Текст книги "Демид. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Плеханов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 113 (всего у книги 137 страниц)
А потом все оружие полетело в сторону – и палица, и фаджета (перед последней я мысленно извинился). Я стоял и смотрел, как Бурый медленно встает, держась рукой за живот. Я еще не знал, что нужно делать, но все шло именно так, а значит, именно так все и должно было происходить.
И еще: мне нужен был совет. Новый совет.Я обводил глазами бесчисленные физиономии зрителей, и все они казались мне отвратительными злобными масками. Я хотел снова найти лицо той девушки. Как ее звали? Я не помнил. Но я страстно хотел снова увидеть эти странные глаза – узкие и черные, столь не похожие своей формой на глаза всех местных обитателей. Эта девушка выглядела как…Как китаянка.
Я был рад, что это приятное слово пришло ко мне, хотя у меня не было времени задуматься о том, что оно значит. Бурый Черт очухался окончательно и даже радостно осклабился, увидев, что не только он лишился оружия, но и я сдуру выкинул свою фаджету, с которой так искусно умел обращаться. Бурый Черт понял, что судьба повернулась к нему лицом. Наверное, в кулачном бое он был силен. Во всяком случае, природные данные для этого у него были более чем подходящие. Как я уже говорил, он был одного роста со мной, но руки. У этой гориллы были длиннее моих, а каждый кулак – раза в два поболее моего. Так-то вот. Вот и верь после этого всяким голосам, которые доносятся к тебе из прошлого.Его кулаки пришли в действие. Не буду утомлять вас рассказом о том, как проходил наш кулачный бой. Скажу только, что вначале мне удавалось довольно удачно избегать его ударов, но, к ужасу своему, я скоро убедился, что это все, на что я способен. Мне никак не удавалось дотянуться до Бурого Черта. Он теснил меня назад, и я начал понимать, что по убийственному действию его кулаки мало чем отличаются от выброшенной мной палицы. И что так или иначе скоро я попробую действие этих кулаков на собственных костях.
Где моя девушка? Я все еще искал ее взглядом в толпе. И когда я наконец увидел ее, то испытал странное чувство – облегчение и острую душевную боль одновременно. Я вдруг понял, что то, что происходит со мной, – реальность. До сих пор я все-таки считал, что вся эта чушь – и мерзавец Бурбоса, и арена, пропитанная потом и кровью, и Бурый Черт с его желанием убить меня в голову – все это сон. Дурацкая сказка, которая кончается, когда открываешь глаза и обнаруживаешь, что снова находишься в своей постели. Теперь я понял, что если сейчас не начну бороться за свою жизнь по-настоящему, мне никогда не будет суждено проснуться. Что я умру прямо здесь, на сером пыльном песке.
«Багуа– синь», -тихо прошептала девушка-китаянка. И снова исчезла. Я отчетливо услышал ее негромкие слова – они проткнули рев толпы, как острый нож вспарывает грубую холстину. Они дошли до моего сердца и остались там.
И в ту же секунду я не просто отпрыгнул от удара Бурого, но отбил его ребром ладони, а потом сделал полшага вперед и нанес удар сам. Удар тыльной стороной и костяшками кулака прямо в переносицу врага. Этот удар определенно был каким-то специальным. «А-а-а!!!» – взревел Бурый и попытался заграбастать меня, но я молниеносно сделал три шага назад, выскользнул из опасной зоны, и он схватил пустоту. Бурый Черт держался за сломанный нос и слегка дошатывался, а я стоял напротив него в низкой стойке. Теперь я не был встревожен, но и не испытывал радости. Я не был ни напряжен, ни расслаблен. Я находился в особом состоянии, единственном состоянии, каковое только и подобало моменту боя. Когда-то я находился в таком состоянии сотни раз, потому что меня научили этому. И теперь мое тело вспомнило это.
Бурый Черт обрушился на меня, как молотилка. Он очень старался, сражался со мной так, словно я был десятью противниками сразу. Может быть, это была лучшая серия ударов в его жизни. Но я спокойно парировал каждый из этих ударов и не оставил ни один из них безнаказанным. А потом я поймал мощную руку Черта, сделал плавное движение по дуге назад, Бурый Черт перевернулся в воздухе через голову и грянулся спиной об землю с такой силой, что все кости затрещали в его теле.
