Текст книги "Пылающая комната"
Автор книги: Артем Литвинов
Соавторы: Борис Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)
В недрах толпы родилось жуткое урчание, словно она была огромным зверем, готовящемся к прыжку, оно делалось все громче, свист, вопли, крик, постепенно эта адская какофония становилась все более упорядоченной, все более ритмичной, и Стэн услышал наконец, что они кричат «Харди И Марлоу», повторял зал, еще и еще раз и вдруг взглянув в толпу, Стэн увидел что с краю почти у сцены на отшибе стоят двое. Двое высоких мужчин, белокурый и черноволосый, они были одеты так же просто, как и остальные ребята помоложе, но он узнал их. Хауэр и Конрад, Конрад и Хауэр. Они орали, как и все, но Конрад, почувствовал его взгляд, повернулся к нему и отсалютовал сжатой в кулак рукой. Первым движением Стэна было соскочить со сцены и кинуться к ним, но к нему уже бежала Джейн, она схватила его за руку и потащила к Крису, туда, в бесконечный вопль, сливавший воедино их имена, так же как были слиты их души и тела.
Дневник Стэнфорда Марлоу
31 декабря 2001
Это был их последний концерт, последний, я знал, что «Священный ветер» можно спеть только один раз. Я и до сих пор не понимаю, как могло случиться, что я написал эти слова, но еще тягостнее было слушать, как он поет эту песню, этот погребальный гимн, с таким отчаянием и яростью, что я вдруг сказал себе тогда, стоя и глядя на него со сцены, «Не стыдись, каждый умирает в одиночестве, но ты примешь смерть вместе с ним». Но я не хочу умирать, я не хочу умирать и откуда я взял, что мы должны умереть, откуда, если все идет так хорошо, как никогда прежде, сам Харди верит в то, что мы вернемся обратно полные сил и продолжим «Инициацию» будем работать дальше, и жить, жить так долго, как сами того захотим. Так и было бы вероятно, но я знаю, что «Священный ветер» поставил точку на чем-то, связанном с нами, возможно на нас самих. Что-то прекратилось в тот миг, когда смолкла музыка и его голос, и он тоже это понял. Наверное, Джим был прав, это был риск, и риск по максимуму.
Новый год в Швейцарии. Мне кажется, я перешел ту грань, за которой полнота человеческой жизни еще может удерживаться в установленных рамках. Это невероятно, но это так – Марте по заказу Криса удалось-таки разыскать тот самый «отель на двенадцать мест» недалеко от Сьона. Хозяин его немец, спокойный и обходительный, старик лет семидесяти. Отель называется «Фридрих Великий». Поскольку масштаб заведения явно конфликтовал с его громким названием, я не поленился заказать Марте также историю самого короля. Прочитав ее за ночь перед отлетом, я вручил книгу Харди и заметил не без иронии:
– Мы попали по адресу.
Крис повертел ее в руках и решил, что посмотрит в дороге. Он собирался восстановить на месте свои навыки катания на сноуборде, и я возражать не стал. Рейс был специальный, Бобби подвез нас в аэропорт вместе с Айроном, который должен был остановиться в самом городе. Больше никто нас не сопровождал. В самолете было все трое пассажиров, не считая нас с Харди и телохранителем. Зато стюардесс было в три раза больше, и внимание они проявляли к каждому такое, что становилось неловко. Харди положил мне руку на колено:
– Не бери в голову, – сказал он мне, – это их работа. – Я подумал о том, что жизнь все же непредсказуема. Мой друг, начавший свой путь там, где нет никакого просвета, с легкостью принца крови советовал мне принимать услуги окружающих как должное, я же, принадлежавший к так называемой прослойке более или менее обеспеченных и высокообразованных представителей общества, чувствовал себя при этом недостойным даже десятой части тех забот, которые мне полагались.
Харди заказал обед по-французски, я понятия не имел, что в него входит, а когда узнал, пожалел, что сам не выбрал что-нибудь на свой вкус, но потом смирился. Мне было лень даже языком пошевелить. Крис погрузился в чтение. Я провел бессонную ночь за книгой и в конце концов почувствовал, что больше не могу бороться с естественной потребностью моего организма в отдыхе. Я уснул и проснулся, когда мы уже шли на снижение. Харди держал книгу в руках и задумчиво постукивал по ней пальцами. Взяв мою руку, он произнес:
– Судьба, малыш.
– Да, – согласился я, – но чья, наша или Конрада и Хауэра?
– Всех четверых, – ответил он и улыбнулся. – Ты же сам говорил – это пылающая комната.
– Ты полагаешь она находиться в недрах «Фридриха Великого»?
– Может быть.
Нас уже ждали с машиной и повезли прямо в Сьон, где Айрона ждал номер в отеле. Он, разумеется, предлагал поступить иначе, и вначале доставить на место нас, но Крис возражений не принял. Распростившись с телохранителем, который должен был в случае чего приехать по звонку, мы поехали прямо по следам наших предшественников. Зима, снежная и тихая, с великолепными горными видами была именно такой, как ее обычно показывают в туристических каталогах, вызывавших всегда подозрение у моей матери, привыкшей ожидать от природы несколько большего, чем она могла дать в соответствии с ее представлениями о нетронутой цивилизацией красоте. Но эта красота действительно оказалась нетронутой. Если Сьон и был предпраздничным городом с обычной суетой им шумом, то за его пределами в направлении нашего будущего местожительства все было в порядке. Пожалуй, жители случайно попадавшихся нам тихих трехэтажных коттеджей способны были просто забыть о том, что вслед за Рождеством грядет еще одно торжество, неумолимо отсекающее для небытия очередной пласт времени.
Машина свернула влево от главной дороги и, проехав еще немного, остановилась у ворот Отеля. Это был странного вида двухэтажный особняк с колоннами у входа и темной каменной лестницей. За стеклянными дверями горел свет. Хозяин отеля господин Клеман в темном костюме, застегнутом на все пуговицы, и пальто накинутом на плечи, совершенно седой с тростью в руках ждал на улице вместе со своим помощником-портье. Мы вышли из машины и подошли к ним обоим, Клеман курил трубку, он церемонно кивнул нам и сказал:
– Господин Харди, господин Марлоу, добро пожаловать, вы оцените всю прелесть настоящей швейцарской зимы.
Он подал руку Крису, затем мне. Харди что-то брякнул в ответ на приветствие, я не мог и рта открыть, находясь под гипнозом этой необычной встречи. Питер, помощник хозяина, предложил нам пройти и взглянуть на наши номера. Мы вошли в здание, в холле был великолепный зимний сад, после весьма прохладного воздуха снаружи, внутри, как мне показалось, было довольно жарко. Питер пропустил нас в лифт и вошел сам. Лифт, по чести сказать, в таком месте, как это, был излишеством. Удобнее было бы подняться пешком. Наши комнаты, а их было две, находились друг напротив друга, рядом были еще два отсека и в каждом тоже по две двери. Всего на этаже разделенном на две части – правую и левую было двенадцать номеров. Наши располагались слева. Портье открыл дверь, и мы увидели комнату, обставленную в удивительном эклектическом стиле, где антиквариат, вероятно бесценный, соседствовал с суперсовременной техникой, телевизором в полстены, встроенной стереосистемой, автоматически раздвигающимися жалюзи и створками бара, стоял даже компьютер, были кресла и диван, но не было кровати. И я, и Харди замерли в изумлении на пороге, пока Питер рассказывал нам обо всем, что мы видели, включая и краткие исторические сведения о каждом старинном предмете. Ситуация при всей своей неоспоримой реальности наводила на мысли о сказках Гофмана. Вторая комната оказалась просто спальней. С огромной черной кроватью, к которой вели ступеньки, и зеркальным шкафом. И я, и мой друг никак не могли снова обрести дар речи. Но по выражению лица Харди было ясно, что он не разочарован. Наконец портье вручил нам ключи от обеих комнат и, пожелав приятного отдыха и объяснив, где подается ужин, который, впрочем, можно было заказать по кнопке внутреннего сообщения в номер, удалился.
Крис подошел к постели и сев на край посмотрел на меня несколько растерянно.
– Слушай, Тэн, – заговорил он достав сигарету и закурив, – как ты думаешь, они вообще знают кто я?
Я невольно улыбнулся.
– В смысле слышали ли они «Ацтеков»?
– Ну, да, то есть они знают, что я…
Он не знал, как продолжить.
– Что ты известный рок-музыкант, приехавший сюда провести неделю наедине со своим любовником, подальше от назойливого любопытства окружающих?
Он кивнул.
– Я не знаю, что они знают, а что нет, – ответил я, – и какая разница. Если хочешь можно сообщить им об этом, не думаю, что они будут шокированы.
– Прикольный старик Клеменс, а?
– Да, нечего сказать, компания что надо.
Вошел еще один служащий с нашим багажом, извиняясь за беспокойство.
– Бросай все на пол, – велел ему Харди, – сами разберемся.
Он положил все наши вещи и тут же исчез, прикрыв дверь. Свет, который включил Питер, показался мне слишком ярким, и я выключил его, оставив только один маленький светильник с позеленевшей бронзовой фигурой фавна, играющего на свирели.
– Что будем делать? – спросил я Харди, все еще сидевшего и курившего на кровати.
– Может пойдем погулять? Посмотрим, что здесь творится, – предложил он.
– Что они здесь делали а, Тэн? – спросил Крис и сразу понял, о ком он спрашивает, поскольку и сам задавал себе тот же вопрос.
– Трахались, разумеется, отдыхали, бродили по окрестностям.
– А в каких комнатах они жили, может поинтересуемся?
– Не плохо бы, – согласился я.
Мы не стали возиться с багажом, так и оставив его на полу, достали только куртки и спустились вниз. Питер стоял за своим рабочим местом и беседовал с пожилой дамой, она говорила по-итальянски, рядом с ней стояла девочка лет семи, она проводила нас любопытным взглядом.
Мы вышли из особняка, прошли за ворота и двинулись по пустынной дороге. Уже стемнело, снег в темноте казался еще чище и белее, чем днем. Крис обнимал меня за плечи, и мы тащились с ним вперед и вперед, не сворачивая, чтобы не заблудиться. Это было одно из самых счастливых и спокойных мгновений моей жизни, лишенное страха, смятения и угрызений совести. Тогда я подумал, что лучшим вариантом для нас обоих была бы жизнь на необитаемом острове, в полной изоляции ото всех и вся.
– Знаешь, – сказал он прижимая меня к себе, – с нас снимут все обвинения, это я тебе ручаюсь, иначе они не дали бы нам так спокойно уехать без особых разрешений.
– Ты не учитываешь кое-что, – возразил я в ответ на его оптимистичный прогноз. – возможно, они просто приставили к нам кого-нибудь. Чтобы узнать о нас побольше.
Харди остановился и нахмурился. Он, вероятно, только сейчас осознал то, в чем я не сомневался. Полиция не упускала нас из виду, и наверняка они были и здесь тоже. Возможно, и хозяин отеля сообщал им о нас все подробности.
– Тэн, – сказал мой друг, – я не хочу постоянно жить на виду, какого черта они лезут к нам, я бы все деньги отдал, лишь бы от них избавиться.
– Деньги не помогут, в наших интересах найти того, кто убил Шеффилда.
И вдруг я со всей ясность понял, что знаю, кто это сделал. Знаю отлично, так что могу хоть сейчас давать показания. Мне страстно захотелось сообщить об этом Крису, но я отказался от этой идеи. Я не мог надеяться на то, что он не вмешается раньше времени, а его вмешательство означало бы еще худший скандал и наше полное поражение. Не было доказательств, и их невозможно было достать. Можно было только уже не сомневаясь пойти на громадный риск и…
– Успокойся, – сказал ему, прикасаясь пальцами к его губам, – ты не сядешь в тюрьму, тебя ждет пылающая комната.
– А тебя?
– Не знаю, – я ответил искренне, поскольку в своей правоте не был уверен никогда. Я вполне мог быть промежуточным звеном, подлежащим устранению в тот момент, когда желаемый результат будет достигнут. Вокруг уже была непроглядная тьма, нужно было возвращаться. Я сказал об этом Харди.
– Я никогда не войду в твою пылающую комнату без тебя, – он произнес эту фразу, отчетливо проговаривая каждое слово.
Я покачал головой. Как я мог уверять его в обратном или, напротив, соглашаться, если до сих пор об этой чертовой комнате я знал столько же, сколько и в момент нашего знакомства. Я знал все и не знал ничего, стоя посреди заснеженных просторов и глядя в глаза своему любовнику, которого будучи психически нездоровым (а я сам себе без труда мог поставить диагноз) я считал не вполне человеком. В моем сознании со скоростью бешено перематываемой кассеты проносилось все, что я успел выяснить целенаправленно или случайно. Невменяемая сила Харди, которую он в своей наивности принимал за постоянное сексуальное влечение, дикие сцены из дневника Хауэра, одержимого страстью к своему боссу, больше похожему на дьявола во плоти, чем на преуспевающего бизнесмена, псевдозамок, почему-то не выходивший у меня из головы с самого первого момента его посещения, нелепая игра с абсурдным режимом, от которого переклинивало жесткий диск, Бобби, который вовсе не был разнузданным извращенцем, но тем не менее с какой-то ангельской кротостью взирал на то, как его работодатель трахает своего любовника на заднем сидении машины, детектив Хайнц с его бесконечными вопросами, достойными профессионального психоаналитика, Томас, оказавшийся в результате своих темных дел в том же городе, что и я, в тюрьме и погибший идиотской нелепой смертью, его дочь, влюбленная в меня и в Криса, господин Говард потчующий нас каким-то африканским зельем, моя сестра, глядящая на меня с широко раскрытыми от ужаса глазами в тот момент, когда она получила подтверждение того, что мне было очевидно еще в пятнадцать лет, когда Фрэнсис, в пустом классе, отнимая у меня свою тетрадь и прижимая меня к стене и бесцеремонно ощупывая, спросил: «На кого это у тебя стоит, на меня?».
Харди прикурил сигарету и подал мне.
– Идем же, Тэн, – он потянул меня вперед, – я жрать хочу, как собака.
Мы пошли назад и через сорок минут были уже в отеле. Я лег на диван, Крис уселся в кресло и от нечего делать переключал программы, видно, его ничего не устраивало, наконец он нашел себе другое занятие, и оно мне показалось не особенно удачным – смешав все напитки из бара, активно поглощать этот коктейль. Я знал, что он, должно быть, страдает здесь, будучи лишенным своего обычного общества, отрезанный от мира, без клубов, города, работы. Меня пугало то, как он собирался провести тут неделю, и не свихнуться. Вся надежда была на сноуборд. Я же чувствовал себя прекрасно. Среди антикварной рухляди, затерянный в преддверии Альп, в канун Нового года.
Ближе к полуночи он начал названивать всем подряд, поздравляя всех с наступающими переменами. Мне стало смешно. Когда я сам поздравил Джимми, Арчи и Пэта, позвонил Виоле, отсутствовавшей, к несчастью, и отключил телефон, явился Питер, приглашая нас присоединиться к празднованию нового года в ресторане отеля. Я с неприязнью представил себе сборище в ресторане, пожилые леди с внучками, семейные пары, престарелые господа, я вежливо отказался, поскольку Крис смотрел на меня вопросительно. Но Питер отказ не принял и сказал, что в отеле имеется так же ряд двухместных комнат, более чем подходящих тем, кто хотел бы поужинать наедине. Мы заказали такую комнату, и он тут же сказал, что все уже давно готово. Пришлось последовать за ним.
Войдя в уединенный и наглухо закрывавшийся кабинет, лишь одной стеной граничивший с ресторанным помещением я пережил странное чувство – напоминающее сбой в программе. Комната была отделана каким-то алым материалом с подсветкой, но не гладким, а рельефным так необычно, что казалось стены были покрыты бегущими языками пламени. Посередине был накрыт стол на двоих с тяжелыми жесткими креслами из черного дерева. Питер заметил мое изумление и пояснил:
– За счет сложнейшей технологии удалось достичь такого эффекта, не правда ли, красиво, господин Марлоу?
Я подтвердил, что да, действительно красиво, как в сказке. Питер, довольный, удалился, показав нам, как вызывать его в случае, если что-нибудь понадобиться.
– Мы в пылающей комнате, малыш, – сказал Крис, открывая бутылку шампанского, когда мы уселись за стол.
Я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы его слова оказались правдой и все окончилось бы столь безобидно.
Мы приступили к ужину со всей жадностью изголодавшихся путешественников.
– Здесь не хватает мороженного, – заметил я, посмотрев на янтарно желтую кисть винограда во льду.
Крис вызвал портье. Питер выслушал заказ и уже собрался уходить, но я остановил его и задал тот вопрос, который уже с момента нашего приезда не давал мне покоя:
– Я бы хотел узнать, не останавливались ли в вашем отеле двое гостей, один по фамилии Конрад, другой – Хауэр. И если это возможно я бы хотел знать точную дату их пребывания. Надеюсь эта информация не конфиденциальна.
– Разумеется нет, господин Марлоу, – ответил портье, – я попрошу секретаря господина Клемана предоставить мне имеющиеся сведения.
– Благодарю вас, – отозвался я. Питер ушел, а Харди, задумчиво отщипнув виноградину, положил ее в рот и долго медлил прежде, чем раздавить ее зубами.
– Завтра поедем в горы, научишься кататься, – пообещал Крис.
– Я не даю согласия, возможно, тебе придется поупражняться в одиночестве, – ответил я.
Он был явно недоволен этим заявлением.
Вернулся Питер неся на подносе листок бумаги.
– Вот все, что удалось узнать, – он подал мне лист. Я поблагодарил его еще раз за любезность и дождавшись, когда он удалиться, развернул бумагу, то, что на ней было напечатано я прочел вслух Крису:
«Господин Конрад и господин Хауэр – дата прибытия 16 мая 1979 – дата отъезда 22 мая 1979».
– Крис, – спросил я, – сколько тебе было в 79?
– Семь, – ответил он, и нахмурился, вероятно воспоминания о том времени были ему неприятны.
– Теперь ты можешь не сомневаться, что они здесь были, только что нам это дает, – я задумался над тем, что мы узнали.
– С ними ведь тоже, что с нами было, – заметил Харди.
– Да, почти, – согласился я, вспомнив о психиатрической клинике и в глубине души надеясь, что меня все же минует чаша сия.
– Они наверняка вошли в нее, Тэн, я уверен.
– Если смогли, – уточнил я.
2 января 2002
Крис спит. Звонил Джим, узнавал, как погода, я не стал ему рассказывать, что произошло. Ни к чему ему об этом знать.
Вчера утром Харди собирался на базу, спортивный курорт для любителей сноуборда, он предлагал мне ехать с ним, я не решался, и в конце концов отказался. Он был недоволен, но настаивать не стал, вечером он собирался вернуться. Приехал Айрон. Я проводил их и остался один. Съел завтрак и задумал поработать над текстами для «Инициации», но вместо этого бессмысленно смотрел в окно, любуясь великолепием каньонов под серым небом. Когда начался снегопад около трех часов дня, я вышел побродить в окрестностях отеля, невзирая на мягкое предупреждение Питера о том, что удаляться сейчас весьма опасно. Снег шел очень сильный, это, должно быть, испортило развлечение Крису. Все застили бесконечно сыпавшиеся хлопья, начинал дуть ветер. Я прошел минут десять и понял, что надо возвращаться. Так я и сделал. Мне сделалось безмерно тоскливо сидеть одному в номере, и я спустился вниз, посидеть в зимнем саду в холе, сжимая телефон, как самую большую драгоценность, Харди должен был позвонить в пять. Я ждал этого часа с нетерпением. Часы показывали пять, но звонка не было. Я продолжал ждать, не обращая внимания на пару сидевшую рядом, молодую девушку и пожилого господина, скорее всего, ее родственника, он читал газету и потягивал кофе, девушка полировала ногти, время от времени поглядывая на меня так, как будто нас связывала общая тайна, наконец она подошла ко мне и села рядом.
– Давно вы приехали? – спросила она поправляя прическу из ярко рыжих волос.
– Вчера, – ответил я ей тоном, после которого лично я бы не стал дальше продолжать расспросы.
Но на нее это не подействовало.
– А с кем вы приехали, с братом?
– Да, – ответил я не моргнув глазом. Харди был для меня братом и стоил десяти тысяч братьев.
В ту минуту я с удивлением подумал, что очень странно, что эта девица не узнала в Харди своего кумира, хотя вполне возможно, что она и вовсе не интересовалась музыкой.
– Правда здесь очень скучно, если бы не Эдвард, я бы ни за что сюда не поехала, но у него больное сердце, я не могла отказаться.
Я посмотрел на Эдварда. Судя по всему, он все же был ее мужем. Он сосредоточенно изучал газету, не замечая что происходит вокруг.
– Он мой муж, – пояснила она, – меня зовут Эстер, вообще-то не очень удачное имя, я даже хотела его поменять, а вам нравится?
– Что? – я совершенно не задумывался над смыслом ее вопроса,
– Мое имя, мне надо его поменять.
– Поменяйте, – дал я ей окончательный совет, – с таким именем жить нельзя.
– Вы так думаете? – на ее лице появилось обиженное выражение.
– Да.
– Но тогда, наши имена с Эдвардом не будут начинаться на одну и ту же букву, а мне говорили, что это счастливый знак, – она продолжала доставать меня с редкой навязчивостью.
– Возьмите себе имя на букву Э, Элин например, или что-нибудь в этом роде.
– Элин, – задумчиво протянула она, – Элеонора, а оно мне подойдет?
– Без проблем.
– Вы так говорите, как будто хорошо меня знаете, а на самом деле вы даже не представляете, как я несчастна.
Я посмотрел на нее, с трудом представляя, насколько вообще подобное ей существо может иметь понятие о том, что такое несчастие.
– Я люблю Эдварда, но он однажды сказал, что моя грудь его уже не возбуждает, потому что у него проблемы из-за его возраста, а у меня очень красивая грудь. А как вас зовут?
– Стэн, – ответил я и посмотрел на часы. Было уже без четверти шесть.
– Какое странное имя, это ваше настоящее имя?
– Сокращенное, полное – Стэнфорд.
– Ой, как странно, это же ведь не имя, это город такой Стэнфорд.
– Стэффорд, – поправил я ее, – это графство.
– А вам нравиться ваше имя?
– Вполне.
– А вашего брата как зовут?
– Кристофер, – произнес я невольно полное имя Харди.
– Красиво, а он старший ваш брат?
– Да, – ее расспросы начинали меня раздражать.
– А с ним можно познакомиться?
– Его сейчас нет.
– А где он? – наглость с которой она настаивала на продолжении беседы была настолько по-детски невинной, что мне было неудобно послать ее ко всем чертям собачьим.
– Он на спортивной базе в горах.
– Он катается на лыжах? – она раскрыла глаза от восторга, – всегда мечтала познакомиться со спортсменом, это так интересно. Я сама отлично играю в теннис.
– Поздравляю вас, это очень благородное занятие.
Звонка не было, появился Питер и что-то сообщил Эдварду. Он встал и, увидев наконец, чем занята его жена, протянул ей руку с довольным выражением лица, видимо, в благодарность за то, что она подарила ему хотя бы несколько минут покоя.
Она быстро подбежала к нему, объясняя, кто я такой, и стала звать меня, чтобы представить ему. Я вежливо помахал рукой и сделал вид, что собираюсь звонить. Она разочаровалась, но неотложные дела Эдварда заставили их обоих удалиться. Я вздохнул с облегчением. Прошло еще полтора часа, в половине восьмого я возвратился в номер. Меня охватила настоящая паника. Я готов был представить себе все, что угодно, машину, слетевшую с обрыва, Криса, разбившегося при падении, все, самое ужасное, что только могло мне прийти в голову. Я метался по комнате, пил, но это не помогало. В половине десятого Питер принес ужин, я начал есть. Затем все бросив спустился вниз в ресторан. Заказал себе коньяк, Эстер с мужем уже сидели там. Увидев меня, она помахала мне рукой. Я сел к ним спиной, чтобы она не вздумала опять привязаться ко мне. Полбутылки я выпил, не пьянея, головная боль начала нарастать. Я заставлял себя ни о чем не думать и втайне завидовал Хауэру, его депрессии, отрезавшей его внезапно от всего мира. Пришел Питер и сообщил, что звонил Айрон, он передавал то, что ему велел Крис, дорогу назад с базы отрезало из-за схода лавины. Они не могли выехать и остались там на ночь, надеясь вернуться завтра, как только расчистят путь, этим уже занимались, Питер сказал, что внезапно их разъединили, вероятно, прервалась связь. Я вскочил из-за стола, требуя, чтобы мне немедленно заказали машину, мне было безразлично что случилось, я готов был ехать немедленно, только бы убедиться, что он жив, только бы увидеть его. Портье покачал головой пытаясь меня успокоить. Но я требовал и кричал уже довольно громко. Он пообещал решить вопрос как можно скорее. Машины пришлось ждать около часа. Наконец я сел и приказал ехать в G*** немедленно. Было темно, снегопад прекратился, но дорога была занесена, машина катила с трудом, я торопил его, умолял прибавить скорость, он возражал, объясняя, что так нельзя, это опасно, однако подчиняясь моему напору он прибавил до двухсот в час, база находилась в двух часах езды от отеля, дорога шла в горы, внезапно нас ослепил свет сигнальных сирен, и шофер остановился. Это была полиция и аварийно-спасательная служба, запретившая нам ехать дальше. Я бросился на полицейского требуя, что они дали нам проехать, я кричал, что моему другу нужна помощь, меня оттаскивали от моей жертвы, и в конце концов затолкали в машину, требуя, чтобы шофер немедленно поворачивал назад. Ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Он повез меня обратно в отель. Это был самый страшный и мучительный путь в моей жизни. Я сожалел о том, что машина не соскользнула в пропасть, я не хотел возвращаться в пустой номер. Это был срыв. Я начал просить шофера повозить меня по окрестностям, куда угодно, но только не возвращать в отель. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
– Я заплачу вам сколько хотите, сколько угодно, только сделайте, что я говорю, – просил я, не понимая сам, что позволяю себе нелепую бестактность.
– Извините, – деликатно ответил он, – но мне платит господин Клеман, хозяин отеля, я не выполняю частных заказов.
Он привез меня в отель, что-то шепотом сообщив Питеру. Питер отослал его тут же и пошел провожать меня в номер. Я шел, не разбирая дороги. Войдя в комнату, ту, что была гостиной, я посмотрел на джемпер, брошенный моим другом на кресле и, не стесняясь присутствием портье, схватил его и прижал к лицу. Я испытал острую мучительную боль, чувствуя легкий знакомый запах его тела, голова у меня кружилась. Я сел на пол. Никогда еще не впадал я в такое безумие. Я способен был в ту минуту убить и не заметить того, что сделал, так велико было отчаяние. Я остался один. Так и сидел пока, наконец не вспомнил о том, что существуют сигареты и подтянув к себе пачку стал курить, не останавливаясь, одну за другой, пока все не закончилось. В это время дверь открылась, и опять вошел портье мне захотелось сказать ему, чтобы он убирался ко всем чертям. Но я не успел.
– Господин Марлоу, извините меня за беспокойство, я знаю, вам сейчас очень тяжело, но может быть вы не откажетесь принять приглашение господина Клемана, он ждет вас в своем кабинете на первом этаже. Он просил поблагодарить вас заранее.
«Что еще ему от меня понадобилось» – я подумал о предстоящей встрече с ненавистью. Ему скучно, и он решил развлечься интересной беседой, или поиграть в психоаналитика, успокаивающего взбесившегося психа. Но пойти все же согласился. Питер повел меня вниз и ввел в небольшую комнату, точнее, библиотеку с камином и великолепным столом посередине, Клеман сидел в кресле у камина и курил трубку. Напротив стояло второе такое же кресло, вероятно, для посетителей, с которыми он собирался беседовать. Я прошел и сел в кресло, забыв даже поприветствовать его. Он сидел, задумчиво созерцая остывающие угли и выпуская дым изо рта. Когда дверь за портье затворилась, он наконец посмотрел на меня.
– Я знаете ли, принадлежу к хорошему немецкому роду, еще при Фридрихе гордившемуся своими героями. – он начал так внезапно о своем происхождении, что я не знал, что отвечать. – Возьмите, будьте любезны, полено и подкиньте в камин, я люблю смотреть на пылающий огонь.
Не знаю, что произошло в тот миг, но то ли последние слова его подействовали на меня так сильно, то ли я вкладывал в них какой-то иной смысл, но я вдруг вспомнил фразу из дневника Хауэра о том как ему хотелось рыдать, но он не знал, как это делается. Я понимал его теперь совсем иначе, ибо бывают состояния в которых обычный режим человеческого организма оказывается бессилен, дают сбой сами инстинкты.
Я вспомнил о его просьбе и, разыскав полено, положил его в огонь, отодвинув экран. Пламя начинало разгораться, и Клеман с торжествующим страстным взором следил за этим процессом.
– Разве огонь не прекрасен? – он спрашивал сам себя, вероятно не нуждаясь в ответной реакции с моей стороны, и я продолжал молчать. – Не хотите ли трубку, господин Марлоу?
– Не отказался бы, – ответил я.
– Тогда возьмите вон там на подносе, табак вам понравится, это значительно эффективнее, чем сигареты.
Я последовал его совету и нашел трубку и табак, забил ее и закурил.
Крепкий привкус дыма мгновенно вызвал у меня перепад настроения, от взвинченного состояния я перешел к сонливому, подавленному состоянию, возникающему после бессонной ночи.
Старик смотрел, как я затягиваюсь, и кивал мне головой в знак одобрения.
– Все верно, господин Марлоу, все так как следует, на так ли?
– Я так не думаю, – возразил я, мучительно страдая от неизвестности, в голове у меня звучало только одно имя – имя Криса Харди.
– Вы очень взволнованы, я слышал, произошел обвал, это не редкость в наших краях, я обычно предупреждаю моих гостей об опасности здешних прогулок. А вы не пожелали присоединиться к господину Харди?
– Я не люблю сноуборд, – ответил я, и меня пронзило сожаление о своей собственной глупости, о своей слепоте, заставившей меня из-за какого-то упрямства расстаться с ним, когда не стоило и на полчаса оставлять его.
– Да, так часто бывает, несчастные случаи, достаточно порою на несколько минут потерять из виду того, кто тебе дорог и все будет кончено, навсегда. – Он смотрел на огонь, казалось, он разговаривает с самим собой. Но каждая его фраза терзала меня, еще сильнее распаляя мои страхи.
– Вы мне показались человеком неглупым, господин Марлоу, хотя и слишком молодым, я не завидую молодости, ее удел – бессознательные страдания и случайные радости, мой же возраст дает мне возможность видеть все в истинном свете. Вам, наверное, будет интересно узнать, что я когда-то стоял на краю пропасти и готов был шагнуть вниз и сделал бы это, если бы не вспомнил вдруг о том, как прекрасно пламя, в которое суждено войти двоим, но которое никогда не будет даровано одиночке.
– Пожалуйста, господин Клеман, расскажите, если это не тайна, – попросил я его, искренне желая узнать, что же это за история, упоминая о которой, он постоянно возвращается к одной и той же мысли о своем восхищении огнем. Это могла бы причуда выжившего из ума романтика, но могло быть и нечто совсем иное.
