Текст книги "Война меча и сковородки"
Автор книги: Артур Сунгуров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)
– Нам надо где-то переночевать, а утром идти в монастырь Голейдухи.
– Ты что, не слышал, что рассказал этот предатель?!
– Слышал, но сейчас не время разгадывать загадки. Подумаем об этом после того, как спасемся.
Они вернулись к ручью, и просидели ночь, не разжигая костра. Эмер колотило как в лихорадке – то ли от прохлады ночного леса, то ли от пережитого за день. Годрик набросил ей на плечи свою котту и обнял поверх, чтобы было теплее. Хуфрин затих на постели из травы и еловых лап, и только тяжелое дыхание говорило, что он еще жив.
– Значит, идем в монастырь Голейдухи, оставляем там виллана, а потом куда? – спросила Эмер, прижимаясь к Годрику.
– Не будь поспешной. Хуфрин ранен, ему нельзя в дальнюю дорогу. Нужен покой. Но я опасаюсь оставить его даже в монастыре. Ты видишь, свидетели долго не живут. А он – опасный свидетель. Надо увести его подальше из этих мест. Я думал о кормилице, она живет в пригороде Тансталлы...
– Зачем столько возни? Он тебе не отец. Такой же обманщик, как Бодеруна.
– Я должен позаботиться о нем.
– Тебя послушать – ты всем должен, а тебе никто, – проворчала Эмер, устраиваясь головой на его груди. – Так куда пойдем? К королеве? Расскажем, что узнали от Тилвина и твоего несостоявшегося папаши?
– И что важного мы ей откроем? Передадим слова бывшего слуги и представим раненного виллана?
Эмер вынуждена была согласиться:
– Да, с доказательствами у нас не очень. Жаль, что старуха погибла. Наверняка, она знала, как они подделали этот проклятый договор о покупке ребенка.
– Может и не знала. Ей могли его просто передать.
– Хуфрин говорит, с ними разговаривали в Тансталле, потом они направились прямиком в Дарем, и там, в деревушке, Бодеруна получила договор. Уверена, печать они поставили именно тогда.
– Печать всегда находилась у меня.
– Они могли сделать копию... – предположила Эмер неуверенно.
– Столь точно не сделали бы. Я же смотрел оттиски. Не ломай понапрасну голову, скорее всего, они приготовились загодя, когда печать была у леди Фледы.
– Но никому не было известно, вернешься ли ты из южных земель. И я уверена, что леди Фледа хранила печать еще поревностнее тебя. Даже не... – она замолчала на полуслове, и Годрик встряхнул ее, встревоженный.
– Эй, лишилась дара речи?
– Вот оно! – Эмер вырвалась из его объятий. – Я поняла! Это Тилвин. Предатель Тилвин поставил печать.
– Уж его-то я к печати на два полета стрелы не подпускал, – сказал Годрик.
– Вспомни, – глаза у Эмер загорелись знакомым пугающим блеском, – вспомни, когда Острюд устраивает слезы напоказ из-за того, что я, якобы, собралась выдавать ее за старика! Она падает на пол, ты удерживаешь ее, Тилвин вбегает следом, мы смотрим на Острюд, а где в это время находится печать?..
– Лежит на столе, – закончил Годрик с усмешкой. – Яркое пламя! Ведь как раз тогда я должен был заверить твои записки о королевском празднике.
– Ему только и нужно было, что взять печать со стола и приложить к договору. Дело пары секунд. Все сходится!
– Сходится, да не совсем, – сказал Годрик, раздумывая. – Слишком рискованно. Тилвин никогда так не действовал. Он всегда был осторожен. Откуда он знал, что устроит Острюд? Она могла поговорить спокойно и уйти.
– Ответ на это нам может дать только твоя сестра, – сказала Эмер.
– Думаешь, она замешана?
– Ей нравится Тилвин, он мог обмануть ее.
– Острюд не такая, – сказал Годрик после долгого молчания.
– Но твой оруженосец говорил, что именно она стала хозяйкой в Дареме, когда леди Фледа занемогла. Кто ответит, где Острюд сейчас? Сомневаюсь, что добром ушла в монастырь... Надо найти твою сестру и разузнать обо всем. Она – благородная девица, ее словам королева поверит.
– Надо найти место, где ты будешь в безопасности.
