Текст книги "Демид. Пенталогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Плеханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 137 страниц)

Лека возвращалась домой. Почему никто ее не встречает? Почему никто не радуется ее возвращению? Почему мотыльки-феи не порхают вокруг нее и не освещают путь маленькими фонариками? Почему она идет одна, голая, замерзшая, под немигающим глазом кровавой луны, нашаривает во тьме ногой опору в склизком болоте и боится зверей? Это нечестно со стороны тех, кто позвал ее. Это просто свинство.

Что-то было не так. Что-то изменилось в сценарии. Лека знала, что так поступить с ней не должны были.

Ей должны были дать одежду.

Что-то там случилось плохое.

* * *

Кругу было плохо. Много бед видел он в своей долгой жизни, но такую – никогда.

Круг не мог защитить себя. Его всегда защищали Лесные духи, но они оказались бессильны перед Этим. Он осквернил святыню. Такова была его роль – осквернять места, священные для других.

Лека вступила на траву Круга – такую жесткую с виду и такую мягкую, добрую, беззащитную на самом деле. Лека растерянно оглянулась – что произошло здесь? Боль, живая боль еще висела в воздухе. Здесь произошло настоящее побоище. Лесные ждали ее. Но не дождались. Кто-то напал на них. Кто-то разорвал их на клочья, разметал по полянке Круга. Лека не знала (не помнила?) как умирают Лесные, как чувствуют они боль. Но зрелище было ужасным. Остатки, ошметки тел, больше похожие на ломаные сучья, из которых сочится желтоватая кровь, на клочки лишайника, истекающие зеленой слизью, вдавленные в землю оторванные головы – безобразные на человеческий взгляд, шишковатые, зубастые, с мертвым застывшим недоумением в зеленых выпученных глазах. Все это медленно таяло, превращалось в призрачный туман и разметывалось ночным ветром. Лесные не оставляют никаких следов после своей смерти. Когда дух их умирает, непрочные тела их, так не похожие на все, что существует на этой земле, исчезают без следа.

Лекаэ... – тихий, едва живой голос в голове. – Поздно. Ты опоздала. Хорошо, что ты опоздала...

Этого Лесного она еще не видела. Наверное, он выжил потому, что трудно убить такого. Он был похож на груду камней. Серых старых камней, покрытых высохшим мхом. Но у него были и руки и ноги. И голова – валун конической формы с провалами глаз и рта и даже с небольшими оттопыренными остроконечными ушами. Он сидел привалившись спиной к дереву. Непонятно было, цел он или развалился на свои составные булыжные части. Он слишком мало напоминал живое существо.

– Как тебя зовут?

Хоуфрос. Люди называют таких, как я, троллями. Я Хоуфрос.

– Как ты?..

Плохо. Он сильно повредил меня. Но не убил. Меня трудно убить. Я сумел прогнать его. Он сломал об меня зубы. Он не смог повредить деревья Круга. Но он вернется.

– Кто – ОН?

Карх. Он был здесь.

– Господи Боже! – Лека едва переводила дыхание от страха. – Что мне делать, тролль? Я могу помочь тебе?

Мне не надо помогать. Я восстановлюсь. Не скоро. Лет через двести я буду таким же, как прежде. Камни растут медленно. А ты помоги кимверу. Ему нужна помощь.

– Что это такое – кимвер? Что это значит?

Кимвер – это один из первых людей. Один из тех, кто первым пришел на эту землю. Их было всего две сотни – и они называли себя кимверами. Люди пошли от них, но люди были уже не такими. Люди стали слабее. Когда обычный человек умирает, душа его навсегда остается там, в том месте, которое вы называете загробным миром. Души кимверов прочны, тела их умирали, но души возвращались на землю в новых воплощениях раз за разом. Но и души кимверов устают. Они все реже рождались в новых телах.

