Текст книги "Мгновения вечности"

Автор книги: Бхагаван Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц)

«Вы можете ваять статуи, почему бы вам ни ваять их из мрамора? – предложил я. – Они останутся на века».

«В мире нет ничего постоянного, – ответил он. – Так сказал Будда. Песчаные статуи представляют Гаутаму Будду лучше, чем мраморные статуи, которые более долговечны. У песчаных статуй короткий век. Стоит налететь порыву ветра или накатить морской волне, и их больше нет. Прибежит ребенок и столкнет статую, и ее уже нет».

«Разве вы не огорчаетесь, если вам приходится весь день работать, а потом что-то случается, и пропадает работа целого дня?» – поинтересовался я.

«Нет, – ответил он. – Все существование мимолетно. Я и не собираюсь разочаровываться. Я получил удовольствие от созидания, но если океанская волна разрушит мое творение, тогда мы радуемся уже вдвоем! Я наслаждаюсь созиданием, а волну веселит разрушение. В существовании возникла двойная радость. С какой стати мне разочаровываться? Волна воздействует на песок так же, как и я, а может быть и больше».

«Ты немного удивляешь меня, – признался он. – Со мной никто не разговаривает. Люди просто бросают мне деньги. Им нравится статуя, но я никому не нравлюсь. Но когда ты приходишь, мне становится радостно оттого, что кто-то получает удовольствие от разговора со мной, что кто-то обращает внимание не только на внешнюю сторону статуи, но и ее внутренне содержание, из-за которого я и взялся за дело. Я больше ничего не умею делать. Всю жизнь я делаю статуи. Я владею лишь этим искусством. А теперь я сдался существованию, и оно может пользоваться мной».

О таких людях никто никогда не узнает. Танцор или певец может стать Буддой, но о нем не узнают просто потому, что он никого ничему не учит. Его поведение не поможет людям пробудиться ото сна. Но они стараются, делают все, что в их силах.

Очень немногие люди, ставшие мастерами, развивали красноречие на протяжении многих жизней, они постигали звуки слов, симметрию и поэзию языка. Это совсем другое дело. Вопрос не в лингвистике и грамматике, а скорее в обнаружении в обычном языке необычной музыки, в создании качества великой поэзии в обыденной прозе. Они умеют играть словами, чтобы помочь вам выйти за пределы слов.

Не то чтобы они решили стать мастерами или существование приняло за них такое решение. Это просто совпадение. Перед просветлением они были великими учителями, а благодаря своему просветлению стали мастерами. Теперь они могут преобразить свое учительство в мастерство. Разумеется, это труднее всего.

Люди, которые остались безмолвными и исчезли в покое, безвестные, поступили просто, но я не могу пойти по более легкому пути. Мне приходилось туго, когда я был учителем, так нежели же мне будет легко, когда я уже мастер? Мне будет трудно.

Первобытные люди

Посреди Индии находится штат Бастар. Когда-то он был независимым штатом, в котором действовали британские законы, а махараджа (царь) Бастара был моим приятелем. Мы подружились при странных обстоятельствах.

Мы оба ехали в одном купе. Оказалось, что мы очень похожи. У него была борода такого же размера, что и у меня тогда. Он носил такую же длинную робу с повязанным вокруг лунги. Мы сидели в купе друг против друга и удивлялись. Он бросал на меня взгляды и думал: «Что это за человек?»

Наконец, он сказал: «Мы так похожи. Откуда вы?» Я рассказал ему о себе.

«Странно, – протянул он. – А куда вы направляетесь?»

Оказалось, что мы оба едем в Гвалиор. Нас обоих пригласила в свой дворец махарани (царица) Гвалиора. Мы должны были принять участие в ежегодной конференции, которую она назвала всемирной конференцией всех религий.

Махараджа Бастара представлял на конференции туземцев. Они язычники, у них нет организованной религии, догм. У туземцев нет священных писаний, нет священников. А царь Бастара был образованным человеком, поэтому представлял язычников.

