Текст книги "Демид. Пенталогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Плеханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 101 (всего у книги 137 страниц)

– От чего?

– От жизни. Он набирается сил.

– Для чего?

– Для жизни.

– Для какой жизни?

– Для его жизни. Чтобы жить.

– Все мы живем, чтобы жить, – заметил я философски.

– Мы живем не просто так. Мы живем, чтобы выполнить свое предназначение, начертанное в Золотой книге Небес. – Старик показал кривым пальцем куда-то вверх. – Вы знаете, что такое карма, друг мой?

– Не знаю, – сказал я. – Это что-то не христианское. А я – католик. Вроде бы.

– Вы узнаете, что такое карма. Вы изучите этот вопрос сами, когда у вас будет больше времени, чтобы отвлечься от суеты жизни и подумать об истинном просветлении.

Ф– фу. Я вытер вспотевший лоб рукой. То ли было так жарко, то ли я устал. Устал разговаривать по-английски. Устал пытаться понять, что хочет сказать мне этот китайский божок. Просто устал стоять здесь рядом с парнем в черных очках, от которого веяло могильным холодом.

– Еще раз прошу прощения, – сказал я. – Мне нужно идти.

– До свидания, – китаец сложил перед собой ручки и едва заметно поклонился. – See you.[ Увидимся (англ.).]

И я пошел. Фыркнув про себя. «Увидимся». Вот еще. Надо больно.

Видеться с этой парочкой мне больше не хотелось. Я просто боялся их.

3

Это был день сюрпризов. И следующий сюрприз ждал меня неподалеку, не успел я пройти и двадцати шагов.

Она стояла, прислонившись к дереву. Смотрела на меня и улыбалась.

– Ну, – сказала она, – ты закончил свои переговоры? Я тебя уже полчаса жду.

Я снова открыл рот. Я не знал, что сказать. Видать, судьба такая выпала мне в этот день – стоять с открытым ртом и выглядеть полным болваном.

– А ты неплохо устроился, тореро! Хорошая у тебя работенка. И костюмчик хороший. А где твой зеленый камзол? Выкинул его, наверное? Он был весь потный.

– Ты… – Я пытался заставить себя сказать что-нибудь легкое и доброе или хотя бы просто не тупое. Но только разевал рот, как рыба, выброшенная на берег. – Ты чего? Хочешь узнать, почему я не убил тех двух быков?

– Неостроумно. – Она качнула головой. – Я еле нашла тебя. Я приехала сюда, к тебе. Я стою здесь, у дерева, и смотрю, как ты ловко кидаешь все эти свои штучки. Как ты красиво работаешь и как на тебя все смотрят. И никто не знает, что я приехала именно к тебе. Я стою и волнуюсь, и думаю, что ты скажешь, когда увидишь меня. А ты начинаешь нести всякую чепуху.

– Почему ты сбежала от меня тогда?

– Может быть, ты угостишь меня чашечкой кофе?

– Почему ты удрала? Как ты могла так поступить?

– Так получилось. Потом объясню.

– Сейчас. Объясни мне сейчас! Я рисковал своей шкурой, чтобы вытащить тебя из той заварушки, а ты сбежала от меня! Я едва не подох, а ты вылезла через окно…

– Я в курсе. Я знаю, что я сбежала от тебя. Ты говоришь мне об этом уже в третий раз подряд. Еще что-нибудь ты можешь сказать? Я ехала сюда, я так хотела тебя увидеть! Понимаешь, я не могла тебя забыть, хотя и пыталась это сделать! Я очень рада тебя видеть.

– Подожди…

Я закрыл глаза и сосчитал до десяти, а потом до двадцати пяти, но помогло это мало. Я пытался привести себя в порядок. Она все-таки вредно действовала на меня – превращала меня в полного идиота. Опять все было не так. Опять мы встретились, и вместо того, чтобы сказать ей то, что я мечтал сказать ей все эти месяцы, я опять начал портить ей настроение.

– Что-то не так. – Я открыл глаза. – Подожди. Все не так… Все должно быть совсем не так.

Она была красива, даже красивее, чем тогда. Мне трудно было смотреть ей в глаза. Она снова делала меня больным. Я видел ее всего несколько минут и уже снова чувствовал, что не могу без нее жить. Снова боялся, что она исчезнет и оставит меня наедине с моей болезнью.

