Текст книги "Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ века в письмах и дневниках современников"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)

Предупреждаю тебя, что 20-го апреля заседание Религиозно-Философского Общества и Григорий Алексеевич просит тебя остаться на 21-е с тем, чтобы участвовать в прениях. Это очень важно для дела, и я думаю, ты можешь принести эту жертву.

375.     С.Н.Булгаков – А.С.Глинке[1151]1151
  РГАЛИ, ф.142, ед.хр.198, оп.1, лл.158—159об. Из Москвы в Симбирск.


[Закрыть] <15.04.1912.Москва – Симб.>

15 апреля 1912 г., Москва

Воистину Воскресе!

Вот привел Бог провести Страстную и Пасху под эпитимьей и в карантине, волнении и разлученности от своих. Слава Богу, все окончилось благополучно, и мы живем уже вместе. Спешу Вам написать относительно монографии о Достоевском. Во-первых, она принята пока наличным составом «Пути», нет еще ответа от Эрна (в котором я не сомневаюсь) и от Н.А.Бердяева, который (между нами!) собирается уходить из редакции, кажется. Отношения с ним за этот год до такой степени испортились, он взял такой внешний и внутренний курс поведения, что я (да и все мы) мучаемся с ним с января, и все-таки, кажется, не смогли отвратить разрыва, конечно, наиболее печального для него самого. Об этом не расскажешь, – это кошмар и чертов водевиль, но подтверждается Ваша прозорливость – тревога о нем. Очень тяжело! Если нам суждено будет увидаться, расскажу лично, а на бумаге даже и не расскажешь.

Вот Вам новая страница религиозной общественности. Боже мой! Как мы уже стары, сколько их: «Новый Путь», «Народ», «Союз христианской политики», история со Свенцицким (который оттаял, кстати, и расправляет крылья), теперь – Николай Александрвич, который уходит куда-то, вроде как в Мережковщину, но в действительности-то – просто раскапризничался.

Но возвращусь к Вашей монографии. Во-вторых, задание для монографии определяется так. Размер «Хомякова» или вообще, «Русских мыслителей» – страниц 300 этого формата. Задача, конечно, не новая характеристика или изложение творчества Достоевского, но, главным образом, жизнь в связи с творчеством или творчество на фоне жизни. Это – та задача, которую Вы некогда ставили себе в докладе, читанном в Религиозно-филосфском обществе, но здесь она должна быть выполнена со всем фактическим материалом. Значит, фактически – так мы понимаем это задание – Вам придется спрессовать биографический материал книги и пронизать его философией жизни и, стало быть, творчества.

Так нам рисуется эта задача в общем плане серии. Подумайте и напишите, приемлема ли для Вас эта задача. Причем имейте в виду, что это пишу не я, но «Путь», и что это заказ обусловленный, но в случае принятия условий, – твердый. Гонорар 60—80 руб. за лист в 40000 букв (значит, не типографский). По моему мнению, для Вас было бы самое практичное, когда обдумаете план, прислать его нам, весной или осенью, во избежании недоразумений, а мы выразим свои замечания или пожелания, и Вы можете работать спокойно. Но это мой личный совет, а не «Пути». Жду от Вас ответа, чем скорее, тем лучше. Был я огорчен выгоном Экземплярского, очень религиозного человека. Относительно Тернавцева я хотел писать письмо в «Русскую Мысль», да боюсь, что запоздал. М<ожет> б<ыть> Вы захотите присоединиться. Я очень был возмущен.

Привет О<льге> Ф<едоров>не. Целую Вас.

Христос с Вами. Помолитесь о наших сердцах.

Ваш С.Б.

376.     С.Н.Булгаков – В.Ф.Эрну[1152]1152
  Архив Эрна, частное собрание, ф. Булгакова, лл.47—49об.


[Закрыть] <13.05.1912. Москва – Рим>

13 мая 1912 г., Москва

День Пятидесятницы

Дорогой Владимир Францевич!

Не писал Вам потому, что у меня случилось несчастье, – 21 апреля внезапно умер в Ливнах от кровоизлияния в мозг мой отец, – умер, как жил, на работе, между двух литургий. Я не застал его в живых, но был с телом и на похоронах. Смерть, как и всегда, оставляет глубокий след в душе, и горе соединяется с религиозным торжеством. Особенно, это величественное иерейское погребение, – папу хоронил и провожал с сожалением весь город…

Воротясь в Москву, я почти немедленно встретил Николая Александровича. Рассказать о нем трудно. Лично мы встретились хорошо, по крайней мере, для данного положения, но тем болезненнее и похороннее чувствовалось, что он уходит в какую-то «нетовщину»[1153]1153
  Название одного из радикальных течений русского «низового» протестантизма, полностью отрицавшего православное предание вместе со всеми церковными и государственными институциями.


[Закрыть], но вместе с тем крепко стоит на своем и утверждается в своем. Я могу относиться к этому только с глубокой тревогой и на теперешний его курс смотрю как на тупик и абберацию и, что самое главное, не верю в его творческую силу, без чего все это становится еще безнадежнее. Эмпирически он, во-первых, выходит из состава редакции, во-вторых, просит издать его книгу о «творчестве», которую будет писать ближайшие полтора года, и которой изложил уже план, тоже мало утешительный с моей точки зрения (де омнибус ребус сцибилибус атэуе эуебусдам алиис[1154]1154
  О всех вещах познаваемых и о некоторых других (лат.)


