Текст книги "Демид. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Плеханов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 127 (всего у книги 137 страниц)
– Стой, безумец! – закричал Вебер. – Уж не хочешь ли ты войти во дворец великой Госпожи?!
– Именно это я и собираюсь сделать, – ответствовал Вальдес, принимая обычные свои размеры и как бы приземляясь при этом к красивым бронзовым воротам дворца.
– Так знай же, что любой человек, который осмелится войти во дворец Госпожи, перестанет существовать, ибо проклятие падет на него, и распадется для него связь времен, и будет он развеян по всем мирам…
– Думаю, ко мне это не относится, – сказал Вальсе, отстранил Иоганна Вебера рукой, дернул за ручку ворот и вошел внутрь.
Глава 3
Вальдес ожидал увидеть все, что угодно, но только не это. Он заранее представлял себе пышное великолепие бесконечных залов огромного дворца, золотые вазы, колонны, отделанные полудрагоценным камнем, ажурную лепнину и роспись потолков, старинную мебель с инкрустацией… Здесь не было ничего подобного. Здесь не было вообще ничего.
То место, куда он попал, больше напоминало келью нищего монаха. Или, точнее, монахини, потому что обитателем ее была старушка. Невероятно старая женщина с остатками редких седых волос на розовом черепе, с лицом, сморщившимся как печеное яблоко, забытое на пару дней в печке. Она сидела в деревянном кресле, вцепившись пальцами в подлокотники, руки ее тряслись. Она всматривалась в Вальдеса, пытаясь разглядеть его при тусклом свете трех свечей, вставленных в альбигойский канделябр. Она была почти слепа.
– Человек… – произнесла она. – Человек из Среднего Мира. Ты все-таки пришел сюда.
Голос ее был на удивление силен, пожалуй, даже приятен. Вальдес поклонился и приложил руку к сердцу.
– Приветствую вас, Госпожа Дум, – сказал он. – Меня зовут Вальдес. Прошу прощения, если я доставил неприятности кому-то из ваших подопечных. В этом не было злого умысла с моей стороны. Я – человек справедливый и даже добрый. Единственное, что заставило меня совершить некоторое принуждение, – это желание добраться до вас и поговорить с вами.
– Я знала, что когда-нибудь это случится. – Женщина удрученно качнула головой. – Что люди из большого мира найдут дорогу в мой маленький уютный мирок.
– Вы знаете что-то о моем мире?
– Да. Когда-то я сама жила в этом мире. В большом мире. Но я сбежала оттуда.
– Почему?
– Чтобы выжить. Меня должны были казнить. Тогда меня звали Клементина Шварценберг. Мне было тридцать лет. Я была еще красива тогда. Очень красива…
Госпожа поправила волосы жестом, который говорил о том, что некогда эти волосы были густыми и длинными.
– За что же должны были казнить красивую женщину Клементину? – спросил Вальдес. – Какое преступление вы совершили?
– Меня приговорили к сожжению как колдунью.
– Так вы – колдунья?
– Ложь, грязная ложь… – пробормотала Госпожа. – Я не совершала преступлений ни перед Богом, ни перед людьми. Но в те времена и не нужно было совершать преступлений, чтоб быть обвиненным и сожженным на костре. Достаточно было чьего-то ложного навета, чтобы попасть в руки жестокой инквизиции. И обратного пути не было. Костер или пожизненное заключение на хлебе и воде. В последнем случае человек выживал в каменном мешке не больше нескольких лет…
– Вы так уверены в лживости инквизиции? – спросил Вальдес, едва сдерживаясь. Руки его чесались залепить пощечину старой карге. Не любил он, когда ругали самое святое для него – инквизицию. – Но ведь вы смогли магическим образом исчезнуть из нашего мира и остаться живой. Стало быть, вы в полной мере владели колдовскими секретами, познание которых невозможно без помощи дьявола и слуг его?
