Текст книги "Война меча и сковородки"

Автор книги: Артур Сунгуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

Острая боль пронзила правое плечо. Стало так больно, что скулы свело, а перед глазами заплясали радужные пятна. Но вслед за пятнами наступило необыкновенное прояснение, и Эмер увидела всадников, чьи кони мчались во весь опор по направлению от Дарема. Первым на вороном жеребце летел Тилвин, держа обнаженный меч, клинок которого так и сверкал в утреннем солнце. Вороной смял разбойников, вышедших из чащи, сверкающий клинок описал дугу – одну и вторую, и словно мимоходом смахнул головы двум лучникам, целившихся в рыцарей за повозкой.

– Тиль! Благослови тебя яркое пламя! – завопила Эмер еще громче, чем когда предупреждала Годрика об опасности.

Она хотела захлопать в ладоши, радуясь спасению, но правая рука повисла плетью. Эмер изумленно вскинула брови, увидев, что из плеча торчит черная граненая головка стрелы, перемазанная в крови. Только тут до сознания дошло, что случилось.

– Не злись, ради всего святого! – испуганно сказала она Годрику. – Ничего страшного, просто сквозная рана! Я видела такое сто раз...

Рыцари перешли в наступление, а разбойники, напуганные прибывшим неожиданно подкреплением, бросили луки и кинулись удирать в чащу.

– Ничего страшного, – бормотала Эмер, оседая в объятиях Годрика, – даже кость не задело, потому что если бы задело – царапнуло бы... и мне совсем не больно, вот ни чуточки...

Тилвин не бросился вдогонку за улепетывавшими бандитами, а спрыгнул с коня, почти не дав ему замедлить бег, широко шагая подошел к укрытию за повозкой, бросил взгляд на Эмер, которая уселась прямо на землю, привалившись спиной к колесу, а потом коротко, без замаха ударил Годрика в скулу. Тот не заслонился и не сделал попытки уклониться. Тилвин ударил его второй раз и третий, и только тогда вернувшиеся рыцари оттащили начальника стражи от лорда.

– Тиль, по носу его не бей, – сказала Эмер, – я ему сама врежу... потом...

Ей показалось, что она сказала это громко, но на самом деле, слов ее никто не услышал. А потом наступила чернота и тишина, и уже Эмер не слышала, как начальник стражи выкрикнул ее имя, бросаясь к ней, а Годрик сказал мрачно и тихо:

– Положите леди в повозку – и быстро в Дарем. Лоркин, садись верхом. Скажи в Дареме, что срочно нужен лекарь. Только быстрее, понял? Быстрее.

Глава 17 (начало)

– Не надо так стонать, миледи, повернитесь на бочок...

Эмер подчинилась, когда мягкие, но сильные руки помогли ей перевернуться на левый бок, и только потом открыла глаза. Окно спальни закрывали занавеси, свеча поставлена за кувшин, чтобы свет был рассеянный.

– Хотите чего-нибудь? – спросил тот же голос. Спросил, вроде бы и участливо, но все равно... равнодушно.

– Хочу пить, – сказала Эмер, едва ворочая распухшим языком. – Кто вы?

– Верфрита, миледи. Сиделка.

– Я что, больна?

– Совсем чуть-чуть, миледи. Вот, попейте, у меня здесь целебное питье...

Сиделка помогла Эмер сесть и придержала чашку, пока девушка пила.

– Почему так плохо? Ведь всего лишь стрела, – сказала Эмер, осторожно прощупывая руку сквозь повязку. Плечо распухло и походило на тугую подушку, каждое прикосновение причиняло боль. Локоть тоже опухал, и это удивило Эмер еще больше.

– Я позову леди Фледу, – сказала сиделка.

Эмер кивнула, продолжая попытки пошевелить рукой, но пальцы были словно чужие, и ими не удавалось пошевелить.

Дверь спальни распахнулась, но вместо леди Фледы вошел Тилвин. Не глядя, он ногой подтянул табуретку и сел возле постели, взяв Эмер за больную руку.

– Как ты? – спросил он с таким страдальческим выражением лица, что Эмер перепугалась не на шутку.

– Все ли хорошо, Тиль? – спросила она, дрожа. – Все ли живы? Что с Годриком?

– О нем волнуешься? – бросил Тилвин с досадой. – Он о тебе не волновался!