[Закрыть]). От писания статей (и в философский сборник) отказывается. Мне он, конечно, не прощает осуждения его отъезда, в чем видит недоверие к «индивидуальности» и подобное. Личной враждебности, хочется думать, у нас не появилось и не появится, но отчужденость неизбежна. Силен и лукав сатана! В «Пути» этот выход произвел очень тяжелое впечатление и есть, несомненно, духовный, если не деловой, удар. Но Николаю Александровичу не до таких пустяков! Да будет милость Божия над ним и над всеми нами!

О приезде к Вам я теперь физически не могу и думать, да и жары не выношу. Будем мечтать о Рождественских каникуах.

Теперь о текущих делах. Отвечу по пунктам:

Относительно Ваших предложений брошюр взялся Вам ответить Григорий Алексеевич. Принципиально предложение брошюр соответствует нашим мечтаниям, но в частности, Ваше предложение встречает возражение (например, статья Макса Саксонского давно уже издана, другие велики и подобное).

Относительно монографии о Чичерине[1155]1155
  Чичерин Борис Николаевич (1828-1904) – русский философ, правовед, публицист, историк, один из виднейших представителей русского гегельянства, выступал как против позитивизма, так и против мистицизма в научной и философской деятельности.


[Закрыть] Ваши соображения относительно юридической стороны его мировоззрения, конечно, правильны и приходили в голову и нам. Найти достаточно многостороннего для нас автора, однако нельзя. Ввиду Ваших соображений, а также и вообще отношения к Яковенко, вопрос о нем, как авторе монографии о Чичерине, снимается. Рецензия в «Русских Ведомостях», составляющая сокращение большой рецензии в «Логосе»[1156]1156
  Б.Яковенко, «Русские Ведомости», 1912, № 158. «Логос», вып. 1—2.


[Закрыть], очень не нравится и мне, как и вообще его отношение к Вам. Но вне того мне все-таки он кажется человеком талантливым, знающим и обещающим, когда он окончательно освободится от неокантианских пеленок.

Ященко предлагает систематическую библиографию русской философской литературы, над коей он работает давно[1157]1157
  Ященко Александр Семенович (1877-1934) – юрист, философ, с 1907 – приват-доцент Московского университета, с 1909 – экстраординарный профессор Юрьевского университета по кафедре энциклопедии и философии права. С 1913 – профессор Петербургского университета. В эти годы А. С. Ященко готовит уникальный труд «Русская библиография по философии и религии с начала письменности и по наши дни» (около 100 печатных листов), часть которой (около 30 печ. лл.) была сдана весной 1918 г. в издательство «Путь». Судьба этой рукописи до сих пор неизвестна. Однако Ященко удалось опубликовать ее часть (по истории древней философии) в «Ученых записках Императорского Юрьевского университета», 1915. В ней учтено 2500 названий—книги и журнальные статьи с конца Х III в. по 1914 г., наиболее значительные книги подробно аннотированы и снабжены указаниями на журнальные и газетные рецензии; материал расположен в хронологическом порядке, по философским школам с дробной систематизацией внутри разделов. См. о нем // Философы России ХIХ—ХХ столетий. Биографии, идеи, труды. М., 1993, с. 215—216.


[Закрыть]. По существу возразить здесь нечего, и издать ее явно хочется М<аргарите> К<ириллов>не. Вот почему она попала в проект сметы. Мне Николай Александрович, кстати, говорил, что в Вас, как и в нем, вызвало недовольство помещение Анри[61][1158]1158
  Брошюра этого автора не была издана «Путем». Вероятно, здесь ошибка, и С.Булгаков имеет в виду изданную впоследствии работу Клере Рене, де. Математическое доказательство необходимости бытия Божия. Пер. с франц. проф. свящ. Д.В.Преображенского (под ред. проф. свящ. П.А.Флоренского). //Богословский вестник, 1915, т.1, №2, с.395—429.


[Закрыть], но брошюра в сто страниц, горячо рекомендованная о. Флоренским, и притом с его большим предисловием. Мне казалось, что это не могло вызвать неудовольствия. Кстати Гелло будет издан при «Пути», а не от «Пути».

Шрифт и бумагу для классиков, к которым, конечно, бесспорно следует отнести и Августина, Вам пошлет Сусанна Михайловна осенью, когда вопрос будет определен. Вообще об этом сноситесь с нею.

Я из Москвы уеду в конце мая. С июня летний адрес: Крым, ст. Кореиз. В Москве мы меняем квартиру (как и Маргарита Кирилловна с «Путем»). Сердечное Вам спасибо за зов и любовную готовность меня сопровождать. Целую Вас. Привет Евгении Давыдовне и поцелуй Вашей дочурке. У нас в семье, слава Богу, благополучно, если не считать постоянной болезненности Елены Ивановны. Я подлечился у Мамонова и чувствую себя крепче.

Христос с Вами.

Ваш С.Б.

377.     С.Н.Булгаков – А.С.Глинке[1159]1159
  РГАЛИ, ф.142, ед.хр.198, оп.1, лл. 161—164. Из Москвы в Симбирск.


[Закрыть]<14.05.1912. Москва – Симбирск>

14 мая 1912 г., Москва

Дорогой Александр Сергеевич!

Ваше письмо меня застало в Москве, и потому запаздываю с ответом: 21-го апреля у меня скоропостижно (от кровоизлияния в мозг) умер отец, – умер как жил, в трудах, между двумя литургиями. Я не застал уже его в живых (как и мать), но поспел до похорон. Пережил много и горя, и возвышающего религиояного утешения. Не знаю, как кто, а я в смерти сильнее, чем в чем-либо слышу и чувствую Бога. Бедному Лене и Елене Яковлевне[1160]1160
  Брат С.Н.Булгакова, Алексей Николаевич, и его жена.


