никогда не грозил», – уточняет А. Бразаускас в своих воспоминаниях. И продолжает с явным сочувствием к бывшему советскому президенту: «Ему, конечно, было трудно разрешить основное противоречие: удержать единое государство, дав новые права республикам, ведь для этого у него не оставалось никаких рычагов и инструментов».

Вдумаемся в эти слова: никаких рычагов и инструментов.

На этом фоне в марте 1990 года проходит Третий чрезвычайный съезд народных депутатов СССР, на котором Горбачева избирают президентом.

Этому историческому событию предшествовал февральский пленум ЦК КПСС (1990 года), на котором Горбачеву удалось убедить верхушку партии в необходимости отмены шестой статьи конституции и введения в стране института президентства.

Отмена, шестой статьи, которая законодательно обеспечивала власть КПСС, была главным лозунгом оппозиции. Люди выходили на митинги, которые собирали в центре Москвы сотни тысяч, с плакатами «Долой шестую статью!». Ельцин собирался отменить власть КПСС на территории России с помощью новых законодательных актов российского парламента, не надеясь на то, что ее отменит союзный съезд. И вдруг это произошло удивительно быстро, практически в одночасье.

Но только сегодня, зная подробности визита Горбачева в Вильнюс, мы можем почти с уверенностью сказать, что же именно подтолкнуло на столь революционное решение и его, и ЦК. Главным фактором оказалась именно угроза раскола Союза. После вильнюсских событий стало ясно – партия больше не является сдерживающим фактором. Литовцы написали сценарий для всех остальных – выход своей компартии из состава КПСС, а затем – декларация о независимости местного парламента. Участники февральского пленума понимали – с этим нужно что-то делать. Теперь, после Баку и Вильнюса, экономическая блокада, ввод войск, чрезвычайное положение в стране становились, увы, повседневной реальностью. Для такого тревожного сценария нужны были новая легитимность, новая законодательная база. Только президент СССР мог бороться с сепаратизмом республик. И давая ему дополнительные полномочия, члены ЦК голосовали не за демократические реформы Горбачева, а за жесткую линию в отношении республик Прибалтики и Закавказья.

Вот что говорил на Верховном Совете соратник Горбачева, член Политбюро А. Н. Яковлев:

«В идущих сейчас дискуссиях часто высказывается такая точка зрения: люди устали – устали от напряженности, неурядиц, неопределенностей, от падения уважения к закону и роста преступности, конфликтов, других негативных проявлений. В явной или неявной форме сторонники такой точки зрения видят в будущем президенте “сильную руку”, “твердую власть”, способную навести порядок».

Но не опасна ли эта «сильная рука»? – задавал Яковлев риторический вопрос в этом же выступлении. «…Не рискуем ли мы вновь… возродить в стране режим личной власти, которая станет неограниченной и неуправляемой?» И сам себе отвечал: «Но это уже зависит от нас, от того, насколько продумаем мы всю систему президентской власти и как будем контролировать ее использование».

7 марта собралось Политбюро. На нем Горбачев снова и снова объяснял своим товарищам необходимость отмены шестой статьи и введения президентства:

«Горбачев. Институт президентства стучится – через изменение 6-й статьи… Нам не надо колебаться. Вовремя надо делать поворот к президентству. Не надо сдавать позиции. Никакая партия не сдает позиций, если она не самораспускается. Нам надо сохранить влияние партии на общество. Отказавшись от шестой статьи, мы сохраним для партии конституционную поддержку».

Членов Политбюро волнует совсем другое: а если Горбачева не выберут?

«Лукьянов. С этими чурками (народными депутатами) разве договоришься. Они что захотят, то и будут делать. Что для них ЦК? Они сами себе ЦК. Будут делать все, чтобы не набралось 2/3 голосов за избрание президента.

Фролов. Нужно обязывающее постановление пленума для депутатов – членов КПСС. Если нет, то зачем тогда собирать пленум, зачем вообще нужен такой ЦК?»