– Что с ним? – теребила она его.

– Что с ним может быть? Жив-здоров, спит.

– Хвала яркому пламени, – Эмер изобразила священный знак левой рукой. – А остальные? Все живы?

Тилвин опустил глаза, и она сразу поняла и спросила одними губами:

– Кто умер?

– Сэр Стефан и сэр Мерра.

– Убиты разбойниками?..

– Нет, умерли уже в Дареме, от ран.

– От ран?! Сэр Стефан был ранен в ногу! Что за лекари у вас!

– Не кричи, – Тилвин взял Эмер за плечи, принуждая улечься. – Они были ранены ядовитыми стрелами. Лекари не смогли распознать яд.

– Яд?! – пискнула Эмер, чувствуя, как холод добрался до сердца. – Тиль, я... я тоже?.. Поэтому рана не зажила?..

Он опять опустил глаза, и это было красноречивее всякого ответа.

Эмер сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоиться.

– Новости все лучше и лучше, – изрекла она, наконец. – Какие же грозные лесные разбойники, если пользуют яд, который не могут распознать королевские лекари!

– Пришла в себя? – раздалось в коридоре, и появилась леди Фледа. Выглядела она как всегда – достойно, аккуратно, и даже вуаль с генина, переброшенная через сгиб локтя, струилась красивыми ровными складками, но Эмер заметила, что под глазами свекрови легли тени, и морщины от крыльев носа к углам рта обозначились глубже.

Тилвин вскочил, уступая место, но леди Фледа села на край кровати и пощупала лоб невестки.

– У тебя жар, – сказала она с беспокойством.

– У тех... кто умер, тоже был жар? – спросила Эмер.

Свекровь промолчала, но Эмер сказала:

– Хозяйка Дарема должна знать все. Говорите!

– Да, – вынуждена была признать леди Фледа. – Тоже жар... Сейчас придут лекари...

– Что толку, если они не могут определиться с противоядием? – возмутилась Эмер.

Но осмотреть себя позволила, и даже выпила пилюли, которые посоветовал дать один из ученых королевских врачевателей. Пилюли были горькими, от них замутило и не стало ни на йоту легче.

– Будем молиться яркому пламени, – изрекла свекровь, когда лекари удалились.

– Где мой супруг? – перебила ее Эмер. – Попросите, чтобы пришел, я хочу его увидеть.

Ей сразу не понравилось, как переглянулись леди Фледа и Тилвин.

– Что происходит? Тиль, ты солгал мне? Что с Годриком?

– Скажите ей, – вымолвил Тилвин через силу.

– Да что случилось?! Он жив?

– С ним все хорошо, – успокоила ее свекровь, – но он... не придет.

– Почему?!

– Сразу по возвращении он заявил, что желает развестись, потому что своенравная жена – позор для дома Фламбаров, и написал прошение Её Величеству, – сказала леди Фледа. – Мне очень жаль, невестка, но таково его решение.

– Развестись... – Эмер ударила левым кулаком по кровати и сразу скривилась из-за боли в потревоженной ране. – Уже и письмо тетушке настрочил. К чему спешка? Мог бы подождать день-два, пока я отдам концы.

– Невестка! – ахнула свекровь.

– Бросьте причитания, – ответила Эмер грубо, – даже Тиль меня уже похоронил. Но я сдаваться не намерена, вот увидите. И Годрику не видать ни развода, ни моей смерти. Можете так ему и передать.

– Я перехватила письмо, – сказала леди Фледа. – Незачем позорить семью.

– Правильно сделали, – поддержала ее Эмер. – Дайте только встать на ноги, я поговорю с этим наглецом. Я ему жизнь спасла, если он помнит!

– Не злись, – постарался успокоить ее Тилвин, – от этого подымется жар.

– Он и так уже поднялся, и с этим ничего не поделаешь, – огрызнулась Эмер. – Дайте воды, страшно хочется пить...

К вечеру лихорадка усилилась. Сиделка постоянно обтирала Эмер холодной водой с уксусом, но это не помогало. Тилвин приказал принести таз со льдом и заглядывал каждую свободную минуту.

После вечерней молитвы он пришел пожелать спокойной ночи, но не смог произнести ни слова. Сидел возле постели и держал Эмер за руку.

