Текст книги "Демид. Пенталогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Плеханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 95 (всего у книги 137 страниц)

Часть третья: МУКИ АДОВЫ НА ЗЕМЛЕ

Вот так закончилось одно из моих приключений. А вскоре я попал в новое, еще круче. И причиной тому стал мой братец Эмилио.

Я уже говорил вам, что братец мой работал до упаду, но и развлекаться любил в полный рост – в смысле на всю катушку. И хотя он и не был наркоманом, иногда любил покурить травку или даже гашиш.

Я неизменно отказывался от этого. Я мог напороться виски, как свинья, и орать на весь бар, и употреблять не слишком приличные выражения, и проснуться утром с дикой головной болью. Пил я иногда больше, чем следовало. Но я не употреблял наркотики. Совершенно не употреблял.

В армии я видел, что наркотики делают с людьми. Наблюдал, как ребята, здоровенные накачанные жлобы, начавшие с «травки», переходят к маковой соломке, и вот уже садятся на иглу, и превращаются сначала в психопатов, готовых перестрелять полвзвода из-за пустяка, а потом – в слюнявых зомби с черными кругами под глазами и единственной мыслью в пустой башке – об очередной дозе. Я тоже попробовал тогда наркотики, всякие и разные. И решил, что это не для меня.

У меня был небольшой отпуск – целых три дня. И я решил съездить в гости к Эмилио.

Мало того, он тоже взял несколько дней отпуска, чтобы посвятить их мне. Он заявил, что отдыхать я совершенно не умею и он научит меня это делать. Что мы обойдем все злачные заведения его городка, и попробуем все пойло, которое производится в этой части Испании, и познакомимся со всеми девочками, которые будут того заслуживать.

1

Естественно, Анютку я с собой не взял. Я боялся, что население городка, в котором жил Эмилио, может поредеть после этого. Правда, Анютка хорошо вела себя после истории с Лиз, но я не ручался, что не может случиться рецидив. Я даже был почти уверен, что когда-нибудь он произойдет.

Первую половину первого дня мы просто трепались с Эмилио. Я рассказал ему о том, как я встретил свою девушку и как разбирался с двумя быками. Все я ему рассказал – кроме, пожалуй, того, что попал в прошлое и видел там двух странных людей и что они спасли меня от смерти. Потому что я почти забыл об этом, уже и сам не верил в эту бредятину. Мало ли что могло показаться человеку, которого приласкали кочергой по темечку?

Эмилио слушал меня, и хлопал ладонями по коленям, и орал: «Increible!!!» [Невероятно (исп.).] Он никак не мог поверить, что мне так повезло, что я попал в такую классную заварушку. Он откровенно завидовал мне. Взамен он попытался рассказать, как оказался один раз во Франции в горах на двадцатиградусном морозе. «У меня была не очень теплая куртка, – сказал он. – И все чуть не подохли от холода. Представляешь?»

Я представлял. Звучало это, прямо-таки скажем, не очень впечатляюще, особенно для жителя России.

Только я не стал говорить об этом Эмилио.

«Estupendo» [Здорово (исп.).], – сказал я.

А потом мы начали свой полет. Мы промчались по барам городка, как «Конкорд», потерявший управление, сметая на своем пути все, что могло быть сметено. Причем все это носило лавинообразный характер. Не думаю, что две столь маленькие зверушки, как мы с Эмилио, могли бы вызвать такое тотальное веселье и разгильдяйство. Но мы выступали в качестве катализатора цепной реакции, в которой вскоре начинали принимать участие десятки людей – полупьяных и просто пьяных, но неизменно веселых и добродушных. И все мы двигались толпой от одного заведения к другому.

Дело в том, что в этой части Каталонии шла череда праздников, фиест. Волна праздников катилась по городкам, и в ней тонули все, кто в состоянии был передвигаться и вылезти на улицу. Сегодня фиесту праздновали в одном городишке, завтра – в соседнем, и так далее. График празднования был составлен еще пару веков назад, и все знали его наизусть. И, отпьянствовав и отплясав в своем городке всю ночь, половина его жителей перебиралась на следующий вечер в соседний, чтобы продолжить фиесту там.