– Ты говоришь как невежда. – Клементина Шварценберг неприязненно передернула плечами. – Я не была колдуньей. Я не летала на метле на шабаш, не мазалась волшебной мазью, сваренной из жира убитого младенца, не целовала Сатану, обернувшегося в образ козла, под хвост… Да и не верю я, что другие обвиненные и казненные занимались тем же. Тысячи людей оболгали себя и других, не выдержав пыток инквизиции. Их вынуждали назвать имена людей, виденных ими на шабаше, и для выбивания признаний применяли многократные пытки. Неудивительно, что пытуемые называли подряд все имена, что приходили им в голову. Инквизиция собирала свою жатву…
– Как же вы смогли попасть в Кларвельт, если не были колдуньей? – настойчиво повторил свой вопрос Вальдес.
– Я сама создала Кларвельт, – произнесла Госпожа. – Этот мир – творение моего ума. И творение магии, конечно. Я – не колдунья. Я – магичка.
– А что, это не одно и то же?
– Ничего общего. Колдунья – это неграмотная, грубая женщина, полная глупейших предрассудков, верящая в то, что призыванием дьявола и демонов может причинить зло другим людям и обеспечить свое возвышение над ними. Магия же – это древнее искусство, доступное только людям просвещенным, добродетельным, трудолюбивым и настойчивым в своих занятиях древними науками. Людям, отмеченным печатью Бога!
Только Создатель может дать человеку великое знание могущественную силу и право на то, чтобы сотворить собственный мир… – Магичка подняла руку, провела пальцами по одежде Вальдеса. – Как странно ты выглядишь, человек… Кто ты такой? Каков род твоих занятий?
– Я – инквизитор, – сказал Вальдес.
– Да… Я уже знаю об этом… Ты говорил об этом моим людям. Я знала, что так случится. Что инквизиция найдет меня и здесь. Нет спасения от скверны ни в одном из миров…
– Госпожа, нет во мне скверны, – произнес Вальдес теплым, добродетельным голосом. – В большом мире все изменилось. Инквизиция больше не выносит несправедливых приговоров. Инквизиция уже не наказывает невиновных. Наоборот, нет теперь в мире людей более добрых, честных и терпимых, чем инквизиторы. Мы вернулись к заповедям Христовым…
Вальдес врал вдохновенно. Его час пришел. Эта древняя старушенция ничего не знала о том, что действительно происходило сейчас в его мире. О том, что инквизиция давно прекратила свое существование, что проповеди играют на электрогитарах, а прихожане общаются со священнослужителями через компьютерную сеть. Не об этом же ей говорить, на самом деле?
Вальдесу повезло, что он попал в Светлый Мир. Для полного счастья необходимо было только переделать кое-что в этом мире – привести его в соответствие с идеалами Вальдеса. И, кажется, это было не так уж и трудно, учитывая дряхлое состояние Госпожи этого мира.
– Из какого века ты пришел? – спросила Госпожа – Из двадцатого. В моем мире – тысяча девятьсот девяносто пятый год от Рождества Христова.
– О Боже! – Госпожа закрыла лицо рукой. – Я давно уже потеряла счет векам. Двадцатый век! Это значит… Значит, существование Кларвельта насчитывает уже четыре тысячи девяносто лет… Боже мой, как я стара…
* * *
Время в Светлом Мире текло в десять раз быстрее. С тех пор как Госпожа Дум исчезла из нашего мира и создала свой собственный вельт, по земному времени прошло всего лишь четыреста девять лет. Впрочем, не такой уж и маленький срок жизни – даже для такой выдающейся магички, каковой была Клементина Шварценберг.
Я хочу рассказать вам кое-что об этой женщине. Это интересно, поверьте мне. Передо мной лежат ксерокопии нескольких старинных документов. Мы с Ваном отыскали их в музейных архивах Германии. Конечно, я не буду приводить вам все дословно. Достаточно и нескольких фактов.
