Текст книги "Война меча и сковородки"

Автор книги: Артур Сунгуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

Проспала она почти до вечера, и пробудилась отдохнувшей и свежей. Щека немного саднила, но руки-ноги и язык двигались, как им и полагается.

Ужин ей подали в постель – прекрасный раковый суп с клецками и белым вином. Эмер съела все до последней капли, после чего пожелала прогуляться, чем вызвала ужас среди благородных сиделок.

– Оставьте ахи-охи для себя, – сказала она резко, самостоятельно натягивая платье и завязывая на талии пояс. – Сидите здесь и переживайте, если угодно. А моему настроению извольте не мешать.

Она категорично отклонила предложение сопровождать ее на прогулке, и около получаса болталась на замковой стене, а дамы стояли поодаль, боясь подойти ближе, чтобы не рассердить хозяйку Дарема, и боясь уйти, чтобы не рассердить леди Фледу и Её Величество.

Когда перед закатом стражники повернули медные сигнальные щиты в стороны пограничных крепостей, Эмер окликнула одного из рыцарей:

– Где сэр Тюдда, начальник стражи?

Ей ответили, что он еще днем отправился к лекарю, оставив вместо себя замену.

У лекаря Эмер тоже его не застала, ей сказали, что начальнику стражи перевязали рану, и он ушел к себе.

– Встретите доблестного сэра, напомните, чтобы пришел сменить повязку, – сказал лекарь. – Он все время забывает о времени перевязки.

Прежде чем отправиться в башню возле ворот, Эмер совершила набег на лекарский сундук леди Фледы и запаслась всем, необходимым для перевязки. Заперевшись в своих покоях, она оставила благородных скучать дам у порога, и преспокойно скрылась через запасный выход.

Преодолев на едином дыханье винтовую лестницу, девушка постучала в двери каморки Тилвина.

Он открыл и сразу встревожился, увидев на пороге хозяйку Дарема:

– Что-то случилось?

– Случилось, – сердито сказала Эмер, проходя в комнату и выкладывая на кровать корпию, бинты и бутылочку жгучей настойки. – Кое-кто решил погеройствовать и оказаться раненым.

– Ты пришла, потому что волновалась за меня? – спросил он, помолчав.

– Конечно, – Эмер насильно усадила Тилвина, и хрустнула пальцами, разминая кисти. – Раздевайся, буду тебя лечить. Лекарь сказал, надо поменять повязку. Я принесла целебную мазь, от нее все заживет, как на мне, – она похлопала себя по плечу, когда-то раненому стрелой.

Но Тилвин лишь плотнее запахнул котту.

– Не надо тебе ухаживать за мной, – ответил он, глядя в сторону.

– И много ты сделаешь левой рукой? А ну, изволь подчиняться.

Она потянула котту, и Тилвин нехотя разжал пальцы. Эмер мигом стащила с него одежду, обнажив торс. Тело у рыцаря было загорелым, и мышцы так и бугрились под кожей. Несколько шрамов прочертили грудь, два тянулись по рёбрам, и теперь будет ещё один – от локтя до плеча.

Невольно девушка заговорила тише, чувствуя смущение. Одно дело – любоваться полуголым мужчиной, когда он вертит вокруг себя мечи, прыгая под старым грабом, и совсем другое – оказаться с ним в полумраке комнаты, наедине. Похоже, Тилвин тоже чувствовал нечто подобное, потому что от его обычной приветливости не осталось и следа. Он был похож на натянутую струну и вздрогнул, когда Эмер коснулась его, чтобы ослабить узел на повязке.

Она постаралась скрыть возникшую неловкость

– Ты рисковал жизнью из-за меня, – сказала она, окуная тряпицу в целебное снадобье. – Помочь перевязать рану – это так мало по сравнению с тем, что я тебе должна.

Она распустила повязку, заскорузлую от крови, намочила присохшую корпию и стала осторожно промывать рану, которая только-только запеклась.

– Ты ничего мне не должна, – сказал Тилвин. – Ты единственная здесь, кто говорит со мной, как с человеком.

– Если ты о Годрике, то и со мной он разговаривает не лучше, – засмеялась Эмер, чтобы скрыть смущение. На самом деле, она не раз задавалась мыслью, прочему Годрик столь несправедлив к брату. Пусть и далекому брату, но всё же в Тилвине течет его кровь.