Публика вопила. Мой противник пытался встать, прикладывал для этого все силы, но руки и ноги уже не слушались его. «Шустряк, прикончи его! – голосили луженые глотки. – Возьми дубину! Убей его в голову!» Я с ненавистью посмотрел на палицу, которая валялась поодаль. Скорее я прикончил бы ею половину этих дрянных подонков-зрителей – так они меня раздражали. К самому Бурому Черту я не испытывал ни ненависти, ни даже злости. Скорее мне было жалко его. Он был таким же псом, как и я, и досталось ему сегодня достаточно.
Я встал на одно колено рядом с ним, заглянул в его глаза, в его зрачки, расширенные от боли. «Извини, брат, – тихо сказал я. – Я стукну тебя еще разочек. Так нужно. Это лучше, чем убивать тебя».
Я ударил его раскрытой ладонью в висок – несильно, мягко. Но этого было вполне достаточно. Голова его бессильно откинулась, и глаза закрылись. Может быть, он потерял сознание, а еще вероятнее, понял, что нужно вовремя прикинуться жмуриком. Так или иначе поединок был закончен. Я выиграл.
И, конечно, мое воображение сразу разыгралось. Я представил, как меня несут на руках, ставят на пьедестал, вешают на шею большую золотую медаль (размером с тарелку). Как меня объявляют чемпионом. Как местный лорд, или бургомистр, или принц, или какой-нибудь еще местный босс говорит мне: «Господин Шустряк, сегодня вы проявили истинную доблесть, и искусство, и несомненное благородство, а потому просите об исполнении любого вашего желания, и оное исполнено будет». На что я скромно отвечаю: «Благодарю вас, сэр, сеньор, гражданин начальник. Я свободный человек и прошу вас засвидетельствовать этот несомненный факт. Прошу вас отпустить меня на все четыре стороны и дать мне справку об освобождении. А далее я сам разберусь, из какой страны я пришел, и сделаю все, чтобы вернуться туда»…
– В последнем поединке турнира победил пес Шустряк! – прокаркал судья со столба. – Сие означает, что чемпионом года становится…
Публика притихла.
– Чемпионом становится благородный господин Бурбоса!!! – прохрипел судья, изнемогая от охвативших его радостных чувств.
Зрители заголосили: «Ура! Да здравствует чемпион Бурбоса, сильнейший из бойцов, храбрейший из воинов, доблестнейший из рыцарей!» Бурбоса шел через арену, сияя, как начищенный медный чайник, и все дружно рукоплескали ему.
А как же я? Не то чтобы мне очень нужны были слава и признание – плевать мне было на них. Но я собирался извлечь из статуса победителя определенную выгоду. Я не хотел быть псом господина Бурбосы всю свою жизнь.
Между тем никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Бурбоса добрался до помоста, на котором восседали вельможи, и самый жирный из них лично вручил ему кубок из чего-то похожего на золото, обнял его и даже поцеловал, а теперь громко говорил о замечательных человеческих качествах господина Бурбосы, о его неукротимой львиной свирепости и выдающемся таланте бойца…
Я пересек арену, хотя кто-то пытался схватить меня за руку. Я оказался у самого помоста.
– Эй, вы! – заорал я. – Благородные и досточтимые господа! Ваши светлости, величества и преосвященства! Не будете ли вы так добры выслушать меня?! В конце концов, я тоже кое-чего заслужил сегодня!…
– Энто еще что за смерд? – Главный вельможа сморщил нос, словно к нему непозволительно близко подошла большая куча дерьма на двух ногах. – Господин Бурбоса, что сие значит?!
– Простите, господин Обершмуллер! – пробормотал Бурбоса, извинительным жестом приложив руки к сердцу. – Этот пес не в себе в последнее время! Он ведет себя очень странно. Очевидно, сказались множественные удары по голове…
– Так! – Тот, кого назвали Обершмуллером, повернулся ко мне, и тут же несколько человек навалились на меня сзади, выкрутили мои руки назад так, что я и пальцем не мог пошевелить. – Энтому наглому псу назначено десять плетей, крутить его собачью мать. Я, значица, милостью своею добавляю ему еще десять. Ввалите-ка ему, ребятки, все двадцать прямо сейчас, и чтоб без всяких жалостев. Таких, значица, псов, как он, нужно лечить токмо плетями. Я думаю, опосля энтого в евойной башке точно просвежеет!
