Текст книги "Гомер"

Автор книги: Алексей Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

606). Et Glass. 1950, 18, стр. 323-333; D. H. F. Gray, Metal working in Homer, Journ. Hell.

Stud. 1954, 74, стр. 1-15; R. Hampe. Das Parisurteil auf dem Elfenbeinkamm aus Sparta, Neue

Beitr. zur klass. Altertumsw. Festschrift. B. Schweitzer. Stuttgart. 1954, 77-86. 2 Taf.; K. Bulas.

New illustrations to the Iliad, Am. Journ. Arch. 1950, 54, стр. 112-118; R. Scheffold.

Archaologisches zum Stil Homers. Museum Helveticum 1955, N 12. Имеет значение для

художественного мастерства Гомера указанная выше работа Ф. Робера, особенно главы 1 и

4, относящиеся к характеристике человеческой личности и души. Список новейших работ

по мифологии и религии у Гомера – см. ниже.

Идейная сторона творчества Гомера также разрабатывается в длинном ряде

исследований, из которых приводим следующие. – Th. V. Scheffer. Die homerische

Philosophie, Münch. 1921. (ниже стр.) К. Dienelt. Existentialismus bei Homer. Festschrift zur

250-Jahr-Feier des Bundesrealgymn. in Wien VIII, Wien, 1951, стр. 151-159; E. R. Dodds. The

Greeks and the Irrational. Calif. 1951; H. Schrade. Götter und Menschen Homers. Stuttgart.

1952; H. Strasburger. Der Einzelne und die Gemeinschaft im Denken der Griechen. Hist.

Zeitschr. 177/2, 1954, стр. 227-248; P. Aurelianus, O. F. M. Cap. (A. L. J. Raessens). De

Verhouding van Godsdienst en Ethik in Homerus. Nijmwegen. 1955; H. Schwalb, Zur

Selbständigkeit des Menschen bei Homer. Wien-Stud. 1954, 57, стр. 46-64; О. Seel. Zur

Vorgeschichte des Gewissens-Begriffes im altgriechischen Denken. Festschrift. Franz Dornseiff

Leipz. 1953, стр. 291-319; H. Rahn. Tier und Mensch in der homerischen Auffassung der

Wirklichkeit. Paideuma, 1953, 5 стр. 277-297, 431-480; E. Voegelin. The world of Homer. The

Review of Politics (Univ. of Notre Dame Press. Indiania) 1953, 15, стр. 491-523; L. H. Van der

Valk. Homer's Nationalistic Attitude. L'antiquite classique, 1953, 22 стр. 5-26; К. Bielohlavek.

Das Heldenideal in der Sagendichtung vom troischen Krieg. Wien. Stud. 1953, 66, стр. 5-23; R.

Herkenrath. Der ethische Aufbau der Ilias, 1928; R. Schaerer. La morale grecque dans Homere.

Lausann, 1934. R. Kostler, Homerisches Recht. Wien, 1950. Jul. Walter. Aesthetik des Altertums,

Lpz. 1893 (где ряд страниц посвящен эстетике Гомера). A. Rüegg. Kunst und Menschlichkeit

Homers. Einsiedeln, 1948. А. Ф. Лосев. Эстетическая терминология ранней греческой

литературы («Ученые [45] записки Моск. гос. пединститута имени В. И. Ленина», 1964, т.

83, к эстетике Гомера относятся стр. 45-184).

Что касается языка Гомера, то, минуя бесчисленные прежние изложении, укажем на

новейшую работу P. Chantraine. Grammaire Homerique, Paris, 19421, 1948–19532. Для

исследования поэтического языка продолжает иметь значение обстоятельная работа К.

