Текст книги "Пылающая комната"
Автор книги: Артем Литвинов
Соавторы: Борис Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)
– Ты уверен? – спросил Харди, – Ты в этом уверен?
– Я почти не сомневаюсь, но признания они из него не выбьют.
– Я его сам из него выбью, – ответил он и сжал мою руку.
– Нельзя, тебя к нему не подпустят, надо действовать обходными путями.
Харди молчал.
– Я много болтал сегодня, – признался я, – наговорил черт знает что, как только Хайнц все выдержал.
– Что ты ему наговорил? – Вместо испуга у Харди в глазах блеснуло искреннее любопытство.
– Что мы с тобой были любовниками еще во времена Древнего Рима.
Он расхохотался. Мне было приятно, что он относится к этому с легким сердцем.
– Принеси мне фотографии, – попросил я, – я хочу на них взглянуть.
Он немедленно отправился за снимками и принес мне целую пачку этих произведений. Я рассматривал их с интересом, все они были весьма недурны, я даже представить себе не мог, что Освальд достигнет такого эффекта.
– Надо продать их в какой-нибудь журнал, – сказал я, – получим хорошие деньги.
Харди посмотрел на меня в недоумении, не понимая шучу я или нет.
– Нам терять нечего, – пояснил я, – а лишние полмиллиона нам не помешают.
– Ты, что спятил? – в его голосе слышалось возмущение. – ты снимался для меня. Никто больше не имеет на них права.
– Почему? – спросил я.
– Потому, – отрезал он, – ты – мой любовник, я люблю тебя, Тэн, какого черта ты спрашиваешь?
– А если я скажу тебе, что я трахал одного наркодельца, когда ездил за «Кама-сутрой». Что ты на это скажешь?
Крис молча смотрел на меня, и мне всерьез показалось, что он с трудом сдерживается, чтобы меня не ударить. Впрочем, если бы он это сделал, я бы его простил.
– Тебе доставляет удовольствие это? – спросил он.
– Что именно? Причинять тебе боль? – уточнил я.
– Да.
– Боль неотъемлемая часть наслаждения, ты и сам это знаешь, когда ты вставил мне в первый раз, я тоже чувствовал боль, Крис, но я чувствовал, еще большее наслаждение, я хотел тебя так сильно, что даже если бы ты пожелал вырезать у меня сердце, я бы не стал возражать.
– Я тоже, – глухо отозвался он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в губы.
«Если он демон, это не замедлит проявиться», – мелькнула у меня ужасная мысль. Я не мог объяснить себе, что это значит. Он разделся сам и осторожно раздел меня. От боли в плече у меня темнело в глазах. Его тело пылало, и такой же жар разливался у меня внутри. Я лег на живот, сжав зубами его запястье, он вошел медленно и так глубоко, что я стиснул зубы со всей силой, на какую был способен.
– Трахай меня, ну же, давай, я хочу, чтобы ты кончил в меня, – крикнул я ему, изнемогая от боли и желания, – давай, Змей, давай, я хочу этого.
Он прижал меня к себе, и я почувствовал, как огонь, сжатый в его плоти, пронизывает меня и растворяет мое собственное естество. Он двигался медленно, затем все быстрее, не обращая внимания на мои стоны и попытку высвободиться, и, наконец, вскрикнул, замерев. Я слышал его голос, звавший меня по имени, но не мог ответить.
Когда я открыл глаза, было уже утро, Крис крепко спал, обнимая меня. Боль в плече прошла, но есть по-прежнему не хотелось. Я разбудил его и спросил, что произошло. Он улыбнулся и ответил:
– Ты не дождался конца, малыш, но это я виноват.
Харди быстро встал и начал собираться в студию. Я припоминал все, что вчера наговорил Хайнцу и к моему собственному удивлению не испытывал никакого стыда, к тому же я не сомневался, что и без моих признаний он видел меня насквозь.
Крис принес завтрак и поставил его на маленький стол рядом с постелью. Взглянув на горячие круассаны и икру, я наконец почувствовал, что аппетит вернулся, и начал поглощать все подряд. Харди смотрел на меня с удовлетворением.
– Приедет Кадзуси Мохара, – сообщил он, – врач, знакомый Марты, он что-нибудь посоветует.