И это говорит о том, что эпоха человеков кончается. Будет новый Прилив. Люди не первые на земле. Те, Прежние, кто был до людей, кончились. Люди кончатся тоже. Их больше не будет, людей. Должны прийти другие. Никто не знает, кто это будет. Но пока еще рано. Люди будут жить, пока жив последний кимвер. Это его последнее явление на землю. И пока длится его земной срок, люди будут существовать. Когда кимвер умрет, время человеков кончится.

– Кто такой карх? Почему он хочет убить Демида?

Карх и те, кто послал его, хотят нарушить равновесие. Они хотят досрочно закончить время человеков. Люди все равно уйдут, но пока еще не время. Кимвер не должен быть убит СЕЙЧАС. Это – против правил.

– А я? Что я собой представляю?

Это ты узнаешь потом. Потом, когда будет убит карх и опасность исчезнет. Если ты узнаешь сейчас, ты захочешь вернуться. Но ты пока не можешь вернуться. Пока ты нужна в племени человеков. Только так ты сможешь помочь кимверу.

– Но я хочу, хочу знать! Я хочу вернуться! Я уже не в силах жить так, разрываться на части!

Лека бросилась к троллю в ярости – снова ее обманули. Почему они не говорят то, что знают? Они издеваются над ней. Они используют ее, как безмозглую рабыню! Она метнулась к этой каменной куче – будь что будет, но она покажет свою силу. У нее должна быть сила...

Земля расступилась у нее под ногами, и она полетела в черный колодец, черную сырую трубу без конца и начала, имя которой – забвение.

ЭТО – СУДЬБА, – последние слова, которые она услышала. – НАЙДИ ЗНАЮЩЕГО.

Глава 19

Телефон зазвонил, и Антонов неохотно взял трубку. Пугался он в последнее время всякого звонка. От каждого звонка ждал неприятностей. И на этот раз он не ошибся.

– Здравствуйте, – сказал Демид там, в трубке. – А Валерьфедорыча, значится, позвать-то можно? Это от братца его сродственничек звонит.

– Чего надо? – Антонов не отличался особой приветливостью.

– Я вот тута проездом, значится, в городе. Просили вам передать веничек можжевеловый. Для баньки. От спины хорошо помогат.

– Где будешь?

– Как всегда.

– Ладно. – Антонов бросил трубку. Мало того что домой звонит, еще цирк устроил, клоун чертов. Можно подумать, что разговор этот не будет понят теми, кто захочет его услышать и понять. Тьфу ты! Не дают человеку покоя.

* * *

Антонов прошлепал мимо Демида – не узнал его. И только когда мужичок плебейского вида, который отирался здесь уже минут пять, хлопнул его по плечу, Антонов прозрел.

– Привет, сродственничек. Ну ты вырядился!

Антонов, на что уж профессионал, сам поразился, насколько этот не был похож на Демида Коробова. Этот тип был одет так, как никогда не оделся бы Коробов, – на нем были синяя махровая кепка, пиджак десятилетней давности неопределенно-помоечного цвета, розовая рубаха с воротником навыпуск и коричневые штаны с пузырями-коленками. Ходил этот человек тоже по-другому – волочил ноги, словно с похмела, сутулился, тащил в руке портфель, в котором, наверное, лежали бутыль самой дешевой бодяги, луковица и полбуханки хлеба, а может быть, и недоеденная кем-то котлета – гуманитарная помощь из столовой. Короче говоря, существо это получеловеческой породы было настолько неприметной частью городского пейзажа, подобно сотням сходных с ним незаметных полулюдишек, что взгляд не останавливался на нем ни на секунду, как бы автоматически протестуя против такого скучного и невыносимо невыразительного зрелища. Он не был нищ настолько непристойно, чтобы вызвать интерес у какого-либо милиционера. Он просто был обычным безработным – неопасным, неинтересным и вообще как бы несуществующим.

– Извини, братишка, – сказал Демид. – Ты это, не выручишь? Трехи не хватает. На пузырь. Я верну завтра, чес-слово. Мне Женька должон. А у его завтра полтинник будет. Он генератор из гаража толкнул. А деньги только завтра принесут...