Она стояла и ждала, пока я скажу ей хоть что-то. А я даже не знал, стоит ли мне говорить с ней. Потому что если бы она дала мне сейчас надежду, а потом снова отняла ее, это добило бы меня.

Я боялся. И это было не похоже на меня.

– Как должно быть? – спросила она.

– Ты говоришь правду? Или ты опять обманываешь меня?

– Ты о чем?

– Ты сказала, что ты рада меня видеть…

– Это правда.

– Правды не существует.

– Тогда зачем ты меня спрашиваешь?

– Я не хочу, чтобы ты меня предала. Я боюсь этого. Я не знаю, кто ты такая, не знаю даже, как тебя зовут. Знаю только одно – ты моя болезнь, бредовая фантазия.

– Ты мечтал обо мне?

– Да.

– И ночью, лежа в постели?

– Да.

– И когда был с другими? Я знаю, что у тебя должны быть другие. Много девушек. Я думаю, ты очень нравишься девушкам…

`– Да, да, да. – Я попытался отвести глаза, но взгляд ее не отпускал меня. – Я ни с кем еще так не разговаривал. Это… Это как-то странно. Ты читаешь мои мысли? Ты – демон?

– Я не демон, я человек. Просто человек. Меня зовут Лурдес. И я не читаю твои мысли. Я читаю твои глаза. И слышу, как бьется твое сердце. – Она осторожно дотронулась пальцами до моей груди. – Вот здесь. Оно стучит очень громко. Я слышу его даже сквозь сон. Оно зовет меня.

– Лурдес… – Теперь она была не просто Девушка, Которая Сбежала От Меня, теперь у нее было красивое имя. – Скажи мне, что происходит, Лурдес? Почему тишина звенит в ушах так, что можно оглохнуть? И почему облака так странно плывут по небу? И почему так трудно сделать вздох? Это какое-нибудь колдовство? Ты Украла мое дыхание?

– Все очень просто, – сказала она. – Ты полностью запал на меня. Ты влюбился, проще говоря. А влюбленные люди – всегда больные. Иногда – очень больные, тронутые умом.

– И что же будет дальше? Что меня ждет?

– У тебя хорошие перспективы. Не на выздоровление, нет, Надеюсь, ты не выздоровеешь, но и не умрешь. – Она смущенно улыбнулась. – Потому что твое заболевание – немножко заразное. Кажется, я тоже подцепила его.

– Давно?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – В тот день я еще не почувствовала этого. Но потом это пришло, я почувствовала признаки болезни. Эта болезнь росла во мне, и я ничего не могла поделать. Иногда мне было совсем плохо. Я не знала, как мне вылечиться, потому что понятия не имела, как найти тебя. Но однажды я увидела тебя по телевизору – показывали, как ты жонглируешь. Несколько дней я пыталась бороться с собой – говорила себе, что я обидела тебя, что ты не захочешь меня видеть. Но болезнь победила меня. И вот я приехала сюда, к тебе. Не думай, что это было легко.

– Полынь выросла в твоем сердце. – Я улыбнулся и дотронулся до ее руки. – Ты увидела меня в рекламе Парка Чудес?

– Да. Увидела и узнала, где тебя искать.

– Мы будем бороться с нашей болезнью? Вместе?

– Нет. – Она сделала шажок вперед и положила руки на мои плечи. – Мы не будем бороться. Мы вместе будем болеть.

– И умрем вместе.

– Да. Умрем в одной постели.

– И будем умирать каждый день.

– Да, будем умирать и возрождаться к жизни – как солнечный свет.

– Ты – фея, – сказал я. – Ты сказочное создание из волшебного леса. У тебя есть прозрачные крылышки за спиной.

– Я – лесбиянка, – сказала она и поднялась на цыпочки. – Я сплю с женщинами, потому что мне за это платят. А еще у меня отвратительный характер.

– У меня тоже.

– Не ври.

Она прикоснулась губами к моим губам, и мир растаял, как мороженое.

От нее пахло земляникой.

4

Я, как сумасшедший, ворвался в свою служебную комнатенку и начал переодеваться. Стаскивал с себя свой помпезный рабочий костюм, боролся с рукавами, отрывал пуговицы и едва не упал, запутавшись в брюках.

