Текст книги "Демид. Пенталогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Плеханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 103 (всего у книги 137 страниц)

9

Лурдес было скучно гулять просто так. Наверное, она была права – глупо просто так бродить по дорожкам, если находишься в таком крутом месте, как Парк Чудес. Здесь надо отдыхать активно.

– Я хочу на чем-нибудь покататься, пока не поздно, – заявила она. – А то совсем стемнеет.

– Ой, как хорошо! – Анютка захлопала в ладоши. – Я знаю, на чем надо кататься! Это на Большом Змее. Он у нас на Востоке. Это мой любимый аттракцион!

– Только не на Змее!!! – выкрикнули мы с Лурдес одновременно и бросили на Анютку такой взгляд, что она съежилась. Она понятия не имела о том, что случилось сегодня днем, но сообразила, что ляпнула что-то не то.

– Ну ладно, – пробормотала она. – Лурдес, тебе не нравится Змей?

– Меня тошнит от него, – заявила Лурдес. – А Мигель вообще теряет от него голову.

– Водные аттракционы уже закрыты. Поздно. Может быть, поехать на Эль Дьябло? На Эль Дьябло вечером хорошо. Там красиво вечером.

– Точно! – Лурдес подняла вверх палец. – Кое-кто обещал прокатить меня на El Diablo. И этот кое-кто забыл о своем обещании.

– Ладно, уговорили, – произнес я. – Пойдемте, девушки, прокатимся с ветерком.

Эль Дьябло – тоже горки. Несмотря на столь устрашающее название, это очень милое место. Дьябло успокаивает нервы, а не будоражит, как Змей и Стампида. Здесь все сделано красиво. Здесь можно было бы снимать фильм о Мексике конца прошлого века: заброшенная старая шахта, туннели, где из обломков труб вылетают облачка дыма, серые каменные стены и причудливые конструкции – то опускающие рельсы под землю, то поднимающие их на высоту, откуда открывается загадочный, немного мистический вид. Милый паровозик везет открытые вагонетки по шахте старого Эль Дьябло, и пыхтит, и колеса стучат на стыках рельсов. А вечером вдоль пути загораются газовые фонари на тонких столбиках, и хочется ехать по этому пути бесконечно, и вдыхать теплый воздух, смешанный с паровозным дымом, и чувствовать себя счастливым, как в детстве.

Эль Дьябло, конечно, имеет резкие спуски и виражи, где вы падаете набок. Но там нет мертвых петель, как на Большом Змее, и никто не перевернет вас вниз головой. И там есть нормальные надежные рельсы.

Я был совершенно спокоен, когда садился в низкую открытую тележку. Сиденья здесь располагались попарно. Лурдес и Цзян сели сзади от меня. Вместе. Это, в общем-то, было разумно с их стороны – не нужно было делить меня. Я сел прямо перед ними, на самое переднее место. Почему-то никто не сел со мной, хотя все остальные места в шести коротких сцепленных вагонетках были заняты. Паровозик сказал «чух-чух», свистнул и медленно пополз вверх.

Я оглянулся назад. Цзян обняла Лурдес за пояс и положила голову ей на плечо. Ветерок развевал их волосы. Они определенно решили меня соблазнить, эти противные девчонки. Прямо здесь.

Я повернулся и гордо уставился вперед. Я путешествовал, ловил свой маленький кайф. И никто не мог помешать мне в этом.

Я закрыл глаза. Я сидел в маленькой вагонетке и держался руками за железный поручень, и колеса мерно постукивали подо мной: «тук-тук, тук-тук». Теплый воздух ласкал мое лицо, и я улыбался. Куда я ехал? Я не знал этого. Только я видел сквозь свои закрытые веки, как пробегают мимо меня дома со спальными колпаками черепичных крыш, и согнутые старостью фонари, смотрящие желтыми глазами на гуляющих под ними гномов, и далекие страны – конечно же, с густой порослью джунглей и с обезьянами, раскачивающимися на ветках. Слоны осторожно высовывали длинные свои хоботы из-за деревьев и махали мне носами, как огромные фарфоровые чайники. Плюшевые медведи сидели на полках – всех размеров и расцветок – и держали в лапах ценники. «Купи меня» – было написано на огромном плакате. Маленькие заводные вертолетики сновали в воздухе, как феи, они врезались в радужные бока мыльных пузырей, и те лопались, оставляя взвесь мельчайших капель, падающих вниз.