– О! Не надо опять! – взмолилась Эмер. – Ты уже хотел от меня избавиться – и ничего хорошего из этого не вышло. Кто-то говорил сегодня про то, что небеса предопределяют, что ни делается – все к лучшему... Вот и смирись, что я буду рядом.
– Ты не понимаешь, это ведь не игра, – попробовал возразить Годрик.
– Это ты не понимаешь, что мы сможешь разобраться в этой истории только вместе, – отрезала Эмер. – Предлагаю оставить Хуфрина в монастыре, ничего там с ним не случится, а самим идти в Дарем. Узнаем, где Острюд, призовем ее к ответу. Надо будет – притащим ее к королеве.
– Полегче, полегче, – пробормотал Годрик, ему не очень нравилась идея призывать к ответу родную сестру.
На рассвете они двинулись в путь. Годрик взвалил Хуфрина на спину, а Эмер пошла впереди, держа мечи и прислушиваясь к каждому шороху.
Они побоялись слишком углубляться в чащу, чтобы не заблудиться. Да и прогулки в синегорских лесах могли закончиться плохо – по округе рыскали волки. Хуфрин бредил и звал Бодеруну. Эмер шикала на него, но он не унимался.
Перед самым закатом они сели отдохнуть у пограничного камня. Он еще хранил солнечное тепло, и Эмер с наслаждением прижалась к нему, закрывая глаза.
– Устала? – спросил Годрик участливо.
Он усадил Хуфрина, прислонив его к камню, а сам лег на землю, давая отдых спине.
– Совсем нет, – ответила Эмер, не открывая глаз. – Если яркому пламени будет угодно, доберемся до монастыря к полуночи. Единственное, о чем я мечтаю – это огромный кусок хлеба. Можно еще и сыра. Головку. Вот такую, – она прочертила руками в воздухе, обозначая что-то непомерно большое. – И еще молока. Целый кувшин. Чтобы есть и пить вдоволь. Никогда не была так голодна.
Годрик хмыкнул, показывая, что согласен.
Хуфрин застонал, и Эмер, успевшая расслабить не только тело, но и душу, испуганно вздрогнула.
– Чтоб этому виллану пусто было, – проворчала она. – Шуму от него – на весь лес. Были бы здесь разбойники – точно услышали бы.
Она как накаркала, потому что почти сразу же от дороги донесся глухой стук копыт. Годрик рывком поднялся, и Эмер тоже вскинулась, хватая мечи.
Через заросли напросвет было видно, как мимо проехали четыре или пять всадников – все в черном, наверняка, в масках, на таком расстоянии лиц не разглядишь. Всадники ехали медленно, оглядываясь и прислушиваясь.
– Это за нами, – прошептал Годрик, – уходим в чащу...
Эмер кивнула, но судьба, как всегда, предопределила все по-своему. Хуфрин позвал Бодеруну, да так громко, что голос его разнесся по всему лесу, усиленный эхом. Перестук копыт мгновенно затих и раздались голоса. Кто-то советовал прочесать кусты.
Прятаться дальше было бессмысленно, и Годрик схватил Хуфрина за рубаху и штаны, закидывая на спину. Эмер указывала дорогу, выбирая между кучами валежника. Их услышали и теперь договаривались о погоне.
– Быстрее! Быстрее! – шипела Эмер, оглядываясь через каждый шаг.
Теперь они не старались держаться возле дороги – бежали напролом, спасая жизни.
В какой-то момент голоса раздались одновременно и сзади, и справа. Годрик присвистнул, приказывая Эмер остановиться.
– Так они нас окружат, как оленей, – сказал он, укладывая Хуфрина на землю и забирая у Эмер мечи. Он тяжело дышал, а лицо было блестящим от пота. – Иди в ту сторону, к западу. Там должен быть большой тракт, там всегда кто-то проезжает. А я останусь с Хуфрином...
– Нет! – шепотом закричала Эмер, порываясь выхватить у него один меч. – Или вместе умрем, или спасемся вместе!
– Если повезет, они нас не найдут, – успокоил ее Годрик, подталкивая бежать.
Но девушка упиралась:
– Как – не найдут? Вы мыши, что ли? Под землей спрячетесь? Не болтай глупостей, Годрик Фламбар!
– Ты отвлечешь их, – сказал Годрик, – а если повезет – позовешь кого-нибудь на помощь. Отбежишь шагов на сто и крикнешь. Ну, пошла!