– Ты слишком добра к нему.

– Как же иначе, – притворно вздохнула Эмер, – он ведь мой муж.

Тилвин дёрнулся, и девушка подалась назад:

– Прости, Тиль. Я задела?

– Н-нет, – сказал он сквозь зубы.

– Сиди смирно, и ничего не случится, – ласково пообещала Эмер. – Позволь сегодня быть для тебя нежной матушкой и любящей сестрицей. Уверяю, что и то, и другое у меня прекрасно получится.

– Не сомневаюсь, – промолвил Тилвин, и вдруг как будто выдохнул её имя: – Эмер...Что? Опять задела? Придётся потерпеть, – пожурила его девушка и промокнула рану сухой корпией. – Сейчас перевяжу. Я умею перевязывать, не волнуйся. В Роренброке часто кого-нибудь ранили, и я помогала лекарю.

– Ты все делаешь прекрасно. За что бы ты ни бралась – у тебя все получается.

«Куда там, – горько подумала Эмер. – Бедняга Тиль, ты даже не представляешь, насколько неправ».

– Что это ты делаешь? – раздалось от порога.

Эмер медленно оглянулась, узнав голос мужа. А Тилвин поспешно натянул рубашку, пачкая ткань кровью.

Годрик стоял в дверях, загораживая закатный свет. Солнце било ему в спину, и Эмер видела только черный силуэт, но недовольство уловила, даже не разглядев лица.

– Отойди от него.

– Тиля нужно перевязать, – сказала Эмер, стараясь говорить спокойно, хотя злость уже поднималась из сердца. Притащился без приглашения, не спросил брата о самочувствии и тут же раскомандовался – в этом весь Годрик.

– Он прекрасно справится сам.

Годрик решительно зашел в комнату, взял у Эмер корпий и бинты и швырнул их на стол.

– Идем, – железные пальцы сомкнулись на её запястье.

Эмер попробовала освободиться, но тщетно.

– Он был ранен из-за меня! – воскликнула она. – Сначала я помогу ему, а потом пойду с тобой!

– Это его обязанность – защищать жителей Дарема, – сказал Годрик, даже не взглянув на Тилвина. – А ты не спорь со мной, если не хочешь получить еще порцию поросячьих пирожков.

Тилвин не понял, о чём шла речь, но Эмер стала красной, как варёная креветка.

– Если не замолчишь... – зашипела она, но муж не стал выслушивать угроз.

Подхватил на руки и понёс к выходу.

– Сейчас же отпусти! – возмутилась девушка, болтая ногами и пытаясь вывернуться.

Только рука сама собой обняла крепкую шею мужа. «Ах, если бы ты нес меня так не прочь от комнаты Тиля, а по направлению к супружескому ложу... – подумала она. – И если бы все это было искренне...»

Годрик спустился по лестнице до второго этажа и только там, на площадке возле бойницы, поставил жену на ноги.

– Не заговаривай с ним, – сказал он. – И не ходи к нему в комнату.

В ответ Эмер упрямо проворчала:

– Ты не смеешь мне приказывать.

– Пока я твой муж – приказываю, а ты исполняешь мои приказания.

– Да определись уже в своих желаниях, Годрик Фламбар! – крикнула она в бешенстве. – Вчера ты настаиваешь на разводе, а сегодня изображаешь ревнивого мужа! Решил развестись – так забудь, что существует Эмер из Роренброка! Я сама выбираю, с кем дружить, а кого ненавидеть!

– Будешь выбирать сама. Когда станешь свободной. Но к нему я тебя не подпущу, хоть ты кусайся.

– Как раз это и собираюсь сделать! – Эмер прыгнула на него и вцепилась зубами в незащищенную шею.

Он вздрогнул, но даже не попытался уклониться. Стоял неподвижно, пока жена не отступила, смущенная.

– Довольна? – спросил Годрик. На шее справа у него краснел шрам – два ровных полукруга.

– Даже не сопротивляешься? – Эмер вытерла рот рукавом.

– Я уже привык быть битым женой.

Она на секунду замолчала, застигнутая врасплох его кротким ответом, а потом спросила:

– Затем и пришел? Чтобы я побила тебя напоследок?

– Нет, не за этим, – он открыл поясную сумку. – Скоро мы расстанемся, и скорее всего никогда не увидимся. Прими мой прощальный подарок.