Меня поволокли на середину арены и повалили на землю. Я еще не понимал, что происходит.
– Бурбоса, скотина ты эдакая, скажи им, чтобы они прекратили! – завопил я. – Скажи этому жирному, чтобы меня отпустили!…
– Спасибо, господин Обершмуллер! – масленым голосочком произнес подлец Бурбоса. – Как тонко вы изволили подметить – токмо плетями! Истинно чувствуется ваша высочайшая образованность…
И только когда хлыст со свистом разрезал воздух и впился в мою спину, до меня дошло.
Я озверел. Я с ревом вскочил на ноги, раскидав корявых людишек – тех, что пытались меня удерживать. Они дружно бросились на меня, но я уложил всех их, потратив на каждого не больше чем по удару. Ко мне уже бежали два стражника с алебардами. Я схватил хлыст и сшиб им стражников с ног. Не думаю, что я нанес им значительный вред, но они предпочли закрыть глазки и сделать вид, что лишились чувств. Зрители оцепенели на мгновение, а потом дружно подались назад. Желающих показать свою удаль и укротить вышедшего из повиновения пса среди них явно не было.
– Пес Шустряк, именем Госпожи Дум приказываю тебе остановиться и перестать бесчинствовать! – провозгласил судья-стервятник. Наверное, он чувствовал себя в безопасности, сидя на высоком столбе. Напрасно. Я взбесился не на шутку. Я преодолел расстояние до столба в три.прыжка и в последнем прыжке ударил в столб обеими ногами. Дерево затрещало, пошатнулось, судья сорвался со своего насеста и спикировал на землю. Но, как я и предполагал, летать он разучился совершенно, а может быть, и не умел никогда. Он шлепнулся так, что мослы его загремели, как камни в деревянном ящике. Я немедленно вытянул его хлыстом по спине. И еще раз. И еще. Пусть знает, как назначать наказание плетьми хорошим людям.
– Госпожа Дум! Взываю к тебе, о великая Госпожа! – Один из свиноподобных обитателей помоста воздел руки к небу, в тонком голосе его чувствовалась торжественность и уверенность в том, что он делает. – Останови этого безумца! Прояви свою силу, Госпожа наша, пусть оцепенеет сей пес как камень и отдастся в руки справедливости и порядка! Ибо нарушает он законы Книги Дум! И восславим тебя, Госпожа наша, владычица Кларвельта, создавшая мир наш и людей его… Наверное, этот человек был местным священником, потому что одет он был в длинную черную сутану, а на голове его красовалась высокая цилиндрическая шапка. Несколько секунд все таращились на меня, будучи уверенными, что я обездвижен на самом деле. А я не хотел их разочаровывать, выдерживал артистическую паузу, застыл в неудобной позе на одной ноге и с поднятым хлыстом. Судья, вроде бы уже совершенно потерявший способность двигаться, вдруг ожил и начал вставать на четвереньки, скрипя всеми суставами. И по толпе тут же пронесся вдох облегчения – кажется, никто здесь не сомневался, что эта самая Госпожа Дум Может заочно навести порядок: наслать на меня оцепенение и паралич, а может быть, даже гром и молнию. Единственный, кто в этом сомневался, – я сам. Не ощущал я никакого воздействия, только проклятая левая рука снова начала чесаться.
– Ну, ладно, хорош дурака валять! – Я опустил ногу на землю, продолжил начатое движение рукой, в результате чего хлыст опустился на спину судьи и снова сшиб его на землю. – Значит, так, господа, сэры, герры и прочие местные уроды! Не знаю, как там насчет вашей Госпожи Дум, но мне эти игры надоели. – Я подобрал с земли свою запыленную одежду и начал натягивать ее на себя. – Я ухожу. Мне у вас не нравится. Если кто-то хочет меня остановить – пусть попробует…
И я двинулся к зрителям. Те заголосили – на этот раз не от азартного вожделения, а от страха. Они расступались передо мной, давя друг друга, глядя на меня глазами, выпученными от изумления. Не знаю, чем я их так удивил. С виду я был намного нормальнее, чем большинство этих расфуфыренных индюков.
