Текст книги "Война меча и сковородки"

Автор книги: Артур Сунгуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Тилвин обогнал их и встал поперек дороги.

– Вызываю тебя на поединок, Годрик Фламбар, – сказал он. – Не признаю больше вассальной клятвы и требую боя за право назвать эту женщину своей.

Глава 25

– Тиль! – крикнула Эмер. – Не делай глупостей!

– Назови время и место поединка, – сказал Тилвин Годрику, не обращая на ее возглас внимания.

– Никаких поединков! – Эмер встала между мужчинами. – Вы с ума сошли! Устраивать поединок, когда здесь находится королева!..

– Место и время, – повторил Тилвин.

– А с чего ты решил, что я согласен на поединок? – спросил Годрик с усмешкой.

Эмер и Тилвин уставились на него в изумлении. И если Эмер была удивлена, как это спесивый Годрик, всегда с пылом отстаивавший честь семьи, не ответил на оскорбительный вызов, то Тилвин просто-напросто взбесился.

– Если ты мужчина, то примешь мой вызов! – крикнул он, танцуя пальцами по рукояти меча.

– Мне не хватало только подраться со слугой, – Годрик взял жену за руку, обошел начальника стражи стороной и направился к жилым комнатам.

– Ты трус! Ты боишься! – неслось вслед

– Боюсь, боюсь, – бросил Годрик через плечо. – Можешь похвастаться этим... на конюшне.

– Вернись и сражайся со мной, Фламбар!

– Ага, бегу и ветер обгоняю, – проворчал тот.

– Он скажет, что ты испугался, – подала голос Эмер, когда они с мужем уже подошли к дверям спальни Острюд.

– Не все ли равно, что скажет бывший вассал?

– Теперь ты прогонишь его?

– Если хватит ума, уйдет сам.

Насчет «хватит ума», Эмер засомневалась и серьезно задумалась, что мужчины – странные существа. Порой их поступки лишены смысла. Здравого смысла.

В спальне Годрик нашел кресало и зажег несколько свечей, после чего безошибочно достал из сундука одно из парадных платьев Эмер, которое она еще ни разу не надевала, а в другом сундуке отыскал рубашку.

– Раздевайся, – велел он. – Королева, скорее всего, уже ждет нас. Не будем испытывать терпение Её Величества. Я помогу одеться.

– Всегда неплохо справлялась сама, – заявила Эмер, распуская завязки на рукавах. Она помогала себе зубами, но Годрик подошел, и под его пальцами даже самые противные узелки распутывались как будто сами собой.

– Надень это, – он разложил платье на кресле и расправил все складки с мастерством, достойным расторопной служанки. Платье было геральдических цветов дома Фламбаров – красное и желтое, с вышивкой в виде языков пламени. На красном вышивка была сделана золотом, на желтом – алым шелком. – Так мы покажем королеве, что помирились.

– А ты уверен, что помирились? – не утерпела Эмер, но, тем не менее, расстегнула брошь, которой до поры сколола разорванный ворот, спустила платье до талии, а потом уронила на пол и переступила через него, оставшись в наполовину разорванной рубашке.

Девушка успела перевернуть на спину заветную золотую монету, опасаясь, что Годрик увидит талисман в такой неподходящий момент. Да, он повел себя, как настоящий муж. И сказал слова, которые взволновали ее до глубины души. И даже то, что он не продолжил ссору с Тилвином, понравилось Эмер. Но сдаваться на милость сразу, когда еще живы воспоминания об оскорблениях и обидах, которым он ее подверг?..

– Даже если не помирились, предлагаю никому не говорить об этом. Пусть это будет наша тайна. Твоя и моя, – Годрик подошел к Эмер и медленно спустил с ее плеч рубашку, касаясь кончиками пальцев кожи. – Нежнее шелка... – сказал он тихо.

Прикосновение обожгло, как капли горячего металла, но Эмер не поддалась слабости и отвернулась, подхватывая рубашку возле локтей и прикрывая едва не обнажившуюся грудь.

– Я расцениваю твои речи об исполнении супружеского долга просто как способ оградить меня, – сказала девушка. – Благодарю, что помог. И ложь бывает во спасение. Не знаю, что бы произошло, не подоспей ты вовремя и...

