Текст книги "Пылающая комната"

Автор книги: Артем Литвинов

Соавторы: Борис Андреев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

Я снова замолчал, естественным образом используя паузу для отделения одной части своего повествования от другой. Харди уже сидел на полу, вместе со мной и курил, он не переставал улыбаться и я спросил его что ему так весело.

– Ну у тебя и жизнь была, просто финиш, я бы свихнулся.

– Почему? – я не понимал, что его так удивляет.

– Ну, если тебе отец такие вопросы задавал, то я представляю как тебя пасли, хуже, чем Джима. Ему хотя бы дома позволялось отсутствовать неделю. А тебе?

– Я иногда оставался ночевать у друзей, но родителям это не очень нравилось, они мирились, конечно.

– Валяй, дальше, это правда интересно, Тэн, ты очень классно рассказываешь. Я теперь представляю себе, что для тебя тогда наша встреча была. Я думал ты нарочно надо мной издевался. А теперь понимаю, тебе это действительно тяжело было.

– Да, нет не тяжело, я не уверен был, что ты действительно хотел того, что и я. Я был уверен, что ты меня пошлешь.

– Я? – Харди изумленно уставился на меня, – да я готов был что угодно сделать, чтобы ты только не отдергивался каждый раз от меня, неужели ты и правду не видел?