Он шлепнул ее пониже спины так больно, что ладонь заболела. Потом досчитал до двадцати и свистнул громко, в два пальца, и крикнул:
– Годрик Фламбар здесь! Выходи, кто осмелится!
Эмер успела отбежать на пятьдесят шагов (она послушно считала шаги, как и велел муж), когда поняла, что этот паршивец опять ее обманул, решив геройствовать в одиночку.
Крепкие ругательства и звон стали лучше всего сообщили, что происходит. Она заметалась, не зная, куда бежать – к Годрику ли на помощь, или к дороге, надеясь на счастливый случай.
Небеса сегодня решили играть с переменным успехом, и впереди вдруг послышались нежное пение бубенцов, всхрапывания коней и – святые небеса! – тот славный стук, что издает древко копья, упертое в стремя.
Не разбирая дороги Эмер бросилась сквозь чащу. Ветки деревьев хлестали ее по лицу, а продираясь через можжевеловые заросли, она расцарапала руки и окончательно доконала платье.
Лес внезапно кончился, и она вывалилась на большую дорогу, по которой мимо проходил огромный караван карет, повозок и... рыцарей. Больше двух десятков рыцарей ехали по обе стороны в полном вооружении.
Некоторые повернули голову, чтобы посмотреть на чучело, появившееся из чащи, но зрелище не было ни привлекательным, ни опасным, поэтому рыжая нищенка не заинтересовала благородных господ. Зато Эмер была в них жизненно заинтересована.
– Помогите! – заголосила она, метнувшись к одному их рыцарей и хватаясь за стремя. – Помогите! Разбойники!..
Она тут же вспомнила, как совсем недавно (а казалось – сто лет назад) оборванная грязная девица точно так же выбежала к каравану, которым правили она и Годрик.
Рыцарь не успел ответить, зато занавеска на карете приподнялась, и женский голос строго спросил:
– Что там происходит?
– Помогите! За нами гонятся! – Эмер бросилась к карете, поднырнув под копье рыцаря, пытавшегося преградить ей путь. – Во имя милосердия, миледи!
Пальцы ее почти коснулись рукоятки кареты, когда двое пеших воинов схватили Эмер за плечи и оттащили прочь.
– Убирайся, грязная вилланка! – прикрикнул один из них.
Эмер упала на колени, но тут же вскочила.
– Там мои муж и свёкр! – взмолилась она. – Миледи! Вашим псам ничего не стоит спасти их жизни!
За псов она получила крепкий удар между лопаток – один из всадников пнул ее, даже не потрудившись слезть с коня. Эмер снова упала, чуть не ткнувшись лицом в землю. В глазах потемнело, и она приготовилась лечь поперек дороги прямо под колеса кареты, когда знакомый голос спросил неуверенно:
– Эмер?..
Она медленно подняла голову и увидела Сесилию. Малютку Сесилию Леоффа, подружку из Вудшира, воспитанницу из милости в Роренброке. Живот Сесилии заметно круглился под богатым платьем, а из-под подола виднелись остроносые носы кожаных туфелек, расшитые жемчугом и бирюзой.
– Это ты, Эмер? – Сесилия вглядывалась в лицо перепачканной, как демон из преисподней, женщины в грубых одеждах, и глаза ее удивленно расширились. – Что случилось? Почему ты здесь, в таком виде... – она сделала жест рукой, указывая на выпачканное кровью и сажей платье бывшей подруги.
– Оставим разговоры! – Эмер схватила Сесилию за чистую холеную ручку, позабыв, что ее руки огрубели и грязные, как пятки у босяка. – Там Годрик! Спаси его!
Потом она мало что помнила, потому что вела себя, как помешанная – рвалась вслед за рыцарями, которые были отправлены на подмогу. Благородные дамы, сопровождавшие Сесилию, еле смогли удержать ее. Только увидев Годрика – целого и невредимого – Эмер успокоилась и позволила усадить себя в карету.
– Ваша милость, с нее достало бы ехать в повозке, – заказала вполголоса одна из дам, но Эмер расслышала и покраснела от стыда за собственный вид.
– Это – графиня Поэль, она моя подруга, – сказала Сесилия властно, как никогда раньше не говорила. – И это вы, скорее, поедете в повозке, леди Годда.