– А может не надо? – спросил я его, – само пройдет.
– Уже давно бы прошло, если бы все было без проблем, пусть посмотрит, – настаивал Харди.
Я кивнул, спорить по этому поводу с моим другом было бесполезно. Через полчаса он уехал.
В двенадцать приехал японец. Вежливый, разговаривавший со мной с такой почтительностью, что мне стало неловко. Он снял повязку, чтобы осмотреть рану и несколько минут молчал.
– Когда это случилось? – спросил он.
– Неделю назад, – ответил я.
– Странно, – он прикоснулся кончиками пальцев к потемневшим краям вокруг небольшого отверстия. – очень странно, вы не жалуетесь на боли, жжение?
– Сейчас нет, а так постоянно.
– Я никогда такого не видел, – признался он, – я военный врач и много работал с огнестрельными ранениями, но это что-то совершенно особое.
– Что же такого необычного? – поинтересовался я.
– Похоже, как будто шел очень сильный воспалительный процесс, возможно, даже был нарыв, и внезапно он прекратился, осталась только отмирающая ткань. Вы не прижигали рану?
– Нет, а что здесь особенного, – допытывался я, – был и прошел, это что редкость?
Мохара внимательно посмотрел на меня и задумался. Вероятно, он припоминал какой-нибудь идентичный случай из своей практики.
– Я привез вам мазь, ее рецепт слишком сложен, чтобы изготовить ее здесь на заказ, это очень действенное средство. Попробуйте ее, но, мне, кажется, вам это не нужно, вот она.
Он открыл свою сумку и достал склянку размером с грецкий орех.
– Вы меня успокоили, – произнес я сакраментальную фразу, обычно сопровождающую любое завершение общения с представителями медицины. Он отдал мне склянку.
– Я был уверен, что потребуется что-то серьезное, захватил инструменты, но, к счастью, с вами все нормально, – сказал он, пока я провожал его до двери.
– До свидания, Бобби вас отвезет, – я вызвал ему лифт.
– До свидания, господин Марлоу, берегите себя, – посоветовал он мне на прощание.
Весь день работал над текстами. Написал-таки две песни – «Напиток господина Говарда» и «Священный ветер». Не хочу показывать их Крису, пока не будет музыки…
28 декабря 2001
Я приехал в студию, ребята работали. Я посмотрел, как они начали подбирать музыку и пошел в бар. Не имею привычки мешать кому-либо работать, хотя и сам косвенно принимаю участие в этом проекте. В баре было пусто, но, когда делал заказ, подошел Даншен. Он приехал после какой-то встречи с представителями прессы, и начал пересказывать мне все подряд, о том, как его спрашивали о нашей связи, об обвинении в убийстве, о том, правда ли, что Крис страдает импотенцией, о том, что он знает о его прежних приключениях и прочее и прочее. Он пил чай с тортинами, и ждал, что я скажу в ответ. Мне хотелось спросить его, какие у него причины так активно стремиться превратить нашу жизнь в отвратительный пошлый ад для развлечения публики. И что еще неприятнее – от него нельзя было избавиться, поскольку нельзя было терять его из виду. И я подозреваю, что он это знал.
– Я бы на вашем месте, Стэн, – сказал он мне, – подумал о Крисе, в конце концов вы потом можете вернуться. Когда снимут обвинения и все все забудут.
– Не собираюсь, – отрезал я, – обвинения не доказаны, прежде чем называть человека убийцей, надо иметь на то веские основания.
– Но улики есть, – возразил он, – и потом вы и сами знаете, что никто больше не мог этого сделать.
– Я знаю, кто еще мог это сделать и сделал.
Даншен едва заметно усмехнулся, но было видно, что он встревожен.
– Почему же вы не заявите об этом полиции? – спросил он.
– Потому что у меня нет доказательств.
– Да, это проблема, – согласился он.
– Она решаема, – возразил я, – рано или поздно все выясниться.
Он доел свой завтрак и отодвинул в сторону тарелку.
– Очень может быть, ну, желаю удачи, – он кивнул мне и ушел из бара.
Я просидел еще полчаса и заказал выпить. Пришел Джимми. Я спросил его, что он думает о возможности запретить концерты группы.
