Текст книги "100 великих украинцев"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 63 страниц)

Александр Довженко
(1894–1956)
кинорежиссер, сценарист, писатель, педагог

Александр Петрович Довженко родился на ок раине уездного городка Сосница на Черниговщине. Он написал удивительно романтическую, пронизанную солнцем и музыкой, печалью и юмором, беззаветной влюбленностью и высоким патриотизмом картину своего сельского детства в киноповести «Зачарованная Десна».

Отец – хлебороб Петр Семенович Довженко – был неграмотным, как и мать, бабушка и прабабушка. Грамотным был дед, и отец не мог ему до смерти простить своей темноты.

Мать, «родившаяся для песен… проплакала всю жизнь, провожая навсегда», имела 14 четырнадцать детей, из которых до трудоспособного возраста дожило двое – Александр и одна дочь.

Дед Семен Тарасович, бывший чумак, стал прообразом Деда в довженковском фильме «Земля». «Деды мои – это что-то подобное призме времени», – напишет со временем А. Довженко.

Александр рос мечтательным мальчиком, которому чрезвычайно легко давалась учеба в Сосницкой начальной, а затем – высшей начальной школе. «Мне казалось, что учителя сами что-то не совсем понимают и потому им кажется, что я отличник», – вспоминал Довженко.

В 1911 г., неполных 16-ти лет, Александр поступает в Глуховский учительский институт, потому, «что имел право сдавать туда экзамены», а еще потому, что там платили стипендию 120 руб. в год. Среди студентов Александр был самым молодым, здесь учились даже те, кто имел не один год учительского стажа. Юноше было тяжело найти с ними хоть что-то общее, да и подготовка его оказалась недостаточной. Учиться было сложно, стипендии первые два года он не получал. Отцу, который очень хотел «выучить своего сына на пана…», пришлось даже продать десятину земли.

Славная некогда гетманская столица, известная в Европе своей музыкальной академией, Глухов начала XX ст. был заштатным «обывательским» городком, единственный Институт которого воспитывал для Малороссии «добронравных, политически неграмотных, наивных учителей», которым со временем, по словам Довженко, «полагалась надбавка, кажется, восемнадцать рублей, за обрусение края». Довженко и здесь находил возможность читать «Літературно-науковий вістник» и другую украинскую литературу, которые доставал у старших товарищей.

Единственным либеральным человеком среди преподавателей был законоучитель, которому Довженко признался на исповеди, что перестал верить в Бога из-за ханжества и рутины, обязательного посещения институтской церкви.

Окончив в 1914 г. институт «с умением учить школьников, Политически безграмотным и темным юношей девятнадцати с половиной лет», Довженко получил назначение в Житомирское смешанное высшее начальное училище. Преподавал физику, природоведение, географию, историю, гимнастику… От предложенной на второй учебный год должности инспектора отказался, мечтая втайне учиться дальше. Он хотел стать художником, брал частные уроки рисования и мечтал «когда-нибудь попасть в Академию художеств хоть вольнослушателем».

Пройдя за годы Первой мировой войны нелегкую дорогу духовного взросления от наивного «ура-патриотизма» к осознанию трагедии народа, втянутого в бессмысленную войну за чужие интересы, чиновник 9 класса Александр Довженко встретил февральскую революцию 1917 г. с большой радостью.

«Я выкрикивал на митингах общие фразы и радовался, как пес, который сорвался с цепи, действительно веря, что уже все люди братья, что уже все вполне ясно, что земля у крестьян, фабрики у рабочих, школы у учителей, больницы у врачей, Украина у украинцев, Россия у россиян, что завтра об этом узнает весь мир и, пораженный умом, который осиял нас, сделает то же самое у себя», – напишет Довженко в 1939 г. в Автобиографии. И через несколько абзацев сокрушенно добавит: «…я вошел в революцию не теми дверьми».

Следующие 10 лет жизни его похожи на приключенческий роман.

В 1917 г. Довженко учительствует в Киеве и поступает в Киевский коммерческий институт на экономический факультет. Это был единственный способ получить общее высшее образование, ибо его аттестат не давал права поступления в другие вузы. В 1918 г. он был председателем общины института, организовал общестуденческий митинг против призыва в гетманскую армию и большую демонстрацию на улице Владимирской, расстрелянную гетманскими офицерами.

В годы Центральной Рады в Киеве организовывается Академия художеств и Довженко некоторое время учится и там.