– Я пойду хоть пешком, если вы прикажете, миледи, но эта женщина...
Эмер сказала, глядя в пол:
– Не думала, что мы так встретимся. Благодарю тебя за помощь. Но твоя дама права. Мы не самые лучшие попутчики. Если можно, довези нас до ближайшей деревни или монастыря, и мы уйдем.
– С вами раненный... – сказала Сесилия, выглядывая в окошко. – Ему нужна помощь. Ты сказала, он твой свёкр? Я скажу лекарю, чтобы он его осмотрел.
– Ты очень добра, – сказала Эмер с усилием. – Мне и правда стыдно, что ты увидела меня вот такой...
Сесилия коснулась ее руки своей и тепло пожала.
– Не надо извиняться и смущаться. Я еду в монастырь святой Голейдухи, чтобы поклониться ее мощам перед родами. Она покровительствует роженицам и путешественникам. Было бы грехом не помочь тем, кто терпит бедствия в пути. А тем более, я не могу не помочь тебе. Мы остановимся в нашем доме, в Линшире, это час или два пути. Там вы сможете отдохнуть и будете в безопасности. Если хочешь, расскажи, что произошло. У меня не было известий о тебе с тех пор, как ты сбежала из Тансталлы.
Закусив губу, Эмер посмотрела на Сесилию и встретила взгляд, полый участия.
– Я тебя бы в объятиях задушила, – сказала она, – да боюсь запачкать.
Сесилия рассмеялась, и Эмер рассмеялась вместе с ней.
К вечеру они прибыли в дом Ишемов, и Эмер с наслаждением выкупалась. Горничные Сесилии привели в порядок ее спутавшиеся волосы, расчесали кудри волосок к волоску и, вооружившись щипчиками, избавили от растительности по всему телу, втайне удивляясь, как это знатная и благородная дама могла так себя запустить. Им не терпелось посплетничать на этот счет, но леди Ишем приказала не отходить от гостьи ни на шаг и выполнять любое желание. Спустя два часа Эмер лежала в мягкой постели, на пуховой перине, чистая и благоухающая розовым маслом. Она подкрепилась кашей с кусочками дичи и сладким ягодным пирогом, и теперь совсем разомлела от непривычной роскоши.
Сесилия прохаживалась по комнате, поглаживая живот и спокойным, размеренным тоном рассказывала о своей жизни:
– Ранулф не хотел отпускать меня, но я настояла. Он отправил со мной почти половину рыцарей. Тогда это показалось излишним, но теперь я вижу промысел небес. Я рада, что оказалась в нужное время в нужном месте.
– Послушай-ка, – Эмер стряхнула дремоту и приподнялась на локте. – Ты никогда не молилась Голейдухе, а возле замка Ишемов есть собор с пределом святой Голейдухи. С чего вдруг ты решилась на такое дальнее путешествие?
Застигнутая врасплох, Сесилия остановилась и посмотрела на Эмер испуганно и виновато, совсем как раньше.
– Ты ведь не просто так очутилась в Синегорье.
Сесилия вздохнула и осторожно уселась в кресло.
– Не буду от тебя скрывать. Да, я ехала за тобой. Хотела уговорить тебя вернуться в столицу.
– Но ты ведь не сама это решила? – продолжала допытываться Эмер. – Кто просил за меня? Королева?
– Нет, Ее Величество и имени твоего слышать не желает. И ты прекрасно знаешь почему. Мы все считаем, что ты поступила благородно, но крайне неразумно и...
– Сесилия! Кто просил тебя поехать за мной?
Но она не успела ответить, потому что на пороге комнаты возник Годрик. Чисто выбритый, одетый в шелковую тонкую котту, благородный и великолепный, как прежде.
– Вот и он, – сказала Сесилия, тяжело поднимаясь, но на губах ее заиграла легкая, совсем легкая улыбка, – герой твоих грез. Я удаляюсь. Отдыхайте, этой ночью вас никто не побеспокоит.
Она притворила за собой дверь, оставив путешественников одних.
Глава 30
– Я чувствую себя, как переваренная креветка, – призналась Эмер, когда дверь за Сесилией закрылась. – Пригаси свет, сделай одолжение. Как там Хуфрин?
– Жить будет, – ответил Годрик, гася свечи одну за другой. – Его осмотрел лекарь. Говорит, через неделю-другую поправится.
