Текст книги "Грешники (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Глава 87

Я отвыкла от поцелуев настолько сильно, что, наверное, в эту минуту Стас чувствует лишь отвращение от моих деревянных губ и намертво прилипшего к нёбу языка.

Мне нравится его грубость.

Боже, так нравится, что нет сил сопротивляться и даже оттолкнуть.

Руки беспомощно болтаются вдоль тела, и я чувству, как к кончикам пальцев приливает странное покалывающее тепло.

У него жесткие губы.

Настойчивые, нахальные, подчиняющие.

Абсолютно мужские, на двести процентов мужские. «Я сказал, что я так хочу», – говорит этот поцелуй, и мне хочется подчиниться. Просто чтобы вспомнить, что я все-еще женщина. Живая. И в моих венах – кровь, а не пепел.

– Пожалуйста, – еле слышно шепчу я, и он нехотя дает поблажку.

Чуть-чуть отстранят меня от себя, хоть все так же уверенно держит в кулаке – как куклу, одной рукой, а вторую выразительно засовывает в карман куртки.

Показывает, что не опасен. По крайней мере, пока я не подам какой-то конкретный сигнал.

Я облизываю губы.

В ответ его кадык дергается.

Мы смотрим друг на друга как будто деремся на изящной дуэли взглядами.

– Прости, это было ужасно. – Хотя, так себе оправдание для почти тридцатилетней женщины.

– Может, хватит пороть чушь? – усмехается он, и все-таки отпускает мой воротник.

До меня не сразу доходит, что я в ответ инстинктивно хватаюсь за куртку на его груди.

Просто чтобы не упасть, ведь так?

– Ты здесь откуда? – Цепляюсь за любую возможность сделать паузу, увести мысли куда-то подальше от поцелуя, потому что мне хочется обнять его и выпросить второй раунд.

Я так долго была одна в той холодной постели.

Все дело в этом?

– Я тебе шашлык привез. – Стас кивает на припаркованный неподалеку уже знакомый мне красный «Вранглер».

– Ты серьезно? – не верю своим ушам.

Он усмехается, сокрушенно мотает головой и за руку тащит меня к машине.

Как всегда, приходится чуть ли не бежать, чтобы успевать за его быстрым шагом.

Открывает дверцу, жестом предлагает заглянуть на заднее сиденье, хоть это можно и не делать – в салоне оглушительно вкусно пахнет жаренным мясом с дымком. И его много, судя по объемному термопакету.

– Пахнет так, что хочется подтереть слюни, – ничуть не лукавлю. – Ты вообще в курсе, что это к мужскому сердцу путь лежит через желудок?

– В курсе – к мужскому, и к твоему. Заберешь? Пока теплый.

Вот в этот момент я стопорюсь.

Даже, наверное, сильнее чем после поцелуя. Он правда привез мне шашлык и… теперь просто уйдёт? Никаких «Давай ко мне» или «Ты теперь растаяла?»

– Что не так? – Он озадачено скребет затылок. – Клянусь, я туда ничего не подмешивал, могу при тебе съесть.

– Прости, что не могу пригласить тебя в гости, – мотаю головой, даже не желая обсуждать его последние слова. Мне такое даже на совсем дурную голову не могло бы прийти на ум. – У меня, кажется, назрел серьезный семейный конфликт. Вряд ли появление в моем доме мужчины хорошо скажется на общей картине. Господи, до чего же мерзко.

Я прикрываю глаза рукой.

Это ужасно – вот так вдруг осознать, что не хозяйка своей жизни, потому что одной бессердечной бабе очень хочется отхватить то, во что она не вложила ни копейки сил. Кто знает, сколько наемных товарищей следят за мной прямо сейчас, и где потом всплывет вся грязное белье этого вечера.

– Я не напрашиваюсь к тебе в гости, Отвертка – мамой клянусь. Ну так что – мясо заберешь?