Меня пригласили по недоразумению. Махарани Гвалиора прочла какие-то мои книги и сочла меня религиозным человеком. Когда мы познакомились, она забеспокоилась, потому что на территории дворцы собралось не меньше пятнадцати тысяч человек...

У дворца была громадная площадь, на которой каждый год размещались пятнадцать тысяч человек. Но когда я заговорил, она растерялась. Махарани не могла уснуть. В двенадцать часов ночи она постучала в мою дверь. А я ушел от нее в десять часов после встречи. Мне и в голову не приходило, что стучит она. Я открыл дверь и увидел, что на пороге стоит сама царица.

«Я не могу спать, – призналась махарани. – Вы сбили меня с толку. Теперь я не могу позволить вам читать завтра лекцию».

Конференция должна была продолжаться семь дней, а я говорил лишь раз.

«Мне кажется, что вы говорили правильно, – призналась она, – но все это противоречит нашим верованиям, оскорбляет наши религиозные чувства».

«Вы думаете об истине или о лжи и утешениях?» – спросил я.

«Я понимаю вас, – ответила махарани. – Но мой сын, который когда-нибудь возглавит штат, еще очень молод. Вы сразу же окажете на него сильное влияние. Не пускайте его в свою комнату, если он придет! Ради меня!»

«Если я не стану говорить, то и не останусь здесь, – решил я. – Вы просили меня прочесть семь лекций, но вам хватило и одной. Позвольте мне выполнить свою работу. Эти пятнадцать тысяч человек спросят, где я».

«Я учла этот момент, – сказала она. – По-видимому, люди заинтересовались лишь вами. Когда вы говорили, все молчали. Я еще не видела, чтобы такая большая толпа молчала. Никто не обращает внимание на говорящих священников. Они все время говорят одно и то же, из года в год одни и те же догмы. Впервые я поняла, какой бывает безмолвие, когда слышно, как звенит комар. Люди обязательно хватятся вас, но мне тяжело, потому что все остальные участники очень враждебно настроены против вас. Вы устроите беспорядки, а мне это не нужно».

«Вы не совсем понимаете ситуацию, если хотите оставить этих ораторов, – заметил я. – Неприятности неизбежны».

В этот момент в мою комнату зашел махараджа Бастара. Он жил в соседней комнате. «Вы проделали большую работу, – сказал он. – Если вам придется уехать, я поеду с вами».

Так мы и подружились. Он пригласил меня в свой штат. Их Гвалиора я переехал прямо в Бастар. Он дальше от Гвалиора. Махараджа представил меня своим людям. Они первобытные люди, живут в полуголом виде. На них я увидел лишь набедренную повязку, когда они пришли в столицу, Джагдалпур. А в лесу они ходили вообще в нагом виде.

Детям туземцев вообще ничего не снится. Фрейд и помыслить не мог, что некоторым людям может ничего не сниться, потому что христианско-иудаистская религия подавляет людей. Если вы воспитаны в такой культуре, то не можете и представить, что в глубоких лесах мира еще сохранились первобытные люди, которые не утратили естественность. Эти люди никогда не слышали ни о каком подавлении.

Там вы можете схватить женщину за грудь и спросить: «Что это?» И она не смутится, не покраснеет. «Грудью я кормлю ребенка», – ответит она. И ей в голову не придет, что вы унижаете ее, коснувшись ее груди. Она не станет кричать, не побежит в полицейский участок. Там вообще нет полиции.

Эти люди столь невинны, что среди них редко случаются убийства. На веку моего знакомого махараджи такие вещи случались два раза. А потом убийца сам приходил в столицу (только в столице находился полицейский участок и суд) и говорил: «Я убил человека. Меня нужно наказать». В ином случае никто никогда не узнал бы о том, что он кого-то убил. Никто не ходит в эти дебри. Туземцы живут в пещерах, туда никто не ходит. А их пещеры прекрасны.