– Хоть Хуфрин и подлец, я рада, что он выжил, – Эмер зарылась в подушки, устраиваясь поудобнее. – Завтра мы обо всем поговорим, у меня есть кое-какие соображения.
Она закрыла глаза, ощущая во всем теле приятную слабость, какая бывает от сытости и тепла, когда устал и долго не ел досыта. Кровать скрипнула, когда Годрик лег рядом. Он коснулся девушки плечом, и Эмер поняла, что он даже не снял рубашку. «Удивительно, – подумала она сквозь дремоту, – как это он не положил меч между нами».
Вдруг горячая и твердая рука легла на ее плечо, сжала и погладила. Сон мигом соскочил, и Эмер открыла глаза и замерла, как зверек, которого лиса нашарила в норке.
– Повернись ко мне, – попросил Годрик.
Эмер повернулась рывком. Лицо его было совсем рядом, и он придвинулся еще ближе, обняв ее за талию.
– Что это с тобой, Годрик Фламбар, – спросила Эмер вызывающе. – После всех злоключений ты понял, что никому кроме меня не нужен и решил снизойти? Не забудь меня спросить, мечтаю ли я еще припасть к твоему дражайшему телу.
– Речь не об этом, – сказал он.
Лицо Эмер выразило разочарование так явно, что Годрик чуть не расхохотался.
– Устроим ночь откровений? – предложил он.
– Что?! – Эмер сразу представила тысячу и один способ, как предлагалось провести эту ночь.
– Сейчас я хочу услышать всю правду о том, что произошло при королевском дворе, и о чем ты узнала в Дареме. Расскажи все подробно, не упуская ни одной мелочи, даже если она покажется тебе совсем незначительной.
– Вот так-так, – проворчала Эмер, безуспешно пытаясь скрыть досаду. – А ты тоже будешь откровенен? Или эта твоя ночь предусматривает лишь мой допрос с пристрастием?
– Откровенность за откровенность, – пообещал он.
– Ну хорошо, – она легла на спину, отодвинувшись от Годрика, чтобы успокоить мысли, сложила руки на животе и уставилась в потолок, – это было перед тем, как я по ошибке прошла тайным ходом в покои королевы...
– Что?! – Годрик на секунду потерял самообладание.
– Ты слушаешь или перебиваешь? – строго спросила Эмер.
И она припомнила все, что произошло с того самого момента, как убежала от жениха и оказалась в тайных коридорах королевского замка. Разумеется, некоторые моменты она упустила – как, например, поручение королевы следить за племянником. Это было не слишком разумно, но Эмер не нашла в себе сил признаться, что шпионила по поручению лорда Саби. Годрик слушал внимательно, иногда задавая короткие вопросы. Беседа затянулась до полуночи, но спать молодым людям ничуть не хотелось.
– Мой рассказ чем-нибудь помог? – спросила Эмер, закончив с воспоминаниями, переворачиваясь на бок и подпирая голову рукой. – А откровенность в ответ будет?
– Я же обещал.
– Так я жду.
– Да, конечно, – пробормотал он, явно находясь под впечатлением от услышанного.
Эмер подождала, но терпение ее истощилось по истечении двух минут.
– Ты ведь был связан с Кютерейей, – сказала она обвиняющее, и Годрик очнулся от размышлений.
– Ах, Кютерейя...
– Что-то подсказывает мне, что ты наведывался к ней, – сказала Эмер со значением, – в Нижний город.
– Твоя правда, – он кивнул. – Кютерейя была вхожа во многие знатные дома. И умела слушать. Я несколько раз обращался к ней по просьбе Ее Величества.
– И каков был характер обращения? – спросила Эмер подозрительно.
– Это ревность? – спросил Годрик и вдруг широко улыбнулся.
– А чего это ты так обрадовался?! – возмутилась она. – И причем тут ревность? Ты – мой муж. И меня беспокоит, что мой муж шатается по уличным девкам!
– С Кютерейей меня ничто не связывало. Только разговоры, клянусь тебе в этом.
– Прицепи свои клятвы на шляпу, – она сердито засопела и закрыла глаза, делая вид, что собирается спать.
– И еще я хочу еще раз попросить у тебя прощения.
– Да, это будет нелишним, – признала Эмер, мигом открывая глаза. – Ты вел себя, как...