– Ладно, ладно, ты, Шерлок Холмс, артист доморощенный! – Антонов ткнул Демида пальцем в живот. Неплохо эта парочка смотрелась со стороны – принц и нищий. – Ты как? Где обитаешься? И долго ли надеешься так протянуть? Я же тебе сказал – сваливай! Уезжай из этого города. Здесь тебе делать нечего. Фоминых большой шухер наводит. Всю милицию на уши поставила. Они, между прочим, не любят, когда их братию обижают, газом травят, веревками вяжут. Ты хоть газеты-то читаешь?

– А как же! – Дема достал из сумки местную газету, на первой полосе которой красовался его собственный портрет и надпись: «СБЕЖАЛ ОПАСНЫЙ МАНЬЯК – УБИЙЦА». Дальше в двух абзацах шла та же чушь про линию производства собак-мутантов, которую Дема лично в свое время выслушал от Фоминых. – Это ж надо, на всю страну меня ославила, стерва! Что про меня сейчас на работе думают? А рожа-то, рожа... – Дема ткнул пальцем в газетный снимок. Физиономия там была угрюмой, обшарпанной и явно уголовной.

– Можно подумать, сейчас ты лучше выглядишь.

В самом деле, Демид сейчас смотрелся далеко не мальчиком с журнальной обложки. Он был густо небрит, немыт, приклеил себе клочковатые седые брови, мшисто свисающие на глаза, а в ноздри вставил специальные колечки, превратившие его в безобразно курносого бульдога. Он даже не носил темные очки, но узнать его теперь было невозможно.

– Слушай, Валер, – быстро зашептал Демид, – давай по делу. Я отсюда свалю. Свалю, как только разберусь с моей любимей подружкой. С Оленькой Игоревной. Я, понимаешь ли, любознательный очень. Любопытно мне, за что это меня, ангела такого, убить хотят? И пока я с ней тет на тет не побеседую, покою мне все равно не будет. Ты узнал, где она живет?

– Узнал кое-что, – буркнул Антонов неохотно.

– Мы сходим к ней в гости. Чайку попьем, покалякаем. Может, и расскажет нам что-нибудь интересненькое.

– Кто это – мы?

– Мы с тобой, друг мой любезный Валера. Вдвоем. Вдвоем по бабам шляться всегда сподручнее. Ты на гитаре играешь, я анекдоты травлю. Не так страшно.

– Никуда я не пойду! – Смотрел Антонов затравленно. Боялся он все-таки Демида, боялся. – Сдурел ты, Коробов. Нет, с меня довольно. Ты просто неуемный какой-то! Не хочу я, чтоб шлепнули меня. И в тюрьму на старости лет мне садиться не хочется. В конце концов, пенсия у меня есть. Работу тоже, глядишь, найду, жизнь свою налажу. У меня, Дема, можно сказать, жизнь только начинается. А ты мне ее испортить хочешь.

– Ты ее сам себе испортил. – Демид посмотрел в глаза Антонова, и тот понял все. – Испортил тем, что пожалел меня. Испортил тем, что не стерпел несправедливости, воспротивился злу. Испортил тем, что ты слишком честный человек, Антонов. И никуда тебе не деться, Антонов. Ты уже записан там, в золотой книге Небес. Ты пойдешь.

Антонов уже знал, что пойдет.

* * *

– Вот, это он! Мужик тот самый, с которым Фоминых живет! – шепнул Антонов Демиду.

Они стояли у входа в некогда преуспевавший НИИ. Теперь институт едва дышал и, чтобы оставаться на плаву, сдавал в аренду все помещения, которые только можно было сдать. Здесь было все: стоматологическая частная поликлиника, автомастерская, склад рубероида, магазин, в котором можно было купить любые прокладки – от женских до сантехнических, газетный киоск, цех по сборке компьютеров и офисы, офисы, офисы. А еще здесь был спортивный зал. Зал для культуристов, где поднимали они свои никелированные железки, с вожделением глядя на развешанные по стенам портреты Ли Хейни, Арнольда Шварценеггера, Корины Эверсон и прочих Мистеров Олимпий и Миссов Олимпш. В зале этом тренировался человек, который сожительствовал с Фоминых Ольгой Игоревной, следователем, старшим лейтенантом юстиции.