Забытый ныне всеми, кроме историков, член Политбюро Фролов правильно ставит вопрос: зачем вообще нужен такой ЦК, который уже проголосовал за фактическое самоустранение партии от власти? Но хоть «своего» президента он провести на съезде может? Заставить членов партии на съезде голосовать за Горбачева! (А членов партии – подавляющее большинство, процентов наверняка девяносто.)

Съезд открывается. Горбачев произносит речь о необходимости введения поста президента СССР. Депутат Алкснис выступает с призывом: проводить выборы только на альтернативной основе. Первая стрела в Горбачева запущена. ЦК маневрирует: горбачевские соратники выставляют свои кандидатуры: премьер Рыжков и министр внутренних дел Бакатин. Перед голосованием оба, как по команде, дают себе самоотвод. Но «чурки» (как в воду глядел Лукьянов!) не дремлют: никого не спросясь, «ни маму, ни папу», никому не ведомый депутат из Кемеровской области, да еще с грузинской фамилией Авалиани[10]10
  Теймураз Авалиани позднее стал депутатом Госдумы Российской Федерации.


[Закрыть]
вдруг выставляет свою кандидатуру! Зал замирает от такой наглости и восхищенно аплодирует самозванцу.

Пресс-секрбтарь Горбачева (а тогда сотрудник Международного отдела ЦК) Андрей Грачев спрашивает в кулуарах своего патрона Яковлева, напряженного, красного, почти взмокшего от непредвиденной скользкости ситуации: мол, Александр Николаевич, зачем весь этот балаган, не лучше ли было Михаилу Сергеевичу выставить свою кандидатуру на всеобщих выборах? И эффект был бы гораздо больше!..

– А ты уверен, что его выберут? – мрачно глядя себе под ноги, говорит Яковлев.

В конце концов кандидатура Горбачева проходит: за него голосуют 59 процентов народных депутатов.

Вся эта чехарда с конституционными нормами, с двумя турами голосования, с увещеваниями и давлением на депутатский корпус, который видит вся страна, с игрой в альтернативных кандидатов – оставляют в душе Горбачева не самый лучший осадок. И очень скоро этот осадок всплывет.

Выборы Ельцина в народные депутаты России в Свердловске и выборы Горбачева президентом СССР происходят одновременно, в марте 1990 года.

Для того времени два этих события несопоставимы. Всего лишь один из российских депутатов ведет свою предвыборную кампанию в масштабах одной области. И высший законодательный орган страны впервые в истории выбирает президента всей страны.

Однако сегодня, глядя уже из нового века, другими глазами, мы можем сравнивать и делать выводы.

То, что делает Горбачев на съезде – это сложный, хитроумный политический маневр. Формально он исполнен безукоризненно. Отныне Горбачеву принадлежит вся полнота власти в стране. Он может больше не опасаться пленумов ЦК и заседаний Политбюро, каждое из которых для него превращалось в сложнейшую интригу, он может не бояться даже приближающегося XXVIII съезда КПСС (как выяснилось, действительно исторического, потому что – последнего), на котором его должны переизбрать – или не переизбрать – генеральным секретарем.

Отныне компартия – лишь составляющая политического процесса, которым он руководит полностью и безраздельно. Теперь все его действия, направленные на поддержание стабильности в стране, борьбу с сепаратизмом республик, любые радикальные реформы в области экономики, – облечены в броню подлинной, несомненной легитимности. Он может делать все, что угодно, он – президент!

Но в живой реальности эта очередная политическая победа Горбачева наполнена горечью разочарований и привкусом какого-то невольного лицемерия, слабости и страха.