– Только если ты съешь его вместе со мной в каком-нибудь хорошем спокойном месте. – Не хочу его отпускать. С ним рядом как-то спокойнее. Энергия у него что ли такая «вкусная», что хочется отвампирить на всю катушку? – Может, просто покатаемся по городу?

Он бросает взгляд на «Омегу» – надо же, часы пережили испытание Дашкиной кашей? – и усмехается:

– В это время, Отвертка, мы с тобой можем только постоять в пробке.

– Годится, – улыбаюсь я и в наглую, не дождавшись официального приглашения, забираюсь на пассажирское сиденье рядом с водителем.

Стас захлопывает дверцу, садится рядом и легко выруливает на дорогу.

Пока перестраивается в соседнюю полосу, успеваю перетащить пакет с заднего сиденья и бессердечно его распотрошить. Внутри – большая и непромокаемая картонная коробка, выложенная домашним лавашом, доверху наполненная большими кусками мяса. Сверху это «богатство» очень щедро присыпано рубленной зеленью и дольками помидоров-черри.

Я кое-как наспех вытираю руки салфеткой, хвата мясо и сую его в рот.

На этот раз не стесняюсь текущего по подбородку сока.

Вообще по фигу.

– Ты классная, когда ешь, – косится Стас.

– Потому что похожа на свиноту? – посмеиваюсь с набитым ртом.

– Завязывала бы ты с этой привычкой все время перекручивать мои слова. Я сказал то, что сказал – всегда так делаю. Захочу сказать, что ты похожа на какое-то животное – скажу, не обижу.

В эту минуту я готова пообещать ему что угодно, хоть точно знаю, что не сдержу обещание.

Так, что просто заталкиваю ему в рот кусок шашлыка.

Правда, Стас как нарочно заодно прихватывает губами и мои перепачканные в пряный соус пальцы.

Снова наш контакт взглядами, немая борьба, заканчивающаяся еще одной ничьей.

– Это был мой бывший, – быстро отворачиваюсь и нова увожу тему на безопасную территорию. Ну, относительно безопасную, потому что вспоминать о Призраке под такое вкусное мясо – все равно, что зря переводить продукты. – И он… в общем, биологический отец Лисицы.

– Вот это? – искренне удивляется Стас.

За одну его интонацию готова его расцеловать.

– Ошибки молодости, – немного виновато передергиваю плечами. – У некоторых кривые тату за сто рублей, криво проколотые уши, а у меня – говнюк-бывший. Осуждаешь?

– Да с чего бы? – Еще одна порция удивления. – Я вообще никогда никого не осуждаю, если только вот прямо не выпрашивают. И, кстати, лучше вот это, чем рукожопно сделанная татуха.

– Чувствуется твой личный опыт, – пихаю его локтем в плечо.

– У меня как раз все татухи в порядке, женщины. Я на них знаешь сколько горбатился, чтобы у хорошего мастера и как надо?

– Впахивал, не покладая пресса? – не могу не подшутить в ответ.

– Ого, – он притормаживают на светофоре, и плотоядно улыбается. – Значит, ты все-таки заценила пресс?

– Ага. – Вгрызаюсь в новый кусок мяса, инстинктивно слизываю с пальцев мясной сок, и только потом понимаю, что минуту назад что-то похоже уже делал Стас. Быстро промокаю ладонь салфеткой, которых на дне пакета целая гора. – Но еще есть над чем поработать, так что не расслабляйся. Годик повпахиваешь в спортзале – и все гламурные девушки столицы будут…

– Мне достаточно одной и не гламурной, – перебивает он.

Это слишком очевидный пас в мою сторону, чтобы его игнорировать.

– Я не ищу отношений, Стас. Извини, что так невежливо прямолинейно, но лучше так, чем давать тебе повод на что-то рассчитывать.

– А я не ищу легких путей, – вообще не конфузится он. – Время-то мы можем проводить? Ну, тупо хотя бы как сегодня.

– С моими бывшими? – Вот вроде и говорим о серьезном, а как-то легко, через смех и взаимный обмен шпильками.