Я познакомился с замечательным народом. Там нет толстых и худых людей, все они похожи друг на друга. Эти люди живут долго и ведут совершенно естественный образ жизни. Даже в отношении секса у них нет комплексов. Наверно, в Индии остался только этот естественный народ.

Их образ жизни нужно в точности перенести на весь мир, если мы хотим избавить людей от извращенности. За всеми недугами ума кроются именно половые перверсии. В штате Бастар я впервые встретил совершенно естественных людей.

Девочки достигают половой зрелости в тринадцать лет, мальчики – в четырнадцать... В центре деревни стоит небольшое помещение из бамбука, как и все хижины вокруг. Когда у девочки начинаются месячные, она должна поселиться на какое-то время в этом помещении. А мальчик достигает половой зрелости в четырнадцать лет, и ему уже нужно половое общение. Итак, все юноши и девушки, достигшие половой зрелости, начинают жить и спать вместе, но с одним условием, гениальным условием: нельзя спать с одним человеком больше трех суток. Таким образом, юноши узнают всех девушек деревни, а девушки – всех юношей.

Прежде чем решить жениться на ком-то, вы должны узнать всех женщин своей деревни, чтобы потом не чувствовать вожделение к чужой жене. Вы переспали со всеми женщинами своего возраста и сами принимаете решение.

У них нет ревности, потому что еще в юности все со всеми переспали. У каждого юноши была возможность познакомиться со всеми девушками деревни, а у каждой девушки – со всеми юношами.

Итак, никто ни к кому не ревнует, и среди людей отсутствует дух соперничества. Каждому молодому человеку разрешают заниматься сексом с самыми разными людьми. Потом вы определяете, кто вам по душе, с кем вам будет наиболее хорошо и уютно, с кем вы обретете гармонию, в ком вы найдете человеческое тепло. Возможно, только этим научным способом можно эффективно найти супруга.

Но этих людей называют нецивилизованными. Миссионеры стараются обратить их в свою веру. Миссионеры открывают школы, больницы. Но людям не нужны больницы. Они здоровые, а миссионеры приносят им всевозможные болезни. Туземцы никогда не слышали о гонорее, о сексуальных извращениях. Миссионеры заражают их болезнями, а потом строят больницы.

Миссионеры внушают людям, что они бедны. А они никогда не задумывались об этом, ведь они все бедны в равной степени. Им нечего сравнивать. Им живется весело и привольно. Их отменное здоровье поддерживает еда один раз в день. Они более здоровые, чем остальные люди в мире.

Недавно ученые провели эксперимент на крысах и пришли к ошеломляющим результатам. Они разделили крыс на две категории. Крыс первой категории они пичкали кормом. Назовем их «американскими» крысами. А крысам другой категории (бастарским), давали корм лишь один раз в день. И ученые удивились тому, что крысы первой категории, которых закармливали, прожили в два раза меньше, чем крысы, которые ели лишь один раз. «Бастарские» крысы жили в два раза дольше «американских»!

Жители Бастара живут дольше, хотя и не знают точно, сколько лет, потому что не умеют считать. Они запросто доживают до ста или ста двадцати лет. Если углубиться в лес, то можно найти и того, кто прожил сто пятьдесят лет. Они не знают свой возраст, не считают прожитые годы и не выглядят старыми.

У них даже самые старые люди продолжают работать. У них тяжелая, но прекрасная жизнь. Каждый вечер, особенно в полнолуние, люди танцуют до упада. Весь день они активно трудятся, а ночью танцуют. Все женщины и мужчины танцуют вперемешку, никто не ограничивает вас в танце собственной женой. Люди все время меняют партнеров. Это общественное явление, никто не заговаривает о собственности и не приказывает танцевать только с женой. А в обычном мире вы ревнуете, у вас лицо убийцы, когда вы видите, как ваша жена танцует с другим мужчиной.

Я наблюдал за тем, как они танцуют. Они такие красивые. Нет даже признака похоти, потому что они сексуально удовлетворены, насыщены физическим контактом.