[Закрыть] пришлось пережить всю тяжесть этого события на своих руках. Папе был 71 год, но он чувствовал себя еще здоровым и бодрым, когда Господь призвал его. Дай Бог, и нам так прожить и так умереть, как он! Весь город хоронил его, и впервые я слышал у его тела дивный чин иерейского погребения… Услышу ли еще?

Воротясь в Москву, я без передышки погрузился в Бердяевский кошмар. Он приезжал «ликвидировать» дела. Лично мы встретились еще сносно, но он приехал с новым дополнением христианства, – «творчеством». (Это смесь Мережковского, Вяч. Иванова и собственного темперамента). В своем он тверд и даже хорош в своем безумии, если бы была хоть какая-нибудь надежда на подлинное здесь творчество. О деловых дрязгах я уже и не говорю. Я знаю, что для Вас все это остается непонятным, но, как и всякий кошмар, разве можно сделать понятным? После его отъезда чувствовалось, как после новых похорон… Помоги ему, Господь!

Я подтягиваюсь и все-таки здоров, вопреки всему. Много мне жизненных сил отпущено!

Теперь о Ваших делах. Вам может быть (говорю от издательства) отпущено, как предельный размер, 20 листов формата «Русской мысли» (монография о Козлове) т.е. 12 листов по 40000 букв, больше издательство отвести не может. Гонорар до 75 р. повышен может быть. Аванс, вообще говоря. возможен, хотя желательно было бы не раньше осени (сейчас в кассе денег нет). Ваше понимание заданий монографии в общем отвечает нашему, но только просим не забывать, что эта книжка входит в серию «Русские мыслители» и должна быть приведена в соответствие, насколько возможно, всему этому типу. Поэтому желательно, по возможности, сохранить внешние рамки. Я понимаю, как трудно вырабатывать план книги и вообще сознаю все указываемые Вами трудности. Но в то же время очень хотел бы, чтобы Вы его все-таки выработали и, когда он определится, послали для ознакомления в издательство (и лучше не мне. но Григорию Алексеевичу, для объективности). Ведь речь идет о совершенно твердом заказе, об этом только я все время и хлопочу, а для этого, во избежании недоразумений и неудовольствий (конечно, не забывайте, что я все время говорю здесь не от себя лично, но от издательства, в котором есть люди Вас не знающие), самое лучшее, чтобы было наперед выяснено содержание заказа и заказчикам и исполнителю. Кроме того, я не сомневаюсь, что эта предварительная работа будет на пользу, хотя бы как некоторое противоядие Вашей «беспланности». Разумеется, способ составления этого плана и детализация его остается в Ваших руках. Цитирование придется, очевидно, свести до минимального минимума, и вообще многое должно предполагаться известным, – иначе книжка этого типа о Достоевском вообще невыполнима. Не сетуйте на меня за эту, как бы воркотню, Вы ведь сами знаете, что мне приходится на разные стороны вертеться.

Я мечтаю проехать с Муночкой и Федей по Волге и по Суре (там у нас есть знакомые). Доедем ли до Симбирска. еще не знаю, но если да, я Вам телеграфирую. Но времени для остановки мы иметь во всяком случае, кроме стоянки, не будем, ибо будем стремиться в Москву, где нас будет ждать Елена Ивановна, потому пришлось бы Вам на некоторое время побывать с нами на пароходе. Мы до сих пор еще не решили, по верхнему или по среднему плесу ехать. Вообще эта поездка для детей. Выехать думаем в пятницу 18-го, а 25-го уже назад в Москву. Дальше поедем в Крым, и я м<ожет> б<ыть> заеду в Ливны на 40-й день. Во всяком случае, с 1-го июня адрес: Кореиз.

Нам до возвращения в Москву хотелось бы попасть в Нижний, чтобы сократить железнодорожный переезд. Если у Вас есть соображения и советы, то напишите, только немедленно, чтобы письмо застало меня в Москве до пятницы. Ведь Жигули – это под Сызранью?

Единственное мое утешение в делах то, что это полугодие очень хорош и светел Григорий Алексеевич. Но вообще пусто кругом.

Да хранит Господь Вас и семью Вашу.

Любящий Вас С.Булгаков.

Авва – ничего. О. Павел Флоренский, насколько могу судить, хорош.

378.     Л.М.Лопатин – В.Ф.Эрну[1161]1161
  Архив Эрна, частное собрание. ф. Лопатина, лл. 1—2об. Из Москвы в Рим.


[Закрыть]<16.05.1912. Москва – Рим>

16 мая 1912 г., Москва

Многоуважаемый Владимир Францевич!

К большому моему сожалению, должен известить Вас, что помещение Вашей статьи в нашем журнале встретило некоторые препятствия. Правда, Г.И.Челпанов ее еще не читал (последнее время он в постоянных разъездах), но я и другие члены редакционного комитета с ней внимательно ознакомились и совпали между собой в ее оценке[1162]1162
  Редакционный комитет журнала «Вопросы философии и психологии».


[Закрыть]. В статье Вашей «О природе мысли»[1163]1163
  Статья так и не была опубликована в «Вопросах философии и психологии». Под названием «Природа мысли» она была опубликована в журнале «Богословский вестник», 1913, т.3, с.500—531; т.4, с. 803—843; т.5, с. 107—120.


