Текст книги "Итальянец"

Автор книги: Анна Рэдклиф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Скедони тем временем стоял посреди двора, подобный злому духу этих мест, и обводил остатки былого великолепия внимательным взглядом, надеясь определить, не затаился ли кто-нибудь внутри здания. За колоннадой виднелось несколько дверей, которые вели, очевидно, во внутренние помещения, и Скедони, после краткого раздумья решив продолжать поиски, вошел наугад в одну из них. За отделанным мрамором передним залом обнаружилась анфилада комнат, покинутых, судя по их состоянию, еще в незапамятные времена. От потолочного перекрытия не сохранилось ничего, частично рухнули даже стены – снаружи, под деревьями, громоздились их обломки.

Убедившись, что продвигаться далее и трудно, и бессмысленно, Скедони возвратился во двор, где можно было, по крайней мере, воспользоваться для отдыха гостеприимной сенью карликовых пальм. Усталые путешественники расположились на остатках мраморного фонтана, откуда открывался вид на залитую мягким вечерним светом даль, и подкрепились остатками снеди из котомки проводника.

– Судя по всему, этот дом пострадал не от времени, а от землетрясения, – проговорил Скедони. – Стены обрушились, не успев обветшать; крепкие части здания кое-где лежат в руинах, а сравнительно хрупкие уцелели – это показывает, что грунт подвергся толчкам не всюду. Не знаешь ли ты, любезный приятель, историю этих мест?

– Да, синьор, – отозвался проводник.

– Раз так, то рассказывай.

– В жизни не забуду того землетрясения, синьор, весь Гаргано тогда дрогнул. Мне было лет шестнадцать; помню, сильный толчок случился эдак за час до полуночи. Последние несколько дней жара стояла удушающая, воздух словно застыл и земля то и дело чуть вздрагивала – это многие заметили. Я весь день провел в лесу, рубил с отцом дрова, мы уже порядком уморились, и тут…

– Ты не о доме, а о себе ведешь речь, – прервал проводника Скедони. – Кому принадлежало это место?

– Во время землетрясения здесь кто-нибудь пострадал? – вставила Эллена.

– Здесь жил барон Камбруска.

– Ха! Барон! – повторил Скедони и, по своему обыкновению, впал в задумчивость.

– Окрестный люд этого синьора не жаловал, и поговаривали, что это был суд Божий за…

– Разве то был не Божий суд над страной? – прервал Скедони, вскинув голову, и затем снова погрузился в молчание.

– …Не знаю, не знаю, синьор, но, если рассказать обо всем, что он совершил, у вас волосы встанут дыбом. Однажды в этом самом доме…

– Вечно эти глупцы дивятся поступкам тех, кто выше их разумения, – раздраженно молвил Скедони. – А где барон сейчас?

– Не скажу, синьор, но, скорее всего, там, где ему и надлежит; с ночи землетрясения о нем не было ни слуху ни духу, – видно, погиб под развалинами; все так считают.

– А кроме него, никто не пострадал? – повторила Эллена.

– Сию минуту расскажу, синьора, – ответил крестьянин. – Наслышан я немало, ведь тогда здесь служил один наш родич, так что отец мне обо всем этом частенько рассказывал, да и про обычаи покойного хозяина тоже. Тряхнуло ближе к полуночи – вся семья уже успела поужинать и, ни о чем худом не думая, лечь спать. Так вот, комната барона была в башне, в старой части дома; народ, бывало, удивлялся, с чего бы он ее выбрал, когда на новой половине так много прекрасных комнат! Ну да так уж ему вздумалось.

– Поторапливайся с едой, – проговорил Скедони, встрепенувшись. – Солнце садится, а путь неблизкий.

– С вашего разрешения, синьор, я сейчас доем, а заодно и дорасскажу.

Скедони не обратил внимания на слова проводника, и тот, не встретив возражений, продолжил рассказ:

– Случилось так, что спальня барона была в старой башне. Соблаговолите взглянуть вон туда, синьора, и вы увидите, что от нее осталось.