Годрик осторожно, но настойчиво потянул рубашку:

– А я не лгал, – сказал он. – Фламбары тоже не бросают слов на ветер. Я хочу получить тебя этой ночью. Хочу, чтобы ты исполнила клятву, которую дала в столице, у алтаря. И хочу, чтобы ты стала моей настоящей женой.

Эмер вскинула голову, слыша и не веря.

– Какой ты быстрый, – сказала она, отчаянно краснея. – С чего ты решил, что перед разводом я дам тебе все это?

– Никакого развода не будет.

– Не будет?!

– Разве мы хотим этого?

– Но ты всегда говорил... – залепетала Эмер и замолчала.

Подобные превращения двух близких людей за столь короткое время – это было слишком для понимания. Какие силы обрушились сегодня на Дарем, если рассудительный и сдержанный Тилвин потерял самообладание, а язвительный насмешник Годрик обернулся смирным, как ягненок?

– Не веришь? Я тебя прекрасно понимаю, – Годрик взял ее за подбородок и осторожно заставил повернуться к свету. – Всегда считал, что у тебя карие глаза. А теперь вижу – серые. Рыжая с серыми глазами... Это красиво.

– Ты пьян, что ли? – пробормотала Эмер.

– Наверное, – Годрик легко коснулся ее губ губами. – Почему-то всегда ощущаю головокружение, когда целую тебя.

И он поцеловал ее снова, уже долгим, томительным поцелуем.

– Ты ведь проявишь великодушие и простишь меня? – прошептал он, отрываясь от нее на секунду, перед тем, как снова припасть к ее губам.

– Разве ты просил прощения? – спросила Эмер, как только он дал ей возможность дышать.

– А разве не просил? Тогда спешу исправиться и прошу сейчас. Прости, я вел себя по отношению к тебе не лучшим образом...

– Ты вел себя отвратительно, – поддакнула Эмер, очень уютно устраиваясь в его объятиях.

– Согласен, отвратительно...

– Как свинья.

– Ну не то чтобы очень! – на секунду ему изменила обычная невозмутимость.

– Хорошо, как свин, – милостиво согласилась Эмер. – Продолжай извиняться.

– Разве этого недостаточно? – он потянулся, чтобы поцеловать ее, но девушка проворно выставила между ними руку.

– Эй! Я требую, чтобы ты извинялся точно так же, как меня позорил – при королеве. Нет, не надо падать на колени и заливаться слезами, достаточно просто подвести меня к Её Величеству и прилюдно поцеловать мне руку. И чтобы смотрел с любовью и обожанием. Понял?

Годрик улыбнулся:

– Понял. Пусть будет так.

– Какой-то ты слишком сговорчивый, – проворчала Эмер, прикидывая, не продешевила ли.

– Но у меня свое условие.

– Ты еще смеешь ставить мне условия? После всего, что натворил?

– Ты заставила меня пробежаться голым по саду, – напомнил он.

– О! – Эмер возвела глаза к потолку. – Мы уже и позабыли об этом. Так чего ты там хочешь?

– Хочу, чтобы сегодня ты стала моей женой. По-настоящему.

– А... я...

– Да или нет?

Губы его были совсем близко, и глаза смотрели тепло и проникновенно, и запах янтаря и мерзлой земли опьянял, как самый дурманящий фимиам. Эмер почувствовала, что слабеет, и тщетно взывала к собственной гордости, здравомыслию и старалась припомнить прежние обиды.

– Да или нет? – повторил он, легко поглаживая ее плечи.

– Да, – Эмер обхватила его за шею, потянулась за поцелуем и прогнала все мысли гулять под облаками. Думать совершенно не хотелось, и тем более – вспоминать, что он сказал ей вчера, позавчера или месяц назад. В конце концов, какое это сейчас имело значение? Он рядом, он обнимает, он говорит, что делает это искренне и просит прощения. И она верит ему. Просто не может не верить.

– Как сговорчива моя жена, – прошептал Годрик ей на ухо, касаясь губами виска. – Как легко усмирить этого отважного рыцаря...

Они целовались со все возрастающей страстью, и не заметили, как последняя преграда между ними – рубашка из тонкого полотна – соскользнула на пол.