– А ведь энтий пес – демоник! – услышал я сзади голос Обершмуллера и обернулся. – Он не слышит, значица, Госпожу Дум и не подчиняется ей! Стал быть, он демоник в самом натуральном виде! Что вы скажете, Бурбоса, мерзавец вы энтакий?! Демоников пригреваете на своей греховной груди? Да вы хоть понимаете башкой своей дурацкой, что вытворяете?! Инквизиция по вам плачет…
– Я тут ни при чем! – взвыл Бурбоса и повалился на колени. – Я не знал, честное слово благородного господина!… Я не знал, милостивые господа!… Он подло обманул меня…
Меня уже не интересовали разборки между местными эксплуататорами трудящихся масс. Я хотел найти девушку-китаянку, которая могла стать ключом к моей поврежденной памяти. Я не знал, что делает она в этом дрянном месте, но чувствовал, что она является здесь столь же чужеродным элементом, как и я. Я искал ее и не мог найти.
Толпа к тому времени полностью раздвинулась, и я увидел перед собой высокого человека. Он стоял, сложив руки на груди, и разглядывал меня. Я оторопел, увидев его. Он был хорошо знаком мне, но это узнавание не доставило мне радости. Ему было около сорока пяти лет, но, в отличие от местных бурдюков с жиром, он был подтянут, широкоплеч и даже красив. Только красота его была жестокой. Усмешка, растягивающая его тонкие губы, напоминала кривой острый нож. Светлые, почти бесцветные глаза смотрели на меня не мигая.
– А ведь старый дурак Обершмуллер прав, – сказал мне человек. Голос его – глубокий, теплый, почти нежный, прозвучал полным диссонансом внешности убийцы. – Ты – демоник, Шустряк. Ты – живой демоник. Живой. Хорошие дела происходят в Кларвельте! Сколько времени меня не было здесь – всего месяц? И что я вижу? Живые демоники нагло разгуливают по городу и бьют хлыстом благородных господ?! «Вальдес! – пронесся по толпе испуганно-благоговеющий шепот. – Сам господин Вальдес! Вальдес Длиннорукий! Великий Инквизитор!»
Я не помнил, что именно связывало меня с этим Вальдесом. Но я догадывался, что ничего хорошего. Вряд ли можно было ожидать хорошего от человека с такой жестокой улыбкой.
– Господин Вальдес, – произнес я. – Я понятия не имею, что такое демоник. Я не знаю, что такое Кларвельт. Более того, я не вполне представляю, кто таков я сам. Если вы благородный человек, господин Вальдес, то отпустите меня, и я уйду восвояси. Я обещаю более не причинять никому неприятностей и не напоминать каким-либо образом о своем существовании. Я просто уйду.
– И куда же ты уйдешь, Шустряк? – Вальдес наклонил голову, провел рукой по волосам, подстриженным коротким «ежиком» и совершенно белым.
– Не знаю… Уйду куда-нибудь из вашего Кларвельта. Попытаюсь найти свою страну…
– Страну?… – Вальдес снова усмехнулся и покачал головой. – Любой житель Кларвельта с детства знает, что никаких стран не существует. Есть только один мир, в котором живут настоящие люди. И мир этот называется Кларвельт. А еще есть другие миры – вельты. Но там обитают не люди. Там живут злобные магические твари – демоники. Человек не может уйти из Кларвельта – границы его закрыты создательницей нашей, Госпожой Дум. И тот, кто сумел пройти в Кларвельт из другого мира, никак не может быть назван человеком, как бы он ни пытался человеком притворяться. Имя такой твари – демоник. И, дабы демоник не мог творить зло свое в нашем счастливом, добром и справедливом мире, надлежит каждого демоника уничтожать. Так сказано в Книге Дум…
– Я не знаю, демоник я или нет, – честно признался я. – Но я не собираюсь творить зло. Мне кажется, я просто заблудился и забрел куда-то не туда. Отпустите меня, Вальдес. Я хочу вернуться домой. Я хочу вспомнить, где мой дом, и вернуться туда.