В начале 1920 г. Довженко вступает в КП(б)У и его назначают заведовать Житомирской партшколой. Прорыв белополяков прекращает эту деятельность. Довженко направляют в подполье в Коровинецкий район, где его взял в плен польский конный разъезд. «Чтобы принудить рассказать о расположении наших частей, меня подвергли условному расстрелу», – вспоминал Довженко. Спас его прорыв красного отряда, во время которого белополяки заставили Довженко стоять живой мишенью… Перебыв до освобождения Киева в подполье, Довженко около года работает одновременно секретарем губернского отдела Наробраза, заведующим отделом искусств, комиссаром драматического театра имени Т. Шевченко, в порядке особой партнагрузки разъезжает по селам Киевщины «для организации власти на местах».

Бросив Коммерческий институт, Довженко много рисует, надеясь перейти в Архитектурный институт, но его направляют в Харьков в распоряжение Наркомата заграничных дел. Вначале он работает в Варшаве при русско-польско-украинской репатриационной комиссии, а с весны 1922 г. – в Берлине секретарем генерального консульства УССР в Германии. Через несколько месяцев, получив от Наркомоса стипендию, Довженко поступает в частное художественное училище, планируя с осени учиться в Академии художеств в Берлине или Париже. Возвратившись летом 1923 г. в Киев, он получает неожиданное назначение дипкурьером в Кабул, но из-за семейных обстоятельств вместо Афганистана попал в Харьков, где он становится художником-иллюстратором газеты «BicTi ВУЦВК». Из партии его исключают за непредоставление документов на «чистку»; присланные из Берлина, они найдутся случайно через несколько лет в партийном архиве… Но в партии А. Довженко уже восстанавливаться не станет.

Зарабатывая в Харькове иллюстрированием книг и периодических изданий, Довженко близко знакомится с кругом харьковских литераторов, которые группируются вокруг редакций «Вістей» и «Селянської правди», становится членом «Гарта», литературной организации ВАПЛИТЕ. Тогда же начинает рисовать плакаты для украинской киноорганизации ВУФКУ и все больше увлекается перспективами кинематографии как «самого массового, самого демократичного искусства».

«В июне 1926 года я просидел ночь в своей мастерской, подвел итоги своей неустроенной тридцатилетней жизни, поутру ушел из дома и больше не возвратился. Я выехал в Одессу и устроился на работу на кинофабрику…»

То, что делалось в 20 годы на некогда знаменитой Одесской кинофабрике, было столь беспомощным и безнадежным, что Довженко, который ни дня не работал в театре ни режиссером, ни даже актером, который редко бывал в кинотеатрах и совсем не был осведомлен с теоретическими и практическими, творческими и производственными сторонами кинопроизводства, сразу начинает работать режиссером. «Я подумал: если я вижу, что это плохо, и знаю, что именно плохо, значит не такой уже я беспомощный. Больше того, я просто возьму и сделаю лучше».

Начиная работу в кино, Довженко был намерен работать исключительно в комедийном жанре. Он пишет комедийный сценарий «Вася-реформатор», снимает по собственному сценарию 500-метровую «пробную» ленту «Ягодка любви». Мечтая об обновлении жанра, отмечает: «У нас комедийных персонажей почему-то лишают ума, а нужно совсем наоборот. Комедийный характер ничего общего с умственной отсталостью не имеет». Но первым его фильмом становится в 1927 г. приключенческая лента «Сумка дипкурьера».

1928 год благодаря А. П. Довженко можно считать годом рождения украинского национального поэтического кинематографа: на экраны вышел его фильм «Звенигора» – киноэпопея об исторической судьбе украинского народа. «Картину я не сделал, а спел, как птица», – напишет он в Автобиографии.

Сделанный на одном дыхании, за сто дней, фильм, чрезвычайно сложный по своему строению, сразу показал широкий диапазон творческих возможностей А. Довженко. Не ориентируясь на существующие уже к тому времени определенные правила киноискусства, ибо просто не знал их, он сразу попробовал «раздвинуть рамки экрана, отойти от шаблонного рассказа и заговорить, так сказать, языком больших обобщений». И был горько поражен, что зрители, в отличие от художественной общественности, ленту не приняли.

Сценарий М. Йогансена Довженко переработал настолько, что писатель «демонстративно снял своё имя». Это становится началом расхождения Довженко с харьковскими писателями, вследствие чего он дальше будет снимать картины лишь по собственным сценариям. С кинематографа А. Довженко начинается авторский кинематограф Украины.