Больше об этом человеке не было известно ничего. А в данный момент он довольно быстро передвигался в направлении автобусной остановки, и Антонов с Демидом едва успевали за ним. Человек этот был чуть ниже среднего роста, сложения, судя по размеру кожаной куртки, довольно крепкого, прическу имел короткую и энергичную, но, впрочем, ничуть не «бычью». Выглядел он в общем-то весьма приятно. Дема успел даже на секунду увидеть его лицо. Довольно симпатичное лицо, даже юное. Фоминых жила с человеком, который был моложе ее лет на десять.

Демид и Антонов втиснулись за парнем на заднюю площадку автобуса, набитого, как обычно, до полной невозможности. Дема даже оказался прижат к спине и ягодицам преследуемого объекта, отчего объект брезгливо сморщился, заелозил плечами и продвинулся дальше в толпу, состоящую из людей менее отвратных, чем Демид. Через десять минут парень вышел на улицу, и новоявленные филеры выскочили за ним. Народу было довольно много, и они успешно проводили его до самого подъезда, не рискуя быть замеченными.

Дальше произошла заминка. Фоминых жила на четвертом этаже высокого панельного дома. Подниматься вместе с парнем на лифте? Бить его по башке, искать ключи, открывать железную дверь квартиры Фоминых? Слишком шумно для шести часов вечера, когда все возвращаются домой, выносят мусорные ведра и курят на лестничных площадках. Слишком заметно.

– Вот что мы сделаем, – сказал Демид. – Мы вернемся сюда попозже. Часика в два ночи. Мы возьмем их тепленькими. В постельке. Я залезу в форточку и открою тебе дверь. Ты войдешь в дверь как человек, Антонов. Разве это не приятно?

– А сумеешь? – Антонов чесал в затылке, глядя снизу на открытое окно кухни Фоминых. – Высоко все-таки. И уцепиться не за что.

– Сумею, – сказал Демид. – Ну; может, упаду пару раз, сломаю себе пару ребер-рук-ног. Но своего добьюсь.

* * *

Дема скромничал. Что-что, а залезть в открытое окно на четвертом этаже не составляло для него никакого труда. Может быть, в нем и вправду пропадал талант домушника? Он спрыгнул с подоконника беззвучнее, чем кошка. Он прошел в прихожую и открыл замок – стандартный, знакомый до последнего винтика. Он открыл дверь и впустил Антонова.

Слава Богу, у Фоминых не было собаки. Сейчас не было. Раньше здесь жила собака – Дема чувствовал это по запаху. Огромная, очень опасная собака. Но Демид убил эту собаку не так давно. Новую собаку Фоминых завести не успела.

– Ты готов? – шепнул Демид.

– Да.

– Ты запомнил, что теперь тебя зовут Боба? В целях конспирации.

– Да.

– Vamos, amigo. Vamos. [Пойдем, дружище. Пойдем (исп.).]

Прежде чем включить свет, Дема провел рукой по тумбочке у изголовья кровати. Ну да, конечно, там был пистолет. Фоминых, как истый профессионал, не хранила его под подушкой. Очень неудобно лезть рукой под подушку, когда у тебя всего полсекунды времени. Только на этот раз Фоминых нарвалась на еще большего профессионала.

Эти двое спали обнявшись, тихо сопели в темноте. Навозились, должно быть, достаточно, вдоволь назанимались любовью. Все одеяла сбили, всю простыню скомкали. Обнаженные округлости Фоминых высовывались из-под одеяла, соблазнительно блестели при свете луны. Очень даже хорошая попка. Как у девочки. В форме себя держит эта ведьмочка. Жаль, что такой гадиной оказалась. А этот, сожитель Ольгин, спрятался под одеялом с головой. Ну и славно. Чего на них, голых мужиков, смотреть? Ничего интересного.