Не положено было в сценическом костюме разгуливать по парку. Да и глупо было бы это – сидеть где-нибудь на травке в костюме тореадора, есть гамбургер и запивать фантой. Как известно, тореадоры едят только бычьи уши и пьют только вино «Sangra del toro».[ «Бычья кровь» (исп.).] Поэтому я срочно сдирал с себя кожу тореро и менял ее на свои обычные рубашку и джинсы.

Я спешил. Лурдес ждала меня на улице. Я уже меньше боялся, что она снова исчезнет. Но все равно боялся. Не мог не бояться.

Я сложил свой инвентарь в коробку – ножи, шары, бандерильи. А потом наклонился и извлек оттуда один предмет. Кинжал.

Средневековый нож. Сегодня он подвел меня, чуть не убил парня-инвалида. Он оказался странным, неуправляемым, этот нож. Там, в своем времени, эти ножи были самыми обычными – они слушались меня, втыкались туда, куда им было положено втыкаться, и не предъявляли никаких претензий. Но я протащил этот нож на себе сквозь четыре столетия, и он как-то изменился. Старик-китаец сказал, что на нем есть следы магии.

Я не решился оставить этот нож в коробке, почему-то решил держать его при себе. Это был не совсем нормальный поступок – собираясь на свидание, брать с собой кинжал. Но именно так я и сделал.

Я надел перевязь для ножей – на голый живот, под рубашку. Полюбовался на себя в зеркало. Рубашка топорщилась, вид был если не подозрительным, то по крайней мере дурацким. Снял перевязь, достал пластмассовый колпачок из тех, что прилагались к моим современным ножам, надел его на острый кончик кинжала – чтобы не порезаться – и сунул в карман джинсов. Так было намного лучше. Если не считать маленького неудобства – при любой попытке сесть кинжал втыкался мне в… Ну, в общем, не место ему было в кармане. Не мог же я сегодня весь день только стоять и ходить?

В конце концов я придумал, что делать. Нашел толстый шнурок, вдел его в маленькое колечко на конце рукоятки и повесил нож на шею. Сперва было неудобно, нож ерзал на груди и щекотал кожу. Но скоро я привык к этому. И даже забыл о том, что на груди у меня болтается кинжал. Как у Маугли.

Так я и выпорхнул к моей девушке. В джинсах, в свежей рубахе навыпуск и в кинжале. Я был готов к труду и обороне.

Сперва мы действительно выпили по чашечке кофе. А потом отправились развлекаться.

В этот день в Парке творилось что-то ужасное. Никогда еще я не видел столько народа. Очереди стометровыми змеиными хвостами тянулись к каждому аттракциону, даже самому захудалому. Народ млел от жары, литрами глотал ледяную колу, исходил потом. И все равно люди прибывали и прибывали в Парк Чудес. Люди летели в Парк Чудес, как комары на ультразвуковую приманку. Прилетали и не знали, что могут обжечься о раскаленную проволоку ловушки и упасть в поддон, специально приготовленный для трупов комаров.

Я думаю, что El Diablo уже позвал их. Он собирал побольше жертв, чтобы утолить свой неуемный голод. Но они этого не знали. Еще не знали. Они просто летели на неслышимый зов.

И я тоже не знал. Сейчас я не замечал людей, они перестали существовать для меня. Для меня существовал только один человек – Лурдес.

Может быть, надо было сделать по-другому: удрать с ней из Парка, из разопревшего от зноя человечьего стада, поехать на море, или в горы, или хотя бы ко мне домой. И наслаждаться друг другом вне вороньего грая толпы подростков. Но она заявила, что должна посмотреть Парк. Что она никогда не была здесь и ей здесь безумно нравится. Что я должен показать ей как можно больше и она хочет покататься вон на тех плотах, слететь под водопад брызг вон с того вулкана, обязательно выкрутить себе кишки на Большом Змее и обогнать всех к чертовой матери на Стампиде.

– Только не на Стампиде, – сказал я. – Милая Лурдес, я сделаю для тебя все что угодно, но на Стампиду я не пойду. Я не люблю, когда сто тысяч детей одновременно орут мне в ухо, у меня барабанные перепонки не из легированной стали. Пойдем лучше на El Diablo, – сказал я, – это тоже горки, но не такие дурные, и там есть шахта, и там всякие эффекты, и немножко страшно, но в целом очень романтично. Тебе понравится, я буду держать тебя за руку.