– А у тебя их, таких притаренных еще много?

Стас дает понять, что не откажется от куска мяса, хоть мы как раз попадаем в затор и ничего не мешает ему взять мясо самому. Но ждет, пока я разорву надвое один крупный кусок и дам ему половину. На этот раз, правда, делаю это так, чтобы обезопасить пальцы.

– Нет, только один убогий и был, – отвечаю на вопрос. – Но он, скорее всего, еще всплывает.

– Ну тогда сам бог велел присматривать за твоей задницей, Отвертка. Без рук и постели. Пока сама не попросишь. Годится?

– Ты не отступишь? – Я так отвыкла от настойчивых мужчин, что его позиция кажется какой-то дикой.

– Да не собираюсь я никуда отступать. Вообще про это забудь. Считай, что ты в меня вляпалась.

Еще немного – и я стану зависимой от его наглости, прямоты и убийственной харизмы.

– Может, расскажешь, что у тебя случилось? – предлагает Великан, когда мы, вдоволь «накатавшись» в столичных пробках и прикончив половину шашлыка, приезжаем к паркингу около супермаркета.

Через дорогу есть небольшой сквер, и Стас предлагает немного пройтись, чтобы размять ноги. Говорит, что у него привычка минимум час гулять днем, и что обычно делает это бодрым шагом, но ради меня, так и быть, побудет улиткой.

Я немного опасливо осматриваюсь по сторонам – не смотрит ли кто?

А потом ловлю себя на приступе злости.

Даже если Лисина натыкала своих шпионов на каждом углу, я не буду ее бояться. И не дам загнать себя в позицию жертвы, которая должна бояться сделать лишний шаг, чтобы не нарваться на неприятности.

Так что соглашаюсь, и мы с Великаном, вооружившись двойными порциями кофе, сворачиваем в сквер.

– Мне уже совестно перед тобой, – говорю совершенно искренне, и даже не стыжусь вспыхнувших от стыда щек. – Ты все время рядом, выслушиваешь, поддерживаешь.

– Ага, – подхватывает Стас с уже почти знакомой мне легкой иронией, – отгоняю от тебя бывших доходяг.

– За это я бы прямо сейчас выдала тебе орден! – Я немного захожу вперед, и иду перед ним «спиной», почти с детским интересом рассматривая его лицо. – Медаль За спасение утопающих.

– Чувствую себя приговоренным к Мавзолею, – басит Стас, и за локоть немного отводит меня в сторону, чтобы не натолкнулась на бегающую карманную собачонку, чья хозяйка провожает нас умиленной улыбкой. – Есть вещи, которые должен делать мужчина. В том числе – защищать свою женщину.

Я не помню, чтобы мы решили вопрос насчет «твой-мой», но прямо сейчас эту тему поднимать не хочу.

Как давно я просто не гуляла где-то вот так, болтая ни о чем?

Ощущения, что несколько жизней назад.

– Ты был женат? – неожиданно даже для себя, спрашиваю я.

Убей бог не помню, говорил ли он об этом. И стыдно до жути, что, если говорил, я могла пропустить это мимо ушей. Он-то меня всегда выслушивает и все помнит.

– Нет, Отвертка, женат не был, детей нет. Тридцать два годика по паспорту, – проводит рукой по щетинистому подбородку, – и вроде неплохо сохранился.

«С таким счастьем – и на свободе!» – так и рвется с языка, но я вовремя себя останавливаю.

Это будет слишком похоже на флирт.

Но если просто поговорить о нем – ничего ведь страшного?

– Ну а девушка?

– Что девушка?

– Не делай вид, что не понял, – мотаю головой и на этот раз сама успеваю обойти прущую на нас толпу подростков. – Женщина всей твоей жизни, кто-то особенный, важный, кому ты ответишь даже в три часа ночи или за кем помчишься в аэропорт в любое время суток.

Он какое-то время просто молча идет на меня, и по его лицу не похоже, чтобы тянул время, выдумывая более корректный ответ. Он просто как будто перемалывает мои слова.