Наверное, я спал и снова был в стране снов своего детства. Я улыбался, и невидимая в темноте мама гладила меня по голове. А отец кашлял где-то за стеной.

Полынь росла в моем сердце, ветвилась, как плющ, цеплялась усиками за горячие стенки моего сердца и за шершавые стенки души и поднималась все выше и выше, на ней зрели гроздья винограда, горького и сладкого, ядовитого и оживляющего, как сама любовь.

Мы ехали по месту плоскому, как тарелка, и я почему-то знал, что место это называется саванна. Рельсы заросли высокой травой, маленькие изумрудные птички сидели на стеблях тростника и удивленно провожали нас блестящими глазками. Деревья, что росли на горизонте, имели высокие голые стволы и пожелтевшие от жары кроны – сплющенные и широкие, как кепка грузина. Животные медленно передвигались по степи, и ели траву, и ели друг друга – зебры, антилопы, носороги, орангутанги, лошади Пржевальского, саблезубые тигры, велоцерапторы и птеродактили, пингвины и па-хицелозавры.

Что– то вдруг резко переменилось в мире, окружающем меня. Облака охнули, дернулись, словно их ударило током, и безвольно поползли вниз мертвым клейстером по белой стене небосвода. Деревья согнулись под напором неслышимого ветра, замахали руками, побежали, перебирая короткими ножками корней, стараясь прижаться друг к другу, сбиться в стадо, чтобы спастись от врага, и вдруг вспыхнули все разом, как факелы. Животные тоже менялись. Некоторые из них начали чудовищно распухать, заглатывая всех, кто попадал в их поле зрения, Я видел, как свинья-бородавочник ростом с пятиэтажный дом перемалывает зубами сразу двух жирафов, и пятнистые шеи жирафов свисали у свиньи из пасти, мертво мотали рогатыми головами. Пингвины расправили свои широкие крылья, выстроились клином в небе и, курлыкая, отправились домой -в Антарктиду, или на Марс, или в закусочную Макдональдс. Они пытались спастись бегством, но тот, кто шел сюда, вырос огненной башней на горизонте, заграбастал всю стаю огромной когтистой лапой и, не глядя, сунул в рот. Он шел, и от каждого шага его растресканная кожа земли болезненно вздрагивала, морщилась складками, не желая принимать на себя ЭТО. Земля содрогалась в конвульсиях, и гигантские скалы рушились с вершин далеких гор, утонувших в тумане.

Я узнал его. Я еще не мог различить его лицо – только черный силуэт на фоне посеревшего от боли неба. Только рубиновый огонь глаз, сгорающих в нечеловеческой страсти. И большие козлиные рога, растущие вверх, царапающие небо. Рога его оставляли на тучах рваные раны, из которых кровью стекали капли дождя.

– Зачем ты пришел? – тихо спросил я. – Я не звал тебя, Эль Дьябло.

– Ты сам пришел ко мне. – Голос его, против моего ожидания, не оказался грохочущим – он звучал, как шум полночной вьюги, прорывающийся сквозь шели в покрытых инеем окнах, он превращал кровь в лед. – Ты сам сел в мой поезд, тореро. Сел сам и посадил двух своих шлюх. Разве ты не читал мое имя на вывеске? «El Diablo» – написано там. Ты сам пришел ко мне, и значит, я нужен тебе. Нужен так же, как нужен всем вам, людям, любимым детям моим. Дай мне руку, я отведу тебя в страну твоего детства. Ты ведь хочешь попасть туда?

– Мы не твои дети, – сказал я. – И вообще, это звучит банально. При чем тут мое детство? Это дешевый трюк, Дьябло. В детстве моем не было места никаким дьяволам. Если бы ты хотел соблазнить меня сказкой моего детства, ты мог бы притвориться Карлсоном, Чебурашкой или, на худой конец, добрым волшебником. Хотя… В детстве я не доверял волшебникам. Даже добрым.

– Я соблазню всех, – голос его шелестел, как газета, гонимая ветром по асфальту. – Соблазню всех, кто того хочет, а таких большинство. Я найду, как их соблазнить. Я умею это. Я умел это за многие тысячелетия до того, как появились первые люди. Подманю их к себе, усыплю их. А потом сожру их.