– Хорошо, – сказала Лурдес. – Не пойдем на Стампиду, пойдем на Эль Дьябло. Но только потом. Мы оставим Эль Дьябло на сладкое. А сперва прокатимся на всем остальном.

Нам нужно было уходить отсюда. Но Эль Дьябло уже цепко держал нас в своих объятиях. Он приглашал нас в свой комфортабельный ад. Ад развлечений и удовольствий. И мы остались.

– Хорошо, – сказал я.

И мы скатились с вулкана в Джунглях, и волна окатила нас с головы до ног, и все хохотали, и Лурдес смеялась, и тонкое платье ее, под которым, конечно, ничего не было, промокло насквозь и обрисовало ее грудь, и я смотрел на ее грудь и облизывался. А потом мы мчались по порогам Большого Ущелья на надувном плоту, и мальчишки сверху поливали нас из брызгалок, и мы промокли еще сильнее и хохотали еще сильнее. Мы сходили в Пирамиду Майя и заглянули сверху в открытую гробницу и увидели там скелет, и я сказал ей, что это скелет Великого Жреца, моего дяди. Мы стреляли в тире, я убил всех гангстеров и пиратов, влепил им по пуле прямо в лоб, получил приз и подарил его Лурдес, которая не могла попасть ни в одну мишень и смотрела на меня с завистью и восхищением. Приз мы потом потеряли или отдали кому-то из детишек, я даже не помню, что это был за приз. Мы съели полтонны мороженого и выпили небольшое озеро пива. А потом Лурдес плюхнулась на скамейку. И я плюхнулся рядом с ней.

Я обнаружил, что мы находимся на территории Востока. Артисты, переодетые в больших бамбуковых медведей, размахивали лапами, усмехались черно-белыми круглыми мордами и звали детей сфотографироваться с ними.

– Я хочу пойти в Китайский Волшебный Цирк, -заявила моя девушка. – Там сейчас начинается представление. Там всякие чудеса, магия. Я хочу на это посмотреть.

– Не сейчас, – сказал я. – Ничего там особенного, детские штучки-дрючки. И магия там не настоящая. Декоративная это магия – как бумажный фонарик. Настоящая магия выглядит совсем по-другому.

Я вдруг вспомнил о существовании Ань Цзян. Подумал о том, что мне еще предстоят разборки с Ань Цзян по поводу того, что у меня появилась девушка. Та Самая Девушка .Я не знал, какой войной могло кончиться это разбирательство, но в любом случае решил отложить его на потом. Я не был готов к нему сейчас.

– Тогда пойдем на Большого Змея! – Лурдес уже вскочила и тянула меня за руку. Змей ревел за ее спиной. Он выгнул свои красные и зеленые кольца высоко в небе, побелевшем от зноя. Все то, что я съел и выпил за день, немедленно перевернулось в моем желудке вверх ногами при одной мысли о том, что мне предстоит промчаться по этим кольцам вниз головой со скоростью сто тридцать километров в час. Я печально вздохнул, потому что знал, что на этот раз мне не отвертеться.

– Ты хоть представляешь себе, что такое этот Змей? – поинтересовался я. – Ты хоть раз ездила на таком?

– Нет. На таких больших горках я еще не была! Классно! Там, наверно, все внутренности узлом завязываются?

– Совершенно верно. – Я мысленно представлял, что случится со свиной отбивной, съеденной два часа назад, после того, как она десять раз совершит внутри меня сальто, пять раз – тройной пируэт и три раза свалится вместе со мной с высоты сто метров. – Тебе нравятся внутренности, завязанные узлом? По медицински это называется заворот кишок.

– Пойдем, заворот кишок! – Она уже тащила меня к Змею, чуть ли не за шиворот. – Трусишка! Ничего с тобой не случится.