Эти первобытные люди не видят сны. Я спрашивал очень многих туземцев, поинтересовался на этот счет у махараджи. «Они в самом деле не видят сны, – ответил он. – А вот я вижу, потому что я образованный. Меня испортили. Я родился в этих горах и всей душой хотел остаться необразованным и нецивилизованным, как мой народ. Их радость легко передается, их смех заразителен. Но они не видят сны».

Им не нужно грезить. Сновидение это потребность, созданная угнетающей моралью, мстительным Богом, недоброжелательными священниками. Именно такие люди порождают сновидения. А потом в мире появилось еще один вид жречества: психоаналитики. Они эксплуатируют сновидения. Это те же жрецы, тем более, что Иисус и Фрейд оба были евреями.

Я гостил в Центральной Индии на небольшой туземной территории, в штате Бастар. Я часто ездил туда, чтобы изучать, как люди жили десять или двенадцать тысяч лет назад, потому что эти туземцы живут именно на уровне тех времен. Они ходят в обнаженном виде, едят сырое мясо.

Я исследовал, какими люди были, какими они стали после многих веков развития. Я подолгу оставался у них... Тогда Бастар был еще штатом, и его махараджа был моим приятелем. Он был очень мужественным человеком. Он любил меня и поплатился жизнью за привязанность ко мне.

Правительственные чиновники испугались, так как он был махараджей (царем) штата и находился под моим большим влиянием. Он позволял мне останавливаться во всех санаториях в горах и лесах Бастара. Чиновники подумали, что стоит ему захотеть... А туземцы поклонялись ему как Богу, ведь в древности все народы поклонялись своим вождям как богам. Эти люди до сих пор живут в прошлом, они далеки от современности. Если бы махараджа сказал что-то обо мне, они поверили бы его словам без тени сомнения.

Главный министр Центральной Индии ненавидел меня. Он был брахманом, ему хотелось отвадить меня от Бастара. Он предложил махарадже прогнать меня, но тот отказался. «Раджниш мой друг, – сказал махараджа. – А я царь и никому не подчиняюсь». Полицейские придрались к чему-то и убили махараджу. Его изрешетили тридцатью шестью пулями, не оставив шанса выжить. Его звали Бханждео. Благодаря нему я пользовался в Бастаре полной свободой.

Я остановился в одном из его постоялых дворов. Там я увидел горящий костер посреди деревни племени. Люди построили хижины кругом. Я пошел к ним. Было примерно девять или десять часов вечера. Какой-то христианский миссионер учил их истинной религии, единственной настоящей религии, по его мнению, христианству.

Я сел посреди толпы. Миссионер не догадывался о том, что среди туземцев есть кто-то из внешнего мира. Рядом с ним стояло ведро воды. Неподалеку горел костер, так как вечер выдался прохладный. Миссионер достал из сумки две статуи. Одна статуэтка изображала индуистского бога Раму, а другая – Иисуса Христа.

«Вот две статуи, – сказал миссионер. – Первая изображает индуистского бога Раму, которому вы поклоняетесь, а вторая посвящена Иисусу Христу, нашему Богу. Я подвергну их испытанию». Он бросил обе статуэтки в воду. Рама утонул, а Иисус плавал на поверхности.

«Вы сами видите! – закричал миссионер. – Рама не может спасти даже себя, разве он спасет вас? Но посмотрите на Иисуса Христа. При жизни он ходил по воде, и даже его статуэтка плавает! Он сможет спасти вас!»

Многие бедные туземцы стали кивать головами. «Ты прав, – говорили они. – Все так и есть».

Мне это никогда в голову не приходило. Я наблюдал за тем, как туземцев обращают в христианство. Я встал, подошел к ведру и достал из воды обе статуэтки. Я сразу же понял, в чем дело. Статуэтка Рамы была стальной, но ее выкрасили под дерево, а статуэтку Иисуса изготовили из очень мягкого и легкого дерева.

«Вы слышали об испытании водой?» – спросил я туземцев.

«Нет», – ответили они.

«А вы слышали об испытании огнем?» – поинтересовался я.

«Да», – закивали они. В индуистских священных писаниях часто описывается испытание огнем, а об испытании водой никто никогда не слышал.

«Смотрите сами», – объявил я.

Я бросил обе статуэтки в костер. Иисус сразу же сгорел дотла! Миссионер попытался улизнуть. «Задержите этого человека! – закричал я. – Не позволяйте ему убежать. Пусть он полюбуется всей сценой. Рама остался невредимым даже в огне, а Иисус сгорел».

Туземцы были очень рады. «Вот настоящее испытание! – торжествовали они. – Этот человек обманывал нас. Мы никогда не слышали об испытании водой. Мы бедные люди, нас легко обмануть. Если бы вы здесь не присутствовали, тогда он обратил бы всех нас в христианство. Он уже много племен в нашем лесу сделал христианскими. А это просто розыгрыш».

«А может быть, нам стоит и этого миссионера подвергнуть испытанию огнем?» – предложил я.

«Это будет весело, – согласились они. – Но мы сильно рискуем, ведь он не сможет спастись». Миссионер дрожал от страха. Он боялся, что туземцы бросят его в костер. А если бы я призывал людей провести испытание, они наверняка швырнули бы его в огонь.

«Я больше так не буду», – всхлипывал миссионер.

«Вы ведет себя отвратительно, – сказал я. – Вы несете этим бедным, невинным людям не религию, а обман, и еще называете свое действо обращение в истинную веру».

Всякая достойная философия не верит в обращение. Джайнизм не верит в обращение. Он просто открывает перед вами все свои сокровища. Если вы заинтересовались ими, то можете присоединиться к каравану, но джайны не станут обращать вас в свою веру.

Один человек всю жизнь открывает школы для детей туземцев. Он последователь Ганди. Случайно он встретил меня, потому что я пришел в то же племя первобытных людей. Я исследовал жизнь этих людей во всех ее проявлениях, потому что они показывают яркие примеры поведения людей древности, когда на нас еще не давило бремя всевозможной морали, религии, цивилизации, культуры, этикета, манер. Они простые, невинные, прямые и абсолютно непосредственные.

Этот человек собирал в городах деньги, открывал на них школы и привозил учителей. Случайно мы встретились. «Зачем вы это делаете? – недоумевал я. – Вы полагаете, что оказываете этим людям великую услугу?»

«Конечно!» – воскликнул он.

Он так высокомерно произнес это слово «конечно», что я продолжил так: «Вы понятия не имеете, что творите здесь. Школы существуют в гораздо более цивилизованных городах. Какую пользу они приносят людям? И если школы, колледжи и университеты ничем не помогают человечеству, тогда неужели, по вашему мнению, эти крошечные лесные школы помогут бедным туземцам? Всеми своими стараниями вы лишь уничтожите их индивидуальность. Вы просто отнимете у них детскую непосредственность. Они все еще свободны, но ваши школы принесут им одни лишь неприятности».

Этот человек был потрясен. Он несколько секунд помолчал, а потом ответил: «Возможно, вы правы. Иногда мне кажется, что школы, колледжи и университеты во всем мире гораздо сильнее. Что могут дать мои школы? Но затем я думаю, что Ганди велел мне открывать школы для туземцев, а я лишь выполняю волю моего мастера».

«Если ваш мастер так глуп, тогда вы не должны выполнять его приказы, – рассудил я. – Прекратите строить школы. Я приказываю вам! Я скажу вам, для чего вы строите школы. Чтобы не видеть собственные страдания, свое несчастье. Вы несчастный человек, у вас это на лице написано. Вы никогда никого не любили, и вас никогда никто не любил».

«Как вы смеете? – взметнулся он, а потом сник. – Вы правы. Я был сиротой, никто не любил меня. Меня воспитали в ашраме Ганди, где о любви говорили лишь в молитвах, у нас не приветствовали любовь. В том ашраме царила железная дисциплина, жесткий режим. Поэтому никто никогда не любил меня, а ашраме Ганди это была немыслимая вещь. Любовь там считалась самым большим преступлением. Я был одним из тех воспитанников, которых Ганди хвалил, потому что я ни разу не пал в его глазах. Даже собственные сыновья предали его. Девадас влюбился в дочь Раджгопалчари, и его изгнали из ашрама. Затем они поженились. Личный секретарь Ганди Пьярелал влюбился в женщину и несколько лет тайно встречался с ней. Когда Ганди узнал о его любовной связи, то закатил ему скандал, он метал гром и молнии».

«Какая чушь! – возмутился я. – Если нельзя любить даже секретарю, то что говорить о воспитанниках?» Этого человека хвалили за то, что он ни разу не спал с женщиной! Ганди услал его в далекие дебри, где он по его приказу строил школы.

«Вы смутили меня, – признался он. – Наверно, вы правы. Я просто пытаюсь убежать от себя, залечить свои раны, унять боль».

Итак, все эти люди, которые стремились спасти человечество, прежде всего проявляли эгоизм. Они считают себя спасителями человечества. К тому же, они очень больны.

Последователи Ганди и политики

После обретения Индией независимости в 1947 году партия Национальный Конгресс стала движением Ганди. Все политики и большинство индийцев были последователями Ганди. Когда в 1948 году Ганди умер, его ашрамом в Вардхе стал управлять его сын Рамдас.

Я родился в семье, исповедующей джайнизм, поэтому первые религиозные люди, окружавшие меня, были джайнами. Когда люди начали присматриваться ко мне, чувствуя, что во мне что-то происходит, и стали задавать мне вопросы, то они, конечно же, были джайнами, так как я жил среди родственников и соседей, и все они исповедовали джайнизм. Разумеется, они были первыми. И их вопросы, само собой, были посвящены джайнизму, Махавире.

Когда меня окружали джайны, мне приходилось говорить с этими людьми о сущих пустяках. Но эти люди задавали мне именно такие вопросы. Постепенно стали появляться другие люди, и джайны уже составляли меньшинство. Из этой малочисленной группы джайнов остались несколько человек, они и сейчас со мной. Среди всех моих людей джайны составляют один процент.

Вслед за джайнами ко мне пошли люди из группы, наиболее близкой джайнизму... Махатма Ганди заимствовал у джайнов доктрину ненасилия, поэтому все джайны стали последователями Ганди, а люди остальных вероисповеданий, которые прислушивались к Ганди, стали симпатизировать джайнизму. По крайней мере, в одном моменте они сходились. Когда джайны сообразили, что я для них опасный человек, ко мне потянулись последователи Ганди. Что касается их известных авторитетов, то Виноба Бхаве захотел встретиться со мной, Шанкаррао Део один раз приехал в лагерь медитации, Дада Дхармадхикари даже несколько раз приезжал в лагерь медитации, как и Ачарья Бхагват. Эти люди были приверженцами философии Ганди, поэтому ко мне стали съезжаться последователи Ганди со всей Индии.

Снова меня окружила группа людей с жесткой идеологией. В тот день я критиковал Махатму Ганди... По сути, я просто перечислял реальные события, а не критиковал его. Дело в том, что кто-то задал мне вопрос: «Что вы думаете о Махатме Ганди и его философии ненасилия?»

Я ответил, что Махатма Ганди был всего лишь хитрым политиком. Заимствовав доктрину ненасилия, он достиг сразу нескольких целей. Все джайны стали его последователями. Они нашли человека, который соглашался с их учением. По рождению Ганди был джайном процентов на девять. Я изучил родословную Махатмы Ганди. Он родился индуистом, но по своей сути был индуистом на один процент. Он родился в Гуджарате, а в этом штате господствует философия джайнизма, поэтому на десять процентов он был джайном. И на девяносто процентов Махатма Ганди был христианином. Три раза в жизни он едва не обратился в христианскую веру.