– Я видел, – сознался я, – но это ничего не значит. Ты забываешь, я тогда много чего не знал и боялся нажить еще кучу проблем в придачу к тем, что уже были. Ты мне тогда сказал, что я только Моцарта слушал, это не так, мы увлекались Ником Кейвом, в колледже, да и в университете, его все слушали, на концерт его было не пробиться, помню, как пришлось Сью вытаскивать из толпы, у меня как-то с тех пор до нашей встречи было довольно неприязненное отношение к рок-концертам. В университете, все было иначе. Я занимался графикой, тогда я уже знал чего я хочу, Томас читал нам лекции по истории рисунка. Ему было около тридцати восьми, ты видел его портрет, мне он казался тогда не то чтобы красивым, он был очень странным человеком, я бы сказал, что в нем была какая-то одержимость, хорошо скрытая под холодной рассудочной маской. Помню он тогда рассказывал о Дюрере, я слушал, как околдованный, он говорил так словно сам был знаком с Дюрером и был свидетелем того, как он работал. После лекции я подошел к нему, мы побеседовали, он очень заинтересовался моими работами, мне это льстило. Я хотел с ним общаться больше, чем то, что позволялось по этике между преподавателем и учеником. Он сначала держался очень отстранено и даже как мне казалось избегал меня, но через некоторое время мы познакомились ближе. Это было в университетском кафе, я был с приятелем, он собирался на переэкзаменовку, у меня занятия закончились, Томас вошел и, увидев меня, кивнул и сел за соседний стол. Приятель ушел, и я долго не мог понять, имею ли я право пересесть к Уиллису, или же это будет бестактностью, пока наконец он сам не сел ко мне. Так просто, словно мы были коллегами. Мы говорили о живописи, о моей будущей специальности, он рассказывал мне о своей точке зрения на современную графику и ее направления. Вообще все было очень интересно. Потом он пригласил меня в свой кабинет, показал пару своих работ, и мы расстались. Я вернулся домой после этой встречи, и ужасно хотел рассказать обо всем Сью. Но потом передумал. Я слишком много вспоминал его, слишком волновался перед каждой его лекцией и с ума сходил, если у него не было времени со мной поговорить, чтобы не понять наконец, что я испытываю к этому человеку не только ученический интерес, мне всегда хотелось чтобы он ко мне прикоснулся, я был готов на колени встать, чтобы он позволил мне стать ему ближе, но он держал меня на определенном расстоянии. Он хорошо умел это делать. Я был уверен, что вообще ничего не замечает, но просто не хочет опускаться до моего уровня из обычного снобизма университетских преподавателей, но однажды, он попросил меня зайти к нему в университете, когда у меня окончатся занятия. Я зашел, он дал мне конверт и попросил его передать, дал адрес и я поехал, счастливый и совершенно безумный от того, что на прощание он положил мне руку на плечо. Мы стали встречаться чаще, я показывал ему все свои наброски, он критиковал меня жестоко, но не без пользы, а передачи я так и возил, он ссылался на то, что у него нет времени. Потом я привел Сью и познакомил ее с ним, он был очень вежлив, очень корректен, но ей не понравился. Она начала мне советовать не иметь с ним дела, я прекратил этот разговор и продолжал делать то, что считал нужным. Я хорошо помню, что это был вечер, был семинар по средневековому искусству, я какой-то доклад делал по Фра-Беато Анджелико, провалил его и был очень раздосадован, это значило, что мне придется сдавать экзамен. Вышел из аудитории, побрел вниз по лестнице и вдруг натолкнулся на Томаса, он стоял и курил. Не знаю почему, но я сразу понял, что он меня ждал. Это было очевидно, ему нечего было делать в это время в университете, да еще на черной лестнице. Он взял меня за руку и очень тихо стал говорить мне, что я должен немедленно бросить все и уехать, потому что завтра будет уже поздно, я уставился на него, не понимая, что происходит. Он объяснил, что конверты, которые я передавал содержали информацию небезынтересную для спецслужб и они арестуют его в ближайшие сутки, меня же уговаривал бежать. Просто сесть на поезд до Лондона, а после этого вообще за пределы страны. Мне это казалось дикостью, но он требовал, чтобы я немедленно это сделал, у меня даже денег на билет не было… но он сказал что купил и билет на самолет и билет на поезд, сунул мне их, приказал спешить. Я был в бреду каком-то от этой истории, он так настаивал, и запрещал мне звонить кому-либо домой, что я и возразить не посмел. Я сделал то, что он мне советовал. В результате приехал сюда, и уже думал, что это все шутка или ошибка какая-то, я не знал, что мне делать. Ни денег, ни вещей, ни документов, это был ад, я боялся, что меня остановят и начнется разбирательство, я думал, как мне назад вернуться, решил звонить домой с просьбой перевести деньги. Ситуация была нелепая, разыскал какой-то супермаркет, телефон, на последние деньги купил карту и пошел звонить, а там был огромный зал с телевизорами и я смотрю, что показывают арест Томаса и говорят, что он обвинен в шпионаже или что-то в этом роде, что это скандал для университета и прочее и прочее. Я от ужаса не знал, что мне делать. Домой звонить не стал, забился в какой-то темный двор и сидел всю ночь. Я протаскался по городу четыре дня, на пятый просто сел в поезд, без всяких целей и там я познакомился с Генри. Он дал мне свой телефон, я не сразу позвонил, только когда понял, что уже не дотащусь никуда, потому что заболел, температура была такая, что я ждал его и сидел на ступеньках, он меня привез к себе. У него была роскошная квартира в центре, он уложил меня спать, дал что-то выпить, мне уже все равно было, что он, что больница, я проболел полторы недели, у него тогда всем занималась пожилая дама, Магда ее звали, она сразу мною заинтересовалась, но я боялся, что она донесет на меня, я рассказал Генри о своей проблеме, все, что знал. Он не особенно обрадовался моему хвосту, но обещал, что что-нибудь предпримет. Я поначалу был уверен, что он правду говорит, но прошел месяц, а он не собирался ничем мне помогать, когда же я сказал, что должен вернуться или хотя бы позвонить домой, он мне ответил, что это скорее всего будет последним, что я сделаю по собственной воле. Я все же дураком был, поверил ему. Он убедил меня оставаться у него, а узнав, что я художник, предложил работу. Мне она показалась несерьезной, но выбора не было. Я и представления не имел о том, что он хочет. Уже через три месяца, он как-то пришел вечером, я собирался спать, он посмотрел на меня и, подойдя ко мне так близко, что я отступил назад, сказал, что нам пора перейти к более близким отношениям. Я спросил его, что он имеет в виду. И он ответил, что мы могли бы спать друг с другом, если я не возражаю, он это сказал так, что понятно было, это «если» значения не имеет. В первый раз я чувствовал себя отвратительно, но он как раз настаивал на том, чтобы я его трахал, он никогда не предлагал мне сделать того со мной, если говорить правду, то меня это более чем устраивало, я никогда бы не согласился на то, чтобы он мне вставил, Крис, теперь ты меня понимаешь, это было для меня унизительно тогда, я считал это чем-то позорным, чем-то что только при условии, что это делаю я, не низводит меня до уровня извращенца, от которого вся моя семья отвернулась бы с отвращением. Он стал всем представлять меня, как своего племянника, заставлял участвовать в этих нелепых комедиях с предсказаниями. У меня не было документов, пока он не сделал их нелегально. Денег он мне не давал даже за работу, я вынужден был сопровождать его во всех его поездках в Италию, Германию, Францию. Это было самое тяжелое время в моей жизни, я думал, что никогда не вырвусь из этой бесконечной игры, правила которой мне были омерзительны. Я испытывал к нему благодарность поначалу, но потом постепенно начал его ненавидеть. Сбежать от него подумывал, но мне практически некуда было податься…