Эмер шагнула назад, и Годрик повалил ее поперек постели, придавив весом своего тела.

– Ты мне все кости переломаешь, медведь, – сказала она, поглаживая его по затылку и пытаясь нащупать тесьму, стягивавшую волосы. – Мне так нравится, когда пряди падают на лицо...

– Сделаем так, как тебе нравится, – он развязал тесьму и встряхнул головой, распуская волосы.

– Может ещё и разденешься? – предложила Эмер, которую вдруг заколотило, как в лихорадке.

– Если не остановимся, то королеве придется ждать нас очень долго, – сказал Годрик, перемежая слова и поцелуи.

– Королева подождет.

Он полностью с ней согласился, потому что принялся целовать с удвоенным пылом. Руки его ласкали Эмер с таким умением, что она на секунду огорчилась подобной опытности, припомнив Кютерейю. Но эти сожаления исчезли, едва муж огладил ее грудь, скользнул ладонью по бедру и коснулся потаенного женского места, принуждая девушку раскрыться навстречу, и Эмер подчинилась, горя таким же огнем, как и он.

– Мне кажется, я умру, Годрик, – простонала она, запрокидывая голову, пока он целовал ее шею и спускался ниже.

– От этого не умирают, милая, – он приподнялся, и Эмер с протестующим возгласом потянулась, чтобы вернуть его обратно.

Но Годрик лишь расстегнул пояс, снял квезот и котту, и бросил их на пол. Пока он развязывал вязки на штанах, Эмер изнывала от нетерпенья. Она потянулась помочь, но только затянула два узла.

– Все, к чему прикасается моя жена, становится таким запутанным, – пошутил он.

– А ты болтаешь даже тогда, когда надо молчать и вздыхать!

– Хорошо, – сказал он, склоняясь над ней. – Я молчу и вздыхаю.

Он и правда замолчал, и некоторое время тишину в спальне нарушало только их прерывистое дыханье. Годрик справился-таки с вязками на штанах и разделся, явив готовность подтвердить слова любви делом. Эмер распахнула объятия, и он лег на нее, забросив одну ее руку себе на шею, но жена беспокойно завозилась под ним, и он послушно приподнялся на локтях, опасаясь, что опять придавил слишком сильно.

Но ее интересовало кое-что другое.

– Дай поглажу, – выдохнула она, глядя широко распахнутыми глазами.

Годрик позволил и это, перекатившись на бок. Эмер дотронулась до него осторожно, и пальцы дрожали, как у воровки.

– На ристалище ты была смелее, – он взял ее за руку и прижал к себе, пониже живота. – Видишь? Совсем нестрашно.

Но страшно было, хотя Эмер и пыталась храбриться. Пожалуй, теперь было пострашнее, чем когда по ее коленям ползла змея. Только страх был иного рода. Тогда она боялась за собственную жизнь, а теперь испугалась самой жизни.

Почувствовав ее неуверенность, Годрик поцеловал Эмер нежно, как в соловьином лесу ночью, и уперевшись лбом ей в лоб сказал:

– Не дрожи так. Все недоразумения позади, я не обижу, моя железная роза. Просто доверяй мне...

Закрыв глаза усилием воли, Эмер подчинилась его ласкам, трепеща перед неизвестным, страшась и желая этого.

Но вдруг слабое движение воздуха охладило ее горящие щеки. Сквозь ресницы Эмер увидела открытую дверь в черный коридор, где не горели даже факелы, и едва не лишилась сознания от стыда и ужаса.

– Вы совсем стыд потеряли, – сказал кто-то тихо над их головами.

Годрик и Эмер мгновенно остановились, причем, Годрик попытался прикрыть Эмер, которая лежала в чем мать родила, принаряженная только распущенными волосами.

Возле кровати стояла Острюд смотрела на них странно, без привычного осуждения и презрения. Скорее, она была печальна.

«Расстроена, что братец решил-таки помириться с ненавистной невесткой», – подумала Эмер.

Но язвительности, присущей золовке, не помешала никакая печаль:

– Всем известно, что она из дикого края, – сказала Острюд, – но тебе, братец, стыдно перенимать подобную дикость!

– Выйди, – попросил Годрик. – Моей жене надо одеться.

Острюд повернулась, как деревянная кукла на ниточке, и вышла.

– Неважно получилось, – извинился Годрик перед Эмер.

– Это к лучшему, – она спихнула его в сторону и поднялась. Схватила рубашку и нырнула в нее, чтобы скрыть пылающие от стыда щеки. – Королева ждет. Нам надо поспешить.

– Эмер! – Годрик спрыгнул с кровати и развернул жену лицом к себе, выпутав из ярдов беленого полотна, чтобы посмотреть в глаза. – То, что мы не закончили, мы повторим сегодня ночью. Если будешь согласна. И завтра ты уедешь из Дарема моей женой.

– И вернусь в Дарем твоей женой, – Эмер предостерегающе выставила указательный палец.

– Несомненно, – Годрик взял ее за руку и торжественно поцеловал сначала в палец, а потом в ладонь, словно скрепляя клятву. – Если сама этого захочешь. Обещаю, что не стану больше тебя неволить.

Он обнял ее, а потом снова завладел губами и не отпускал так долго, что Эмер совсем задохнулась.

– После этого я точно никуда от тебя не уеду, Годрик Фламбар, – пообещала она, обретя дыхание. – Никогда.

– Моя просьба ничего не значит?

– Значит. Я рада, что ты заботишься обо мне. Но и я хочу заботиться о тебе. Позволь мне это.

– Не позволю. Потому что ты дорога мне не меньше. И я не хочу, чтобы ты рисковала жизнью. Достало случая в церкви. Ты чудом осталась жива, а меня даже не было рядом, чтобы помочь. Какой же я муж, если не могу позаботиться о своей жене? Ты уедешь, пока я не разберусь со всеми убийцами, не раскрою все тайны и не рассекречу всех злоумышленников. А потом вернешься, и мы будем ковать мечи и ножи...

– Те, что на восточный манер! – подхватила она увлеченно. – Полоска стали между двумя полосками железа! Ты ведь разрешишь мне еще поковать?

– Разве можно тебе что-то запретить, – усмехнулся он.

– И кузни Фламбаров станут знамениты во всем мире! – продолжала мечтать Эмер.

– И я передам все, что знаю, нашим сыновьям.

– И дочерям!

– Конечно, если они пойдут в свою матушку – рыжие и буйные.

– Годрик, я правда не сплю? – спросила она встревожено. – Ты не обманываешь меня? Ты говоришь искренне?

Он прижал ее ладони к своему лицу, а потом отнял их и посмотрел Эмер прямо в глаза:

– Сегодня я не сказал тебе ни слова лжи, Эмер из Роренброка. Если пожелаешь – поклянусь всем, что мне дорого.

– Нет! – испугалась она еще больше. – Не надо клятв. Яркое пламя запрещает клятвы, не будем его гневить. Но для всего этого мне, действительно, надо уехать? Разреши остаться. Я не буду в тягость! – горячо уверила она. – Я буду полезна!

– После сегодняшней ночи, если будет угодно яркому пламени, ты будешь в тягости, – сказал он. – Разве ты подвергнешь опасности нашего сына?

Против этого Эмер ничего не смогла возразить. Сердце подпрыгнуло, а потом помчалось в бешеной скачке. Наш сын – как же это чудесно звучало!

– Раз говоришь правду, то... То я сделаю все, что угодно. Уеду хоть на край света! Но ненадолго, Годрик Фламбар!

– Вот это мне нравится, – согласился он с улыбкой.

Они вошли в зал, украшенный празднично, рука об руку. И лицо королевы, на котором лежала печать тревоги, просветлело, пока она смотрела на красивую юную пару, приближавшуюся, чтобы засвидетельствовать почтение.

– Цвета Фламбаров? – спросила Ее Величество. – Вы обрадовали нас, графиня. И удивили, что уж скрывать.

– Я сама обрадована и удивлена, – ответила Эмер с поклоном.

– И я тоже – обрадован и удивлен, – заверил их обоих Годрик и поцеловал руку жене. Перед королевой и придворными, и перед всеми гостями Дарема, как и обещался.

– Мы видим, что война меча и сковородки завершена, – сказала королева со смешком. – Кто же победитель?

– В любви не бывает победителя, – ответил Годрик, не сводя глаз с Эмер. – Или выигрывают оба, или оба оказываются проигравшими.

– Он сладкоречив, верно? – спросила королева у Эмер. – А вы, наоборот, потеряли дар речи?

– Ваше Величество, просто жена должна во всем подчиняться мужу, – ответила девушка. – Мой супруг принес мне извинения за недостойные поступки и так умолял простить его, что мое нежное сердце не могло не откликнуться на мольбы.

Годрик поперхнулся, и королева взглянула на него с подозрением. Но возражать он не стал, и Ее Величество успокоилась.

– Потом расскажете, чем он уговорил вас, – шепнула она графине.

Эмер отошла прочь вся пунцовая. Они с Годриком сели в самом верху стола, сразу за придворными из королевской свиты.

– Тетя рада, что мы поладили, – шепнул ей на ухо Годрик, и рука его поползла по ее талии.

– Что делаешь, бессовестный? – возмутилась Эмер тоже шепотом и притворно. – На нас смотрят!

– Пусть смотрят. Ты моя жена, и сегодня ночью я намерен получить от тебя все, что причитается мужу.

От его голоса у Эмер голова пошла кругом, а такие откровенные слова заставили ее жарко покраснеть. Годрик заметил это и не преминул подшутить:

– Отчего смущение? Ты столько раз покушалась на мое тело, а когда я решил тебе его предложить – краснеешь, как девочка.

– Бесстыдник, – прошептала Эмер.

– То ли еще будет, когда мы окажемся в алькове, и некому будет нам мешать... – рука его переместилась пониже спины, мимоходом огладив два упругих полушария, упрятанных под шелком платья.

Эмер ахнула и опрокинула кубок с вином. Слуги тут же бросились вытирать красную лужицу, налили для графини Поэль другой кубок и смахнули капли вина с ее платья. Годрик, посмеиваясь, отстранился, но Эмер то и дело встречала его взгляд – взгляд ласковый и многообещающий. Взгляд, обращенный к ней. И сердце ее билось от любви и счастья.

Она мельком вспомнила и тут же думать позабыла про Тиля, который оказался не столь везучим в любви. Но такова жизнь – как рыцарский поединок. Кто-то остается на коне, кто-то падает на песок.

Юная пара едва дождалась полуночи – времени, когда даже хозяину можно покинуть пир, чтобы не проявить неуважения к гостям.

– А теперь пора нам уединиться, – сказал Годрик негромко, чтобы только Эмер услышала. И она услышала, и снова покраснела. Держась за руки, они двинулись из зала, как вдруг в распахнутую дверь вошла женщина. Полнотелая, с мягким простоватым лицом и руками, огрубевшими от тяжелой работы. Были на ней поношенное, но добротное платье, серый домотканый платок, повязанный узлом пониже затылка, и разношенные кожаные башмаки со сбитыми каблуками. Эмер успела удивиться, кто это пропустил вилланку в Дарем, да еще на королевское пиршество. Просители приходили в строго отведенные дни, да и принимал их кто-то из чиновников. Она потянула Годрика в сторону, чтобы обойти странную просительницу, но женщина тоже сделала шаг в сторону и решительно преградила им путь. Эмер посмотрела грозно, но женщина не заметила ее взгляда. Глаза ее были обращены на Годрика, и в глазах были слезы.

– Сыночек... – сказала она надрывно и заплакала, упав на пол и обнимая ноги Годрика.

В зале замолчали все, даже барды прекратили песни, хотя им не было слышно и видно, что там творилось у дверей.

– Оставь меня, женщина! – прозвучал слишком громко в наступившей тишине голос Годрика. Он выпустил руку Эмер и пытался освободиться от схватившей его вилланки, но та вцепилась клещами.

– Сыночек! Сыночек! – голосила она. – Наконец-то я нашла тебя!

Эмер подоспела на помощь Годрику быстрее, чем гвардейцы, которые, казалось, превратились в статуи, подпирая стены. Схватив вилланку за плечо, она так сдавила его, что женщина охнула и разжала руки. Эмер толкнула ее в бок коленом, толкнула сильно и резко, и нарушительнице спокойствия только и оставалось, что неуклюже завалиться на бок.

– Уберите эту сумасшедшую! – велела девушка, но гвардейцы не сдвинулись с места.

– Что происходит? – спросила королева, отставляя кубок с вином. – Кто эта женщина, и почему она называет сыном нашего племянника?

Услышав голос королевы, вилланка безошибочно признала в ней правительницу Эстландии и метнулась вперед так проворно, что ее не успели задержать.

– Ваше Величество! – она упала на колени возле кресла королевы, пытаясь поцеловать носки королевских туфель. – Меня зовут Бодеруна, и я пришла сюда из Синегорья, чтобы просить вас о справедливости! Верните мне сына, – она ткнула пальцем в сторону Годрика, который наблюдал за этой сценой, остановившись посреди зала, как столб, хотя Эмер дергала его за рукав, пытаясь увести.

– Ты ошиблась, милая, – сказала королева ледяным тоном. – Это – милорд Фламбар, сын моей сестры Геновефы.

– Это мой сын, – сказала Бодеруна страстно. – И я могу это доказать.

Глава 26

Речи вилланки были услышаны даже теми, кто изрядно выпил на этом пиру. Воцарилась тишина, и только потрескивали свечи. Все ждали, что ответит на такую крамолу королева, и ответ не заставил ждать долго.

– Твой сын? Докажи, – промолвила Ее Величество.

– У него родимое пятно в паху, слева, – сказала вилланка, – пятно в форме птицы, расправившей крылья.

Эмер вскрикнула и тут же зажала рот ладонью. Придворные приглушенно зашумели, королева помрачнела ещё больше, а Годрик по прежнему не произносил ни слова.

– Ваше Величество! Это ничего не значит! – Эмер бросилась защищать мужа так яро, словно нападали на нее саму. – Любой мог узнать об этом пятне! Это не доказательство!

– Помолчите, графиня Поэль, – процедила королева. – Мы сами разберемся. Скажи, женщина, есть ли у тебя что-то кроме слов?

– Разве иначе я осмелилась бы появиться перед Вашим Величеством? – ответила Бодеруна и вытащила из-за пазухи старый пергаментный свиток, истрепанный на концах. – Вот здесь записано, как леди Геновефа, ваша сестра, купила моего ребенка за сто золотых и записала его, как своего. Здесь есть и подпись епископа Беды, который в то время служил у нас в Синегорье. Он засвидетельствовал покупку, потому что посчитал, что ребенок достоин лучшей жизни, чем можем предложить мы, его родители.

– Передайте свиток нам, – сказала королева, и леди Бертрис немедленно выступила вперед, вырвала у Бодеруны свиток, чтобы преподнести его Её Величеству.

Но навстречу придворной даме вышел епископ Ларгель.

– Дайте мне документ, – сказал он, и леди Бертрис послушно протянула ему пергамент, и отступила в страхе.

– Одно время я хорошо изучил подпись досточтимого Беды, – сказал Ларгель Азо, не обращаясь ни к кому, и даже к королеве повернувшись спиной. – И смогу отличить подлинную от поддельной.

Он поднес пергамент к свече, и Эмер втайне понадеялась, что сейчас епископ словно бы случайно подожжет ужасный договор купли-продажи ребенка, и слова вилланки останутся всего лишь словами вилланки.

Но чуда не произошло.

– Да, это подпись Беды из Синегорья, – признал Ларгель, поднося пергамент королеве. – Ошибки быть не может.

Теперь наступила очередь Её Величества изучить договор. Она разложила его на коленях и достала стеклянную линзу в металлической оправе, чтобы рассмотреть получше.

Все время, пока королева занималась документом, Эмер не находила себе места от волнения, она порывалась говорить, но железная рука Годрика, сжимавшая ее запястье заставляла умолкать. Посмотрев на мужа после того, как он в очередной раз приказал ей молчать, Эмер поразилась, насколько замкнутым стало его лицо. Только что он шутил с ней, горел желанием и даже смеялся, и вдруг... перед ней прежний Годрик. Надменный, неулыбчивый, такой... далёкий.

– Это происки, – шепнула она ему, желая подбодрить.

Он кивнул, но не ответил.

Королева продолжала рассматривать свиток.

Бодеруне надоело ждать, и она вопросила:

– Ваше Величество будут столь милосердны, что вернут несчастной матери сына? Вы убедились, что я говорю правду?

Эта настойчивость окончательно вывела Эмер из себя:

– Ваше Королевское Величество, вы же не допустите публичного унижения моего мужа, – сказала она, сжимая кулаки. – Эта женщина, – она указала на Бодеруну, – затеяла черное дело, чтобы лишить моего супруга ваших милостей. Не верьте ей. Свиток и подпись вашей сестры – всего лишь подделка. Ваша уважаемая сестра и епископ Беда мертвы и не смогут оправдаться. Не позвольте лживой бумаге опорочить их память. И не допустите позора моего мужа.

Но королева не вняла речам, и глаза ее вдруг по-змеиному прищурились:

– Вы так рьяно выступаете на защиту вашего мужа, – прошипела она, – а он стоит за вашей спиной. Ему ведь нечего бояться? Пусть выйдет и покажет, что он – мужчина, а не слабак, спрятавшийся за юбку жены.

– Но зачем, если этот документ – ложь! – никогда еще Эмер не испытывала столь сильного гнева и столь сильной ненависти. Она ненавидела в этот момент всех – королеву, которая поступала несправедливо по отношению к Годрику, эту мерзавку Бодеруну, явившуюся невесть откуда, и Годрика, который стоял покорно, как баран.

– Этот документ – не ложь, – отчеканила вдруг королева. – Я узнаю подпись своей сестры, потому что в ней есть тот знак, о котором знали только я и она. Это подписано ею, и засвидетельствовано епископом. Здесь большая епископская печать и печать рода Фламбаров. И я припоминаю, что во время рождения лорда Годрика печать находилась у моей сестры, потому что покойный лорд Фламбар уезжал воевать на границу.

Годрик невольно коснулся груди, проверяя – на месте ли печать. И в душе Эмер всколыхнулась надежда, что он обнаружит пропажу и все разъясниться... Не очень-то она верила в эти тайные знаки королевы и ее покойной сестры. Но Годрик оттянул ворот котты и извлек печать – ту самую, из сердолика.

– Значит, печать на месте, – подытожила королева. – Сделайте оттиск, чтобы мы убедились в подлинности.

– Зачем проводить дознание здесь, при всех? – снова возмутилась Эмер. – Давайте перейдем в закрытый зал и решим всё без свидетелей. Королевскому дому не нужны сплетни.

– Они уже появились! Сплетни! – королева пристукнула ладонью по подлокотнику кресла. – И если мы скроем правду, лорду Фламбару никогда не избавиться от подозрений. Решим здесь и сейчас. Это не обсуждается. Скорее! Мы хотим сравнить оттиски.

Принесли красный воск и кармин, растопили и развели в кашицу, и Годрик самолично сделал несколько отпечатков – на пергаменте и на восковой пластине.

Оттиски поднесли королеве, и она долго изучала их, поджимая губы, как всегда делала, когда была недовольна.

– А сами что скажете, лорд Фламбар? – спросила она, наконец, передавая леди Бертрис пергаментные листы и восковую пластину.

Годрик взял пергамент, принесенный Бодеруной. Ему хватило одного взгляда.

– Отпечатки одинаковые, – сказал он.

– Не может быть! Покажи! – Эмер выхватила у леди Бертрис листы и сама принялась сличать оттиски печатей. Но чем больше она смотрела, тем больше убеждалась, что подделки быть не может. Даже маленький скол на уголке совпал.

– Что ж, ни у кого нет сомнений в подлинности, – провозгласила королева. – Остается только убедиться в наличии родимого пятна. Оголитесь!

Эмер испустила такой гневный вопль, что даже гвардейцы вздрогнули от неожиданности.

– Вы не посмеете! – она приготовилась продолжить спор, но тут Годрик попросту отодвинул ее в сторону и вышел на середину зала.

Онемев от ужаса, Эмер смотрела, как он снимает квезот, а потом расстегивает пояс. Он, такой высокомерный во всем, что касалось дворянского достоинства, раздевался перед собранием знатнейших людей Эстландии и перед самой королевой, словно находился один в собственной спальне. Подняв котту, он приспустил пояс штанов, и королева свела брови к переносью. Эмер прекрасно знала, что увидела правительница Эстландии – родимое пятно в виде птицы. Птица, расправившая крылья. Девушка застонала от бессилья.

