Текст книги "Гомер"

Автор книги: Алексей Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

об эпическом героизме. Эпический герой – это вовсе не тот герой, который только спокоен

и больше ничего, который нигде и никак не волнуется, никуда и никак не стремится, ничем

и никогда не беспокоится.

Эпическое спокойствие это вовсе не есть отсутствие подвигов и даже катастроф, а,

наоборот, оно только и может возникнуть в связи с этими подвигами и после таких

катастроф. Наилучшим примером такого эпического героя у Гомера является прежде всего

Ахилл. Хотя его личность и очень сложна, тем не менее одна великая особенность

строгого эпического героя свойственна ему совершенно безоговорочно. Эта особенность

есть чувство своей собственной роковой предопределенности, которая соединяется с

бесстрашной готовностью подвергаться любым опасностям жизни. Ахилл, прекрасно зная

свою близкую гибель, совершенно бесстрашно вступает в сражение, так что

предопределение рока не только не пугает его, но, наоборот, оно-то и делает его

бесстрашным, ибо в данном случае у него нет никаких своих собственных планов и

намерений, кроме тех, которые назначены ему судьбой. Он не убегает трусливо от судьбы,

но, подчиняясь ей, он тут-то как раз и выявляет свое глубочайшее «я», [168] тут-то как раз

и становится великим героем. Он спокоен и устилает все поле сражения бесчисленными

трупами врагов, так что даже река не могла протекать спокойно по-прежнему. С таким же

великим спокойствием убивает он сына Приама Ликаона, слишком молодого героя, почти

еще мальчика, еще не обладающего этой эпической мудростью и потому пламенно

молящего о пощаде, ведь сами боги назначили ему раннюю смерть от руки Ахилла (Ил.,

XXI, 46-48). Ахилл говорит Ликаону, что и сам он, Ахилл, – сын богини, а все же должен

погибнуть молодым и прекрасным на поле сражения, и что поэтому нечего сетовать и ему,

Ликаону, на такое же определение судьбы (Ил., XXI, 109-113).

ж) Итог. В отношении внутренней стороны эпического стиля можем сказать, что

она есть уравновешенно-созерцательное спокойствие, возникающее в самом

героической духе в связи с деяниями этого последнего, порожденное в результате

приобщения личности к общим закономерностям жизни и отмирания в ней всего

мелкого, эгоистического и обыденного. Разложение общинно-родового строя, конечно,

вносит известные шатания в эту область, поскольку общими закономерностями жизни

являлись раньше идеалы родовой общины, которые начинают разлагаться.

12. Героический характер эпоса. Наконец, остановимся на принципе изображения

героев и героической жизни. Герой является у Гомера тем фокусом, в котором

скрещиваются решительно все рассмотренные выше принципы художественного стиля.

Без этого понятия все эти принципы рассыпаются в дискретное множество и перестают

характеризовать собою основной художественный феномен Гомера. Все художество

общинно-родовой формации более или менее эпично, поскольку оно определяется

приматом общего над индивидуальным. В этом смысле эпичны все старинные

мифические чудовища, эпична также и вся олимпийская мифология. Героизм,

появившийся как отражение развитого патриархата, тоже эпичен. Но у Гомера ведущей

мифологией является именно героическая мифология.

а) Развитие личности и частной инициативы. Общественно-экономическая

история рано или поздно приходила к выдвижению отдельной личности вместо прежнего

первобытного и стихийного коллективизма. Стихийный и недифференцированный

коллективизм перестает быть рентабельным, и становится более выгодным развязать

права отдельной личности и ее частную инициативу. У Гомера – огромная пестрота

индивидуального развития. Здесь можно найти кого угодно, начиная от царей и вождей и

кончая батраками, рабами и нищими. Это стало возможным, как об этом тоже говорилось

не раз, в период [169] далеко зашедшего разложения первобытного общинно-родового

строя.

б) Связь личности с родовой общиной. Однако Гомер не был бы Гомером, если бы

изображаемые у него личности оказались вполне изолированными субъектами и потеряли

бы свою прямую связь с их родовой общиной. В период героической мифологии личность

сильно развита. Но она все еще находится в крепкой связи со своим родом и племенем,

она их обслуживает и охраняет, она их организует и ими управляет, она с ними

представляет единое целое. Всякое другое изображение личности уже выходило бы за

пределы эпоса и давало бы нам картину либо классического рабовладения, где личность

находится в единстве не с родовой общиной, но с полисом, как коллективом

рабовладельцев, либо картину позднего рабовладения, где личность вообще стремится

существовать изолированно и где всякий коллектив является для нее чем-то внешним и

часто даже насильственным.

в) Гомеровское богатырство, его внеклассовый и внесословный характер. Большое

развитие отдельной личности и в то же самое время сохранение ею своей коренной связи с

родом и племенем приводили к тому, что эта зародившаяся личность очень долгое время

была носителем всей социальной мощи ее коллектива. Она понималась как символ самой

этой общины, находясь в полном – и внутреннем и внешнем – единстве с нею и

олицетворяя собою все ее общественно-исторические возможности. Такая личность

становилась героической, такой зародившийся в родовой общине субъект был героем.

Он был личностью в смысле частной инициативы, в смысле распоряжения своими

индивидуальными возможностями. Но в нем еще не было ничего узко-личного,

эгоистически-ограниченного и чего-нибудь изолированного от общественно-исторической

жизни его коллектива. В таком герое обязательно воплощались все рассмотренные выше

принципы художественного стиля, т. е. в нем господствовал примат общего над

индивидуальным; он был абсолютно объективен, прост и наивен; он не углублялся в свои

узко-личные интересы, он был благороден, всегда храбр и отважен, он всегда был на

страже интересов своей родины, он был возвышен душою и далек от всяких мелочей

быта.

Это безусловное единство личности и родо-племенного коллектива, создающее

героизм, нужно выдвигать на первый план в определении гомеровского героизма. Герой

обычно очень силен, весьма мужествен и отважен. Но не это есть специфика гомеровского

героизма. Героями считаются у Гомера вестники, певцы и даже свинопасы. Герой

обыкновенно является победителем и стихийных сил природы, олицетворенных в каких-

нибудь чудовищах, и своих врагов, представителей чужого племени. Но это тоже не

является спецификой гомеровского героизма. Трос и [170] Ликаон ничтожны по своей силе

в сравнении с Ахиллом, молят его о пощаде, и он их беспощадно убивает (XX, 463-472,

XXI, 116-119). Но Трос и Ликаон – эпические герои. Герой обычно предан своей родине и

всеми силами старается ее защищать. Но это тоже не есть первое определение эпического

героизма. Агамемнон несколько раз приходит к выводу о бесполезности войны и

собирается отправляться домой. И все же Агамемнон – подлинный эпический и

гомеровский герой. Что же является в таком случае спецификой эпического героизма?

Она заключается в безусловном внутреннем и внешнем единстве личности и

родо-племенного коллектива, в единстве настолько близком и нерасторжимом, что

каждая личность является как бы индивидуальным воплощением родо-племенного

коллектива, и в каждой личности родо-племенной коллектив как бы сознает сам себя.

Другими словами, родо-племенная община в эпоху своего расцвета является таким

мощным монолитом, что она только и состоит из героев. В такой общине принципиально

нет негероев или, вернее, они заклеймены позором. Ни о каких классах или группировках

в такой общине не может быть и речи. Правда, является весьма сложным, трудным и

тонким вопросом для историка определять место, время, границы, причины и условия

такого героического расцвета родовой общины. К тому же этот принцип родо-племенного

героизма нельзя понимать неподвижно-метафизически и мыслить его в виде какой-то

окаменевшей вещи. Он текуч и подвижен, как и все на свете. И, может быть, он чаще

является идеалом и регулирующей силой, чем фактической обстановкой данного времени

и места. Тем не менее в качестве именно принципа такой героизм существовал; и он,

будучи древним, строгим и бескомпромиссным героизмом, как раз и был тем, что по

преимуществу нужно называть эпическим героизмом.

г) Идеология героя. Идеология и самосознание героя тоже стояли выше узких и

личных интересов. У Гомера много раз можно читать об идеалах доблести и храбрости и о

беззаветной преданности героя своему народу.

Предоставляя читателю самому просмотреть соответствующие места у Гомера, мы

здесь укажем только на работу Штиппеля.21) В этой работе имеются интересные

материалы, но она написана с резко классовых или сословных позиций, так что идеология

героя не изображена здесь с точки зрения своей необычайной широты и прежде всего вне

сословных ограничений.

д) Терминология героизма. Вместо этих слишком популярных подходов к героизму

Гомера гораздо более научный интерес представляет собою терминология героизма,

которая [171] как раз нашла для себя в науке весьма обстоятельное изображение,

Мы укажем прежде всего на старую работу – Fr. A. Ukert, Über Dämonen, Heroen und

Genien (Abhandl. d. Sächsischen Gesellschaft d. Wissenschaft. 1850). В этой работе собран,

вероятно, весь материал из Гомера, относящийся к термину «герой». Им приходится

пользоваться и теперь. Интересна далее работа Олерта.22)

Весьма небесполезны, хотя в настоящее время во многом устарели, статьи под

словом Heros в «Мифологическом лексиконе греков и римлян» под редакцией Рошера и в

«Реальной энциклопедии науки о классической древности» под редакцией Паули-Виссова.

Однако если все эти работы не устарели только по своим материалам и совершенно

устарели по своим выводам, то современное и весьма точное филологическое

исследование гомеровской терминологии героизма мы имеем в работе Трюмпи,23) где

разобраны все технические выражения у Гомера, в гомеровских гимнах и у Гесиода,

имеющие отношение к войне. В данном месте важно указать на ту часть этого

исследования, которая относится к терминам и выражениям у Гомера в связи с «победой»,

«славой» и пр. Впрочем, важнее всего общие выводы этого автора, относящиеся к военной

терминологии у Гомера; и важны они с точки зрения того, что автор пытается здесь

наметить разные периоды данной терминологии, хотя они и весьма далеки у него от

социальной истории. Однако приходится благодарить автора и за такой ограниченный

историзм, потому что у других авторов мы не находим даже и этого последнего.

Охватывая не только героическую, но и вообще всю военную терминологию,

включая оружие, воинов, сражения, победу и поражение, славу и бесславие и т. д., Трюмпи

предполагает четыре основных периода этой терминологии: догреческий, микенский,

эомейский (доэпический) и ионийский (в собственном смысле эпический).

Только микенскими он считает aor («меч»), bios («лук»), daïs («факел», или «война»),

egchos («копье»), entea («вооружение»), ios («стрела»), pēlēx («шлем»), sacos («щит»),

tryphaleia («шлем»), phasganon («меч»), что, включая сомнительные микенские термины,

составит всего 14 терминов.

Почти такое же число терминов (15) может рассматриваться как микенские, так и

эолийские: damēmi («укрощаю»), phobos («страх» или «бегство»), charmē («битва»,

«страсть к битве») и др. Эолийских терминов Трюмпи насчитывает 25: aichmētēs

(«копейщик»), eychos («слава»), cydos («слава» сомнительное и более позднее), aspistēs

(«щитоносец»), thōrēctēs («латник») и др. Эолийско-ионийскими нужно признать 26

терминов: aichmē («копье»), aspis («щит»), dory («копье»), eris («ссора»), thōrēx

(«панцирь»), cnēmis («поножи»), xiphos («меч»), oistos («стрела»), toxon («лук») и др. [172]

Микенско-эолийско-ионийских – 9 терминов: ballō («метать», «поражать», «ранить»),

machē («сражение»), nicē («победа»), polemos («война»), machomai («сражаюсь»), nicaō

(«побеждаю»), pheygō («обращать в бегство») и др.

В качестве нового достижения Ионии Трюмпи считает 18 терминов: acontistēs

(«копьеметатель»), eirēnē («мир»), neicos («вражда»), hoplon («оружие»), ponos

(«сражение»), toxeyō («стреляю из лука»), typtō («поражаю»), philōtēs («мир»), phyxis

(«бегство») и др.

Из общего количества 104 терминов – 71,3% приходится на эолийскую

терминологию, 13,4% – на микенскую и остальные 15,3% – на ионийскую терминологию.

Вывод совершенно ясен: Гомер черпает свою военную терминологию из эолийского

диалекта. К этому же выводу Трюмпи приходит также из своего анализа частоты

употребления отдельных военных терминов. У Гомера очень мало микенских архаизмов и

очень мало ионийских неологизмов, но множество эолийских терминов.

Исследование Трюмпи содержит в себе много разных тонких наблюдений и

разграничений, касаться которых здесь было бы неуместно. Но основной результат этого

исследования не может не обращать на себя самого серьезного внимания. Оказывается,

что, хотя расцвет героической поэзии относится к ионийским временам, вся ее основа

является эолийской; а это, переводя на язык настоящей работы о Гомере, должно

свидетельствовать о примате строгого героизма у Гомера над героизмом позднейшим, т.

е. более свободным и менее дисциплинированным.

Очень важным термином, характерным для героической идеологии Гомера, является

aidōs. Термин этот с трудом поддается переводу. Обычно его переводят как «стыд» или

«совесть». Но он, несомненно, имеет также и положительное значение в смысле «чувства

чести», «чувства долга», «сознания обязанности». Имеется довольно подробное

исследование фон Эрффа «Aidōs и родственные понятия в их развитии от Гомера до

Демокрита».24)

Этот автор приходит к выводу, что понятие «айдос» характерно только для

аристократического образа мыслей у Гомера. Это и правильно и неправильно. Правильно

это в том смысле, что ведущей идеологией у Гомера является, несомненно, идеология

родовой знати. Но это неправильно потому, что автор в своем исследовании не учитывает

многочисленных наслоений в аристократической идеологии Гомера и прежде всего ее

несомненной тенденции к эмансипации. Верно у этого автора также и то, что понятие это

относится по преимуществу к военной области, хотя «айдос» употребляется также и,

например, в отношениях между детьми и родителями. Неплохо говорится у автора также и

о невозможности отождествлять гомеровский «айдос» с современным понятием совести,

которое имеет исключительно моральный или общественно-моральный смысл. В

основном [173] исследования этого автора достаточно убедительно обнаруживают, что

«айдос» – это одна из самых необходимых принадлежностей героической идеологии у

Гомера. В смысле раскрытия значения этого термина имеется интересный материал также

в старой работе – Aidos. Dissert, inaugur. Tradidit. R. Schultz. Rostock. 1910.

е) Неправильная теория героизма. В науке долгое время существовала, да имеет

хождение еще и сейчас совершенно неправильная теория о происхождении почитания

героев из культа мертвых. Конечно, нельзя отрицать того, что крупный герой после своей

смерти уже начинал оцениваться вне сопровождавших его, как и всякого человека,

мелочей жизни, что совершенные им подвиги после его смерти давали более

ощутительный результат, что им начинало гордиться большее число людей, что он иной

раз начинал мыслиться родоначальником целого рода, племени, города или страны. Данай

мыслился родоначальником Аргоса, Кадм – родоначальником всех фиванцев. Несомненно,

герой часто только начинал оказывать огромное влияние после своей смерти. Но все это

совершенно не значит, что почитание героев произошло из культа умерших или из культа

предков. Наоборот, сам культ предков появился в результате реальных подвигов тех или

иных исторических героев и из сознания их великой значимости на протяжении многих

поколений. В этом отношении крупнейший филолог Эрвин Роде, так глубоко развивший

классическую филологию в разных направлениях, жесточайшим образом ошибается,

выводя почитание героев из верования в души умерших.

ж) Позднейший героизм. В заключение необходимо сказать, что определение

эпического героя, как и все определения гомеровского стиля, нельзя понимать

неподвижно, в каком-то окаменевшем или оцепеневшем виде. Гомеровские поэмы, будучи

продуктом эпохи общинно-родового разложения, также и в отношении героизма рисуют

нам весьма пеструю картину. Это весьма поздний эпический героизм, уже содержащий в

себе черты субъективизма, неустойчивости, изнеженности, изысканности и весьма

капризной психологии. Даже о самом главном герое «Илиады» Ахилле нельзя сказать, что

он герой старого и строгого стиля, лишенный всякой внутренней пестроты и капризов.

Наоборот, в течение всей поэмы он только и знает, что капризничает, вредит из-за пустяков

своим же собственным соотечественникам, а в связи со смертью своего друга Патрокла

впадает в совершенное неистовство. Гектор лишен черт такой психологии. Но и он все

время проявляет некоторого рода неуравновешенность, поспешность в своих суждениях,

частое непонимание обстановки и наивность перед лицом грозной опасности. Более

отчетливое суждение по этому вопросу должно быть выработано в тех разделах науки о

Гомере, которые посвящаются характерам героев. Но и при самом общем взгляде, каждый

[174] внимательный читатель Гомера сам приведет массу примеров неустойчивости

героических характеров, их далекости от строгого героизма, бытовыми и отнюдь не

героическими чертами.

Интерес Гомера к маленькому человеку имеет уже мало общего с тем героизмом,

который является у него основным предметом и методом изложения.

13. Природно-телесный и самостоятельно-материальный характер эстетики,

этики и религии в эпосе. Авторы терминологических исследований утверждают, что эта

героическая область отнюдь не отличается у Гомера специфически моральным

характером. То же самое необходимо сказать и о гомеровском героизме в целом. Однако

этот примат природнотелесного над внутренним и духовным встречался нам и при

изложении всех вообще принципов эпоса, начиная с его объективности, антипсихологизма

и т. д. Это требует специального исследования и особенно в тех областях, где

вышеуказанный примат обыкновенно не мыслится на первом плане. Таковы области

эпической эстетики, этики и религии.

а) Эпическая эстетика. О том, что эстетическая область не только у Гомера, но и

вообще в античности весьма тесно связана с чисто «телесными» представлениями, это,

кажется, уже давно установлено и пользуется всеобщим признанием. Все же при научно-

филологическом подходе к предмету здесь нас ожидает масса всякого рода особенностей

эпического стиля, которые отнюдь не всегда пользуются признанием и даже не всегда

достаточно известны.25)

Эта физическая телесность сказывается решительно во всех областях гомеровской

эстетики.

Было бы нецелесообразно здесь говорить о принципах эпического стиля, излагать

гомеровскую эстетику в целом. Но необходимо отметить, что прекрасное у Гомера не

только лишено какого-нибудь изолированного характера, не только трудно отделимо от

представлений о физических вещах вообще, но очень часто прямо связывается с

огромными размерами или с мощно-действующими физическими силами.26)

Афина Паллада – прекрасна, но она так огромна и тяжела, что под ней трещит вся

колесница Диомеда (Ил., V, 837-839). [175]

Арес кричит так громко, как могут кричать только 9 или 10 тысяч человек (859-861).

Сама Афина вместе с Ахиллом тоже кричит так, что неприятельское войско разбегается.

Когда Арес был ранен и упал на землю, он занял 7 десятин земли. Зевс – тоже

«пространногремящий». Летит Гера с быстротою мысли (XV, 79-83). И т. д. В последнее

время на эту сторону эстетики Гомера обратил внимание археолог Г. Шраде, но он не

понимает, что это есть особенность именно эпического строя, как не понимает и того, что

сам эпический стиль есть порождение общинно-родовой формации.

Конечно, гомеровская эстетика огромных размеров и величин, как и все у Гомера, не

стоит на месте, но обнаруживает свое становление. Афина Паллада в «Одиссее» уже не

мыслится такой огромной, как в «Илиаде». Она гораздо ближе к обычным женщинам. Она

«проливает» красоту на Одиссея примерно так же, как пользуются косметическими

средствами. Красота здесь все еще продолжает быть какой-то физической вещью. Но

Гомер здесь уже вполне дошел до понимания красоты вне ее зависимости от больших

физических размеров. Вспомним хотя бы о туалетах Геры, Калипсо или Кирки.

б) Эпическая этика. Примат «телесности», естественности и физического

совершенства весьма отчетливо обнаруживает себя также и в гомеровской этике. Здесь

тоже этическое мало чем отличается от того, что естественно свойственно человеку и что

почти никак не зависит от таких понятий, которые мы теперь считаем по преимуществу

моральными, вроде совести, долга, обязанности, борьбы с чувственными излишествами и

т. д.

В своем исследовании этической терминологии Гомера Мартин Гофман27) на

основании исчерпывающего анализа обнаруживает вполне зародышевое состояние этики у

Гомера. Конечно, это объясняется прежде всего тем, что здесь перед нами

повествовательный, а не дидактический эпос.

Добродетели и пороки, о которых идет речь у Гомера, весьма немногочисленны и

почти всегда лишены морального содержания в нашем смысле слова. Убийство, например,

вовсе еще не трактуется как преступление. Воздержанность и распущенность тоже

меньше всего относятся у Гомера к моральной области. Правдивость и честность не

заслуживают здесь такой высокой оценки, как хитроумие и изворотливость.

Вся античная этика развивалась, собственно говоря, уже после Гомера. Для Гомера

гораздо важнее красота тела, физическая сила, великолепие одежды, блестящее развитие

интеллекта, счастье, успех, слава, чем мораль в собственном смысле слова. [176]

Для всех этих понятий у Гомера существует масса разного рода терминов и

выражений, в то время как этическая терминология у него почти целиком отсутствует.