– Отвертка, вот скажи мне, – наконец, говорит Стас, – по-твоему, это было бы нормально? Ну, что в моей жизни есть такая женщина, но я тут к тебе клинья подбиваю со всех сторон?

– Нет, наверное. – Странно, что вся глубина глупости этого вопроса вскрывается мне только сейчас. Я реально как дикая собака – отвыкла от человечности и порядочности. Всюду мерещится двойное дно. – Прости, я не хотела тебя обидеть.

– Я не обижаюсь на женщин, – повторяет уже когда-то сказанные слова. – Но такой женщины нет. Когда-то была. Теперь это в прошлом – замуж вышла, уже второй раз.

– Наверное, не дождалась, пока один качок изживет в себе повадки холостяка, – пытаюсь пошутить, но вдруг чувствую не самое приятное послевкусие этого разговора. Мне точно нужно это знать? Не уверена.

– Я домашних хороший мужик, Маш, – спокойно и широко улыбается Стас. – Мне норм одному, если нужен секс – я найду, где взять. Но холостяком я никогда не был, просто… ну не жениться же лишь бы на ком? Так что…

Он подхватывает меня за руку, потому что на этот раз моя попытка играть в ванильную девочку, выносит меня прямо к бордюру. Я бы точно грохнулась, если бы не вовремя протянутая рука помощи.

– А как нужно жениться? – пытаюсь заболтать зубы, потому что мы снова слишком близко, и меня снова обволакивает его приятный мужской запах. Вообще ни на что не похожий!

– Точно не хватать кого попало.

– Многие мужчины именно так и делают.

– Как «так»? Отвертка. Ты прямо говори, я взрослый, у меня все в порядке с пониманием.

– Ну, знаешь, живут по принципу «сейчас я пока с этой, потому что удобно, но буду искать вариант получше».

– Потреблянство, – пожимает плечами Стас. – Я никогда никому ничего не обещаю, если не уверен. В отношениях люди оба должны понимать, куда двигаются. Держать женщину на пустых обещаниях, а самому ездочиться на запасные аэродромы – позиция слабака.

– Тебя за эти слова в разных «Мужских клубах» бы распяли.

– Ай как страшно. – Он прищелкивает языком, и подтягивает к себе. На этот раз выразительно укладывая ладонь мне на затылок. – Отвертка, хватит мне уши заговаривать – целоваться же хочешь, на носу написано.

– На… носу? – бормочу я, завороженная видом его дьявольской улыбки. – Это попытка сказать, что у меня слишком большой нос?

Он не отвечает и снова целует.

Но на этот раз я сама жадно ему отвечаю – как в омут с головой.

Меня никто никогда не обнимал вот так – до хруста каждой косточки. Чтобы мысли вразлет, и сердце навылет. Ноги подгибаются, но я не падаю, потому что Стас держит крепко и уверенно, и щетина его подбородка грубо, по-мужски, царапает мою кожу.

Такая приятная боль.

Почти забытая.

Я обнимаю его руками, царапаю ногтями короткий «ёжик» волос на затылке, и это так естественно, как будто мы вместе уже целую вечность. Шли друг к другу через время, петляли в тумане. Расходились и сходились, как корабли, а теперь просто врезались – и что-то разлетелось на осколки в каждой из двух неприкаянных душ.

Стас отстраняется первым, и когда до меня с опозданием доходит, что он просто дует мне в нос, я фыркаю, как рассерженная кошка.

– У тебя лицо такое сейчас было, – посмеивается он, и крепче сжимает руки у меня на талии, притягивая к себе достаточно плотно, чтобы я почувствовала «эффект от поцелуя». – Как у школьницы, которая тискается с хулиганом.

Я несильно бью его кулаком в плечо.

А потом позволяю себе секундную слабость, прижимаясь лбом к его груди.

Хорошо, мы можем оставить все, как есть. Пока так.