– А что будет с теми, что не захочет соблазниться?

– Они умрут тоже, но смерть их будет намного страшнее. Легче умереть в сладком сне, с закрытыми глазами. Гораздо хуже умереть, видя смерть свою в лицо. Видя, как тело твое разрывается крючьями и обнаженное сердце твое вздрагивает в последней невыносимой боли…

Путь наш изменил направление. Рельсы вдруг начали подниматься в воздух безо всякой опоры, и паровозик усердно карабкался по ним вверх. Пыхтение его все меньше напоминало обычное, паровозье, машинное «чух-чух-чух». Это было уже живое сопение, и ворчание, и даже тоскливое завывание голодного животного. Я увидел, как на спине паровоза под гладкой темной кожей перекатываются бугристые мышцы. Лопатки его работали, не зная устали. Он уже не мог больше притворяться машиной – черный паровоз Дьявола. Костлявый таз его вихлялся из стороны в сторону. Длинный толстый хвост, которым он зацепился за мою вагонетку, был покрыт толстыми пластинками чешуи, а между ними росли длинные грязные волосы. Уже не дым, а пар вырывался из его ноздрей – смрадный пар дыхания старого хищного зверя.

Рельсы обвивались вокруг Дьявола, как толстые змеи. Мы ехали вокруг горы, которой был Эль Дьябло, и я мог рассмотреть красную растрескавшуюся кору его кожи, спутанные многометровые лохмы его волос, в которых копошились белесые вши величиной с крокодила. Я задыхался от вони его тела, которая напоминала человеческую, и козлиную, и, конечно, знакомую мне вонь разложившихся трупов. Это был полукозел-получеловек ростом с Останкинскую башню. Он почти не шевелился, чтобы не сбросить ненарочным движением с себя наш локомотив, чтобы дать нам всем насладиться его силой, его мощью, его выдающимся безобразием и дикой красотой.

Рот его был открыт. Задрав голову, я мог увидеть далеко вверху его пасть, окруженную частоколом желтых острых клыков, огромных, как ледяные скалы. И рельсы наши заканчивали свой путь там – в глотке Дьявола.

Я бросил взгляд вниз. Состав наш, ведомый животным-паровозом, был бесконечен. Я не видел конца этого поезда – вагонетки вытянулись за горизонт, как бесчисленные членики гигантского черного солитера. Я видел только, что люди в вагонетках сидят, и улыбаются счастливо, как в детстве, и размахивают воздушными шариками, на которых написано: «Мы едем домой».

Единственные две пары глаз, которые были осмысленными, находились в вагонетке, следующей за мной. Две пары темных блестящих глаз, вытаращенных от ужаса.

Лурдес и Цзян. Это были они.

– Лурдес, это ужасный сон, – печально сказал я. – Я все-таки схожу с ума. Днем я увидел крушение Большого Змея. Теперь я вижу, как Эль Дьябло собирается проглотить нас. Я завидую вам, потому что вы этого не видите. Я хочу поскорее очнуться. И клянусь, что я никому не расскажу того, что мне привиделось, потому что точно сразу попаду в психушку.

– Он летит!… – Цзян зажала рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. – Ты что, не видишь, он летит!

Она смотрела на что-то впереди меня.

Я стремительно повернулся обратно, лицом к паровозу. И подавился собственным воплем. Потому что то, что я увидел, поразило меня больше, чем Эль Дьябло.

Дьявола– горы больше не было. Не было саванны. День снова стал ночью. И паровоз снова стал обычным паровозом, сделанным из железа. Я снова вернулся в свою реальность. В нашу реальность.

Но между паровозом и моей тележкой находился человек. Он висел в воздухе, расставив руки. Он был похож на парящего в темноте распятого Христа. Он слабо светился во мраке ночи белым своим балахоном. И он двигался вместе с нашим поездом, оставаясь в то же время неподвижным в двух метрах от меня.

Это был Франсиско Веларде. Я узнал его.

– Дьявол просыпается, – сказал он.

– Веларде! – заорал я. – Это вы?! Что происходит, черт возьми?! Вы ничего мне так и не объяснили тогда.

