сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 45 страниц)
Пока я бурчу несвязные ругательства, трепыхаясь и взбивая кулаками его спину, мы успеваем оказаться у порога моей квартиры. И наконец я чувствую под ногами опору.
— Открывай.
Господь, если ты там, скажи мне, что это шутка.
— Да пошёл ты!
Окончательно зверея, я уже было замахиваюсь, но отчётливое копошение по ту сторону моей двери отвлекает, когда я слышу, как она отпирается. Переполненные злостью глаза перемещают внимание, и я вижу стоящую на пороге Лину. Но злость и негодование отходят на второй план, когда сквозь спавшую пелену я вижу непривычную картину. Вместо импульсивной сестры, передо мной она предстаёт поникшая. Она что, плачет?
— Лина?
Своим видом она вымещает из моей головы блондина, всё ещё стоящего за моей спиной и наблюдающего всю картину.
Сестра стоит так ещё примерно с минуту, прежде чем решается заговорить. Блять, на её лице точно слёзы.
— Нина... — еле сглатывая, она хлопает глазами, пытаясь справиться со вставшим поперёк горла комом, что мешает говорить. — Звонили из больницы.
А вот теперь ком встаёт и у меня.
Как бы мне сейчас хотелось зайти внутрь, захлопнуть дверь и не при каких обстоятельствах не посвящать в семейную драму находящегося здесь блондина, но остолбенение сковывает донельзя, и Лина словно абстрагируется от всего, сжимая в руках мобильник.
— Мать... — всего одно слово, и до меня быстро доходит суть происходящего. — Всё плохо. Всё очень плохо...
Комментарий к
Добавила бы вчера, но интернет отключили прям очень вовремя...
========== Часть 12 ==========
Желание сбросить с себя одежду и отправиться в душ так и осталось желанием. А пока что я лишь закидываю сумку в коридор, хватая Лину за руку и бегом отправляясь вниз по лестнице. Выбегаю из подъезда.
— Я такси вызову.
Чёрт. Миронов. Всё ещё здесь...
— Сами управимся. — Буркнув через плечо, я тащу сестру за собой на остановку, но её рука вдруг резко останавливает.
— На такси ведь быстрей. — Она заставляет меня развернуться, умоляюще смотрит в глаза. Только сейчас я замечаю, что её тёплая ручонка дрожит, как и всё тело. — Пожалуйста, позволь ему помочь. — Слёзы снова возвращаются, подступая к её глазам, и я быстро заключаю малую в свои объятия, прижимая как можно сильней и укладывая подбородок на её макушку, целую.
Блондин, кажется, понимает без слов, доставая мобильный и вызывая машину.
К нашему счастью, авто прибывает уже через три минуты.
Было бы хорошо, если бы дорога была такой же быстрой. Но нет. Чёртово медленное движение, чёртовы пробки, чёртовы светофоры. Сейчас у меня как никогда проснулась ярая ненависть ко всему этому черепашьему ходу.
Невесомо прислонившись лбом к стеклу, я нервно кусала губы, похрустывая время от времени костяшками пальцев. Лина изредка всхлипывала, а Глеб и вовсе молчал. Непонятно, за каким чёртом ему всё это сдалось, но этим вопросом я займу свою голову позже.
— С вас две сотни. — Таксист тормозит через дорогу от здания больницы, а я, в свою очередь, встряхиваю головой, неожиданно вспоминая, что денег ни черта нет. Но рука блондина уже протягивает водителю пару мятых купюр, и на слабых от нервов и боли ногах я стараюсь как можно быстрее шагать ко входу. Следом за мной летит и сестра. Завершает нашу троицу плетущийся за нами Глеб.
Дальше всё, как в тумане. Каким-то чудом сквозь весь больничный балаган мне удаётся найти нужного врача. Как мне кажется — я осыпаю его вопросами, но на самом деле, дальше, чем за пределы моей головы эти вопросы не выходят. Помню только свой кивок, когда женщина в белом халате выходит из операционной, задавая мне единственный вопрос:
— Ты дочь Софии?
Попутно давая указания медсестре, она, кажется, вкратце обрисовывает мне ситуацию. Пугающую ситуацию. Насколько я понимаю, мать возвращалась с очередной попойки. И земля ушла у неё из-под ног в самый неподходящий момент, никак тем самым не препятствуя весьма неудачному падению. Ударившись головой о бордюр, она пролежала на холоде несколько часов, в буквальном смысле истекая кровью. В скорую же позвонил чудом оказавшийся рядом мужчина. Только вот в результате абсолютно неудачного падения она получила черепно-мозговую травму, и после этого диагноза я уже не слышала, кажется, ничего. Врач скрылась за дверью операционной, а я так и осталась стоять посреди коридора, хлопая ресницами и пытаясь переварить весь поток информации. В какой-то момент мне даже начало казаться, что кто-то свыше откровенно надо мной насмехается, постепенно превращая мою жизнь в ад. И пускай она была далеко не идеальной матерью, а всего лишь несостоявшейся личностью, забеременевшей от какого-то недоноска в пятнадцать лет. Нет, надо, конечно, отдать должное этому недоноску, ведь на тот момент он решил сыграть в порядочного и остаться с ней, но после того, как он обрюхатил её во второй раз, его словно ветром сдуло. Видимо, пустился по миру дальше своим членом трусить. Чёрт, а ведь чтобы вспомнить его имя, мне придётся поднапрячься... Но ещё противнее было то, что в последний раз я полноценно видела свою мать на фотографии. На чёртовой, мать её, фотографии, пришедшей на мой телефон с подписью: "Узнаёшь?"
Конечно, блять, узнаю. Ведь на ней никто другой, как моя мамаша, отсасывающая у Макса за бутылку водки, или что они ей там пообещали. Господи, какой позор... Безусловно, в школе знали, что у меня проблемы с матерью, но это не лезло ни в какие рамки. И я прекрасно понимала, что какой-либо косяк с моей стороны приведёт к тому, что фото это разлетится по всему классу, и не только моему. И тогда позор был бы прописан на весь оставшийся год, а я бы несла почётный титул изгоя и объекта насмешек.
— Я скоро вернусь. — Из дум меня вытянула ладонь Лины, одарившая теплом моё плечо на несколько секунд. Ждать и мерить шагами коридор она более не хотела, поэтому решила устроить себе небольшую экскурсию до первого этажа. Если быть точнее: до автомата с кофейными напитками.
Я же осталась, опираясь спиной на стену и покорно дожидаясь вердикта.
— Ты как? — это может прозвучать странно, но я в который раз за последние часы успеваю забыть о присутствии блондина.
— Тебе то что? — фыркаю в ответ, отворачивая голову и стараясь всячески показать, что своим присутствием он делает только хуже.
— Слушай... — он мирно выдыхает, делая ко мне ещё один шаг. — Я может тот ещё выродок, но я всё ещё человек.
Не знаю, почему, но это его высказывание заставляет меня усмехнуться. В голове всплывают картинки практически всех наших встреч, случайных и не случайных. Всплывает тот же момент на заброшке, всплывает это блядское сообщение на мой телефон, всплывает весь его синдром нарциссизма и стойко стоит перед глазами чёткой картинкой, заставляя меня поднять на него пропитанный отвращением взгляд.
— Ты не выродок... — я делаю небольшую паузу, приковывая к себе его внимание. — Ты хуже. — Чуть ли не рычу, смотря ему прямо в глаза. — Ты просто животное, с отсутствующими нормами морали и абсолютным незнанием того, что такое сострадание! — тихо сказанные громкие слова заставляют его измениться в лице, но он всё ещё не уходит. — Я не знаю, какого чёрта ты всё ещё здесь, но если ты думаешь, что всё то дерьмо, которое ты сделал, ты сможешь перечеркнуть одним благородным поступком, то ты ошибаешься.
Невесть откуда взявшаяся уверенность накрывает меня с головой, овладевая мною целиком и полностью. Меньше всего я сейчас хочу видеть его реакцию, поэтому просто невесомо отмахиваюсь, шагая прочь. Останавливаюсь у окна, вглядываясь в пустоту улиц. В мыслях почему-то мельком проносится картинка, как на одной из них, будучи совсем маленькой, я качалась на качелях. На улице было также пасмурно, но в душе моей светило яркое солнце. Я была наивно и по-детски счастлива, раскачиваемая на скрипучих, старых цепях своей матерью. Весёлой, молодой девушкой, чью душу тогда ещё не забрало алкогольное царство. Да и отец был рядом, находясь поблизости худощавой тенью.
Не знаю, сколько я так стояла. Может полчаса, а может и все два. Вытянула из отрешенности меня всё та же врачиха, подзывая к себе. И вид её, признаюсь, меня не просто пугал. Он убивал. И по мере приближения к её мрачной фигуре я будто чувствовала, как маленький, сжатый комочек надежды нещадно пинают ногами. А затем и добивают вовсе.
— Какие прогнозы? — на этот раз я решаюсь заговорить первой. Гул в ушах больше не стоит. Напротив. Я чувствую какую-то неестественную тишину, будто в этом коридоре нас могут услышать только стены.
— А ты как думаешь, дорогая? — интонацию её голоса мне сейчас сложно уловить. То ли это откровенная насмешка, то ли пропитанная сочувствием искренность. Но ответа у меня нет. Ни на свой, ни на её вопрос. Я даже плечами не пожимаю, просто таращусь на неё своими пустыми глазами. — Она несколько лет убивала себя и свою печень палёной водкой, а теперь ещё и это неудачное падение... — она опускает глаза куда-то в свои записи, а моё сердце, тем временем, пропускает несколько незапланированных ударов. И кажется, она их даже слышит. — Это всё равно рано или поздно случилось бы. — Это? Что "это"?? — Просто стоит сказать спасибо, что это случилось быстро. Ей даже больно не было.
Клянусь, я бы заплакала, если бы смогла. Если смогла бы, чёрт возьми, понять, на что она пытается намекнуть. Я обратилась к ней за конкретным ответом, мой мозг сейчас не в состоянии решать эти долбанные ребусы! И как следствие, я хватаю её за руку, когда она пытается уйти.
— Скажите мне прямо, — с непривычным в голосе надрывом, я умоляюще смотрю в её глаза, не желая слышать неутешительный ответ, — что с ней?
— Она в коме. — Что? Я ожидала всего, что угодно: что операция ещё не кончилась, либо же не принесла пока никакого результата, либо же всё прошло успешно, ну, или на худой конец — она останется прикованной к постели. Но останется живой... — Не могу сказать точно, сколько ей осталось. Может два дня, а может и пять. — Она говорит это, как заведённый робот, и в этот момент я искренне завидую её стойкости. Ещё бы, день за днём сообщать подобные новости... Невольно выработается иммунитет к подобным вещам.
— Я... Я не понимаю. — Всё я понимаю. Просто отказываюсь это принять вот так внезапно.
— Она будет в палате, ты можешь с ней попрощаться. — Пожилая врачиха медленно освобождается от моей руки, с пониманием и, возможно даже, с долей сочувствия глядя в мои глаза. — Мне очень жаль. Мы сделали всё, что смогли.
Она уходит. Уходит и земля из-под ног. Уходит всё, что меня сейчас окружает. Оно просто растворяется. Только чувства из меня никак не выходят. Я отказываюсь... Я просто, блять, отказываюсь принимать это! Почему сейчас? Почему так рано? Почему именно тогда, когда я к этому вообще не была готова!? Я даже не могу сказать, бывают ли вообще люди готовы к подобному? Я пытаюсь взять себя в руки, но ничего не выходит. Мотаю из стороны в сторону головой, пытаясь, видимо, отмахнуться от всего и выбежать отсюда на свежий воздух. Но ноги непроизвольно делают шаги назад, пока спиной я не чувствую холодную стену. Влагу в уголках глаз я чувствую не менее отчётливо. Всего какой-то миг, и неконтролируемый водопад из глаз остановить я уже не в силах. Всё, что я могу — это сползти вниз по этой чёртовой стене и обхватить руками коленки, прижимая ближе к себе и пряча в них лицо. Холодно. Больно. Невыносимо. Пусто...
Чувствую на себе чьи-то руки, но это не Лина. Боже, мне ведь придётся рассказать это ей...
Передо мной блондин. Настроение на его лице я описать не могу, зато могу описать своё, когда он медленно, видимо, чтобы не спугнуть, пытается меня обнять. И ему удаётся. Я позволяю. Впервые в жизни я позволяю прорваться эмоциям при постороннем для меня человеке. Хотя именно сейчас, именно в этот момент, ближе нет никого. Я утыкаюсь ему в грудь, пропитывая слезами его кофту. Меня поглощает отчаянное желание разделить всю эту боль с тем, кто морально сильнее меня. Ведь в случае с Линой, сильной стороной и ходячим успокоительным выступаю я. И в необратимом желании быть понятой хотя бы на минуту, я примыкаю к нему с ещё большей силой, невольно вдыхая аромат его парфюма. Стойкий, мужской аромат на мгновение опьяняет, заставляя вспомнить туалетную воду отца, этот запах из детства... А ведь они чем-то даже похожи. Высокий рост, светлые волосы, оба худощавые, и вечно сопутствующий спортивный стиль и неотъемлемый цинизм. Мне и правда не хватало, до безумия не хватало мужского плеча, но если бы ещё несколько часов назад мне сказали, что этой опорой станет Миронов — я бы наложила на себя руки незамедлительно.
Минуты забвения кончились, настало время возвращаться в реальность. В ту реальность, где он — далеко не тот, кем бы я его хотела сейчас видеть.
— Эй... — он чуть отпрянывает, заключая в ладони моё лицо и заставляя поднять голову. — Как ты?
Ответ заметен на моём лице. Точнее, на мне нет лица, и этим всё сказано. Из глаз потихоньку капают остатки слёз, а в память навечно врезается этот мрачный коридор с перегоревшей лампой.
— Наверное, тебе сейчас нужна поддержка? — я непонимающе уставляюсь на него, но отчаянно киваю головой, кажется, не соображая, кто передо мной. Но он заставляет вспомнить, слегка меняясь в лице и возвращая на прежнее место свой циничный взгляд. — Как жаль, что я просто животное с отсутствующими нормами морали и абсолютным незнанием того, что такое сострадание!
Тепло его ладоней мгновенно испаряется с моих щёк. Он уходит, оставляя меня наедине со всеми чувствами, разом вылитыми мне на голову. Меня лихорадит. Сильно лихорадит. Меня настолько переполняет вся палитра не самых лучших эмоций, что хочется попросту закричать, в припадке разбивая всё вокруг.
— Нина? — сквозь туман этой боли я слышу голос сестры. Кажется, ей не придётся ничего говорить. Она и так всё видит. Закрывает глаза, поджимает губы, видимо, стараясь справиться с подступающей порцией боли, бросается ко мне, обнимая и утыкаясь в шею.
— Мы справимся. — Очередная волна эмоций проходится резью по сердцу, и я глажу сестру по волосам, стараясь пересиливать себя, что есть мочи. — Я с тобой.
Пускай в нас и не было вложено достаточно материнской любви. Пускай я её ненавидела большую часть времени. Пускай она была несносной и не выносимой, но она была моей матерью. И потерять я её была не готова.
Сейчас...
Только выйти отсюда.
Только дойти до дома.
А там я позвоню Наташе. Да, обязательно позвоню. Она появится у меня незамедлительно, и мне станет легче. Определённо легче. Возможно, я даже попрошу её пожить у меня. К слову, её родители относятся ко мне очень даже хорошо. В молодости они даже дружили с моими, пока всё не пошло наперекосяк. Я даже была уверена, что её мать возьмёт меня под опеку, пока мне не исполнится восемнадцать.
В самый неподходящий момент я вспомнила о блондине, чей след давно простыл. Оставив после себя до жути неприятные, сковывающие ощущения, он словно испарился. Если быть честной с самой собой, то я могу признаться, что до последнего надеялась увидеть его на улице. Что все его слова были лишь поддержанием его маски высокомерия, и что он ляпнул это сгоряча, и теперь просто ожидает нас снаружи, выкуривая сигарету за сигаретой. Но Миронова нигде не было. Ни во дворе больницы, ни во дворе моего дома. И подходя к двери квартиры мне даже захотелось хорошенечко так шваркнуть себя об стену за ту мысль, что я вообще о нём думаю. А чего я вообще ждала? Что эгоцентричный тип, помешанный на своём эго, вдруг станет нянькой, доброй и милой? Увы. Раздел фантастики не в этом отделе.
Едва я успела пройти в квартиру и основательно умыться, как подарок судьбы постучал в дверь ровно дважды. Наташа... Наконец-то. Я быстро завела её в свою комнату, ведомая может быть даже немного эгоистичными помыслами. Зато теперь я ни на минуту не сомневалась, что могу быть услышанной. Что разделить наше с сестрой горе теперь можно с ней. С той, кто точно не развернётся и не уйдёт.
Теперь слезам можно давать волю в полной мере.
***
— Депо, ты где? — прижимая к уху мобильный, Миронов слышал Артёма на том конце провода через слово. Он не знал, зачем позвонил другу. Не знал, куда шёл. И зачем шёл.
После короткого "Дома" вызов был сброшен, а трубка направлена в карман.
Дождь снова подбирался к району тёмным облаком, изредка пугая своими раскатами.