– Я помогу тебе вернуться, милый мой демоник. – Голос Вальдеса стал еще нежнее, он обращался ко мне, как к маленькому ребенку. – Я отнесусь к тебе с добротой, дорогой ты мой Шустряк. Когда демоника сжигают, его душа возвращается в ад. Ад – это и есть твой дом. Я сделаю так, что ты вернешься домой, и очень скоро. – Иди к черту! – Я сделал шаг в сторону, пытаясь обойти инквизитора. Но он не дал мне сделать это. Он протянул руку и схватил меня за горло.
Меня и Вальдеса разделяло расстояние в двадцать шагов. Но Вальдес не сделал ни единого шага вперед – он просто вытянул руку и вцепился мне в кадык. Рука его теперь была длиной в двадцать шагов. Пальцы его сжали мою глотку с такой силой, что я не мог сделать вдох. Все поплыло перед моими глазами. Я еще пытался дергаться, колотил руками по его жуткой длинной конечности, но карта моя была бита.
– Любой демоник должен быть предан огню.
Это были последние слова, которые я услышал, перед тем как снова провалиться в черноту.
Г лава 2
Сознание возвращалось ко мне постепенно, наплывало удушливыми волнами, воняющими нечистотами и горящим жиром.
– Пить, – стонал кто-то. – Дайте пить…
Кто– то приоткрыл мой рот, и теплая вода, отдающая ржавчиной, полилась ко мне в глотку. Я вдруг осознал, что это именно я издаю жалобные стоны и прошу пить.
– Пей аккуратнее, – тихо произнес старик, который стоял возле меня на коленях и поил меня. – Воды мало, и неизвестно, дадут ли еще. Может быть, они решат немножко подсушить нас перед тем, как сжигать. Знаешь ли, обезвоженные тела лучше горят. А дрова нужно экономить. В наших лесах завелись шепотники, пьявицы, мясоверты, шипокрылы и прочая нечисть. Лес становится рубить все опаснее.
– Хватит. Спасибо. – Я отстранил рукой кувшин с водой и сделал попытку сесть. Это было непросто. Ноги мои были зажаты в огромной деревяшке с прорезями для щиколоток. А деревяшка была приделана толстой цепью к каменной стене. Весил этот чурбан, наверное, не меньше, чем я сам.
– Это что еще за дрянь? – поинтересовался я.
– Это ножные колодки. Личное изобретение господина Вальдеса. Он изобрел много интересных приспособлений, и все они предназначены для того, чтобы лишать людей свободы, подвергать их истязаниям и как можно болезненнее отправлять на тот свет.
– Ну дела… – Я подергал огромный замок, скреплявший сбоку две половины колодок, и убедился, что сковали меня добросовестно и надежно. – Ты кто, старик?
– Я – Флюмер. – Старик поднялся в полный рост, приложил руку к сердцу и церемонно поклонился. При этом длинная борода его, раздваивающаяся в нижней своей части и аккуратно расчесанная, задела меня по лицу. Он был одет довольно опрятно – в серый камзол, серые штаны, обтягивающие тощие голенастые ноги. И пахло от него как-то приятно – тонкий аромат мяты пробивался как свежий ветерок сквозь застарелую густую вонь тюремной камеры. Одним словом, старик вызывал у меня явную симпатию. Он вовсе не был похож на ту крикливую шваль, что окружала меня на арене.
– А меня зовут Шустряк, – сообщил я. – Я боевой пес. Чемпион сезона, между прочим. Победил Бурого Черта. Только толку от этого – никакого. Я рассчитывал на то, что меня отпустят на свободу. А вместо этого угодил сюда…
Я обвел глазами помещение. То, что я увидел, нагоняло тоску – настолько смертную, что мысль о костре казалась избавлением. Каземат, в котором мы находились, имел тошнотворно грязные каменные стены и захламленный пол, он едва освещался жировым светильником. В этом-то как раз не было ничего особенного – трудно ожидать приличного вида от места, в котором держат людей, предназначенных для публичной казни. Ужасно было именно то, что мы здесь находились. Именно мы и именно здесь. И никаких шансов выползти из этого места у нас не было.
– Я тебя знаю, Шустряк, – сказал Флюмер. – Мы с тобой встречались пару раз до того, как попали в эту темницу.
– Да? – Я искренне удивился. – Я этого не помню. Извини, Флюмер, у меня что-то с черепушкой. Я не помню ничего, кроме сегодняшнего дня. Словно только сегодня на свет родился.
– Такое бывает. – Старик заложил руки за спину и пошел по комнате, мусор захрустел под его ногами. – Так обычно и бывает с демониками. В течение двух недель после того, как они попадают в Кларвельт, с ними случаются всякие неприятности. У них периодически пропадает память, или отнимаются руки и ноги, или открывается желудочное несварение… Ты попал сюда десять дней назад – я знаю это точно. Я следил за тобой. Я даже хотел укрыть тебя, но не успел – ты попал в руки святош.
– Значит, я все-таки демоник?
– Демоник.
– Но у меня же нет всяких там магических способностей, о которых говорил Вальдес…
– Они не успели проявиться. Ты здесь всего десять Дней, Шустряк. Через четыре дня у тебя должны открыться демонические качества. Должны… Но они не успеют открыться. К большому сожалению для тебя, тело твое будет предано огню уже завтра. Вальдес успел вовремя. Он всегда успевает вовремя, у него звериное чутье на демоников.
– А что, мы, демоники, на самом деле такие мерзкие и злобные твари?
– Я в этом не уверен. Совсем не уверен… – Старик покачал головой. – Никто не видел, как демоник начинает творить зло. Доблестный и бдительный господин Вальдес всегда сжигает демоников до того, как они успевают войти в свою полную колдовскую силу. Но вот как раз это и кажется мне странным. Такое впечатление, что только Великий Инквизитор знает все о демониках. Более того, раскрою тебе один секрет. – Флюмер наклонился ко мне, и глаза его заговорщицки блеснули. – Когда-то в Кларвельте не было никаких демоников. Не было и Вальдеса. Он появился лишь пятьдесят лет назад. Он объявил, что все беды нашего мира происходят от демоников. Госпожа Дум назначила его Главным Инквизитором. Вот тогда-то и появились эти самые демоники. И с каждым годом их все больше и больше. У Вальдеса всегда много работы.
– И что, то, о чем ты сейчас сказал, это большой секрет?
– Об этом не знает никто, – сказал Флюмер. В голосе его не прозвучало гордости за то, что он обладает особым знанием – скорее присутствовали уныние и обреченность. – Не знают, потому что не хотят знать. Я говорил об этом людям, я пытался донести до них правду. И вот результат – я объявлен еретиком и попал в подвалы инквизиции.
– А ты откуда знаешь?
– Прочитал. Просто прочитал в книгах. Знаешь ли, еще сорок лет назад велась летопись Кларвельта и все события, происходящие в мире, имели должное документальное отражение. Теперь уже никто не помнит об этих летописях. Все наши горожане считают, что Вальдес существовал всегда, что он вечен в такой же степени, как и Госпожа. Но это не так. Я точно знаю дату его появления в нашем мире.
– Стало быть, он пришел откуда-то? Так же, как и я?
– Именно так.
– И значит… – Догадка лежала на поверхности, но все же мне приятно было, что я сам додумался до этого. – Значит, Вальдес – тоже демоник?! И магические способности у него есть! Эти его вытягивающиеся руки…
– Официальный постулат гласит, что Вальдес Длиннорукий – не демоник, хотя и похож на демоника. Его магическая сила – светлая, он олицетворяет собой добро и справедливость, в отличие от зла и разрушения, что несут с собой демоники. Он – пророк, или, если можно так выразиться, исполняющий обязанности пророка. Он пришел, чтобы очистить наш мир от скверны.