В 1586 году в рейнских провинциях Германии запоздало лето, и холода продержались до июня. По мнению местной инквизиции, это могло быть только делом колдовства. Действия католической власти не заставили себя ждать – трирский епископ сжег сто восемнадцать женщин и двух мужчин, из которых жестокими пытками исторгли признание, что это продолжение зимы было делом их колдовских заклинаний. Епископ имел право действовать быстро, так как осужденные, явившись на место казни, заявили, что если бы в их распоряжении было еще хоть три дня, то они вызвали такой страшный холод, что погибла бы всякая растительность и были бы уничтожены все поля и виноградники.
Я не сомневаюсь, что эти люди были невиновны Их просто принесли в жертву уродливому и слепому человеческому фанатизму. Тому, что через несколько веков будет названо «эпидемией колдовства». Разносчиками этой эпидемии были отнюдь не обвиняемые в колдовстве – как правило, простые и неграмотные крестьяне. Заразу разносили и тщательно культивировали священники всех рангов и разновидностей. Протестанты и католики соперничали в смертоносной ярости. Казалось, что сумасшествие охватило весь христианский мир. Обвиненных в колдовстве сжигали уже не поодиночке или парами, но десятками и сотнями. Женевский епископ сжег за три месяца пятьсот колдуний, епископ Бамберга – шестьсот, епископ Вюрцбурга – девятьсот. Колдунам, не задумываясь, приписывали всякое необычное явление природы.
Итак, в Трире были преданы огню сто восемнадцать женщин. Но на самом деле сожгли живыми только сто семнадцать. Одна из женщин сумела непостижимым образом исчезнуть из тюрьмы за день до казни. И сожжено было, как полагалось в таких случаях, только ее изображение.
Эту женщину звали Клементина Шварценберг.
Большую часть обвиненных в колдовстве составляли дремучие деревенские старухи – вдовы, отличавшиеся скверным характером. Их соседи не сомневались в том, что любимое их занятие – красть, убивать и поедать невинных детей, а также летать по ночам на отвратительные дьявольские оргии. Молодые женщины, схваченные в тот раз инквизицией, почти все были проститутками. Единственной представительницей благородного рода была Клементина Шварценберг. Пожалуй, из всей группы арестованных она представляла собой наиболее необычную личность.
Клементина отличалась редкой красотой. К тому же она была дочерью дворянина Готфрида фон Шварценберга. Одной из трех его дочерей. К сожалению, родители Клементины умерли к тому времени и не могли заступиться за нее – возможно, в этом случае судьба ее была бы менее печальна. Клементина вела довольно странный образ жизни. К тридцати годам она так и не вышла замуж и, похоже, не собиралась этого делать и в дальнейшем, несмотря на многочисленные выгодные предложения. Девица Шварценберг не посещала балы и праздники, устраиваемые местной знатью. Она тратила деньги, доставшиеся ей по наследству, на то, чтобы получить образование – что, собственно говоря, вовсе не приличествовало молодой женщине в то время. Первоначальное ее образование было, как и положено, католическим, но затем Клементина возжелала обладать более широкими знаниями и в возрасте двадцати двух лет покинула родной городок. Большой период ее жизни выпал, таким образом, из поля зрения ее сограждан; можно только строить предположения, где она жила в это время и каким наукам обучалась. По этому поводу существовало множество различных домыслов, в том числе и самых нелепых. Кто-то говорил, что она училась в Кельне, кто-то – что в Париже. Некоторые утверждали, что Клементина провела много лет у сарацинов, у коих она и познала секреты их могущественного, но богопротивного волшебства. Самыее оголтелые клеветники, к каковым, в частности, принадлежал герцог Людвиг фон Витцлебен, заявляли, что в действительности Клементина все эти годы обитала в большой еврейской общине Кракова, общаясь с нечестивыми жидами и осваивая оккультные приемы дьявольского учения – каббалы. Необходимо сказать о том, что малейшее обвинение в занятиях магией в те суровые времена могло привести на эшафот любого– даже человека знатного и богатого. Поэтому Клементина сильно рисковала, вернувшись в 1586 году в свой родовой особняк. Денежные вопросы имения требовали ее присутствия, предупреждениями же о небезопасности, высказанными ей некоторыми из ее близких, она пренебрегла. И напрасно. Как я уже говорил, в рейнской местности случилась холодная весна, и очередная партия несчастных была схвачена инквизицией для священного жертвоприношения. В их число по ложному доносу попала и Клементина.