– Нет, – ответил он, – группу не тронут, могут только потребовать запретить петь Крису, это вполне реальная угроза, но ведь и мы без него не выйдем.
– Кто это может сделать Джим?
– Через полицию, общественное мнение, сейчас же все припомнят, столкновения, драки на наших выступлениях, покопаются основательно.
– Ты тоже боишься?
– Я? – он удивленно посмотрел на меня, – нет, я не за себя боюсь, за вас обоих. А они действительно добивались, чтобы вы рассказывали о ваших отношениях?
– Не прямо, но им нужно было подтверждение того, что я состоял в связи с Шеффилдом, это дает им возможность повесить на Криса два мотива – ревность и месть. Глупо, конечно, но их это не смущает.
– А если больше ничего доказать нельзя будет, что они делать дальше собираются?
– Это у них надо спросить, пока они трясут этого Кларка, парня, который меня убить пытался, нашли у него визитку Даншена.
– Так это же очень серьезная улика, – Джимми ударил кулаком по столу.
– Не очень, мало ли почему у него визитка оказалась, знакомы и знакомы. И к тому же с Шеффилдом это никак не связано. Только еще больше запутывает дело.
– Ну, а что Айрон говорит, он что-нибудь делает?
– Делает понемногу, но я пока не хочу об этом распространяться. Подождем еще некоторое время.
– Где вы собираетесь Новый год проводить, мы же сегодня на неделю расходимся? – спросил Грэмм.
– Крис планирует уехать, куда не знаю.
– А он сказал, что в Швейцарию, вроде собирается.
Я услышал об этом впервые, мне он ничего не говорил.
– Он же неплохо со сноубордом управляется, может и тебя научить, я пробовал, но это не для меня. Один перелом, и вся работа завалена.
– Да, понимаю, я тоже не любитель, ну посмотрим.
– Ладно, – он похлопал меня по плечу, – иду к ребятам. Перерыв двадцать минут.
Я снова остался один и стал ждать, кто еще появиться. До трех никого не было. Я расплатился и вызвал Бобби. Попросил, чтобы он отвез меня в Замок Ангелов. Он не удивился и не спросил зачем. Довез до самой лестницы и посоветовал быть поосторожней. Поскольку со времени нашей съемки тут произошла авария, обвалились перекрытия и теперь там сам черт ногу сломит. Я пообещал поскорее вернуться и поднялся по ступенькам. Все было тихо. Снег лежал на каменном полу, и в бассейне в центре зала. Сырые стены были темны. Я прошел в сторону арочного проема, ведущего в коридоры. Там было темно, проход завален кусками бетона и стеклами, я не пошел дальше. Вернулся в зал и стал подниматься по лестнице. Она еще сохранилась. Дальше был тот самый провал, через который Крис втащил меня наверх в то наше первое посещение. Мне вспомнился его взгляд, мучительный и испытующий, взгляд зеленовато-коричневых глаз, устремленных на меня то ли с надежной, то ли с негодованием. Надо полагать, он и сам меня ненавидел, хотя и не понимал за что, скорее всего за то, что я все время отстранялся от него, боясь, что все это только проекция моего собственного влечения к нему. Когда ты влюблен, тебе начинает казаться, что и объект твоего желания, ведет себя как-то необычно и готов немедленно ответить тебе взаимностью. Он так и не купил это странное сооружение, пока не купил, но я не сомневался, что он своего добьется. Крис при всей его непредсказуемости, был личностью параноидального типа и от своих намерений не отказывался. Я стал представлять себе, что можно будет сделать с замком, если он станет нашей собственностью. Это отвлекло меня ото всех прочих мыслей. Я воображал себе коридоры освещенные мягким светом, комнаты, балконы, с которых открывается панорама города, камин в том, маленьком отсеке, в который теперь нельзя было проникнуть. Замок Криса Харди. Сердце девственницы не знает пощады. Я поднялся на открытую площадку, перескочив через рухнувшую часть ступеней. И я чувствовал, что хочу его так же сильно, все с той же алчностью. Внизу стоял лимузин. Бобби курил стоя, опираясь на крышу машины. Я окликнул его и помахал ему рукой. Он сделал тоже в ответ. На миг у меня возникло искушении шагнуть вниз, просто шагнуть туда, и не думать больше ни о чем. Так сделала наша троюродная сестра, Сью очень любила ее, совсем юная девушка, не «желавшая жить в мире, где так много зла». Возможно, она была права. Эвелин, ее похоронили и забыли, у ее родителей было еще двое детей. Но я вспоминал о ней постоянно. Часто провожая Сью на ее могилу, мы сидели и каждый из нас думал о том, что его ждет и сможет ли он вынести все грядущие перемены, включая и те, что будет отторгать сама его природа.