– Постулат… А как же факты? Как же книги, которые ты прочитал? В них есть истина…
– Истина существует только для меня. Люди больше не читают книг. Я – продавец книг, но люди больше не покупают их. Большинство из них и читать-то не умеют. Отцы их еще умели читать, но вот детей своих к чтению не пристрастили. Это неприлично теперь – читать книги. Считается, что благородный господин должен исполнять законы, платить налоги и слушаться Госпожу Дум. Вольномыслие не поощряется – за это легко угодить в инквизицию. А раз так, то зачем читать? Это опасно. Господин Вальдес и его прислужники уже давно рассказали о том, что следует знать приличному человеку. Остальное – лишнее.
– Да… – Я почесал в затылке. – Хорош ваш КлаРвельт, нечего сказать… Мракобесие какое-то. Просто Средневековье (я применил слова, поднявшиеся из глубин моей памяти, и они показались мне очень подходящими). Послушай, Флюмер, если я не ошибаюсь, «Кларвельт» означает «Светлый Мир»? [От немецкого Klar Welt – «Светлый Мир».] Что же светлого здесь, в вашем мире? – Я обвел рукой мрачную камеру. – Скорее все это напоминает большую кучу грязи. Извини…
– Не стоит извинений. – Старик грустно улыбнулся. – Когда-то Кларвельт действительно был Светлым Миром. Не было кровавых боев, в которых ты имел несчастье участвовать. Не было разделения людей на псов и хозяев. Не было инквизиции, не было демоников и костров, на которых живьем сжигали людей. Благородные господа действительно были благородными. Именем Госпожи Дум не прикрывали отвратительные поступки. Даже подлости, лжи и беспросветной тупости, как мне кажется, было меньше. Я читал старые книги и плакал. Я скорбел о светлой эпохе, что описывалась в них и безвозвратно ушла в прошлое. Светлый Мир стал грязным и убогим, он издает запах разлагающегося трупа.
– Это Вальдес? Это он убивает ваш мир?
– Нет, дело не в Вальдесе. – Флюмер взволнованно взъерошил руками шевелюру – седую, не по-стариковски пышную. – Вернее, не только в нем. Вальдес – всего лишь червь, который завелся в ране. Один из многих червей, что завелись в ранах нашего мира за последние столетия. Все дело в Госпоже Дум. Она больна. Мне даже кажется, что она умирает. Она уже не следит больше за тем миром, который создала. Она уже не обращает больше внимания на таких рассадников заразы, как Вальдес.
– Госпожа Дум – ваша богиня? Почему вы думаете, что именно она создала мир? Может быть, и нет никакой Госпожи, и все это только выдумка, миф?
– Ты пришел из другого мира, ты не понимаешь этого! – Флюмер посмотрел на меня сердито, как на богохульствующего недоумка. – Может быть, в вашем вельте совсем по-другому. Но для нас, жителей Кларвельта, Госпожа Дум – это не выдумка! Это даже не абстракция! Она живет в наших умах, она повелевает нашими душами! Мы слышим ее голос!
– А ее видел кто-нибудь из людей? Как она выглядит?
– Нет, никто не видел ее. Мы только слышим ее голос – иногда добрый, иногда грозный, но всегда повелительный. Она живет в Замке Дум. Замок этот находится в самом центре Кларвельта. Любой человек может увидеть этот замок, но никто не может зайти внутрь. Ибо это лежит за пределами человеческого существования.
– Инквизиция… Великий Инквизитор Вальдес… Сжигание еретиков и демонов… – Я обдумывал все то, что услышал. – Знаешь, Флюмер, я не помню ничего о том мире, из которого я пришел, но вся эта мерзость кажется мне удивительно знакомой. Мне кажется, если бы я вспомнил свое прошлое, то смог бы объяснить многое из того, что у вас происходит.
– Ты уже не вспомнишь свое прошлое, – уныло констатировал старый Флюмер. – Не успеешь. Я не знаю, откуда берутся демоники – из вашего мира или из каких-то других вельтов, но Вальдес заботится о том, чтобы они не успели ничего вспомнить. И у него это всегда получается. Всегда.
Да, делишки… В хорошую историю я вляпался. Я улегся на пол, подложив руки под голову. Мне хотелось думать о чем-нибудь хорошем в эти последние часы моей жизни. Но что хорошего я мог вспомнить? Вальдес не оставил мне времени на то, чтобы воскресить свою память.Обидно было умирать так – помня только один день из собственной жизни. Причем день настолько отвратительный, что хуже не бывает. Обидно. И куда пропала эта девчонка с китайскими глазами? Она выручила меня там, на арене. Кто она такая? Демоник? Но если она демоник, то почему всеведущий Вальдес до сих пор не учуял ее?