В основу сюжета следующего фильма «Арсенал» (1929) он положил события Киевского январского вооруженного восстания 1918 г. Это было сугубо политическое задание, исполняя которое Довженко чувствовал себя политработником. Он сознательно суживает кинематографические рамки и все еще оперирует «не типами, а классовыми категориями, стискивая материал под давлением многих атмосфер». Патетическое восприятие действительности, присущее мастеру, превращает «Арсенал», при всей его политической заангажированности, в почти документально правдивый фильм о трагической попытке построения Украинского государства, раздавленного красными рабочими и матросами, обманутыми, как он сам прежде, революционными лозунгами.

Результат снова был неожиданным для художника – «Арсенал» не восприняла писательская общественность…

В 1930 г. А. Довженко переходит на Киевскую киностудию, где ставит фильм «Земля» – восторженный гимн человеческому героизму, человеческому труду, глубине и силе человеческих мыслей, чувств, страстей. Рисуя средствами черно-белого немого кино отчаянную классовую борьбу, новейшие преобразования на селе, художник создает один из непревзойденных шедевров мирового кинематографа. О Довженко начинают говорить как о классике. И в то же время появляется сокрушительный фельетон Демьяна Бедного «Философы», после которого Довженко «буквально поседел и постарел за несколько дней». Ошеломленный начатой травлей тридцативосьмилетний художник не только седеет, но и всерьез думает о самоубийстве. Безнадежность усиливают все более частые чистки, политические процессы, «изобличения» и уничтожение деятелей культуры… А он продолжает, поднимаясь над ужасами настоящего, мечтать, писать, говорить с экрана о будущем и прошлом Украины, о ее людях.

На несколько месяцев Довженко удается выехать в заграничную командировку, откуда он возвращается с намерением снять фильм об Арктике. И ему велено написать «что-нибудь такое» о современной украинской жизни к очередной годовщине Октября. Находясь все еще под влиянием фельетона, за двенадцать дней он пишет сценарий (как сам считал – неудачный) и начинает съемки своего первого звукового фильма «Иван» (1932). Чтобы сдать фильм к дате, ему приходится просидеть за монтажным столом без сна 85 часов подряд. Фильм, отмеченный эпической трактовкой темы, увлекающий утверждением духовного величия человека, вышел, с точки зрения автора, «сыроватым и рыхлым». Некачественная аппаратура и необученность работников сказались на низком качестве звука; фильм цензура изрезала и фактически запретила.

«Занесенный в лагерь биологистов, пантеистов, переверзенцев, спинозистов…. отнесенный в лагерь бесплодной буржуазии как ограниченный обыватель-попутчик», лишенной возможности преподавать в Киноинституте, где его студенты были объявлены контрреволюционерами в кино, Довженко уезжает в Москву, «чтобы не жить в украинском окружении, не быть одиозной фигурой» в среде, где «пролетарское течение в кинематографе закрепили за собой члены партии режиссеры Курдюм и Капчинский»…

В Москве доведенный до отчаяния А. П. Довженко, пытаясь спастись от планомерной травли, пишет письмо Сталину.

Наивная попытка самосохранения оказалась действенной. Довженко зачислен в творческий состав «Мосфильма» и в скором времени с женой – известной актрисой кино («Аэлита») и ассистентом Юлией Солнцевой и писателем А. Фадеевым выезжает на Дальний Восток. Воодушевленный безграничными пространствами и монументальным размахом строек, к которым всегда тяготела его «архитектурная ипостась», Довженко создает за два с половиной месяца литературный сценарий «Аэроград» и обращается с прошением лично прочитать его Сталину.

Фильм, который раздвигает границы обыденности, в котором объединены элементы фантастики, утопии и горькая, беспощадная правда о людях, был закончен в 1935 г. Специалисты мирового кинематографа считают ленту выдающейся, одним из самых высоких достижений художника, который, относясь с детской доверчивостью к лживым обещаниям «светлого будущего», словно не замечал страшной трагедии реальных строителей «аэроградов», днепрэльстанов, бамов, гулагов… (Чего стоит лишь одна довженковская фраза из статьи 1935 г. «Почему я создал „Аэроград“? Построили же Магадан на побережьи Охотского моря удивительно быстро, и всем нравится, и все рады…»).