– Не бойся, Тиль, – сказала Эмер ободряюще, хотя дышала тяжело, будто бежала в гору, – я не умру. Сейчас не умру. Не спрашивай, откуда я об этом знаю – знаю и все, – и добавила совсем детским голосом: – Годрик так и не появился...

Слезы потекли по ее щекам, и она побыстрее вытерла их, стесняясь Тилвина.

– Ты не думай, я не плачу, – сказала она, – это от жара.

Дверь бесшумно открылась, и на пороге остановился высокий мужчина. Эмер приподнялась на локте, выглядывая из-за Тилвина.

– Годрик?.. Это Годрик?

Мужчина сделал шаг вперед и встал в круг света, отбрасываемый пламенем свечи. Это был Ларгель Азо, облаченный в черную сутану, с белой траурной колораткой, он положил на стол книгу со святым писанием и начал снимать перчатки – медленно, не глядя на больную.

– Выйдите все, – сказал он. – Я пришел исповедать леди Фламбар.

– Я не хочу исповедоваться... – сказала Эмер, с трудом разлепив губы. – Я не умираю! И тем более, не стану исповедоваться – вам!

– Все – вон, – повторил священник, и Тилвин послушно встал с табуретки, а две служанки и сиделка почти бегом покинули спальню.

– Тиль, не уходи, – взмолилась Эмер, удерживая начальника стражи за руку, а он стоял понурившись и смаргивал с ресниц слезы.

– Поторопитесь, сэр Тюдда, – сказал епископ ледяным тоном. – Если окажется слишком поздно, вы ответите за это.

– Не уходи, не оставляй меня с этим человеком... – бормотала Эмер.

Но Тилвин разжал ее горячие пальцы.

– Прости, – прошептал он, касаясь ее волос и щеки.

Лишившись последнего защитника, Эмер села в постели, подобравшись, как перед дракой.

– Как ваше здоровье, леди Фламбар? – спросил Ларгель, бросая перчатки и пинком отшвыривая табуретку, чтобы не мешала подойти к кровати. – Впрочем, не затрудняйтесь ответом. И так ясно, что все для вас складывается не лучшим образом.

– Я еще жива, – напомнила Эмер, – наверное, вашими молитвами.

– До меня дошли слухи, что вы проявляете столь похвальное, но редкое рвение к церковным легендам...

– Хозяйка Дарема должна знать обо всем.

–...а особенно вас интересует святая Медана...

– Не только. Я интересовалась еще и...

– ...житием преподобного Ларгеля.

На это Эмер нечего было ответить, и она замолчала, уставившись в стену.

– Уймите прыть, леди Фламбар, – посоветовал епископ.

– Вы мне снова угрожаете?

– Я вас предупреждаю, – сказал Ларгель Азо.

– Надо же... А сказали, что пришли исповедовать.

– Да, с этим надо поторопиться, – признал епископ. – У вас мало времени. Вы не доживете до утра.

– Не будьте так уверены, – сказала Эмер тихо и твердо.

– Я всегда говорю только то, в чем уверен.

Он сел прямо на край кровати, и Эмер сжалась в комочек, стараясь отползти к противоположной стороне.

– Вы не доживете до утра, – повторил Ларгель, буравя девушку взглядом, – но перед смертью я предлагаю вам совершить нечто, угодное небесам.

Сделав выразительную паузу, он подождал, не возразит ли ему Эмер, но та молчала.

– Вы читали житие и знаете, что от моего взгляда не ускользает нечистая магия, и я чувствую упырей, которые питаются человеческой кровью, презрев небесные законы. Когда я только увидел вас, то сразу распознал черную магию и упырей, с которыми вы общались. Напрягите память и расскажите, кто при королевском дворе гадал вам, возможно, предсказывал будущее, показывал невинные фокусы или пел песни на непонятном языке.

Эмер откинула одеяло, чтобы убежать, но епископ схватил ее за плечо, потревожив рану.

– Облегчите душу, леди Фламбар, – заговорил он приглушенно, – только имя, одно лишь имя – и я буду молить небеса, чтобы приняли вашу грешную душу.

– Никто! Никто не гадал! – выпалила Эмер.

– Вы лжете.

– Нет!

– И сейчас лжете. Имя, назовите имя.