Я лежал и пережевывал десяток неразрешимых вопросов. Это было единственным, что мне оставалось делать.
* * *
Снаружи тяжело лязгнул засов. Толстая дубовая дверь камеры распахнулась, и сырой свежий воздух, ворвавшийся из коридора, показался живительным вестником свободы. Однако это не было истинной свободой – скорее иллюзорным ее отпечатком, быстро растворившимся в смердящей реальности тюремного склепа. Два стражника, рослых и красномордых, быстро вошли и встали по обеим сторонам двери. За ними вразвалочку вошел…
Вальдес? Я почувствовал, как живот свело судорогой от страха. Я не был пугливым, но Вальдес с его руками, вытягивающимися на двадцать шагов, привел бы в ужас и не такого, как я. Нет, не Вальдес. Это был человек, старавшийся во всем походить на Вальдеса. Такая же короткая стрижка, светлые, а может быть, специально покрашенные под блондина волосы. Такой же черный плащ и фальшивая улыбка, приклеенная к бледному вытянутому лицу. Но до Вальдеса он явно не дотягивал – ни по росту, ни по жестокой холодной силе. В конце концов, если есть Великий Инквизитор, то, наверное, существуют и просто инквизиторы – не великие. Инквизиторы мелковатые и нагловатые.
– Эй ты, ничтожный еретик! – Инквизитор ткнул пальцем во Флюмера. – Я вижу, ты тут неплохо устроился. Можно сказать, благоденствуешь на казенных харчах. Пойдем, еретик, сейчас мы поговорим с тобой. Поговорим по душам. Ты ведь любишь вести философские беседы, да, еретик?
– Отпустите меня… – Флюмер растерянно пятился назад. – О чем с вами можно разговаривать?
– О чем разговаривать? – Инквизитор ухмыльнулся, и стражники дружно хохотнули по сторонам от него. – Ты расскажешь нам много всего интересного, плохой старик! У нас есть специальная комната, где люди становятся очень разговорчивыми! Там есть всякие умные приспособления, которые заставляют болтать таких плохих, грязных людей, как ты, со всей скоростью, на которую способен ваш лживый язык! Ты выдашь нам всех своих сообщников, а когда они попадут в нашу обитель закона и справедливости, то, в свою очередь, выдадут нам всех, кого знают они. Мы вырвем ваше гадючье гнездо еретиков со всеми корнями!
– У меня нет никаких сообщников! – сказал Флюмер. Он держался мужественно, хотя видно было, что сердце его разрывается от страха. – Сожгите меня, если уж так мне суждено и справедливость умерла в этом мире. Но не трогайте больше никого. Никто не виноват в том, что я знаю правду и отказываюсь признавать вашу ложь.
– Заткнись, сучий ублюдок!!! – Голос инквизитора повысился до визгливого фальцета. – Ты думаешь, что легко отделаешься? Думаешь, что мы предадим огню твое старое дряхлое тело, сожжем его и на этом все закончится? Ну уж нет! Мы знаем, что такие мерзкие рассадники зла, как ты, не существуют в одиночку! Вам обязательно нужно собрать себе подобных, сплотиться в маленький смердящий кружок, шептаться за спиной у благородных граждан, распространять идиотские слухи, порочащие Святую инквизицию, Книгу Дум и даже саму Госпожу! Вы любите мерзко хихикать над благопристойными господами, воображая себя умными и свободомыслящими. Так вот, посмотрю я, как ты захихикаешь сегодня под пытками! Как ты будешь рассуждать о правде, вычитанной из дурацких книжонок, когда тебя растянут веревками на дыбе и загонят иглы тебе под ногти. Как ты будешь булькать о справедливости, когда в твой вонючий рот через воронку будут вливать ведро воды. Как ты во всю глотку завопишь о гибели Светлого.Мира, когда тебя посадят на кресло с шипами и начнут закручивать винты!…