Одновременно с напряженной сценарной и режиссерской деятельностью, Довженко занимается общественной работой: председательствует во Всесоюзной творческой секции работников кино; организовывает Дом кино в Москве. Представив проект реконструкции Брест-Литовского шоссе и еще нескольких киевских улиц и площадей, вводится в состав правительственной комиссии по реконструкции Киева.

По личному указанию Сталина в 1936–39 г. А. Довженко работал над героической киноэпопеей «Щорс», что для художника в страшные годы репрессий было своего рода индульгенцией. Спорная, до сих пор окончательно не понятная личность коммуниста-фельдшера, который возглавил на короткое время 44-ю стрелковую дивизию, предал народного героя комдива Василия Боженко, душным летом 1919 г. погиб странной смертью будто бы на Волыни и был почему-то похоронен аж в Саратове, стала в воплощении А. Довженко украинской версией легендарного «Чапаева». И все же, объявив в написанной в 1939 г. Автобиографии «Щорса» лучшим своим фильмом, Довженко пишет, что ему «образ Боженко было легче создавать, чем образ Щорса»….

Автобиография А. Довженко – страшный документ эпохи, написанный как будто бы легко, откровенно, даже с юмором, вместе с тем звучит, как хрип передушенного горла. Это словно какое-то полумистическое покаяние – одновременно и перед партией (Сталиным), и перед собой, и перед будущим…

«Мне сейчас сорок пять лет. Признаюсь, я очень устал и потому не совсем здоров. Я перестаю быть быстрым», – горько сознается художник в конце Автобиографии. А жизнь продолжает закручивать свою пружину все туже… Патетическое восприятие действительности оборачивается в свою беспросветную противоположность, все глубже становится разрыв между лозунгами и действиями советской идеологии.

Получив в 1939 г. звание заслуженного деятеля искусств УССР, А. Довженко перед войной возглавляет Киевскую киностудию.

Воссоединение Западной Украины с УССР застанет «политработника Александра Довженко» в Галиции, где он около двух месяцев возглавляет операторскую группу. Из собранных материалов он создает документальный фильм «Освобождение» (1940), отмеченный Сталинской премией в 1941 г. Но это его произведение так и не увидел широкий зритель. Сценарий «Тараса Бульбы» пришлось отложить до лучших времен: началась Великая Отечественная война.

В годы войны А. П. Довженко работает военным корреспондентом на фронте. Саратовская радиостанция имени Тараса Шевченко, ведущая трансляцию на оккупированную Украину, передает 30 августа 1942 г. его пламенное выступление на антифашистском митинге представителей украинского народа. Огромные фронтовые впечатления выливаются не только ii статьи, часть которых так и не была опубликована, но и в пламенные патриотические рассказы («Мать», «На колючем проводе» и др.), киноповести «Украина в огне», «Повесть пламенных лет».

Документальные фильмы «Битва за нашу Советскую Украину» (1943) и «Победа на Правобережной Украине и изгнание немецких захватчиков за пределы украинских советских земель» (1945), как это ни странно на первый взгляд, на экраны выпущены не были…

Послевоенный период внешне благополучного, признанного, награжденного орденом Ленина и другими государственными наградами, титулованного метра советского кинематографа спрятан в очень осторожных дневниковых записях и в безнадежно романтических мечтах о величии и расцвете родной Украины, куда ему не дают возвратиться. Он пишет автобиографическую повесть «Зачарованная Десна», пьесы «Потомки запорожцев» и «Жизнь в цвету», по которой на студии «Мосфильм» в 1948 г. создает цветной фильм «Мичурин», удостоенный государственной премии в 1949 г.

В последние годы жизни Довженко некоторое время преподает (1949–51; с 1955 – профессор) во Всесоюзном государственном институте кинематографии (ВГИК, среди учеников – Н. Винграновский, О. Иоселиани, Л. Шепитько и др.), работает над сценарием фильма «Поэма о море» (1956), который посвятил «героическим строителям Каховской ГЭС и преобразованию природы Украины».

Воскресая душой над родным Днепром, снова, как не раз прежде, мечтает Довженко об обновлении зрительного – архитектурного – образа родной земли. В статьях «К вопросу о строительстве новых сел на берегах днепровских водохранилищ и будущего Южного канала» и «О художественном оформлении будущего Каховского моря» он задумывает монументальное оформление гидротехнических сооружений памятниками выдающимся деятелям украинской истории – князю Святославу, Кривоносу и Сирку, а на Каховской плотине видит «на необъятном пространстве на башнях вводных ворот шлюза две запорожские чайки из камня, а еще лучше из нержавеющей стали, а на них запорожцы с веслами и мачтами»… Патетическое восприятие действительности, увлеченный гимн человеческому героизму, человеческому труду, глубине и силе человеческих мыслей, чувств, страстей, по его собственному признанию, до конца остаются определяющими чертами Довженковского творчества.

