Текст книги "Пылающая комната"
Автор книги: Артем Литвинов
Соавторы: Борис Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)
– Да, прав, – подтвердил, я и, крепко сжав нож, поднял голову и посмотрел на моего друга. Не знаю, было ли это дьявольское искушение или просто у меня помутился рассудок, но в эту минуту в голову мне пришла пугающая мысль, соблазнительная и чудовищная. Крис лежал на постели, голый, с рассыпавшимися темными волосами, закинув руки под голову. Я наклонился над ним, и наши глаза встретились. Он смотрел растерянно, но упрямо, я бессмысленно пристально. Я опустил руку и приставил острие к его горлу. Он продолжал смотреть на меня.
– Знаешь, – сказал я, не понимая, что со мной твориться, – я могу это сделать, ты даже не успеешь произнести мое имя.
И вдруг он, внезапно рванувшись ко мне, схватил меня одной рукой за шею, а другой за руку, в которой я держал нож. Его глаза горели не ненавистью, а безумием, и тут уже лезвие было прижато к моему горлу.
– Я тоже могу, – хрипло сказал он мне на ухо, – но перед этим я заставлю тебя повторять мое имя, пока оно мне не опротивеет.
Наступило полное молчание, ни единого звука не доносилось с улицы, Крис странно улыбнулся и разжал руку.
– Прости меня, – сказал он, – я… не хотел, я люблю тебя, так сильно, что иногда мне кажется, что с удовольствием убил бы тебя, Тэн.
Он признался мне в этом без тени самодовольства, это было страшное откровенное признание, тем более страшное, что я прекрасно его понимал. Он сунул нож под подушку и навалился на меня всей тяжестью своего тела.
– Ты для меня все, – проговорил он, с трудом справляясь с собственной гордостью, а он был изрядным гордецом, и я это чувствовал, – ничего не хочу без тебя.
– И что ты хочешь? – спросил я.
– Ты дашь мне клятву на крови, – сказал он тоном, не терпящим возражений.
– В чем я должен поклясться? – поинтересовался я.
– В том, что мы не расстанемся, а если расстанемся, то ты убьешь меня.
– Хорошая идея, здравая, – не в силах скрыть иронии отозвался я. – а ты мне в этом поклянешься?
– Да, – твердо ответил Крис.
– Ну что же, тогда по рукам, – я взял из-под подушки нож, но он перехватил мою руку, собираясь сделать это первым.
Он без всяких раздумий провел лезвием по ладони, острота ножа была такова, что из мгновенно разошедшихся краев раны потекла кровь. На секунду я задумался об истинном абсурде этой ситуации, которую вряд ли кто-нибудь мог оценить адекватно. Мы вели себя, как два подростка, мечтающих о насыщенной опасными приключениями жизни. Кровь капала на простыни. Время терять было нельзя, я взял у него нож и полоснул себя слева по ребрам. Боли не было, но вместо этого я ощутил жар во всем теле. Кровь сочилась быстро, образуя на белоснежном постельном белье странные узоры. Крис приложил свою разрезанную руку к моим ребрам. Жар усилился, словно к ране приложили раскаленное железо.
– Ты чувствуешь? – спросил я, больше из любопытства, чем действительно придавая какое-либо значение факту наличия этой горячки.
– Как самого себя, – подтвердил он.
Я посмотрел на себя, и мне стало неловко. Крис это заметил и, ничего не говоря, взял со стола салфетку и приложил ее к моей нелепой ране.
– Ты ведь не обманешь меня? – спросил он с тревогой вглядываясь в мое лицо, – ты убьешь меня, если это будет нужно?
– Я поклялся, – ответил я, – но и ты тоже.
Когда наконец стемнело, и постель, залитая кровью совместного ритуала клятвенной верности, перестала выделяться слишком сильно на общем благопристойном фоне комнаты, Крис спросил меня:
– Тебя били когда-нибудь, ну, по полной программе, давали по морде?
Я встал в тупик от такого вопроса.
– Вообще-то нет, – ответил я, – отец пару раз двинул за то, что в колледже я на спор спрыгнул с третьего этажа, а так, чтоб по полной – нет.