Сначала часть улиц отгораживали деревянными перегородками. По ним пускали молодых бычков. Бычки неслись резвым стадом, оставляя кучи навоза и пытаясь подцепить на рога парней, которые бежали впереди них. В последний момент парни успевали вспрыгнуть на барьер, чувствуя себя героями. Забава называлась «Стампида». На русский язык это слово можно перевести как «Топталка».

Я отказался участвовать в этом действии. Недавно я чуть не получил свой удар рогом, и слово «бык» вызывало у меня отрицательные эмоции. Не хотел я, чтобы кто-то снова топтал мои хилые телеса.

А дальше, ночью, всех желающих поили бесплатно – дешевым пойлом, состоявшим в основном из кока-колы и кофейного ликера. Алкоголя там было немного, но после пятого-шестого стакана ударяло не только в мочевой пузырь, но и в голову. По улицам бродили люди в карнавальных костюмах. Все они кого-то изображали.

– …Стой!!! Стрелять буду! – Парень лет двадцати пяти наставил на нас пистолеты. Девочки дружно взвизгнули от восторга, а Эмилио тут же повернулся к парню тошей задницей и изобразил, что раздвигает ягодицы.

– Стреляй сюда, – заявил он. – Может быть, хоть какое-то удовольствие получу.

– Перестань, – я отпихнул Эмилио. – Ты кто, ban-dido? – спросил я парня.

– Сам ты бандидо. – Парень попытался ковырять стволом пистолета в носу. – Я – барбудо [Бородач (исп.).Так называли себя кубинские' революционеры 50-х годов.]. Я – Фидель Кастро. Не видишь, что ли?

Парень был голубоглазым и светловолосым, что редко встречается среди испанцев. На подбородке его висела черная бутафорская борода, державшаяся на ушах при помощи резинки. Парень был одет в камуфляжный костюм, грудь его пересекала красная атласная лента с парой картонных орденов, а голову украшала жеваная зеленая кепка, списанная из обмундирования бундесвера. Он был так же похож на Фиделя Кастро, как я – на Нельсона Манделу.

– Здорово, Фидель. – Я схватил его за пистолет, купленный в игрушечном магазине. – Как там у вас, на Кубе?

– Клево. Янки гоу хоум! Социализм или смерть!

– Дурень ты, – сказал я. – Не жил ты при социализме. Там бы тебе быстро задницу надрали. Дурень.

Может быть, это было не совсем вежливо, но «Кастро» не обиделся. Он побрел дальше, размахивая своим стаканом и пистолетом и время от времени оглашая толпу криками: «Руки вверх! Социализм или смерть!» Я усмехнулся ему вслед.

Никто никому не пытался бить морду. Это я помню хорошо. Остальное вспоминаю с трудом.

Еще я помню, что на третий, последний день проснулся в кровати, часа в четыре пополудни. Голова у меня не то чтобы раскалывалась, но брякала от любого движения, как старая алюминиевая кастрюля. Местонахождение мое было мне совершенно неясно. Пришлось вежливо спросить об этом у девушки, случайно оказавшейся в той же самой кровати, под одним одеялом со мной:

– Sorry… shit… Where am I?[ Извините… черт… Где я? (англ.)]

– Ты что, испанский язык забыл? – Девушка нашаривала рукой сигареты на столике. – Вчера ты говорил на нем хорошо. Много говорил.

– Пардон… – Я пытался выловить хоть одну мысль в своей черепной коробке. – Я… это… где?

– У меня. – Девушка приподнялась на локте, в темных глазах ее сверкнули предвестники бури с громом и молниями. – Может быть, ты спросишь еще, как меня зовут?

– Да. – Я жалко улыбнулся. Меня мутило. От виски. От жизни. От самого себя. От всего. – Как вас зовут, сеньора?…

Я громко икнул.

– Скотина!!! – заорала девчонка и вскочила с постели. Она была в кружевном лифчике, едва закрывавшем великолепную грудь. Другой одежды на ней почему-то не было. – Так ты ничего не помнишь?!

– Нет…

– Ты обещал на мне жениться! Ты говорил, что ты – русский аристократ, миллионер, потомок русских царей. Сын последнего русского императора! Что у тебя три дворца там, в этой вашей России!!!

– Нет. – Я слабо помахал в воздухе рукой. – Это невозможно, нашего последнего императора расстреляли семьдесят лет назад. Наверное, я что-нибудь перепутал.