Эллена бросила взгляд в указанном направлении и по ту сторону арки, через которую путешественники проникли во двор, обнаружила остатки разрушенной башни.

– Видите, на самом верху торчит угол от оконной рамы – там еще на камне вырос ясень?

Эллена подтвердила, что видит.

– Так вот, это было одно из окон той самой комнаты, синьора; убедитесь сами: больше, почитай, ничто не уцелело. Разве что дверная коробка на месте – но самой двери нет как нет – и лесенка позади нее; она вела на верхний этаж, а сейчас трудно догадаться, что он там вообще был. Диву даюсь, до чего же крепкая оказалась эта лесенка!

– Скоро конец? – Скедони имел в виду ужин, а не рассказ, к которому он, видимо, не прислушивался.

– Да, синьор, и рассказывать, и есть больше почти нечего. Так вот, там была та самая комната, синьора, и через ту дверь барон и вошел; ручаюсь, он и думать не думал, что больше оттуда никогда не выйдет! Долго ли он там пробыл – не скажу, спал или нет – никому не ведомо, но, когда тряхнуло, башню раскололо сразу, самой первой. Груда обломков внизу, на земле, – вот все, синьора, что осталось от спальни, а барон, говорят, похоронен под ними!

Взирая на это нагромождение камней, Эллена содрогнулась. Внезапно ей послышалось, что Скедони издал стон; она обернулась к нему, но он, казалось, был погружен в размышления, и Эллена вновь перевела взгляд на зловещий памятник катастрофы. Затем она обратила внимание на арку и поразилась ее величию, а также необычному виду. Закатные лучи скользили по свесившейся вниз листве и косо проникали в проезд. Но каковы были чувства Эллены, когда в глубине она заметила человека, а когда незнакомец вышел на освещенное место, различила фигуру и лицо Спа-латро! У нее едва хватило сил издать слабый возглас: «Там кто-то есть!» – и тут же Спалатро исчез. Скедони огляделся, но всюду было пусто и тихо, как в могиле.

В этот раз Эллена не побоялась твердо сказать, что видела Спалатро. Скедони сознавал ясно, что, если Эллену не обмануло воображение, Спалатро явился вслед за ними, влекомый намерениями самыми отчаянными; поэтому он немедля поднялся с места и устремился под арку, чтобы разведать истину; проводник отправился вместе с ним, оставив Эллену в одиночестве. Едва Скедони скрылся из виду, Эллену ошеломила мысль, что в темном проходе его, быть может, подстерегает убийца, и она громко стала умолять монаха вернуться. Эллена прислушалась в ожидании ответа, но уловила лишь удалявшиеся шаги; тревога не дала ей усидеть на месте, и она поспешила к проему. Но теперь уже ничто – ни голоса, ни звуки – не нарушало тишину. Сделать шаг в наводившую ужас темень Эллена не решалась, однако оставаться одной, зная, что где-то поблизости прячется такой головорез, как Спалатро, было почти так же страшно.

Пока Эллена, вся обратившись в слух, медлила у входа, до нее донесся – как ей показалось, из внутренних помещений – слабый крик. Тут же Эллене пришло на ум страшное предположение, что ее отца убивают бандиты, которые заманили его через боковую галерею в одну из комнат. Мгновенно забыв собственные страхи, она поспешила к тому месту, откуда, как ей казалось, исходил звук. Девушка миновала передний зал (тот самый, который ранее приметил Скедони) и несколько расположенных анфиладой комнат. Однако повсюду царило безмолвие и, судя по всему, полное безлюдье. Из последней комнаты открывался выход в коридор, который вел, по-видимому, в какие-то отдаленные помещения; Эллена после минутного колебания устремилась туда.

Продвигаться вдоль наполовину обрушившихся стен было нелегко; каждый шаг требовал большой осторожности, и Эллена едва замечала, куда направляется, пока ее внимание не привлекла все более сгущавшаяся тень и она не обнаружила, что находится среди развалин башни, о которой рассказывал проводник. Подняв глаза, Эллена увидела прямо перед собой винтовую лесенку, ведшую туда, где в былые времена располагалась комната барона.