Meister. Homerische Kunstsprache, 1921, а также статьи М. Парри, помещенные в

Гарвардских исследованиях (Harvard Studies). Особенно интересна работа этого автора,

посвященная гомеровским эпитетам, где подробно изучается значение в этом вопросе

эпического стандарта и метрики, но в то же самое время с изучением большой авторской

свободы Гомера и его способности выражать тончайшие оттенки поэтического сознания

(работа эта излагается у Губа, о котором ниже). Весьма важные и тонкие наблюдения над

поэтическим языком Гомера содержатся в указанной выше работе П. Мазона («Введение в

«Илиаду»), а также у G. P. Shipp. Studies in the Language of Homer. Cambr. 1953.

О Гомере и гомеровском вопросе в самом общем виде трактуют следующие работы.

Е. Bickel. Homer. Die Lösung der homerischen Frage. Bonn, 1949; H. Fränkel, Dichtung und

Philosophie des fruhen Griechentums. Phil. Monographs publ. by the Amerc. Philol. Ann. 13,

Oxford, 1951 (к Гомеру относятся стр. 7-132); Е. Beaujon. Acte et passion du héros. Essai sur

l'actualité d'Homère. Neuchatel. 1948.

Что касается изданий Гомера, то очень компетентным и к тому же наиболее

распространенным и доступным является Тейбнеровское издание, давно уже ставшее

стереотипным, – Homed carmina edd. Dindorf-Hentze I-II, Lips. 1930–1935. Новейшее

критическое издание «Илиады», использующее все последние текстологические

достижения, – Homere. Iliade. Texte etabli et traduit par P. Mazon. Paris, t. I, 1937, II, 1938.

Что касается «Одиссеи», то имеется издание – The Odyssey of Homer. Ed. by B. Stanford

with general and grammatical introduction commentary and indices, I-II, Lond. 1950

(ценнейшие вступительные статьи, комментарии, индексы и новый критический текст).

Ценным критическим изданием «Одиссеи», хотя и преследующим школьные цели,

является – Homeri Odyssea ed. P. v. d. Mühll. Basileae, 1946.

Текстологическое изучение Гомера является целой огромной наукой, имеющей

столетнюю давность. В настоящем изложении нет ни возможности, ни необходимости

входить в обсуждение этой науки. Мы ограничимся только указанием новейших трудов в

этой области: Н. A. L. van der Valk. Textual criticism of the Odyssey, Leiden, 1949; G. M.

Boiling. The external evidence for Interpolation in Homer, Oxf. 1925: Его же The athetized lines

of the Iliad. Linguistic Society of Am. at the Waverly Press, Inc. Baltimore, 1944; Его же Ilias

Atheniensium. The Athenian Iliad of the sixth century В. С Publ. by the Am. Philol. Ass. With

the cooperation of the Linguistic Soc. of Am. 1950. Последний труд представляет собою

интересную попытку восстановить афинскую «Илиаду» без всех последующих

интерполяций, причем автор выкидывает из нашей «Илиады» около 1000 стихов. J.

Labarbe. L'Homère de Platon. Bibliothèque de la faculté de philosophie et lettres de l'Université

de Liège, Fasc. CXVII, 1949 (текстологическое сопоставление).

Обзор современных работ о Гомере можно найти у A. Lesky в Anzeiger für

Altertumswissenschaft, Wien IV 2-3, стр. 65-80, 1951; IV 4, стр. 195-212; V 1, стр. 1-24, 1952;

VI 3, стр. 129-150, 1953; VIII 3, стр. 129-156, 1955. Также у Goube H. Apercu sur l'état

présent des études homériques Information littéraire, Paris, 1957, N 2, стр. 64-76; N 3, стр. 115-

124; N 4, стр. 162-168.

Так как в этой работе нет никакой возможности обозреть все многочисленные

научные труды по гомеровскому вопросу, то мы попробуем формулировать только те

общие выводы, которые в настоящее время можно сделать из всей этой обширной

литературы. [46]

IV. Некоторые выводы из истории гомеровского вопроса

1. Народ как творящий индивидуум и индивидуум как творящий народ.

