Текст книги "Павел Филонов: реальность и мифы"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Геннадий Гор,Вера Кетлинская,Евгений Кибрик,Олег Покровский,Владимир Милашевский,Евдокия Глебова,Петр Покаржевский,Александр Мгебров,Людмила Правоверова,Валентин Курдов
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
В первые месяцы войны Филонов всеми силами старался быть полезен, требовал, чтобы его послали на оборонительные работы. Умер он в декабре 1941 года, в блокаде, разделив судьбу многих ленинградцев…
Я благодарна жизни за то, что узнала этого удивительного, одержимого творческой страстью человека, за то, что узнала – такая всепоглощающая страсть бывает. Пусть я многого не приемлю и не понимаю в его работах, – пусть я не согласна с ним в решениях, приведших к разрыву с учениками, – соприкосновение с крупной личностью, с выдающимся талантом всегда обогащает. И заставляет отчетливей продумать свои решения, беспощадней судить свою работу – появляется чувство «большого счета» – а без него нельзя работать в искусстве… впрочем, и в науке, и в любом виде творчества.
Мне ясно, что мятущийся дух Филонова отразил смятение, поиски, мрачные предчувствия и отчаяние предвоенных и предреволюционных лет – той интеллигенции, тех слоев народа, которые не видели выхода, а видели хаос, обособленность человека в плохо устроенном мире; обособившись сам в сложнейшем своем искусстве, он все же принял революцию как спасение и не захотел уехать от бурь революции в далекие зарубежные края – как сделали некоторые его товарищи и единомышленники по искусству. Он искал сближения с революцией – таковы его холсты «Формула петроградского пролетариата», «Нарвские ворота»… Все, что он делал, он завещал своей родине, новой России. И я не могу ни понять, ни принять невнимание, окружающее судьбу его холстов, боязнь выставить их – ведь это уже история, история нашего искусства, и надо быть слепым, чтобы не видеть, насколько западные абстракционисты шли от уже открытого Филоновым, Кандинским, Шагалом (совсем разными, хотя и [нрзб] одна и та же ненависть к мещанству, к пошлости, неприятие окружающего мира, – не видя путей и не имея связей с новыми соц[иальными] силами, рев[олюционная] ломка, отказ от сюжета, темы, доступности), – почему же мы стыдливо умалчиваем об этом? Мне пересказали высказывание одного художника, чьи работы уже давно забыты: «зачем их показывать? – сказал он о работах Филонова, – чтобы студенты начали ему подражать?!» Ох-хо-хо! Чем меньше талант, тем упорнее он хочет уберечь других от всяких влияний, тем больше он боится сравнений… А чего бояться? Вот за Филоновым целая группа пошла, были почитателями и пропагандистами филоновского метода <…> а ведь не стали подражателями? Пошли каждый своим путем, преодолев чуждое им и восприняв то, чем был велик их учитель – святым отношением к искусству, трудолюбием до одержимости, высокими критериями мастерства.
Опыт давно убедил меня в том, что влияния и увлечения скоротечны, а жизнь таланта развивается так, как его формирует сама жизнь народа, страны, мира, и от пройденных влияний и увлечений остаются лишь новые краски на палитре, краски, которые талант кладет по-своему, никого не повторяя, но весь предшествующий опыт, переработав в своей голове, в своем сердце.
А. Е. Мордвинова [641]641
Мордвинова Алевтина Евгеньевна(1900–1980), график, книжный иллюстратор. Занималась во Вхутемасе – Вхутеине (1921–1926) у К. С. Петрова-Водкина, А. Е. Карева. Ученица П. Н. Филонова. Входила в первоначальное ядро коллектива МАИ (с 1925). Принимала участие в оформлении Дома печати (1927). Работала в Детском отделении Госиздата под руководством В. В. Лебедева. Жена Н. И. Евграфова.
[Закрыть]
О встрече с А. В. Луначарским, наркомом просвещения [642]642
В РГАЛИ (Ф. 2348. Оп. 2. Ед. хр. 7) хранится машинописный экземпляр воспоминаний А. Е. Мордвиновой и черновые наброски к ним. Публикуются оба варианта. Рукописный выделен квадратными скобками. О «командировке» в Москву, подобной той, что описывает Мордвинова, повествует и Е. А. Кибрик. См.: наст. изд., Кибрик Е. А.Работа и мысли художника.
[Закрыть]
[Можно сказать, что Филонов – учитель единственный, вселявший ученику веру в свои возможности, силы. Ведь не только у начинающих художников, но и опытного мастера бывают моменты, когда он начинает сомневаться в своих силах при выполнении той или иной работы. П[авел] Н[иколаевич] внушал работающему, что у того обязательно получится и хорошо получится. Нужно только напрячь интуицию, действовать в принципе сделанности (какой это тормоз для творчества). И у вас вдруг вырастают крылья, вы ощущаете такой подъем, вы поверили в себя. П[авел] Н[иколаевич] убедил вас в этом, и какое же это удивительное состояние. Только работая под руководством П[авла] Н[иколаевича], можно пережить такое «Я все могу». И работы, выполненные в Д[оме] печ[ати], свидетельство тому. Кажется, мы все были там со школьной скамьи впервые перед огромными холстами (4 м 20 см × 2 м 80 см), которые нужно было написать за кратчайший срок – 4 месяца. И это было сделано. А что было сделано неплохо, говорит такой факт. Ведающий комитетом по делам искусств при Наркомпросе тов. Новицкий предложил заграничную поездку с выставкой этих работ и с 2–3 сопровождающими ее. П[авел] Н[иколаевич] отказался, как он отказывался от продажи своих работ французскому маршану [643]643
См.: наст. изд., Глебова Е. Н.Воспоминания о брате.