– Хватит, – прошептал Крис, привлекая меня к себе. – Я узнал о тебе достаточно…

Он лег на пол, я лег сверху, целуя его лицо, шею, плечи, он сжимал меня в объятиях, стремясь продлить возбуждение до тех пор, пока оно не сделается нестерпимым, он расстегнул на мне рубашку, и я прижался к его телу, горячему, напряженному до предела, он прерывисто дышал, не прекращая целовать меня в губы, если я еще помнил что-то так это, что я хотел его больше жизни, больше спасения души, я готов был отдать за минуту этого соития все свои надежды и отказаться от всех воспоминаний, я готов был принять мучительную смерть и ад, обещанный грешникам, лишь бы обладать им без остатка хотя бы мгновение.

– Малыш, я не могу больше ждать… – сказал он тихо.

– Давай на постели.

– Нет, – он снимал с меня джинсы, – не надо.

Он положил меня на ковер, когда он входил в меня, я, повинуясь страстному желанию оттянуть приближение оргазма, крикнул ему:

– Медленнее, медленнее, я хочу чувствовать тебя!

– Я не могу… – задыхаясь, ответил он, и чем быстрее он проникал внутрь, тем более острым становилось удовольствие, разрешившееся так внезапно у нас обоих, что я услышал его громкий стон и похолодел от страха, это не был стон наслаждения или страдания, это был глухой стон изумления.

Я поднял голову и оглянулся. Крис сидел на полу рядом со мной и рассеянно водил рукой по лицу.

– Что случилось? – спросил я, понимая, что я даже знаю его ответ, я словно уже слышал его и мне не требовалось объяснений.

– Не знаю, но только любовь это совсем не то, что все думают, Тэн.

– Что же это по-твоему?

– Понимаешь, когда Дениз сказала мне, что любовь – это просто как дышать и есть, я подумал, что она слишком недалекая обычная девушка, но честная, когда Мерелин сказала, что любовь – это желание, которое удобнее удовлетворять вдвоем, я знал, что она лжет, потому что она хотела не только этого, а Эмбер никогда не говорила об этом, но один раз она крикнула мне во время нашей ссоры: «Смерть научит тебя любить». Я смеялся над ее словами, чтобы позлить ее еще больше, но она ушла и заперлась от меня. И я решил, что у нее очередной истерический бред и пора звонить ее врачу и отправлять ее от себя подальше, пока она не прирезала меня в постели.

– А теперь? – спросил я, придвинувшись к нему и положив голову ему на руки.

– Сейчас я понимаю, что моя смерть – это ты. – он наклонился и посмотрел мне в глаза так, как смотрят только в шахту, дна которой не видно в темноте. – Скажи, Тэн, ты ведь тоже знаешь, что нам осталось недолго.