Выборы главы государства (пусть и не всенародные, но юридически вполне корректные – путем голосования народных депутатов) происходят с каким-то тревожным, леденящим душу скрипом. Даже здесь, на съезде, где всё управляется и всё управляемо, где с депутатами непрерывно ведут работу опытные сотрудники горбачевского аппарата, где в кулуарах делят будущие посты и привилегии и где в президиуме царит полное единомыслие, – Горбачева выбирают с немалым трудом, со второй попытки, после отчаянных призывов академика Дмитрия Лихачева, когда он практически умоляет депутатов (с высоты своих лет и жизненного опыта) «не раскалывать страну».

Удивительная картина!

Побледневший и встревоженный следит Горбачев за цифрами поименного голосования. О такой ли демократии он мечтал?

Однако партия, которая с весны 1990 года перестала быть главной опорой государства, то есть, по сути дела, перестала быть государственной организацией, не могла, конечно, безропотно и безвольно дожидаться решения своей участи. В ней начинают происходить очень бурные политические процессы.

Во-первых, формируется так называемая «Демократическая платформа в КПСС». В нее входят и некоторые известные народные депутаты – Ельцин, Бурбулис, Собчак, Травкин и др.

Ни один «демократ» из Политбюро или ЦК в «платформу», разумеется, ни ногой. Больше того, ЦК выступает с гневным письмом, в котором рекомендует исключать раскольников из рядов партии.

С другой стороны, в марте этого же года создается Коммунистическая партия РСФСР, которая выбирает своим председателем Ивана Кузьмича Полозкова, первого секретаря Краснодарского крайкома, человека крайне реакционных взглядов.

И Компартия РСФСР, и сам Полозков появляются на политической сцене лишь с одной целью – помешать избранию Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР (а эту цель Б. Н. публично декларирует на выборах).

Ничем другим Полозков известен не был – ни до, ни после. Он не был популярным секретарем крайкома, не стал популярным политиком, он был обычным, рядовым советским функционером. Однако вся его речь, весь облик, выражение лица, отдаленно напоминавшее героя советских комедий (амплуа «бюрократ»), соответствовали одному общественному настроению, одному импульсу, который витал в воздухе, – неприятию перемен, реформ, политического процесса, как такового.

Это был стопроцентный человек из прошлого. Удивительно, что именно его выбрал Горбачев для такой важной роли. Не своих ближайших соратников в Политбюро, не кого-то из нового поколения политиков, выдвинутых съездами народных депутатов СССР. Выбор у Горбачева был. Но выбрал он ярого ортодокса с одной целью – столкнуть его на российском съезде с Ельциным.

Это была цепная реакция неверных ходов. Горбачев навсегда упустил шанс создания новой партии на «демократической платформе». Левой, но либеральной. Социал-демократической партии европейского типа. Хотя все предпосылки к тому у него были: властный ресурс, идеология, программа, лидеры, способные возглавить это движение. Именно эта партия, своя партия, могла бы спасти Горбачева.

Но этого не произошло. Пуще всего на свете Горбачев боялся раскола, заговора, появления на своем поле фигур, равновеликих ему.

Отражением этих настроений, как бы обратным эхом – явились разговоры, которые Горбачев вел в своем ближайшем окружении (Яковлев, Болдин) о возможном уходе с поста главы государства. «Дело сделано, теперь можно уходить…» Мол, страна пойдет дальше. Сама выберет себе лидера, которого хочет выбрать.

Говорила об этих настроениях Михаила Сергеевича (по телефону, с помощниками) и Раиса Максимовна, пишет в своих воспоминаниях А. Грачев.

Трудно сказать, что это было, возможно, Горбачев проверял реакцию своих соратников? Возможно, устал от борьбы? Предчувствовал дальнейший трагический разворот событий? Хотел снять с себя бремя ответственности?

Так или иначе, дальше этих разговоров дело не пошло. Горбачев избран на съезде президентом, а созданная им Российская компартия начала борьбу за голоса депутатов.

Депутатов нового, российского парламента.