– За то, что так легко отказался от титула графа Дарем.
Это было не совсем то, что ожидала услышать Эмер, но на худой конец сошло и такое извинение.
– Что это значит? – спросила она. – Ты решил требовать возвращения титула?
– И титула, и Дарема.
– А как же свобода?.. Та свобода, о которой ты говорил?
– О какой свободе может быть речь, если твоя жизнь подвергается опасности? – Годрик погладил Эмер по голове, и она затаилась под его рукой. – Сейчас я смотрю на тебя – ты сыта, приняла ванну, лежишь в мягкой постели, как и положено благородной леди. Тебе не место в деревне вилланов. Эти кудри должны развеваться по ветру, а не быть упрятаными под платок.
– Разве я не доказала тебе, что смогу жить и среди вилланов? – запротестовала Эмер, но он приложил палец к ее губам, словно запирая возражения на замок.
– Можешь. Теперь я не сомневаюсь, что ты сможешь выжить даже в преисподней. Но нам еще рано туда. Я должен сделать все возможное, чтобы восстановить свое имя и вернуть моей жене ту жизнь, которая будет ее достойна.
– Годрик, ты и вправду сказал – нам? Мне не послышалось?
– Нет, не послышалось, – он легко поцеловал ее в губы, но пресек, когда она потянулась с ответным поцелуем.
– Яркое пламя! – почти простонала Эмер. – Просто скажи, что ты любишь меня, и давай займемся делом! Ну ты понимаешь, о чем я... – она поднырнула под одеяло, обвивая Годрика руками.
– Если ты помнишь, королева признала наш брак недействительным, – сказал он тихо, но непреклонно, и разжал ее объятия. – Прояви благоразумие. Еще не известно, смогу ли я вернуть то, что потерял. А поставить под удар тебя или нашего ребенка – этого я не хочу.
– Почему ты хоть раз не спросишь, чего я хочу, Годрик Фламбар! – вскипела Эмер и ущипнула его за предплечье так крепко, что он зашипел от боли.
– Ты прекратишь когда-нибудь меня избивать, дикая женщина?!
– Святые небеса! – она вскочила, пылая от гнева. – Когда я стану, наконец, женщиной, я пожертвую в храм святой Меданы золотую болванку размером с... – и она в запале выразительно ударила себя ребром ладони по локтю.
Годрик потерял дар речи, а Эмер застыдилась.
– Большую болванку пожертвую, я хотела сказать, – пробормотала она. Вот такую, по локоть от кончиков пальцев...
– Это немыслимо, – произнес Годрик и закрыл лицо руками.
Эмер виновато кусала губы, пытаясь определить – слишком ли он сердится, и вдруг с удивлением обнаружила, что он смеется.
– С тобой не заскучаешь, Эмер из Роренброка, – сказал он, вдосталь посмеявшись. – Что же мне делать с такой невоспитанной женой?..
– Непослушной, – вздохнула Эмер, приникая к нему с нарочитой покорностью.
– Драчливой.
– Совсем не утонченной.
– И дерзкой, – он обнял ее и накручивал на палец распущенные кудри.
– Но я ведь тебе все равно нравлюсь? – спросила она голосом монашки.
– По-моему, я потерял рассудок, когда впервые увидел тебя.
– Там, под лестницей? Ты разрешил Острюдке влепить мне две пощечины...
– Мне не следовало идти у нее на поводу. Но слишком уж я разозлился тогда. Какая-то девица смеет избивать мою сестру! Характер у Острюд, конечно, не мед...
– Скорее – желчь, – не удержалась Эмер.
– У тебя не лучше, – рука его скользнула по ее плечу и ниже, сжала запястье, пальцы его переплелись с ее пальцами.
– Но я тебе нравлюсь?..
– Безумно...
Они перешли на шепот, и все более сближались устами, но в последний момент Годрик остановился. Эмер схватила его за грудки и жарко зашептала:
– Если ты сейчас же не возьмешь меня, Годрик Фламбар, я тебя придушу, а потом сама тебя возьму, хоть беги потом жаловаться в королевский суд!
– Неразумная, – он взял ее лицо в ладони, и руки Эмер разжались сами собой. – Я же объяснил, в чем причина.
– Почему ты меня не хочешь?