Фоминых застонала во сне и вдруг широко открыла глаза, уставилась на Демида, наклонившегося над ней.

– Включай, – сказал Демид.

Антонов у двери щелкнул выключателем. Рука Фоминых метнулась к тумбочке, но там уже ничего не было.

– Пушка твоя у меня в кармане, – сообщил Демид. – От греха подальше.

Фоминых застонала болезненно, закрыла глаза руками от яркого света, съежилась. Зато человек, который лежал с ней под одним одеялом, вдруг ожил. Он выпрыгнул, как чертик. Он бросился на Демида. Он был удивительно мощным и красивым, этот человек. Он весь состоял из одних мускулов. Он был голым и бронзово-загорелым. Только он не был мужчиной.

Демид сделал нырок в сторону, не глядя – удар костяшками открытой ладони. Человек влепился в стену, Демид схватил его за руку, вывернул резко, так что человек взвыл нечеловеческим голосом. Демид стоял за спиной человека, держал его руку, обхватил его твердый, без капли жира, живот, прижался к заднице его в интимной тесности.

– Боба, – сказал он, – а ну-ка, посмотри, что там у него между ног?

– Ничего... – Антонов открыл рот. – Слушай, это ведь баба, ей-богу!

– Я так и думал. – Дема пошарил по телу плененной и нашел грудки совсем небольшие по сравнению со вздутыми, накачанными грудными мышцами. – Класс! Всегда мечтал потискать культуристку. Слушай, а у нее и вправду мышцы как у мужика! Хочешь потрогать?

Девчонка рванулась. Мощно рванулась. Она была удивительно сильным созданием, эта девчонка. Обычного мужика она вырубила бы двумя ударами.

– Не дергайся, детка. – Дема сделал легкое усилие, и обнаженное тело девушки натянулось от боли, как струна. – Твоя подружка Оленька не объяснила тебе, кто я такой? Здесь не кино, милая. Я мускулы, конечно, не качаю. Просто я старый убийца. А потому советую тебе, детка, сесть на кровать и быть хорошей девочкой. Или мальчиком, не знаю, кем уж там тебе больше нравится. Во избежание неприятностей.

Он толкнул девчонку, и она полетела на кровать. Не слишком, конечно, нежно было со стороны Демида. Но что поделать? Никак ему не удавалось проявить свой гуманизм и элегантную обходительность с дамами. Условия все время оказывались неподходящими.

– Я так и думал. – Демид вытащил трофейный пистолет из кармана и кинул Антонову. Теперь у того было два пистолета – по одному в каждой руке. Не помешает с двумя такими резвыми дамочками. – Я так и думал, что ты – лесбиянка, Ольга. Я тебе не понравился. Ты даже не захотела со мной танцевать! Признайся, это была твоя ошибка, Ольга? Ты выдала себя. Если уж Я не понравился той женщине, которой захотел понравиться, то это либо полная идиотка, либо лесбиянка. На полную идиотку ты не похожа.

– Что, опять со мной на «ты»? – Фоминых улыбалась неуверенно, тянула одеяло на грудь. – Может, я и право на интимную связь опять получила?

– Получила, – пробурчал Демид. – Сейчас будет тебе интимная связь. Крики вожделения и фонтаны оргазмов. Боба, держи их на мушке. Глаз не спускай.

Бобу-Антонова, затянутого в черную маску, в черных перчатках, бессловесного, дабы не оставить отпечатков своего голоса, уговаривать не было нужно. Он торчал черной статуей у двери, и проскочить мимо него было труднее, чем прорваться между Сциллой и Харибдой.

Дема сейчас выглядел как обычно. Без маскарада. Только чуть злее был, чем обычно.

– Никогда не видел, как спариваются лесбиянки, – сказал он. – Живьем не видел. Только в кино. Ты ведь любишь кино, детка? Как тебя зовут?