Там,, конечно, была гигантская очередь, хотя Змей исправно заглатывал по несколько десятков людей каждую минуту. Большой Змей – это огромные горки, которые у нас называют американскими, а во всех остальных странах – русскими. Каждые пять минут из исходной точки Змея отправляется открытая вагонетка. В принципе, «вагонетка» – это слишком шикарное название. На самом деле это просто длинная тележка, состоящая из восьми рядов сочлененных сидений. В каждом ряду – по четыре сиденья. Эта тележка похожа на гусеницу – достаточно гибкую и подвижную, чтобы вписаться во все дуги и сложные кривые аттракциона. Пассажиры прижаты к сиденьям специальными рамами, которые опускаются сверху, через голову, чтобы люди не высыпались на полном ходу, как помидоры из ящика. Вагонетка медленно, с лязгом, поднимается на головокружительную высоту. Когда стоишь на этой самой высокой точке, вниз лучше не смотреть. Люди внизу ползают, как букашки, и весь Парк Чудес кажется маленьким и игрушечным.

Вспоминаю, как я в первый раз сидел на этой самой верхотуре и дурные предчувствия булькали внутри меня, как медленно закипающий суп. Я отвратительно переношу высоту и быстрые спуски. Раньше с этим было все в порядке, но после трепанации черепа что-то испортилось – наверное, сдвинулась пара шестеренок в моей бедной голове. Я сидел в медленно двигающейся вверх вагонетке, вцепившись в раму до боли в пальцах, и прикидывал, будет ли приличным начать сейчас биться в конвульсиях и орать: «Остановите поезд, я слезу!» Как ни странно, никто из подростков, что сидели со мной в одном вагончике, не выказывал ни страха, ни сомнения. Они дружно подвывали в предвкушении удовольствия. Один я готовился к смерти. Или, во всяком случае, к полусмерти.

Дурные предчувствия мои оправдались полностью. Мы ухнули вниз по почти отвесному склону. Я сказал «А-а-а-а-а», внутренности мои взлетели вверх и уперлись куда-то в подбородок. Я сжал зубы и зажмурил глаза так, что глазные яблоки вдавились внутрь почти до ушей. Это немного помогло. Я ничего не видел, только слышал, как молодежь вокруг меня орет от счастья. Железная рельсовая тряска долбила меня, как отбойный молоток. Меня кидало из стороны в сторону. Половину пути я провел в состоянии невесомости, паря над сиденьем. Только рама сверху удерживала меня, чтобы не улететь, как пушечное ядро, в белесое испанское небо.

Пару раз я пробовал открыть глаза, но то, что я видел, настолько мне не нравилось, что я тут же зажмуривался снова.

Когда все это кончилось, я с трудом разжал пальцы. Меня шатало. И, конечно, я дал себе торжественную клятву никогда больше не садиться в это орудие пытки.

И все же мне пришлось сделать это. И не раз. Ань Цзян заставила меня сделать это.

– У тебя имеется плохая работа вестибулярного аппарата, – сказала она, когда выяснилось, что я не могу сделать даже кувырка на траве без головокружения. – Это не страшно. Его надо тренировать. Езди на Большой Змей каждый день. Лучше много раз.

– Я умру. Я не могу. Меня тошнит.

– Тогда ездить на Стампида. Она не такая быстрая.

И я начал со Стампиды. Я заработал себе аллергию на Стампиду на всю жизнь, но начал потихоньку привыкать. И однажды все-таки добрался до Большого Змея. К моменту, когда Лурдес снова появилась в моей жизни, я совершил уже около десятка спусков со Змея и даже мог ездить по нему с открытыми глазами. Цзян была права – мой вестибулярный аппарат тренировался. Как у космонавта. Но все равно я переносил эту свистопляску в десять раз хуже, чем любой нетренированный, обычный мальчишка.

– Там огромная очередь, – сказал я Лурдес. – Придется стоять часа два.

– Опять ты врешь, – Лурдес запустила в меня оберткой из-под мороженого. – Везде, значит, лезли без очереди, а здесь будем стоять?

Это было правдой. В самом деле, везде мы лезли без очереди. Мы пробегали по служебному коридорчику, и я тащил Лурдес за руку, и нас пропускали, и все дружески подмигивали мне. Это не поощрялось – нагло пользоваться служебным положением, но в этот день я плюнул на всякие условности.

– Ладно, – сдался я, – идем. Но если тебе будет плохо, пеняй на себя.

– Мне будет хорошо. Это только тебе бывает плохо. Она оказалась права. Полностью права.