[Закрыть] есть превосходные отдельные страницы (например, те, на которых Вы говорите о сверхвременной природе трансцендентальной апперцепции), но в целом в ней так много недоговоренного, и она вызывает столько недоумений, что ее напечатание в ее теперешнем виде было бы, как мне кажется, даже и не в Ваших интересах. Опровержение психологизма через указание участия воли в процессах ума (хотя можно ли спорить, что воля фактор психологический), неясности в обосновании свободы логической истины и отрицание ее необходимости, а также в доказательствах вечности случайных фактических утверждений, смутности в определении сущности символического метода и т.д. – все это заставляет желать ознакомиться с дальнейшим ходом ваших заключений раньше, чем произнести суд над присланной частью. При этом невольно возникает мысль: не лучше ли Вам представить план Вашей общей работы? Не отложить ли на некоторое время формулировку тех очень ответственных принципиальных выводов, к которым Вы приходите, а предметом магистерской диссертации сделать одну из тех интересных исторических тем, которые, как Вы пишете, наметились для Вас в этом году. В результате получился бы труд и легче выполнимый и представляющий большее внутреннее единство. Впрочем, об этом, конечно, решать должны Вы сами, и настойчиво советовать в таких делах трудно. Всего хорошего. Сердечно преданный Вам

Лев Лопатин. 16 мая 1912 г.

Ваше ходатайство факультетом уважено[1164]1164
  Ходатайство о продлении научной командировки.


[Закрыть]. Л.Л.

379.     Н.А.Бердяев – В.Ф.Эрну[1165]1165
  Архив Эрна, частное собрание, ф. Бердяева, лл. 9-10 об.


[Закрыть] <30.05.1912. Люботин – Рим>

Ст. Люботин, Южных дорог, имение Трушевой

30 мая

Дорогой Владимир Францевич!

Давно уже чувствую потребность написать Вам, но все мешали разъезды. По переезде в деревню я скоро поехал в Москву. Там задержался дольше, чем предполагал, так как заболел ангиной и некоторое время не выходил из комнаты. По возвращении из Москвы был вызван в Киев для перевоза моих родителей на новую квартиру. Теперь только, кажется, более прочно утвердился в Люботине. Прежде всего хочу написать Вам, что было в Москве. Мне, повидимому, удалось откровенно и по душам поговорить с Сергеем Николаевичем, Григорием Алексеевичем и Маргаритой Кирилловной. Сначала Сергей Николаевич был духовно глух к тому, что я говорил, но потом все-таки услышал меня. Из редакционного состава «Пути» я ушел, и все, кажется, поняли, что ухожу я не из-за личных историй по поводу Гелло и т.п., не из демонстрации, а по глубоко осознанной внутренней потребности. Ничего враждебного и демонстративного в моем выходе нет, я остаюсь сотрудником «Пути» и сохраняю дружеские отношения с его участниками. Но выход из «Пути» для меня морально неизбежен, тут я повинуюсь своему внутреннему голосу. Для меня морально невозможно чувствовать себя в положении человека недобросовестного по отношению к издательству. Я даже думаю, что мне не следовало вступать в состав редакции «Пути». Я не чувствую себя принадлежащим к его духовному организму и это не могло не сказаться. Меня разделяют с Сергеем Николаевичем не разные мысли, идеи, как Вы склонны думать, а разные чувства жизни, разные религиозные оценки. Наше идейное единство казалось большим, чем реально было наше жизненное единство, и это гораздо глубже, чем различие в характерах и индивидуальностях[1166]1166
  О том же Бердяев пишет в письме Андрею Белому от 16.05.1912: «Внутренно неизбежен сделался для меня выход из редакционного состава „Пути“. Я слишком далеко ушел от религиозного сознания, господствующего в „Пути“, особенно от С.Н.Булгакова. Много говорил теперь со всеми в Москве, очень откровенно и интимно, и ушел без демонстративности, оставаясь сотрудником и сохранив хорошие отношения.» Н.А.Бердяев. Письма Андрею Белому. Предисловие, публикация и примечания А.Г.Бойчука // Де вису, № 2, 1993, С.19. О выходе из редакции издатеьства «Путь» и отдалении от Московского РФО он пишет в другом письме Андрею Белому от 9.12.1912: «Я совсем ушел от всякой общественности, от всяких выявлений и выступлений, от публичных споров, от религиозно-философского общества и проч/его/.» //Новый журнал. №137, 1979, с.122. Ср. также оценку Булгаковым этого события в настоящей публикации:п. Булгакова Глинке(Волжскому) от 15.04.1912.


[Закрыть].

То что я Вам писал и в разное время говорил о творчестве, то говорил не о «науках и искусствах», не о творчестве в «культурном» смысле, не о личностных дарах каждого из нас, а о новой религиозной эпохе, об ином чувстве жизни и оценке жизни, об ином религиозном сознании и жизненной морали. Сейчас я целиком поглощен книгой, которая будет очень целостной и последовательной. Год или два я ничем не буду заниматься, кроме этой книги, в которой надеюсь сказать то, что до сих пор мне не удавалось сказать. Книгу эту я предполагаю издать в «Пути» и уже об этом разговаривал. Последние месяцы я чувствую огромное творческое возбуждение и подъем, и перед этим состоянием моего духа отходят на второй план житейские невзгоды и трудности. Я ушел внутрь себя, вглубь, и не смог бы теперь выступать в Религиозно-философском обществе, писать статьи, связанные со злобой дня, хотя бы чисто идейной (например, полемика с «Логосом»), делать внешние дела[1167]1167
  «Я совсем ушел от всякой общественности, от всяких выявлений и выступлений, от публичных споров, от религозно-философского общества и пр. Хочу только интимного общения в замкнутом кругу. Верю сейчас  только в путь катакомбный. Часто вижусь с Вячеславом Ивановичем <Ивановым>, <…> мы с ним спорим и противимся друг другу. Он настроен очень право-павославно. Со мной особнно стилизует на этот лад, держит сторону и Булгакова. Меня обвиняет в излишнем тяготении к штейнерианцам, в имманентизме, в люциферианстве и мн<огом> др<угом> <…>. Свою новую книгу решил не печатать в „Пути“, так как слишком разошелся с духом путейским». Цит. по:Голлербах Е.//ВФ, 1994, № 2, примеч. 114.


[Закрыть]. До поздней осени буду жить в деревне и усердно работать над книгой. Что будет с нами потом, не знаю. Мы живем без твердой почвы. Вероятно, осенью нужно будет искать место[1168]1168
  Вдругом письме к Андрею Белому (май 1912) Бердяев писал: «За этот последний год вопрос о творчестве переживался мной как религиозная драма, и на этой почве во мне окончательно созрело новое сознание. Я верю глубоко, что наступает в мире третья религиозная эпоха, эпоха творчества, откровения человека как творца и идет на смену эпохам ветхого завета, откровения закона, и нового завета, откровения искупления. Эту весну я переживал очень трудное для себя время и вмете с тем небывалый творческий подъем духа. Внутренно неизбежен сделался для меня выход из редакционного состава „Пути“. Я слишком далеко ушел от религиозного сознания, господстующего в „Пути“, особенно от С.Н. Булгакова.» Там же, с. 121.


[Закрыть].

Об Италии вспоминаем, как о радости. У меня осталось впечатление, что «Путь» стоит твердо, что редакция в общем спелась, и опасностей редакции не грозит. Думаю, что мой уход не может поколебать «Путь», не приведет его к разложению. Да так никто и не ставил вопроса.

Григорий Алексеевич поправился и был очень мил и чуток. Отрадно было, что с Сергеем Николаевичем я до многого договорился интимно и откровенно. С его «Философией хозяйства» я во многом радикально расхожусь. Мои отношения с С<ергеем> Н<иколаевичем> теперь улучшились. Не должны омрачаться и наши с Вами отношения моим уходом из «Пути». Люблю Вас как всегда. Как Вы себя чувствуете? Над чем работаете? Л<идия> Ю<дифовна> очень приветствует Вас и Евг<ению> Давыдовну. Она была больна ангиной и сейчас оправляется. Е<вгения> Ю<дифовна>. собиралась Вам писать. Крепко Вас целую и приветствую Е.Д. Пишите.

Любящий Вас

Николай Бердяев

Поклонитесь Муратовым[1169]1169
  Муратов Павел Павлович(1881—1950) – прозаик, историк, искусствовед, издатель, автор книги «Образы Италии» (1911—12; 1924), которая заново открыла для русского читателя страну классического европейского искусства. Б.Зайцев через много лет писал: «Вскоре и он попал в Италию и так же, как мы, навсегдапопался.Это была роковая встреча: она внесла его имя в нашу культуру и литературу – в высокой и благородной форме. Три тома „Образов Италии“ посвящены мне „в воспоминанье о счастливых днях“. В этом сходились мы вполне: для обоих лучшие дни были – Италия, а его слова относятся к 1908 году, когда вместе жили мы и во Флоренции, и в Риме. Во Флоренции, в том самом „Алберго Нуово Цорона д’Италиа“, который открыли мы с женой еще в 1904 году. (Существует и сейчас, и даже очень процвел.) Оттуда вместе ходили смотреть „Ведова аллегра“ в Политеама Назионале через улицу, за гроши видели знаменитого комика Бенини, вместе помирали со смеху. Под Римом солнечный ноябрьский день с блаженной тишиной Кампаньи проводили на вилле Адриана, на солнце завтракали, запивая спагетти, сыр прохладным фраскатти. <…> Рядом стоял осел и мило-бесстыдно ревел от избытка сил. Вдали, за серебристыми оливками, в голубовато-златистом тумане сияли горы. Да есть чем помянуть… Правда, „счастливые дни“ – были они счастливы и в 1911 году опять в Риме (где с Павлом Павловичем и его женой Екатериной Сергеевной – вместе мы встречали Новый год). „Образы Италии“ и явились плодом этих дней. Их корни в итальянской земле – как все существенное, они рождены любовью. Успех образов был большой, непререкаемый. В русской литературе нет ничего им равного по артистичности переживания Италии, по познаниям и изяществу исполнения. Идут эти книги в тон и с той полосой русского духовного развития, когда культура наша, в некоем недолгом „ренессансе“ или „серебряном веке“ выходила из провинциализма конца ХIХ столетия к краткому, трагическому цветению начала ХХ-го». //Зайцев Б.Мои современники. ОПИ. Лондон. 1988. С. 160-161.


[Закрыть], когда увидите.

380.     С.Н.Булгаков – А.С.Глинке[1170]1170
  РГАЛИ, ф.142, ед.хр.198, оп.1, л. 166, открытка из Кореиза в Симбирск.


[Закрыть] <3.06.1912. Кореиз – Симбирск>

3 июня 1912 г. Кореиз

Дорогой Александр Сергеевич!

Меня начинает беспокоить, получили ли Вы мое письмо, написанное в ответ на Ваше, и содержащее разные указания по поводу Вашей монографии, а также и сообщение о смерти моего отца, последовавшей 21 апреля. Ответьте сюда немедленно, если нет, то я постараюсь повторить это письмо.

Гонорар Ваш повышен, как Вы хотели, но размер не может быть таков, каков Вам представляется, а меньше. Поездка по Волге не состоялась вследствие болезни Феди. Сейчас мы благополучны.

Ваш С.Б.

381.     Е.Н.Трубецкой – М.К.Морозовой[1171]1171
  ОР РГБ ф.171.7.2б. л.4. Пчт.шт.отпр.: 12.06.1912., ст. Пятовская; из Бегичева в Москву.


[Закрыть] <12.06.1912. Бегичево – Москва>

Милая, дорогая, бесценная,

Вот, наконец, опять письмо моей ненаглядной Гармоси, такое нежное, милое, хорошее, какое бывает только после грозы. Ты справшиваешь, сержусь ли я и понимаю ли. Ангел мой, как теперь сердиться, когда я весь насквозь обласкан, и как не понять. Ведь и я все то же испытываю, тоску по тебе и жажду тебя видеть и поскорее хорошо, до дна переговорить перелить все, что накопилось в твою душу! Что делает расстояние! Теперь, размышляя спокойно, и я скажу, что, если бы выслушал от тебя с глазу на глаз еще и втрое сильнее против написанного в письме, то не рассердился бы. Но то, что в разговоре вдвоем выходит горячо и бурно, то же самое как-то ужасно холодно звучит в письме. Совершенно понимаю и то, что у тебя в душе закрадывается недоверие. При такой долгой разлуке это иначе и не может быть. Всякие письма, слова, «отвлеченное общение», как ты говоришь, ужасно холодно. Когда я тебя долго не вижу, и у меня часто закрадывается мучительное к тебе недоверие и кажется, что я совсем тебе чужд. А потом, когда тебя увижу, и почувствуювблизи, все это разом улетучивается. И как бы хотелось сократить время этой разлуки!

Вот ты пишешь, что от меня зависит быть счастливым человеком на свете! Родная моя, если бы знала, как это мало от меня зависит. Собраться и приехать к тебе, как это кажется просто – и как это на деле трудно. Вот я теперь опять стал ходить на свое ржаное поле и вижу там удивительно странные вещи: поле стало приподниматься[1172]1172
  Е. Трубецкой был селекционером-любителем и вывел весьма урожайный и морозоустойчивый сорт ржи, которая в это лето сильно пострадала от града.


[Закрыть]. Колоски разбитые, надломленные в нескольких местах, все-таки живут, поворачиваются к солнцу, цветут. Иной держится на ниточке, а живет, но боишься тронуть, – а то ниточка того гляди оборвется.

Милая моя, дорогая, вот у меня дома – такой же надломленный колосок, который поворачивается к солнцу и живет, хоть и надломленный; но ты не поверишь, как я боюсь для нее всякого моего неосторожного движения. Всякий, даже маленький толчек воспринимается не могу сказать, до чего болезненно. Вот вдруг я неожиданно уеду в Москву без дела, явно для того, чтобы увидать тебя! Она скажет, что она даже этого желала, – а сама съежится и будет точно морозом побита. И все с таким трудом начавшееся медленное поправление остановится. Ну, как же тут уехать! В июле она знает, что необходимо. Ну а до тех пор, нужно, чтобы действительно была необходимость ехать, чтобы было дело, не терпящее отлагательств, но чтобы не видно было этого нетерпенья – видеть тебя, во чтобы то ни стало.

Друг мой, ты не поверишь, как трудно мне это в себе подавлять и этого не показывать. А я с несомненной ясностью вижу, что именно в этом средство, восстанавливающее силы, которое бесконечно действеннее ванн, вспрыскиваний, капель и т. п. Сейчас температура не выше 37,1° (хотя это все-таки для нее много), доктор находит, что легкое очень заметно поддается лечению. Но слабость сердца такая, что просто стояние на ногах немедленно повышает пульс до 100. Исследование на туберкулез умышленно не делается, так как лечение производится и без того все нужное против него: оно ни в чем бы не изменилось, если бы он открылся. А между тем впечатление от этого открытия было бы до крайней степени удручающее, что могло бы повредить! Да это сердце нужно беречь до последней возможности. Уж чересчур много оно перенесло!

О моем здоровье нечего и говорить. Ни соды, ни магнезий, ни капли Виши более не существуют, – ж<елуд>ок гораздо лучше и все прочее в том же духе.

15-го у меня экстренный день: приезжают в гости четыре семинариста[1173]1173
  Участники философского семинара по В.С.Соловьеву, который вел Е.Н.Трубецкой в Университете Шанявского.


[Закрыть]: Успенский[1174]1174
  Успенский Леонид Васильевич – философ, участник «соловьевского» семинара по проблемам этики, руководимого Е.Н. Трубецким в Университете Шанявского, один переводчиков трудов Фихте (М., Путь, 1914); впоследствии профессор юридического факультета Среднеазиатского Университета (Ташкент). «Небольшого роста, приземистый, сильно сутулый (настоящий конек-горбунок), с большим лбом, который казался еще больше от лысины, и прекрасными синими глазами, выступал всегда очень живо, захлебываясь, плюясь, но ярко и эмоционально». Фиолетова Н.Ю. История одной жизни. Публикация и предисловие В. Кейдана. // Минувшее. Исторический альманах. Т. 9. Париж. 1990.


[Закрыть], Кечекьян[1175]1175
  Кечекьян Степан Федорович (1890-1963) – правовед, философ, ученик Е.Трубецкого по семинару в Университете Шанявского (см. предыд. примеч.), один из переводчиков трудов Фихте, изданных в «Пути»; там же вышла книга: Кечекьян С. Этическое миросозерцание Спинозы. Путь. М. 1914. С. ХI +337. Впоследствии – профессор МГУ по кафедре философии советского права.


[Закрыть], Воробьев, может быть и Устрялов[1176]1176
  Устрялов Николай Васильевич – историк, политический деятель, участник семинара Е.Н.Трубецкого; в эмиграции стал одним из основателей и идеологов движения «смена вех».


[Закрыть] Сейчас все время читаю твоего Шеллинга. Ну, прощай, крепко тебя целую. Думай обо мне нежно без гнева, без недоверия. Потерпи ради меня и потерпи на мне[1177]1177
  Намек на евангельскую притчу о жестоком домоправителе, которому должник говорит: «Потерпи на мне и все заплачу» (Мф. 18, 26).


[Закрыть]. Крепко, крепко целую.

382.     Е.Н.Трубецкой – М.К.Морозовой[1178]1178
  ОР РГБ ф.171.7.2б. л. 7,об. Из Бегичева в Москву.


[Закрыть] <17.06.1912. Бегичево – Москва>

<…> Сегодня уехали 4 семинариста (Кечекьян, Успенский, Воробьев, Устрялов). Успенский оставил на просмотр образец Фихте[1179]1179
  Перевод для будущего издания Фихте И.Г. Избранные сочинения. Пер. с нем. С.Ф.Кечекьяна, Л.В.Успенского, Б.В.Яковенко под ред. кн. Е.Н.Трубецкого. Предисловие Е.Н.Трубецкого. Т. 1. Путь. М. 1916. С I+521. Был опубликован только 1-ый из задуманных двух томов.


[Закрыть]. Они провели полтора суток, ночевали, и разговоры были очень интенсивные. Я им читал мое заключение, они оживленно его обсуждали, много расспрашивали и нашли, что это «большой сдвиг» от С<оловьева?].

Прочитав вслух, я согласился, что много рассуждений должно быть из заключения перенесено назад, в другие части[1180]1180
  Видимо речь идет о готовившейся к печати книге Е.Н.Трубецкого «Миросозерцание Вл. Соловьева». Тт. 1—2. М., Путь, 1913.


[Закрыть]<…> 

383.     М.К.Морозова – Е.Н.Трубецкому[1181]1181
  ОР РГБ. Ф.171.3.5.лл. 60-63 об. Отклик Морозовой на рукопись книги Трубецкого о В.Соловьеве.


[Закрыть] <1912. Михайловское>

<…> Вчера не писала тебе, т.к. получила из Москвы твою рукопись и хотелось очень ее прочесть. Мне очень грустно, что я не с тобой вместе ее читаю, т.к. тогда наверное многие мои впечатления рассеялись бы и я лучше уяснила бы себе все. Главное, я как-то не так себе представляла заключение. Мне кажется, что тут все повторение, а нет того, что я себе представляла и чего как будто хочется после всей пройденной критической работы. Я воображала, что это будет изображением всей грандиозной картины души Соловьева в сопоставлении со всеми философскими проблемами и всеми направлениями и уж совсем заключительно указание положительного и отрицательного и твое резюме. Может быть я ошибаюсь! А тут все остается в имманентной сфере Соловьева и твоей критики, а не выходит за пределы и не охватывает всего мирового, что как-будто нужно после такой детальной внутренней критики всех проблем в отдельности. Потом, как всегда, я всегда страдала от того, что ярко чувствовала всю разницу моего мироощущения. Так в моей душе все протестует против твоего мироощущения! Иного слова не подберешь, т.к. здесь не в мыслях и построениях дело. С построением я согласна, даже теперь понимаю его громадную плодотворность. Но уничтожить пантеизм, это значит уничтожить положительность временного и реальность его значения.

Дело в том, что ты оправдываешь его слабо и бледно, а убиваешь в нем все живое и прекрасное сильно. Если Крест реален и был на земле, то и Воскресениереально и было на земле. Как же можно все чудесное переносить в потусторонний мир, когда главное чудо воплощения и воскресения было на земле. Как ты смеешь называть все чудесное в душе человека, все, из чего он творит,утопией! Не умишку Новгородцева судить о великих бессмертных душах и умах. Все они были утопистами. И Соловьев тогда и был велик и создал свое бессмертное, когда был утопистом.

Когда любовь половая велика, когда она может быть оправдана? Только когда она утопична (Это твое выражение), а по-моему «чудесна» и «безумна» с житейской точки зрения. Иначе она гадость, дрянь, кислота, будни и бездарность, и ничем она не оправдается. Разве по-твоему рождением детей? Вообще все это так не по душе, так мне больно, так мы далеки! Вообще все это по-моему очень опасная точка зрения. Так легко свести жизнь на что-то ужасное. Все таинственное теургическое из жизни исчезнет, а остается один Крест, или еще страшнее – будни. Да разве весь мир в своих муках не несет креста, разве Россия со времен татар не несет креста!

Я уверена, что не от того мир несчастен, что не несет креста, потому что я знаю, что он его несет, а потому, что мало в нем любви! А любовь одна творит чудеса и воскрешает здесь на земле. А раз есть живая любовь, то и Крест с ней неразлучен, т.к. только они вместе открывают нам мировую душу. А если есть любовь и Крест, то есть и Воскресение, и радость!