– Не чертыхайтесь. – Веларде едва заметно улыбнулся. – Не пристало упоминать имя Врага человеческого истинному consagrado. Вам требуется терпение, друг мой. Терпение и мудрость. Сила и страсть. И любовь.

– Что мне делать?

– Путь ваш лежит к смерти. – Голос Веларде затухал, словно столетия, через которые ему приходилось прорываться, разметывали его шквальными ветрами времени. – Вам нужно сойти с этого пути. Ибо вы нужны – все трое. Вы нужны, чтобы найти еще двоих… И тогда…

Голос его погас, как огонек обессиленной свечи. Прозрачная фигура еще мгновение колебалась на ветру, а затем разлетелась на призрачные обрывки и медленно истаяла в темноте.

Я закрыл глаза, уперся локтями в колени и обхватил руками голову. Сил у меня больше не было – безумный день полностью истощил меня. Мне хотелось спать.

Голубой воздушный шарик заплясал перед моими глазами. «Домой, – было написано на нем веселыми буквами. – Пора домой».

Крепкие ладони опустились сзади на мои плечи. Они встряхнули меня так, что зубы мои клацнули и больно прикусили язык. Кто-то схватил меня сзади за волосы и развернул лицом к себе.

Это была Лурдес.

– Не вздумай спать, тореро! – прошипела она. Ноздри ее раздувались от ярости, а глаза светились огоньками в отраженном свете фонарей. – Ты слышал, что сказал этот, который здесь летал? Нам надо слезать с этого поезда. Иначе всем нам крышка!

– Это глюки, – сказал я. – Все это галлюцинации. И лужи крови на Большом Змее, и рога Дьявола, и Франсиско Веларде, висящий в воздухе на манер простыни.

– Сам ты – глюк! – Лурдес еще раз дернула меня за волосы так, что я зашипел от боли. – Не знаю, как насчет остального, но этот чудик болтался перед тобой совершенно реально. И то, что он говорил, мне не понравилось! А ты все пытаешься дрыхнуть!

– Цзян, ты что-нибудь видела? – Я вырвал свою голову из пальцев Лурдес, сведенных судорогой. Я не собирался стать лысым, пусть даже в такой экстраординарной ситуации. – Ну, чего ты молчишь?

– Он летал… – Цзян медленно вытянула руку вперед и вверх. – Он летал и говорил. И нам надо уходить отсюда. Скорее.

Я перевел дыхание. Если Веларде и был массовой галлюцинацией, то только для нас троих. Остальные люди – все те, кто сидел в поезде сзади нас, – вряд ли видели его. Потому что они улыбались. Они размахивали руками, и о чем-то говорили друг с другом, и смеялись. Только все они спали – и дети, и взрослые, и старики. Глаза их были открыты, но осмысленности в этих глазах было не больше, чем у лунатика, бредущего по карнизу. Они спали и ехали на поезде Дьявола к своему счастью.

Мы давно уже должны были прибыть обратно на пункт отправления и остановиться. Но мы даже отдаленно не приближались к этому пункту, Я видел павильончик, стилизованный под железнодорожную станцию. Я видел его то справа, то слева, то даже мы проносились над ним. Но мы не подъезжали к нему и не замедляли своего хода. Мы мчались со всей скоростью.

Аттракцион El Diablo рос. Он выращивал новые петли, закручивал новые виражи, горбился в небо новыми горками и вгрызался в землю новыми шахтами и туннелями. Новые километры рельсов блестели в свете газовых фонарей и тащили на себе черный локомотив. Аттракцион занимал уже площадь в три раза большую, чем час назад. И он вовсе не собирался останавливать свой рост.

И поезд, в самой голове которого мы ехали, имел уже не десяток, а сотни вагонов. Я не мог увидеть хвост этого поезда – он терялся где-то в путанице виражей и поворотов. Но я догадывался, что поезд становится все длиннее и длиннее. Потому что он должен был вместить много людей. Всех людей, которые пришли в этот день в Парк Чудес.

– Веларде сказал, что Дьявол просыпается, – произнес я. – Интересно, что будет, когда он окончательно проснется?

– Мне это совсем неинтересно, – заявила Лурдес. – Думаю, что ничего хорошего в этом не будет. Кстати, кто такой этот Веларде? Похоже, что вы с ним знакомы.

