Текст книги "Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ века в письмах и дневниках современников"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 49 страниц)
Я приступаю к печатанию первой части "Философии хозяйства", которую как более философическую и теоретически основную, решил отделить от второй, более религиозной. Должна выйти к февралю, если ничто не задержит. Комплект этого года уже заполнен, и теперь идет речь о будущем годе. Предстоит ряд заметок и рецензий в "Русской Мысли" о наших изданиях. Статейку Гессена я послал Вам, но не заказной бандеролью.
Очень трудно будет в этом году с Религиозно-философским обществом. Вас нет, Бердяева пока нет, а затем он тоже в Италию собирается, остаюсь я, которому ведь не разорваться на все (у меня 8 часов лекционных в неделю!) и Григорий Алексеевич. А в то же время приостанавливать темп жизни Общества никак нельзя. Будем нажимать на Трубецкого, который тоже не живет в Москве, а в деревне (я его и не видал еще), и на себя.
Хорошо, что Вы продвигаетесь к югу[303] на зиму. Как теперь Ваше здоровье? Я, приехав сюда, поразболеся экземой, но сейчас поправился.
Повидимому, скоро будет поставлен-таки вопрос об юридической природе издательства, и придется обратиться к юристу (я предлагаю Кузнецова[304]). Я лично сейчас к этому равнодушен, но этот вопрос возбудила Маргарита Кирилловна, между прочим, ввиду необходимости подписывать условия с авторами.
Между прочим, Б.Кистяковский[305], как "украинец", отмечает отсутствие в Вашей статье о Сковороде украинского колорита[306]. Сообщаю Вам это к сведению, а не к исполнению. Он воодушевлен "Логосом", я огорчил его, высказав свое мнение, хотя он не остается в долгу.
Я предполагаю сделать попытку издать "Философию хозяйства" по-немецки, хотя на успех не особенно-то рассчитываю[307].
Пока жизнь здесь еще не раскачалась. Российские события, как убийство Столыпина, Вы, конечно, знаете, хотя и не читаете газет. Вы теперь попали в волну итальянского шовинизма[308], это должно быть препротивно.
Сердечный привет Е.Д. Будьте здоровы. Да хранит Вас Бог!
Любящий Вас С.Б.
333. С.Н.Булгаков – А.С.Глинке[309] <9.10.1911.Москва – Симбирск>
8 октября 1911 г., Москва
Дорогой Александр Сергеевич!
Мы ждем Вашей статьи. Пожалуйста, присылайте. Предельный срок – 1 ноября. Так как торопимся печатанием, но, если не готова часть, то присылайте частями. Нужна ли вам корректура? Сборник обещает быть интересным, по крайней мере, лучше, чем я ожидал.
Как Вы поживаете? Как здоровье Ваше и Ваших? Благополучно ли вернулись из Геленджика и все ли вернулись? Мы живем благополучно. Я треплюсь, как всегда. Дети и Е<лена> И<вановна> здоровы. Авва в Москве и относительно благополучен. Сейчас в Москве о. Павел А<лександрович> Фл<оренский>, приехал на день. Ах, и трудно ему живется внешне, от нужды, от скверной квартиры, дрязг и проч. Кроме того он не получает, тоже из-за дрязг, обещанного ему прихода, т.е. лишен своего храма. Но он трогателен и светел, так радостно его видеть.
Бердяева еще нет в Москве. Денежный и, по-видимому, какой-то душевный кризис в нем нарастает. Надо бы ему как-нибудь преодолеть дилетантизм жизни, который его, по-моему, гложет и который он принимает за "свободу творчества". Впрочем, м<ожет> б<ыть> я ошибаюсь. Эрн болеет и загранцей, очевидно, плохо ему.
Была у меня недавно Мариэтта, несчастная, больная, но прелестная и трогательная больше, чем раньше. Петербургские мерзавцы[310] ее, конечно, опустошают и эксплуатируют, и лично к ним, по ее словам, если, конечно, она верно себя понимает, она теперь значительно охладела, но тем не менее или тем более чувствует себя с ними, за чертой, с открытыми глазами идет на эту погибель или спасение, но в то же время чувствует себя и с нами, и нет никакой вражды. Тепло спрашивала о Вас. Что с ней лично сейчас, я не знаю[311].
Христос с Вами.
334. С.Н.Булгаков – В.Ф.Эрну[312]<12.10.1911. Москва – Флоренция>
12 октября 1911г., Москва
Дорогой Владимир Францевич! Сегодня получил Ваше письмо, и завтра по телеграфу, с первой возможностью, будут посланы Ваши деньги, о возвращении которых вскорости не прилагайте забот. Рад я, что Вы переехали, но огорчен Вашей болезнью. Я уже писал Вам в Рим до востребования о том, что дела "Толстовского сборника" сейчас хороши, можно сказать блестящи, что Вам нет необходимости вытягивать из себя статью, если она не написана. Сборник начал печататься, и, надеемся, должен выйти до конца ноября.
В издательстве все обстоит благополучно, но все запаздывает. Религиозно-философское общество не может открыться, потому что нет никого, кроме меня и Григория Алексеевича. Я – загнанная кляча, а Григорий Алексеевич, как всегда, прогрессивно нервнеет. Однако хотим открыться 2 ноября торжественным заседанием о Толстом, если разрешат, конечно. Номер газеты со статьей Гессена я Вам уже переслал во Флоренцию, не знаю получили ли Вы.
Будьте здоровы и благополучны с близкими Вашими. Да хранит Вас Матерь Божия.
Ваш С.Б.
335. С.А.Аскольдов – В.Ф.Эрну[313] <15.10.1911. СПб – Рим>
15 октября 1911 г., СПб
Дорогой Владимир Францевич!
Как поживаете? Как здоровье? И как философия? Если бы не Ваши больные почки, то я, признаюсь, изумился бы Вашей упорной привязанностью к Италии, стране, насколько я знаю, мало философской и в древнейшее, и в новейшее время. Впрочем, быть может, Болонский Конгресс сделал ее сразу самой передовой в философии, хотя по достигшим до меня отчетам[314] и сему не нашел бы достаточно веской причины и даже нахожу выступление наиболее, быть может, обнадеживающего философа, нашего Лосского, было одним из самых неудачных по запутанности и зловредности его мыслей[315]. Зловредность сию усматриваю в подчеркнутом гносеологизме (в противовес психологизму). Этот гносеологизм начинает меня сильно раздражать: я скоро, кажется, перестану переносить равнодушно такие невинные слова, как "теория знания". Все это немцы развели схоластику. То ли дело француз Бергсон[316]жарит прямо без всякой гносеологии и недурно выходит, даже почти гениально, можно сказать[317].
В настоящее время заканчиваю монографию о Козлове, часть которой уже послал в Москву для печатания[318]. Хотя все это совсем не в курсе моих мыслей, но работа эта не была мне нисколько тягостной, – приятно и полезно всматриваться в историческое прошлое и его воссоздавать в новой перспективе, видеть в идейных ошибках известную правоту общего самочувствия, вообще овладевать историческим смыслом совершившегося. И отец мне стал еще ближе через эту работу, ибо понял его теперь, что называется, – насквозь. Но все-таки с величайшим удовольствием возьмусь за свою диссертацию[319]. За эти лет шесть, отвлеченный религиозными вопросами, я опять возжаждал чистой философии и вожделею того времени, когда за нее возьмусь.
Черкните весточку о себе. Когда Вы возвращаетесь в Россию? И привезете ли с собой некий волумен[320] и о чем? Я надеюсь в этом году побывать в Москве на свободе. Хотелось бы, когда Вы уже приедете.
Пока всего лучшего, а главное – здоровья. Кланяйтесь Евгении Давыдовне, предполагаю, что она с Вами.
Ваш С.Алексеев.
СПб, Кронверкская ул., д. 21.
336. С.Н.Булгаков – А.С.Глинке[321] <26.10.1911.Москва – Симбирск>
26 октября 1911 г., Москва
Милый Александр Сергеевич!
Я ужасно обрадовался сегодня утром, получив Вашу статью (а сейчас, вечером, и письмо). Прочел ее немедленно и сразу, и скажу Вам без лести, мне она ужасно понравилась, я думаю, что она будет одной из лучших в сборнике, а сборник вовсе не плох и не беден выходит (кром всех нас, есть Зеньковский, есть интересная статья А. Белого и проч.) Или уж я между строк Ваших о Толстом слишком вашу душу и Вашу жизнь почувствовал?
По содержанию я во всем с Вами согласен, а по форме она одна из лучших Ваших статей. Статья пошла уже в типографию, корректуру Вы, вероятно, получите, но опять просим исправить немедленно , потому что ужасно торопимся. Одно для меня ясно с несомненностью: Вашего эпиграфа с начинкой через "Путь" ни в каком случае не провести, и потому, простите меня по старой дружбе, что я своею властью снял его до разговоров. Я Вашу психологию здесь понимаю, но литературно он не вытекает и не нужен, для малых сих будет совершенно ненужный соблазн и даже провокация. Отнесите это на старую мою тактику, хотя в действительности мною руководит здесь не только тактика, но и такт. В содержании статьи нет никаких изменений.
Сейчас я тороплюсь Вам написать о статье и не буду отвечать пока на все Ваше письмо. Присовокуплю лишь, что недавно у Гершензона встретил я Венгерова и разговорились о Вашей книге. Он выразил уверенность, что такая книга, изданная в 2-х томах с илюстрациями, за 10 руб. по подписке разойдется и хотел сам поговорить с каким-то Фительманом (или в этом роде) из "Просвещения". Вы могли бы ему об этом напомнить или просто запросить об ответе, ссылаясь на меня и мой рассказ. Сообщаю для сведения и на всякий сучай. Подробнее напишу на днях.
Христос с Вами.
Любящий Вас С.Б.
337. С.Н.Булгаков – В.Ф.Эрну[322]<6.11.1911. Москва – Рим>
6. 11. 1911
Дорогой Владимир Францевич!
простите, что давно не писал, но и всегда-то мне было недосужно, а в этом году, когда я один (имея помощником лишь Григория Алексеевича, который правда мил и вобщем полезен, но с наркотиками возбужден и, сами знаете, и мало работоспособен, и нуждается в контроле). Однако дела идут, могло бы быть все и хуже. Самое трудное с Религиозно-философским обществом. После того, как выяснилось, что Николай Александрович не приедет в Москву, а едет к Вам в Италию, я впал в маразм: подумайте, князь живет в деревне, Белый – тоже, и все общество я с Григорием Алексеевичем составляем. Но потом, как всегда, стал искать исход, вытягивать у себя жилы, а дачников из деревни, и машина заработала. Было одно заседание, закрытое, устроили доклад Зеньковского о Толстом[323], прочитанный Григорием Алексеевичем. Открытое моим докладом[324] о Толстом же, затем сделаем одно-два закрытых, а второе полугодие авось полегче будет.
В издательстве все благополучно. Сборник о Толстом будет положительно хорош и лучше соловьевского. Вашу статью я прочел (первую присылку). Мне она понравилась, я нахожу ее сильною, ценною, но нуждающеюся в ретуши, которую я, с Вашего позволения и доверия, конечно в минимальных размерах, беру на свою ответственность, советуясь с Григорием Алексеевичем, – пересылать корректуры – немыслимо. Например, Вы пишете о Софье Андреевне, как возможной представительнице Церкви у одра умирающего, а я знаю некоторые документальные свидетельства (впрочем, не бесспорные) ее равнодушия к нецерковности мужа; и еще, может быть, найдется два-три шероховатых выражения, которых до получения печатной корректуры я по Вашей рукописи переделать не берусь. Я навалял целых две статьи и набросал проект предисловия. Очень хороша статья Волжского[325]. Ельчанинов так и не дал статьи, но и не жалко. Конечно, есть статьи слабоватые.
Теперь о философском сборнике. Меня он тоже волнует и заботит. Мы недавно переобсуждали прошлогодний проект и внесли в него некоторые дополнения (т.е. это моя мысль). Именно, наряду со статьями о "школах", характера разносного, допустить статьи, по проблемам, хотя ввести в них и критический обзор. Это освободит нас от связанности исключительно критической позицией, направленной против философии, которая ведь ложна по существу. И это освободит сборник от чрезмерной специализации. Что Вы об этом думаете? Но, конечно, надо, чтобы вопросы обсуждались возможно строго, даже школьно, и чтобы из-под личной философии свободы не вырвалась свобода от философии, не было запаха философской беллетристики. По отношению к Вам лично я возбуждал такой вопрос: к Вам приписан Гуссерль, но вот мне и думается, что будет излишней роскошью посвящать статью такой совершенно местной знаменитости, но проблема Гуссерля – проблема чистой логики, важна и нужна для сборника. Подумайте, какой проблемой Вы соответственно с задачей сборника могли бы заняться, т.е. чтобы это было не только Вашим коньком в сторону особой любви или ненависти, но, учитывая педагогическую задачу сборника, дать читателю книгу, которой он мог бы обороняться от наступающих на него пакостников, хотя при этом он может и не сосредотачиваться на наших излюбленных темах. Я надеюсь, что Вы понимаете мою мысль.
Маргарита Кирилловна, которая шокируется равнодушием князя и "живой трупностью" Лопатина, хочет сама "обрабатывать" их для сборника, хотя я и мало верю, особенно в Лопатина, но было бы великолепно. Пишу Зеньковскому в том же духе, как и Вам. Я готов уступить Рик-верта[326] князю, как легкую тему, которую можно даже и слегка разделать, и, кажется, он на это идет, хотя сейчас он книгой о Соловьеве забаррикадировался от всего остального. Я сам в таком случае возьму или гносеологию князя С.Н.Трубецкого, или шире: проблема рационализма и мистицизма в теории познания. Это вопрос центральный. Николай Александрович, кажется, хотел Бергсона писать? По-моему – только не Штейнера[327]: теософия – такая вещь, что о ней надо говорить или много, хорошо подготовясь, или ничего, одну же из статей ей посвящать – нельзя, ведь это не философское направление, а нечто, что выше и ниже философии.
Рад, что Вы имеете возможность посещать такие места и впивать аромат истории. Доведется ли мне когда-либо побывать в Италии? Не знаю, сейчас не видится возможности, я все думаю, что, когда дети подрастут, да и я с ними вместе… Не торопитесь посылать деньги, они сейчас мне вовсе не нужны. Издержки пересылки записаны на Ваш счет в "Пути", потому что деньги я переводил через контору (пересылка – славная процедура!). Пишите о своем здоровье пообстоятельнее. Кончаю, – рука не пишет от усталости. Сердечный привет всему Вашему дому от нас обоих. У нас благополучно, дети прихварывают, но умеренно.
Да хранит Вас Христос!
Любящий Вас С.Б.
338. С.Н.Булгаков – Вяч.Иванову[328] <30.11.1911. Москва – СПБ>
Москва,
Б.Афанасьевский пер. д.22, кв.12
30.ХI.11
Дорогой Вячеслав Иванович!
Евгения Казимировна передала мне, что Вы согласны были приехать сюда между 15 декабря и 15 января и прочесть реферат или вступление к беседе о религиозном воспитании в нашем РФО. С радостью приветствую от лица об<щест>ва и от себя лично это Ваше настроение, прошу Вас не отказать дать мне по возможности скорый ответ на следующие вопросы:
можете ли Вы читать свой реферат в воскресенье 18-го декабря, а если нельзя этот день, то 19, 20 или 21-го?
если да, то, во-первых, определите день – 18-ое был бы удобнейший, а, во-вторых, немедленно пошлите мне тезисы или план своего реферата для представления в градоначальство при прошении. Кроме того, тезисы были бы напечатаны и на повестках для удобства членов. В интересах интимности и плодотворности беседы мы предлагаем сделать закрытое заседание (вероятно и Вы это предпочитаете), только для членов, которых, однако, бывает свыше 100 человек, в квартире Маргариты Кирилловны Морозовой, в которой Вы уже читали. Железнодорожный проезд оплатит общество. В надежде на скорое свидание крепко жму Вашу руку.
Любящий и уважающий Вас
С.Булгаков
339. С.Н.Булгаков – Вяч.Иванову[329] <6.12.1911. Москва – СПб>
6.ХII.11
Дорогой Вячеслав Иванович!
В дополнение к тому письму, в котором я просил Вас приехать в Москву на 18 декабря для прочтения доклада в Р<елигиозно> Ф<илософском> обществе на тему о религиозном воспитании, шлю еще это напоминание, что, если Вы не ускорите высылки тезисов или программы (или, если угодно, самого текста реферата, тезисы составим мы сами), то может быть опоздано. Мы должны ранее, чем за неделю до реферата представить программу при прошении в градоначальство.
Ваш С.Булгаков
340. Н.А.Бердяев – В.Ф.Эрну[330]<8.12.1911. Флоренция – Рим>
Флоренция 8/21 декабря
Дорогой Владимир Францевич!
Очень счастлив, что скоро увижу Вас, но точно нельзя еще определить, когда. Мы полны Италией, Флоренцией и красотой, блаженствуем, насколько это можно для русских людей, всегда о чем-то беспокоящихся. Хотели мы прожить во Флоренции месяца три и затем на месяц поехать в Рим, но ввиду Вашего пребывания в Риме поедем туда скорее. Нас пугает, что в Риме гораздо дороже и сырее <?] , чем здесь. Во Флоренции погода чудесная.
Много отдаем времени осматриванию и изучению Флоренции, но я кроме того довольно много работаю. Очень огорчило меня известие из «Пути», что Григорий Александрович заболел и уехал в санаториум. А как Ваше здоровье, поправляет ли Вас Италия? О многом, многом хочется поговорить с Вами. Пишите во Флоренцию на посте рестанте. Я каждый день хожу на почту. Флоренция лечит душевные раны. Перед нашими окнами Сан Миниато. Ждем от Вас известий. Приветствую Евгению Давыдовну. Передайте также привет Зайцевым[331]. Очень буду рад скоро встретиться.
Целую Вас, дорогой Владимир Францевич.
Любящий Вас Николай Бердяев.
341. С.А.Аскольдов – В.Ф.Эрну[332]<8.12.1911. СПб – Рим>
декабря 1911 г.
Дорогой Владимир Францевич! Получили ли № «Живой Жизни», который я Вам послал. Его не потеряйте и при случае верните, ибо все сии реликвии я храню и берегу, Ваше последнее письмо отчасти вразумляет меня относительно Ваших итальянских привязанностей. Вообще приведение в связь философии с жизнью и, между прочим, с искусством, я понимаю. Но эта задача очень трудна и сложна. И здесь есть опасность впасть в натянутые сопоставления, сближения и аналогии. Впрочем думаю, что Вы все так или иначе преодолеете и покажете нам, как отец лжи распространил свои завоевания из области воли и чистых созерцаний в царство мысли. Я иногда задавался обратной задачей и находил мало моментов в истории, где бы это можно было рельефно обнаружить, так сказать, пальцем ткнуть. Занимаетесь ли Вы специально Бруно? Я об нем мало читал, но мне кажется, что здесь есть, над чем повозиться. Он для меня довольно-таки загадочен как характер и в своем основании и окончательном устремлении. И вот тут-то наиболее для меня интересно то, был ли его теоретический конфликт с церковью только теоретическим, или его источник надо искать глубже? Насколько его костер был единственный путь спасения или это безмерная заслуга Бруно?
Я подобно Вам теперь обращаюсь к «природе», но только совсем с другого конца – к современным теориям физики. Собственно мне следовало бы по ходу мыслей писать диссертацию по натурфилософии, но меня устрашает обилие материала и вообще трудность и громоздкость проблемы. В два года (максимальный срок для моего старческого возраста[333]) я успею только подавиться всем этим блюдом и едва что-либо переварю. Увы, к новому году должен разрешить этот роковой вопрос, ибо время течет, а я к диссертации даже не приступаю.
Об отце монографию кончил и уже часть напечатана. Уж не знаю, как вышло, иногда кажется, что порядочно, иногда – что гадко. Вероятно, и то и другое правда. Пока что будьте здоровы. Поздравляю Вас с наступающим новым годом. Любящий Вас С. Алексеев.
342. С.Н.Булгаков – А.С.Глинке[334]<12.12.1911.Москва – Симбирск>
12 декабря 1911 г.
Милый Александр Сергеевич!
Я ужасно виноват перед Вами своим молчанием, но Вы простите меня, если подумаете как я занят. А занят я так: кроме 8 часов в неделю лекций со всеми советами, приготовками, я несу всю работу по «Пути», стало быть, и переписку по Религиозно-философскому обществу, по всему этому волнуюсь, пишу, читаю и пр., а силы и здоровье уже не те, все сердце дает себя чувствовать, хотя и здорово, вот и выходит, что трудно написать частное письмо. Ваше последнее письмо заразило меня, как ни странно, «гражданской скорбью», ибо мысль о голодающих как-то всегда волнует и дает чувствовать преступность своего существования, но никогда у меня это не выражается в дело, а только тупо ноет. Ваши слова о России и проч. слишком страшны и смертны
Мне эти же мысли навевают и дела наши литературные и религиозно-философские. Новых людей почти не является, старые выходят в тираж. Сейчас в «Пути» работать бы и работать, но как-то выходит, что работать некому, а он превращается в систему кормлений и авансов, без злой воли, но по трудности жизни и по слабости.
А положение такое: Григорий Александрович, «директор-распорядитель», совсем болен, просто, начало рамолисмента[335], как это ни грустно, Николай Александрович «ощутил тоску по Италии» и укатил на сезон во Флоренцию, конечно на аванс от Пути [336], (говорю без осуждения, но с болью человека, стоящего у дела), Эрн болен и заграницей, князь – мертв для издательства, я – один, и, конечно, не могу все делать как следует, ни субъективно, ни объективно: ибо издано и издается не только то, что нужно для издательства, но и что, по линии наименьшего сопротивления, нужно для участников. Конечно, мы издали и издадим нужные и хорошие книги, но и макулатура будет [337], и безнадежные. А ведь мы все искренно любим и друг друга, и дело. Пока Маргарита Кирилловна терпит, но не знаю долго ли. Я бы на ее месте долго не потерпел, но она, очевидно, обладает моей потребностью что-нибудь делать, о чем-нибудь радеть.
Довольны ли Вы Толстовским сборником? Я вобщем доволен (мне не нравятся определенно статьи Николая Александровича[338] и Экземплярского[339]; груба, хотя я ее и обламывал, по форме, но хороша по содержанию – Эрна, Белого – тоже не очень нравится, но интересна), сборник все-таки яркий и интересный. Но читаться, конечно, не много будет, хотя и больше Соловьевского. Вообще издания наши идут плохо, а некоторые (вы без труда отгадаете какие) и совсем не идут. Но самое тяжелое здесь для меня, что некому работать как следует, и в тоже время «места заняты». Но тем не менее, дело все-таки идет, хотя и не так, как могло бы идти, и должно идти, и, пока Господь не укажет лучшего, я его не брошу.
Адрес Струве, самый простой – «Русская Мысль»[340], личный же: СПб, Лесной, Б.Спасская, 5, Петру Бернгардовичу Струве. Авва хлопочет, как всегда, хотя силы его сдают понемногу. Недавно мы с ним поцапались немного из-за реферата о. Сергия Щукина, а в сущности, из-за того же, из-за чего всегда, о, конечно, это не нарушает и не должно, и не может нарушить основы наших чувств и отношений.
Мариэтта[341] в П<етербур>ге. Она была и у аввы, и писала ему оттуда, но про нее там идут темные и смутные слухи относительно близости и положения ее при дворе Мережковских. Плюнуть хочется, если верно, хотя не хочется верить. Вообще все-таки для меня здесь не все ясно, кроме того, что она отменила свой пост и стала обращаться с «неверными».
Павел Флоренский был недавно, вызывался (конфиденциально!) свояченицей Розанова[342] для его ободрения ввиду острого маразма, в который он впал, дойдя, очевидно, до крайней точки по линии пола[343]. Я не видел его, воротившись, но знаю, что Розанов ему каялся, собирается ехать говеть к Троице и пишет статьи в «Новом времени» за церковь[344]. Не знаю, чего все это стоит… Вл<адимир> Ал<ександрович> – прежний. Появились на нашем фоне еще два-три человека, но не из литературных…
Как Бог хранит вас всех? Смотрите за детьми в послекоревой период, берегитесь простуды, дайте мочу на анализ, через некоторое время. У нас второй месяц бронхитом хворает Муночка, на почве общей слабости легких и предрасположения. Сегодня вышла. Остальное благополучно.
Я печатаю «Философию хозяйства»[345], первую часть, и хочу сделать из нее диссертацию на доктора политической экономии (!!) Я делал попытку даже из «Двух градов»[346], но безуспешно. Конечно мне не степень нужна, но побочные права, с нею связанные и имеющие значение для семьи. Вы это понимаете. Ах, дорогой Александр Сергеевич, если бы Вы могли приехать: было бы о чем потолковать, обсудить, показать… В Зосимовой не удалось быть в этом году, хочется теперь, но не пускают дела, так и не знаю, выберусь ли. Быть может, на праздниках поеду с детьми на неделю за город, в санаторию.
Ну, прощайте. Да хранит Господь Вас и всех Ваших. Целую Вас.
Любящий Вас С.Б.
«Московского Еженедельника» давно нет на свете, «Слова» еще давнее, и вообще приличных из газет сейчас нет!
343. Н.А.Бердяев – В.Ф.Эрну[347]<16.12.1911.Флоренция – Рим>
Флоренция, 16/29 декабря
Дорогой Владимир Францевич! Спешу Вам ответить, что Вы сделали неверные выводы из наших писем. По получении известия, что Вы все время будете в Риме, мы немедленно же изменили свой план прожить во Флоренции три месяца и с Вами встретиться ближе к весне (если бы Вы были в Неаполе) и решили здесь остаться всего четыре недели. Пробудем здесь еще недели полторы и затем едем к Вам в Рим.
Раньше уехать нам трудно будет не только потому, что хотим видеть красоту Флоренции, но и по условиям нашего пансиона и по денежным соображениям, которые делают меня не вполне спокойным. Видеть же Вас и пожить с Вами мы просто жаждем. Надеемся, что и Вы потом перекочуете из Рима, так как слишком долго там оставаться было бы нежелательно. Мне почему-то кажется, что Рим надо изучить, но жить там не радостно. Во Флоренцию я влюблен. Мы бы хотели в Риме сразу приехать в пансион, не останавливаясь в гостинице, и по этому поводу хотим посоветоваться с Вами и Зайцевыми, которых надеемся еще застать. Л.? и Е.?. приветствуют Вас и Е.Д.
До скорого свидания. Пишите на Посте рестанте. Отчего Вы не пишите о своем здоровье? Любящий Вас Николай Бердяев
344. М.К.Морозова – Е.Н.Трубецкому[348] <15.12.1911. Москва – Бегичево>
<…> Пиши, пожалуйста, рецензию о Хомякове, ты сделаешь услугу и «Пути», хорошо бы в «Русские Ведомости». Но непременно ты в начале упомяни, что вообще это серия «Русских мыслителей», задачу, которую себе ставит «Путь». Это все очень нужно для нас, а то замалчивают. Подумай хотя о «Пути». Пожалуйста, сделай.
Хорошо очень, если ты будешь читать реферат в январе – мы с Булгаковым очень рады. Не забудь упомянуть в рецензии о задаче «Пути» и «Русских мыслителей».
Жду письма.
345. Е.Н.Трубецкой – М.К.Морозовой[349] <16.12.1911. Москва>
16 декабря из Москвы 3-е.
<…> Пришли мне через несколько времени (не сейчас) мою главу о «Трех разговорах»[350], 2-ую часть: хочу готовиться к январскому реферату. «Три разговора» и «Пий»… Соловьева также. Еще я собираюсь писать рецензию на книгу Бердяева о Хомякове, рекомендовать книгу читателю, но кстати и восстать против русского «мессианизма»[351] <…>
346. С.Н.Булгаков – В.Ф.Эрну[352]<21.12.1911. Москва – Рим>
21 декабря 1911 г., Москва
Дорогой Владимир Францевич!
Поздравляю Вас и Евгению Давыдовну с праздником Рождества Христова и Новым годом. Рад был письму от Вас, потому что очень беспокоился за Ваше здоровье ввиду Вашего молчания, теперь вдвойне утешен и Вашим здоровьем и Вашей бодростью. Сейчас я передыхаю и занят печатанием своей книги. Год этот для меня трудный, и даже не столько от количества работы, которой я не боюсь, пока находятся силы, сколько от горечи – видеть не такое отношение к делу, какое хотелось бы, и от сознания, что дело не делается как следует и не может делаться. Некому работать – ведь это же приговор! Над работоспособностью Гр<игория> Ал<ексееви>ча я окончательно поставил крест на основании долгого опыта. Конечно, он может быть полезен, как консультант, человек со вкусом и опытом, но никаких ответственных функций нести не может. Впрочем, практически надо вести себя так, как будто все благополучно, да и в действительности дело такое маленькое, что без помех его вести не трудно. С Религиозно-философским обществом, конечно, еще труднее. Но, конечно, я не оставлю ни того, ни другого, авось Бог даст лучшие времена.
Рад, что Вы вошли в работу, и не хотел бы, чтобы Вы отвлекались от нее чем бы то ни было (хотя бы переводом Августина[353], который требует так много времени и труда). Теме Вашей статьи в философском сборнике я сочувствую (повидимому она несколько близка к теме о природе науки[354], напечатанной мною в Лопатинском сборнике). Выдержать план сборника только на темы или только по школам нет возможности да и нужды. Я его налаживаю. Аскольдов уже обещал, П<авел> Ал<ександров>ич очень ненадежен в своих обещаниях. Но я уже сейчас по тому, что имеется, вижу, что сборник будет, и, вероятно, содержательный, по крайней мере, я прилагаю все меры и заботы. Князь обещает об онтологических основах трансцендентального метода, а я, вероятно, о философии и религии. Будем печатать в будущем году сочинения Чаадаева, приобретаемые от Гершензона[355]. Время Баадера все неопределенно. Евгения Казимировна здесь, мы виделись. Павла Александровича давно не видел. У него хворает жена почечными камнями. Григорий Алексеевич возвратился из Риги и едет в деревню. «Болезнь» его – увы! – прежде всего российская! В Риге его выдерживают от нее, и он поправляется быстро – пока. Относительно Бруно[356] я мог пока обменяться мнениями с Маргаритой Кирилловной (которая Вам писала и еще напишет). Мы решили окончательное решение этого вопроса отложить до возвращения Григория Алексеевича и выздоровления Евгения Николаевича (который прихворнул). Но у нас обоих Ваш план вызывает сомнение с той стороны, что ведь Бруно нам чужд по историческому своему значению и приближается лишь как натурфилософ, но и то пантеист. Даже если и признать ценность такого издания, было бы естественно предпринять его не «Пути», но Психологическому Обществу, и особенно нам неудобно начинать им «Библиотеку философов», другое еще дело, если бы был издан уже Баадер, может быть, Плотин, еще кто-либо; здесь примиряющим моментом явяется, конечно, Ваше предисловие, а располагающим Ваше увлечение и специализация на этой эпохе. Так стоит пока вопрос о Бруно.
Было бы хорошо в Ваших интересах, если бы Вы могли сделать заявление о своей предполагаемой книге возможно заблаговременно, именно – время и размер. Нам теперь уже приходится составлять, хотя и не окончательный, план издательства будущего года. Я рад, что в Риме тепло, хотя не завидую, ибо здесь чудная зима, и – лыжи. Но очень хотелось бы мне когда-нибудь увидеть Рим и Флоренцию, только не знаю, придется ли, и когда: вероятно, это от того, что недостаточно хочется. Вообще говоря, у меня чем дальше, тем больше так усиливается чувство родины, что представление о «загранице» меня вообще слегка кошмарит, хотя Италия и не «заграница».
Сердечный привет Евгении Давыдовне. Елена Ивановна Вас приветствует и поздравляет. Да хранит Вас Бог. Обнимаю Вас крепко.