Он легко поцеловал ее, едва коснувшись губами губ, и отпустил. Потом лег на спину, заложив руки под голову, и закрыл глаза. Лицо его стало мечтательным.
– Как тебя можно не пожелать?
– За чем же дело стало?!
Эмер распустила вязки на своем вороте и в одно мгновенье стащила рубашку до пояса. Попутно она перекинула висевшую на шейном шнурке монетку-талисман на спину. Можно было бы и признаться – в свете последних событий Годрика посмешили бы похождения в Нижнем городе, но момент был неподходящий. Сейчас Эмер желала, чтобы его внимание было направлено лишь на нее. А не отвлекалось по пустякам.
– Посмотри на меня!
Годрик лениво приподнял ресницы, и заметно вздрогнул. Мечтательность сменилась беспокойством, а глаза вспыхнули, как у лесного кота. Но заговорил он опять в стиле древних рыцарских баллад:
– Ты опять за свое. Я ведь сказал, что ради минутной слабости не желаю сломать тебе жизнь. Прикройся.
– И не подумаю, – заявила Эмер и тут же положила руку ему пониже живота, ощутив волнительную упругость. – Да он у тебя уже на взводе, как арбалетный болт! Так что хватит мучить и себя и меня.
– Вообще-то, благовоспитанной женщине полагается ждать, пока мужчина не обратит на нее внимания, – сказал Годрик, перехватывая ее руку. – И не предлагаться, как торговке!
– А мне плевать, что полагается благовоспитанным! Требую положенного мне по праву.
– Мы не муж и жена, – наставительно заговорил Годрик, стараясь удержать ее на расстоянии, хотя она так и льнула к нему, поводя грудью. Помимо воли, он глаз не мог оторвать от этой груди, и сколько ни пытался, не мог заставить себя посмотреть в сторону. – Вспомни, королева признала наш брак недействительным. Я забочусь о тебе, как ты не можешь понять?
– Это как ты не можешь понять, что мне плевать на королеву и на то, разрешила она наш брак или запретила! Спрашиваю еще раз: ты снова отказываешь мне?
– Взываю к твоему здравомыслию, – ответил он сквозь зубы. – Веди себя скромно, как пристойно благородной даме.
– Да ты сам, может, благородная дама? – выпалила Эмер. – Так вроде нет – я же держалась за что-то. Или ты дал обет целибата, как добрый епископ Ларгель? Или...
– Просто замолчи, – предостерег ее Годрик.
– А чего так испугался?
– Ты мне вызов бросаешь? Глупо.
– Какой вызов! Мне в мужья достался монах! – она прищурила глаза и с подозрением спросила: – А ты, часом, не девственник?
–Девственник?!
Годрик все еще держал Эмер за запястья, и сдавил ей руки так сильно, что она вскрикнула. Он тут же разжал пальцы.
– То, что ты сильный, как медведь, ничего не значит, – сказала девушка сердито. – Настоящий мужчина проявляет силу в другом.
– В чем же? – спросил Годрик ледяным тоном.
– Тебе лучше не знать, а то расстроишься, – отрезала Эмер.
Она улеглась на край кровати, повернувшись к Годрику спиной, и укрылась одеялом по макушку. Но долго молчать не смогла. Откинула край одеяла и изрекла:
– Я слышала, что в восточных краях мужчины предпочитают мальчиков, а не женщин. Ты там жил, на востоке. Может и тебе теперь больше нравятся мальчики?
Для Годрика это оказалось последней каплей:
– Мальчики?! – взревел он и мигом стащил с Эмер одеяло, швырнув его на пол. – Ты в чем меня обвиняешь? В том, что я...
Эмер повернулась и смотрела невинными глазами, положив ладони под щеку.
– А как я еще должна это понимать? Мы рядом столько времени, а ты чаще дышать не начинаешь, даже увидев меня голой. Вот и опасаюсь, что...
Годрик набросился на нее так стремительно, что Эмер не успела пискнуть. Теперь он целовал ее без легкости и без нежности – жадно и крепко, и даже прикусил ей нижнюю губу. От этой грубой ласки Эмер коротко всхлипнула, но в долгу не осталась, и повторила с ним то же самое. На Годрика это произвело такое же впечатление, как если бы его прижгли горящей головней к открытой ране.
– Ты доигралась, женщина, – пробормотал он, задирая подол рубашки Эмер.