В результате я был вышвырнут на улицу в полуголом виде. Вслед мне полетели одежда, один ботинок и бутылка виски с некоторым количеством жидкости внутри. Бутылку я поймал перед самой землей, не дал ей разбиться. И тут же употребил ее содержимое, влил внутрь себя. Не могу сказать, что я стал соображать лучше, но определенное болеутоляющее действие это оказало.

Потом я поймал такси. Остановил, едва не упав на капот машины.

– Ты пьян, приятель, – сказал таксист. – Пьян с утра. Это вы тут вчера всю ночь куролесили? Полгорода на ушах стояло.

– Д-да, – сообщил я. – М-мы немножко п-повесе-лились. А сейчас м-мне надо домой.

И упал на переднее сиденье. Потому что на заднем уже лежали двое borrachos [Пьяных (исп.).] и дрыхли.

– Куда тебе? – спросил таксист, отворачиваясь от перегарной волны, исходившей из моего организма.

– К… Эмилио. Адрес н-не з-знаю… Где-то т-там… Я махнул рукой вперед. Или назад.

– Я знаю, – сказал таксист. – Здесь все это знают. Поехали.

И таксист отвез меня к Эмилио.

2

Прошла неделя после того, как я погостил у Эмилио и мы с ним «слегка оторвались». Я давно вернулся к себе в Ремьендо, потихоньку восстанавливал здоровье. Даже возобновил утренние тренировки с Анюткой – они хорошо действовали на меня. И, кстати, очень пригодились мне в будущем.

А где же gran aventura? [Большое приключение? (исп.)] – спросите вы. Где большое приключение, которое ты нам обещал? Неужели попойка с Эмилио – это и есть большое приключение?

Подождите. Все будет.

Тем утром я собрался отправить очередное письмо маме. Я даже написал его. Парочка конвертов без марок У меня валялась, и марки были.

Я стащил эти марки у Эмилио. Экспроприировал. Все равно они валялись у него на столе без дела. Не думайте, что я украл у него марки – я спросил разрешения. Невнятно, конечно, спросил. А он невнятно ответил. Что-то типа «Иди к черту». Что, конечно, означало согласие.

И теперь, уже оправившийся от интенсивного отдыха, здоровый телом и в ясном сознании, я стоял на кухне и держал в руках две марки. Конверт с письмом лежал на столе, уже запечатанный.

Я лизнул марки. Облизал их как следует, потому что клей на них, похоже, был старый и не давал привычного ощущения, когда марка прилипает к языку. И шлепнул эти цветные квадратики на конверт.

Это было последним, что я наблюдал в этой реальности. Потому что меня кинуло куда-то в сторону.

Ноги мои решительно забастовали, отказались держать меня, и я рухнул как подкошенный. Я лежал на полу в кухне как паралитик, и единственное, что я мог еще делать, это дышать и пускать слюни. И еще наблюдать за предметами в кухне. Там было на что посмотреть. Странно они вели себя, эти предметы, меняли свои очертания. Стол, под которым я лежал, вдруг вздрогнул и почесал одной ногой о другую. Ноги его медленно обрастали полосатой шерстью. В конце концов столу надоело стоять и чесаться, он взбрыкнул задними конечностями как зебра, взмахнул хвостом с кисточкой на конце и умчался куда-то в саванну. На месте его осталась только кучка лошадиного навоза.

В тело мое медленно возвращалась чувствительность. Я даже смог чуть-чуть приподнять голову, чтобы оглядеться.

Вокруг становилось все темнее. За окном уже была беспросветная тьма. Да и окошко стало совсем маленьким, сузилось, загородилось толстой решеткой. Посудные шкафы уплошались, врастали в стену, пока полностью не исчезли в ней. Стена теперь была сложена из неровных камней, скрепленных грубым серым раствором. Тапочки мои, только что валявшиеся у самого моего носа, подозрительно смотрели на меня маленькими бусинками глаз, обнюхивали меня длинными усатыми мордочками. Одна из них даже попыталась взобраться на мою руку. Я дернулся, и они понеслись прочь, волоча по земле длинные голые хвосты. Они превратились в крыс.