Пора было возвращаться. Я не мог позволить себе умереть. Я взял на себя ответственность за Джози. Я знал, что ей понадобиться моя забота. Я не мог оставить ее, просто бросить, обмануть ее, как жизнь когда-то жестоко обманула Эвелин. В этом был предлог и была причина.
8
Крис проснулся с диким криком, разбудив Стэна. Тот вскочил, ничего не понимая и увидел, что Харди сидит на постели, согнувшись в три погибели, волосы падают ему на лицо, он прижал руки к животу и дышал так, как будто ему не хватало воздуха. Стэн схватил его и прижал к себе. Крис был весь мокрый от пота, у него даже волосы были мокрыми. Наконец Марлоу удалось добиться того, чтобы Крис хотя бы посмотрел на него. Он сжимал его голову в ладонях, с ужасом вглядываясь в искаженные черты, в потемневшие глаза, во взмахи слипшихся ресниц и твердил:
– Крис, что с тобой, что, тебе плохо, Крис!?
– Самолет. – наконец выговорил Харди через спазматическое прерывающееся дыхание, его глаза смотрели на Марлоу с таким беспомощным отчаянием, словно он считал, что Марлоу должен все понять, и это бессмысленное, ничего не объясняющее слово произвело на Стэна такое ужасное впечатление, что у него самого кровь отхлынула от лица, а во рту появился тяжкий медный привкус адреналина.
– Какой самолет? – добивался Стэн, почти крича, – Крис, что?
Крис опять согнулся в три погибели. Стэн вскочил с постели, как был голый, и в качестве верного средства плеснул в стакан чистого виски. Крис разогнулся, и Стэн поднес к его губам спиртное. После третьего глотка зубы Харди перестали стучать о стекло, но выглядел он так, как будто перенес сильнейший шок.
– Что случилось? – спросил Стэн уже тише, опять садясь рядом. – Это был сон?
Крис кивнул. Допил виски. Поставил стакан на столик возле кровати. Одной рукой он сжимал пальцы Стэна.
– Мне в жизни не снилось такого кошмара, малыш. – наконец сказал он, уже овладев своим голосом.
– Ну?
– Мне снилось, что я в самолете. В маленьком, не пассажирском, я только потом понял, что это был старый истребитель. На таких во вторую мировую войну летали. Я его веду, а рядом сидишь ты. И на тебе такая повязка на голове с иероглифами, белая. У тебя было такое лицо, Стэн… Я даже не знаю, как это описать. И мне было так страшно, я знал, что я умру, но мне на это было плевать, понимаешь, я знал, что я убью тебя. И на этом все кончится, это будет смерть навсегда. – Крис замолчал, снова охваченный ужасом. – Я знал, что мы больше не встретимся. А тут ты посмотрел на меня и сказал «Священный ветер». И я направил самолет вниз, словно это был пароль какой-то или сигнал, там был аэродром, мы падаем, а ты вдруг начал смеяться и смеялся, до тех пор пока мы не врезались куда-то и не взорвались, и я плавал в этом огне, а ты был рядом и сказал мне «Не бойся Крис, мы не расстанемся, никогда, огонь объединяет все» только мне от этого стало еще страшнее, я не горел, наоборот, я сам был огнем, понимаешь, а я хотел остаться человеком, просто человеком, я стал кричать… – он посмотрел на Стэна виновато и закончил, – и проснулся.