[Закрыть] и даже от выставки своих работ для показа за рубежом. Он всегда говорил: все для рабочих Советского Союза. Филонов – беспартийный большевик. Филонов – искусствоне развлекательное, не украшательство, а действенная сила. Поэтому и темы картин-панно: английские лейбористы, Чубаров переулок, рабочий при капитализме, казнь революционера [644]644
Подробнее см.: наст. изд. Покровский О. В.Тревогой и пламенем.
[Закрыть] . Реакция зрителей зала.
Филонов – подвижник, который хотел и из учеников сделать подобных. Вошли в Д[ом] печ[ати] в декабре, вышли в апреле. Спали в ковре, питались в столовой Д[ома] печ[ати]. Домой ходили раз в неделю (мыться).
Он спал на голых досках, питался кипятком с черным хлебом и курил махорку. Такой образ жизни не мог не сказаться на его самочувствии.
Его учеников очень тревожило такое состояние. Хоть П[авел] Н[иколаевич] и был человеком крепкого здоровья, но сколько же это могло продолжаться? Надо было что-то предпринять. И сначала мы получили не очень крупную сумму здесь в Л[енингра]де от комитета по делам науки – почему и как я уже не помню. Знаю, возглавлял б[ывший] учитель. А потом решили обратиться непосредственно к Луначарскому с огромной петицией, где описали все положение П[авла] Н[иколаевича]. Послали с этой петицией в Москву меня, причем дали твердый наказ никому, кроме как в собственные руки Луначарского, не отдавать ни при каких обстоятельствах. В случае неудачи привезти ее обратно, т. к. трудность возникла из-за того, что делами ИЗО ведал Новицкий, и меня секретарь Наркомпроса направила к нему, узнав, что я по поводу художника. Но я помнила наказ и должна была его выполнить. Это была очень интересная и трудная, но достижимая (по тем временам) задача.
Хоть достижение и было насыщено очень острыми и даже комическими моментами, но это уже не касается П[авла] Н[иколаевича] и поэтому говорить, пожалуй, не стоит. Я-таки вручила хоть и не в собственные руки наркома, но в его присутствии в руки личного секретаря. В результате вопрос о П[авле] Н[иколаевиче] был поставлен на заседании коллегии Наркомпроса, на котором я присутствовала и давала устные объяснения. Постановили выдать единовременное пособие в сумме 300 руб., а после предоставления соответств[ующих] справок и документов поставить вопрос о персональном ежемесячном пособии. Но… о каких справках для пособия можно было говорить с П[авлом] Н[иколаевичем]? Он заявлял: я здоров, могу и хочу работать. Ведь и те деньги, что получены были в Л[енингра]де, и эти 300 неизвестно было как вручить? Я так и не знаю, как все было сделано [645]645
Рукописный вариант воспоминаний. Л. 1, 1 об. 2.
[Закрыть] .
После Великой Октябрьской социалистической революции [646]646
Машинописный вариант рукописи. Л. 1–7.
[Закрыть] в русском изобразительном искусстве возник ряд самых разнообразных группировок. Все ориентировались на высказывание В. И. Ленина «искусство должно быть понятно массам и любимо ими. Оно должно объединять чувства, мысль и волю этих масс, подымать их. Оно должно пробуждать в них художников и развивать их». Претворяли же это положение в своих работах по-разному.
Одну из группировок, образованную в 1925 году, возглавил художник Филонов П. Н., назвав ее коллективом мастеров аналитического искусства – школа Филонова. Последователей этого направления, молодых художников – называл учениками, мастерами аналитического искусства.
Несколько слов о Павле Николаевиче Филонове, жившем для искусства и в искусстве. Ради него он шел на любые жертвы, никогда не поступаясь своими принципами и отказываясь иногда даже от заработка. Образ жизни Павла Николаевича был более чем аскетический. Еда – черный хлеб и горячая вода. Курил махорку. Спал на голых досках.
И вот такого, довольно своеобразного, но крупного мастера, пригласили для оформления театрального зала и сцены в Ленинградском Доме печати. А Филонов привлек учеников молодых художников. Для зрительного зала были написаны огромные картины-панно. Для сцены – эскизы декораций и костюмов к комедии Н. В. Гоголя «Ревизор». Потом по ним были выполнены и сами декорации и костюмы. На всю эту работу было отведено всего четыре месяца. Под руководством и при активной помощи П. Н. Филонова мы работали дни и ночи. Дом печати превратился в настоящий дом жизни, из которого и мы, и Филонов выходили только раз в неделю. Фил[онов] и ученики работали безвозмездно, если не считать бесплатной еды в столовой Дома печати. По окончании работы директор Баскаков Н. П. предоставил в Доме печати комнату, где могли встречаться ученики Филонова, принося работы для консультации. П. Н. Филонов приходил ежедневно и проводил консультации так, что иногда на это уходил целый день. Делал он это также безвозмездно.
И вот мы, ученики, приходящие в Дом печати для встречи с Филоновым, стали замечать, как силы и энергия Филонова падают, убывая с каждым днем. Это сказалось на его работе. Да иначе и не могло быть при его образе жизни. Нас это очень обеспокоило, и мы решили, что нужно что-то предпринимать. С ленинградскими художественными организациями у Филонова не было контакта, и мы решили обратиться непосредственно в Наркомпрос, который тогда занимался вопросами искусства. Мы не сомневались, что Анатолий Васильевич Луначарский, возглавлявший Наркомпрос, знает такого крупного художника и непременно примет участие в его судьбе. Мы изложили в письменном виде все, что было, есть и может быть с Филоновым в дальнейшем. Выполнить это ответственное поручение доверили мне.
И вот я в Москве. Ясным августовским утром направилась в Наркомпрос. Спокойно поднялась по широкой лестнице на второй этаж огромного здания, бывшего царского административного учреждения. Никто меня не остановил, не спросил пропуска. Наверху, пройдя большой холл, я вошла в комнату, где находился секретарь Наркомпроса. Им оказалась молодая женщина. Она спросила, что привело меня сюда. Выслушав краткое изложение дела, сказала, что мне следует обратиться к т. Новицкому, который ведал вопросами искусства и находился в том же здании. Сейчас Анатолий Васильевич занят другими серьезными делами, и прием граждан ограничен.
Все было бы хорошо, но, уезжая из Ленинграда, я получила от своих товарищей строжайший наказ: вручить наше послание только в собственные руки Луначарскому и никому больше. В этом и заключалась моя миссия. Трудная? Да, но выполнить ее надо.
Я вышла от секретаря и, медленно спускаясь по широкой лестнице, раздумывала, что же мне делать? И вдруг вижу, как кто-то, окруженный группой людей, быстро-быстро поднимается по лестнице. Я остолбенела: не могло быть сомнений – это Анатолий Васильевич Луначарский. Из моей попытки пробиться к наркому ничего не вышло. Он дошел до своего кабинета и скрылся за дверью. В еще большей растерянности я вернулась в холл и устроилась поближе к комнате секретаря. Увидев меня, секретарь удивилась и спросила, нашла ли я т. Новицкого? Узнав, что я еще не искала его, посмотрела на меня явно неодобрительно. А меня донимала одна мысль: как добраться до наркома?
В это время в соседнем зале началось заседание коллегии, которое вел А. В. Луначарский. Я решила дождаться конца заседания и тогда попытаться поговорить с наркомом. Ждать пришлось долго. Наконец, двери в зале заседания открылись, вышел Луначарский и начал быстро спускаться по лестнице. Я сейчас же кинулась за ним. Но походка у наркома была удивительной. Догнать его было трудно. Широкие шаги быстро отдаляли его от меня. Тем не менее я не теряла надежды догнать его и была уже близка к цели, когда Луначарский свернул за угол и скрылся за небольшой дверью. Мне оставалось только вернуться к лестнице и ждать там. Терпеливо жду. Минут через пятнадцать меня охватило беспокойство: заседание началось, а Луначарского все нет. Что-то явно случилось. В тревоге поднялась наверх. Там было все спокойно. Секретарша сидела за своим столом, занимаясь делами. Из зала заседания коллегии вышло несколько человек. Я бросилась к ним, спрашивая, что случилось с Анатолием Васильевичем, где он? Они посмотрели на меня удивленно и ответили, что ничего не случилось, и нарком после небольшого перерыва продолжает вести заседание. Я недоверчиво покачала головой, сказав, что этого не может быть. Тогда кто-то приоткрыл дверь в зал и предложил мне взглянуть. Действительно, в конце стола сидел Луначарский. В полном недоумении оттого, как он попал наверх, не пройдя мимо меня, я решила хорошенько обследовать путь от зала заседаний до злополучной двери. Оказалось, что, пройдя по коридору мимо этой двери, попадешь на другую лестницу, ведущую наверх. А. В. Луначарский воспользовался этим путем, зная, что кто-нибудь обязательно постарается перехватить его на обратном пути для разговора о своих нуждах.
День, проведенный в Наркомпросе, не пропал даром. Он научил меня многому. Теперь надо только узнать, когда нарком будет еще в комиссариате. Но как? Обратиться к секретарше я не могла, поскольку она уже ответила на этот вопрос, послав меня к Новицкому. Вернувшись в проходной холл, я села поближе к двери кабинета секретаря и решила ждать. Чего? Этого и сама не знала.
Неожиданно до моего слуха донесся разговор по телефону. Нет, это даже не разговор – просто передавалась телефонограмма, но какая! Ура! Назначалось совещание директоров втузов в кабинете наркома, такого-то числа, в таком-то часу. Все. Больше сидеть здесь незачем. Я узнала, что мне было нужно. Теперь только действовать.
И вот я снова у здания Наркомпроса. Стою у входа и заглядываю во все подходящие машины. Нет, лучше ждать в вестибюле. Я устроилась напротив входной двери. А. В. Луначарский вошел, быстро разделся в гардеробе и стал торопливо подниматься по лестнице. Теперь только не сплоховать. В один миг очутившись рядом с наркомом, я сразу же приступила к изложению своего дела, стараясь не отстать от него. Но не успела произнести и несколько фраз, как между мной и наркомом втиснулся какой-то молодой человек. Я попробовала оттолкнуть его локтями, но из этого ничего не получилось. Тогда я подошла к наркому с другой стороны. Но настойчивый молодой человек опять оказался между мною и наркомом. Это так возмутило меня, что я тут же высказала все, что о нем думала. И каково же было мое смущение, когда Анатолий Васильевич, внимательно меня выслушав, предложил нашу пространную петицию о Филонове отдать его личному секретарю и указал на этого «назойливого» молодого человека. Кроме того, Анатолий Васильевич сказал, что вопрос о Филонове он поставит на заседании коллегии, на котором мне надлежало присутствовать. О дне и часе заседания я могу узнать у секретарши. Как мы и предполагали, Анатолий Васильевич прекрасно знал художника Филонова, сказал, что ценит его и, конечно, сделает все возможное, чтобы помочь ему.
Наступил день заседания коллегии. Огромный зал. Посередине длинный стол, покрытый красным сукном. Яркий свет. За столом много людей. Среди них известные ученые, писатели, общественные деятели. Нарком, сидевший в конце длинного стола, зачитал наше заявление. Присутствующие с интересом задавали вопросы и вносили предложения. Анатолий Васильевич хотел оформить материальную помощь Филонову как пособие по болезни, поэтому предложил представить ряд документов, в том числе медицинскую справку о состоянии здоровья. Но я знала, что П. Н. Филонов ни под каким видом не будет брать справок о состоянии здоровья. Он всегда говорил, что здоров и хочет работать и работать. Обо всем этом мне пришлось сказать на заседании коллегии. Тогда было принято решение о выдаче Филонову единовременного пособия в сумме 300 руб., оформив как творческую помощь. Позднее, по-видимому после указания из Москвы, Филонов получил через Лениздат заказ на коллективный портрет работниц фабрики «Красное знамя» [647]647
В «Дневнике» П. Н. Филонова сохранилась запись об истории работы над упомянутым заказом. 13 июля [1931 г.]«В 6 ч. Звонил из Изогиза т. Рудштейн. Он сказал, что Изогизу нужны два портрета героев-ударников, награжденных орденом. Портреты надо сделать с натуры. 13 июля.Был в Изогизе. Говорил с Рудштейном. <…> Он предложил мне написать портреты двух ударников, награжденных трудовым орденом на „Красной заре“. <…> 14 июля.Глазков направил меня к ударнику Никифорову в автоматное отделение, но он в отпуске. Тогда он послал меня к ударнице т. Елене Васильевой в шнуровочное отделение. Это пожилая, видимо, спокойная, хорошая женщина. Сделал ее зарисовку за станком, в лист полуватмана. <…> [Рудштейн], посмотрев рисунок, сказал, что „это пожилая женщина – не тип ударника. Здесь нужен пафос!“. Он сказал, чтобы эту работу далее не вел, он пошлет меня на другой завод искать более подходящий тип. Я согласился, решив писать т. Васильеву для себя.
15 [июля].Утром окончил рисунок на „Красной заре“. Нарисовал в портрете т. Васильевой четыре фигуры, кроме нее, и станки, т. к. вещь стала иметь иное значение, чем раньше. <…> 10 сентября.Был Гурвич (личность не установлена. —Л.П.),смотрел картину. Просил меня окончить ее к 18 сентября, чтобы Изогиз успел ее отпечатать к октябрьским торжествам. Он сказал: „Вы не знаете, что вас ожидает, если картина будет также хорошо доведена, как она есть сейчас, помимо головы и руки Васильевой. Мы вырвем вас из этой обстановки. Вы получите квартиру из 5 комнат и командировку в Кузбасс, Днепрострой – куда хотите. Мы вас законтрактуем по 300 руб в месяц“. <…> Я ответил, что буду вести вещь как и до этого, изо всех сил, а <…> если, с моей точки зрения, она не будет готова, я ее не дам…». См.: ФилоновП. Н. Дневники. С. 108–114. 18 сентября художник отвез-таки картину в типографию, получив за работу 345 рублей. В конце того же 1931 года художник получил еще один «производственный заказ» («Тракторная мастерская Путиловского завода». 1931–1932. Холст на фанере, масло. 71 × 96). В 1932 году группа учеников Филонова приступила к работе над иллюстрированием «Калевалы», поэтому мастер уже не соглашался на такие предложения.
[Закрыть] . Красочная репродукция этой картины продавалась во всех газетных киосках Ленинграда.
Так простота и отзывчивость наркома просвещения, Анатолия Васильевича Луначарского, помогли мне выполнить трудное поручение товарищей.
А. Е. Мордвинова член Союза худ[ожников] СССР с 1934 г.
03. 1978.
О. В. Покровский [648]648
Покровский Олег Викторович(1919–1999), художник, искусствовед, мемуарист. Учился в ИЖСА на факультете теории и истории искусств (конец 1930-х), одновременно занимался в мастерской П. Н. Филонова. Участник Великой Отечественной войны, автор воспоминаний о Р. Ч. Мандельштаме, П. Н. Филонове, распространявшихся в самиздате.
[Закрыть]
Тревогой и пламенем
(Воспоминания о П. Н. Филонове) [649]649
В 1963 году О. В. Покровский написал первый краткий вариант «Воспоминаний о П. Н. Филонове». Машинописный экземпляр: РГАЛИ. Ф. 2348. Оп. 1. Ед. хр. 45а. В 1973 году был написан более подробный очерк, машинописные авторизованные экземпляры: РГАЛИ.Ф. 2348. Оп. 1. Ед. хр. 45 б; ОР ГТГ. Ф. 151. Ед. хр. 39; ОР ГРМ. Ф. 100. Ед. хр. 385. Опубликован в сокращении в 1989 году. См.: Покровский О. В.Высшая мера жизни // Белые ночи: Очерки, зарисовки, воспоминания, документы. Л., 1989. С. 496–510. Фрагменты включены в издание: Филонов. Художник. Исследователь. Учитель. В 2 т. М., 2006. Т. 2. С. 261–269. В настоящее издание включен текст 1973 года с небольшими сокращениями, отмеченными отточиями. Орфография и синтаксис приведены в соответствие с современными нормами. По возможности уточнены цитируемые автором фрагменты литературных произведений, квадратными скобками отмечены восстановленные строки.
[Закрыть]
«Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые».
Встреча с мастером
Из дальней дали тысячелетий дошла до нас древняя легенда о живописце.
Он жил в годы войн, годы смертей. Его глаза видели багровый огонь пожаров, темный дым, трупы детей и женщин на площадях поверженных городов. Он писал огонь, черную боль и кровь. И никто не знал, почему так мрачно пламенеет пурпур его картин.