К сожалению, своей малообщительной манерой поведения, «излишней» образованностью и явным высокомерием девица Клементина настроила враждебно по отношению к себе всех без исключения местных дворян. Никто не пожелал заступиться за нее. Напротив, в кругах знати не без злорадства обсуждалось то, что выскочка из рода фон Шварценбергов, как и следовало ожидать, оказалась злонамеренной колдуньей, людоедкой, потаскухой и отравительницей. Участь ее была предрешена.
Она и не сопротивлялась своей участи. Она избежала пыток тем, что немедленно созналась во всем, в чем обвинили ее искушенные в допросах инквизиторы. Передо мной лежит чудом сохранившаяся копия протокола допроса. Вот в чем признала себя виновной Клементина: она убивала и поедала детей, а если новорожденный был еще не крещен, посвящала его Сатане-кипятя в котле щетину поросенка и кидая через плечо по направлению к востоку голыши, она вызывала грозовые тучи, которые закрыли солнце и привели к небывалому холоду. Она рассыпала по пастбищам порошок который истреблял стада. Она поражала мужчин бессилием, а женщин – бесплодием. Само собой, она много раз присутствовала на шабашах, где целовала под хвост Сатану, пила кровь и совокуплялась с демонами, принявшими вид мужчин и женщин. И так далее, и тому подобное… Был в этом безумном перечне даже такой странный пункт – она заставляла лошадей закусывать удила.
Как Клементина смогла напридумывать так много про себя? – спросите вы. Я объясню. Она не придумывала ничего. Она просто выслушивала вопрос: «Согласны ли в том, что делали волшебную мазь из перетертых костей повешенных и крови черной жабы?…» И она безропотно отвечала: «Да, согласна».
Потом уже, когда она исчезла из тюрьмы, такая ее покорность в признании ужасных своих преступлений была воспринята как свидетельство того, что она готовила побег, была уверена в нем и стремилась любой ценой избежать пыток. Но мало кто обращал внимание на странность ее поведения. Аутодафе готовилось в страшной спешке. Епископ подгонял инквизиторов, колдуний допрашивали день и ночь.
Как узница благородного происхождения, Клементина Шварценберг находилась в отдельной камере. Когда стражник принес ей еду и воду в вечер накануне казни, он обнаружил, что камера пуста. Только на полу лежал старинный сарацинский кинжал странной кривой формы. И на стене была надпись. Трудно перевести ее со старого немецкого на современный русский язык. Что-то вроде: «Прощайте, мудаки и засранцы. Мой мир будет лучше». Не слишком-то вежливо попрощалась Кементина с господами инквизиторами. Впрочем, я ее понимаю.
Сие происшествие было воспринято как обычное проявление колдовства. Местный специалист по ведьмовским козням побродил по опустевшей камере, покрутил носом, обнаружил, что воняет мышами, и авторитетно объявил, что мерзкая колдунья, без сомнения превратилась в мелкое животное и проскользнула незамеченной между ног стражника. Через полчаса в коридоре неподалеку от этой камеры была обнаружена мышь необычной расцветки, задушенная тюремным котом. Оная мышь в срочном порядке была объявлена Клементиной Шварценберг; ее-то трупик и сожгли в костре на следующий день, присовокупив к ней живописный портрет Клементины, позаимствованный из ее особняка. Правосудие, таким образом, свершилось.
Кривой сарацинский кинжал был конфискован вместе с остальным имуществом. Насколько мне удалось узнать, с 1836 по 1932 год он был экспонатом одного из музеев Лотарингии. Откуда и был украден при ограблении.