Марлоу глядел на него со страхом и состраданием, он не показал Крису написанный вчера текст «Священного ветра» и теперь, уже не с тем ледяным ужасом, как раньше, а со страшным глубоким пониманием, тем более жутким, поскольку он не мог облечь его в слова, осознавал, что теперь и отныне все будет только так. Они не только будут спать в одной постели и пить из одного стакана, и курить сигарету на двоих, им суждено видеть одни и те же сны, испытывать одну и ту же боль и знать про друг друга все, что человек может знать про самого себя.
Крис еще пытался что-то говорить ему, объяснить, почему этот сон вызвал у него такой кромешный ужас, но Стэн не дал ему продолжать. Он просто прижал его голову к груди и гладил Харди по волосам, пока тот не перестал дрожать.
За завтраком Крис был все так же беспокоен, не отрывал от Стэна взгляда, но после двух чашек крепкого кофе пришел в себя. К часу он ехал в студию и, когда Стэн уже решил, что все прошло и обдумывал свой собственный план действий, который надлежало некоторое время скрывать от Криса, Харди неожиданно заявил:
– Ты поедешь со мной.
– Зачем? – спросил Стэн скорее не потому что это не совпадало с его планами, а по привычке к хроническому упрямству.
– Я не хочу тебя отпускать. – сказал Крис с таким напором в голосе, что Стэн почел за благо с ним не спорить.
Крис уже одевался, поминутно чертыхаясь, не находя того, что нужно, швыряя подвернувшиеся неправильные вещи на пол, а Стэн осторожно открыл ящик своего заваленного бумагами и книгами стола, и два тонких листка, обжигавших ему руку, перекочевали в карман джинсов туго свернутым комком. Он знал о сверхъестественной наблюдательности Криса, знал, что он обязательно его спросит, что здесь написано и старался сделать так, чтобы его друг даже не заподозрил, что два текста из будущего альбома уже существуют.
Они приехали в студию и, пока Крис препирался с Пэтом, отвел Джимми в сторону.
– Удели мне десять минут, – сказал он заговорщески, – Только чтобы Крис не видел.
– Без проблем, – Джимми повел его в маленькую каморку, бывшую его собственным «кабинетом», в нее никто не заходил без приглашения. Там Стэн молча подал ему два исписанных от руки листка. Пока Джимми читал «Напиток господина Говарда», еще все было ничего. Но когда он взялся за «Священный ветер», то Стэн получил изрядное удовольствие, наблюдая за его лицом. У Джимми была очень белая кожа при темных вьющихся волосах, он легко краснел, сейчас на его скулах расплылись алые пятна, рот приоткрылся, под глазами моментально проступили глубокие синие тени. Дочитав последнее слово, он поднял на Стэна глаза.
– Ты спятил, – пробормотал Грэмм, но сказанные им слова резко контрастировали с выражением лица, на которым были и страх, и восхищение, и возбуждение и какой-то злой восторг, ужасно напомнивший Стэну Криса. – Ты сошел с ума, Тэн, это все равно, что плюнуть всем в лицо.
Марлоу молчал и смотрел на него. Джимми закусил губу и опять уставился в текст.
– Это потрясающе, – сказал он через минуту, – Правда, Стэн, мне уже хочется написать на это музыку. Ведь за этим мне принес, да?
– Да, – ответил Стэн односложно.
– Крис видел?
– Нет. Только с музыкой.
– Да, да хорошо, я понял, – Джимми пришел в такое возбуждение, что Марлоу даже удивился, – я напишу, я прямо сейчас начну, они пока обойдутся без меня, Тэн, мы им покажем, все будет отлично, это будет лучший наш сингл.
И в этот момент Марлоу отчетливо понял, почему из всех, кого знал, Крис выбрал именно Грэмма. В Джимми, воспитанном, домашнем мальчике, маменькином сынке, горело то же пламя, что и в самом Харди. Оно никогда бы не достигло того всепожирающего накала, но Джимми так же, как и Крис, не останавливался не перед чем. Он знал, что он должен делать, и никакой страх перед окружающим миром не заставил бы его отказаться от того, что Грэмм считал своей миссией, пусть она и не была такой глобальной, как у Харди.
В дверь стукнули, Джимми торопливо убрал листки. Они услышали раздраженный голос Харди:
– Ребята, что вы там делаете? Можно мне войти?