Художник жил долго и был славен. Когда он умер, все друзья и враги, все почитатели и завистники пришли к нему к мертвому, желая понять тайну пурпура. Но ничего не увидели, кроме кипарисовых и пальмовых досок, грубых кистей. Обратили тогда свои взоры пришедшие на мертвое тело художника и увидели, что из замолкшего навсегда сердца льется пламенеющая черным огнем страдания кровь и падает на кисти.
Поняли тогда все, какой краской писались эти картины.
Мы помним Филонова. Мы учились у него, мы посещали его школу – « Школу аналитического искусства».
В блокадную, морозную, страшную зиму 1941 года художник умер смертью гражданина и патриота.
Студеной ночью дежурил он на крыше пустующего, промерзающего дома, где до осады жили литераторы и художники и где остались рукописи и картины погибших. Простудился. Воспаление легких, усугубленное чудовищными лишениями зимы блокадной, сделало свое дело. Превозмогая болезнь, не веря в наступающую смерть, Филонов неуклонно поднимался на пост, который он считал своим. Несмотря ни на что художник был верен своему городу до самого своего смертного часа.
Когда прозвучал отбой воздушной тревоги, он спустился вниз по обледенелой лестнице к себе, лег. Филонов умер через полчаса после отражения воздушного удара врага.
Дом на набережной реки Карповки, 17а, сохранился до наших дней, на его фасаде – мемориальная доска, говорящая, что здесь жил писатель Чапыгин [651]651
Кроме П. Н. Филонова и А. П. Чапыгина на набережной р. Карповки в доме № 17а (ныне улица Литераторов, № 19), жили и другие известные художники и писатели. Об этом доме поэт Г. Н. Петников писал Д. И. Митрохину: «Мне было так приятно читать Ваши строки о нашей Карповке, о Доме литераторов: я как будто с Вами прошел вместе по этим деревянным мостам, выйдя направо, маленькая литературная улица, налево – мост, а там недалеко и Новая деревня – к морю. Или путь к Ботаническому саду: чудесные места. <…> Вы, конечно, помните наш огромный двор на две улицы, и на Песочную, и на Литераторов, двор, где жил Михаил Васильевич Матюшин, „Журавль“ (издательство Матюшина. – Л.П.),„Небесные верблюжата“ – все это как чистый осенний сон». («Небесные верблюжата»,сборник стихов Е. Г. Гуро, выпущенный посмертно; «Осенний сон»– название ее пьесы. – Л.П.)<…> Деревья <…> были в нашем дворе на Петроградской стороне старые, высокие; а потом – огороды. Мой милый сосед Борис Владимирович Эндер (прекрасный художник), а напротив, визави – Павел Николаевич Филонов. Внизу – Чапа, Алексей Павлович Чапыгин, старинный приятель, читавший по главкам «Разина Степана» (помню, как в летние, то ли поздневесенние дни мы были с Хлебниковым в гостях). См.: Петников Г. Н.Письмо Д. И. Митрохину от 13 марта 1964 года. Старый Крым // Книга о Митрохине: Статьи, письма, воспоминания. Л., 1986. С. 263–264. Подробнее о Доме литераторов см.: наст. изд., Глебова Е. Н.Воспоминания о брате.
[Закрыть] .
Треть века прошла со дня гибели Филонова, целая историческая эпоха отделяет нас от этого, теперь уже далекого времени. Но, вопреки годам, тревожны и тревожащи сумрачные видения жестокого мира, запечатленные на его полотнах. Замечательный поэт нашего времени Андрей Вознесенский в стихотворении «Зарёв о Филонове», посвященном художнику, говорит:
Интуиция большого поэта дала Вознесенскому осознание главного в художнике, его умение мерить людей самой высокой мерой и веру в них. Эти стихотворные строки, быть может, самые проникновенные из того, что написано о нашем руководителе. И мы, любившие и помнящие Павла Николаевича Филонова, благодарны поэту, понявшему гражданственность, всегда отличавшую живописца.
Трудно по каплям, по крупицам собирать то, что осталось в людской памяти о необычайной личности художника. В русской и мировой живописи – он один и неповторим. Даже демонизм Босха и Брейгеля, даже жуткие маски Энсора [653]653
Энсор Джеймс(1860–1919), бельгийский художник, англичанин по происхождению. Один из предшественников экспрессионизма. Тема «маски», скрывающей бессмысленность и отчуждение жизни, появляется в творчестве Энсора с 1883 года, когда он пришел к мнению, что «маска дает свежесть тонов, сверхострую выразительность, пышный декор, неожиданные широкие жесты, хаотичность движений, изысканную неугомонность». Цит. по изд.: Энциклопедический словарь живописи. Западная живопись от средних веков до наших дней. М., 1997. С. 1121–1122. Чтобы усилить атмосферу ирреальности, рядом с масками художник часто изображал скелеты, разнообразных монстров.
[Закрыть] , предвосхитившего экспрессионизм, увидевшего под личинами святости лики демона, бледнеют перед сумрачным величием образов Филонова. Творческий подвиг, творческий поиск Филонова требует от нас мужества; властно, грубо ставит он нас перед грозной загадочностью опасного мира, перед лицом тайны нас для нас самих. Углубляя задачи, усложняя и усложняя язык своей образной системы, анализировал он бытие. Филонов видел трагедию как трагедию и гибель как гибель.
И не отводил глаз от беды.
Ни в какие течения он не вписывается, кроме созданной им самим в первые годы революции «Филоновской школы».
Что влечет нас к тайне его творчества? В силу чего в XX веке так усложнились приемы художественного самовыражения? В чем причина того, что искусство стало экспериментом над формой, над самим собой, над представлениями о мире? Почему поток сознания, поток ассоциаций в их зримом выражении и взаимосвязях, стал темой живописи?