Как попал этот кинжал к арабам, которые пытались убить Вальдеса, мне неизвестно. Равно как неизвестно, каким видом магии пользовалась Госпожа Дум при создании Светлого Мира. Возможно, мне удалось бы узнать кое-что, если бы я лично побеседовал с Клементиной Шварценберг. Я думаю, мы нашли бы с ней общий язык. Но я не успел сделать этого.
Я пришел в Кларвельт слишком поздно.
Глава 4
– У тебя в руках мой нож, – произнесла Госпожа Дум. – Дай мне его.
– Пожалуйста. – Вальдес бережно вложил кинжал в пальцы Госпожи. – Что это такое? Почему он перенес меня в другой мир?
– Это артефакт. Магический предмет. Он был изготовлен за много лет до того, как я родилась. Сарацины называли его ножом Джаншаха. Я несколько изменила его волшебные свойства, и он стал ключом. Ключом в Кларвельт. Единственным ключом.
– Им надо кого-нибудь зарезать? – вежливо полюбопытствовал Вальдес.
– Нет. Достаточно капли крови. К сожалению, я совершила большую оплошность. Я слишком ослабла в тюрьме. И я не смогла удержать нож в руке в тот момент, когда переносилась в Светлый Мир. Он остался в камере. Я всегда боялась, что его найдет плохой человек и попадет в мой мир. Теперь все позади. Так или иначе, мой ключ вернулся ко мне. И это означает, что единственный проход в Светлый Мир закрыт. Закрыт навсегда.
– Как навсегда? – опешил Вальдес. – А что, эту штуковину нельзя использовать, чтобы вернуться обратно?
– Нельзя. Он переносит только в одном направлении.
– И я что, не могу уйти из вашего мира, Госпожа?
– Не можешь. – Госпожа Дум улыбнулась, увидев смятение Вальдеса. – Не пугайся так, Вальдес. Светлый Мир понравится тебе. Ты проживешь здесь сотни лет в свое удовольствие. Ты даже не будешь стареть. Конечно, ты не похож на остальных обитателей моего мира – ведь ты настоящий, ты не создан моей фантазией, не слышишь моих приказов и в общем-то не зависишь от меня. Это мне нужно бояться тебя. Но я не боюсь. Я не знаю, в самом ли деле ты так добр и справедлив, как уверяешь. Я так давно не видела настоящих людей… Я забыла, что они собой представляют. Но мне хочется верить в то, что ты добр. И я буду верить именно в это.
– Спасибо вам, милостивая госпожа. – Вальдес поклонился. – Я постараюсь оправдать ваше доверие. Скажите, а эти… – он махнул рукой назад. – Ну, обитатели вашего мира, они что, совсем не существуют? Они только как бы снятся вам? А весь настоящий Кларвельт – в действительности только та каморка, в которой мы сейчас находимся?
– Светлый Мир огромен. – Госпожа снова улыбнулась. – Я даже сама не знаю, есть ли у него пределы, поскольку влияние мое ослабевает на его окраинах. И он реален. Совершенно реален. Да, сознание каждого из его обитателей является частичкой моего разума. Да, я могу управлять их поступками. Большую часть своего времени я провожу в дреме и в это время не ощущаю своего тела. Я наблюдаю за своим миром, присматриваю за ним и поддерживаю в нем порядок. Я выращиваю деревья и проливаюсь на землю дождем, качусь с горы камнем и птицей парю в небе, крестьянином сею в поле пшеницу или хорошенькой девушкой влюбляюсь в соседнего паренька. Мне не нужно употреблять пищу, ибо за меня едят тысячи живых существ. Я не болею. Единственное, что мне нужно делать, – заботиться о моем мире. Следить за тем, чтобы он существовал в красоте и гармонии. Люди Кларвельта не знают, что такое война, страх и голод. Им неведома ненависть. Ты будешь жить в хорошем мире…
– Извините за грубый вопрос, – сказал Вальдес. – А что будет со Светлым Миром, когда вы… Ну, как бы это сказать помягче… В общем, когда вы умрете?
– Если я умру, Светлый Мир свернется.
– Это как – свернется?
– Он перестанет существовать. Он не может существовать без меня.