Грэмм усмехнулся.
– Здорово я их выдрессировал, правда? – спросил он Стэна, – он думает, что мы тут с тобой черте чем занимаемся, а все равно стучит. – и добавил, повысив голос, – входи, Крис.
Крис влетел, как метеор, и настороженно посмотрел на Джимми, сидевшего на своем стуле и глядевшего на него с насмешливым любопытством, и Стэна стоявшего у стены, сунув руки в карманы.
– Ну? – поинтересовался Джимми. – Все в порядке?
– Я тебя убью, Грэмм, – отчаянно проговорил Крис. – Что вы здесь секретничаете?
– Да так. – ответил Стэн загадочно.
– Ясно, – насупился Крис. – так ты идешь, Джим?
– Не-а, – безмятежно ответил Джимми. – начинайте без меня. Мне надо кое-что сделать.
Крис открыл рот, видно для того, чтобы обложить гитариста по матери, но внезапно передумал.
– Пошли, Ариэль, – сказал он и развернулся к выходу.
Грэмм позвонил на следующий день вечером, около десяти. Стэн и Крис предавались чрезвычайно редкому своему развлечению, они смотрели телевизор. Телевизор обычно смотрелся так: сначала Харди, чертыхаясь, переключал все каналы, пока Стэн не останавливал его на чем-то, его заинтересовавшем, и они некоторое время тупо глядели фильм с середины или передачу про повадки каких-нибудь бобров. Сейчас им попались «Войны роботов», и Харди с увлечением болел за маленького серебристого робота по кличке Матильда, так что к телефону подошел Стэн.
– Я сейчас приду, я в машине, – сказал Джимми, даже не поздоровавшись. – Все готово.
– Хорошо, – сказал Стэн. И положил трубку. Повернулся к Крису, который, лежа на ковре, ел виноград и сосредоточенно смотрел в огромный экран.
– Змей, сейчас Джимми приедет.
– На хрен? – осведомился Крис, который, очевидно рассчитывал на тихий семейный вечер.
– Надо. – коротко ответил Стэн. Харди посмотрел на него. Он уже о чем-то явно догадывался, и спорить не стал. Через десять минут в дверь позвонили. Вошел Джимми с гитарой в чехле.
– Так, – сказал Харди, поднимаясь ему навстречу, – чего вы придумали?
– Сейчас услышишь – ответил Джимми, в глаза у него было холодное торжество человека, который знает, что делает, и знает, что здесь его не заменит никто. Он осторожно достал инструмент, сел и пристроив гитару на колено, прошелся по струнам.
– Садись, – велел он Крису. Тот сел в кресло, глядя на него и Стэна с опаской.
– С чего начнем? – спросил Джимми у Марлоу.
– Со второй, – ответил Стэн, пристраиваясь на подлокотнике кресла Харди и кладя его руку себе на колено.
– Ок. – покладисто согласился Джимми и начал играть.
У него был несильный приятный глуховатый тенор. Когда он пел, то четко выговаривал слова. Но больше всего Марлоу, который, естественно, слышал его игру и не раз, поразило его великое искусство. Гитара была акустической, но звучала она, как целый оркестр. Джимми написал удивительную музыку, ничуть не уступающую стихам. Он сделал из «Священного ветра» блюз, в манере «Цеппелинов», и пока он играл и пел, Стэн почти наяву слышал голос Харди, освящавший каждое слово своей дикой пронзительной силой. Крис слушал, широко раскрыв глаза, его пальцы стискивали колено Стэну. Когда Джимми закончил, Крис, трясясь от какой-то ужасной жадности, быстро проговорил:
– Дайте мне текст.
Довольный Джимми достал из нагрудного кармана измятую бумажку. Крис быстро пробежал ее глазами. Посмотрел на Стэна с мрачным восхищением в глазах.
– Ты? – Только и спросил он.
– Я. – кивнул Стэн.
– Играй еще раз, Джим, – приказал Харди, – я спою.
Крису не надо было ни учить текст, ни репетировать. Он пел так, как будто знал эту песню всю жизнь. И Марлоу уже точно знал, что Харди исполнит «Священный ветер», даже если его за это назавтра расстреляют.