а) Художественное единство эпоса – исходный пункт. Самое важное, самое

основное с точки зрения историко-литературной – это неопровержимый и очевиднейший

факт художественного единства поэм Гомера, которое необходимо утверждать, несмотря

на многочисленные отдельные стилевые различия. Перед этим фактом меркнет проблема

единоличия или множественности авторов. Она является, в сущности говоря,

второстепенной, так как это художественное единство представлено и как результат

индивидуального творчества и как результат творчества многих авторов, творивших в духе

своей общей эпической эпохи.

б) Противоречия в поэмах совместимы и с коллективным и с индивидуальным

авторством. Что касается вопроса о «добавлениях», «расширениях», «вставках» и пр., то

действительно обращает на себя серьезное внимание большая нагроможденность эпизодов

в «Илиаде», растянутость, непоследовательность и частая противоречивость.

Изучая характер всех этих противоречий, замечаем, что 1) все они чисто внешние,

относятся только к внешнему содержанию и нисколько не нарушают самого стиля поэм;

что 2) они могут быть объяснены как условиями личного творчества в ту эпоху, так и

условиями коллективного творчества, равно и внешним редакторским соединением песен,

имеющих разное происхождение. Таким образом, наличие противоречий очень мало

говорит на тему об индивидуальном или коллективном творчестве.

в) Невозможность для общинно-родового строя глубокого и резкого разрыва

индивидуума и коллектива. Наконец, самое противоречие отдельной творческой

личности и коллектива является, несомненно, буржуазным предрассудком, лежащим в

основе подавляющего числа исследований о Гомере. Такое противопоставление основано

на признании извечного существования классового общества, в котором личность всегда

находится в противоречии с коллективом. Это главным образом и заставляет буржуазных

ученых заниматься изыскательством в этом «гомеровском вопросе». Но в общинно-

родовом строе, как строе доклассовом, как раз этого противоречия не существует, так что

был ли один автор или их было много, все равно в них действовало одно и единое

коллективно-родовое творческое сознание. С этой точки зрения, если даже поэмы Гомера

возникли в результате механического объединения песен, появившихся независимо одна

от другой (для осторожности не будем исключать и этого случая), [47] все равно

коллективное родовое творчество и авторство остается тут непоколебимым, хотя

фактически осуществлялось оно, конечно, в отдельных творящих личностях. Поэтому с

полным правом можно сказать, что греческий народ, взятый в своем единстве и

цельности, и есть тот единственный и последний творческий индивидуум, который

создал гомеровские поэмы, и что те творческие личности (одна или многие), которые

создавали эти поэмы, были только проводниками общенародной воли, не привнося в это

творчество ничего узко-субъективного и изолированно-личного.

2. Гомер – отражение истории греческого народа.

Этот творящий народ-индивидуум имел свою историю, и содержание поэм Гомера

есть отражение этой истории. Этот греческий народ нельзя понимать отвлеченно, беря его,

как это делалось часто, вне определенных пространственных и хронологических границ,

но только со всеми теми длительными процессами его общесоциальной и военно-

политической жизни, которые и были фактической средой, породившей гомеровские

поэмы.

а) Общесоциальное развитие греческого народа, отразившееся в гомеровских

поэмах, охватывает собою не только весь общинно-родовой строй в целом, но в

значительной мере даже и выходит за его пределы. 1) Меньше всего нашла для себя

отражение у Гомера самая ранняя эпоха общинно-родового строя – матриархат с его

примитивными социальными отношениями и хтонической мифологией (от этого у Гомера

только ничтожные остатки, то ли в виде Геи, которая здесь употребляется только в

клятвах, то ли в виде Ириды-Радуги, оказавшейся теперь в полном подчинении у

антропоморфного Зевса, то ли в виде картины человеческих жертвоприношений в Ил.