В иную, менее тревожную минуту это обстоятельство произвело бы на Эллену большое впечатление, но теперь она лишь вновь принялась громко звать Скедони, а затем умолкла в ожидании, что он чем-либо обнаружит свое присутствие. Ни ответа, ни подобных прежним подозрительных звуков Эллена не услышала и стала надеяться, что тревога была ложной. Удостоверившись, что дальше хода отсюда нет, она решила вернуться.

В первой комнате анфилады Эллена на мгновение замерла, чтобы перевести дыхание; когда она прислонилась к окну – вернее, к тому, что от него осталось, – издалека внезапно послышался выстрел. Звук нарастал – казалось, он эхом прокатился вдоль проезда, где скрылся Скедони. Предположив, что противники схватились у самого дальнего выхода, Эллена только собралась направиться туда, когда внезапно услышала шаги и от ужаса едва не лишилась чувств: по комнате крался человек, в котором она узнала Спалатро.

Окно, у которого находилась Эллена, располагалось в глубокой нише; возможно, это помешало Спалатро немедленно обнаружить ее, а может быть, он ставил перед собой другие цели – так или иначе, он не остановился и тем же крадущимся шагом продолжал свой путь. Эллена не успела опомниться, как он уже пересек двор и приблизился к проезду. Там Спалатро поднял голову и, без сомнения, заметил в окне Эллену: прежде чем уйти, он несколько секунд помедлил, но затем шагнул вперед, и мрак поглотил его.

По-видимому, он еще не встретился со Скедони, но Эллене подумалось, что головорез вознамерился подстеречь и убить монаха в потемках. Пока Эллена раздумывала, как вовремя предупредить исповедника об опасности, ей вновь послышался его голос, доносившийся из прохода, все ближе и ближе. Девушка тут же громко закричала, призывая Скедони быть настороже, ибо в темноте затаился Спалатро. Еще через мгновение раздался пистолетный выстрел.

В последовавшем за громом выстрела гуле голосов Эллене почудились стоны. Затем заговорил Скедони, но тихо и приглушенно. Мужество, ранее Эллене служившее, было теперь исчерпано, и она стояла как прикованная, не в силах встретить лицом к лицу то страшное зрелище, что ожидало ее, вероятно, в глубине проезда. Стоило только об этом подумать, и колени подгибались.

Все смолкло; Эллена надеялась уловить голос Скедони или хотя бы звук шагов – но тщетно. Далее выносить неизвестность было невозможно, и она попыталась собрать все свои силы, чтобы узнать наконец самое страшное, но внезапно неподалеку вновь послышались слабые стоны. Звуки постепенно приближались. Тут Эллена завидела, что из-под арки во двор вступила залитая кровью человеческая фигура. Более Эллена не смогла разглядеть ничего: глаза ее застлала пелена. Девушка отступила, ухватилась за остатки колонны и таким образом удержалась на ногах. Но слабость ее была недолгой: раненому, видимо, срочно требовалась помощь; сострадание возобладало над испугом – Эллена собралась с духом и поспешила во двор.

Там Эллена стала искать Скедони, но его нигде не было; во дворе, как и раньше, царили пустота и безмолвие, пока в ответ на ее возглас «отец!» стены не огласило эхо. Непрестанно повторяя свой призыв, Эллена с поспешностью оглядела колоннаду, выходившее в нее обособленное помещение, затененную пальмами часть двора – и не обнаружила никого.

Однако ближе к арке Эллена заметила кровавые следы, с ясностью указавшие, где прошел раненый. Пятна крови привели ее в узкую галерею, которая тянулась, по-видимо-му, в направлении башни, но здесь Эллена замешкалась, не решаясь довериться мраку. Только сейчас Эллене пришло в голову, что видела она не Скедони, а, напротив, Спалатро и что, несмотря на рану, жажда мести, быть может, придаст ему сил, чтобы под покровом темноты поразить стилетом сердце первого же, кто к нему приблизится.