Глава 88

О том, что Лисина сделает следующий шаг в самое ближайшее время, я понимала примерно в тот момент, когда Призрак впервые мне написал. После того, как Стас разбил ему нос, стало понятно, что эта сладкая парочка точно «споется в отличный дует». Когда-то давно, когда я была младше и верила в то, что человека можно изменить, я бы, возможно, не стала готовить баррикады до объявления войны, чтобы не чувствовать угрызений совести. Но сейчас я стала старше, циничнее и теперь мне есть что защищать.

Так что, всю следующую неделю я подключаю двух адвокатов, каждый из которых подписывает документ о неразглашении, и буквально заставляю их выжать максимум возможных исходов дела в случае, если Лисина будет пытаться лишить меня прав на наследство Гарика.

Оказывается, это действительно возможно.

Сложно, но не тупиковая ситуация. Как я и предполагала.

Поэтому, я начинаю действовать на опережение – под предлогом финансовой проверки (ее организовывают по моей просьбе), полностью блокирую счета Лисиной. Ну и что, что не честно? Она собирается размазать меня и мою дочь только ради денег. При такой постановке вопроса, сам бог велел играть по тем же правилам.

Уже вечером Лисина начинает названивать – сначала на мой личный, где я ее сразу блокирую, потом в офис. Я держу ее на голодном пайке еще пару дней, но в пятницу вечером все-таки отвечаю на звонок.

Но предварительно перевожу его на внешний динамик и кладу рядом телефон со включенным диктофоном. Небольшое доказательство для суда, но адвокаты советовали записывать все, каждое слово и каждую точку.

– Ты не имеешь права! – орет в трубку как истеричка. – Это мои деньги, а ты – проститутка! Дешевая давалка! Подсунула моему сыну выродка!

Я даже немного удивлена, что вся эта ядовитая желчь не фонтанирует через отверстия во внешних динамиках телефона.

– Анна Александровна, – говорю спокойно и уверенно, держа в уме, что я во всей этой истории должна выглядеть женщиной умной, адекватной и готовой договариваться полюбовно. – У «ОлМакс» стандартная финансовая проверка. Я прошу прощения, что…

– Я тебя просто уничтожу, – продолжает шипеть Лисина.

– Понимаю, что вы расстроены, – стою на своем, буквально каждую секунду напоминая себе, что все это я делаю ради блага Даши и нашего с ней спокойного будущего. – Как только пройдет аудит и мы устраним все ошибки – все счета разблокируют.

Проблема только в том, что аудит может идти несколько недель, потом еще примерно только же времени составляется акт, а после него – еще десять дней для устранения ошибок. И еще одна проверка. И все это может затянуться на несколько месяцев.

А у Лисиной явно нет денег, чтобы организовать судебное разбирательство.

Значит, если она хочет воспользоваться моментом, ей придется искать того, кто одолжит ей денег.

Я уверена, что она побежит к Бакаеву – им обоим есть за что точить на меня зуб, и у Бакаева нет проблем с финансовыми ресурсами. Чего греха таить – это партнерство может быть опасным. И я пока не знаю, как их рассорить.

В пятницу днем мне звонит Маруся и почти что официальным тоном предлагает встретиться.

После смерти Гарика, она… сильно сдала, если так можно выразиться.

Фактически, превратилась в добровольную затворницу и единственное, что хоть как-то поддерживает в ней искру жизни – общение с Дашей, которому я всячески способствую.

– Говорила с невесткой? – рискую озвучить догадку, когда понимаю, что Маруся и правда настроена немного агрессивно.

– Встретимся – поговорим, – обрубает она, и первой кладет трубку.

Я еду на встречу с нехорошим предчувствием, и заранее готовлюсь держать оборону до последнего. Как бы там ни было, перед Гариком моя совесть чиста – он все знал, он так решил, и он очень радовался, что после всего… я не останусь одна н этом свете.