– С чего это ты так распалился? – поддела Эмер, помогая ему движениями бедер. – Неужели, вспомнил про мальчиков?..
– Сейчас я тебе покажу... мальчиков!
Дальше все происходило стремительно и совершенно так, как представлялось Эмер в мечтах.
Обоих охватило безумие – когда забыты были правила приличия и условности, когда не стало благородной графини Поэль и еще более благородного милорда Фламбара, а появились два существа, которые стремились слиться воедино. Стремились к единению страстно, не размениваясь на куртуазные разговоры.
Эмер помогла Годрику снять рубашку и брэйлы, и сама освободилась от ночной рубашки. Они поборолись, безмолвно решая, кто будет сверху, и ни один не желал уступать другому, но потом Годрик, все-таки, подмял Эмер под себя, завалив в пуховые подушки.
Она сдалась сразу, и обхватила его за шею, и выгнулась всем телом, пока он проник в нее в первый раз, а потом вцепилась ему в плечи и приглушенно вскрикивала всякий раз, когда он ударял ее все глубже и глубже. И не отводила глаз, только подгоняла: еще!.. еще!..
И Годрик, утонувший в ее глазах, ставших вдруг бездонными, как зачарованный, повторял: «Еще... еще...», – а когда она запрокинула голову, застонав, и судорожно дернулась всем телом, позволил и себе достичь того же наслаждения, что только что испытала его строптивая возлюбленная.
Удовольствие от обладания этой женщиной было во стократ сильнее удовольствия, которое доставляли утонченные женщины востока, искусные в любовных ласках. Но оказывается, не искусность важна в любовном деле. Если раньше, с другими, по окончании ему не терпелось сразу же покинуть любовницу, чье тело уже не было ни волнительным, ни желанным, то от этой он долго не хотел отрываться, и лежал на ней, переживая совсем незнакомое чувство единения – телесного и душевного.
«Она такая же, как я, – подумал он, уже теряя власть над мыслями. – Она создана только для меня».
Эмер завозилась под ним, уперлась ладонями в его грудь и коротко зевнула, отвернувшись к плечу. Годрик понял и с сожалением скатился с нее. Глаза слипались, но он гнал сон и дождался того момента, когда его рыжеволосое наказание устроилось в перинах поудобнее, свернувшись клубочком и зажав ладони между коленями, и сладко уснуло, посапывая невинно, как ребенок.
Очень хотелось обнять ее, но Годрик побоялся потревожить ее сон, и только погладил рыжие кудри, льющиеся по подушкам пушистой волной, а потом уснул, и спал так крепко и безмятежно, как никогда в детстве.
Утром Эмер проснулась оттого, что солнечный луч, прокравшийся сквозь неплотно притворенный ставень, уютно устроился на ее лице. Она чихнула два раза и открыла глаза.
Годрик уже встал, а она и не услышала. Мышцы сладко ныли, как если бы накануне она слишком увлеклась тренировочным боем на мечах.
– Доброго утра, муж мой, – сказала она.
На сердце было легко и хорошо, и хотелось смеяться невесть отчего.
– И тебе доброго утра, – сказал Годрик без намека на сердечность.
Будто и не было безумства прошедшей ночи.
– Судя по тону, ты считаешь его не слишком добрым, – мгновенно разозлилась Эмер. – Чем опять недоволен?
– Из-за собственной слабости я нарушил кодекс рыцарской чести, – сказал он, одеваясь. – Поступил, как подлец.
– Что уж теперь жалеть об этом, – ответила Эмер, наблюдая, как он натягивает штаны, набрасывает рубашку, котту и перетягивает талию поясом – и все это четкими, скупыми движениями. Как Годрик сегодняшний отличался от Годрика вчерашнего – пылкого любовника, потерявшего от страсти разум и забывшего все приличия.
– А ты довольна... – пробормотал он, избегая смотреть на нее.
– Подойди, – сказала Эмер, и он вдруг послушно подчинился.
Сел на край кровати, не поднимая глаз, и приготовился слушать.
– Посмотри на меня, – последовала новая просьба. Или приказ?
Годрик подчинился и здесь, и перевел взгляд на Эмер.
– Не просто довольна, – сказала она. – Я счастлива, Годрик Фламбар. Теперь ты – мой муж по-настоящему. И я счастлива, и горда.