– И я тоже погибну?
– Ты – нет. Ты просто будешь вытолкнут обратно в большой мир. Только знаешь, Вальдес, все эти разговоры бессмысленны. Не обращай внимания на то, что я выгляжу такой старой. Если хочешь, я могу придать себе внешность тридцатилетней Клементины. Я бессмертна, пока существует Кларвельт. И Кларвельт бессмертен, пока существую я. Это уже не просто магия, Вальдес. Кларвельт – это мир, благословленный Богом. Это сложно устроенный мир, называемый тонким. Воспринимай его как реальность, как бы он ни был удивителен. Ибо он реальность и есть.
– Хорошо, Госпожа Дум, – произнес Вальдес. С этими словами он преклонил одно колено и даже прикоснулся губами к сухой морщинистой коже старухи. – Благодарю вас, Госпожа Дум. От всего сердца. Надеюсь, ваши жители больше не будут нападать на меня?
– Нет. Я скажу им, что ты особый человек. К тебе отнесутся с почетом.
– Я могу еще посещать вас? Или Дворец Дум будет также недоступен для меня, как и для прочих?
– Ты можешь войти сюда в любое время, и я даже не могу тебе в этом воспрепятствовать, – откровенно призналась Госпожа. – Но лучше не делай этого без моего приглашения, ибо большую часть времени я сплю. Я приглашу тебя, когда это будет возможным. Любопытно будет поговорить с тобой, человек. А сейчас я устала. – Госпожа зевнула, прикрыв рот рукой. – Иди с миром, Вальдес.
Вальдес повернулся, открыл дверь и вышел из Дворца Дум в Кларвельт.
Госпожа Дум пригласила Вальдеса на личную аудиенцию только через два месяца. Наверное, для нее этот срок был незначительным, почти незаметным, но Вальдес весь извелся в ожидании. Он уже давно просчитал все то, что следует сообщить Госпоже, и даже временами подумывал, не стоит ли нагло вломиться во Дворец Дум, растолкать спящую красавицу (бывшую красавицу), чтобы сообщить ужасные для нее новости. Нет… Это было бы нетактичным. Это могло все испортить.
Спешить не стоило. Вальдесу нужно было привыкать к новому своему статусу. Теперь он стал человеком, который живым попал прямо в рай и может себе позволить не считать годы.
Конечно, он не терял времени. Он не сомневался, что Госпожа зорко следит за ним глазами обитателей своего мира. Оценивает его поступки. Он знал, что проходит испытательный срок и должен заработать как можно больше положительных очков. Вальдес потихоньку посмеивался – о, Госпожа даже не представляла, какое сокровище попало в ее руки в виде пришельца из Среднего Мира. Вальдесу было что показать. И он показывал товар лицом.
Едва он вышел из Дворца Дум, к нему подошел лично бургомистр, выразил свое глубочайшее расположение и принес извинение по поводу произошедших недоразумений, вызванных исключительно старанием в наилучшей степени исполнять законы Госпожи. Затем Вальдесу был вручен мешочек с серебряными монетами. Монеты назывались флоренами, и было их в мешочке ровно пятьсот. Целое состояние. Вальдес распорядился этими деньгами разумно. Он купил на окраине города домик с участком и срочно приступил к возведению на оной территории большой мастерской.
Каменщики и плотники, во множестве нанятые Вальдесом, построили кузницу за две недели – срок небывало короткий для Кларвельта, привыкшего к неспешному ритму жизни. Здание, возведенное по проекту Вальдеса и при личном его участии, не походило ни на одно строение в городе. Вся архитектура города застряла на уровне шестнадцатого века – того времени, когда Госпожа удрала из большого мира. Любой современный человек, взглянувший на мастерскую Вальдеса Длиннорукого, определил бы стиль этого творения как постмодерн конца двадцатого века – неумелый по причине отсутствия у автора проекта как образования, так и вкуса, со множеством ненужных, излишних архитектурных деталей, не столько украшающих здание, сколько превращающих его в откровенный кич. Но городские обыватели сочли мастерскую подлинным, небывалым произведением искусства. Они толпами собирались поглазеть на асимметричный, пестро раскрашенный дом, в котором соседствовали острые углы и закругления, ротонды, ниши и солнцезащитные ребра, наличествовали башенки большие и маленькие, с косо срезанными крышами и окнами невероятной геометрической формы. Над дубовыми воротами, окованными блестящими медными полосами, находилась большая вывеска, гласившая: «ВАЛЬДЕС ДЛИННОРУКИЙ. ЛУЧШИЕ В СВЕТЛОМ МИРЕ ИЗДЕЛИЯ ИЗ МЕТАЛЛОВ. ГАРАНТИЯ КАЧЕСТВА». Ниже, буковками поменьше, было приписано: «С соизволения великой Госпожи Дум, под личным ее покровительством. Скидки для постоянных клиентов».
Кроме того, Вальдес нанял двух писцов, и они изготовили две сотни листочков на толстой бумаге, на которых сообщалось, что на улице Бугристой открылась мастерская Вальдеса Длиннорукого – непревзойденного мастера по изготовлению разнообразных предметов, в том числе и диковинных. Мальчишки разбросали эти листки по порогам лучших домов города. Впрочем, первая в истории Кларвельта рекламная акция, предпринятая Вальдесом, была совершенно излишней. В первый же день его посетили полтора десятка богатых и знатных клиентов, сгорающих от любопытства и предлагающих любые деньги за то, чтобы господин Вальдес побыстрее изготовил им что-нибудь (неважно, что, лишь бы диковинное). Вальдес пожимал им руки, пил с ними чай, вел приятные беседы о жизни Кларвельта и принимал заказы. В первую же неделю он был приглашен на три светских раута и два бала. Это полностью выбивалось из обычаев Кларвельта – приглашать какого-то кузнеца на собрание благородных людей, но Вальдеса воспринимали не как простого ремесленника или даже богача. В глазах обитателей Светлого Мира он был существом совершенно особым – личным гостем Госпожи Дум. Человеком необычным в своих манерах, но, безусловно, благородным и образованным. Ему прощалось многое такое, чего не простили бы дворянину. Он имел свободный доступ в самое высшее общество Кларвельта.
Еще две недели Вальдес провел в кузнице, натаскивая учеников. Он взял себе в помощники трех здоровенных парней. Лично прошелся по кузницам города и поговорил с каждым из встретившихся ему из подмастерьев, не обращая внимания на хмурые ревнивые взгляды мастеров-кузнецов. Он выбрал этих троих, лучших, и предложил им заработок в два раза больший, чем они получали до этого. Вальдес не сомневался, что под его руководством они скоро станут самыми искусными кузнецами в городе – ребятки отличались смышленостью и недюжинной сноровкой. Тем более уровень кузнечного мастерства в городе был вопиюще низок -то, что делали здесь лучшие мастера, Вальдес мог изготовить левой ногой.
Госпожа Дум поддерживала в своем мире счастье и покой. Она полностью контролировала свой мир. Однако ее контроль имел и отрицательные стороны. Светлый Мир не развивался – он застыл в том состоянии, в котором был создан четыре с лишним тысячи лет назад по кларвельтскому времени. Поколения меняли друг друга, но все оставалось по-прежнему: тот, кто имел благородное происхождение, производил отпрысков-дворян, а рожденный в ремесленном сословии знал, что сыновья его будут ремесленниками. Этому миру никогда не суждено было изобрести электричество, дирижабль или магазинное ружье системы «винчестер». Гармония сего мира держалась на постоянстве, но Вальдесу это затхлое постоянство наскучило очень быстро. Он собирался сделать кое-что, чтобы перевернуть Светлый Мир вверх тормашками. Он уже строил свои планы.
Здесь он чувствовал себя творцом. Творцом не меньшим, чем сама Госпожа Дум. Но, для того чтобы начать действительно творить, нужно было получить на это некую лицензию от Госпожи. Вальдес не был уверен, что ему легко удастся сделать это. Он представления не имел, как Госпожа отнесется к его нововведениям.