Эллена медлила перед входом в галерею, не решаясь ни войти, ни удалиться и напряженно вслушиваясь в доносившиеся время от времени стоны, слабые, но не затихавшие; и тут внезапно проезд огласили звуки шагов и громкий голос Скедони несколько раз повторил ее имя. Скедони поспешно приблизился к Эллене и окинул двор пристальным взглядом.

– Нам нужно уйти, – вполголоса заговорил монах и сжал руку девушки в своей. – Ты видела здесь кого-нибудь?

– Да, раненого. Когда он вышел во двор, я приняла его за вас и очень испугалась.

– Где он? Куда он пошел? – в возбуждении спрашивал Скедони; глаза его горели, на лице выразилась свирепость.

Эллена, мгновенно уловившая суть этих расспросов, не хотела признаться, что знает, куда удалился Спалатро; она напомнила Скедони, что положение их чрезвычайно опасно, и молила его немедленно покинуть виллу.

– Солнце уже село, – добавила она, – и меня пробирает дрожь при мысли о том, что с нами может приключиться в столь поздний час и здесь, на вилле, и даже позже, в дороге!

– Он в самом деле ранен?

– Увы, в этом нет сомнения.

– Увы? – сурово переспросил Скедони.

– Удалимся, отец мой, покинем поскорее это место!

– Что все это значит? – в гневе вопросил Скедони. – Неужто у тебя достанет слабости жалеть этого негодяя?

– Видеть, как страдает ближний, всегда мучительно. Не медлите, отец мой, чтобы мне не пришлось оплакивать вас. Представьте себе, что я истекаю кровью у вас на глазах, и вы поймете, какое горе постигнет меня, если вас поразит кинжал убийцы!

Скедони, с трудом сдержав едва не вырвавшийся у него из груди стон, поспешно отвернулся.

– Ты меня дурачишь, – проговорил он, – тебе неизвестно, ранен этот негодяй или нет. Верно, я стрелял в него, когда завидел под аркой, но промахнулся. Почему ты решила, что он ранен?

Эллена собиралась было указать исповеднику на кровавый след, тянувшийся по земле недалеко от них, но вовремя спохватилась из опасения выдать Спалатро; она вновь попросила Скедони не медлить с отъездом и добавила:

– О, пощадите себя и его!

– Что, пощадить убийцу? – раздраженно отозвался Скедони.

– Убийцу? Так он все же покушался на вашу жизнь? – воскликнула Эллена.

– Нет… не совсем, – опомнившись, отозвался Скедони, – но… что ему здесь понадобилось? Пусти меня – я хочу его найти.

Однако Эллена, не отпуская края платья Скедони, с трогательной убедительностью принялась взывать к его милосердию.

– О! Если бы вам было ведомо, что значит пребывать на волосок от смерти, то вы бы сжалились над этим человеком, как он, быть может, в свое время пожалел других! Мне довелось пережить подобные муки, отец мой, вот почему я даже ему могу сочувствовать!

– Да знаешь ли ты, за кого вступаешься, – в замешательстве пробормотал Скедони. Казалось, каждое слово Эллены пронзает ему сердце.

На лице девушки отразилось изумление, и монах внутренне призвал себя к большей осторожности. Он вспомнил, что Эллена не подозревает о том, какого рода поручение – направленное к ее погибели – недавно получил Спалатро; Скедони подумал также, что этот самый Спа-латро, которого Эллена в простоте душевной полагала не чуждым состраданию, и вправду спас ей жизнь – более того, судьба распорядилась так, что именно благодаря Спалатро исповедник не умертвил свое собственное дитя. При этой мысли в душе Скедони все перевернулось, и, с ужасом отвергнув свое жестокосердное намерение, он тут же шагнул под арку и торопливо устремился к выходу, где их ожидал с лошадьми проводник.

Воспоминание о том, как Спалатро повел себя по отношению к Эллене, побудило исповедника пощадить его – но и только; ни справляться о состоянии своего былого сотоварища, ни облегчать его участь Скедони не собирался; без малейших угрызений совести он покинул Спалатро на произвол судьбы.

Чувства Эллены были иными; не догадываясь, чем она обязана Спалатро, она все же не могла без содрогания думать о том, что оставляет ближнего страдать в одиночестве; однако, припомнив, с каким проворством Спалатро передвигался, Эллена попыталась утешить себя надеждой, что раны его не смертельны.