Пожалуй, в том, что теперь окружало меня, не было ничего нереального. Все закончило свою трансформацию, переварило свои странные промежуточные формы и стало вполне определенным. Только это была совсем другая реальность. Не реальность моей кухни. Реальность холодного каменного бункера. И я снова валялся в нем на полу.

Когда– то я уже был здесь и не могу сказать, что сохранил об этом радужные воспоминания. Мне вовсе не хотелось сюда возвращаться.

Я очухался совсем, сел на ворох старых вонючих шкур, пошевелил пальцами, поднес руки близко к глазам, чтобы убедиться, не превратились ли они во что-то непотребное. Например, в звериные лапы.

Нет, это были мои руки. Это был я, собственной персоной. Только вот одежда у меня была другой. Теперь на мне была просторная черная рубаха без пуговиц, короткие широкие штаны из серой холстины и веревочные сандалии на ногах.

Что– то важное сегодня отсутствовало в этой комнате. Ага… Компании мне не хватало. В прошлый раз здесь было еще двое людей: иллюминат Фернандо де ла Крус и Рибас де Балмаседа в грязном балахоне со звездами -человек, которого называли магом.

Де Балмаседа утверждал, что это он перенес меня сюда. Но тогда он сам здесь лично присутствовал. Если и в этот раз я имел дело с его проделками, то неплохо было бы ему появиться здесь собственной персоной. Объяснить, какого черта ему от меня нужно, и быстренько отправить меня обратно на кухню. Тем более, что там, на кухне, на этот раз никто не собирался меня убивать. А я даже не успел позавтракать.

– Эй… – произнес я шепотом. – Сеньор де Балмаседа! Вы где? Не будете ли вы любезны подсказать мне, что происходит?…

Тишина. Потрескивание горящего жира в плошке светильника было единственным звуком здесь.

Я поднялся, сделал несколько шагов по комнате, посмотрел в оконце. Оно выходило на глухую стену, сложенную из камней – такую же, как и в моем каземате.

Нужно было выбираться отсюда. Я не знал, где сейчас существовал реально – здесь или все же в моем, двадцатом веке? Но это было не так уж и важно. Чувствовал я себя вполне реально. Это не было похоже на сон. А значит, нужно было спасать свою шкуру, уносить отсюда ноги.

Нужно было хотя бы произвести рекогносцировку. Небольшую разведку – желательно без боя.

Я обследовал комнату. Никакой мебели, не за что зацепиться взгляду. Только небольшой лист пергамента, коричневый от старости, висел на стене, прибитый ржавым гвоздем. На нем был начерчен какой-то план, что-то вроде средневекового замка в разрезе. Я снял этот пергамент со стены и свернул в трубочку. Если вернусь в наше время, цены ему не будет.

Куча шкур лежала в углу. Я опустился на колени и зашарил под ней рукой, скривившись от мерзкого запаха. Наткнулся на что-то круглое. И вытащил череп – человеческий, вонючий, с выбитыми зубами, полуистлевшей кожей и остатками длинных черных волос. Швырнул его в угол, едва сдержав рвоту. Нет, под эти шкуры я больше не полезу. Хватит с меня работы в морге.

Ага. Сундучок в углу – деревянный, обшитый медными позеленевшими полосами. Даже ключ торчит в замке. Это уже поинтереснее будет. Я осторожно поднял сундучок и тряхнул его. Он не был пустым. Там, внутри, что-то брякнуло. Надеюсь, не человеческие кости?

Замок заржавел, ключ никак не хотел проворачиваться в нем. Я вынул ключ и опустил его в чашку с расплавленным жиром. Подержал там и снова вставил в скважину. Замок щелкнул и открылся.

В сундучке лежало несколько предметов, завернутых в черную мешковину. Так… Кинжал. Отлично. Еще один кинжал. И еще один. Замечательно.

Всего их было шесть штук – кинжалов. Или, вернее, ножей. Все они были одинаковые – не очень большие, с рукоятками, украшенными изображением человечков. Человечки, вытесненные на рукоятках, стояли на коленях, и руки их были сложены в молитвенной позе. Остроконечный клинок ножа – сантиметров пятнадцать длиной. В части, прилегающей к рукоятке, он также был украшен выпуклым орнаментом – головой льва в геральдической рамке. А вдоль всего клинка шли тонкие ребра, поднимающиеся над плоскостью лезвия. Эти ребра придавали клинку прочность, он становился толстым и негнущимся, несмотря на то, что сделан был из светлой среднезакаленной стали. Небольшая гарда разделяла рукоятку и клинок – два толстых усика с окончаниями в виде птичьих головок.

Я не так уж хорошо разбираюсь в холодном оружии. Но в этой разновидности кинжалов я разбирался. Потому что передо мной были метательные ножи.

У меня тоже имелись метательные ножи – там, в моем времени. И они были по-своему хороши. Внешне они мало отличались от тех, что я держал сейчас в руках. Только современные ножи мало подходили для убийства. Они были цельной штамповкой из промышленной стали, их не ковали вручную. И хотя они были прилично сбалансированы и их с успехом можно было использовать в номере на сцене, я не отважился бы выйти с ними против настоящего врага. Они не были созданы для того, чтобы втыкаться в глотки людей.

То, что я вынул из сундучка и рассматривал сейчас, было идеальным орудием для убийства. Средняя часть лезвий была тупой, чтобы не поранить руку при метании, зато кончики клинков были наточены так, что могли пробить медный лист. Когда я проверил балансировку, уравновесив нож на указательном пальце, то застонал от восторга. Тот, кто делал эти ножи, знал свое дело.

Сделаны эти ножи были не в моем времени. Никак не в моем. Наверное, это был век пятнадцатый-шестнадцатый – я слабо разбирался в этом.

Еще в сундуке была какая-то лента из неплохо выделанной овечьей кожи – насколько я понял, перевязь для этих самых метательных ножей. Я надел ее, вставил ножи в колечки и сразу почувствовал себя вооруженным.

Кто припас все это в комнатушке? Кто поставил мне светильник и заправил его? Кто знал, что я не могу обращаться ни с мечом, ни с алебардой, а только с метательными ножами? Может быть, за мной все-таки наблюдали, заботились обо мне? Заботились о том, чтобы меня убили не сразу, а только после того, как я выполню свою, неизвестную мне миссию?

В таком случае, могли быть еще какие-то подсказки. Стоило поискать их здесь.

В комнате не было двери, только маленькое зарешеченное окошко. Может быть, меня замуровали? Нет, такого не может быть. Когда я попал сюда в первый раз, то обратил внимание, что двери не было и тогда. И все же люди каким-то способом попадали сюда. Я читал когда-то, что в замках были потайные двери, замаскированные настолько хорошо, что неопытный глаз не мог различить их.

Я взял светильник в руки и обследовал каждый сантиметр стен. Я вставлял нож в каждую подозрительную трещину. Один раз я даже вскрикнул от радости – мне показалось, что я нашел что-то, похожее на небольшое медное кольцо. Я дернул за него, и оно осталось у меня в руках. Я кинул его в сторону.

Не то. Все не то…

Крысы. Здесь были две крысы. Куда-то же они делись? Это, конечно, были две новоиспеченные крысы, только что изготовленные из моих тапочек. Но крыса есть крыса, она всегда знает, куда бежать, как спасаться бегством.

Единственное место, куда могли деться две мои крыски, были кошмы в углу – те самые, из-под которых я недавно выудил чью-то полуразложившуюся голову. Я скрипнул зубами от отвращения, решительно взялся за верхнюю из шкур и кинул ее в другой угол. Потом следующую шкуру. И следующую…

Под шкурами, на полу, как я и ожидал, лежали человеческие останки, нарубленные кем-то – может быть, много лет назад. К счастью, здесь был неполный комплект. Две руки, отрубленные по локоть, и две ноги -по колено.

И еще здесь были две мои крыски. Они сидели, прижавшись друг к другу серыми бочками, и смотрели на меня выжидательно, даже, как мне показалось, по-дружески. Не убегали от меня.

– Ну, крысенята, – сказал я и сам вздрогнул от звука своего голоса. – Где тут выход? Показывайте.

Крысы молчали.

Я опустился на колени. И сразу увидел очертания люка, квадратной плиты в каменном полу. Люк был довольно большим, я пролез бы в него без труда, если бы он был открыт. Но он был закрыт наглухо. И если бы даже у него была ручка, вряд ли я смог бы его сдвинуть. Базальтовая плита, закрывавшая люк, весила центнера два. Скорее всего, существовал какой-то механизм, сдвигающий эту плиту вниз. А значит, должен быть и рычаг, запускающий эту машину. Не дистанционным же пультом, в конце концов, она управляется?

Ага… Я нашел в одном из углов люка металлический кружок, вдавленный в камень – небольшой, около сантиметра диаметром. Это могло бы быть скважиной для ключа. Тонкого круглого ключа. Только ключа у меня не было.

Я сел на полу и задумался. Больше часа я уже барахтался здесь. Правда, я вооружился. Но в остальном результат был минимален.

В глаза мне бросилась одна из отрубленных рук. Когда я начал обследование люка, брезгливо отшвырнул ее ногой, и теперь она лежала неподалеку и показывала мне средний палец в неприличном жесте. А на пальце что-то блестело.

Я наклонился и посмотрел. Это был большой серебряный перстень.

Я сел обратно. Вовсе мне не хотелось стаскивать этот перстень с мертвой руки – частично сгнившей, частично высохшей, со сморщившейся и побуревшей кожей. У меня были другие проблемы – мне нужно было как-то выбраться отсюда. Жир в чашке кончался, а это значило, что скоро я к тому же останусь в полной темноте.

– Tomalo, – произнес вдруг голос. – Toma este anillo [Возьми. Возьми это кольцо (исп.).].

Я вскочил на ноги и схватился за нож. Я озирался вокруг, готовясь обороняться. Но никого не было.

Голос, который я слышал, не был моим внутренним. Он был вполне живым мужским голосом, совсем не похожим на мой. Откуда он мог исходить?

– Ты где? – произнес я. – Ты невидимка?

Ответа не было. Фитиль в чашке упал, явно намереваясь погаснуть. Я успел подхватить его кончиком ножа и придал ему более или менее вертикальное положение. Минуты три света у меня еще оставалось. Не больше.

Я бросился к мертвой руке, валяющейся на полу, как к деснице Господней. Перстень снимался плохо, но, орудуя ножом и срезая кожу с пальца, как стружку, я все-таки сделал это.

Я уже догадывался, зачем нужен этот перстень.

Он был довольно массивным и выглядел не слишком изящно. Он был, как я уже говорил, серебряным, но из средней его части шел стальной шип, сделанный в виде граненого конуса, острого на конце, сантиметра три длиной. Это был боевой перстень – своего рода разновидность кастета. Мне приходилось видеть такие в музее. Если с размаху засветить такой штуковиной в висок, можно свалить не только человека, но и лошадь.

Но это было еще не все. Конус этого перстня не был ровным, грани его имели нарезки – неглубокие, но довольно хитрой конфигурации.

Это могло быть ключом.

Фитилек еле мерцал, доживал последние мгновения. Я спешил, как мог. Надел перстень на средний палец правой руки, встал на люк, на колени и вставил конус в то колечко, которое посчитал замочной скважиной.

Свет тихо вздохнул и умер. Я оказался в кромешном мраке.

Я медленно поворачивал руку вместе с перстнем. Я молился. Слава Богу, я вспомнил те молитвы, которые заставила меня выучить занудная тетушка Кларита. «Deus, cuius verbo sanctificantur omnia, benedicteonem Tuam effunde super creaturas istas… In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti» [Боже, чьим словом освящается все, ниспошли благословение Твое на сие сотворенное Тобою… Во имя Отца и Сына и Святого Духа… ( лат.).]…

Я произносил слова, смысл которых плохо понимал. Но я верил сейчас. Мне даже не нужно было заставлять себя верить. Потому что здесь, в этом средневековом каземате, Бог казался большей реальностью, чем мое собственное бытие. Бог не мог не существовать. И я не просто бормотал слова, придуманные людьми за тысячу лет до моего рождения. Я обращался к самому Создателю. Я надеялся, что он услышит меня, что простит меня за все прегрешения, которые я успел наделать в жизни своей. Ибо если не Бог простит грешников, то кто же?…

Бороздки и выступы перстня зацепились за что-то. Перстень начал поворачиваться сам, без моего участия. Скрежет раздался глубоко из-под пола. Плита, на которой стоял я на коленях, медленно начала опускаться вниз.