Госпожу надлежало обмануть.
Когда Вальдес убедился в том, что его подручные неплохо справляются с работой, он все меньше времени стал проводить в кузнице. Мир, в котором он теперь обитал, следовало исследовать. Вальдес начал изучение с самого города. Он вышагивал как журавль на своих Удлиненных до двух метров ногах и без труда заглядывал в окна вторых этажей. Местные жители с изумлением смотрели на это невиданное чудо, мальчишки стайками бегали за Вальдесом. Он останавливался, Улыбался детям, рассказывал им удивительные сказки про добрую волшебницу Инквизицию и угощал их сладостями. Гостя Госпожи принимали везде с необыкновенным радушием – отвечали на любые его вопросы о жизни и обычаях Кларвельта, приглашали на свадьбы и именины. Вальдес охотно помогал людям там, где видел, что может помочь. Его длинные сильные руки, действуя как подъемный кран, подавали связки тяжелой черепицы рабочим на крышу, поднимали дерево, упавшее на дорогу, или ловко хватали поросенка, сбежавшего из загона. Один раз, увидев большого и злого черного быка, Вальдес устроил небольшую показательную корриду, воспользовавшись старым плащом хозяина (правда, не красным, а зеленым, но это не так уж и важно – ведь на самом деле быки не различают цветов). Конечно, тореадором Вальдес был никудышным, и в большом мире бык забодал бы его за две минуты. Но тут Вальдес не рисковал ничем: сам он не подходил к быку близко, и только длинные его руки, вытянутые на безопасное расстояние, дразнили разъяренное животное и заставляли его раз за разом бросаться на плащ. Нечего и говорить, что убийство быка в представление не входило. Вальдес старательно создавал себе имидж добрейшего существа.
Он передал на неделю дела старшему из кузнецов и предпринял длительное путешествие на периферию Светлого Мира. Шел он пешком – при его длинных конечностях это было намного быстрее, чем на лошади. Когда он миновал несколько провинциальных городишек и добрался до самых дальних ферм, он с удивлением отметил, что влияние приказов Госпожи здесь весьма незначительно. Крестьяне, жившие здесь, больше напоминали обычных жителей земного мира – были они людьми независимыми, самостоятельными, склонными к пьянству и другим мелким порокам. Случались между ними и драки, и кражи имущества, и прочие незначительные преступления. Следствием этого всегда было прибытие из ближайшего городка трех стражников, которые арестовывали безропотного преступника и водворяли его на недельку-другую в тюрьму.
Вальдес пришел к выводу, что телепатическое влияние Госпожи не безгранично. Сила его ослабевала от центра, которым был город с его Дворцом Дум, к периферии, как ослабевает сигнал телепередающего излучателя. Вначале Вальдес решил, что вследствие этого Светлый Мир должен кончаться за пределами Дальних земель – иметь там нечто вроде забора или места, где небесный купол упирается в земную твердь. Однако дальние крестьяне уверяли, что никаких границ не наличествует. «Значица там, где кончаются поля ячменя, господин Вальдес, – говорили они, – милях аккурат в десяти начинается Злой Пустырник. Местность сия весьма неприятна для обитания, вся она заросла колючей осокой, а временами и кустарником с огроменными шипами, и по причине сей неприветливости в ней не обитает никто, кроме рогатых сусликов, которые едят траву, и множества полосатых волков, которые едят сусликов и прыгают на задних ногах с необыкновенной ловкостью. К счастию, за пределы Злого Пустырника оные хичники не выходют, но любой человек, зайдя в столь поганые местностя, подвергается опасности оными полосатыми волками разорванными быть». Вальдес качал головой и удивлялся. Не укладывались эти «хичники» в гармонию Светлого Мира – было в них что-то жуткое и совершенно неконтролируемое.
Особенно же его заинтересовал рассказ одного шустрого старичка – местного знатока неприличных баек и страшных историй.