Путешественники молча сели на лошадей и тронулись в путь; какое-то время под впечатлением недавних событий они не спешили вступать в беседу. Наконец Эллена осведомилась о том, что произошло в конце проезда; из слов Скедони она заключила, что исповедник, преследуя Спалатро, туг же потерял его из виду. Злоумышленник исчез, воспользовавшись неизвестным Скедони ходом, и, раньше чем преследователи достигли выхода, оказался внутри здания. Крик, который слышала Эллена, донесся до нее не из внутренних помещений, а из проезда: это проводник споткнулся в спешке о камни и упал; первый выстрел раздался, когда Скедони разрядил мушкетон у портала, второй – когда он выпалил из пистолета, завидев Спалатро, вступившего под свод со стороны двора.

– Ну и намаялись мы, гоняясь за этим парнем, – вмешался проводник, – да так и не догнали. Странное дело: коли он до нас добирался, то с чего бы ему убегать, когда он настиг свою добычу? Сдается мне все же, что он не замышлял худого: в темноте ничего не стоило взять нас голыми руками, а он вместо этого давай улепетывать!

– Ну хватит, приятель, болтай поменьше, – не выдержал Скедони.

– Хорошо, синьор, как бы там ни было, мы задали ему перцу, так что бояться больше нечего: прыти у него поубавилось, ему нас теперь не догнать. Спешка ни к чему, синьор, до гостиницы мы вовремя доедем. Она вон на той горе; извольте взглянуть на запад, синьор, туда, где на небе красная полоска; там виднеется ее верхушка. Не может он теперь за нами гнаться: он ранен в руку, я сам видел.

– Вот как? – резко переспросил Скедони. – И где же ты тогда был, что умудрился так хорошо все разглядеть? Я ничего подобного не видел.

– Когда вы выстрелили из пистолета, синьор, я стоял у вас за спиной.

– Что-то я тебя не слышал, да и почему ты тогда отступил, а не пошел вперед? И где ты прятался, пока я искал этого негодяя, почему не помог мне?

Проводник ничего не ответил, и Эллена, с самого начала разговора не спускавшая с него глаз, поняла, что он очень смущен; тогда снова стали оживать ее сомнения в надежности их спутника, несмотря на некоторые обстоятельства, говорившие в его пользу. Долее наблюдать ей, однако, не пришлось: Скедони, вопреки совету проводника, туг же пустил лошадь в галоп, и скачке воспрепятствовал лишь крутой подъем.

Пока длилось медленное восхождение, Скедони, изменив своим привычкам, вступил с проводником в обстоятельную беседу и задал при этом ряд вопросов касательно виллы, которую они только что покинули. Удивленная этими дотошными расспросами, Эллена не знала, что и подумать: то ли Скедони испытывал к предмету беседы искренний интерес, то ли хотел выяснить, не обманул ли его проводник, когда рассказывал о вилле. Разговор затянулся, и в сумерках выражения лиц беседующих Эллена разглядеть не могла; поэтому она сосредоточила внимание на тоне речи своих спутников, пытаясь уловить, как он меняется в зависимости от того, о чем идет речь. Надобно заметить, что все это время проводник скакал бок о бок со Скедони.

Воспользовавшись паузой, когда Скедони, по-видимо-му, обдумывал то, что поведал проводник относительно барона Камбруска, Эллена осведомилась о судьбе прочих обитателей виллы.

– Им повезло: когда рухнула старая башня, они проснулись от грохота и выбрались из новой части дома как раз вовремя, потому что после второго и третьего толчков от нее тоже ничего не осталось. В поисках спасения они кинулись в лес – и опять им привалила удача: им удалось с землетрясением разминуться. Не пострадало ни души, кроме самого барона, а кому поделом – так это как раз ему. О! Я бы такое мог о нем рассказать!..

– А что приключилось с прочим семейством в дальнейшем? – перебил Скедони.