Одна из загадок творчества Филонова – всеобщее, внезапно вспыхнувшее внимание к его наследию. Почему, после стольких лет замалчивания и молчания, наша тревога, наше осознание мира как опасности и тайны сделали давно погибшего живописца – современником, выразителем нашей смятенности? Все, с кем начинал он свой путь, уже в прошлом, уже история. И лишь сумрачные пророчества, грозные лики неведомого, вызванные его кистью из мрака неосознанного, волнующи и загадочны. Какие стремления найти себя в разорванном перенапряженном (мире. – Л.П.)делают его создания шифрами тайны? Надвигается на нас, обступает нас жуткий, грозный мир, мир Филонова. Только в последние годы, только теперь стали мы его современниками.
В конце 20-х годов, это было давно, когда я впервые услышал имя Филонова, я еще ничего не знал о его произведениях. По городу ходили о нем слухи. Говорили, что старый мастер принимает своих посетителей в нетопленой, заиндевелой мастерской в пальто, которое носил в самый лютый мороз, окруженный мрачным, странным миром своих картин. Говорили, что художник питается одним черным хлебом. Говорили, что не принимает никаких заказов, храня суровую независимость. Тогда же я увидел в Русском музее выставку, одну из последних, где были выставлены художники «левого» направления [654]654
Предположительно речь идет о ленинградском варианте выставки «Художники РСФСР за XV лет», на которой было представлено более 80 работ П. Н. Филонова. См.: наст. изд., Глебова Е. Н.Воспоминания о брате.
[Закрыть] . «Левое» искусство еще считалось политически левым. Для меня, тогдашнего, многое было новым, непривычным. Был «Черный квадрат» К. Малевича, было многое, чего я не помню, но мне врезался в память «Человек, победивший город» [655]655
П. Н. Филонов. «Победитель города». 1914–1915. Бумага, акварель, чернила коричневые, тушь, перо, кисть, карандаш. 42,1 × 34,2. ГРМ. Акварель помещена на обложку издания: Глебов-Путиловский Н. Н.Дом здоровья. Рассказ эмигранта. Л., 1930.
[Закрыть] Филонова. Худое, волевое лицо на фоне городского пейзажа. Были другие его картины, где фигуры были вписаны одна в другую, и морды лошадей смотрели на зрителей скорбными человеческими глазами. Я впервые увидел тогда эту удивительную, ни на что прежде не похожую живопись. Но «Человек, победивший город» запомнился мне навсегда. Читая Велимира Хлебникова, я встречал строки, посвященные другу-художнику, не названному по имени [656]656
Очевидно, автор имеет в виду строки из сверх-повести В. Хлебникова «Ка», по свидетельству ученых, посвященные Филонову: «Я встретил одного художника и спросил, пойдет ли он на войну? Он ответил: „Я тоже веду войну, только не за пространство, а за время. <…>“ Он всегда писал людей с одним глазом. Я смотрел в его вишневые глаза и бледные скулы». См.: Хлебников В. В.Творения. М., 1986. С. 525.
[Закрыть] . В примечаниях было сказано, что речь идет о Филонове. Эти небольшие отрывки рисовали романтический образ.
Много позднее, уже в университете, я прослушал курс лекций профессора Иоффе по всеобщей истории изобразительного искусства [657]657
В мае 1933 года И. И. Иоффе, работавший над книгой «Синтетическая история искусств: Введение в историю художественного мышления», посетил П. Н. Филонова. Художник дал согласие на этот визит, так как «Иоффе определенно положительно» относился к его работам, а на несостоявшейся выставке Филонова в ГРМ «с группою своих учеников осматривал <…> работы и признавал их настоящими пролетарскими и исключительными по идеологии и мастерству». См.: Филонов П. Н.Дневники. С. 202. Посещение состоялось 7 мая, Филонов был разочарован его итогами, записав в дневнике: «Иоффе слушал и молчал. Объясняя ему, по его просьбе, нашу идеологию и показывая вещи, я еще раз понял, <…> что ни с каким искусствоведом разговора заводить не надо и пояснений не давать». То же. С. 203. Возможно, причиной разочарования художника стало то, что автор книги рассматривал его творчество в контексте экспрессионизма, а в литературе связал с Л. Н. Андреевым. См.: Иоффе И. И.Синтетическая история искусств: Введение в историю художественного мышления. Л., 1933. С. 461–484. Однако, экземпляр книги Иоффе был в библиотеке Филонова, и он не без гордости подчеркивал, что автор поставил его имя в один ряд с прославленными мастерами прошлого, тем самым утвердив его «прочное, неоспоримое положение» в истории искусства. См.: Филонов П. Н.Указ. соч. С. 351.
[Закрыть] . В заключительной части своего курса лектор коснулся живописи XIX – начала XX века. Он показывал диапозитивы с картин Мунка [658]658
Мунк Эдвард(1863–1944), норвежский художник, рисовальщик, гравер. Один из предвестников экспрессионизма в искусстве. Посвятил цикл из 22 картин «Фриз жизни» темам рождения, расцвета, гибели любви и экзистенциальной тоски. Творчество Мунка, духовно близкое искусству В. Ван Гога, оказало влияние на развитие живописи в Германии, Австрии, Чехии.
[Закрыть] , Кубина [659]659
Кубин Альфред(1877–1959), австрийский живописец, рисовальщик, иллюстратор; писатель. Был знаком с Ф. Кафкой. Изучал творчество И. Босха и П. Брейгеля. Вначале был близок символизму, постепенно перешел к экспрессионистической поэтике. Автор циклов: «Семь смертных грехов»,1915; «Дикие звери», 1920; «Пляска смерти», 1925, 1947; «Демоны и призраки», 1926.