В конце апреля Ельцин посетил Великобританию. Это была важная поездка. Встреча с Маргарет Тэтчер. Презентация книги «Исповедь на заданную тему», толпы людей, которые хотели познакомиться с автором и взять у него автограф. Как всегда, многочисленные интервью.

Затем, прямиком из Лондона – в испанскую Кордову на международную конференцию «Европа без границ и новый гуманизм», где Ельцин выступал в представительной компании: Александр Дубчек, Адам Михник, Вилли Брандт, Валери Жискар д’Эстен…

А впереди еще было выступление на Барселонском телевидении. Организаторы зафрахтовали маленький самолет-такси, в котором всего шесть мест. Однако самолет в воздухе вдруг забарахлил. Пилоты решили вернуться на аэродром Кордовы, но у самолета почему-то никак не выпускалось шасси и сесть не получалось.

Наконец шасси удалось выпустить. Самолет приземлился жестко, с подскоком. Пассажиров здорово тряхнуло. Тем не менее, когда Ельцин и его помощники вышли на летное поле, казалось, что все худшее уже позади.

Вернулись в Кордову, отправились снова в аэропорт и уже на рейсовом самолете (который тоже попал в болтанку) прилетели в Барселону. Здесь Б. Н. впервые пожаловался на острую боль в спине. Старая спортивная травма (смещение позвонков) отозвалась резким приступом, который начался уже в гостинице. «Засыпал он беспокойно, со стоном. Я просидел рядом с ним на диване всю ночь, ибо, когда ему надо было перевернуться на другой бок, он не мог это сделать без посторонней помощи. Когда боль немного стихала, он засыпал, но ненадолго», – пишет Суханов.

Все запланированные на утро интервью пришлось отменить. «К 12 часам приехал нейрохирург и, расспросив больного, тут же назвал диагноз: грыжа между позвонками, защемившая нерв».

Состояние Ельцина все ухудшалось. Начала отниматься нога. Его срочно доставили в больницу. Ему необыкновенно повезло: в этой барселонской больнице работал профессор Жозеф Льевет, один из ведущих нейрохирургов мира.

«В гостинице собрался консилиум, который и подтвердил прежний диагноз: застарелая грыжа изменила форму и защемила нерв. Одна нога была почти парализована. Нужно было срочно решать – оперировать или нет».

Первая реакция Ельцина – ни за что! Только домой, к своим врачам. Однако испанцы, оценивая ситуацию, настаивали – операцию надо делать немедленно. Иначе лечение может затянуться на годы, травма может привести к потере важнейших функций организма. Профессор Льевет обещал, что пациент начнет ходить буквально на следующий день после операции. Это был риск. Но риск оправданный – пролежать в больнице несколько месяцев для Ельцина, с его темпераментом, было смерти подобно. В этом случае весь его политический проект грозил рухнуть, даже не начавшись.

И Ельцин лег на операционный стол.

В руках у испанского хирурга, хотя он и не знал об этом, была судьба целой страны. Утром 2 мая (операция сделана 30 апреля) Ельцин пошел самостоятельно. Суханов вспоминает: «Наступил кульминационный момент: доктор приказал Борису Николаевичу бросить костыли. Шеф очень волновался, боялся упасть, но, видимо, соблазн удостовериться, что операция прошла успешно, заставил его отбросить в сторону костыли и сделать два шага. Нас охватило восхищение…»

А вот как сам Ельцин описывает этот момент в своей книге: «Я, весь мокрый, встал, сделал шаг, они, конечно, страхуют, чтобы я от неожиданности не упал. До стены дошел. Порядок. Телевидение снимает. На сегодня всё, говорят мне, идите обратно и ложитесь. Так меня три раза заставляли ходить. И пошел потом уже без боязни».

Эти минуты он запомнит на всю жизнь. Страх, болевой шок, первые неуверенные шаги, оправданный риск, победа.

Преодоление болевого шока. Преодоление страха.

Уверенность в своей победе.

Характерная для него схема реакций.