XXIII, с которой, как видно, сам автор не знает, что делать, и т. д.). 2) Больше всего поэмы

Гомера отражают собою последующую социальную ступень – патриархат с его

организующими и рационализирующими функциями в хозяйственной жизни, с

обособлением отдельных родов и с вождями и героями этих родов, являющихся

выразителями их социальной и военной мощи в борьбе со стихийными силами природы и

с окружающим «варварством» (т. н. «героический век»). 3) Но окончательное свое

завершение и последнее свое оформление гомеровские поэмы получили только от эпохи

далеко зашедшего разложения героического патриархата, а вместе с тем и всего

общинно-родового строя, когда общенародная и героическая жизнь уже в значительной

мере становилась предметом эстетической рефлексии, лишалась своего непосредственно-

религиозного характера и превратилась в предмет светского поэтического творчества (это

уже канун рабовладельческого строя и частичный переход в пределы этого строя). [48]

2) Военно-политическая история греческого народа, на основе которой

образовались гомеровские поэмы, фактически была историей племен этого народа и их

передвижений. 1) Можно считать вполне установленным фактом, что эолийцы,

населявшие Фессалию и Беотию и достигшие весьма развитой ступени патриархального

героизма, двинулись в третьей четверти второго тысячелетия до н. э. на северо-запад

Малой Азии с завоевательными или колонизаторскими целями, неся с собой

воспоминание о родине, ее быте, религии и мифах, о ее аристократически-героическом

прошлом, т. е. о т. н. микенской культуре. 2) Можно даже с полной уверенностью

утверждать, что эти эолийцы покорили упомянутую часть Малой Азии, вошли в

теснейшее культурное соприкосновение с тамошними народами и переработали свою

религию и мифы в связи со своей новой военной, морской и колонизаторской жизнью и в

связи с усвоением местных малоазиатских мифов и культов. 3) Наконец, необходимо

утверждать, что эти победители эолийцы около начала первого тысячелетия до н. э. были

сами перекрыты еще новым потоком греческих переселенцев, ионийцев, которые заново

переработали всю эолийскую эпику в связи не только с своим новым, ионийским,

диалектом, но и с своим чрезвычайно живым, подвижным, чувствительным,

экспансивным, веселым и почти легкомысленным характером, наложившим неизгладимую

печать на суровый эолийский эпос и в этом виде передавшим его и всей последующей

Греции и всему культурному человечеству вообще.

3. Личность Гомера и оформление его произведений. Все указанные выше факты

из истории греческого народа говорят нам только о содержании поэм Гомера, в то время

как художественное произведение состоит не только из какого-либо содержания, но и

обязательно облечено в некую форму. Форму же всякому художественному произведению

дает его автор. Следовательно, сам собой возникает вопрос об авторской личности Гомера.

И 150-летняя история гомеровского вопроса, наполненная бесчисленными ложными

представлениями об авторстве гомеровских поэм, дает возможность в настоящее время

сделать по этому вопросу весьма ценные выводы.

а) Имманентный автор. Прежде всего одним из очевиднейших результатов 150-

летней научной работы над Гомером является в настоящее время то простое и

элементарное положение, что об авторе гомеровских поэм можно и нужно судить

только по самим гомеровским поэмам, что подлинный автор этих поэм рисуется только

самими же поэмами, что он для нас всецело остается в пределах этих поэм, почему и

нужно назвать его имманентным автором (лат. immaneo – «нахожусь в чем-нибудь»). Когда

исследователи говорили нам о множественности авторов, то, очевидно, они игнорировали

поэмы Гомера как художественное [49] целое и, следовательно, игнорировали то единое

поэтическое сознание, о котором только и можно говорить, если исходить из самих поэм.

Поэтому никакая теория множественности в настоящее время неприемлема для науки. С

другой стороны, если твердо стоять на почве самих поэм, учитывая их художественное

целое, и говорить о таком их авторе, который вполне им имманентен, то, очевидно, для

теперешней науки должна отпасть и всякая теория единоличного авторства, поскольку

всякий изолированный автор отделял бы себя от воспеваемого им народа и не имел бы

ничего общего с тем автором гомеровских поэм, который нами имманентно в них

ощущается. Подлинный имманентный автор гомеровских поэм есть, как сказано выше,

сам греческий народ, но в настоящее время мы должны сказать, что этот подлинный

коллективный автор не только не исключает индивидуального авторства, а, наоборот, его

предполагает, ибо только отдельные личности и могут что-нибудь придумывать и

записывать; но зато это должны быть такие личности, которые в своем сознании

неотделимы от народа и для которых самое интимное личное творчество – это и есть

всенародное творчество, так что в них творит не кто иной, как сам греческий народ в виде

некоего цельного индивидуума. Это очень близко и современным унитарным теориям,

поскольку здесь действительно утверждается некий один и единственный творящий

индивидуум, но это в то же время и очень далеко от них, поскольку утверждаемый нами

здесь творческий индивидуум не абсолютизируется нами ни в качестве отвлеченной

фикции народа, творящего вне отдельных личностей, ни в виде отдельной личности,

которая бы творила вне своего народа, преследуя исключительно свои

индивидуалистические цели. Это и есть тот подлинный имманентный автор гомеровских

поэм, о котором мы только и можем говорить; и всякие другие авторы, с точки зрения

современного состояния гомеровского вопроса, есть только научные фикции и

односторонние абстракции, для которых невозможно привести никаких реальных

оснований.

б) Художник. Всмотримся в этого подлинного имманентного автора, как его рисуют

нам поэмы Гомера. Тут тоже приходится начать с утверждения одной очень простой и

элементарной истины, которая игнорировалась большинством старых теорий по

гомеровскому вопросу, а именно, что автор гомеровских поэм – художник. Все то, что

говорилось и говорится, например, об истории греческих племен, отражением которой

являются гомеровские поэмы, об истории разного рода культурных напластований в них, о

смешении диалектов у Гомера, о разного рода механистических соединениях и

разделениях в пределах гомеровского текста, об их редактировании, интерполировании,

перелицовке и т. д., и т. д., все это говорит нам о чем угодно, но только не о том, что автор

гомеровских поэм есть художник. Даже формально литературоведческий анализ поэм

Гомера и их [50] традиционная поэтика, состоящая из перечисления и классификации

литературных приемов у Гомера, тоже говорит нам очень мало о поэтической и

художнической личности подлинного автора гомеровских поэм. Эти поэмы не есть ни

история племен с их войнами и передвижениями, ни учебник греческой диалектологии

или поэтики, но это есть прежде всего художественное произведение, это песни,

содержащие в себе не буквальное и фотографическое отражение жизни и не научный ее

анализ, но живые картины и образы, порожденные глубокими и мудрыми чувствами

художника, захотевшего в обобщенной и красивой форме сказать о жизни своего народа.

Поэтому, пока мы говорили выше об истории греческого народа, нашедшей себе

отражение в поэмах Гомера, мы только научно конструировали эту историю на материале

поэм, но этим еще ни слова не сказали об этих поэмах как художественном произведении

и ни на один момент не прикоснулись к их автору как к художнику. Очень резкое и

принципиальнейшее противопоставление нашей ученой реконструкции поэм и их

подлинной художественной действительности – это тоже один из самых основных

результатов истории гомеровского вопроса, которая, к сожалению, очень часто грешила

полным непониманием этого противопоставления.

4. Эпический художник. Теперь спросим себя, что же это был за художник и в

какую именно художественную форму он облек те материалы из истории греческого

народа, которые мы выше реконструировали путем отвлеченно-научной абстракции. Это

был эпический художник, каковая истина, несмотря на всю свою простоту, тоже далеко не

всегда в достаточной мере принималась во внимание. Так, вся эта работа

контаминирования, редактирования, интерполирования и пр. не имеет ничего общего с

творчеством эпического художника. Ниже будет раскрыто мировоззрение и стиль такого

художника; сейчас же необходимо сказать только то, что эпический художник это тот,

сознание которого тождественно с сознанием народа на общинно-родовой ступени его

истории, т. е. личное сознание такого художника вполне до-лично, или вне-лично, причем

подобное сознание выбирает и соответствующие ему художественные формы.

5. Греческий эпический художник. Но и этого мало. Каждый народ имеет свой

эпос, и чтобы не впасть в отвлеченную фикцию какого-то вне-национального эпоса,

необходимо сказать, что Гомер есть еще и греческий эпический художник. Это не есть,

например, средневековый христианский эпос житий святых, где на первом плане была

проблема духа, а человеческое тело трактовалось как темница духа. Это не есть также и

средневековый германский эпос какой-нибудь «Песни о Нибелунгах», где изображалась

жизнь и подвиги мрачных и титанических героев. У Гомера была языческая влюбленность

в земного и материального [51] человека, в его тело и материю, в физического героя,

физически защищавшего свой народ и физически побеждавшего стихийные силы

природы. Эта подчеркнутая телесность греческого языческого мироощущения вообще

определила собой одно общепризнанное свойство античного гения, а именно его

пластичность, которая и заставила Маркса увидеть в греческом искусстве

«недосягаемый образец» и Энгельса во всем мировоззрении греков художественную

«целостность». Вот что дало Гомеру его греческое происхождение.

6. Греческий ионийский эпический художник. Однако греки имели слишком

длинную историю и слишком разнообразно проявляли себя в своем художественном

творчестве, чтобы одно простое указание на греческое происхождение того или другого

поэта могло конкретно нам его обрисовать. То, без чего невозможно даже и приблизиться к

пониманию Гомера, это есть его ионийство, которое нужно уметь формулировать не

только как сумму определенного рода диалектальных особенностей его языка, но и как

целое мировоззрение, предопределившее также и его стиль. Это экспансивное и легкое

настроение ионийца бьет нам в глаза почти в каждом стихе гомеровских поэм; но оно,

ярко ощущаясь нами как факт и будучи установлено в науке как неопровержимая

особенность гомеровского творчества, все еще, однако, не нашло для себя адекватного

научного выражения и все еще излагается многими в самых общих, пока только

восторженных тонах.

7. Греческий ионийский эпический художник эпохи разложения общинно-

родового строя и перехода его в рабовладельческую формацию. Далее, и самое

ионийство Гомера все еще не есть его последняя по конкретности характеристика. Автор

гомеровских поэм есть тот иониец, который живет в Греции накануне классового

рабовладельческого общества, а может быть, и в самом его начале; и это мы должны

утверждать с полной уверенностью потому, что его отношение к общинно-родовой

формации и прежде всего его отношение к мифологии, как общинно-родовой идеологии,

чрезвычайно свободно и игриво, причем эта свобода доходит до юмористического

отношения, а эта игривость часто граничит у него даже с некоторого рода фривольностью.

Если Маркс говорит, что Гомер «выше своих богов», то, очевидно, это значит и то, что

Гомер выше и вообще общинно-родовой формации, поскольку эти боги были именно

порождением этой последней. Однако поскольку у Гомера все же еще нет никакого

рабовладельческого общества в положительном смысле, а есть только критическое и

эстетическое, чисто светское отношение к общинно-родовой формации, мы и должны

говорить, что Гомер – это иониец именно эпохи перехода от одной общественной

формации к другой, или поэт эпохи перехода греков «от варварства к цивилизации»

(выражение Энгельса). [52]

8. Аттическое завершение гомеровского эпоса.

а) Восходящая классическая демократия. Наконец, чтобы дать последнюю по

конкретности характеристику социальной и поэтической личности Гомера, необходимо

учитывать, что в пределах указанного перехода от одной общественной формации к

другой было много самых разнообразных и антагонистических прослоек и что Гомера

необходимо связывать не только с этим временем вообще, но и специально с какой-нибудь

определенной социальной средой этого времени. Если поставить вопрос о той

общественности и публике, для которой пел Гомер, то это, конечно, были не цари и даже

не аристократы, а та зарождающаяся и восходящая в VIII–VI вв. ионийская демократия,

которая уже порвала с общинно-родовым строем, но еще не выработала своей

законченной идеологии и потому пользовалась пока старой общинно-родовой поэзией, но

в своей новой и вполне светской ее интерпретации.

Однако в настоящее время мы располагаем достаточным количеством данных об

аттических элементах в гомеровском эпосе, которые трактуются разными

исследователями, конечно, по-разному, но в которых ионийская стихия Гомера как раз и

получила свое последнее завершение. У многочисленных теоретиков «ядра» – это грубые

позднейшие интерполяции, у Кауэра – это культурные напластования, у Бете – это личные

настроения самого автора, и т. д., и т. д. Эти аттические элементы совершенно нет никакой

возможности игнорировать, поскольку они являются бесспорным фактом личности нашего

«имманентного автора».

б)Исследователи аттического завершения Гомера. Аттического завершения

Гомера касались многие исследователи, но полной ясности в этом вопросе до сих пор еще

не достигнуто. Из более ярких концепций этого рода укажем на воззрения Пэли (Paley),

очень оригинально и с большим остроумием приписывавшего в 60-х гг. прошлого века

«Илиаду» Антимаху Колофонскому (1-я половина V в. до н. э.), на Виламовица с его

учением об аттической редакции Гомера (1884), на К. Роберта с его учением о четвертом,

«аттическом» периоде эпоса. Интересна работа Ваккернагеля (1916) об аттической

редакции Гомера и аттических элементах гомеровского языка. Укажем на новые воззрения

Виламовица (приложение к книге 1916 г., специально посвященное «Аттическому

Гомеру»), в которых этот капризный исследователь вдруг почему-то отрицает аттические

элементы в языке Гомера. Отметим взгляды Кауэра (1921–1923), признающего при всем

своем критицизме аттическую окраску и языка, и содержания гомеровских поэм.

В отношении общей характеристики аттической культурной ступени Гомера многое

дал уже Виламовиц в своей старой работе 1884 г., что и необходимо здесь привести с

некоторыми поправками и дополнениями. [53]

Во-первых, Афины VII в. представляют собою восходящую классическую

демократию со свойственным ей могучим культурным синтезом. Афины постепенно

становились культурным центром для всей Греции; и эта их центральность оставалась

даже тогда, когда они потерпели политический крах после Пелопонесской войны. Афины

были наследником всех предыдущих, уже погибших или погибающих греческих культур,

впитали в себя наивысшие достижения этих последних. Из Ионии Аттика получила

мраморную живопись и из Коринфа – гончарную, создавши из этого новое и высшее

искусство – свою краснофигурную живопись на вазах и фресках. Из Ионии Аттика

получила эпос, который там уже был мертв, а из Коринфа – дифирамб и создала из этих

двух художественных форм новое и небывалое искусство классической трагедии. Для того

чтобы пользоваться эпосом в таких широких размерах, как это делали аттические трагики,

необходимо было очень длительное время распевать этот эпос, слушать его, писать и

читать, словом, так или иначе культивировать.

в) Специальные аргументы в пользу аттического завершения Гомера .

Прежде всего имеет огромное значение для характеристики гомеровского аттицизма

уже тот простой факт, что сочинения Гомера были собраны именно в Афинах и что именно

в Афинах они исполнялись на официальном общенародном празднике. Гомер имел

распространение по всей Греции, но ни Коринф, ни Фивы, ни Спарта и ни один какой-

либо из островов не оказались местом столь глубокого и принципиального возвеличения

Гомера. Это могло быть, конечно, только в результате специфической близости Гомера

аттическому сознанию.

Далее, имеется ряд античных свидетельств о том, что Писистрат сам делал вставки в

гомеровский текст с политическими целями, для возвеличения престижа и роли Афин.

Так, стих Ил., II.558 – «Мощный Аякс Теламоний двенадцать судов саламинских вывел с

собою и стал, где стояли фаланги афинян» в античности трактовался как писистратовская

вставка для подтверждения прав афинян на Саламин, отнятый ими у его законных

владетелей, мегарян. Герей Мегарский утверждал, что Од., XI.631 – «Я б и увидел мужей

стародавних, каких мне хотелось, – славных потомков богов Пирифоя, владыку Тесея» –

тоже есть вставка Писистрата с целью возвеличения афинских героев. Традиция говорит,

что Писистрат не стеснялся даже внесением в текст Гомера целых песен. Так, одна схолия

в кодексе Twnleyanus к Ил. X сообщает: «говорят, что эта рапсодия была сочинена

Гомером отдельно и не была частью «Илиады», но что она была внесена в произведение

Писистратом». Диоген Лаэртский (1, 2, 9 в чтении Ричля) сообщает мнение некоего

Диэвхида, мегарского историка, объяснявшего работу [54] Писистрата над Гомером тоже

как направленную для возвеличения Афин. Все эти свидетельства говорят не только о том,

что в античности тоже были охотники за механическими интерполяциями у Гомера, но

самое главное и о том, что окончательная редакция всегреческого текста Гомера так или

иначе связана не с каким-либо другим местом, но именно только с Афинами.

Но и без этих указаний на интерполяции Писистрата в Гомеровском эпосе можно

выделить достаточное количество мест бесспорно аттического происхождения (эти места

собраны у John. A. Scott. Athenian interpolations in Homer Class. Philology, VI 419 стр. 1911;

IX 395 стр. 1914). Можно утверждать, например, что аттического происхождения весь

каталог кораблей или уж, во всяком случае, – Ил. II.544-557. Виламовиц еще в своей

старой работе 1884 г. прекрасно трактовал – Од., XI.566-631 как эпизод чисто аттического

происхождения. «Дом Эрехфея» (Од., VII.82) есть тоже, конечно, не что иное, как храм

Афины Паллады в Афинах.

В настоящее время все подобные аттические элементы в эпосе никак не могут

трактоваться как простые интерполяции, т. к. подобный метод гомеровского анализа

является слишком механистическим. Может быть, такое «аттическое место», как – Ил.,

II.557 сл., и вводит несколько неожиданно Аякса и о-в Саламин (так что эти два стиха

можно было бы без труда и выпустить, подобно предшествующим стихам 553-555 с

похвалой Афинскому Менесфею; однако Кауэр (стр. 118) совершенно прав, указывая, что

не только эти места, но и весь «Каталог» не есть механическая вставка, ввиду его

предвосхищения еще в предложении Нестора (в стихах 360-368) разделиться по филам и

фратриям. Виламовиц устанавливает, что филы и фратрии в это время уже отсутствовали в

Ионии, но были в силе в Аттике при Писистрате. Таким образом, аттическими во II песни

«Илиады» являются вовсе не только те места, которые содержат аттические имена. Точно

так же в Ил., XIII.195 сл. упоминается об афинских вождях Стихии и том же Менесфее,

уносящих павшего с поля сражения. Если это интерполяция, то тогда нужно считать

интерполяцией и Ил., XV.329-331, где этого Стихия убивает Гектор (причем Стихий назван

товарищем Менесфея) и где говорится о гибели от руки Энея также еще Иасона, тоже

афинского вождя. Но если согласиться, что в обоих случаях действовал тот же самый

интерполятор, то тогда придется подвергнуть сомнению и всю XIII песнь «Илиады», в

которой среди славных и героических народностей, изображаемых в 679-724, опять

фигурируют афиняне, и опять с теми же Стихнем, Менесфеем и еще двумя другими –

Фейдом и Биасом. Ясно, что эти «интерполяции» слишком выпукло говорят об аттическом