– У него именно такое пятно, – сказал кто-то из лордов.

И впервые прозвучало тихое, но презрительное: «Медвежий башмак!»

Эмер помнила эту старинную традицию – приемный сын становился членом семьи, лишь когда вслед за названным отцом или матерью надевал башмак, сшитый из медвежьей шкуры. Медвежий башмак! Приемные дети не имели права наследования без особого завещания и всегда уступали в праве очередности принятия наследия отпрыскам по крови. Медвежий башмак! Даже позорнее, чем незаконнорожденный! Она закрыла лицо руками, пытаясь придти в себя.

– Виллан, – сказал кто-то, и у Эмер закружилась голова.

Её подхватили под локти и помогли сесть, но она вскочила почти сразу, отталкивая гвардейцев, которые хотели помочь.

– Это для вас он – виллан и медвежий башмак! – сказала Бодеруна громко и четко. – А для меня – мой единственный сын, моя плоть и кровь, и вы не смеете оскорблять его. Требую справедливости, Ваше Величество!

– И вы ее получите, – бросила королева. – Свиток останется у нас, – она передала документ о покупке и усыновлении лорду Саби, который появился возле ее кресла, как призрак. – Наше решение. Сэр Годрик признается приемным сыном нашей сестры Геновефы из Вира, но так как усыновление произошло втайне от ее супруга, лишается права носить фамилию Фламбар и лишается всех прав на наследство Фламбаров. Оружейные мастерские передаются в ведение леди Фледы. Пусть сэр Годрик вернет ключи от главной мастерской. И печать. Без промедления.

Сопровождаемый тихими смешками, Годрик снял с шеи цепочку с сердоликовой печатью, подошел к королеве и положил печать у ее ног. Его широкоплечая фигура, не утратившая достоинства даже без опояски, напомнила Эмер старинные южные статуи из королевского сада. Он казался ей самым красивым и благородным из всех живущих на земле. И вот – виллан. Простой виллан. Насмешка судьбы.

Отойдя от трона, он приблизился к леди Фледе, которая сидела рядом с дочерью:

– Разрешите попрощаться...

Но она отвернулась так резко, что Эмер мгновенно вскипела гневом. Вместе с матерью отвернулась и Острюд.

Годрик поклонился обеим, но заговаривать больше не пытался.

Кто-то толкнул Бодеруну к выходу, и она тяжело упала. Годрик подошел и преклонил колено, помогая ей подняться.

– Обопритесь о мою руку, матушка, – сказал он спокойно.

– Годрик! – крикнула Эмер, бросаясь за ним.

Он оглянулся и остановил ее одним взглядом – холодным, чужим.

– Куда это ты собрался, волчий хвост тебе в глотку! – закричала Эмер на него. – Почему называешь эту женщину своей матерью?! Она – ведьма и лгунья! Мерзкая лгунья! – и она даже замахнулась, чтобы ударить Бодеруну, но Годрик перехватил ее руку.

– Пока я жив, – сказал он, – никто не посмеет ударить мою мать.

Бодеруна благодарно плакала, приникнув к плечу обретенного сына.

– Ты сдался? Ты поверил ей? – Эмер вырвалась и потерла запястье, которое этот медведь сдавил слишком сильно. – А как же я, Годрик?

– Подождите, матушка, – сказал он, подводя Бодеруну к колонне, оставив под присмотром гвардейцев, а потом снова вышел на середину. – Ваше Величество, достопочтенные лорды, – сказал он, глядя куда-то поверх голов, – графиня Поэль, которая была отдана мне в жены, до сих пор невинна. Я не познал ее, как муж познает жену, и когда открылась правда о моем рождении, прошу считать наш брак недействительным или расторгнутым по обоюдному согласию, как будет угодно Вашему Величеству, – он поклонился королеве, – и графине Поэль, – он поклонился жене. – Позвольте удалиться.

Он вернулся забрать мать, и они направились по залу, через толпу придворных, которые расступались перед ними, как перед прокаженными. Эмер смотрела вслед и не верила ушам.

– Годрик! Остановись! – стряхнув оцепенение, она снова догнала его, развернула и схватила за грудки. Он не сопротивлялся и глядел безо всякого выражения. – Ты не посмеешь вот так оставить меня.