– Я думаю, что он тоже стал consagrado, как и я. Я говорил тогда де Балмаседе, что Веларде подходит на эту роль…

– Ты можешь говорить понятнее?! – заорала Лурдес. – Мы попали живьем в какой-то фильм ужасов, один только ты понимаешь, что происходит, и вместо того, чтобы объяснить все путно, несешь всякую чушь…

– Он оттуда, – прошептала Цзян. – Этот человек оттуда, из прошлого, в котором ты побывал. Он летал и говорил странные вещи. А значит, все то, что ты говорил, правда. Ты был там, Мигель.

– Я был там. – Шея моя уже затекла оттого, что я вынужден был сидеть, повернувшись назад, но я не мог развернуться обратно и снова остаться один, не видеть глаза любимых моих девчонок. – Я был в Испании шестнадцатого века. Это произошло не по моей воле, меня перенес туда человек по имени Рибас Алонсо де Балмаседа. Его называют магом, колдуном, но он говорит про себя другое. Он говорит, что он – consagrado – Посвященный, убийца демонов. И еще он сказал, что мне тоже предстоит стать consagrado. Что таково мое предназначение, такова моя судьба. И мне не уйти от этого.

– Что ты делал там, в старой Испании?

– Я убивал – к сожалению, не демонов, а людей. Я вынужден был так делать, чтобы спасти иллюмината, этого самого Франсиско Веларде, которого вы сейчас видели. Я убивал, но иначе убили бы меня самого…

Некоторое время мы молчали. Вагонетки наши то пролетали над самой землей, то взмывали к облакам. Мы ехали по пути, который казался бесконечным. Но он не был бесконечным. Веларде сказал нам, куда он ведет.

К смерти.

В вагонетках El Diablo рамы не такие большие, как на Змее. Они не прижимают вас сверху так, что пошевелиться нельзя. Но здесь тоже есть рамы – прочные никелированные дуги из стальных дюймовых труб. Они страхуют вас, прижимают ваши бедра к сиденью, чтобы вы не смогли спьяну или сдуру встать на полном ходу и вывалиться из вагонетки. Покинуть поезд.

Я попробовал приподнять дугу, и сразу сработало невидимое стопорное устройство. Наверное, можно было сломать защелку, если встать сверху рамы, и упереться ногами, и выгнуть спину, как при становой тяге штанги, и дергать раму со всей силы. Но так, из сидячего положения, снизу вверх, согнутыми руками, не получалось ничего.

Все было продумано с умом.

Стыки рельсов стучали под колесами. Они не говорили уже больше «тук-тук-тук». Они говорили «труп-труп-труп». Они смеялись над нашим бессилием. Поезд набирал ход.

– Я знаю, что можно сделать, – сказала вдруг Цзян. – Надо двигать ноги вбок, пока они не выпрямятся. И выйти из-под дуги. Мне кажется, тут достаточно свободного места.

Я заерзал, попробовал выскользнуть из-под дуги. Не получилось. Мой коленный сустав, по-мужски широкий, намертво заклинивался между рамой и сиденьем.

– Не выйдет ни черта! – Я сидел потный и злой. – Если бы я был ребенком лет десяти, я бы, наверное, сделал это. Но с моим ростом… Я и так еле умещаюсь в этой детской колясочке, коленки у меня упираются. Я влип.

Я снова повернул голову к моим девчонкам и обомлел. Лурдес изо всех сил тужилась, поднимая вверх дугу, общую на два сиденья. А Цзян, милая моя Анютка, медленно просовывала коленку под трубу. Лицо ее побелело от боли, нога выгнулась в немыслимой позиции. И все же она продвигалась миллиметр за миллиметром. Я перегнулся назад, насколько это позволяла мне моя собственная рама, и вцепился сверху в дугу, удерживающую Цзян.

– Давай… – Я едва дышал, настолько мне пришлось перекрутить бедное свое туловище назад. – Давай… На счет три…

Я рванул. Цзян со стоном выдернула ногу.

– Bay! – заорал я. – Еще немножко!

Она освободила и вторую ногу. Она была молодцом.

Теперь была очередь Лурдес. Цзян, следует признать, выскочила сравнительно легко. Физически она намного превосходила Лурдес и к тому же была в обтягивающих джинсах. Лурдес была в коротком хлопчатобумажном платьице. Ножки ее не были прикрыты ничем, и гладкий никель рамы сразу прилип к ее коже. Лурдес вскрикнула и вернула ногу на место, под раму.

– Я не могу, – сказала она. – Не знаю, что мне делать.

– Цзян, снимай джинсы, – сказал я.

– Но… – Анютка покраснела. – Как же я буду?… Там же ничего нет, под джинсами.

– Трусы есть? -Да…

– А хоть бы и не было. Снимай джинсы. Быстрее.

– Тут столько много людей…

– Это не люди, – сказал я. – Это манекены, куклы, храпящие сладким сном. И если ты хочешь, чтобы они когда-нибудь снова превратились в людей, снимай свои чертовы джинсы. Умоляю тебя!

Поезд между тем все так же несся по своим виражам и петлям – то падал с горы, то заваливался набок. Слава богу, нас хоть не переворачивало вниз головой, как на Большом Змее. И все же Анютке приходилось прилагать все силы, чтобы не вылететь из вагонетки. Обратно на сиденье сесть она не могла, потому что отдавила бы рамой ноги Лурдес. Она стояла на одной ноге, дер. жалась одной рукой за раму, а другой рукой стягивала с себя непослушные, норовящие прилипнуть к ногам джинсы. Это едва не кончилось плохо – вагонетка резко переменила направление, Анютку кинуло вбок. Она вылетела бы, наверное, если бы я не поймал ее зато единственное, за что я мог схватить ее одной рукой – за трусики. Я едва не сдернул их до колен, но Анютка пискнула, согнулась крючком и свалилась на дно вагонетки. Не знаю, как она умудрилась там уместиться – места на дне было совсем немного.

– Ты что! – возмутилась она оттуда. – Совсем стал сумасшедшим?

Так– то вот. То пытается затащить меня в кровать, то возмущается из-за каких-то пустяков. Трусики я с нее, видите ли, стащил.

– Джинсы сняла?! -Да!

– Лурдес, надевай джинсы.

Невероятно, но эта уловка помогла. Лурдес стонала от боли, когда протаскивала свои коленки под рамой. И все же протащила их.

А еще через минуту обе они были в моей вагонетке. Втиснулись обе на свободное пространство. Это был достаточно сложный акробатический трюк. Цзян проделала его без особого труда. Лурдес было страшно – она едва сдерживалась, чтобы не закричать. Вагонетки грохотали, их мотало в стороны. Лурдес переползала из одной тележки в другую, цепляясь так, что пальцы ее сводило судорогой. Цзян держалась одной рукой за поручень, а другой тянула Лурдес, едва не вися в воздухе. И все-таки они сделали это.

– Девчонки, как вы думаете, – спросил я неуверенно, – меня удастся вытащить из этой мышеловки?

– Удастся, – Лурдес тяжело дышала. – Я этот чертов поезд зубами разгрызу, только бы тебя вытащить. Помнишь, как ты меня вытащил из той передряги? Там потяжелее было. А здесь – что? Так, ерунда.

Она никак не могла перевести дыхание. И бодрый ее тон означал только одно – она сама отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-то сказал ей: «Не бойся».

– Не бойся, Лурдес, – я взял ее за руку. – Тебе повезло, ты оказалась в компании двух физически развитых людей. Мы тренировались с Цзян несколько месяцев, каждый день. Иногда я спрашивал себя – какого черта я делаю это? Теперь я понял, какого…

– Ты так не вылезешь, – Цзян рассматривала мои ноги и хмурилась. – Так ты не сможешь вынуть ноги никогда. И раму мы не можем ломать. Она очень прочная. У нас будет мало сил.

– Надо сделать что-то с сиденьем, – сказала вдруг Лурдес. – Чего мы привязались к этой раме? Она так и останется на месте – ни вверх, ни вниз. Надо вырубить ямки в сиденье. Для ног. И вылезешь без проблем.

– Чем ты будешь их рубить? Ногтями своих рук? – язвительно поинтересовалась Цзян. Кажется, в ней неожиданно проснулось чувство юмора. – Если ты имеешь за пазухой топор, то доставай его…

– Есть! – Я хлопнул ладонью по лбу. – У меня есть Кое-что…

Я расстегнул рубашку. На груди у меня висел нож.

– Ого! – Лурдес присвистнула. – Крутой кинжальчик! Это тот самый? Им ты пытался убить инвалида в коляске?

– Он самый.

– Это нож, с которым ты появился в кухне, – утвердительно произнесла Цзян. – Он из прошлого, да?

– Да.

Я уже вытащил нож и резал искусственную кожу сиденья. Сиденье снаружи было обтянуто дерматином, выглядело довольно архаично. Но внутри оно оказалось самым что ни на есть современным. Под дерматином оказался тонкий слой поролона. А под поролоном – пластина из пластика. Твердая пластмасса, резаться она не будет. А вот колоться – вполне возможно.

Я всадил свой нож в сиденье. Я колотил по ручке, пока ладонь моя не распухла, а лезвие не вошло в пластик достаточно глубоко. А потом нажал на нож, как на рычаг.

К счастью, нож выдержал. Он был сделан достаточно прочно. А вот пластик с хрустом сломался. Из сиденья вылетел большой кусок и тут же исчез в темноте за бортом.

– Ура!!! – завопили девчонки.

Я ломал и крушил проклятый пластик, пока не проделал две дыры в сиденье. А также шесть дыр в штанах и три кровоточащих дыры в собственных ногах. А потом вылез из-под рамы. Не буду рассказывать, как это происходило. Это было занятием непростым и довольно болезненным. Пару раз я даже задумывался, не проще ли мне отпилить ножом ноги.

И вот мы уже все втроем стояли в вагонетке, скрючившись в своеобразной позе, держались за поручни и смотрели, как земля проносится мимо – то далеко внизу, то всего лишь метрах в трех от нас. Что тоже, в общем-то, было вполне достаточно, чтобы сломать себе шею, спрыгнув с поезда.

Мы стремительно приближались к очередному тоннелю. Я никогда раньше не видел его. Это был новообразованный тоннель – как и все, что теперь встречалось на нашем пути. Аттракцион El Diablo продолжал расти, как причудливая раковая опухоль,

– Надо прыгнуть, – Анютка показывала рукой вверх. – Когда начнется этот тоннель, прыгнуть и хватать руками его край. Так мы будем висеть наверху, уже не в поезде.

– Поезд бесконечный, – сказал я. – Сколько мы так сможем провисеть? Свалимся обратно в поезд. Только ноги себе переломаем.

– Мы переберемся на край тоннеля. А потом слезем по его стенкам вниз.

То, что мы называли тоннелем, было длинным высоким коридором, сколоченным из толстых побуревших досок. Было весьма проблематично точно рассчитать, где прыгать, чтобы уцепиться за его край в самом начале. Нужно было иметь большую силу, чтобы допрыгнуть до его верхнего края. И чтобы, перебирая руками, добраться до стенки и слезть по этим довольно гладким стенам. Это было вполне возможно для нас с Цзян. Но для Лурдес – никоим образом.

Тоннель стремительно надвигался на нас квадратной черной дырой.

– Прыгай, Лурдес! – крикнул я, И сам уже согнул колени, приготовился к прыжку.

– Я не смогу!

– Прыгай!

Нужно было делать прыжок, и Цзян сделала его. Я успел увидеть, как она взлетела вверх, вцепилась в крайнюю доску и начала подтягивать ноги. Дальше она исчезла из поля зрения. Мы с грохотом неслись по тоннелю, в полной темноте.

Сам я стоял в вагонетке. Я увидел, что Лурдес не сможет прыгнуть. В общем-то, она была права. Она разбилась бы насмерть в этом грохочущем аду. И я остался с ней.

Лурдес прижалась ко мне. Я не видел ее лица. Но думаю, что оно было не очень веселым.

– Нужно слезать быстрее! – прокричал я ей в ухо. – Поезд разгоняется. Он больше не тормозит даже на подъемах. Дьявольская сила тащит его.

– Как? Как мы сможем это сделать?

– Найти местечко пониже и прыгать на землю. Другого выхода просто нет!

Мы вынырнули из тоннеля, и теперь перед нами был длинный прямой отрезок пути. Рельсы шли по деревянным подмосткам, метрах в двух-трех от земли. А внизу были кусты и трава. Идеальное место для бегства с поезда – лучше я пока не видел.

Я знал, что нельзя терять ни секунды. И еще знал, что если буду уговаривать Лурдес прыгать, мы потеряем время и упустим шанс – может быть, последний.

– Лурдес… – Я обнял ее сзади за поясницу. – Ты знаешь, как надо прыгать? Нужно приземлиться на ноги – как можно мягче.

– Ты что?! Сейчас прыгать? Нет, подожди! Мне нужно собраться с духом.

– Когда приземлишься, не сопротивляйся своему телу. Оно само знает, что ему делать. – Я торопливо говорил, не обращая внимания на слова Лурдес. – Не держи ноги жесткими, позволь им сразу согнуться. Ты можешь упасть на четвереньки, покатиться по земле. Но главное – не бойся! Тут невысоко…

– Подожди, черт возьми! – Лурдес уже поняла, что я собираюсь сделать, дернулась из моих рук, попыталась вцепиться в поручень. Но я не дал ей сделать это. Я схватил ее обеими руками за пояс, приподнял и выкинул из вагонетки.

Я видел, как она кубарем покатилась по травянистому склону и с треском влетела в кусты. Выглядело это довольно неплохо. Для первого раза это было просто роскошным падением. Вряд ли она сломала себе ноги.

Я перевел дух. Прыгать мне почему-то не хотелось, но я не сомневался, что сделаю это. Прямой участок уже заканчивался, и дальше шел крутой подъем вверх. Я сосчитал до трех и прыгнул.

И не смог прыгнуть. Что-то обрушилось на меня сзади, плашмя ударило по шее, жгуче ободрав ее, и схватило меня за шиворот. А теперь тянуло вниз, пытаясь свалить на пол вагонетки.

Я повернул голову назад, насколько мог. Сплющенная с боков мертвенно серая голова, величиной с лошадиную, фыркнула мне прямо в глаза, обдав лицо мое каплями едкой горячей слизи. Голова эта сидела на длинной, как у бронтозавра, шее, а шея тянулась из спины паровоза. Длинные игольчатые зубы головы лошаде-ящера сомкнулись на моей рубашке. К счастью, не на моей шее – они прокусили бы ее насквозь.

Дьявол успел схватить меня. Почему-то он не хотел убивать меня сейчас. Он хотел удержать меня на паровозе.

Я выхватил нож и ударил им.в желтый глаз твари, прямо в узкий вертикальный зрачок. Рев боли вырвался из трубы паровоза со струей смрадного пара. Зверь дернулся, хватка его на мгновение ослабла. Я рванулся вперед изо всех сил, выпрямил ноги и вылетел из вагонетки. И закачался над бездной.

Поезд поднялся вверх по горе уже метров на пятнадцать и неумолимо карабкался все выше. Я болтался в воздухе. Зубы твари держали мой воротник, но рубашка уже трещала по швам. Паровоз ревел, ярость и голод были в его протяжном крике.

Я еще раз, не глядя, ударил ножом. Зверь мотнул башкой от боли, воротник с треском оторвался, и я полетел вниз.

Я врезался прямо в деревянный брус – один из тех, что ажурной конструкцией уходили в небо и несли на горбе своем рельсовый путь Эль Дьябло. Я ударился поясницей, перелетел через балку и, кувыркаясь, полетел вниз, ударяясь о брусья. Нож вылетел из моих рук. Кажется, от очередного удара головой я потерял сознание. Но, наверное, не до конца. Потому что, когда я очнулся, то обнаружил, что болтаюсь на одной из балок, перегнувшись через нее животом и вцепившись пальцами в соседний брус. Под ногтями моими были занозы.

Я еле дышал. Наверное, я сломал пару ребер. Но теперь я уже не спешил, я отдыхал. Высоко надо мной грохотали колеса бесконечного поезда, а земля была подо мной, метрах в десяти внизу. И еще я увидел Лурдес. Она медленно, неумело поднималась ко мне, лезла, осторожно ставя ноги на раскачивающиеся брусья.

– Лурдес… – прохрипел я. – Слезай. Я спущусь сам…

– Ты жив, Мигель? – Она подняла голову, и я увидел, как кровь и слезы блестят на ее лице в далеком свете фонарей. – Я думала, ты убился!

Я сам еще не был уверен, что не убился. Но одно я знал точно – все трое мы соскочили с этого дьявольского поезда. А значит, имелся смысл бороться дальше за свою шкуру.