Я сказал им, что через доктрину ненасилия Ганди получил власть над джайнами. Он также влиял на индуистов высших каст, так как они вегетарианцы. Ему также удалось воздействовать на христианских миссионеров, потому что послание Иисуса Христа пронизано любовью, и ненасилие это синоним любви. И это еще не все выгоды от принятия ненасилия. Самое главное заключается в том, что Индия вот уже две тысячи лет страна рабов. Здесь давно забыли, что такое независимость. Индия до сих пор не стала независимой, ее жители думают как рабы...

Индийцы очень боятся бороться. Они никогда не боролись. Небольшой отряд завоевателей вполне мог сделать рабами всех жителей огромного континента. Завоеватели менялись, а индийцы оставались рабами.

Во-вторых, Ганди был достаточно умен для того, чтобы понять, что индийцы не тот народ, который поднимет восстание, к тому же у них нет оружия для вооруженной борьбы.

В-третьих, тогда британская империя была величайшей в мире. Не было никакого смысла выступать против англичан с оружием в руках. Здесь не было ни оружия, ни обученных солдат, ни желания бороться.

Ненасилие было политическим фокусом. Оно послужило нескольким целям, оказалось очень эффективным средством...

Поэтому я сказал, что ненасилие Ганди было не духовной философией, а политическим маневром, и доказал свою позицию фактами. До обретения Индией независимости Ганди обещал распустить армию, а все оружие бросить в океан. А когда люди поинтересовались, что он станет делать, если на Индию нападут вооруженные отряды, он ответил: «Мы встретим их как гостей и скажем, что мы будем вместе жить на одной земле».

Когда Индия получила независимость, все эти слова сразу же забылись. Армию не распустили, а оружие не бросили в океан. Напротив, Ганди сам благословил первое нападение на Пакистан. Три самолеты индийских ВВС пролетели над его домом, чтобы получить его благословение, и Ганди действительно благословил пилотов. Все пустые разглагольствования о ненасилии, которые он устраивал всю жизнь, забылись.

Стоило мне покритиковать Ганди... А это еще пустяки. Я люблю доходить до сути дела. Если я не исследую предмет всецело и глубоко, то вообще не берусь за анализ. Если я начал критиковать Ганди, то мне следовало разбить его в пух и прах. С каждым произнесенным мною словом последователи Ганди разбегались. Я думаю, что теперь среди моих людей последователей Ганди не больше одного процента, потому что они не могут быть последователями этого человека, если я прав. Я последовательно разгромил Ганди.

Сам я не менялся, а вот окружающие меня люди менялись. Когда ушли последователи Ганди, социалисты и коммунисты подумали: «Нам выпала прекрасная возможность. Если мы перетянем его на свою сторону...» Но я осуждал Ганди не для того, чтобы поддерживать коммунизм. Я и не собирался предоставлять шанс социалистам и коммунистам. И мне пришлось разгромить и их. Иным способом от таких людей не избавиться.

Все разговоры о политике, которые я вел, были необходимы для того, чтобы найти моих людей. У них не должно быть никаких предубеждений, они пришли лично ко мне, а не для того, чтобы услышать о Христе, Будде, Ганди или Махавире. Они пришли прямо ко мне, чтобы слушать именно меня. У меня есть собственное послание миру.

Я никогда не был серьезным человеком. Но меня много лет окружали серьезные люди, а среди серьезных людей трудно не быть серьезным. Вы все равно как в больнице. И вы должны хотя бы притворяться серьезным. Несколько лет меня окружали больные люди, и мне приходилось разыгрывать серьезность.

Я совсем не серьезный, потому что существование лишено серьезности. Оно игриво, в нем звучит музыка и песни, звенит тонкий смех. У существования нет цели, нет делового духа. Это чистая радость, спонтанный танец от избытка энергии.

Песни Ганди о единстве индуизма и ислама, его лекции о сходстве этих религий и отсутствии между ними различия, оказались лицемерными, потому что его старший сын Харидас, который с самого рождения был мятежником... Мне нравится этот человек, который во всем превосходит своего отца.

Харидас хотел ходить в школу, но Ганди не разрешал ему это, потому что считал, что всякое образование портит людей. Он ничему не учил своих детей. Он лишь выучил их грамоте, чтобы они могли читать религиозные писания. Но Харидас настаивал на том, чтобы ему разрешили учиться так же, как и другие мальчики. Ганди стал угрожать ему: «Если ты пойдешь в школу, тогда я никогда не пущу тебя на порог этого дома».

Вы полагаете, что такие слова могут исходить от ненасильственного человека? Он противостоял маленькому ребенку, в потребностях которого не было ничего преступного. Он же не говорит, что ему хочется посетить проститутку. Мальчик просит разрешить ему ходить в школу, чтобы учиться, как другие дети. И Харидас нашел замечательный аргумент. Он сказал: «Отец, ты же образованный человек. Но учение в школе не испортило тебя, чего ты тогда беспокоишься? Я твой сын. Если ты смог стать образованным, получить научную степень юриста, тогда почему я не могу сделать то же самое? Почему ты не доверяешь мне?»

Но Ганди был непреклонен: «Я ставлю тебе ультиматум. Либо ты будешь жить в этом доме со мной, и тогда ты не будешь ходить в школу, либо ты все же станешь посещать учебное заведение, но тогда я выгоню тебя из дома».

Мне нравится этот мальчик. Он ушел из дома, причем сделал это благородно. Он коснулся ног отца и попросил у него благословение, которое тот дать так и не смог.

Я не могу разглядеть в Махатме Ганди ненасилие, любовь. Именно в таких незначительных поступках, а вовсе не в его речах и публичных выступлениях, вы увидите его настоящее лицо.

Итак, Харидас ушел из дома. Он жил с один своим дядей и учился. Он не раз пытался прийти проведать мать, но его выгоняли. Он получил университетский диплом и, чтобы проверить слова отца о сходстве индуизма и ислама, стал мусульманином. Он был поистине примечательной личностью.

Харидас принял магометанство и переменил имя, значение которого осталось прежним. Слово «Харидас» переводится как служитель Бога. Поэтому он попросил мусульманского священника дать ему такое арабское имя, которое имело такой же смысл, что и прежнее имя. Имя Абдулла имеет такое же значение. Так Харидас стал Абдуллой Ганди.

Махатма Ганди был потрясен, услышав эту весть. Он очень разозлился. «Но почему ты сердишься? – удивилась жена. – Ты сам каждый день повторяешь, что между индуизмом и исламом нет никакого различия. Наверно, наш сын именно поэтому и стал мусульманином. Раз нет никакой разницы... Он подумал, что уже достаточно побыл индуистом, и пора стать мусульманином».

Разгневанный Ганди кричал: «Это вам не шуточки! Я лишаю его наследства! Он больше не мой сын, и я не хочу его видеть!»

В Индии заведен обычай, согласно которому после смерти отца именно старший сын подносит факел к погребальному костру. Вот Ганди и заявил, что Харидас больше не его сын, и ему запрещено поджигать погребальный костер, когда Махатма Ганди умрет.

Какой кошмарный гнев! Какое жуткое насилие!

Я познакомился с Харидасом Ганди, он оказался очень милым человеком. «Я стал мусульманином лишь для того, чтобы посмотреть реакцию отца, – сказал он. – Отец отреагировал именно так, как я и предполагал. Получается, что единство индуизма, ислама, христианства и буддизма это просто пустая болтовня. Мой отец политик. Я хотел доказать это и доказал».

На одной пересадочной станции Харидас случайно увидел отца и мать. Чета Ганди села в другой поезд. Харидас подошел к купе родителей, но Ганди успел заметить его приближение и закрыл окно. А жене он сказал так: «Если ты откроешь окно и поговоришь с ним, тогда я и тебя выгоню. Можешь отправляться с ним куда угодно».