– Таня. – Девчонка выглядела насмерть перепуганной. Побледнела даже. Таких монстров, как Демид, ей еще не приходилось встречать.

– Ты меня не бойся, Таня. Я против таких, как ты, ничего не имею. Я вас очень понимаю даже. Я сам старый лесбиян. Люблю женщин – что ж тут скрывать? Вот с мужиком бы я не смог. Противно. Мы сейчас кино будем делать, Танюша. По-моему, для этого какое-то приспособление нужно? Вот, типа этого.

Он поддел ногой огромный розовый резиновый член с тесемочками, лежащий на полу.

– Надевай, Таня. Судя по мужской комплекции, мужиком сегодня тебе быть.

– Да ты что? – завизжала Фоминых. – Ты что делаешь, мразь?! Я тебя...

– Ты уже пыталась меня трахнуть. – Демид резко сдернул одеяло и кинул его в угол. – Теперь твоя очередь подставляться.

– Нет, нет... Я не могу! – Соблазнительная, изумительно красивая в совершенной своей наготе, Ольга сжалась на кровати, поджала ноги. – Демид, я прошу тебя...

– Таня!.. – Демид чуть повысил голос, выразительно глянул на девчонку, и та резво соскочила с кровати, начала привязывать орудие производства к своей обритой наголо писке. – Видишь, Ольга, как девочка твоя тебя любит? Всегда готова. Никаких проблем с эрекцией. Ну, давай, что же ты стесняешься? Мы же свои люди.

Ольга со вздохом легла на спину и раздвинула ноги. И когда Татьяна вошла в нее, Демид в первый раз нажал на кнопку фотоаппарата. Сегодня он был папарацци. Эти снимки дорого стоили.

Интересно, что чувствовал Антонов, там, под черной маской? Дема готов был ручаться, что он вспотел. Он, наверное, многое видел в жизни. Но такое – вряд ли.

– Хватит, хватит. – Демид махнул рукой. – Разошлись! Молодец, Танюша! Пришлю тебе снимок на память. Прямо твоему шефу на работу, если будешь себя плохо вести. Можешь одеваться. А с вами, Ольга Игоревна, нужно еще поговорить.

– А если я ничего не скажу?

– Ты мою рожу на первые страницы газет поместила? – рявкнул Демид. Он начал выходить из себя. – Еще одно выступление с твоей стороны, и твоя п... будет там же! Крупным планом!!! Ты со мной кончай играть! Кончены игры! Быстро в другую комнату! Боба, дай пушку!

Голая, мокрая Фоминых шмыгнула в дверь, и Демид с пистолетом в руке шагнул за ней. Антонов озабоченно нахмурился. Не нравилось ему все это. Мокрухи ему только не хватало. Кто его знает, этого шизофреника Коробова, что стукнет в его раскуроченную башку?

Но все было тихо. Негромкий разговор из-за двери. Видать, Фоминых была все-таки не настолько тупой бабой, чтобы не понимать, что ни малейших шансов вывернуться у нее нет.

Потом раздался некоторый шум. Похоже, что там искали что-то, в соседней комнате. Ящиками хлопали, мебель с места на место передвигали, шуршали бумагами. Тихий возглас – и все затихло.

Дверь открылась, и оттуда вышел Коробов. Не то чтобы очень довольный – скорее слегка ошарашенный. Потрясенный. В руке он держал тоненькую папку из-под бумаг.

– Ну и дела, – сказал он. – Мать-распромать, ну и дела... Боба, увози меня отсюда скорее, пока я весь этот гадюшник не взорвал на хрен. Я, понимаешь, по логике вещей убить должен эту тварь. А я не могу. Потому что она – человек. Ты представляешь, Боба, такая мразь – и человек... Я не могу...

Боба покинул этот дом с радостью. Все прошло как по маслу. Демид даже заявил Антонову, что в его услугах больше ПОКА не нуждается. Но на душе Антонова скребли кошки. История была непонятной. Совершенно непонятной. И Антонов вляпался в нее по уши.