Я знал это, но я знал, что ему нельзя говорить этого. Он хотел жить, он не боялся смерти, но он слишком хотел жить, чтобы смириться с тем, что он сам внезапно признал. И я почувствовал как безумно мне жаль его, как я готов сделать то, чего запрещает делать тайна Создателя, предложить себя вместо него, но «ничья душа в последний день не будет принята за чужую душу». Зачем же ты рассек единую нашу душу на двое, зачем, Господи?

8 января 2002

Мы возвращаемся, возвращаемся, чтобы принять все, что нам уготовано вместе. Мой собственный инстинкт самосохранения уступил место бесконечному страху за него. Он спросил меня, зачем я продолжаю вести дневник, и я пошутил, сказал, что хочу, чтобы нам было что почитать лет через двадцать. Я лгал, и он это знал, никаких двадцати лет не будет, и мы никогда не будем читать этот дневник.

Я всегда знал, что они рядом, я знал это, когда видел их в толпе на последнем концерте, я не ошибся. Я ничего не сказал тогда Крису, не хотел, чтобы он пережил тоже, что и я. Но это ничего не меняло.

Мы познакомились с Эдвардом и Эстер, она изъявляла Крису свою глубокую симпатию, а когда узнала, что он певец, а не спортсмен, стала просить, что-нибудь исполнить. Он не раздражался на ее домогательства, напротив, он тихо напел ей несколько отрывков из «Пылающей комнаты», она пришла в восторг. Я смотрел на него и понимал, что он пытается заставить себя держаться так, словно ничего не происходит и возможно он был прав. После обеда мы зашли к Клеману и недвусмысленно попросили его объяснить, где здесь находиться грот, у входа в который весной распускаются красные цветы. Он подумал и посоветовал нам пройти по узкой дороге отходящей от магистрали налево, если, конечно там еще можно будет пробраться после снегопадов. Мы были настроены решительно, Крис хотел увидеть это место, разжечь костер в гроте. Я не собирался его отговаривать. Это не имело смысла. Мы вышли за ворота отеля и пошли в указанном направлении. Снег за поворотом был довольно глубокий, но поворачивать назад мы не думали, когда я едва не соскользнул с выступа, по которому пролегал путь, Крис успел схватить меня за руку, и я заметил: «Ступив за черту, уже не имеет значения куда ты идешь». Это была фраза из фильма «За чертой», присланного мне Джейн. Крис усмехнулся и мы потащились дальше. Мы шли молча, по колено в снегу, не чувствуя холода, лицо Харди сохраняло выражение какой-то отстраненной одержимости. Я старался не смотреть на него. Мы стали взбираться на площадку над тропинкой, и наконец увидели грот. Точнее, обычный вход в пещеру, я сказал себе, что слава Богу, вокруг нет ничьих следов. Мы подошли совсем близко, и я ясно различил внутри отсветы пламени. Я отшатнулся. Крис прижал меня к себе.

– Пошли, – он потянул меня за собой, нагнувшись, чтобы войти. Мне смертельно не хотелось туда входить. Но он тащил меня за собой с упрямством, придавшим ему огромную силу.

Я пригнулся и вошел, там впереди на двух камнях сидели, протягивая руки к огню, те, кто, по мнению всех живущих, уже давно должны были покоиться в могиле или мирно доживать свой век где-нибудь на островах, омываемых теплым течением. Это были Конрад и Хауэр. Последний жестом подозвал нас поближе, Крис шагнул вперед. Я последовал за ним. Мы подошли к огню, и я впервые разглядел их так близко, как это было возможно. Конрад смотрел на нас с улыбкой, и в его синих глаза отражались отблески пламени. Хауэр не поворачивался к нам лицом, но когда он наконец внезапно посмотрел на меня, я ясно осознал, что все, что я так усердно скрывал от самого себя, оказалось сильнее меня, и это была сила, мне неизвестная и чудовищная. Его черные глаза были глазами детектива Хайнца. Конрад достал черный портсигар из кармана пальто, накинутого на плечи, и протянул Харди.

– Закуривайте, это помогает.

Крис взял сигару и стал искать зажигалку, рассеянно и нервно оглядываясь. И в эту минуту я понял, что эти двое в скором времени будут иметь над нами самую страшную власть, какую только может представить себе человек, приговоренный и осознающий, что он обречен.

Крис затягивался и с силой выдыхал дым. Хауэр покачал головой и отвернулся к огню.

– Садитесь, – Конрад указал нам на два камня рядом с костром. Мы сели, ни о чем не спрашивая. Крис протянул мне сигару, наполовину выкуренную с отпечатком его зубов. Я затянулся и задержал дыхание. Табак был крепкий, слишком крепкий. Я выдохнул и уставился в огонь. Мне больше всего на свете тогда хотелось проснуться, но я не просыпался, проходили минуты, а все так же отчетливо ощущал жар костра и видел каждый залом на черном костюме Хауэра. Они были живы и здоровы, они дышали и улыбались, и я ничего не мог с этим поделать.

– Не хотелось, чтобы все так неудачно получилось, – заметил Конрад, закуривая, и его напарник кивнул в подтверждение его слов. – но времени уже почти не осталось.

– Почему? – тупо спросил Харди с откровенностью человека, не желающего смириться с тем, что пришло время пустить себе пулю в лоб.

– Цикл завершается, и, если мы не успеем, все будет бесполезно, – пояснил Конрад.

– А сколько осталось, – все так же продолжал допытываться Харди, – месяц?

– Меньше, значительно меньше.

Я слушал их разговор, не испытывая ничего, кроме полного безразличия к своей дальнейшей участи. Меня терзал страх за Криса. И я не выдержал.

– Я только один, вы можете со мной делать все, что нужно, а его не трогайте, – я говорил торопливо, даже не тоном просящего, а с гневом, – меня вам хватит, это я во всем виноват, я его втянул в это дело, я сам не знал, что творю, а он вообще ничего не понимает, не трогайте его…

– Заткнись, – резко сказал Харди, – тебя не спрашивают.

Хауэр улыбнулся и посмотрел на меня с состраданием.

– Итак, послушайте внимательно, – продолжал Конрад, бросив остатки сигары в костер. – вам необходимо сделать две вещи, отдайте то, что должны отдать тем, кто этого ждет, и найдите убийцу, он приведет вас в Пылающую комнату.

– Вы не нашли его, – возразил Крис, – почему мы сможем это сделать?

– Вы сможете, – подтвердил Конрад.

– У нас есть выбор? – спросил я, уже заставив себя успокоиться.

– Нет, – ответили они вместе.

– А самоубийство?

Конрад усмехнулся и ответил:

– Собираетесь резать вены, как римские патриции, или пойдете более проверенным путем?

Он издевался надо мной, потому что прекрасно знал, что я не оставлю Харди, а он не станет отказываться. И тогда я задал им вопрос мучивший меня еще до разговора с Клеманом и вновь и вновь возникавший в моей голове:

– Что бывает с проводником после инициации?

Конрад рассмеялся открыто и весело и воскликнул:

– Гор, объясни ему, что с ними бывает?

Хауэр встал и подошел ко мне, положил руку мне на плечо.

– С ними все в порядке, Стэн, даже более чем. Вам пора, займитесь делами. Времени осталось мало.

Крис поднялся, и я поднялся вслед за ним. Он быстро дошел до выхода и вынырнул наружу. Я оглянулся назад. Хауэр смотрел мне в спину и внезапно отвернулся, что-то тихо сказав Конраду:

– Не забудьте про долги, – крикнул он мне.

Мы молча вернулись в отель. Поднялись в номер и, что было в высшей степени странно, не сговариваясь легли на постель и тут же заснули мертвым сном. Три последующих дня мы оба прожили так, словно ничего не случилось, Айрон приезжал за нами в отель, вез нас в город, мы ходили по клубам, ужинали в ресторанах, потом ехали назад, занимались любовью с неистовством все большим и большим, так, что ночь проходила раньше, чем мы успевали насытиться друг другом. Наконец наступил день отъезда, Харди позвонил Джиму, попросил, чтобы он встретил нас. Айрон приехал за нами, погрузил наш багаж, и Клеман вместе с Питером вышли проводить нас. Крис пожал ему руку, Питер церемонно раскланялся. Я стоял в стороне, пока хозяин отеля сам не обратился ко мне:

– Я хочу пожелать вам удачи, господин Марлоу, от всего сердца.

– Спасибо, – вяло отозвался я, – спасибо за ваш рассказ, господин Клеман.

Мы сели в машину и в розоватом свете морозного утра покатили по направлению к городу. Крис положил мне голову на плечо и заснул. А я смотрел на горы, мерцавшие в лучах солнца и повторял про себя только одну фразу: «Вперед, ублюдки, или вы хотите жить вечно?!»

2 января 2002

Я просил Харди отменить репетицию, к чему репетировать, если никому больше это не нужно, но он возразил мне:

– Никто не знает и не должен знать об этом, кроме нас.

Может быть, он и прав, только что это меняет. Джимми, встретивший нас в аэропорту, так вглядывался в наши лица и так усиленно допытывался, что это с нами, что я не сомневаюсь в его способностях и так понять, что происходит что-то не совсем обычное. В конце концом это время можно было бы провести вместе, да и что там репетировать, все уже спето, последний концерт состоялся. Остались только долги. Иногда меня берет зло на Криса, я не понимаю его, он впал в какой-то совершенно несвойственный ему порок, стремление сохранять хорошую мину при плохой игре. А игра действительно скверная и никто не знает, чем она кончится.

13 марта 2002

Позвонил Марте и попросил ее приехать немедленно. Через полчаса она уже сидела напротив меня в кресле и, с удивлением глядя на меня, выслушивала мою просьбу:

– Я хочу, чтобы вы нашли безупречное заведение, пансион, куда можно поместить ребенка, девочку семи лет, вместе с собакой, другие условия меня не устраивают. Это должен быть частный пансион самого высокого уровня, проверьте все качество образования, условия содержания, контингент, все очень тщательно.

Марта смотрела на меня с плохо скрытым интересом, мы редко встречались с ней и еще реже разговаривали, и я всегда полагал, что она скорее старается не замечать меня, чем испытывает ко мне хоть какую-то симпатию, но в этот момент я понял, что это не так.

– Могу ли я задавать вопрос, Стэн, – вдруг заговорила она, опустив глаза.

– Конечно.

– Может быть это не совсем корректно, – она снова посмотрела мне прямо в глаза, – но почему вы хотите отказаться от нее, от вашей дочери?

Я не мог не улыбнуться.

– Это не мой ребенок, – пояснил я, – я взял на себя обязательство позаботиться о ней.

– Извините, – Марта страшно смутилась и заторопилась уходить, чтобы немедленно приступить к выполнению порученного.

После ее ухода я позвонил Микки и велел ему приготовиться к юридической процедуре устройства в пансион ребенка, чей отец умер, а мать пропала бесследно.

Вчера я приехал в студию, я не мог не видеть Криса больше часа, они репетировали, Джим пытался сочинить слова для композиции, расплывчатой и неубедительной настолько, что по лицу Харди было видно, что он сам не верит в то, что делает. Мне было больно смотреть на то, как он насилует свой дивный голос, пытаясь сымитировать подобие творческого процесса, который на самом деле был просто неуместен. Внезапно раздался звонок. Звонил его телефон, он нервно сжал трубку и рявкнул:

– Чего еще? Что? Какая Аманда? Иди ты к черту.

Он нажал на кнопку и швырнул телефон на диван. Но звонок раздался опять. Я взял телефон и успел только подать голос, Крис соскочил со сцены и вдруг, подбежав ко мне, вырвал у меня телефон из рук, и агрессивно и, не смущаясь, присутствием ребят закричал:

– Хватит с тебя баб, мне они осточертели, не смей с ней разговаривать, с этой блядью.

Я схватил его за руку и вырвал телефон. Крис смотрел на меня так, что я понял, что кто-то из нас сейчас ударит другого. Арчи как-то по-детски схватился руками за голову, Джим замер, раскрыв рот, Пэт сидел, с рассеянно веселым видом помахивая палочками. Но вместо этого, я вдруг осознал, что наилучшим выходом будет просто уйти немедленно за дверь, так я и сделал. Я выскочил в коридор и быстро пошел в туалет, заперся и снова попросил откликнуться несчастного абонента. Продолжалась пауза, затем я услышал хриплый женский голос:

– Я хочу Марлоу, Стэнфорда Марлоу.

– Я вас слушаю.

– Это Аманда, вы к нам приходили, помните девчонку Джози, с собакой, вы мне сказали, что я могу вам ее отдать, если деньги нужны будут.

– Да, я все помню.

– Так я хочу девчонку в приют отдать, я замуж выхожу, а Обри не хочет ее видеть.

– Я понял. Ждите, я сейчас приеду.

Я вышел из туалета, с Крисом объясняться я не стал, спустился вниз, сел в машину и велел Бобби везти меня немедленно. Я без труда отыскал дом, около которого мы познакомились с Джози, быстро поднялся по лестнице и постучал. Аманда открыла и впустила меня. Мы прошли в комнату. Она на сей раз выглядела приличнее, чем в предыдущий. Но по ее отекшему лицу было ясно, что она пьет и пьет постоянно.

– Ну как, девчонку возьмете? – спросила она, прикладываясь к бутылке, стоявшей на столе.

– Возьму, – ответил я коротко, – но мне необходимы все документы, ваше опекунство, свидетельство о том, что вы ее удочерили, все, что есть.

– У меня нет ничего, – сказала она, – нету. Как брат помер так она и осталась, я вроде ее тетка, никто и не спрашивал.

– В таком случае вам придется поехать со мной, все будет сделано в присутствии адвоката.

– Это еще зачем, берите так, только деньги давайте.

Я подошел к ней вплотную, взял ее за локоть и стиснул его с такой яростью, что она закричала.

– Вы поедете со мной, как я вам говорю, иначе вы не получите ничего, и отправитесь за решетку.

– Ну, ладно, поедем, – она уступила с неохотой, но деньги ей заработать, видимо, очень хотелось. – Сейчас что ли?

– Нет, но я сейчас же заберу девочку.

– А деньги?

– Сколько вы хотите?

– Пять тысяч, – уверенно ответила она.

– Вы получите в два раза больше, если заткнетесь и будете делать то, что вам говорят. Я хочу ее увидеть.

– Да, там она в соседней комнате, – она открыла дверь и крикнула:

– Джо, поди сюда.

У меня пот выступил на висках от напряжения и нестерпимого желания плюнуть в лицо Аманде. Но вбежала Джози, и я словно забыл обо всем, она кинулась ко мне, я подхватил ее на руки и поцеловал. На ней была синяя кофта и юбка, спадавшая с ее худенького тела, она прижалась ко мне, и меня поразило насколько серьезным и полным тайного смысла был ее голос, когда она прошептала мне:

– Я тебя ждала, я знала ты придешь. Мне сказал Чани.

– С ним все хорошо, – ответил я ей, – ты его увидишь, я заберу тебя с собой.

– А деньги? – раздался вопрос Аманды.

Я опустил девочку на пол и выписал ей чек на пять тысяч.

– Я позвоню вам, скажите телефон.

Она продиктовала номер.

Я снова взял Джози на руки и вышел с ней из квартиры, спустился по лестнице, по дороге она спрашивала про собаку и рассказывала мне, как болела и лежала в больнице и как не хотела возвращаться домой.

Квартира Харди произвела на Джози неотразимое впечатление, она бегала по всем комнатам и спрашивала, что это такое и что с этим делают, мне доставляло огромное удовольствие позволять ей нажимать все кнопки, развлекать ее меняющим цвет освещением, кормить конфетами и учить играть в нарды, завалявшиеся случайно на полке. Но самой ее большой радостью была встреча с Чани, которого привел с прогулки Айрон. Ей ни за что не хотелось расставаться с ним, но я пообещал ей, что в скором времени они будут вместе и уже никто их не разлучит.

Затем я позвонил Марте и попросил ее взять на два дня девочку к себе, она приехала и почему-то сразу же приняла ее с такой любовью, что весь мой страх прошел. Марта любит детей, она бы с радостью стала ее приемной матерью, но я этого не хочу. Мне необходима гарантия, что с ней будет все в порядке и никто никогда не упрекнет ее в том, что она чужая и принята в чужую семью. Не знаю, почему она решила, что это моя дочь, и не спросила сразу. Но мне почему-то приятно было ее заблуждение. Возможно, действительно, повернись моя жизнь иначе, я женился бы и любил свою жену и детей больше всего на свете, но Бог жесток и его милосердие так же мучительно, как и его справедливость.

Крис вернулся и извинился за свой выпад в студии. Он искренне сожалел о том, что сорвался. Я заверил его, что все простил и рассказал о Джози. Он с готовностью предложил свою помощь. Я сказал ему, что лучше бы ему поехать вместе с нами, как только выясниться, какое заведение наиболее подходящее, поскольку нужно будет подписать бумаги с гарантией ежегодной оплаты содержания. Договориться о том, что Микки будет делать это исправно. Крис на все был согласен.

Вечером позвонила Марта и сказала, что пансион обнаружен. Это закрытое заведение, где содержится всего тридцать детей, пятнадцать девочек и пятнадцать мальчиков, больше мест нет, но сейчас еще можно успеть. Пансион частный с прекрасными условиями, с образованием, обеспечивающим возможность поступления в Университет по любой специальности, в зависимости от выбора самого учащегося. Там в основном воспитываются дети весьма состоятельных родителей по тем или иным причинам не имеющим возможности заниматься собственным ребенком. С собакой все обстояло просто, ребенку разрешалось даже держать ее в комнате, а ухаживать за ней входило в обязанность горничной. Это был идеальный вариант.

16 января 2002

Хозяйка пансиона госпожа Серрей, оказалась очень умной, замечательной женщиной. Я доверил бы ей Джози без всякого опасения за ее будущее. Пансион находится в отличном месте, далеко от города, прекрасные условия, нам кратко объяснили систему обучения и распорядок дня, провели нас по всем помещениям, Крис задавал бесчисленное количество вопросов и остался удовлетворен в конце концов. За то время, что он держал на коленях Джози в машине, он так с ней подружился, что сказал мне, что сожалеет, что невозможно оставить ее у себя. Микки ехал в машине с Амандой, наряженной в кричащий лиловый костюм и уже с обручальным кольцом на пальце, ей не терпелось поскорее отделаться от этой процедуры и получить свою долю. Все бумаги были подписаны, оплата, очень высокая, но зато гарантирующая все привилегии отличного образования и социального статуса. Деньги будут автоматически переводиться со счета Харди раз в год. После выхода из пансиона, Джози становилась наследницей специально оговоренной части его состояния. Пришло время прощаться, и я поднял ее на руки, Чани бродил вокруг нас, чувствуя, как это всегда чувствуют животные, что происходит что-то мучительное и печальное.

– Ты будешь ко мне приходить? – спросила она меня, ее пронзительные карие глаза уставились на меня со всей детской беспощадностью. Я знал, что она поймет, если я солгу.

– Если буду жив, Джози, – ответил я.

– Ты что, умрешь, как папа?

– Не знаю, я бы не хотел, чтобы это случилось.

– Не умрешь, – вдруг твердо возразила она и обхватила руками мою шею, – Никогда.

– Ты так думаешь? – ее слова несмотря на всю их бессмысленность, внушали мне некоторую надежду.

Я поставил ее на ноги, и она подошла к Крису. Он протянул ей обе руки, она схватилась за них, и он начал кружить ее с таким азартом, что я смеялся, глядя на них, как безумный. Джози кричала от радости. Наконец он остановился и, продолжая держать ее за руки, сказал:

– Ты должна быть очень, очень хорошей девочкой. Обещаешь?

– Да, – не задумываясь ответила она.