Эмер с ужасом понимала, что еще минута-другая, и она расскажет епископу про Айфу, потому что все ее существо, порабощенное магией служителей яркого пламени, стремилось признаться, покаяться и молить о прощении. Но выдать Айфу?.. Черное колдовство... Это неправда, Айфа не может быть черной колдуньей, потому что... потому что она – Айфа. Она из Роренброков, а Роренброки никогда не запятнали себя ничем постыдным. Упыри, черные колдуньи...

– Вы все равно умрете, – вливался ей в уши голос Ларгеля Азо, – признайтесь, придите в лоно церкви с чистым сердцем...

Борясь с чарами, понуждавшими к признанию, Эмер, как наяву увидела собаку, которая выскочила на нее во дворике Нижнего города. Тот же самый животный взгляд, что у епископа... И решение пришло само собой.

– Это было в Нижнем городе! – выдохнула она. – Нижний город, мне гадала женщина по имени Кютерейя. Только я не знаю, какой это был дом. Я заблудилась, помню только, что там был фонтан.

Епископ отпустил ее так резко, что она упала на подушки.

– Вы говорите почти правду, – сказал он. – Но в чем-то лжете. Я разберусь – в чем.

Он запустил пальцы за пояс сутаны и достал стеклянный флакон, в котором засветилась алая, как рубин, жидкость. Вынув пробку, еписков поднес флакон к губам Эмер:

– Пейте.

– Что это?

– Просто пейте. И перестанете страдать, – он произнес последние слова и улыбнулся.

Лучше бы он этого не делал, потому что улыбка показалась Эмер страшнее лика смерти. Она забилась, как сумасшедшая, пытаясь выскочить из постели:

– Это яд! Я не стану это пить!

– Замолчите, глупая девчонка, – прошипел Ларгель, наваливаясь на нее всем телом.

Эмер визжала и вцепилась ему в ухо левой рукой, но была слишком слаба, чтобы сопротивляться достойно.

Епископ поймал ее лицо и больно нажал пальцами на щеки, принудив разжать зубы, влил жидкость из флакона и зажал Эмер рот ладонью, чтобы не выплюнула. Отбросив флакон, он зажал ей еще и нос. Волей-неволей девушка проглотила снадобье, и тут же потеряла последние силы, и обмякла, почти потеряв сознание.

Сделав свое дело, епископ потерял к девушке интерес. Встав и поправив сбившуюся колоратку, он наступил на флакон, превратив его в горстку стеклянной крошки, потом натянул перчатки – так же медленно, словно священнодействуя, взял книгу.

Эмер следила за ним из-под полуопущенных век, чувствуя, как рубиновое питье бежит по всем ее членам, горячее, как огонь.

– Да, ваши грехи прощены, – сказал Ларгель Азо, словно вспомнив о раненой, и не глядя осенил ее знаком яркого пламени.

Оставшись одна, Эмер долго смотрела в дверь. Хотелось плакать, но слезы не текли. Более того, на душу снизошло такое умиротворение, что хотелось превратиться в облако и лететь в небеса, наслаждаясь дуновением ветра и пением птиц.

«Вот она – смерть, – подумала Эмер. – Совсем не страшно, а такие ужасы рассказывали... Но как же предсказание Айфы? Сначала любовь, потом смерть. Или Айфа ошиблась? Нет, она никогда не ошибается».

Мысли путались, и постепенно Эмер провалилась в сон. Обыкновенный сон, со сновидениями о замке в Вудшире, вкусном крыжовенном пироге и первом пони, на котором ей пришлось прокатиться.

Глава 17 (окончание)

В Вудшире светило солнце, и Эн Фиор несла свои воды к мору. Эмер шла по берегу реки, срывая цветы. Все было, как в детстве, когда она бродила по равнине Маг Риг и мечтала о подвигах и странствиях. Она поднялась на холм, откуда открывался вид на Роренброк, и вдруг увидела, что замка не существует. Вместо него остался лишь остов – каменные балки и полуистлевшие деревянные перекрытия. Словно сломанные зубы торчали сторожевые камни, между ними бродили овцы, пощипывая траву, а две старухи деловито собирали в корзину мелкие камни, которые валялись грудой тут и там.