Прилетев в Москву с целым тюком современных перевязочных материалов, которые выдали ему в барселонской клинике, Ельцин оказался перед необходимостью много времени проводить у врачей – перевязки и обезболивающие уколы необходимо было делать ежедневно. К счастью, соседом Ельциных по подъезду оказался молодой врач-реаниматолог Андрей (он работал в ЦКБ), который согласился помочь Борису Николаевичу, что называется, прямо на дому.

Напомню, что осенью ему снова предстоит пережить аварию, уже автомобильную, тоже с болезненными последствиями.

Ельцин 1990 года и сам напоминает самолет, делающий крутые виражи. Он развил громадную скорость, и ему уже не до правил безопасности и не до мягких посадок.

Сразу после аварии в Барселоне – выборы на Первом съезде народных депутатов РСФСР. Ситуация намного более стрессовая и напряженная, чем любая авария.

Съезд открылся 16 мая.

Уходящий с поста Председателя Верховного Совета РСФСР Виталий Воротников открыл съезд предложением – принять Декларацию о суверенитете. Это был упреждающий, встречный удар Горбачева: носившуюся в воздухе идею суверенной России он решил высказать устами официальной власти, отнять приоритет у Ельцина.

Предложенная Воротниковым концепция суверенитета России не предполагала ослабления ее связей с СССР. Сферы полномочий, которые Россия добровольно передала бы Центру, должен был определить новый Союзный договор. Ельцин сразу выступил с альтернативным проектом декларации. Его концепция отличалась большей радикальностью. Но это уже не существенно. Сама идея российской независимости властно стучалась в эти двери. И было совершенно неважно, что первым на съезде ее озвучил представитель Кремля. Перехватить инициативу у Ельцина уже невозможно. Все сидящие в зале прекрасно видели и понимали, что именно с его именем связана эта идея, связана надежда, что проект «Россия» будет успешным.

У новой идеи должен быть и новый лидер.

Горбачев, сидевший на балконе (его помощники долго выбирали место для президента СССР и решили, что он должен сидеть рядом с союзным флагом, как бы возвышаясь над депутатским собранием), понял, что проигрывает с самого начала. И бросился в атаку.

Речь Горбачева о российском суверенитете была пронизана неприятием и недоверием. Товарищ Ельцин призвал одним махом «распрощаться с социалистическим выбором 17-го года», – сказал Горбачев… Но для граждан России «социалистический выбор» и «власть Советов» – это не пустые фразы. Это фундаментальные ценности, ориентиры. А что предлагает вместо этого товарищ Ельцин? Изменение политической системы? Как советский народ сможет справиться с труднейшей задачей «придания социализму второго дыхания на путях демократизации», если Россия пойдет в другом направлении?.. Если серьезно проанализировать ельцинское определение федерализма, сказал Горбачев, в нем нет ничего, кроме «призыва к развалу Союза под знаменем восстановления суверенитета России».

Горбачев говорил долго и страстно. Он вспомнил о кровавом Смутном времени, когда Россия была расколота, растерзана и истощена. Он спросил: может быть, Борис Николаевич лелеет свою старую идею о создании нескольких республик на территории России? И вслед за распадом Союза последует и распад России на несколько удельных княжеств?..

Эта последняя реплика М. С. заслуживает отдельного комментария, потому что странным образом после окончания съезда «удельные княжества» стали создаваться как по мановению ока!

Через несколько недель будет принят исторический документ – Декларация независимости России. И тут же «декларации независимости» приняли все, даже самые маленькие национальные автономии России, включая Бурятию, Калмыкию, Чувашию, Туву, а так называемые «автономные округа» быстро повысили свой статус до республиканского. Адыгея и Карачаево-Черкесия, Горный Алтай и Ямало-Ненецкий автономный округ, Чукотка – все заговорили о «праве наций на самоопределение», а некоторые республики захотели поставить свою подпись под новым Союзным договором, то есть войти в состав СССР как отдельный субъект.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю