Текст книги "Гомер"

Автор книги: Алексей Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

он особенно свирепствует в своем преследовании Одиссея и даже плохо слушается своего

царственного брата Зевса. Настоящую хтоническую картину природы, взбудораженной

Посейдоном, находим в таких стихах (Од., V, 291-296):

Быстро он тучи собрал и море до дна взбудоражил,

В руки трезубец схватив. И разом воздвигнул порывы

Самых различных ветров и тучами землю и море

Густо окутал. Глубокая ночь ниспустилася с неба,

Евр столкнулись и Нот, огромные волны вздымая,

И проясняющий небо Борей, и Зефир быстровейный.

Служение его с Аполлоном у троянского царя Лаомедонта – мотив слабости демона,

т. е. мотив хтонический. Его трезубец, которым он будоражит море и всю атмосферу,

очевидно, тоже обладает магической силой. Может быть, даже есть некоторое основание и

вообще не считать Посейдона олимпийским божеством, поскольку живет он не на

Олимпе, а в морской глубине. Но здесь гораздо больше имеют значение хтонические

черты его образа, чем место его жительства.15)

Супруга Посейдона – Амфитрита. Ее сущность хорошо рисуется уже одним стихом

(Од., XII, 60): «кипит волна синеглазой Амфитриты» (ср. III, 91). Ее «синеглазость» также

намекает на ее тождество с морем, как и «синевласость» Посейдона. Родительный же

падеж «Амфитриты», как и в вышеприведенных текстах о пламени Гефеста и битве Ареса,

тоже не есть просто родительный принадлежности, но тоже указывает на некоторого рода

тождество Амфитриты с морскими волнами.

Любопытно отметить, что одна из настоящих олимпийских богинь, Гестия, целиком

отсутствует у Гомера. Это не должно у нас вызывать удивления потому, что в условиях

морской экспедиции, которой посвящены гомеровские поэмы, эта богиня домашнего очага

совсем не могла играть какой-нибудь роли.16)

5. Общая система богов и демонов у Гомера в историко-художественном

отношении. Из этой системы мы рассмотрели только чисто хтонические существа и

доолимпийских богов. Если [297] первые содержат в себе переход от чистого хтонизма к

более· развитым формам, то боги доолимпийские, как мы видели, представлены у Гомера в

очень поблекшем и полузабытом виде. И на них можно ясно ощущать характерную для

Гомера эволюцию хтонизма в направлении героизма и эволюцию от строгого героизма к

бурлеску. Прочие разряды богов у Гомера в этом отношении гораздо более показательны.

а) Героическая сущность олимпийских богов. Хтонические корни мифологии Зевса

у Гомера, конечно, только рудименты, хотя и очень сильные. По существу же Зевс у Гомера

прежде всего властелин в сфере общественной жизни, покровитель героев, ставящий те

или иные героические цели и помогающий или вредящий тем или иным героям. Он

главный законодатель, покровитель гостеприимства, охранитель клятв. И вообще это

прежде всего принцип общественного и общественно-политического устройства. В

сравнении с этим его хтонические функции, конечно, отступают уже на второй план.

Гера – тоже по преимуществу богиня семьи и законного брака.

Наибольшей героизации подверглись далее образы Афины Паллады, Афродиты и

Гермеса. Уже сам сюжет гомеровских поэм и само развитие в них действия

свидетельствуют о связи этих богов с героическим мифом. Афина Паллада – прямая

покровительница героев и богиня честной, справедливой и размеренной войны, в отличие

от Ареса. Она же и богиня искусства. Афродита – слишком известный гомеровский

персонаж. Для той красоты и для той любви, которую она возглавляет, нужно было не

только большое развитие героического века, но уже и его разложение. Героизацией

умеренного типа отличается образ Гефеста, являющегося, как известно, не только богом

кузнечного дела, но и богом всего изобразительного искусства. Необходимо прибавить к

этому, что в «Илиаде» его супругой является Харита, а в «Одиссее», что не менее

характерно, Афродита. Здесь подчеркивается его склонность к красоте и искусству.

Наименьшей героизации подверглись образы Аполлона, Ареса и Посейдона.

Знаменитые художественные функции Аполлона представлены у Гомера очень слабо.

Кроме известного конца I песни «Илиады», где он аккомпанирует на лире хору Муз (603

сл.), эти функции упоминаются только в «Одиссее», VIII, 487 сл.. Там говорится о

научении певца Демодока Аполлоном и Музами (ср. 44 сл., где говорится просто о

«боге»). Моралистическая критика зверств и всего характера Ахилла, вложенная в уста

Аполлона (Ил., XXIV, 39-54), противоречит аморальному облику самого Аполлона.

Гораздо более героичен у Гомера образ Муз, дочерей Зевса, богинь пения и музыки (Ил., I,

1, II, 484-487, Од., I, 1, VIII, 43, 73, 479, XXIV, 60). В Аресе, кроме того, может быть, что

он сын Зевса, вообще нет ничего героического. В Посейдоне у Гомера героизм выражен

тоже [298] слабо. Он является прародителем феаков будучи отцом Навситоя и дедом

Алкиноя (Од., VII, 56 сл.). Как и Аполлон, он тоже помогает героям и агитирует ахейцев

на выступление (Ил., XIV, 363-391).

Окружением олимпийских богов являются Ирида – Радуга, вестница богов; Осса –

Молва, тоже вестница Зевса (Ил., II, 93 сл., Од., XXIV, 413 сл.); Геба – богиня вечной

молодости (например, Ил., IV, 1-4); отрок Ганимед – виночерпий Зевса (XX, 234); Фемида

– богиня правосудия и правопорядка (Ил., XV, 87, 93, XX, 4-7, Од., II, 68 сл.); Оры –

олимпийские привратницы (Ил., V, 749-751, XXI, 450, Од., II, 107 сл., X, 469-471, XXIV,

343 сл.); Хариты, богини прелести, красоты и изящества (Ил., V, 337 сл., Од., VI, 18 сл.,

236 сл., VIII, 362, XIV, 267 сл., XVII, 51, XVIII, 192, 382 сл.); Пеон – врачеватель (Ил., V,

401 сл., 899-901, Од., IV, 231 сл.). Все это окружение олимпийских богов отличается иной

раз гораздо большей красотой, гармонией, изяществом и пластическим оформлением, чем

даже сами олимпийские боги, которые, несмотря на свою героическую сущность,

содержат у Гомера огромное множество стихийных, бурных и буйных и вообще

хтонических черт.

б) Поднебесные божества. Гелиос – солнце и другие светила мифологически

представлены у Гомера слабо. Знаменитые коровы и овцы Гелиоса на Тринакрии уже в

древности понимались аллегорически, поскольку здесь было 7 стад по 50 голов, т. е. 350

коров и 350 овец, понимавшихся как 350 дней и 350 ночей года. Они пасутся на острове

Тринакрии, где их охраняют дочери Гелиоса и Неэры Лампетия и Фаэтуса. Интересно, что

эти стада не плодятся и не погибают, что действительно указывает на какую-то

обобщенность данного мифологического представления (Од., XII, 130 сл.) Вместе с тем до

забавности милым противоречием у Гомера является то, что голодные спутники Одиссея

перерезали лучших из этих коров Гелиоса и питались ими в течение шести дней (352-398).

У Гомера здесь целый большой рассказ о поведении Гелиоса и реакции Зевса на это, равно

как и о последующей гибели единственного корабля Одиссея. Несомненно, стада Гелиоса

представлены у Гомера чересчур обыкновенно в противоположность какому-то их былому

отнюдь не бытовому, но космическому значению. От этого последнего здесь остался

только рассказ о чудесных знаменьях, которые являли шкуры и мясо убитых коров,

ползавшие и мычавшие. В антропоморфном виде Гелиос представлен у Гомера еще как

соглядатай любовного свидания Ареса и Афродиты и как разгласитель этого секрета (VIII,

270 сл., 300 сл.).

То, что дочерью Солнца является волшебница Кирка, тоже указывает на слишком

большое очеловечивание и снижение образа этой Кирки, потому что такое мировое и

всезначащее божество, как Солнце, едва ли могло иметь столь обыкновенных [299] и

человекообразных детей. Правда, Кирка – волшебница, а не обыкновенный человек. Тем

не менее у Гомера ей приписаны черты очень позднего общественно-исторического

развития: она живет в прекрасном доме, вокруг которого находятся привороженные ею

львы и волки; она прекрасно поет и ткет легкие и тонкие ткани. У нее чудные волосы (X,

211-223); она влюбляется в красивого мужчину Одиссея: его купает, натирает маслом,

одевает, усаживает в кресло, кормит и снабжает его всякого рода деловыми советами (334-

374, 459-540). Спутников Одиссея она тоже всех купает в ванне, тоже натирает маслом,

одевает в шерстяные одежды (449-451). В течение целого года Одиссей является ее мужем.

В течение целого года он ест у нее «обильное мясо» и утешается сладким вином, и не

только он, но и все его спутники (466-469). Вся эта эстетика и эротика далеко ушла от

дикого хтонизма такого стихийного явления, как солнце, и от такой первобытной

практики, как колдовство.

Весьма характерно для Гомера, что у него совершенно отсутствует Селена-луна в

качестве богини, и слово эта употребляется только в нарицательном смысле. Ведь

гомеровский мир – это по преимуществу солнечный мир, т. е. светлый и героический.

Поэтому богиня луны была бы для Гомера чересчур хтонична и. первобытна.

Зато много раз выступает у Гомера Эос-заря не только в качестве явления природы,

но и в качестве антропоморфного божества и даже в качестве эпического стандарта для

обозначения наступления нового дня. Она выступает из Океана на колеснице с двумя

конями с предшествующей звездой-факелом, Эосфорос-Светоносцем. Как рудимент

древней матриархальной мифологии необходимо понимать браки небесной Эос со

смертными мужами, с Титоном, сыном троянского царя Лаомедоита (Ил., XI, 1 сл.),

охотником Орионом (Од., V, 121-124) и Клитом, внуком прорицателя Мелампа (XV, 250

сл.). Антропоморфность Зари чисто по-гомеровски доведена до того, что на острове Ээе

находится у нее дом и площадка для танцев (XII, 1-4). Даже этот маленький образ Эос у

Гомера представляет собою сложнейший социально-исторический комплекс, в котором

можно нащупать как элементы матриархальной мифологии, так и элементы зрелого

героизма вплоть до возникновения привольной роскоши и эпических стандартов.

Мифология остального неба тоже представлена у Гомера весьма слабо. Она получает

свое развитие только в эпоху эллинизма. У Гомера ясно сказано только об Орионе,

охотнике, похищенном Эос-зарей и за это убитом Артемидой и впоследствии вознесенном

на небо (Од., V, 121-124). Поскольку «мощь Ориона» сопоставлена на щите Аполлона

вместе с Плеядами, Гиадами и Медведицей (Ил., XVIII, 485-489), можно предполагать, что

уже в гомеровскую эпоху все эти фигуры были связаны между собой мифологически, а

именно, что Орион охотился [300] за разными животными на небе в виде Плеяд, Гиад и

Медведицы. Интересно также и то, что Орион одновременно имеется и в Аиде, где он

тоже продолжает охотиться за разными животными (Од., XI, 572-575). Это то же самое,

что и Геракл, который, с одной стороны, находится в Аиде, а с другой стороны, находится

на Олимпе вместе со своей небесной супругой Гебой. Здесь воочию можно наблюдать

основную тенденцию эпоса совмещать разные мифологические эпохи в одном и едином

мифологическом комплексе.

Вообще же относительно слабой мифологии неба у Гомера необходимо сказать, что

она явилась у него результатом огромного развития абстрагирующего мышления,

потому что времена прямого и непосредственного небесного фетишизма для Гомера уже

ушли в отдаленное прошлое; и демоны небесной и поднебесной области уже слишком

отделились от этих областей, чтобы эти последние продолжали трактоваться как

самостоятельные божества.

Спускаясь ближе к земле, мы встречаемся с ветрами. И здесь гомеровское

очеловечивание доведено до крайности. Формально имеется бог ветров Эол. Но если мы

прочитаем рассказ Одиссея об его известном приключении с Эолом (Од., X, 1-76), то

найдем здесь очень много странного. Прежде всего Эол вовсе не бог. Он только мил богам

(2), и Зевс сделал его стражем над ветрами (21 сл.). Во всем остальном это самый

обыкновенный земной царь, живущий на своем собственном острове и со всеми

особенностями развитого героического быта. То, что Эол прячет ветры в мешок и отдает

его Одиссею, как и вся последующая история со вскрытием этого мешка, поднявшейся

бурей, возвращением Одиссея к Эоду и изгнанием Эолом Одиссея за ненавистность богам

производит впечатление сказки: Гомер здесь верен себе – воспользовавшись всеми

мотивами социального развития, начиная от кровнородственной семьи и кончая

героическим бытом, Гомер превратил все это в забавную сказку, чтение которой уже очень

мало говорит о реальности характеризованных здесь персонажей, а больше об их худо

жественной занимательности.17)

Из отдельных ветров у Гомера выступает свирепствующий северный ветер Борей.

Его зооморфическое прошлое отмечено в посещении им лошадиных стад и порождении

им от чтмх лошадей чудесных коней, могущих мчаться по верхушкам колосьев созревшей

нивы и по морским волнам (Ил., XX, 221-229). Обычно же он выступает у Гомера просто

как бурный северный ветер. Южный ветер Нот, юго-восточный Мм р, равно как и

западный Зефир, у Гомера упоминаются как ветры, в которых нет ничего божественного и

нет ничего антропоморфного. [301]

в) Наземные божества. Спускаясь на землю, мы прежде всего встречаемся,

конечно, с Деметрой, которая, хотя и живет на Олимпе и считается олимпийской богиней,

тем не менее мыслится у Гомера как богиня земледелия (Ил., V, 499-501, XIII, 321).

Находясь в кругу героических божеств, она – русокудрая (V, 500), сестра Зевса, с

прекрасно заплетенными косами (XIV, 326), мать Персефоны (Од., XI, 217). Тем не менее

роль этого образа у Гомера совершенно ничтожная ввиду превалирования военных и

семейных тем в обеих поэмах.

Роль Диониса у Гомера тоже самая ничтожная. Да это и не могло быть иначе. Это

божество со своим диким оргиазмом, со своими буйными и безумными вакханками, со

своими субъективными исступлениями, было совершенно чуждо светлому, веселому,

жизнерадостному, а часто даже легкомысленному и вообще говоря светскому Гомеру. Тут

могли быть только рудименты каких-нибудь отдаленных оргиастических представлений,

либо едва заметные ростки нового культа Диониса, разыгравшегося в Греции уже после

сформирования основного костяка гомеровских поэм. Более или менее подробный

дионисовский миф мы находим только в Ил., VI, 130-140, где рассказывается о

преследовании младенца Диониса и вакханок Ликургом, сыном Дрианта, о бегстве

Диониса в море, об ослеплении Зевсом Ликурга и об его жалкой смерти. На фоне

гомеровских поэм этот рассказ ощущается как совершенно инородное тело. Еще говорится

о рождении Диониса, «радости людей», Семелой (XIV, 318 сл.) и об убиении Артемидой

Ариадны, невесты Диониса (Од., XI, 321-325). Чаша, в которой покоились кости Ахилла и

Патрокла, – дар Диониса Фетиде и работа Гефеста (XXIV, 72-75). Здесь, очевидно, уже

имеется в виду связь Диониса с вином. Андромаха волнуется подобно менаде (Ил., XXII,

460 сл.). Значит, до Гомера уже дошли слухи и о безумии вакханок. Все это, однако, тонет

в спокойном эпическом повествовании Гомера.

Из нимф Гомер знает прежде всего горных нимф. Эти горные нимфы обсаживают

вязами могилу Гетиона, отца Андромахи (Ил., VI, 416-419), – мотив уже вполне

поэтический, т. е. продукт свободного поэтического вымысла, а не какого-нибудь

стандартного поэтического приема. Услышавши смех Навсикаи и ее спутниц, Одиссей

спрашивает (Од., VI, 123 сл.):

Что это, нимфы ль играют, владелицы гор крутоглавых.

Влажных, душистых лугов и истоков речных потаенных?

Горные же нимфы выгоняют коз на острове киклопов для доставления пищи

Одиссею и его спутникам (IX, 154-158). Нимфы полей сопровождают Артемиду (VI, 102-

106).

К нимфам относится и знаменитая Калипсо. Происхождение ее очень высокое. Она

дочь самого титана Атланта (Од., I, [302] 49-52). Однако в изображении Гомера уже ничего

титанического в Калипсо не осталось. Это красивая пышноволосая женщина, которая

одевается в серебристое платье, тонкое и мягкое,, с золотым поясом (V, 230-232),

занимается пением и тканьем (61 сл.), живет в богато убранной пещере, окруженной

роскошной растительностью, влюбляется в Одиссея, семь лет держит его около себя и

произносит гневную, хотя и бессильную, речь. по доводу приказания Зевса отпустить

Одиссея домой (118-144). В ней нет не только ничего титанического, но даже нет к вообще

чего-нибудь демонического. Единственный ее божественный признак – бессмертие, не в

силах изменить ее чисто человеческий образ; Одиссей даже не хочет бессмертия, которое

она ему предлагает в награду за постоянный брак с нею» (203-220).

Из низших земных демонов упоминаются еще богини рожениц Илифии, дочери Геры

(Ил., XI, 269-271), Ата, Обман или Ослепление, тоже дочь Зевса, которую отец сбросил с

Олимпа на землю за ее пособничество Гере во время рождения Геракла (XIX, 90-95, 125-

133); Мольбы, опять-таки дочери Зевса, исправляющие дурное действие на людей Аты,

морщинистые, хромоногие, с робким взглядом (IX, 502-512); Гипнос – Сон, брат Смерти

(XIV, 231), усыпляющий Зевса по просьбе Геры и требующий себе в награду за это в жены

хариту Пасифею и превращающийся в птицу Халкиду-Киминду (230-291).

г) Водяные божества. Кроме Посейдона и Амфитриты, морскими богами являются

у Гомера Нерей со своими Нереидами и в их числе с Фетидой. Сам Нерей, правда, у

Гомера не упоминается. Но зато (Ил., XVIII, 37-51) перечисляются, кроме Фетиды, целых

33 Нереиды и остаются еще неперечисленные. Все они имеют характерные имена,

указывающие на эстетику древних стихий, но без подчеркнутого хтонизма.

В изображении Фетиды особенно ярко выступает обычный: для Гомера комплексный

метод в мифологии. Она морская царевна (к тому же и живущая постоянно в морской

глубине, в пещере Нерея (Ил., I, 357 сл.). Ее эпитет «среброногая», может быть, даже

указывает на наличие у нее рыбьего хвоста или на его реминисценцию (I, 556, XVIII, 146).

Она и жена смертного героя Пелея, она и сторонница Зевса (вызволившая его при помощи

сторукого Бриарея), она и сторонница Гефеста и спасительница Диониса, принимающая

его младенцем в море (VI, 135-137). Она и любящая мать: Ахилл у нее на груди не раз

проливает слезы, а она за него просит Зевса (I, 357-427, 495-532;). Она просит за него

также и Гефеста об оружии (XVIII, 369-467) и вместе с другими Нереидами оплакивает

Патрокла (XVIII, 35-66). Зевс посылает к ней в морскую глубину Ириду, когда она

проливает слезы о судьбе своего сына, и повелевает ей склонить Ахилла выдать тело

Гектора (XXIV, 74-140). У нее тоже прекрасно заплетенные волосы (IV, 512, [303] XVIII,

407), и она – «длинноодеждная» (XVIII, 424), хотя это не мешает ей иметь какой-то

вихревой характер: на Олимп она взлетает вместе с ранним туманом (I, 496 сл.), а с

Олимпа она тоже ринулась в бездну морскую (I, 531 сл.); оружие от Гефеста она тоже

уносит с Олимпа, летя подобно соколу (XVIII, 616 сл.). Словом, даже этот не очень

подробно разработанный у Гомера образ Фетиды представляет собой любопытнейший и

пестрейший комплекс элементов самого разнообразного мифологического развития.

Кроме Посейдона и Нерея, у Гомера выступает в качестве морского бога, уже

второстепенного, Протей, который для нас интересен своим оборотничеством, т. е. тем,

что для Гомера является архаичнейшим рудиментом. Когда его дочь Эйдофея указывает

Менелаю тот путь, при помощи которого он может узнать о своем будущем, оказывается,

что этот путь есть не что иное, как овладение ее отцом-оборотнем, который только и

может открыть Менелаю все его будущее. В «Одиссее», IV, 363-570 содержится длинный

рассказ о том, как засевший в засаду Менелай со своими спутниками схватывает

вышедшего из моря Протея, как этот Протей оборачивается львом, леопардом, драконом,

вепрем, деревом, водою. И как в конце концов он все-таки открывает Менелаю его

будущее, а также и все случившееся с его товарищами по войне. В контексте героического

эпоса оборотничество Протея звучит не просто как хтонический миф, но уже и как

занимательная сказка.

Еще об одном морском божестве Форкии имеется только простое упоминание (Од., I,

68-73, XIII, 96 сл.).

Среди мелких божеств моря мы находим Ино-Левкофею, которая, хотя и «похожая

видом на нырка», но все же «пре-краснолодыжная». Гомер не рассказывает подробно ее

истории, но он хорошо знает, что это дочь Кадма, бросившаяся в море. У Гомера большой

рассказ (V, 333-353) о том, как она спасала Одиссея во время бури при помощи своего

волшебного покрывала. К морским существам относятся также и Сирены, полуптицы-

полудевы, завлекающие к себе путников сладкогласным пением и потом их

уничтожающие (XII, 39-54, 182-200), а также Сцилла с 6 головами и 12 лапами, тоже

уничтожающая каждого путника, не успевшего проскользнуть между ею и водоворотом

Харибдой (XII, 73-100, 230-259). Сирены представляют собою совмещение в одном

художественном образе зооморфического хтонизма и людоедства с восторженным и

самозабвенным чувством красоты пения.

Кроме речных богов Скамандра-Ксанфа и Энипея, мы имеем у Гомера упоминание

еще и других богов-рек. Ахелой – «владыка» (Ил., XXI, 194). От Алфея – длинная

генеалогия героев (V, 544-549). У Асопа дочь Антиопа, родившая от Зевса Зета и Амфиона

(Од., XI, 260-265). Аксий тоже имеет сына-героя (Ил., XXI, 141-143). Сперхею Пелей

обещает [304] принести в жертву волосы Ахилла в случае его возвращения невредимым с

войны; волосы эти были предназначены Сперхею еще с самого детства Ахилла (XXIII,

140-151). Речная нимфа рождает двух героев от пастуха Буколиона, сына троянского царя

Лаомедонта (Ил., VI, 21-26) – древний матриархальный мотив, конечно, уже потерявший

свою былую реальность. На Итаке имеется алтарь водных нимф около водопада и

источника, окруженного тополями (Од., XVII, 208-211). Нимфам вод молится Евмей о

возвращении Одиссея (240-243). В XIII, 102-112 изображается на Итаке целая пещера

водных нимф, где эти нимфы ткут прекрасные пурпурные одеяния.

О нимфах источников, обыкновенно «дочерях Зевса», вообще читаем у Гомера не раз

(Ил., XX, 9 сл., XXIV, 615 сл., Од., X, 348-351, XIII, 345-350). То, что наяды являются

дочерьми Зевса – это эпический стандарт. Но под ним кроются те или иные исторические

тенденции. Дело в том, что наяды – слишком незначительные существа, чтобы быть

дочерьми Зевса. Если они трактуются так, то это либо потому, что здесь перед нами отзвук

гораздо более высокого значения наяд в мифологической иерархии, либо потому, что здесь

перед нами слишком сниженный Зевс, которому не унизительно быть отцом даже столь

слабых мифических существ. В том, как Зевс собирает на совет богов всех речных,

луговых и лесных нимф (XX, 4-12), тоже нельзя не видеть некоторого противоречия. С

одной стороны, здесь мыслится какая-то космическая республика, в которой на советах

участвуют самые мелкие божества или, скорее, даже демоны, а с другой стороны, на этом

совете выступает только один Посейдон, и сам Гомер не знает, что делать с этими

вызванными на совет нимфами (о них в дальнейшем просто ни слова).

д) Подземные божества. Аид, или Айдоней, есть «подземный Зевс» (Ил., IX, 456

сл.). Его мифология у Гомера тоже не разработана. Имеется ряд эпитетов,

свидетельствующих об его мощи, о наведении им ужаса, неумолимости. Но все же чисто

гомеровское приближение богов к человеческому быту заметно даже и на Аиде. Когда во

время битвы богов начал свирепствовать Посейдон и земля могла разверзнуться, то Аид

сразу забыл о том, что он для всех ужасен, и, наоборот, сам впал в состояние ужаса,

вскочил с места и стал громко кричать (XX, 59-65). Больше того, у Гомера изображается

его ранение Гераклом; и ранение это было для Аида весьма болезненным, так что рану

Аида от стрелы Геракла Пеон едва залечил на Олимпе (V, 395-402). То, что Аид имеет дом

в глубине земли (XX, 482-484), и то, что он «славен своими лошадьми» (V, 654, XI, 445,

XVI, 625), и то, что его охраняет привратник-пес (VIII, 366-369, имеется в виду Цербер),

это не очень развитая мифология. И при всем том Аид и его супруга Персефона –

божества смерти и подземного мира, и именно их умоляет о смерти [305] Мелеагра Алфея,

мать этого последнего (IX, 366-571). Персефона охарактеризована несколькими

незначительными эпитетами. Одиссей боится, что из своей глубины она вышлет ему

навстречу чудовище Горгону (Од., XI, 633-635). О похищении Персефоны Аидом у Гомера

нет никаких упоминаний.

е) Итоги. Если подвести итог всем приведенным выше материалам относительно

гомеровской системы богов в историко-художественном отношении, то необходимо

сказать, что, кроме олимпийских, т. е. небесных богов, все остальные категории богов

представлены у Гомера не очень развито или совсем слабо.

Почему неолимпийские категории богов представлены у Гомера в художественном

отношении слабо? На этот вопрос может быть много разных ответов. Доолимпийские

божества, которых можно было бы назвать и теогоническими, представлены у Гомера

слабо потому, что это для него чересчур стародавние эпохи, о которых он едва помнит. Что

касается поднебесных богов, т. е. светил и ветров, то здесь, по-видимому, утрачивались

сами мифологические представления. Ведь светила и ветры у Гомера и не очень хтоничны

и не очень антропоморфичны. Можно сказать, что здесь только какие-то остатки хтонизма

и антропоморфизма. Это потому, что здесь уже начинали выступать материальные стихии

как таковые, близкие к тем, о которых говорила древняя натурфилософия. И если тут и

рисовались какие-нибудь художественные образы, то на примере Гелиоса, Кирки и Эола

видна чересчур большая очеловеченность всей этой поднебесной мифологии,

свидетельствующая о развитом родовом обществе и его эмансипированной родовой знати.

Наземные боги Деметра и Дионис слабо представлены у Гомера потому, что Гомер,

несмотря на всю свою народность, очень далек и от крестьянства с его земледелием и от

оргиазма с его уравнением всех сословий в одном безумном восторге. Только водяные

божества представлены у Гомера более или менее ярко, но редкое о них упоминание все

же удивляет. Только по одному, правда, очень яркому рассказу приходится на Протея,

Сирен, Сциллу и Левкофею. Рассказы эти явно имеют в виду художественно-

занимательные цели. Очеловеченность в стиле позднего родового общества везде

поразительная. Даже Аид стонет от смертного героя. Даже Геру однажды ранил Геракл

своей трезубой стрелой (Ил., V, 392-394). Даже Зевса можно легко обмануть. И хотя

официально говорится о всеведении богов, никто из богов, и даже сам Зевс, вовсе не

всеведущи, многого не знают и отличаются разными слабостями.

Почему олимпийские боги выдвинуты у Гомера на первый план? Они выдвинуты на

первый план потому, что они преподнесены как обоснование героического мира. Их

сущность – героическая, либо в прямом смысле слова, либо в косвенном, т. е. через связь с

героями. Однако по существу дела [306] обоснование героизма, т. е. доведение героизма до

предела, мыслится у Гомера чересчур формально. Если подробнее всматриваться в

художественный стиль всех этих олимпийских богов, то мы увидим в них, с одной

стороны, очень мощный хтонизм, местами даже перекрывающий героическую сущность

богов (Аполлон, Арес, Посейдон), а во-вторых, этот хтонизм очень часто используется у

Гомера ради целей юмора, иронии, даже бурлеска. Поэтому и здесь остается в силе тот

общий тезис гомероведения о художественной оценке у Гомера всех прежних эпох с точки

зрения эмансипированного художника позднего родового общества.

Хтонизм с историко-художественной точки зрения есть эстетика дисгармонии,

несоразмерности, нагроможденности и стихийной неупорядоченности. Героизм с той же

точки зрения есть эстетика гармонии, соразмерности, уравновешенности и пластической

упорядоченности. Но гомеровские боги не есть ни только хтонизм, ни только героизм, ни

только их переплетение. Это есть эстетика очень тонких эстетических категорий и прежде

всего юмора, иронии, комизма, добродушной насмешливости или просто занимательной

сказки. Поэтому все хтоническое и героическое доведено здесь до степени поэтического

бурлеска, так что иной раз наиболее хтоническое (и особенно знаменитые эпизоды из IX-