С Марусей мы встречаемся в том самом кафе, где когда-то Грозная отпаивала меня после разоблачения Призрака. Раньше мы любили сидеть тут втроем, но, как это часто бывает, жизнь уводит от нас людей, если их миссия закончена. Я помогала Грозной справиться с потерей дочери, она наставляла меня в жизни.

– Привет, – первой здороваюсь я, и сажусь напротив Маруси.

Она не очень хорошо выглядит, хотя все равно одета с иголочки, накрашена и причесана.

Только после инфаркта избегает обувь на каблуках, и я невольно улыбаюсь, замечая на ее ногах обычные кеды.

– Это правда, что Даша – не дочка моего внука? – Маруся сразу переходит к делу.

– Да, правда, – не медлю с ответом. Ей я точно не собираюсь врать. – Гарик об этом знал, мы оба решили, что так будет лучше.

– Лучше? – Она фыркает, и мне немного больно от того, что где-то там, за ее морщинами и покрытой возрастными пигментными пятнами кожей, проступают знакомые черты лица Гарика. – Лучше для кого? Для Гарика? Чтобы теперь одна полоумная бабища поднимала крик и рассказывала на каждом углу, что мой внук носил рога?!

– Маруся, тебе нервничать нельзя, – пытаюсь сдержать ее негодование. – Не моя вина, что Лисина решила пойти по головам, лишь бы выжать у меня все деньги.

– Ты должна была предусмотреть! – Маруся трясущейся рукой хватается за стакан с водой и делает жадный глоток. – Ты не имела права! Гарик был не в себе, его мучила совесть, но ты-то!

– Уверяю, он был абсолютно в трезвом уме, когда узнал правду.

Она так громко фыркает, что на какое-то время подбивает мою уверенность.

Я ведь думала, что Маруся, в случае чего, не будет играть против меня.

– Никто из вас не имеет права пачкать память о нем! – продолжает распаляться Маруся. – Ни ты, ни она! Обе хороши! Отдай ей, что она хочет – пусть заткнется!

Ушам своим не верю.

Хотя нет, верю. Просто от этой веры больно до чертиков.

– Нет, Маруся. Я не отступлю.

– Значит, она права – ты все это делаешь ради денег! Все всегда ради денег! Тебе плевать на Гарика, на то, что все эти… люди. Будут смеяться над ним. – Она сглатывает и тяжело опускает на стол сухие тонкие руки. – Ты не имеешь права так с ним поступать. Сколько тебе нужно, чтобы ты ушла? У меня есть сбережения и еще драгоценности, и…

– Я никуда не уйду, Маруся.

– Хочешь, и меня в гроб загнать?! – снова трясется она.

Я понимаю, как ей тяжело. Весь минувший год мы все жили в тени ухода Гарика.

Мне нельзя было оставлять ее один на один с этим горем, и Маруся переживал его как могла. Видимо, точно так же, как и я, закрывшись в коконе своих страданий, где Гарик до сих пор жив.

– Лисина манипулирует, Маруся. Я обещаю, что до суда не дойдет.

– Ты понятия не имеешь, что у нее на уме, – бормочет Маруся.

А потом трясущимися руками достает из сумки скомканный, не очень свежий носовой платок, и вытирает слезы в уголках глаз.

Она очень сильно постарела.

За этот год словно пробежала дистанцию в десять лет, и добрала еще немного.

– Гарик… дайте ему покой… хоть на том свете. Ты живешь, эта… тоже хороша. А о нем-то кто подумает? Он ушел так рано. Ничего не успел. Это он должен был… жить. Он, а не вы.

Я молчу.

Да, для них всех он ушел рано, потому что мы с Гариком договорились все держать в секрете. До последних месяцев, которые он фактически провел в больнице на лошадиных дозах морфия. Только я видела, как медленно, словно спичка, он угасал.

Как каждое утро, когда мы вставали плечом к плечу, чтобы чистить зубы, он уже был на день больше тенью, чем вчера.

Как его лицо внезапно бледнело от приступов боли, а я должна была улыбаться и делать вид, что стали мы оба.