Александра Петровича Довженко не стало 25 ноября 1956 г. За два месяца до смерти, 28 сентября 1956 г. он записал в заметках к будущему сценарию о полете в космос: «Один из трех пассажиров межпланетного корабля не верит в существование жизни на других планетах. Он, этот неверивший, и погиб. Достигли верившие. Победили верящие».

Полстолетия спустя, пережив неизмеримые духовные потрясения и коренное переосмысление эпохи, постигнув умом историческую ошибочность большинства идеологических основ довженковского романтического символизма, мы все так же не можем освободиться из плена его искусства, его увлеченной, всепобеждающей веры в торжество разума и добра на Земле.

Выдающиеся итальянские неореалисты, провозгласившие, что всё их искусство выросло на довженковской «Земле», законченной кинорежиссером Юлией Солнцевой «Поэме о море» сказали, что она высится над всем твор чеством Довженко, как руины Парфенона над всем античным Акрополем.

Женой А. П. Довженко, и его постоянным ассистентом Ю. Солнцевой по сценариям А. Довженко поставлены фильмы: «Поэма о море» (1958; Ленинская премия, 1959), «Повесть пламенных лет» (1961), «Зачарованная Десна» (1965).

В Киеве, на Киностудии художественных фильмов, носящей имя Александра Довженко, растет большой фруктовый сад, посаженный мастером более полувека тому назад. Посеянные им зерна творчества проросли в новом украинском кинематографе, в новых очертаниях городов и сел Украины, в самом факте украинской государственности.

Екатерина Билокур
(1900–1961)
мастер народной декоративной живописи

Екатерина Билокур родилась в селе Богдановка Пырятинского уезда Полтавской губернии (теперь Яготинского района Киевской области). Когда именно – не совсем ясно. Сама художница называла и 23, и 24 ноября, и 1900, и 1901 год. Официальной датой её рождения было, в конце концов, признано 25 ноября (7 декабря) 1900 года. Это было всего логичнее: 25 ноября – день Святой великомученицы Екатерины.

Билокуры были не бедными крестьянами, держали скотину, имели дом, крытый железом, а главное – землю. Отец художницы, Василий Иосифович, владел двумя с половиной десятинами, дед был, по-видимому, ещё зажиточнее. Кроме Екатерины, в семье были два сына – Григорий и Павел.

К 6–7 годам Екатерина Билокур научилась читать. Отец и дед на первых порах пытались помогать ей в этом, но сами были удивлены собственными успехами девочки. В итоге, на семейном совете было решено – в школу Катрю не отдавать, поскольку читать она и так умеет, а экономия одежды и особенно обуви – большая. Зато посадить ребёнка за прялку – давно пора. Впрочем, это занятие позволено было совмещать с чтением специально для этой цели купленного букваря.

Когда будущая художница начала рисовать – сказать сложно, но, по-видимому, это произошло не в раннем детстве, а ближе к отрочеству. Рисовала углём на кусочках полотна. В 14 лет Екатерину Билокур застали за этим нелепым, по всеобщему мнению, занятием. Были приняты немедленные меры – порка и строжайший запрет, который не подействовал, хотя отныне девочка предпочитала рисовать тайком.

Сохранилось, однако, предание, свидетельствующее об определённой известности опытов 15–17-летней Екатерины и даже их признании. Сосед и родственник Билокуров, Никита Тонконог, владевший водяной мельницей (которую односельчане называли «паровой машиной»), был страстным театралом, и вместе с несколькими единомышленниками он организовал что-то ироде студии. Поставленные Тонконогом пьесы имели немалый местный успех. Зная, что Екатерина Билокур «умеет рисовать», творческий мельник попросил её помочь с декорациями. Девушка с удовольствием рисовала, смотрела, а позднее, кстати, и играла на сцене этого уникально «театра на воде».

Однако в отношении односельчан к увлечению Екатерины Билокур превалировала точка зрения её матери, Акилины Павловны: «Вот уж наказал нас Господь такой дочерью! У людей дочки в таких летах уже замуж повыходили, ихние матери зятьёв имеют, а наша (не при хате поминать!) чертей рисует!»

В 1922 или в 1923 году Екатерина Билокур (по одной версии, в календаре, по другой – в журнале «Советское село») наткнулась на заметку о Миргородском техникуме художественной керамики. Слово «керамика» оказалось ей незнакомо, зато слово «художественный» было понятно. Раз техникум «художественный», то в нём не иначе как обучают художников! Впервые покинув Богдановку, Екатерина Билокур отправляется в Миргород. Её багаж состоял из двух рисунков, выполненных уже не на полотне, а на специально для этого случая раздобытой бумаге: «копия с какой-то картинки» и набросок дедовской хаты с натуры. Рисунки должны были свидетельствовать, что девушка действительно обладает талантом, достаточным для поступления в техникум.

Но разговор в Миргородском техникуме начался и закончился, по сути, одним вопросом – есть ли документ об окончании семилетки? Такого документа у Екатерины Билокур не было, и на её рисунки даже не взглянули.

Разочарование было болезненным. Девушка делает отчаянную попытку – перебрасывает свои рисунки через забор в сад техникума, вдруг «студенты» их поднимут, оценят – и окликнут, предложат остаться? Уходя, Екатерина долго оглядывалась и всё не верила, что её так и не позвали. Потрясенная, она идёт домой из Миргорода пешком.

От катастрофы её спасло творчество – несмотря ни на что, рисовать она не перестала, а начала посещать драмкружок, организованный богдановскими супругами-учителями Иваном Григорьевичем и Ниной Васильевной Калитой. Родители Екатерины Билокур согласились на участие дочери в спектаклях, но при одном условии – драмкружок не должен мешать работе по хозяйству. Изучение ролей приходилось совмещать с работой в огороде.

В драмкружке собралась талантливая, а главное – увлеченная молодёжь. Ставили «Наталку Полтавку» Котляревского, «Сватанье на Гончаровке» Квитки-Основьяненко, «Наймичку» и «Бесталанную» Карпенко-Карого, «Мать-наймичку» Тогобочного – инсценировку «Наймички» Шевченко и многое другое. Екатерина Билокур играла самозабвенно. Правда, свой возраст (24–26 лет) она считала неподходящим для ролей девушек и предпочитала играть «молодиц».

Среди юношей и девушек, собравшихся в богдановском драмкружке, был и Александр Кравченко. Его несколько загадочно называют «несостоявшимся возлюбленным» Екатерины Билокур. Возможно, именно о нём идёт речь в знаменитом предании: будущая создательница «Колхозного поля» и «Буйны» возмущенно отвергла подаренный ей букет со словами: «Если ты к цветам жестокий, то на какую ласку мне надеяться от тебя?» Потому что цветы – живые. Все свои картины она будет создавать только с натуры.

В 1928 году Екатерина Билокур узнаёт о наборе студентов в Киевский театральный техникум и решает ещё раз попробовать свои силы. Почему именно театральный техникум – не совсем ясно. Возможно, сыграл свою роль богдановский драмкружок, а возможно – хотелось любым способом вырваться из заколдованного круга и получить профессиональное художественное образование. Ведь в Киеве наверняка есть и художники, и художественные школы. Поступив в театральный техникум, можно будет продолжать рисовать, а там – её работы наверняка заметят и помогут перевестись в какую-нибудь художественную школу. Так рассуждала Екатерина Билокур. К поездке в Киев она готовилась основательно – взяла метрику и справку о состоянии здоровья. Но и в Театральном техникуме разговор начался с вопроса об окончании семилетки – и этим вопросом, в общем, закончился.

Наступает, вероятно, самый тяжелый период в жизни Екатерины Билокур. Особенно мучительно для неё полное отсутствие духовной поддержки. В это же время она совершает не поездку, а подлинное паломничество в Канев, на могилу Шевченко. Отчаяние временами было так велико, что глубоко верующая женщина готова свести счеты с жизнью. Её больные ноги – память о попытке утопиться поздней осенью 1934 года в ледяной воде Чугмака. Но в том же 1934 году принято важнейшее и бесповоротное решение: «Я буду художником». Раз научиться этому нигде не удаётся, Екатерина Билокур решает учиться самостоятельно. Василий Иосифович резюмировал своё отношение к сообщению дочери словами: «Ну, рисуй, будь ты проклята! Ругни и доброго слова ты не слушаешь. А бить – я уже устал с тобою биться!» Акилина Павловна была, по-видимому, того же мнения.

Итак, Екатерина Билокур начинает овладевать непростым ремеслом художника сама. Именно ремеслом, иными словами – технической стороной искусства. Рисунки углём на кусочках полотна остались позади. Позади и картины, созданные красками собственного изготовления на картоне и фанере. Акварелью и карандашом она всегда работала мало и неохотно. Художницу всё больше привлекают масляные краски. Они кажутся ей ослепительными, даже их названия звучат сказочно: киноварь светло– и тёмно-красная, кобальт тёмно-синий, ультрамарин, кадмий красный, краплак тёмно-розовый… Это её любимые краски. Кисти она делает сама – выбирает из кошачьего хвоста волоски одинаковой длины: 9, 12 или 36. Для каждой краски – своя кисточка.

Какие-то наставники в овладении масляной живописью у Екатерины Билокур, по-видимому, были. Кто-то научил её грунтовать полотно, потому что сначала она пыталась писать непосредственно на холсте, но картины быстро темнели и жухли. Может быть, ей снова помог учитель Иван Григорьевич Калита, тоже художник-любитель, а возможно, иконописец из Смотриков, единственный художник, пользовавшийся уважением её отца. Но уже в том же поворотном 1934 году Екатерина Билокур создаёт «Берёзку» – одну из трёх картин, принесших ей всемирную известность. Через год она пишет «Цветы над тыном» – другой свой прославленный шедевр.

Наступает 1939 год. Екатерине Билокур 39 лет. По деревенским понятиям, она – почти старуха, и к тому же чудачка, «одержимая», которая все цветочки малюет. Но, кажется, именно в 1939 году время испытаний для неё, наконец-то, миновало. Вмешался случай. Или судьба. Или Бог.

Художница навестила двоюродную сестру, Любовь Тонконог, жившую через реку – и там, в гостях, услышала по радио песню «Чи я в лузі не калина була?» («Я ли в поле не калиною была?») в исполнении прославленной Оксаны Петрусенко. Песня ли, голос ли, а может быть, и то, и другое настолько потрясли Екатерину Билокур, что она всю ночь просидела над письмом – и утром отправила его по довольно необычному адресу: «Киев, академический театр, Оксане Петрусенко».

Однако слава певицы была так велика, что письмо не затерялось и дошло до адресата. Вложенный в конверт вместе с письмом, рисунок на кусочке полотна – калина, поразил Оксану Петрусенко. Она советуется с друзьями – Касияном, Тычиной, идёт в Центр народного творчества, излагает суть дела. В Полтаву поступает распоряжение – съездить в Богдановку, найти Екатерину Билокур, поинтересоваться её работами.

И вот – в Богдановку приезжает Владимир Хитько, возглавлявший тогда художественно-методический совет областного Дома народного творчества. Он потрясён, несколько картин увозит с собой в Полтаву, показывает коллеге и другу, художнику Матвею Донцову. Решение однозначное – немедленно устроить выставку. И в 1940 году в Полтавском доме народного творчества открывается персональная выставка художницы-самоучки из Богдановки Екатерины Билокур. Выставка состояла всего из 11 картин.

Успех величайший. Екатерину Билокур премируют поездкой в Москву. Её сопровождает Владимир Хитько. Художница посещает Третьяковскую галерею, Пушкинский музей, музей Ленина. Главное впечатление – «малые голландцы», художники-передвижники и французские импрессионисты. Впрочем, прославленные картины Екатерину Билокур одновременно и восхитили, и ошеломили. Какое-то время после этого она даже не могла работать: «Мне ли быть художником? Я – ничто! Моя мазня никудышняя! Я там такое видела! Всё такое прекрасное, недостижимое для меня! Куда мне, дурной деревенской девке, и думать о каком-то умении! Да разве я могу что-то путное сделать?!» Но успокоившись, она снова и снова пишет цветы, которые не может не писать, потому что прекраснее их нет ничего на свете. В 1941 году Екатерина Билокур создаёт «Полевые цветы».

Потом – война. А в 1944 году в Богдановку приезжает директор Киевского музея украинского народного декоративного искусства Украины Василий Нагай – предложить выставку и закупить картины. Кстати, именно благодаря стараниям этого человека Музей украинского народного декоративного искусства обладает лучшей коллекцией работ Екатерины Билокур.