Потом Джимми сыграл и спел им «Напиток господина Говарда».
– Выпускаем эти две, сразу. – Харди был настроен решительно.
– Если ребята не будут возражать, осторожно сказал Стэн.
– Не будут, – убежденно заявил Джимми. – вот посмотришь.
На концерт Стэн приехал один. Харди ушел из дома на три часа раньше, у них не все клеилось, хотя тексты, написанные Стэном, ребята приняли на «ура». Пока Стэн в сопровождении Айрона брел к служебному выходу, лавируя между кучек фанатов, возбужденно куривших и разговаривавших, его остановили раз шесть. Его хватали за руку, просили автограф, какая-то девчонка с волосами, выкрашенными в ослепительно синий цвет, очень идущий к ее ярким голубым глазам, расцеловала его, словно он был самим Крисом Харди. Последний, кто стоял почти у самого выходы и подошедший к нему, был тот парень, что обнимал Марлоу на концерте. Он был, как прежде, в своем залатанном кожаном коричневом костюме и накинутом сверху пальто типа шинели, на его светлых волосах таял мокрый снег. Он схватил Стэна за локоть с уверенностью старого друга.
– Стэн – сказал он, и в наступающих сумерках его глаза были темно-синими, – Стэн, я слышал, что в тебя стреляли.
– Да, – сказал Марлоу, этот парень вызывал в нем искреннюю симпатию. – Все в порядке.
Айрон стоявший за плечом внимательно ощупывал взглядом собеседника Марлоу. Убедившись в его безопасности, он расслабился.
– Мы присматриваем за тобой, – торопливо сказал парень. – Не бойся, больше тебя никто не обидит.
– Спасибо, не стоит. – смущенно запротестовал Стэн, – ребята, я правда того не стою…
– Не тебе решать, – твердо прервал его неожиданный защитник, – Змей тебя выбрал, значит, ты стоишь. На, держи.
И он сунул ему в руку маленькую белую карточку.
– Это мой телефон. Не потеряй. У меня есть друзья, «Демоны», может слышал? – да, Стэн слышал об этой самой отчаянной группировке мотоциклистов, которых побаивалась даже полиция, впрочем, ребята не были негодяями, скорее, у них было несколько извращенное понятие о справедливости. – Если что, если понадобиться куда-то пойти, ну туда, где не безопасно, звони сразу. Если меня не будет, просто попроси, чтобы Стиву передали, что ты звонил, ладно?
– Спасибо, – еще раз повторил Стэн, и парень тут же отпустил его локоть.
– Крису привет, – сказал он, прежде чем исчезнуть в толпе.
На территории, отведенной музыкантам, Стэн сразу увидел Джейн. Золотой Ангел была одета в джинсы и замшевую куртку с бахромой и уже накрашена для концерта. Визажист неуловимо изменил ее неправильное, почти некрасивое лицо с высокими скулами и крупным ртом, так что она ужасно похорошела, а голубые глаза приобрели бархатный цвет индиго. Она с удовольствием расцеловалась со Стэном.
– Ты чего тут делаешь? – спросил ее Марлоу с любопытством, наливая себе кофе из термоса, с которым Крошка таскался и на концерты и на репетиции, потому что кофе готовил сам, по какой-то сложной технологии. Термос был по подсчетам Стэна литра на три, но выпивался очень быстро. – Посмотреть пришла? А где все?
– Саунд-чек, – коротко ответила Джейн, тоже прибегая к услугам бездонного термоса. – Я не посмотреть, я выступать.
– Класс, Крис пригласил?
– Да, – кокетливо пропела Джейн, – поздравьте меня, мистер Марлоу, я сделала карьеру, сам великий Крис Харди взял меня на подпевки.
Стэн расхохотался так, что чуть не поперхнулся.
– Ты будешь петь весь концерт? – спросил он, предвкушая огромное удовольствие, то, как сливались голоса Золотого Ангела и Пернатого Змея безумно нравилось Марлоу.
– Нет, не все. – она посмотрела ему в глаза прямо и твердо, – но ты меня услышишь, когда будут петь «Священный ветер».
У Стэна даже уши запылали. Он не собирался отступаться, но стыд, который терзал его всякий раз, когда он думал, что эту песню услышат все, не давал ему покоя.
– Нечего стыдиться, – сказала Джейн так же твердо. – Это отличная песня и отличный текст.
– Спасибо. Я, правда, не знаю…
– Что?
– Ну я боюсь, что от него все отвернутся, если он… – выговорил Стэн самое страшное свое опасение.
– Глупости. Если до этого не отвернулись, то и сейчас не отвернутся. А потом, – глаза Ангела приобрели странное холодно-задумчивое выражение. – Ничего уже не изменить, ты же знаешь.
– Знаю, – ответил Стэн, внезапно успокоившись и залпом допив кофе.
Когда начался концерт, Стэн стоял у входа на сцену. Это было совсем с краю, и его прикрывала аппаратура. Музыка ревела так, что он почти глох, но он не променял бы своего места ни на что на свете. Для разогрева спели пару старых песен, еще с «Пирамид», потом «Табу». Затем появилась Джейн, встреченная восторженным ревом, и они с Крисом, практически дуэтом запели «Холокост». Эта песня всегда вызывала у Стэна мороз по коже, причем, слушая ее, он никак не относил к себе авторство текста. Это было помимо него, как будто и не он писал. Когда отзвучала последняя нота, Крис движением руки навел тишину в зале и коротко сказал в микрофон:
– Эта песня посвящается всем, кто погиб в огне. – Зал молчал, словно напуганный страшной торжественностью момента. «Это его последний концерт, – подумал Стэн в священном ужасе. – Слушайте и смотрите, вы последний раз видите Криса Харди на сцене». – Следующая песня совершенно новая, ее еще никто не слышал, вам повезло, ребята. – и повысив голос так, что Стэн на секунду ослеп и оглох от страсти, прозвучавшей в его голосе, – «Священный ветер»!
Он обернулся к Джейн. Девушка кивнула и заняла свое место у второго микрофона, у которого стоял Джимми. Секунду длилось оглушающее молчание, потом голос Джейн легко вывел первую музыкальную фразу без слов, в нее мягко вплелся звук гитары Грэмма. Крошка тронул барабаны, за ним тут же вступил Арчи. Минуту ошеломленная толпа слушала, как гитара соперничает с голосом, то сливаясь с ним, то противостоя, и наконец Стэн услышал тяжелый голос Криса, произнесший первую фразу «Тебе нравились мотоциклы и широкие ленты ночных шоссе..». Он пел, Джейн подхватывала и усиливала каждый поворот мелодии, каждое движение голоса, а гитара Джимми звучала так, что казалось – поют трое. Крис отчетливо выговаривал каждое слово, словно задавшись целью донести до всех каждую подробность того, что происходило между ними. Он стоял на краю сцены, засунув большие пальцы рук за ремень, и пел, Стэн встал так, чтобы видеть его лицо, глаза Харди, широко открытые и неподвижные, были глазами слепца, вглядывающегося в вечную тьму. Марлоу внезапно вспомнил, что еще летом, на гастролях, в каком-то шикарном отеле, из тех, в которых подают завтрак в постель, а номер выглядит как римский Колизей, в самый черный час ночи, когда они лежали в жаркой темноте, Крис сказал ему тихо, с дрожью в голосе: «Знаешь, Тэн, мне иногда кажется, что я ослеп и ты ведешь меня за руку, а мне все равно, куда и когда будет пропасть». Сейчас его вел собственный голос, переступавший осторожно, словно ребенок через ручей по камушкам, но не было такой силы, которая остановила бы его. Когда Крис замолчал и, дрожа, отзвенел последний звук гитарных струн, воцарилось молчание, еще более глубокое, чем первое. Стэн смотрел на Харди, на бледную Джейн, на Грэмма, застывшего, как часовой, на Арчи, с потяжелевшим лицом сжимавшего свой бас, на Крошку, который смотрел прямо перед собой с выражением отчаянного упрямства, и понимал, что если толпа фанатов выразит хоть малейшее недовольство, «Ацтеки» просто уйдут со сцены и никогда на нее не вернуться. Будут разводить капусту. И он понимал, что это он их подставил, он и Крис, позволившие этому огню выплеснуться наружу, сжигая все, что их окружало.