Эмер сразу поняла, что прошло много, много лет – река осталась той же, и равнина, а вот замок – творение людских рук – не выдержал испытания временем. На мгновение ей стало горько, потому что если не выжил замок, то значит, нет уже ни Айфы, ни Бранвен, ни близнецов, ни ее самой. Она положила собранные цветы у ближайшего камня – словно на дорогую могилу и побрела с холма, не зная, куда ей идти. На излучине Эн Фиор она увидела могильный камень – знак яркого пламени, заключенный в круг. Эмер подошла, испытывая любопытство и страх. Чье имя она прочтет на могильнике? Не свое ли?

Надпись была полустертой, через нее бежали трещины, но Эмер все равно разобрала ее, читая по складам и угадав имя почти сразу: Ларгель Азо! Это имя ударило ее сильнее молнии, она отшатнулась и... открыла глаза.

Сколько времени прошло с тех пор, как епископ приходил ее исповедовать? Шторы все так же были приспущены, свеча сеяла мягкий красноватый свет, и никого не было рядом.

Ужасно хотелось пить, и Эмер приподнялась, отыскивая чашку и воду взглядом. Тело послушалось ее и не отозвалось болью. Пошевелил правой рукой, Эмер принялась срывать повязку. Так и есть! Рана почти зарубцевалась, а опухоль спала. Что это – чудо? Или... чудодейственное зелье епископа?

Спустив ноги на пол, Эмер встала и почти уверенно добралась до стола. С наслаждением напилась из кувшина и уставилась в зеркало на собственное отражение. Не приснилось ли ей, что она умирает, и что епископ допрашивал ее об Айфе?

Вошла сиделка Верфрита и ахнула, уронив поднос, на котором стояла миска с водой. Звон разбившейся посуды болезненно отозвался в голове, и Эмер поморщилась.

– Можно быть и поосторожнее, – попеняла она неосторожной служанке и потребовала: – Есть хочу. Принесите чего-нибудь.

– Миледи, – прошептала сиделка, словно перед ней предстало приведение. – Это такое счастье, миледи...

И помчалась по коридору, оглашая замок криками:

– Миледи живая!.. Миледи живая!..

Эмер покачала головой и принялась натягивать домашнее платье. Она и так слишком долго провалялась в постели, теперь ей не терпелось выйти на вольный воздух. Одевшись, она подняла шторы. Яркое солнце почти ослепило ее. Распахнув ставни, Эмер высунулась из окна, дыша полной грудью.

– Живая?! – в спальню ворвались леди Фледа в сопровождении своих дам, и даже Острюд прибежала, тараща глаза.

– Хвала небесам! Это чудо, чудо! – Леди Фледа порывисто опустилась на колени и зашептала молитву. Дамы последовали ее примеру, и Эмер тоже ничего не оставалось, как встать на колени и молитвенно сложить руки. Судя по лицу молившейся Острюд, она ждала других вестей.

– Ну все, закончили молитву, – сказала Эмер через четверть часа, когда у нее немилосердно затекли колени. – Я есть хочу. Накормите меня, наконец. Иначе не поверю, что все обрадовались моему спасению, и буду подозревать, что решили уморить меня голодом, раз ядом не получилось.

– Сейчас, дорогая невестка, – засуетилась леди Фледа. – Дамы помогли ей подняться, и она сама принялась накрывать на стол.

– Сколько я проболела? – спросила Эмер, беря ломтик ветчины и выкладывая поверх хлеба.

– Три дня. Вчера было совсем плохо, мы боялись, что потеряем вас.

– Зря боялись. А что леди Сара? – спросила Эмер, приканчивая третье вареное яйцо, фаршированное рябчиковым паштетом. – Я виновата перед ней, хотелось бы извиниться.

– О! Она не держит на вас зла за эту милую шутку, – успокоила ее свекровь. – Леди Сара прекрасно себя чувствует, я отпустила ее в деревню, проведать родных.

– И она поехала туда с радостью, – не смогла промолчать Острюд, – и читала благодарственные молитвы, заикаясь.

– Нехорошо получилось, – посетовала Эмер без малейшего раскаяния. – А где мой муж? Имею сказать ему пару слов.

– Уехал в кузнечную деревню, – ответила леди Фледа, передавая Эмер чашечку со свежей сметаной.

– Уехал с благодарственными молитвами, хоть и не заикался, – буркнула Острюд.

– Дочь! – сказала леди Фледа выразительно.

– Несомненно, он читал благодарственные молитвы по случаю моего выздоровления. Надо немедленно встретиться с ним. Обрадовать.

– Может, отложите разговор на потом? – осторожно сказала леди Фледа.

– Не надо откладывать на завтра того, кого можно прибить сегодня, – заявила Эмер, вставая из-за стола. – Напишите письмо Годрику, дорогая матушка. Боюсь, мой супруг так обрадуется вести, что мне полегчало, что позабудет, как давать пропуск на въезд в деревню.

– И все же, лучше бы вам поостыть... – сказала свекровь с сомнением, но подошла к столу с письменными принадлежностями и откупорила бутылочку чернил.

– Пишите, пишите, – благословила ее Эмер. – Радостные новости надо доносить как можно скорее, так они доставляют больше радости и счастья.

– Ты бессовестная, как сто коровниц, – сказала Острюд. – И когда ты поймешь, что мой брат не хочет тебя в жены? Навязываешься, как... как... портовая девка, которой уже отказали, а она все клянчит монету!

– Острюд! – прикрикнула на нее леди Фледа.

Но Эмер смотрела на золовку с улыбкой:

– Ничего, дорогая матушка, я понимаю, что сестричка очень рада, что я не умерла. Так рада, что в головке у нее помутилось, и ротик болтает глупости. Надо завести золотую иголочку, чтобы зашивать ротик время от времени. Не след девице на выданье болтать невесть что.

Острюд побледнела и машинально прикрыла рот ладонью.

– Вот так и сиди, – посоветовала Эмер. – Написали? – она взяла кусок пергамента, на котором свекровь написала свое имя и титул, прижала печать, подтверждая достоверность подписи, и внимательно его осмотрела. – Все замечательно. Я поехала, сопровождать меня не надо.

Но в последний момент леди Фледа все-таки отправила с ней двух дам на осликах и двух рыцарей. Эмер предпочла бы общество Тилвина, но ей сообщили, что начальник стражи выехал из замка по срочному делу. Это не прибавило хозяйке Дарема доброго расположения духа, и она от души обругала ослика под седлом с парчовыми подушками, которого ей вывели.

– Я не сяду на него, – заявила она. – И вы не могли нанести мне худшего оскорбления, чем предложить это существо. Пусть старухи ездят на них, а мне приведите коня, я поеду верхом.

– Коня! – леди Фледа даже схватилась за сердце, услышав такое.

После коротких, но яростных споров договорились, что Эмер поедет на лошади и непременно в дамском седле – то есть поставив ноги на дощечку на левом боку лошади. Эмер подумала и согласилась, но едва завернув за поворот, уселась в седле по-мужски, выставив на обозрение полосатые гетры, что привело благородных дам в полуобморочное состояние, а рыцарей в замешательство.

– Дурной знак, – пробормотала одна из дам, и словно в ответ на ее слова с ближайшего дерева сорвался огромный ворон и пролетел перед мордой лошади, на которой восседала Эмер. Испуганная кобыла так и закрутилась на месте, но Эмер удержала ее и заставила развернуться в нужном направлении.

«С тобой я потом разберусь», – подумала она провожая взглядом черную птицу, и подхлестнула лошадь.

В кузнечную деревню их доставили быстро, и Эмер мысленно похвалила себя за финт с поддельным посланием от свекрови. Она не сомневалась, что Годрик никогда не разрешил бы пропустить в деревню ее, законную супругу.

– Где мой муж? – спросила она величественно, когда паром причалил к берегу.

Ее проводили к каменному дому в два этажа. Второй этаж был без стен, и там наверху маячил Годрик. Он оглянулся, заметил жену и отвернулся.

– Останьтесь здесь, – велела Эмер сопровождавшим, и толкнула двери в дом без стен.

Внутри было темно, но на лестницу, ведущую на второй этаж, сверху падал свет. Эмер ощупью добралась до ступеней, нашарила перила и пошла вверх по ступеням. Знакомый запах достиг ее ноздрей – янтарь и мерзлая земля. Она поднялась на второй этаж и увидела, что Годрик стоит перед деревянными столами в несколько рядов и осторожно переворачивает странные камни, лежащие на столах, покрытых полотном. Камни были белые и светло-серые, попадались и коричневые – их Годрик отбирал и бросал в корзину. От этих камней исходил тот самый терпкий запах, понравившийся когда-то Эмер. Но сейчас запах казался ей отвратительным, как и все, что было связано с Годриком. При появлении жены он даже не повернул головы, продолжая свое занятие.

– Как вижу, ты очень рад меня видеть, – сказала Эмер.

– Рад, – ответил Годрик, отбирая еще один коричневый камешек.

Ответ привел Эмер в замешательство, но уступать она не собиралась:

– Не ждал меня? Думал, это леди Фледа приехала?

– Я знал, что как только ты встанешь на ноги, сразу примчишься. Так что не удивлен, – Годрик встряхнул корзину и перешел к другому столу, где стояла каменная ступка и лежал длинный пест.

Ссоры не получалось, но Эмер решила не сдаваться.

– Еще скажи: знал, что ты не умрешь от ядовитой стрелы, милая женушка, – сказала она противным писклявым голосом.

– Знал.

Бросив пару камней в ступку, Годрик разбил их пестом и начал перетирать в пыль.

Воинственный настрой таял, как по волшебству. Эмер взяла один из камней, поворачивая против света. Камень был тусклый, непрозрачный, без металлического блеска, и вдруг подался под пальцами, как тесто. От неожиданности Эмер выронила его, камень упал и разбился, а Годрик тут же наклонился, чтобы подобрать все до последней крупинки.

– Что это? – спросила она. – Какой странный камень.

– Это не камень, – ответил Годрик. – Это жолчь огромных рыб, которые обитают далеко отсюда, в теплых морях.

– Жолчь?! – Эмер принялась рассматривать странные комочки с удвоенным интересом. – Огромные рыбы? Решил отвлечь меня детскими сказками?

– Ты спросила – я ответил.

– Это не может быть жолчью, – сказала Эмер уверенно. – Жолчь пахнет совсем не так. Она пахнет горечью и...– она застеснялась сказать при муже «дерьмом» – А тут очень приятный, сладковатый запах. Терпкий, холодный. Так пахло от тебя при первой нашей встрече. Тогда я подумала, что это – какие-то дорогущие духи.

– Это – дорогущее снадобье, – пояснил Годрик. – Именно из этой жолчи я готовлю лекарство для местных жителей.

– Вот оно как... – Эмер черпнула горстью камней, принюхалась, а потом лизнула один из них. – Откуда ты узнал о нем? Это какая-то тайна королевских лекарей? Именно этим лекарством епископ вылечил меня? Но оно было другим на вкус. И на цвет...

– Нет, не этим, – коротко сказал Годрик, забирая у нее драгоценные кусочки и ссыпая в ступку.

– Ага! Значит, это все же было противоядием! Так и думала, – Эмер отряхнула ладони и прошлась между столов.

– Леди Фледа рассказала мне кое о каком письме... – перешла она к интересующей ее теме.

– Я написал королеве, что хочу развода, – ответил Годрик так спокойно, словно речь шла об обсуждении ужина.

– Лучше бы поблагодарил за спасенье жизни.

– Благодарю.

Эмер помолчала, ожидая еще чего-нибудь, но продолжения не последовало.

– Годрик, – позвала она.

– Придержи мешок, – попросил он, собираясь высыпать перетертые в порошок камни.

– Ты меня слышишь? – она взяла мешок за края, пока он наклонял ступку. – Зачем ты подал на развод? Ты так зол на меня? Но я же спасла тебе жизнь! Хоть какую-то благодарность заслужила или нет?

– Я тебя уже поблагодарил.

– Это называется благодарностью?! Решил опозорить меня на всю Эстладнию!

– В прошении я написал, что это ты настаиваешь на разводе.

– Я?! Да никогда...

– Послушай, Эмер, – он впервые назвал ее по имени, и это было сродни появлению крылатых коней в воздухе над Даремом.

– Да-а? – произнесла она, чувствуя себя малюткой перед драконом.

– Зачем упорствовать, если затея безнадежна?

Годрик отставил ступу и взял Эмер за плечи, развернув к себе лицом. Потом вспомнил о ее ране и отпустил.

– Ты прекрасно понимаешь, что ничего хорошего из нашего брака не выйдет, и лучше прекратить эту агонию сейчас, чем растягивать на долгие годы.

– Лучше для кого? – угрюмо спросила Эмер.

– И для тебя тоже.

– Меня ты спросил? – она бросила мешок с толчеными камнями на пол. – Пока я жива, ты не избавишься от меня, Годрик Фламбар! Потому что... потому что я не хочу этого.

– Глупая девочка, – сказал он почти с жалостью, беря ее за плечи и снова поспешно отпуская. – Ты придумала, что любишь меня, но это не любовь, поверь. Я для тебя – как кусок пирога, который тебе непременно хочется съесть. Именно этот и никакой другой – так по-детски и так глупо. Королева не оставит тебя и найдет мужа по душе, тебе нечего бояться. Просто когда Ее Величество спросит, желаешь ли ты развода, скажи, что желаешь.

– Ты глухой, что ли? Я не буду разводиться! – крикнула Эмер.

Слезы готовы были брызнуть из глаз, и она испугалась, как бы дурак Годрик их не заметил – развернулась и бросилась прочь, попутно из вредности смахнув с одного из столов его драгоценные рыбьи камни. Пусть поползает, собирая!

Скатилась по темной лестнице, едва не улетев с середины, выскочила из дома и побежала, не разбирая дороги. Если она ждала, что муж окликнет ее, то глубоко ошибалась. Даже рыцари не стали ее окликать и, пробежав следом несколько шагов, остановились.

Ноги принесли Эмер на берег той самой реки, где совсем недавно девушке пришлось искупаться. Только в прошлый раз она вышла из воды ниже по течению, а теперь стояла почти у самого моста, возле сараев. Привалившись спиной к бревенчатой стене, Эмер смотрела, как речные струи разбиваются о черные камни, выглядывавшие из воды. По камням можно было перебежать на ту сторону, но они, наверняка, страшно скользкие.

– Что это вы тут примерзли, миледи? – спросил ее старческий голос.

Эмер оглянулась и не сразу увидела, кто с ней заговорил. Потому что посмотрела прямо перед собой, ища лицо собеседника. И не нашла.

– Пойдемте-ка в хижину, – продолжал голос, – ветер сегодня с гор, застудите кости. А там тепло, я налью вам молока, ежели не побрезгуете.

Опустив глаза, Эмер увидела согбенного старика. Спину его изогнуло буквой S, и короткая борода почти достигала колен. Лицо было морщинистым, с намертво въевшейся угольной пылью, отчего старик казался черным гномом, про которых рассказывали, что они – самые искусные кузнецы. Гном закашлялся, закрывая рот чистой тряпицей, и махнул рукой, приглашая Эмер пройти за ним.

– Марвин, миледи. Меня зовут – Черный Марвин, – говорил он на ходу, – потому что я и в самом деле черный, как головешка. Не слишком-то приятное зрелище для ваших глаз, но я постараюсь пореже поворачиваться к вам лицом, ежели это вас не оскорбит, – он надтреснуто засмеялся и распахнул перед девушкой двери.

Изнутри пахнуло теплом и запахло жаренным мясом. Эмер зашла, осторожно оглядываясь. Здесь хранили песок на случай пожара – мешки лежали у стен, рядом с лопатами и ведрами. И горела огромная жаровня, над которой на металлических прутах висели колбаски, уже поджаренные с одного бока.

– Проходите, миледи, садитесь прямо на мешки, – разглагольствовал Черный Марвин, одним движением переворачивая колбаски, открывая ларь и доставая оттуда кувшин и кружку. – Сейчас подогрею немного молоко, и предложу вам. Кружка чистая, не сомневайтесь...

– С удовольствием выпью молока, – ответила Эмер, усаживаясь на мешки. – И с удовольствием попробую этих замечательных колбасок, ежели захотите со мной поделиться.

Старик посмотрел на нее с веселым изумлением:

– А миледи знает толк в еде!

– И в людях, – подхватила Эмер. – Я думала, вы кузнец...

– Давно уже не кузнец, – ответил Марвин, подтаскивая складной столик и расставляя на нем нехитрую снедь. – Но мой внук теперь старший среди кузнецов. Я передал ему все секреты, что узнал от своего деда. Я знавал еще деда нынешнего милорда...

– Это его жена воевала за него, пока он валялся в кроватке? – спросила Эмер, кладя кусок горячей колбасы на ломоть хлеба и с аппетитом откусывая.