5

Что– то сегодня было не так. Никогда мне не было так страшно. Даже в самый первый раз, когда я садился в пластиковое сиденье Змея, мне не было так страшно. Меня просто выворачивало.

– Я не буду держать тебя за руку, – сказал я Лурдес. – Не дай бог, переломаю тебе пальцы.

– Я поймаю тебя, если ты вывалишься, – заверила она меня. – Я вообще не понимаю, чего ты боишься. Ты просто побелел весь.

Я молча сжал зубы. Вагонетки лязгнули, и мы начали восхождение на Голгофу.

Мы упали вниз, а потом свалились на левый бок и понеслись по большой дуге. Парни на передних сиденьях дружно подняли вверх руки и завопили: «Оле, оле!» Все шло, как обычно.

Я видел, как другие вагонетки с ревом пролетают мимо нас во всех направлениях. Кольца Большого Змея закручены так, что по ним мчатся несколько тележек одновременно. Это, в общем-то, правильно. Если бы приходилось ждать каждый раз, пока вагонетка пройдет весь путь Змея и вернется обратно в исходную точку, пропускная способность аттракциона уменьшилась бы намного. А так все рассчитано правильно: вагонетки запускают со строго определенным интервалом, и они никогда не могут встретиться. Когда мы мчимся вниз гвловой по большой мертвой петле, в десяти метрах от нас другая группа пассажиров совершает тройной пируэт. Это выглядит эффектно, и все математически выверено – вагонетки просто не могут столкнуться друг с другом.

Если… Если только одна из них не остановится.

Меня всегда интересовало, что будет, если хоть одна из тележек остановится. Интересно, правда? Особенно если сам ты сидишь в одной из этих тележек.

Дело в том, что вагонетка поддается управлению только тогда, когда забирается на самый большой подъем и некоторые малые подъемы. В это время ее цепляет за днище и тащит вверх мощная цепь. Дальше вагонетку отпускают, и она летит с огромной скоростью, подчиняясь только направлению рельсов, по инерции. И эта инерция неслабая, я вас уверяю. Остановить вагонетку, в которой сидит в четыре ряда тридцать шесть человек, – задача не из простых.

Нет, не должно быть никаких неприятностей. Никаких инцидентов просто быть не может, даже теоретически. Потому что Парк Чудес – самое безопасное место в мире. Здесь сделано все для блага человека, все для кайфа его…

Так думал молодой повеса, несясь в пыли на почтовых. Я уже достаточно освоился, чтобы сидеть с открытыми глазами и даже рассмотреть какие-то детали конструкции аттракциона. Оказалось, что я, крайний справа, зависаю практически в воздухе. Под моим сиденьем не было ничего, кроме ревущего ветра. Петли Большого Змея – всего лишь толстая изогнутая металлическая труба, и два рельса идут по сторонам от этой трубы на тоненьких отростках и по ширине не захватывают больше двух внутренних сидений. Маленькие колесики с грохотом катятся по этим рельсам и, не совсем понятным мне образом, умудряются не соскальзывать. Я еще раз подивился человеческому гению, создавшему такую хрупкую с виду, но на самом деле невероятно прочную (ПРОЧНУЮ, сказал я себе, не смей в этом сомневаться!!!) конструкцию. И решил для себя окончательно и бесповоротно, что больше я в эту тележку не сяду.

И тут я увидел, как тележка слетела с рельсов.

Не наша. Это была другая тележка. Она уже была близка к концу пути, ей оставалось пройти последнюю петлю, лежа на левом боку. Центробежная сила крепко прижимала ее к рельсам, не давая слететь. Все было, конечно, замечательно просчитано.

Только рельс с одной стороны вдруг обломился. Нет, не просто обломился. Металл взвизгнул, и огромный кусок рельса, метров пять, вырвало с корнями-подставками из трубы. Пятиметровая черная полоса взлетела в воздух и закувыркалась там. А потом обрушилась вниз, в кусты.

Вагонетка уже прошла эту дугу, и до павильона, откуда отправлялись пассажиры, ей оставался только тормозной путь – метров сто. Но она потеряла равновесие. На той стороне, где вырвало рельс, у нее срезало большую часть колес. Вагонетка пролетела по инерции еще метров двадцать, а потом голова ее зацепилась, заклинилась, хвост задрался, как у невероятной величины членистого скорпиона. Люди, зажатые рамками, взлетели в воздух в своих сиденьях, размахивая руками. Сила инерции была велика, тележка перевернулась вверх ногами, но все еще летела вперед, не могла остановиться, просто упасть на землю. Передние сиденья разорвало пополам. Зацепившийся за рельсы нос вагонетки остался на месте, а основная часть ее, с намертво заклиненными в своих рамах пассажирами, с грохотом упала на бетонную площадку, подпрыгнула, снова упала, перевернулась, проскрежетала по бетону, оставляя широкие кровавые полосы, и врезалась в большую витрину павильона. В нем находились сейчас сотни людей – ждали своей очереди.

Я наблюдал все это в течение нескольких секунд. Тех секунд, пока мы тормозили, поднимаясь на очередную горку. А потом мы ухнули вниз, закрутились в пируэте, и вагонетка, летящая по воздуху, выпала из моего зрения.

– Ты видела?! – заорал я. – Ты видела, что случилось?!

Лурдес тоже заорала. Потому что я, оказывается, все-таки держал ее за руку.

– Отпусти! Ты мне руку сломаешь! Чего ты кричишь?

– Ты что, не видела? Там вагонетка слетела с рельсов. Перед нами! Ты хоть понимаешь, что это значит?

– Не понимаю!

В этот момент мы вынырнули из виража, и место катастрофы снова попало в зону видения. Я оцепенел от ужаса. Вагонетка врезалась в павильон всей своей массой. Удар невероятной силы разорвал тележки на отдельные звенья, разметал сидевших в них людей, раскидал их тела кровавыми ошметками. Кресла с трупами пассажиров влетели в павильон и протаранили тех, кто находился там, как снаряды. Осколки стекла влетели в здание, как залп шрапнели, уложив на месте десятки людей. Удар был настолько силен, что не выдержала легкая алюминиевая металлическая опора и крыша над одним из углов рухнула, придавив под собой тех, кто имел несчастье оказаться в этом месте. Люди пытались спастись, они выдавливались из сплющенного павильона, как паста из тюбика. Окровавленная зубная паста: белая полоса – красная полоса. Кровь текла по платформе и ручьем лилась на траву.

Это все было впереди нас. И сами мы уже выходили на финишную прямую. Прямую, которая заканчивалась лужами крови. Люди еще пытались спастись там, но на них летел новый снаряд, новая боеголовка, начиненная разделяющимися зарядами-людьми, одним из которых был я.

Мне приходилось думать о своей смерти. Но никогда я не думал, что она будет такой.

Я отчаянно задергался в кресле, вцепился в хромированные ручки рамы – ловушки, прижимающей нас к сиденьям. Я хрипел, я пытался отжать раму вверх. Но она была сделана надежно. Она имела механизм, который намертво защелкивал ее и мог быть отключен только на станции прибытия. Она имела солидный запас прочности.

– Помоги мне! – Голос мой сорвался на визг. – Лучше мы спрыгнем сами, чем врезаться…

– Прекрати!!! – Лурдес сидела, смотрела на меня округлившимися от изумления глазами. Темные волосы ее развевались потоком воздуха. – Мигель, успокойся, прошу тебя! Я тут, с тобой!

– Лурдес… – Я оставил раму в покое. Нужно было вести себя достойно – все равно уже ничего не изменишь. – Ты молодец, Лурдес. Я не думал, что ты такая… Такая сильная. Извини меня. Мы умрем вместе…

– Да, конечно… Мы умрем и возродимся снова… Как солнечный свет.

Она попыталась погладить меня по голове, но крутой вираж бросил ее в сторону. Последний отрезок пути надвинулся на нас, как кинжал. Вагонетку ударило стотонным молотом, металлический импульс прошел через каждого из людей и конвульсией боли выгнул длинное тело вагонетки. Меня тряхнуло так, что дыхание застряло в глотке. Тележку развернуло боком – мгновение она еще цеплялась за что-то, но последняя связь с опорой оборвалась, и мы взлетели в воздух. Понеслись прямо в кровавый ад.

– Боже, – шепнул я. – Прости меня, грешного…

А больше ничего сказать я не успел. Потому что мы грянулись о бетон вверх ногами, голова моя оторвалась и катилась по платформе, пока не слетела с нее и не застыла лицом в липкой багровой луже.