[Закрыть] , Дикса [660]660
Дикс Отто(1891–1969), немецкий живописец и график. Первую мировую войну провел в окопах. Тему войны соединял с критикой современного общества («Окоп», 1920–1923; цикл из 50 гравюр «Война», 1923–1924). Лидер группы «Новая вещественность» (1925–1930). В пластическом языке его полотен проявилось влияние экспрессионизма.
[Закрыть] , «Древний ужас» Бакста [661]661
Л. С. Бакст. «Античный ужас (Terror Antiquus)». 1908. Холст, масло. 250 × 270. ГРМ.
[Закрыть] и, наконец, «Пир королей» Филонова. Мне трудно сказать через столько лет, чем поразил меня мрачный пафос картины. Диапозитив был черно-белый. Слов лектора я почти не помню, но помню труднообъяснимое волнение от впервые увиденного зловещего «Пира королей». От картины веяло безнадежностью. С уже определившимся интересом к этой обличительной картине я обратился к книге Иоффе «Синтетическая история искусств». Филонову была посвящена глава в разделе «Экспрессионизм и сюрреализм, технический функционализм». Его живопись сопоставлялась с музыкой Шёнберга и поздней прозой Леонида Андреева. В известной монографии Яна Кржижа «Филонов», изданной в наши дни, это исследование Иоффе названо одним из важнейших, написанных о художнике при жизни. Все то, что я знал о Филонове в те годы, было загадочным. Казалось странным, что это наш современник. Он рисовался воображению как человек совсем другой эпохи. Но он был нашим современником. Он жил и творил в нашем городе, он погиб за наш город, защищая его так, как мог.
Я никогда не думал, что жизнь сведет меня с таким замечательным человеком. Филонов вошел в мою жизнь как эпическая легенда, и я благодарен судьбе, что мог прикоснуться к краю его тайны.
Кончались [19]30-е годы. После долгого перерыва в Академии был восстановлен факультет теории и истории искусства [662]662
Факультет теории и истории искусств был открыт в ИЖСА в 1937 году.
[Закрыть] . В 1938 году, как всегда весной, была выставка дипломных работ выпускников. Это была последняя защита дипломов, на которой могли присутствовать все желающие и разрешалось говорить всем, кто хотел, а не только членам жюри. Это были первые мной услышанные публичные дебаты. А потом был выпускной вечер в актовом зале. И именно на нем разгорелись главные споры. Они были бурными, по моде того времени. Это были запоздалые отголоски тех споров, которые велись в 20-е годы между различными группировками. Направлений больше не было, но накал страстей был ярым. Горячо и взволнованно говорил Н. Н. Пунин, профессор искусствоведения. Он резко бросил в зал: «Что вы, ремесленников готовите? – В общежитии царят нравы бурсы. Всем известно, что студенты почти ничего не читают». Ему так же горячо и запальчиво отвечали. Зал шумел и волновался. Когда Пунин сошел с трибуны, к нему поспешил один из студентов и на глазах у всего зала пожал руку. Пунин с торжествующей и насмешливой улыбкой обернулся к президиуму, справедливо видя в этом рукопожатии проявление уважения со стороны студентов, доказательство своей правоты.
Пройдя возбужденный, шумящий зал, на трибуну поднялся высокий плечистый юноша с пачкой исписанной бумаги в руках. Голосом, срывающимся от волнения, он начал речь. Что-то говорил от себя, что-то читал. Волнуясь, он ронял листы на пол, но не поднимал их. Явно сбиваясь с текста, он обращался к залу с фанатичной убежденностью. Это были призывы посещать школу Филонова, учиться у него. «Только она, эта школа, прокладывает путь в будущее, все остальные погрязли в рутине». В ответ на его слова в зале поднялся крик. Кричали, явно пытаясь перекричать, криком заставить его сойти с трибуны. Пытались даже силой оттащить. Юноша отвечал: «Не подходите ко мне!» Он продолжал говорить. У него был «зарезан» диплом лишь за то, что он был сделан в манере Филонова. И его исключили из Академии и изгоняли из общежития. Он был лишен обычного права проучиться еще год.
Сквозь гвалт до меня долетали лишь обрывки фраз. Я вскочил и бросился к выходу, стараясь не пропустить молодого оратора, когда он будет выходить. «Это вы говорили о Филонове, – обратился я к нему, перехватив в дверях. – Сведите меня с Филоновым, я о нем много слышал». «Будьте в пятницу в общежитии, мы пойдем к Павлу Николаевичу. Он очень отзывчивый человек».
В назначенное время я был в общежитии студентов-живописцев. Кроме меня, был еще один юноша с живописного факультета, мне тогда совсем неизвестный, кавказец, небольшого роста. Нас познакомили, он назвал фамилию – Фалик [663]663
Правильно – Фалек Александр Михайлович (1912–1941/42), художник. В 1929 учился на рабфаке искусств в Москве, откуда был переведен в Ленинград на рабфак ИНПИИ. В 1932 поступил на живописный факультет Института живописи, скульптуры и архитектуры (такое название институт получил в 1931 году).
[Закрыть] . Уже много позже, после войны, я узнал, что он был убит в первые ее месяцы.
Еще охваченный возбуждением своего недавнего выступления, пригласивший нас молодой человек запер дверь своей комнаты. «Мы сейчас пойдем, я только покажу вам свои эскизы к диплому. Меня выбрасывают на улицу. Я уже не могу жить здесь. Разве это справедливо?» Из шкафа он вынул свои работы, спрятанные подальше от посторонних глаз. Это были эскизы, несколько ярких натюрмортов и картина исторического содержания, сделанная в духе филоновской системы. Она называлась «Формула войны», Итало-Абиссинская война [664]664
Абиссиния, ныне Эфиопия, была захвачена фашистской Италией в результате Итало-Абиссинской войны (1935–1936).
[Закрыть] , только что отгремевшая, была изображена в аллегорической форме. В раскаленный солнцем песок глубоко впечатался кровавый след танковой гусеницы. Из крови и песка взметнулся черный силуэт женщины с раскинутыми руками и обращенным к небу лицом. Это была аллегория страдания войны. Абиссиния была повержена, раздавлена итальянскими танками, залита ипритом. Итальянская армия применила иприт.
Все было необычайно. Была необычайной наша почти тайная встреча. Я волновался. Предстояло идти к человеку, уже окруженному ореолом отверженности.
Мы пошли на Карповку, где на набережной в доме № 17-а жил Филонов.
Старый, запущенный сад перед 2-х этажным кирпичным домом.
Нет этого сада – вырубили в блокаду.
Большое лестничное окно до сих пор сверкает цветными стеклами.
Второй этаж. Коридор.
В большой комнате было много народа. Все стояли.
У окна стоял Филонов.
Серые внимательные глаза. Высокий лоб. Голова была обрита. Большого роста, он держался очень прямо.
Старомодная учтивость суховатого приветствия.
Было непривычно вначале. Молчаливые, сосредоточенные лица вокруг. И был жуток мрачный мир в живописных образах, окружавших нас. На стенах висели картины, они покрывали все стены сплошь, впритык друг к другу.
Над всем возвышался знаменитый «Пир королей». Перед моими глазами была картина, которую я так хотел видеть. Огромный холст занимал почти всю стену [665]665
На самом деле размеры «Пира королей» не так уж велики: 178 × 213 см.
[Закрыть] . Кроваво-красные тона цвета запекшейся крови и разложения. В темном и глубоком подземелье, вокруг стола-жертвенника, застыли деспоты – короли смерти. Короли, вершившие мрачный обряд тризны по самим себе. Власть самодовлеющая и беспощадная, потерявшая свой смысл и свою цель. Традиция владычества, тоже умирающая. Картина была создана в 1913 году. Поэт Велимир Хлебников писал о творении своего друга:
«Это пир трупов, пир мести. Мертвецы величаво и важно ели овощи, освещенные лучом месяца, бешенством скорби» [666]666
Цитируется с неточностями. Правильно: «Художник писал пир трупов, пир мести. Мертвецы величаво и важно ели овощи, озаренные подобным лучу месяца бешенством скорби». См.: Хлебников В. В.Ка // Хлебников В. В.Творения. С. 525–526.
[Закрыть] .
«Бешенством скорби» были пронизаны все картины художника.
Первоначальный вариант еще дает королей, несущих атрибуты величия [667]667
Речь идет об акварельном варианте композиции «Пир королей». 1912. Бумага, акварель, тушь, кисть, перо. 21,5 × 32,2. ГРМ.
[Закрыть] . Классически обнажены фигуры большого холста [668]668
Автор не вполне точен, так как в картине «Пир королей» нагими предстают лишь персонажи, пребывающие в «мире ином» (левая верхняя часть картины). Остальные одеты в подобия античных хитонов.
[Закрыть] . Бессердечным деспотам не нужны короны и скипетры. И распростертый у ног беспощадных владык раб, с гордым профилем перуанских вождей, свирепый и в унижении, поверженный, иероглиф вечной драмы угнетения. Обнаженность фигур странно сочетается с иконописной ритуальностью жестов. Демоническая переработка мотива «Тайной вечери» [669]669
См.: наст. изд. Кетлинская В. К.Вот что это такое!
[Закрыть] . Это классицизм, но классицизм XX века, классицизм Филонова. Художник умел видеть торжественность гибели.
Время создания картины – время влияния акмеизма. Акмеисты вернулись к темам античности, но их древность – это древность разлада и раздора, древность кровавых оргий, мрачность мифов и тайных таинственных культов. Переплетались и сплавлялись многие влияния той сложной эпохи в этом произведении. Я не знаю картин, где бы сильнее звучал мотив обреченности – трагедийной судьбы, разве «Зловещие» Рериха [670]670
Н. К. Рерих. «Зловещие». 1901. Холст, масло. 103 × 230. ГРМ.
[Закрыть] .
…Занятия уже шли. Вначале было непривычно, странно. Жуткие, волнующие образы на стенах этой комнаты-музея и люди, незнакомые тогда мне, юные и седовласые, видимо, прошедшие с учителем долгий путь. Почти все имели папки в руках. На столе лежали принесенные работы. Филонов держал чью-то картину в своих энергичных, твердых руках и внимательно в нее вглядывался.
Приведший меня, исключенный из Академии, заговорил возбужденно и резко: «Мне дали волчий паспорт. Меня направляют на фарфоровый завод [671]671
Начиная с первых послереволюционных лет Государственный фарфоровый завод (Императорский фарфоровый завод, с 1924 – Ленинградский) стал местом приложения сил для многих живописцев и скульпторов, увлеченных проблемами обновления языка искусства. В разные годы здесь работали: А. А. Лепорская, С. В. Чехонин, Е. Е. Лансере, Н. Я. Данько и др. Росписями так называемого агитационного фарфора занимались многие мастера авангарда (К. С. Малевич, В. В. Кандинский, Н. М. Суетин, И. Г. Чашник и другие). В 1932 года Н. М. Суетин стал главным художником творческой лаборатории завода.
[Закрыть] .