Не стоит больше писать тебе об этом! Ах если бы мне дал Бог твой талант, как бы я написала, как бы я привлекла все души и как бы мы любили Бога и землю, и как бы мы ее жалели и украшали, и радовались бы, что Бог нас создал и послал нас этим Путем, и дал нам познать Любовь, следовательно возможность познать мир и Его самого. А это все сушь и неправда! Презрение к человеческому. Ничего из этого не выйдет.

Что ты пишешь о медиумическом прогрессе еще не переварилось в моем сердце, но возбуждает пока сомнения и вопросы. Не аристократизм ли это? Почему избранные только достойны и в чем тот критерий, которым они двигают, а не другие. Если это критерий «Креста», то нищий не больше ли Гòте или Пушкина или даже Сократа несет Крест, так как его смерть, одного на дороге, ужаснее, чем торжественная смерть Сократа в славе!

По христианству так не выходит. А если признать, что Гòте, Пушкин, Сократ, Бетховен – Медиумы, тогда это совсем не по-твоему, а по-моему больше. Тогда задача творчества жизни не только в Кресте, но еще в чем-то? А в чем? Это очень, очень глубокая штука, и по-моему в твоей мысли о медиумическом прогрессе ты должен натолкнуться на нечто очень важное.

Не знаю права ли я, но говорю то, что чувствую и что для меня составляет центр моей души. В философии я еще этого не нашла. Как хорошо бы, если бы ты нашел! Я могу только интуитивно догадаться, а ты можешь воплотить.

Счастливый вообще, но не понимающий своего счастья? Почему у тебя такая радость чувствуется в стремлении убить всякую фантазию всякий восторг, а не найти в них плодотворное. Я вполне согласна, что нельзя верить в чудодейственную силу политических перемен, и здесь можно охлаждать. Но нельзя смешивать все человеческие «утопии» в одно. Иные только одни и спасают мир от гибели и материализма, так как дают силу чувствовать чудесное и прекрасное в мире.

Уж очень ты закостенел в твоем справедливом христианстве и добродетели 48 лет. Пожалуй это непоправимо и безнадежно!

Ты мне говоришь «приятные» вещи в каждом письме «теплые слова»! Мне нужно или огненное или уж лучше ничего. А «приятное» и «теплое» меня ужасно выводит из себя. Не сердись или рассердись, но могу же я быть самой собой с тобой, или ты хочешь, чтобы и я превратилась в ходячую мораль, преисполненную «благих» и «теплых» намерений. Даю тебе слово, что эти молнии направлены на тебя, а не на Веру Александровну. Ее я только жалею, боюсь за нее, молюсь за нее, чтобы она поправилась, а тебя я бы с удовольствием побила, если бы ты мне сейчас попался. Хорошенько тебе попадет за все! Дрянь, негодный, не стоящий любви, но все-таки целую. Пиши!

384.     М.К.Морозова – Е.Н.Трубецкому[1182]1182
  ОР РГБ, ф.171.3.5, л.50—51об., б.д.


[Закрыть] <лето 1912. Михайловское – Бегичево?]

Ангел мой, сокровище мое бесценное!

Необходимо мне сегодня написать тебе несколько слов! После таких тяжких и мучительных дней сегодня у меня воскресенье в душе! Какое-то торжество чувствую в себе, крылья выросли! Весь мир хочется обнять и полететь куда-то высоко, высоко.

Ангел мой, мне так хочется сейчас писать тебе, тебе одному я могу все сказать и знаю, что ты услышишь меня, потому что с тобой одним связана неразрывно жизнь моей души.

Сегодня утром носилась везде, не могла остановиться, так радовалась ослепительному солнцу, пенью птиц, чудной зелени и вместе с такой нежной любовью думала о тебе! Сокровище мое, со слезами думала о тебе и жалела бесконечно, что вчера не написала так нежно, как хотела! Вчера не могла, а сеодня могу! Вчера чувствовала себя рабой разбитой, а сегодня свободной и бесконечно сильной. Так много, бесконечно много любви в душе я чувствую, так хочется, чтобы твоя душа почувствовала это расцвела и улыбнулась!

Что как не любовь к «нему» творит чудеса и раскрывает душу к Богу, к миру, а ты называешь ееутопией и ограничиваешь. Мне все чудится твой трогательный драгоценный образ и умиляет мое сердце. И несмотря на многие недовольствия и несогласия я хочу быть тебе другом, хочу тебя любить без конца, дарить тебе всю любовь и нежность моей любви беззаветно. Будь спокоен и ясен, мой ангел, Христос с тобой, молю Его, чтобы Он дал тебе сил и бодрости и чтобы не иссякал источник жизни и творчества в твоей дорогой душе. Ах, сколько красоты, сколько музыки и бесконечно чудесного в мире, и как сияет в нем твой солнечный, волшебный образ! Смотри, не забывай меня! Я не хочу, чтобы ты любил кого-нибудь кроме меня, но с другой стороны именно оттого и любил бы всех, это глубоко так! Чем горячее отдашь, потеряешь свою душу для одного, тем глубже и горячее полюбишь мир! Ангел милый, светлый, прекрасный, целую тебя без конца, мое счастье, моя жизнь, моя радость, будь здоров, работай неустанно, помни обо мне!

Твоя Гармося. Пиши обо всем больше.

385.     В.Ф.Эрн – А.В.Еьчанинову[1183]1183
  Архив Эрна, частное собрание, датир. по пчт. шт. отпр.: 8.07.1912. Открытка из Кастель Гандольфо в Старый Менглис.


[Закрыть] <26.06.1912. Кастель Гандольфо – Старый Менглис>