– Да разбрелись кто куда, синьор, на старое место никто уже не вернулся. Как же! Достаточно они там натерпелись, а если бы не землетрясение, мучились бы по сию пору.

– Если бы не землетрясение? – удивилась Эллена.

– Вот именно, синьора, ведь оно избавило их от барона. Если бы стены умели говорить, странные они рассказали бы истории; немало им пришлось повидать невеселого; а в той комнате, что я вам показывал, синьора, кроме барона, никто и не бывал, разве что прислуга заходила, чтобы прибрать, да и ту барон едва терпел и все время глаз с нее не спускал.

– Быть может, он скрывал в башне сокровища, – предположила Эллена.

– Нет, нет, синьора, какое там! Он круглые сутки жег лампу, а иногда по ночам слышали, как он… Случилось однажды, его слуга…

– Держись рядом, – прервал его Скедони, – не отставай. Что за басни ты там плетешь?

– Это о бароне Камбруска, синьор, о котором вы меня только что расспрашивали. Я говорил, какие чудные у него были привычки и как однажды декабрьской ночью, когда на дворе бушевала буря, – так мой двоюродный брат Франциск рассказывал моему отцу, а тот уже – мне, а брат был на службе у барона, когда все это произошло…

– Что произошло? – торопливо спросил Скедони.

– То самое, о чем я собираюсь рассказать, синьор. Мой двоюродный брат как раз жил там, в доме, так что все это чистая правда, хотя поверить трудно. Мой отец подтвердит: я сам не верил, пока…

– Довольно об этом, – произнес Скедони. – Из кого состояла семья барона – был ли он женат, когда произошло это разрушительное землетрясение?

– Да, верно, синьор, жена у него была – об этом я вот-вот сказал бы, если бы вы соблаговолили набраться терпения.

– Терпение нужно было не мне, а барону, ведь это он, а не я был женат…

– Кому была нужда в терпении, синьор, так это жене барона – и сейчас вы об этом услышите. Все как один говорили, что баронесса – добрая душа! Но, по счастью, умерла она задолго до того, как все это случилось. Была у барона и дочь – хоть и в малых годах, но если бы землетрясение не принесло ей свободу, то и она бы пожалела, что зажилась на свете.

– До гостиницы еще далеко? – резко спросил Скедони.

– Когда мы взберемся на этот холм, синьор, то на верхушке следующего вы ее увидите, если в окошках будет свет, ложбину перейти – и мы там. Но не тревожьтесь, синьор, тот парень нас не догонит. А вы о нем много знаете, синьор?

Скедони поинтересовался, заряжен ли мушкетон, и, узнав, что нет, велел его немедленно зарядить.

– А уж как бы вы дрожали, синьор, если бы знали его, как я! – сказал крестьянин, останавливаясь, чтобы исполнить приказание.

– Я полагал, что тебе он незнаком? – изумился Скедони.

– И да и нет, синьор; мне о нем известно больше, чем он думает.

– Мне кажется, о чужих делах ты осведомлен чересчур хорошо. – В голосе монаха звучало желание заставить собеседника замолчать.

– Вот и он бы то же сказал, синьор; но дурные дела всегда выйдут на свет Божий, хочешь того или нет. Этот парень иногда приходит к нам в город на базар; долгодолго никто не знал, откуда он и где живет, но в конце концов люди о том проведали, хотя и непросто это далось.

– Похоже, до вершины нам не добраться никогда, – раздраженно сказал Скедони.

– И еще много странного узнали они о нем, – продолжал проводник.

У Эллены, которая прислушивалась к беседе с любопытством почти болезненным, сердце замирало в ожидании дальнейших сообщений проводника о Спалатро, но она остереглась хотя бы единым вопросом поторопить с разоблачением тайн, столь тесно, по-видимому, касавшихся ее и ее покровителя.

– Много лет назад, – проговорил проводник, – этот человек поселился в том странном доме на побережье. Дом этот стоял закрытый с тех пор, как…

– О чем это ты на сей раз? – прервал его исповедник.