– Ты мне уже подарил сковородку, – фыркнула Эмер, – теперь упаси яркое пламя от твоих подарков.

– Если не захочешь брать, я пойму.

Он вынул из сумки и протянул металлическую брошь в виде розы, сработанную столь тонко, что цветок казался живым. Эмер оторопело смотрела на металл, изобразивший нежность лепестков. Колдовство! Но колдовства в этом не было и в помине, только мастерство и талант.

– Сделал для тебя, – сказал Годрик.

Но подарок ее не обрадовал, это было видно по лицу.

– Роза... – она нахмурилась, разглядывая брошь. – Лучше бы ты сделал для меня брошь в виде меча, как носят горцы. Ты же знаешь, я мечтала о настоящем мече.

– Знаю. А я посмеялся над твоей мечтой.Так оставь брошь себе, – сказала Эмер. – Приколи к котте и любуйся, вспоминая, как издевался надо мной.

– Нет, если не возьмешь, я не стану ее носить, – ответил Годрик. – Потому что она и в самом деле будет напоминать о тебе. Ты похожа на нее. На розу из металла. Когда пылаешь, только что выкованная – мягкая, как настоящий цветок, можно смять пальцами, но горячая – обожжешься до костей, если прикоснешься. А когда остынешь, то становишься тверже камня, хотя с виду – лепестковая нежность.

– Заговорил, как поэт, – Эмер пренебрежительно выпятила нижнюю губу, стараясь за бравадой скрыть замешательство. – Конечно, зачем меня вспоминать – досадную мелочь в твоей великой жизни.

– Ты не мелочь. Ты занимаешь очень важное место в моей жизни. Именно поэтому воспоминания будут мучительными. А сейчас мне важно сохранять хладнокровие и здравость мысли

– Прости, я ослышалась? – Эмер коснулась мизинцем своего уха. – Это говорит человек, который при королеве позорил меня за правдивость, и вопил, что никогда не полюбит? Позорил при королеве, а просить прощения явился наедине?

– Я не говорил ничего подобного.

– Не говорил?! Я глухая, что ли?

Годрик встал к ней вплотную и медленно пристегнул брошь-цветок на платье Эмер. Она не воспротивилась, ожидая ответа.

– Я сказал, что не смогу ответить на твои чувства, но не сказал, что ничего к тебе не чувствую. И еще я сказал, что мои чувства к тебе неизменны. Потому что мне мало что нравится, но если нравится, то на всю жизнь. Ты сразу мне приглянулась, Эмер из Роренброка. С того самого дня, когда я впервые тебя увидел. Там, под лестницей в королевском замке. Но мы встретились в неудачное время. Произойди наша встреча иначе, и наши отношения сложились бы по-другому.

– Ты о чем? – потребовала ответа Эмер. – О том, что королева расторгла твою помолвку или о том, что тебя пытаются убить по три раза за день?

– О том, что пытаются убить, – сказал он, сдержанно улыбнувшись. – Помолвка с леди Дезире ничего для меня не значила. Это был брак, выгодный для Эстландии. А с тобой все получилось по велению сердца. Я потерял голову, и злился на тебя. Напрасно злился. Несправедливо.

«Знал бы, что наш брак тоже объявлялся выгодным для Эстландии, – Эмер опустила голову, пытаясь скрыть предательский румянец. – И узнай ты всю правду о нашем браке, то злился бы уже справедливо. И не напрасно».

– Не заговаривай меня, – отрезала она, отчаянно храбрясь. – Лучше подумай, кому так хочется отправить тебя на тот свет.

– Подумаю.

– Подумай вслух, – посоветовала она. – И я тоже выскажу свои соображения.

– К чему это? Ты не только рыцарь, но еще и королевский шпион?

Он не понял, почему жена при этих словах залилась краской.

– Надо найти того пажа, который передал записку от королевы, – заговорила она торопливо, – и посмотреть саму записку. Готова поклясться, там не почерк Её Величества.

– Её Величество уже лет десять не пишет сама. Не королевское это дело. А паж... он пропал. Я не смог найти его.

– Пропал?! – Эмер ударила кулаком о ладонь. – Так я и знала! Маленький негодяй! Заманил тебя в ловушку... Эй! Ты же не будешь отрицать, что это тебя ждал убийца в соборе?

– Не буду, – ответил Годрик медленно.

– И что намерен делать дальше?

– Ничего.

– Ничего?! – Эмер схватилась за голову. – Да ты в уме ли?! Надо вычислить убийцу как можно скорее! Сначала разбойники, потом змея, потом жабий яд! Кто знает, что они предпримут завтра?! Зарежут тебя прилюдно, когда будешь прохаживаться по саду с королевой!

– Нет, прилюдно не зарежут, – Годрик был спокоен, и это возмущало Эмер еще больше. – Разве ты не видишь, что они хотят убрать меня тихо, чтобы смерть больше походила на несчастный случай?

– Кинжал в спину в соборе – это несчастный случай?!

– Там был жабий яд, – напомнил Годрик. – Думаю, они хотели незаметно вытащить меня из замка и прикопать где-нибудь между камней на равнине. А потом бы сказали, что я сбежал от сварливой жены, – он покосился насмешливо, но Эмер предпочла не заметить.

Она задумалась, приставив палец к носу, и спросила:

– Тогда зачем надо было убивать меня? Этот, в маске, хотел убить, это точно. Бросался с кинжалом, как полоумный.

– Ты не узнала его?

– Маленький, щуплый... – Эмер повертела рукой, подыскивая нужные слова. – Признаться, больше похож на бабу. Я ударила его в живот – а он мягкий, как подушка. Никаких мускулов.

– Любой из оруженосцев, – процедил Годрик сквозь зубы.

– Ты постоянно говоришь «они»? О ком это? О Тисовой ветке?

– Тебе-то откуда известно? – Годрик посмотрел в бойницу, словно там их мог подслушивать шпион.

– Знаю уж, – ответила Эмер небрежно.

– Меня пугает, сколько ты знаешь.

– Мне еще и не то известно, – она понизила голос. – По-моему, всем руководит епископ!

– Вот теперь ты точно говоришь бред.

– Ничего не бред! Он странный и опасный. Даже в его преданности святой Медане есть что-то ужасное. Он украшает ее труп золотом и драгоценными камнями.

Но Годрик отказался признавать украшение святых мощей, как странность, и Эмер решилась открыть очередную тайну:

– Мне кажется, он убивает всех, на кого падет малейшее подозрение. Он – фанатик! Я уверена, что он убил женщину из столицы, Кютерейю, только потому что заподозрил ее в черном колдовстве...

– Кютерейю? – Годрик подался вперед. – Откуда тебе известно о ней?

– Сестра написала. Ее пытали два дня, а потом убили. И в этом может быть замешан епископ...

– Нет, – отмахнулся Годрик. – В конце концов, может, мы говорим о разных женщинах. Мало ли их в столице с таким именем.

– Не знаю сколько, – сказала Эмер обиженно, – но куртизанка Кютерейя из Нижнего города – одна.

– Куртизанка! – не удержался от возгласа Годрик. – С чего ты взяла про епископа и черное колдовство?!

Помявшись, Эмер рассказала ему о разговоре на смертном одре, когда Ларгель допытывался, кто колдовал в столице.

– Я правда не предполагала, что он убьет ее за это, – сказала она, запинаясь. – Я не виновата в ее смерти.

– Конечно, не виновата, – согласился Годрик, и было видно, что рассказ произвел впечатление. – Но и епископ тут ни при чем. Не воображай глупости и не вмешивайся ни во что, очень прошу. Веди себя спокойно хотя бы до отъезда.

– Неужели ты хочешь, чтобы я уехала? После всего, что тут мне наговорил? – возмутилась Эмер.

– Именно поэтому желание мое усилилось. Раньше я не очень хорошо относился к тебе, но теперь хочу, чтобы ты была в безопасности. А это случится, только когда ты будешь далеко от меня. Потому что здесь вершатся страшные дела.

– Позаботься о своей безопасности! – она помчалась вниз, перепрыгивая через четыре ступеньки.

Теребя подаренную брошь, она запоздало подумала: «А откуда ты знаешь Кютерейю?..»

Глава 24

Перед прощальным ночным пиром дамы уединились в женских комнатах, чтобы отдохнуть от шумного пира и празднующих мужчин.

Уютно потрескивал огонь в камине, куда бросали кусочки сандалового дерева, чтобы дым шел ароматный. В бокалы разливалось только легкое белое вино, и вместо жареного мяса подавали сладости, орешки и полупрозрачные ломтики хлеба с маслом и кусочками соленой рыбы.

– Завтра королева уезжает, – сказала леди Фледа за общим дамским столом.

Невинная фраза прозвучала для Эмер, как гром гремящий. Перед отъездом королева захочет узнать у Годрика, что решили с разводом, и все будет кончено. Навсегда.

Эмер сидела возле леди Фледы, показывая хозяйственное рвение – пряла. На этом настояла свекровь, которая была уверена, что все дамы пожелают убедиться, что новобрачная предпочитает работу на благо замку всем развлечениям, и женские работы ей не чужды. Это особенно важно после кое-какой выходки на турнире, намекнула леди Фледа, и Эмер пришлось согласиться.

Она нетерпеливо пристукивала прялкой, но больше путала нитки, чем пряла. Потому что мысли ее были заняты последним разговором с Годриком.

Зато Острюд смотрела безмятежно и старалась вовсю. «Не замечала у тебя такой прыти, когда мы жили при королеве в столице», – желчно подумала Эмер, наблюдая, как золовка откладывает в сторону уже второе пузатое веретёнышко.

Конечно же, дамы сразу обратили внимание брошь-розу и хвалили наперебой красоту и мастерство, намекая, что сами не прочь бы получить подобное украшение и готовы заплатить любые деньги, но Эмер отделывалась вежливыми фразами.

«Откуда это он знает Кютерейю? Развлекался с ней? Благородный и правильный – проводил время со шлюхами Нижнего города?» – и вопреки всему, ревность так и всколыхнулась в душе.

Не было ли волнение Годрика связано с потерей возлюбленной? Нет, так не переживают смерть близкого человека. Эмер снова и снова воскрешала в памяти события той ночи, когда после выигрыша на тараканьих бегах ей пришлось прятаться от грабителей возле дома с фонтаном. Кютерейя как раз ворковала с любовником. Мог ли Годрик оказаться им? Скрепя сердце, Эмер признала, что вполне мог. Тогда она была так взволнована бегством и перепугалась при появлении пса, что совсем не запомнила голоса мужчины. Но что-то не давало покоя, что-то нужно было припомнить.

От размышлений ее отвлек переливчатый смех Острюд. Эмер с раздражением крутанула веретенце, спустив нитки. Она поспешно сделала поверх несколько витков, чтобы свекровь не заметила и не заставила распутывать нить.

– Миледи Острюд смеется, как будто звенит хрустальный колокольчик, – сказала с умилением одна из дам.

Хрустальный колокольчик!..

И Эмер с пугающей ясностью услышала: «Ты говоришь, как будто звенит хрустальный колокольчик, милая Кютерейя... Меня интересует все, что связано с этим...» А женский голос – и вправду такой звонкий и нежный – ответил: «Тисовая ветвь? О, это так опасно, милорд...»

Тисовая ветвь. И лорд Саби в королевском замке упоминал Кютерейю и Тисовую ветвь. Не случайно, совсем не случайно. Не была ли Кютерейя тоже шпионом? И пострадала вовсе не от болтовни ее, Эмер, а от того, что слишком много знала...

– Королева уезжает, – повторила леди Фледа, касаясь колена невестки, чтобы привлечь внимание. – Надо устроить такой прощальный пир, чтобы о нем вспоминали десять лет.

Эмер кивнула, благоразумно промолчав, но Острюд не преминула отпустить шпильку:

– Ты намеренно не обращаешь внимания на слова матушки? Что за неуважение!

– Просто увлеклась работой и не услышала, милая Острюдочка, – ответила Эмер, улыбаясь так сладко, что даже самой стало приторно.

– Ничуть не сомневаюсь в вашем усердии, – сказала леди Фледа. – Вы организовали все наилучшим образом. Тем более важно не совершить ошибок в конце.

– Не беспокойтесь, никаких ошибок не будет, – заверила ее Эмер. – И этот пир запомнят на десять... нет, на двадцать лет.

– Так же, как и Даремский турнир, – в тон ей пропела Острюд, но мать бросила на нее строгий взгляд, и продолжения острот не последовало.

– Мне надо выйти, – сказала Эмер, откладывая веретено.

– Только возвращайтесь поскорее, – попросила леди Фледа.

– Да, мы заскучаем без вас, леди Фламбар, – сказала леди Изабелла.

– Но еще больше мы скучаем по нашим тренировкам, – поддержала леди Кас. – Когда Её Величество уедет, мы сразу же начнем занятия, правда? Я мечтаю выступить на следующем турнире!

Дамы заговорили о турнирах, и Острюд поджала губы.

«После того, как королева уедет, вряд ли я останусь в Дареме», – про себя посетовала Эмер, продвигаясь к выходу между стульчиков, кресел и скамеек, на которых сидели гостьи.

Оказавшись за дверями, она первым делом стянула с головы сетку и взъерошила волосы. Ей с детства так думалось лучше.

«Найти Годрика и спросить, не он ли расспрашивал Кютерейю о мятежниках, – размышляла она, медленно шагая вдоль замковой стены. – Но тогда он узнает, что я слышала разговор и была в Нижнем городе... Что же? Как же?..»

От размышлений ее отвлек Тилвин, появившийся из сумерек бесшумно, как призрак.

– Эмер? Почему ты не в покоях леди Фледы?

– Там душно, – ответила девушка первое, что пришло в голову. – Хотела подышать.

– Пройтись с тобой? Или хочешь побыть одна?

Она не смогла ему отказать.

– Я волновался, – сказал Тилвин. – Годрик тебя не обидел?

– Цела, что со мной сделается?

– Это моя вина, что так получилось.

– Нет, вовсе не твоя, – Эмер смотрела на Даремскую равнину, с жадностью вдыхая свежий горный ветер. Как же хорошо здесь, в этом краю. Она чувствовала, что за столь короткое время прикипела к здешним местам всем сердцем. Даже Вудшир, по которому она скучала в Тансталле, помнился уже не таким манящим.

– Тилвин, – сказала она, – я буду вспоминать о тебе. Хочу, чтобы ты знал об этом. Вряд ли я еще приеду сюда, а ты едва ли завернешь в Вудшир.

– Уезжаешь? – насторожился он.

– Годрик настаивает на этом. И королева с ним согласна.

– Значит, развод?

– Не вижу смысла противиться дальше, – призналась Эмер. – Не могу понять этого человека. Сначала он такой, потом резко меняется, как ветер с гор, – она замолчала, вспомнив вчерашний разговор, и невольно коснулась броши, которая сегодня скрепляла ворот ее платья. – Но одно ясно – он не желает, чтобы я оставалась женой.

Собственно, вчера Годрик сказал нечто совсем иное, но суть от этого не изменилась, и Эмер переживала досаду вдвойне, про себя называя мужа и трусом, и снобом, и бесчувственным болваном.

«Годрик, ты мог хотя бы спросить, чего хочу я, – обратилась она к нему мысленно. – Хочу ли оставлять тебя. Так нет, мои желания тебя не волнуют. Ты уверен, что поступаешь правильно. Но уверенность и истинная правильность – не одно и то же».

– Страдаешь из-за этого? – спросил Тилвин.

– Неприятно, признаю, – ответила она с деланным смешком. – Но не смертельно. Не хуже ядовитой жабы. Ничего, я молода, почти богата, еще и королевскими милостями обласкана – мне недолго ходить разведенной женой.

Тилвин скрипнул зубами:

– Ненавижу Годрика, – сказал он. – Он не имел права так поступать с тобой.

– Да, не имел, – кивнула Эмер. – Надеюсь, я никогда больше не встречу такого мужчину.

«Который во имя своих рыцарских убеждений не услышит моего голоса. Или ему безразлично, чего я хочу?».

Она благодарно пожала Тилвину руку:

– Спасибо, что ты был рядом, – почти прошептала она, потому что боялась расплакаться. – Ты мой единственный...

Горло перехватило, и слово «друг» не было произнесено.

– Если ты уедешь, у меня не останется радости в жизни, – сказал Тилвин, в ответ стискивая ее пальцы до боли. – У меня ничего не останется в память о тебе. Только моя постель, на которой ты уснула.

– Вот, будешь спать на ней и вспоминать меня, – грустно пошутила Эмер.

– Спать на ней? Невозможно, – сказал он. – Постель все еще хранит твой запах. Я ни разу не осмелился лечь туда, где спала ты. Простая кровать стала для меня святыней. Каждую ночь я стою перед ней на коленях.

– Какие страхи ты рассказываешь, – ответила Эмер со смешком, но голос дрогнул. – Сейчас мне снова будет стыдно, поэтому прошу – не продолжай.

– За что тебе будет стыдно? – Тилвин пристально взглянул ей в глаза. – Это мне должно быть стыдно. За те мысли, что посещали меня, когда я вспоминал ту ночь. Волшебную ночь.

– Какую ночь?! – Эмер понизила голос и оглянулась – не слышит ли кто. – Ты бредишь, Тиль?!

– Да, это бред, безумие, – он коснулся ее щеки, потом легко погладил по плечу. – С тех пор, как я увидел тебя – в голубом подвенечном платье, с орехами в каждом кулаке, моя жизнь наполнилась безумием. Но я не променял бы его на всю мудрость мира.

– И зря, скажу тебе. Очень зря, – она попыталась за шутливым тоном скрыть замешательство. – Безумие – всегда плохо. Мне надо вернуться. Леди Фледа скоро пошлет за мной.

Но Тилвин не дал ей уйти. Притиснул к стене, и рука его стала тяжелой, как камень. Эмер пыталась освободиться, но он держал крепко и отпускать не собирался.

– Разве ты не видишь, что я люблю тебя? – спросил Тилвин, и сердце Эмер рухнуло в пятки.

– Что ты говоришь, братик? – взмолилась она, забившись, как кролик в силке. Больше всего ей хотелось заткнуть уши. Зачем он так? Решил одним махом уничтожить их добрые отношения? Тилвин? Который всегда был рядом со словами утешения и помощью? Вот бы небеса разверзлись, и яркое пламя плюнуло на землю огненными языками, и тогда все эти нелепые разговоры позабудутся.чуда не произошло и светопреставление не наступило. И Тилвин по-прежнему стоял перед ней, с ошалевшими глазами, ищущий ее губы, сжимающий ей плечи до синяков.

– Я полюбил тебя с первого взгляда, – продолжал Тилвин. – Полюбил вопреки здравому смыслу. Потому что кто я такой? Безземельный рыцарь. А ты – знатная дама, к тому же, жена моего лорда. Так глупо. Пытался бороться, но не получалось, а теперь... теперь ты говоришь, что я твой единственный. И я счастлив.

– Просто замолчи, прежде чем сказал непоправимое! – Эмер упёрлась ему в грудь ладонями, но проще было сдвинуть с места скалу.

– Просто позволь поцеловать тебя... – он словно не слышал её слов и не понимал её сопротивления, а может, считал их кокетством, обязательным для всякой дамы. – И ты поймёшь, что создана для меня...

– Нет! – только и успела сказать Эмер, как он накрыл её рот своим ртом.

Бороться с Тилвином было то же самое, что бороться с Годриком – он был настолько сильнее Эмер, насколько она сама была сильнее простых женщин. Не имея возможности освободиться, Эмер застонала от собственного бессилья. Тилвин принял её стон, как стон страсти, и совсем потерял голову. Ведь перед ним была она – его мечта и грёза, приходившая к нему каждую ночь в лукавых снах. И во сне она позволяла делать с собой всё, что угодно, и сама вытворяла такие штуки, какие известны лишь куртизанкам из Нижнего города в столице, а он за свою жизнь на подобных умелиц нагляделся.

Платье Эмер мешало ему, и он попытался оттянуть ворот, чтобы добраться до груди. Добротная ткань не подавалась, и ворот был крепко сколот дурацкой брошью в виде розы.

Тилвин потерял терпение и рванул посильнее. Раздались треск и звон – платье разорвалось от ворота до пояса, за ним и нижняя рубашка, брошь покатилась по каменному полу, а Тилвин, наконец-то коснулся того, о чём столько мечтал.

Слуги сказали правду – она не жила с Годриком. Грудь её была маленькой, упругой, с нежными сосками. Такой груди не может быть у замужней женщины. Такая грудь лишь у невинной девушки, которая еще не знала мужских ласк.

Эмер больно укусила его за губу. Укусила свирепо, и в этом не было ничего, похожего на любовное заигрывание. Тилвин отстранился, не выпуская её из объятий, и чувствуя солоноватый привкус крови. Она укусила его до крови! Дикая, непокорная, прекрасная!

Он хотел сказать ей об этом, но тут его оторвала от любимой непреодолимая сила, а удар в ухо ладонью, сложенной горстью, свалил с ног. Совсем ничком Тилвин не упал, но пола обеими руками коснулся, и даже поник головой к колену, когда тьма заволокла сознание, но уже через пару секунд он проморгался и даже смог разглядеть троюродного брата, который стоял между ним и Эмер. Между ним и счастьем.

– Уйди, если не хочешь, чтобы я спустил тебя с лестницы, – сказал Годрик очень спокойно. – Сегодня меняют сбрую, рыцари уже собрались возле конюшен. Самое время тебе отправиться туда и за всем присмотреть. А потом матушка ждёт тебя, ты ещё не отчитался за покупку соли и пряностей, что поступили на прошлой неделе.

И речи его, и сам тон, которым он говорил с ним, взбесили Тилвина.

– Уйди сам, – сказал он с ненавистью. – Эта женщина – моя.

– Это моя жена, – Годрик положил руку на плечо Эмер и подтолкнул в сторону лестницы. – А ты здесь – всего лишь зарвавшийся слуга. Я мог бы казнить тебя, как покусившегося на благородную даму, но пожалею.

– Ты – пожалеешь?! – Тилвин поднялся и встал против Годрика. – Неужели, знаешь такое слово – жалость? Сколько раз твоя жена плакала на моей груди, когда ты обходился с ней безжалостно. Безжалостно. А сегодня она сказала, что я – её единственный.

Эмер порывисто схватила Годрика за квезот у ворота:

– Это неправда! Я всего лишь сказала, что он...

– Не унижайся перед ним! – велел Тилвин. – Он этого не стоит. Я позабочусь о тебе, ничего не бойся, милая.

– Ты неправильно понял, – Эмер старалась держаться спокойно, но сердце так и колотилось. Годрик видел, как они целовались. Годрик никогда не верит словам, он верит только тому, что видят его глаза. И как объяснишь, что все произошло против ее воли? Хотя, к чему объяснять, он ведь так стремиться избавиться от нее... Но тогда почему вмешался?

– Годрик? – она вмиг позабыла про Тилвина. – Ты зачем здесь?

– Искал жену, – сказал он надменно. – Которой никогда не сидится ровно.

Тилвин дернулся, как от удара:

– А-а, решил заявить на нее свои права? Какие права могут быть, если ты даже не спал с ней?

Годрик смерил его взглядом и отвернулся.

– Как раз сегодня хочу исправить это недоразумение. Пойдем, – он обнял Эмер за талию. – Ее Величество не любит, когда опаздывают.

– Годрик! – пискнула Эмер, теряя дар речи.

Он заметил упавшую брошь и наклонился поднять. Положил на ладонь и протянул жене:

– Ты никогда не ценила мои подарки. Даже этот потерять умудрилась.

– Скажи ему, что тебе не нужен его подарок! – потребовал Тилвин. – Скажи, что его подарки противны тебе так же, как он сам.

Эмер замерла, глядя на розу, лежавшую на ладони. Эта ладонь была широкой, как доска. В кожу намертво въелась кузнечная сажа. Казалось бы – чего проще? Взять брошь. Или не взять. Но двое мужчин следили за девушкой настороженно. Как охотники, выслеживающие зверя. И она сама понимала, что от ее решения здесь и сейчас все изменится.

Она осенила себя знаком яркого пламени и взяла розу.

– Зачем? – выдохнул Тилвин.

Эмер медленно приколола брошь к платью, сколов разорванный ворот, и тихо ответила:

– Я люблю его.

– Любишь? Его? – он словно только теперь её услышал. – Но почему? Почему – его?

– Не могу тебе сказать, – ответила Эмер.

Знала ли она сама ответ на этот вопрос? Разве яркое пламя объясняет, почему разжигают в сердце горнило страсти к тому, а не к другому?

Но Тилвин понял по-своему.

– Ты любишь его, а не меня, потому что он – мастер королевской оружейной. И потому что Дарем – второй по величине замок в Эстландии. И его высокомерие и благородство ты тоже любишь. А у меня ничего нет. Но все будет, вот увидишь. И тогда ты сможешь любить меня.

– Что за бред ты несешь, – покачала головой Эмер. – И совсем не слышишь моих речей.

– Я слышал, что ты говорила мне. Что любишь и...

– Пойдем, – Годрик увлек жену к выходу. – Тебе надо переодеться. Иначе завтра вслед за графиней Поэль все модницы наденут рваные платья. Вряд ли это понравится их мужьям.