Как в проклятой больнице я сидела над ним ночами напролет и боялась уснуть, как будто от моих бдений зависел каждый его вдох.

Воспоминания накатывают такой внезапной лавиной, что я не сразу понимаю, откуда берутся круги на поверхности кофе в чашке.

Это просто я реву в три горла.

Потому что весь этот год, каждый день, каждый час, я не позволяла себе горевать по моему любимому человеку.

– Она не успокоится, Мария, – продолжает ругаться Маруся, и это чуть ли не впервые, когда она называет меня официальной. Первые раз это было на похоронах Гарика, куда она приехала ровно на пять минут, чтобы положить около памятника одну единственную розу. – Ты сильная, тебе что? Подумай о его памяти!

Подумать?

А был ли в моей жизни день, когда я о нем не думала?

Я искренне пытаюсь держать себя в руках, потому что это говорит не Маруся – это кричит ее горе. Точно такое же бездонное, как и мое. Она не виновата, что у одной бессердечной твари рука не дрогнет опошлить даже память об умершем человеке.

О собственном сыне.

И не важно, сколько невинных людей от этого пострадает.

– Маруся, я не дам собой манипулировать. – Мне очень тяжело даются эти слова, потому что я знаю, какая реакция на них последует. – Гарик бы этого не хотел. Он бы не одобрил капитуляцию. Помнишь, ты сама говорила, что мать все время пыталась им командовать, заставить жить по ее правилам, обеспечивать ее комфорт. Она хотела, чтобы Гарик женился на Бакаевой и всю жизнь сидел у них на цепи, потому что это приносило бы дивиденды ей.

– Замолчи! – выкрикивает Маруся, и снова жадно пьет.

Мне очень ее жаль.

Но я знаю, что сейчас Маруся, как и все, до чего может дотянуться Лисина – лишь еще один винтик в ее схеме. Она нарочно все ей рассказала, прекрасно зная, что Маруся попытается меня остановить. Не ради нас с Дашкой – ради памяти о своем единственном внуке, о единственном человеке, которого по-настоящему любила.

Мне придется быть честной и жестокой.

Гарик меня этому научил.

– Я не позволю вам так с ним поступить! – Маруся вытирает слезы и швыряет платок через весь стол. Он падает между нами ровно посредине стола, словно брошенная дуэльная перчатка.

– Мне жаль, Маруся. Не я это затеяла, но уничтожить то, во что Гарик вложил душу, я не позволю.

Она поднимает на меня взгляд, и на ее осунувшемся сером лице глаза кажутся совсем не живыми. Долго и пристально смотрит, как будто пытается прогнуть свое вот таким упрямым и молчаливым «Ты не имеешь права меня разочаровать».

– Ты эгоистка, – выносит свой вердикт, от которого мне невыносимо больно. – Ты такая же эгоистка как и она. Если бы ты любила его – ты никогда бы не позволила ему умереть. Это ты во всем виновата, потому что эта поездка…

Маруся останавливается и обреченно машет на меня рукой, мол, о чем еще с тобой говорить.

Встает, напрочь игнорируя мою попытку протянуть ей руку и поддержать, чтобы дошла хотя бы до машины. Лицо у нее такое, будто даже ядовитую жабу она взяла бы с большим удовольствием, чем позволила бы мне прикоснуться к ней хоть пальцем.

– Если дело дойдет до суда, – через плечо бормочет в мою сторону, – на мою помощь можешь не рассчитывать.

Я никогда ни на кого не рассчитывала сколько себя помню.

А с тех пор, как вскрылась болезнь Гарика, каждый день и каждый час была с ней один на один, прекрасно зная, что все равно не смогу выиграть. Но у меня был Гарик и было время, которое я бы не променяла ни на какое другое.

Просто теперь… у меня нет даже Гарика.

И на следующий день мне в офис приносят большой пакет с исковым заявлением о пересмотре завещания Игоря Сергеевича Лисина – моего покойного мужа.