– Так я никогда не дойду до конца, синьор. Стоит мне начать, вы тут же меня перебиваете, а потом спрашиваете, о чем это я! Я рассказываю историю, синьор, и к тому же изрядно длинную. Перво-наперво, синьор, знаете, при ком этот человек состоял? И что решил сделать народ, когда впервые об этом заслышал? Только никто бы не поручился, что оно так и есть, да и как поверить, что такое невероятное…

– До этого мне нет дела, – с суровостью в голосе прервал проводника Скедони. – Ничего больше не желаю слышать.

– Я не хотел вас рассердить, синьор; мне и невдомек, что мой рассказ вас касается.

– А кто говорит, что он меня касается?

– Никто, синьор, но мне почудилось, что вы малость вспылили, вот я и подумал… Я не хотел ничего дурного, синьор, просто желал услужить: ведь если этот человек сопровождал вас в пути, я подумал, что вы хотели бы кое-что о нем узнать.

– Я о проводнике ничего не хочу знать, кроме того, что он помнит о своих обязанностях, доставит меня куда надо в безопасности и понимает, когда следует помолчать.

Проводник не возразил ни словом, но натянул поводья и пропустил Скедони вперед.

Вскоре за тем долгий подъем подошел к концу; путники попытались с вершины холма разглядеть гостиницу, о которой говорил проводник, однако все вокруг накрыла тьма, и ни одно светящееся окошко не принесло им вести об уюте и безопасности. Удрученные, они спустились в лощину и оказались вновь в густых лесах. Скедони подозвал крестьянина к себе, коротко приказал ему держаться рядом и тут же умолк; Эллена тоже слишком отдалась своим мыслям, чтобы начать разговор. Намеки, касавшиеся Спалатро, разожгли ее любопытство, а поведение Скедони – его явное замешательство, а также поспешность и повелительный тон, с какими он положил предел разговорчивости проводника, – удивило и даже поразило девушку. Не находя ни малейшего ключа к загадке, она безнадежно запуталась в предположениях и ясно понимала лишь одно: Скедони был связан со Спалатро куда теснее, чем она до сих пор считала.

Путники миновали лощину и принялись подниматься на противоположный склон; по-прежнему ничто не указывало на непосредственную близость города, и к ним вернулись опасения, что проводник их предал. Стояла такая темень, что они едва различали даже известняк под копытами лошадей; скрылись из виду и звезды; настолько тесной сделалась «темница из бесчисленных ветвей»⁹.

Исповедник, не без суровости в голосе, начал было допрашивать проводника, но тут издалека послышался слабый крик, и Скедони остановил лошадей, чтобы определить, откуда он донесся.

– Это с той стороны, куда мы направляемся, синьор.

– Слышишь? Там идет веселье.

Теперь можно было различить нестройный шум голосов, смех и звуки музыкальных инструментов, а когда ветерок подул сильнее, послышались звуки тамбуринов и флейт.

– О! Да мы у самой цели! – воскликнул селянин. – Это все доносится из города, куда мы едем. Почему это они так веселятся, хотел бы я знать!

При этом известии Эллена оживилась и с готовностью поспешила за исповедником, внезапно пришпорившим лошадь; не успели они достигнуть вершины холма, как лес расступился и на другой вершине показались огни, возвестившие о близости города.

Вскоре путники достигли полуразрушенных ворот, открывавших некогда доступ к укреплению; от мрака и покинутых стен они въехали на рыночную площадь, ярко освещенную и запруженную народом. Со всех сторон виднелись причудливо украшенные лампами нарядные палатки, где, радуя глаз, пестрел в изобилии всевозможный товар, а вокруг сновали празднично разодетые крестьяне и прохаживались маски. Здесь расположился оркестр, там плясали танцоры, где-то балаганный потешник, любимец итальянского простонародья, сыпал свои незатейливые шутки, неизменно сопровождаемые громким смехом, в другом месте improvisa-tore¹⁰ околдовывал слушателей трогательностью повествования и вкрадчивой нежностью мелодии. Далее высился помост, воздвигнутый для демонстрации фейерверка, а вблизи него – театр, где представляли мимическую оперу – «тень тени»; раскаты хохота, которые доносились изнутри здания, – дань таланту первого buffo – мешались с выкриками разносчиков мороженого, макарон, шербета и дьяволини.