Я солгал, однажды меня избили и довольно здорово. Дело было в моей однокласснице, за которой ухаживал Джек и которая почему-то питала ко мне, а не к нему нежные чувства, а я, чтобы не обидеть ее вызвался с ним выяснять на нее права, но пришел он не один, а с тремя приятелями, и они уж постарались меня отделать так, что я вынужден был остаться ночевать у подруги сестры, поскольку вернуться домой я не решался, по счастью, отец должен был на следующий день уехать, а от матери все было гораздо проще скрыть. По прошествии семи лет, я, естественно, не испытывал никакого чувства обиды, но рассказывать об этой истории Крису мне не хотелось.
– Это по тебе видно, – сказал мой друг с пафосом знатока, – я вот многое повидал и не жалею.
– Тебе это нравится? – поинтересовался я.
– Я от этого получаю кайф, честная борьба всегда поднимает настроение.
– Что-то я не слыхал, чтобы ты выходил на ринг, пишут в основном о том, как ты бьешь морду мужьям своих любовниц. – я невольно скривился от неприязни к этой стороне его жизни.
Крис задумался, его явно задели мои слова.
– Ну, и что? – спросил он почти агрессивно, – я это делаю, потому что имею на это право.
– Это почему? – удивился я.
– Потому что я лучше их, – пояснил он с дикарской самоуверенностью, – и потом они сами нарываются.
– Мне это не кажется большим достижением, – возразил я.
Крис нахмурился, я знал, что втайне он и сам, скорее всего, презирает себя за то, что многое ему приходится делать на потребу публики, а ее внимание требует того, чтобы вокруг кумира непрерывно шли адюльтерные скандалы, как доказательство его безупречной мужественности. Отвратительно тут было то, что у него у самого никогда при этом не было истинного сознания своей правоты.
– Я тебя не сужу, это твое дело, – сказал я, стараясь закрыть неприятную тему.
– Я и сам не знаю, на кой черт я бедняге Уайту врезал из-за этой стервы… – он сокрушался по поводу последнего разразившегося полгода назад скандала с владелицей модельного агентства.
Мне было забавно следить за тем, как меняется его настроение, по всему спектру от крайней агрессивности и высокомерия до смиренного покорства и какой-то детской уступчивости моему давлению. Я не восторгался ничем, кроме его голоса, его таланта и его врожденного чувства чести, а оно у него было, хотя и сильно покалеченное абсурдным стремлением соответствовать идеалу толпы. Мне были безразличны его машины, телохранители, квартиры, дома, деньги, все, кроме него самого. Но была и другая темная непостижимая тяга, терпкая и глубокая, обозначаемая расхожим словом «страсть», неправильно истолкованным и опошленным, внушавшим мне безграничную тоску. За самый краткий период времени этот человек, эта «звезда», Крис Харди со всеми его показными странностями, стал мне ближе меня самого, дороже жизни и слаще сока огромных черных виноградин, редкого сорта «Ивет».
7 июня 2001
Вопреки собственным намерениям я пообещал Крису встретиться после нашего кровопролития. Меня угнетала мысль о том, что его отношение ко мне приобретает все более отчетливый характер непреодолимого инстинктивного влечения. По тому, какое у него бывает выражение лица при каждой нашей встрече, когда я появляюсь перед ним, я понимаю, что он вполне способен убить меня, если мне придет в голову отступиться. А иногда мне этого очень хочется. Ибо я не вижу никакой перспективы и боюсь, что сам сильно испортил все дело. Он не услышит меня, даже если начну говорить впрямую, он не в состоянии слышать что-либо кроме своей императивной потребности стать со мной единым целым. Не служит ли это доказательством того, что любовь на самом деле имеет очень мало общего с проблемой пола. Но что стоит за этой любовью?
Я уговорил его пойти в какое-нибудь простенькое кафе в северной части города, там, вероятность быть узнанным сильно уменьшается. Крис оделся настолько просто, что со стороны невозможно было даже предположить, что он чем-либо отличается от обычного человека. В потертых джинсах и белой майке, с волосами, собранными в хвост, без амулетов и браслетов, у него, конечно, был шанс обратить на себя внимание, но меня успокаивало то, что в таких случаях люди, как правило, полагают, что ошиблись из-за случайного сходства.
Бобби подвез нас и высадил за две улицы до условленного места. Мы вышли и пошли пешком. Погода была чудесная, начинались летние сумерки. Загорались огни витрин и рекламных стендов, народ шел, не разглядывая нас особо тщательно, и мы чувствовали себя отлично. Я давно мечтал вот так запросто пройти с ним по улице, без охраны, зная, что он идет рядом и курит одну сигарету за другой, время от времени предлагая мне затянуться. В ту минуту я подумал, что готов был погубить душу за то, чтобы мы имели возможность ежевечерне безнаказанно гулять по этому чужому прекрасному городу, и не вспоминать более ни о концертах, ни о моих проблемах, ни о CA.
Кафе было тихим, в зале было прохладно, свет неяркий, все так, как я и обещал. Я знал это место, мне доводилось бывать там раза три. Мы сели за стол у окна, и к нам тут же подошла девушка, явно меня узнавшая и улыбнувшаяся мне вполне дружески.
– Что будете заказывать? – она с любопытством посмотрела на моего друга, и у меня все похолодело внутри. Крис взирал на нее пристально и доверчиво. Она не узнавала его, хотя, возможно, он и нравился ей. Я понял, что чувствует он себя весьма неловко, сбросить с себя прочно приросшую к лицу маску и ощутить себя вновь одним из многих было для него переживанием необычным.
– Что-нибудь выпить, – я взял на себя смелость распоряжаться ситуацией на свой страх и риск.
– Что именно? – уточнила официантка.
– Ну, давайте виски со льдом и с содовой, двойную порцию. – я посмотрел на Криса и он одобрительно кивнул.
– Что будете кушать?
– Рыбу, – Крис неожиданно вклинился в разговор, – тунца или что-нибудь в этом роде.
– Тунец очень вкусный, – подтвердила девушка, – с овощами?
– Да, – подтвердил он, – и с «Тысячью островов».
Девица зафиксировала заказ и, улыбнувшись нам обоим, удалилась. Я вздохнул с облегчением. Крис сидел напротив меня с невыразимо глупой улыбкой на лице. Видимо, все это его сильно развлекало. Наконец он закурил и откинулся на спинку стула.
– Здесь классно, – проконстатировал он.
– Да, я здесь бывал раньше, когда удавалось заполучить гонорар у Генри, – пояснил я.
При упоминании о Шеффилде, лицо омрачилось. Он посмотрел на меня исподлобья.
– Зачем ты с ним остаешься? – спросил он.
– Понимаешь, я сейчас не могу уйти, мне необходимо кое-что выяснить, – ответил я.
– И долго еще? – продолжал он.
– Совсем нет, – убедил я его.
– Тэн, – заметил он несвойственным ему серьезным тоном, – я не хочу, чтобы ты думал только об этой комнате, мне нужен ты, а не она.
Началась старая песня, доводившая меня до исступления.
– Неужели я ничего не стою, что ты каждый раз думаешь только о том, как меня туда затащить? А если бы я стал принуждать тебя работать со мной, за музыку взяться?
Я уставился на него с интересом. Его мысль о совместной работе показалась мне весьма заманчивой.
– Но это невозможно, – возразил я, – я в музыке ничего не смыслю, даже нот не знаю, а о голосе вообще и речи быть не может.
– Но ты можешь песни сочинять, слова, то есть, – сказал он.
В это время нам принесли наш заказ, и он тут же отпил треть стакана виски. Девушка расставила все по своим местам и вдруг, наклонившись, к нам сказала:
– Моя подруга говорит, что вы очень похожи на Криса Харди, вокалиста группы «Ацтеки», она попросила узнать, может быть, вы – это он.
– Я? – с искренним изумлением воскликнул Крис, – ну что вы, конечно нет, я сам работаю в ресторане, правда, похож на него немного, но ничего общего.
Девушка разочарованно покачала головой:
– Я ей так и сказала, не может быть, чтобы он сюда пришел. Тогда извините, пожалуйста.
– Какой же ты лгун, – заметил я, наблюдая за тем, как она уходит в другой конец зала.
– Не люблю славу, – ответил он, – сначала все это в кайф, а потом приедается, даже бросить все к черту хочется, но я люблю петь, люблю концерты, мне нравиться доводить людей до экстаза.
Он посмотрел на меня с каким-то неопределенным выражением в глазах. Я невольно взял его за руку.
– По-моему тебе просто нравиться шокировать.
– Да, – согласился он, допивая виски, – закажи еще.
Я встал и отправился к стойке. В кафе постепенно прибывали посетители, занимая соседние столики. Я заказал заранее две порции, догадываясь, что Крису потребуется еще как минимум две.
– Так ты будешь со мной работать? – спросил он, когда я вернулся и сел на место.
– А ты будешь мне платить? – ответил я вопросом на вопрос.
– Сколько ты хочешь? – спросил таким тоном, словно действительно собирался нанимать меня на работу.
– За каждую песню?
– Нет, за весь альбом, за «Пылающую комнату».
Меня бросило в жар от этого предложения. Я и помыслить не мог о том, чтобы взяться за это. И в то же время я страстно желал это сделать.
– Знаешь, – пояснил я, – я совсем не умею писать текст, для которого потом подбирается музыка или, наоборот, писать для уже готовой аранжировки, я песенного ритма не чувствую. Если хочешь, я тебе прочту одну вещь.
– Читай, – велел Крис и весь настроился меня слушать с таким вниманием, что мне стало как-то не по себе, от того, что он так серьезно ко мне относится.
Я подумал еще немного и наконец все же решился прочесть ему «Воздух как пламя». Он слушал, затаив дыхание, с едва заметной улыбкой на лице.
«Сейчас пошлет меня к черту», – подумал я, досадуя на то, что вообще заговорил с ним об этом.
– Я могу это спеть, – заявил он, вероятно, по привычке профессионала прокрутив в голове все возможные варианты сопровождения. – И я думаю, неплохо будет. Решено, ты напишешь все остальные песни. Все, кроме моих двух, а если кто-нибудь из ребят захочет что-нибудь добавить, то я возражать не стану. Пусть будет больше, уложимся.
– Крис, ты это серьезно? – не веря собственным ушам, спросил я.
– А ты как думал, только попробуй отказаться. Забили. А деньги не беспокойся, получишь столько, что тебе и не снилось. За это я тебе ручаюсь.
– А группа, они возражать не станут?
– Я с ними поговорю. – он закурил очередную сигарету, с любопытством обводя взглядом зал. – А ты здорово сказал: «Это все, что нам с тобой следует разделить, свой приняв конец». Прям мороз по коже.
– Не слишком пессимистично? – с тревогой спросил я его.
– Да, нет, нормально, так и надо, я каждый раз думаю, что умру, когда…
Он не договорил и принялся за свой виски.
– Когда что? – заставил я его продолжить.
– Когда это творится, – произнес он задумчиво, с полной неожиданностью для меня, использовав в своей речи такое уклончивое определение нашей связи.
Я положил ему руку на колено под столом. Я не отказался бы и от большей свободы, но кругом было полно народу, и на нас периодически поглядывал бармен. Крис сидел с равнодушно скучающим выражением на лице, а по его телу проходила легкая дрожь.
Я взял его левую руку и перевернув ее ладонью вверх, похолодел от ужаса, вместо шрама от глубокой раны, я увидел едва заметную темноватую полосу, словно повреждение было нанесено не вчера, а две недели назад. Мне не только не хотелось ничего знать об этом, я просто приказал себе выбросить из своего сознания все это и не поднимать этот вопрос ни сейчас, ни в дальнейшем. Похоже, что сам он даже не обратил на это внимание. «Господи, – с невыразимым отчаянием подумал я, – что если он демон, посланный погубить мою душу, а я все больше доверяюсь ему, в своей гордыне полагая, что призван спасти и защитить его?». Нет, он не мог быть ничем, кроме моего Криса, просто вокруг него было слишком много гнусности, а я мог, я должен был оградить его… чтобы войти в CHAMBRE ARDENTE.
– Может, пойдем в машину? – спросил он внезапно, посмотрев на меня с плохо скрытым мучением в глазах.
Я снова представил себе Бобби, и мне захотелось любым способом избежать этого безобразия.
– Мне не нужны деньги, – произнес я, глядя в его широко раскрытые глаза, светившиеся темным огнем бесконечного желания. – Я пишу о нас и только для нас.
– Я знаю, – ответил он, – но ты должен получить все, как я, и я для этого все сделаю.
Мы просидели еще несколько минут, затем я встал и сказал ему:
– Я буду ждать тебя.
Я направился в туалет и, войдя туда, с облегчением заметил, что он пуст. Крис появился спустя минуту. Дверь можно было закрыть на задвижку, что само по себе было подарком судьбы. Когда он это сделал, я бросился к нему в объятия, мы целовались, как обезумевшие от страсти подростки, ощупывая друг друга так, как будто хотели удостовериться в реальности происходящего. Крис прижал меня к стене. В дверь тихо постучали. Никто из нас не произнес ни звука. Постучали вновь, и затем мы услышали удаляющиеся шаги.
Крис стянул с меня джинсы и прижался щекой к моему бедру.
– Доведи меня до предела, но не давай кончить, – сказал я ему, зная, что это многообещающее предложение заведет его еще больше.
Он стоял передо мной на коленях, обхватив мои ноги, если бы только он взял в рот, я бы не выдержал, но он знал это. Прикосновения его языка были очень легкими, но от каждого из них я все крепче сжимал ладонями его виски. Он мягко обхватил губами конец.
– Нет, Крис, нет, – с ожесточением прошептал я, сдавливая его виски. – Поднимайся.
Он послушно встал, расстегнул джинсы и, повернувшись ко мне спиной, нагнулся, держась руками за раковину.
– Это месть за Бобби, – сказал я, зажав ему рот, – сейчас ты поймешь, каково мне было. – Я сделал безуспешную попытку вставить член сразу. Но он был настолько возбужден и зажат, что я вынужден был начать с пальцев, заставив его успокоиться. Наконец я все-таки проник внутрь. Он сжимал меня горячо и плотно, а я взламывал его с тем ожесточением, на какое только был способен в исступлении безумной любви, в стремлении не обладать им, но стать с ним единым целым, в этом неконтролируемом химерическом желании абсолютного слияния.
– Черт, – тихо проговорил Крис, застегивая джинсы, – не понимаю что такое, ты даже не трахаешь меня, ты меня заставляешь перестать быть собой что ли, Тэн. – Он нежно поцеловал меня и прижал мою голову к своей груди. – Я всегда так думал раз-два и готово, ничего особенного, но с тобой все изменилось. Я не хочу тебя отпускать ни днем, ни ночью. Мы должны жить вместе.
Он произнес это «должны» с такой убежденностью, как будто от него зависели все судьбы мира.
Мы вышли из кафе поздно ночью. Решили идти переулками к тому месту, где нас ждал верный Бобби. Свернув в какую-то подворотню, чтобы срезать путь, мы услышали отчаянные женские вопли. Мы помчались на крик, и увидели двух парней вцепившихся в девушку лет семнадцати. Крис, не медля ни минуты, вмешался, схватив одного из них и двинув его со всей силы о каменную стену, но тот вырвался и вдвоем они, выпустив свою жертву, накинулись на моего друга.
«Вот дьявол!» – подумал я и присоединился к этой невоздержанной компании со свойственной мне в экстремальных ситуациях невменяемостью, развернув одного из противников и заехав ему по физиономии кулаком так основательно, что он не удержался на ногах, но зато я тут же получил в поддых от его напарника. Крис, видимо, придерживаясь рыцарского правила не бить лежачего, уже с озверением отделывал его никак не желавшего успокоиться приятеля. Девушка, оцепенев от ужаса, наблюдала за этой свалкой. В конце концов, оба убрались с той быстротой, которая обеспечивала им сохранность их способности двигаться. Крис подошел к девушке, прижимавшей руки к груди и смотревшей на него с отчаянной беспомощностью.
– Ты «Ацтеков» любишь? – спросил он ее неожиданно, хриплым голосом, отирая разбитые губы.
– Очень, – пролепетала она.
– Ну, так я тебе на память автограф дам, тебе повезло, что мы тут мимо шли. Давай бумагу и ручку.
Девушка, отбрасывая с лица растрепанные белокурые волосы, начала судорожно рыться в сумке.
– Вот, – она протянула Крису ручку и тетрадку дрожащей рукой.
– Учишься где-нибудь? – поинтересовался он, с любопытством листая тетрадь.
– Да, в колледже архитектурном, – подтвердила она, готовая разрыдаться.
– Молодец, – сказал он и расписался на обложке тетради, – приходи на концерт. Может тебя проводить?
– Я здесь живу, вот тут подъезд, – он указала рукой на открытый вход.
– Ну, смотри, – заметил мой друг, – Пошли, Тэн.
Я кивнул девице и мы направились в сторону улицы В***, где стояла машина.
– Теперь, небось, напишут, что ты ходишь по темным подворотням с каким-то юнцом и заступаешься за несчастных женщин, – ехидно сказал я.
– А ты молодец, – с одобрением ответил Крис, – я думал, ты не полезешь.
– Ты полагал, что я смотреть буду?
– Ну, черт тебя знает, а ты парень что надо, – он обнял меня за талию.
Мы сели в машину и всю ночь катались по городу, держась за руки и прижавшись друг к другу, как две школьницы. Бобби непрестанно курил и рассказывал нам анекдоты. Я был безмерно, до одурения счастлив в ту ночь, большего я и пожелать не мог.
8 июня 2001
Генри не спрашивает меня, где я пропадаю. Он весь поглощен собственными заботами. Это утешительно. Так что в конце концов я практически поселился в квартире на F***. Крис приезжал каждый вечер после репетиции.
Но в последние дни я ждал его в машине, пока он был в студии. Бобби обычно молчит, но тут он как-то сказал мне:
– Крис в прекрасной форме, но только голову совсем потерял, – меня поразила простота, с которой он произнес это.
– Вы его осуждаете, – поинтересовался я.
– Ни в коем случае, только не попадайтесь на глаза репортерам, – на том разговор и кончился.
Мы предаемся ненасытному ажиотажу, в котором, однако, есть сладость, отсутствовавшая во всех прочих моих отношениях. У Криса необычный неподдающийся классификации темперамент, смесь нежности и агрессивности, о которой так мечтают женщины, по большей части, не умея ценить ни первое, ни второе. Но каждый раз я чувствую ужасную усталость. И подозреваю, что ее причина не только в пристрастии моего друга к тому, чтобы доводить и себя и меня до состояния, когда слишком большое желание становится слишком горьким на вкус. Он этого не замечает и даже во сне не дает мне освободится из его объятий. А меня мучает страх. Я предчувствую взрыв и думаю, что буду расплачиваться и за себя и за него.
10 июня 2001
Я проснулся ночью от шума и какой-то ожесточенной возни вокруг. Крис рылся во всех углах и ящиках, по ходу дела вываливая на пол все их содержимое, посреди комнаты уже образовалась внушительных размеров пирамида, состоявшая из моих книг, коробок, одежды, каких-то странных предметов, напоминавших части музыкальных инструментов, и еще черт знает какой мелочи.
Я наблюдал за ним, пытаясь понять, что он делает
– Мать твою, да куда же он подевался! – в отчаянии крикнул он наконец и повернулся ко мне.
– Ты не видел его? – спросил он, – мой браслет, я его всегда надеваю на выступления, провалился как сквозь землю.
– Какой браслет?
– Ну, обычный медный, мой талисман, на нем еще надпись была по-арабски.
Я припомнил, что действительно неоднократно видел на нем браслет, широкий, медный с выгравированной надписью.
– Чего ты из-за него так психуешь? – поинтересовался я.
Крис посмотрел на меня с возмущением, как я мог не понимать, что этой вещью он дорожил больше, чем своим роскошным лимузином.
– Я не могу без него выступать, вот черт! – он снял футболку и швырнул ее в кучу. – Ну и дела, Тэн, что ты смотришь?
У Криса привычка раздражаться на то, что я смотрю на него в моменты его дурного настроения.
– Ладно, завтра скажу Марте, чтобы заказала мне новый, только жаль, я так и не узнал, что на нем было написано.
– Не все потеряно, – возразил я, – дай мне лист бумаги и карандаш.
Крис порылся в куче хлама и подал мне то и другое.
У меня всегда была отличная зрительная память, я запоминал в точности даже те изображения, смысла которых не понимал и не знал. При определенном усилии я мог восстановить в памяти и эту надпись на браслете.
– Ну вот, – я подал ему листок, – оно?
– По-моему, да, – ответил Крис и посмотрел на меня в изумлении, – А ты знаешь, что это значит?
Я рассмеялся.
– Я не знаю арабского, – пояснил я, видя, что мой смех задел его самолюбие, – а вот ты просто невероятный осел, носил браслет, на котором неизвестно что написано.
– А что тут такого? – он не понимал смысла моего замечания.
– Крис, понимаешь, – пояснил я, – нельзя носить на себе непонятные знаки, их смысл может быть враждебен, он может приносить несчастье, но в твоем случае тебе просто повезло.
– Ну, так я завтра скажу Марте, чтоб узнала, что это значит, – принял он разумное решение, что вызвало у меня очередной приступ смеха.
15 июня 2001
От мысли написать его портрет я не отказался. Но ему пришла в голову другая, более ненормальная идея, чтобы я сделал ему татуировку. Мне это показалось дикостью, но Крис просто помешался на этом. В конце концов, он меня познакомил со своим знакомым, специалистом по этого рода искусству. Я научился довольно быстро и, наконец, счел себя достаточно компетентным.
– И все-таки я тебе советую, обратись к специалисту, – порекомендовал я ему.
– Нет, это должен сделать только ты, – возражал он с упрямством, пока мы завтракали.
– Знаешь, такое впечатление, что я должен делать татуировку не на твоем левом бедре, а на твоей бессмертной душе.
Крис вдруг стал мрачным, как туча, и сказал:
– Никто не знает, где она находится.
Я не выдержал и начал безумно хохотать, но он не смеялся. Мне хотелось съязвить на его счет, но я передумал.
– Ну ладно, я был гравером, дизайнерил гороскопы, теперь возьмусь за твою задницу.
Он не ответил на это ни улыбкой, ни как-либо еще. И я решил перевести разговор в более конструктивное русло.
– Что ты хочешь, чтобы я изобразил?
– Вот этот знак, – он взял со стола обложку будущего диска указал мне на какой-то символ. Рисунок был довольно сложный, и к тому же уменьшить его в масштабе было проблемой.
– Нет, это не пойдет, – сказал я.
– Это диск «Chambre Ardente». Ты обязательно это сделаешь.
– Ты что, придурок, – я не выдержал и повысил голос настолько, что сам слушал себя с удивлением, – ты просто кретин, Крис, где ты только выкопал этот бред, зря я с тобой связался. – Я ушел в комнату и заперся на ключ.
Мне было стыдно за свою грубость, но я понимал, что он собирается, как ребенок, поиграть в очередные игрушки, а мне это не нравилось. И зачем я только пообещал сделать эту чертову татуировку. Крис уехал, даже не постучавшись ко мне. Я просидел весь день в одиночестве, наконец, уже за полночь я услышал, как подъехала машина. Мне было тоскливо, но на балкон я не вышел. Крис вернулся злой, как собака, после ссоры со мной петь он обычно не мог. Я вышел к нему навстречу и сказал:
– Я еду домой.
– Поезжай, – равнодушно, но печально ответил он и улегся на диван с бутылкой.
Я уже хотел уйти, но он вдруг вскочил и бросился ко мне. Первая моя мысль была та, что он намеревается мне хорошенько двинуть, но произошло нечто неожиданное.
Он прижал и меня к себе и почти со слезами взмолился:
– Не уезжай, я без тебя сдохну.
– Да, ты и так сдохнешь, – цинично ответил я, освобождаясь от него, – ты же даже не задумываешься, зачем ты вообще живешь.
Я видел, что ему больно, и, мне было его жаль, но во мне проснулась та подавленная склонность к жестокости, которая была свойственна мне всегда, а в этой ситуации казалась мне оправданной необходимостью защитить себя от этого дикого хаоса, носителем которого мне представлялся в тот момент Харди.
– Я тебе говорил, что я не твой мальчик, и то, что я с тобой сплю, еще не значит, что ты мне дорог, и не воображай, что ты нашел в моем лице няньку и преданного шута, – мне самому было странно, что я с удовольствием произношу все это, не веря ни единому слову.
– Я тебя люблю, Стэн, – серьезно и с явным насилием над собственным самолюбием сознался он. – Я знаю, что ты, единственный, кого я люблю.
– Ну не надо так преувеличивать, – продолжал я, все тем же издевательским тоном, любить – это смешно, а уж меня вдвойне смешно, ты и сам это знаешь.
– Я буду делать все, что ты скажешь, если хочешь, я все брошу, музыку, этот город, мы можем уехать и жить где-нибудь.
– Да, ты и вправду спятил, ты думаешь, тебе дадут жить, «где-нибудь», да за тобой же тянется целая свора голодных шакалов, которые тешат твое тщеславие, журналисты, бабы, жены, имиджмейкеры, шоферы, повара, дизайнеры, рабочие сцены, вся эта дрянь бесконечная.
– Мне они не нужны, – возразил он с тем смирением, которое только бесило меня, потому, что я знал, что он не понимает главного, неслучайности этой несчастной страсти, от которой он ослеп и оглох.
– Меня полиция ищет, ты об этом забыл? – спросил я, немного успокаиваясь.
– У меня есть деньги, мы можем уехать туда, где тебя искать не будут.
– Да что ты заладил, уехать, уехать, куда ехать-то, в Центральную Африку, что ли?
– Куда хочешь.
– Некуда нам ехать, Крис, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше.
Я сел на стол, а он продолжал стоять растерянно посреди комнаты, и я задумался над тем, насколько он ближе мне такой, чем тот, который так нравится миллионам поклонников.
17 июня 2001
Я начал обдумывать структуру альбома и пытаться вытянуть из Криса хоть какие-нибудь формальные правила, по которым он должен создаваться, но он вместо объяснений говорит мне одно и тоже: «Пиши все что хочешь, у тебя все в порядке, я спою любые слова, и все будут визжать от восторга». Не очень-то мне в это вериться.
– Послушай, Крис, я не хочу, чтобы ты тащил меня в свой мир, только потому, что мы с тобой любовники, а на самом деле я ничего не стою, меня будет презирать твоя же группа, не говоря уже обо всех прочих. – заметил я пока он собирался на репетицию.
– Не смей так говорить, – рявкнул он на меня, – ты пишешь, что нужно, я знаю лучше тебя, я пою, а не ты, кое в чем я разбираюсь лучше тебя, ты понял? – он подошел ко мне и схватил меня за плечи. – Если не напишешь весь альбом, я вообще брошу к черту все, разорву контракт, пусть забирают все деньги, нам с тобой хватит, чтобы протянуть до того, как я найду себе работу в каком-нибудь клубе.
– А Джимми, а ребята, – спросил я с неподдельным страхом, – ты что их собираешься подставить?
Он нахмурился и через секунду ответил:
– Я им сам выплачу компенсацию.
– Крис, перестань, – возразил я, обнимая его, и прижимая к себе, – ты же знаешь, я не нарушу обещания, я напишу, только не злись.
Он уехал, а я остался, мотивируя это тем, что мне необходимо было посидеть одному и подумать кое над чем. На самом деле думать мне не хотелось. Мне до потери памяти хотелось напиться. Никогда прежде такая потребность у меня не возникала. Я лег на ковер и, глядя в потолок, стал размышлять. «Юноша должен отвлекаться от учения непродолжительной игрой на музыкальных инструментах, для того чтобы согреть кровь и чтобы от чрезмерных упражнений им не овладела меланхолия». Я вспомнил это странное поучение Дюрера, и на сей раз оно не показалось мне таким уж загадочным. При моей безумной, нереализованной любви к графике, я был абсолютно лишен музыкальных способностей, я не только не понимал, как моя сестра играет на фортепьяно и на флейте, я даже помыслить не мог о каком либо соприкосновении с миром звука. Похоже, что Крис собирался поступить со мной также, как советовал поступать с учениками Дюрер, давать им все необходимое и даже свыше того, но держать под непрестанным надзором. Не могу сказать, что мне это льстило. В отличие от Генри при прочих существенных достоинствах, Харди был чужд сознательному стремлению к принуждению.