Исповедник оглядел всю эту картину с выражением недовольным и угрюмым, а затем велел крестьянину идти вперед и препроводить их в лучшую городскую гостиницу; тот принял это поручение с ликованием, хотя прокладывать в толпе путь было нелегко.

– Подумать только, а мне и невдомек, что подошло время ярмарки, – проговорил он, – хотя, по правде говоря, синьор, удивляться нечему – я ведь до сегодняшнего дня лишь однажды бывал на ярмарке.

– Ты знай прокладывай путь! – буркнул Скедони.

– Так долго тащиться в непроглядной темноте, синьор, – продолжал его спутник, продвигавшийся по-прежнему не глядя, – и вдруг оказаться в таком месте – это

все равно что из чистилища угодить прямо в рай! Ну вот, синьор, все у вас теперь в порядке; вы и думать забыли о старом развалившемся доме и о том, как мы гонялись за человеком, который не собирался нас убивать; но как бы то ни было, мой выстрел сделал свое дело.

– Твой выстрел? – вскричал Скедони, встрепенувшись.

– Да, синьор, я целил поверх вашего плеча; я думаю, вы должны были его слышать.

– И я так думаю, приятель.

– Ах, синьор, здесь такая благодать, мудрено ли, что вы все это выбросили из головы, а заодно и то, что я успел об этом парне рассказать; но верьте мне, синьор, когда я так говорил о нем, у меня и в мыслях не было, что вы с ним заодно. Но так оно или не так, а того, что я о нем собирался выложить, когда вы меня так оборвали, вы, может статься, и не знаете, хотя явно знакомы лучше, чем я себе представлял. Так что в гостинице, синьор, вы уж позвольте, я докончу; история эта длинная, потому что – так уж случилось – мне она известна целиком; когда вы меня прервали – я понимаю, вам тогда было не до того, – я успел рассказать только самое начало, но не важно, я повторю, ведь…

Со словами: «О чем это ты опять?» – Скедони пробудился от обычных своих раздумий, от которых его до сих пор бессильны были отвлечь даже шум и суета ярмарки. Монах велел крестьянину помолчать, но тот чересчур упивался всем вокруг, чтобы послушаться, и продолжал изливать свои чувства все время, пока путешественники медленно продвигались сквозь толпу. На каждом шагу проводнику попадалось что-нибудь новенькое, и, нимало не сомневаясь в том, что его восхищение разделяет каждый, он без устали указывал мрачному, высокомерному монаху на весьма банальные предметы своего восторга.

– Смотрите, синьор, это Пульчинелла; видите, как он глотает горячие макароны! А там, синьор! Там фокусник! О синьор, ну пожалуйста, давайте поглядим хоть минутку на его шутки. Смотрите, вот он уже и обратил монаха в черта – я и глазом не успел моргнуть!

– Тише! И не останавливайся, – распорядился Скедони.

– И я о том же, синьор, потише бы не помешало, в этом шуме мне вас совсем не слышно… Эй вы, тише!

– Слышишь ты или нет, но твой ответ попал в самую точку, – заметила Эллена.

– Ах, синьора, ну разве здесь не лучше, чем там, в потемках, среди гор и лесов? Но что это? Взгляните, синьор, какая красота!

Тут путники попали в плотную толпу, окружившую подмостки, на которых давали представление несколько актеров в причудливых одеяниях, и принуждены были остановиться у подножия помоста. По замыслу пьесе, вероятно, надлежало быть трагедией, но странные жесты, нелепая декламация и ни с чем не сообразные физиономии актеров обратили ее в комедию.

Во время вынужденной остановки Скедони не обращал взгляда на сцену, Эллена нехотя согласилась посмотреть представление, крестьянин же, открыв рот и выпучив глаза, стоял неподвижно как изваяние, хотя никак не мог решить, смеяться ему или плакать; внезапно он обернулся к исповеднику, оказавшемуся из-за тесноты в близком с ним соседстве, схватил его за руку и, указывая на сцену, выкрикнул: