Текст книги "Игрок (СИ)"
Автор книги: Александра Гейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц)
Да уж, idiotis точно в тему. Только Капранову бы ускориться, а то успеет разве что S закончить…
Для таких людей, как я, существует множество ограничений и предписаний. Прием препаратов, соблюдение диеты, регулярные физические нагрузки. Жизнь врача-хирурга и постоянное движение уже неплохо, но одной лишь рабочей беготни мало, и поэтому я каждую неделю посещаю бассейн в компании младшего брата.
– И что теперь? – спрашивает Ян, пытаясь запихать под куртку длинный шарф, в то время как я героическими усилиями натягиваю на ногу сапог. Надо было лучше вытираться после душа, но я, к счастью или нет, не из тех девиц, которые не в состоянии покинуть раздевалку бассейна, не обмазав кремом каждую клеточку кожи. Больше скажу, я с детства третировала за это собственную кузину.
– А теперь ты отправишься в университет, – сообщаю брату собственный план. Дело весьма гиблое, и мы оба знаем, что брат никуда не пойдет, но разве я могу называться ответственной старшей сестрой, если не позанудствую хотя бы для профилактики?
– А? Ты что-то сказала? – спрашивает Ян, при этом улыбаясь так очаровательно, что все правильные мысли вылетают из головы. Зря, конечно, я с ним так мягко, но что поделать: иногда мне кажется, что этот парень устал от учебы еще до того, как в первый класс пошел. – Так куда мы? – спрашивает.
– Раз ты не на учебу, то… Прибирать мою квартиру к приходу гостей.
– Ты что, серьезно? Тоска-а-а-а, – стонет брат.
– Я ординатор, Ян, знаешь, что это значит?
– Что ты зануда?
– Что, если не прибраться сегодня, в ней заведется неизвестная науке форма жизни, потому как после работы максимум, на который я способна – доползти до постели. А ты меня любишь и, стало быть, поможешь.
– Я бы не советовал возлагать на мои братские чувства такую ответственность, – предупреждают меня. Остается только усмехнуться. – Слушай, одолжи пару сотен, я за мороженым сгоняю.
– Куда ты деваешь деньги?
– Да там один парень казино открывает. Я благодаря нему здорово… потратился, – почесав в затылке, сообщает мне брат.
Сколько я помню Яна, живет он как конченный голодранец, при этом получая от отца те же суммы, что и мы с Адри. Но в каждом из его карманов будто по гигантской черной дыре, и имена их не наркотики, азартные игры или что-то подобное. По-моему, он просто не выносит саму идею простоя средств. У него каждый раз обнаруживается открывающий казино парень, которого нужно проспонсировать и получить процент в итоге. Кстати сказать, Ян действительно не безнадежен и может, при острой необходимости, достать деньги будто бы прямо из воздуха… Но, надеюсь, со временем он начнет понимать разницу между сомнительными, крайне сомнительными и «не-лезь» проектами. Пока что проблемы, определенно, есть, но мы не теряем веру.
– О, да у тебя, смотрю, отношения, – смеюсь. – Водишь владельца казино на свидания?
– Заткнись, – закатывает глаза.
– На, держи, – протягиваю ему деньги, пытаясь определить, не перегнула ли палку своим замечанием. Капранов очень плохо на меня влияет.
Холод пробирается под шапку через недосушенные волосы на затылке, и ветер, кажется, находит каждую капельку воды, распластанную одеждой по коже, но мы идем, и – совсем как в детстве – жадно кусаем холодное лакомство. Мы никогда не любили ни брикеты, ни эскимо, ни вычурные торты-мороженое. Есть некая романтика в том, что самый близкий вам по духу и взглядам человек воспитан в той же семье и теми же родителями. Ему не надо объяснять, почему сгущенку нужно есть ночью на кухне в темноте вдвоем из одной банки. Или почему здание на этой самой улице вызывает неконтролируемое отвращение, заставляющее тебя искать обходной маршрут. Он просто… знает. И это годами взращиваемое понимание с полуслова заставляет меня решиться на шаг, который я не могу объяснить логически даже самой себе.
– Я хочу тебе кое о чем рассказать, Ян. До того, как мы встретимся с родителями.
Он продолжает невозмутимо жевать мороженое и упорно смотрит вперед, но настроение уже поменялось, напряжение разлилось в воздухе. Это тоже выросло с нами. Понимание, что спокойствие – не более чем мираж.
– Я вписала тебя в бумаги в качестве доверенного лица. Я еще не приняла решение по поводу реанимационных мер, но, если вдруг такое случится, не позволяй мне стать овощем. Это не сделает лучше никому. Иллюзия неокоченности нам ни к чему, согласен?
– Я тебя понял, – говорит и откусывает новый кусок лакомства.
Ян изумительный. Он совершенно не умеет выражать собственные эмоции, что, в общем-то, для парня не так уж и удивительно, но я знаю, что к настоящим чувствам это не имеет никакого отношения. Той ночью, заставившей нас с родителями принять решение разъехаться, когда стены тряслись от криков (в основном, моих), он сидел на лестнице до самого утра, а потом просто помогал мне собирать чемоданы. Ничего не сказал. Мы были неправы. Мы все. В стремлении сделать как лучше разучились слушать друг друга, и только молчаливая поддержка Яна спасла ситуацию и наши отношения. Поэтому я боюсь говорить маме и папе о своей болезни. Я люблю их. Они важны для меня. Но нужно рассуждать здраво, как врач, а мамины слезы вызовут в теле буйство гормонов – предателя-окситоцина (отвечает за доверие) и его нежного сообщника вазопрессина (отвечает за привязанность). И как в таких условиях сохранить хирургическую объективность? У меня всегда было слишком много врачей, которые являлись в первую очередь вовсе не врачами. Я сама, родители, у которых были способы давления на докторов (от денег до многолетней дружбы), и человек, который не только резал меня раз за разом, но также дарил наборы скальпелей и хирургические микроскопы, учивший меня вязать узелки на проленовых нитях, читать рентген-снимки и показатели эхокардиограмм. Я думала о том, чтобы сменить хирурга, но не смогла. Уволить человека, который стараниями отца положил жизнь на изучение именно моей болезни сердца? Дьявол. Почему все не может быть хоть капельку проще? Почему?
Как только мы доезжаем до дома, Ян вытаскивает на лестницу док-станцию и врубает на полную громкость Imagine Dragons – Shots. А потом вместо того чтобы убираться начинает прыгать по моей квартире, держа щетку для подметания на манер микрофона. Первые десять минут зацикленной песни я пытаюсь делать вид, что являюсь серьезной старшей сестрой, но заканчивается тем, что мы носимся по квартире, как мультяшные мартышки, оскальзываясь на натертом паркете, врезаясь в мебель и устраивая больший беспорядок, чем был изначально. И успокаиваемся только к тому моменту, когда нужно заказывать еду: садимся на пол и начинаем перебирать брошюры ресторанов.
– Нас много. Можно заказать все, – пожимает плечами Ян.
О да, таков девиз моего ненаглядного братца. Почему бы нет, если можно. И в результате, он каждый раз оказывается с нулевым балансом на карте, в разбитой машине или с фингалом под глазом. Хотя нет, обычно все три пункта сразу… Тем не менее я убеждена, что такие непоседливые и непосредственные люди миру просто необходимы. Они вызывают желание подражать их жизнелюбию.
– Нет, мы закажем тайскую кухню, – бормочу.
– Тайскую Ви не ест.
– Ах да, забыла…
Виолетта – моя двоюродная сестра и полноценный член семьи. Несмотря на то, что наши родители не очень-то ладят, деду удалось невозможное: минуя детей, подружить внуков, забирая всех к себе чуть ли не каждые выходные. В итоге мы стали по-настоящему близки, и Ви мне как сестра и лучшая подруга в одном флаконе. Хотя, надо признать, ладить с ней – вторая работа.
– Тогда пусть она и покупает. Кому как не пиар-менеджеру знать все злачные местечки?
– Вас понял, – говорит Ян и хватается за телефон.
Ви не отказывает, конечно нет – стоит польстить, и она вся твоя. Яну удалось умаслить кузину наславу: она привозит столько еды, что не в состоянии унести одна, и заставляет нас спуститься, чтобы помочь поднять коробки.
– Так, ценные рекомендации, – не перестает декламировать весьма деспотичная Виолетка, завязывая фартук поверх снежно-белого платья. – Сегодня едим французское. Салаты, сыры, утка в яблоках. Но хлеб я купила в итальянском ресторане… Осталось только разложить все по тарелкам и заправить соусами. – Она смотрит на нас, а мы стоим как два солдата по стойке смирно. – Как Карине удалось вырастить совершенно беспомощных детей? – вздыхает кузина и без стеснения лезет в нижний ящик гарнитура за скатертью. – Янчик, хоть вино, что ли, открой. Оно во втором пакете. Только бери белое. Красное родителям оставь.
Пока Ви суетливо, но очень профессионально накрывает на стол, параллельно рассуждая о новом ресторане, в который не пробиться, я киваю, размешиваю салат и думаю исключительно о пациенте. Если бы было можно, я бы ему позвонила, но ничего не выйдет, ведь никто, кроме меня, носиться по больнице, размахивая телефонной трубкой, не станет. Сегодня должны снять гипс и, возможно, растяжки. Не все, но руку точно. А я не пришла. Выходной, конечно, дела и все такое, но ему, должно быть, ужасно одиноко.
– Ты где? – фыркает Ви, встряхивая гривой от природы светлых волос.
– У меня пациент, на которого упало здание…
– Кстати, как продвигается расследование?
– Не знаю, честно говоря, не до этого.
– Они должны получить очень немало после такого.
– Получат, уверяю тебя. За них есть кому вступиться. Об этом уже вовсю заботятся.
– И правильно делают.
Может быть, я зря плохо думаю о Харитоновых? Ви, например, полностью солидарна. В этот миг раздается звонок, и я иду встречать остальную часть нашей компании. Невысокая, всегда яркая мама, которая выглядит скорее как моя подружка, папа – высокий мужчина с седыми висками, чье лицо я вижу каждый день в зеркале, и Адриан – близнец Яна (добрый близнец, как мы зовем его в шутку). Этих парней нельзя как различить, так и перепутать – настолько они похожи внешне и противоположны по характеру. Три минуты объятий и поцелуев, по истечению которых папа меня приватизирует в личное пользование, не переставая внимательно расспрашивать и анализировать на манер прирожденного адвоката, а мама, как настоящая мама, переключается на помощь Ви, и толку от ее помощи, надо заметить, в тысячу раз больше. С приходом всех этих людей моя квартира, обычно тихая и пустая, наполняется гвалтом и весельем. И у меня внутри все переворачивается, потому что я знаю, что несколько фраз – и это все уйдет в небытие, сменившись осознанием близости непоправимого. Мы так долго жили в страхе и так счастливы были не думать о грядущем, терять последние минутки совсем не хочется.
Я не тороплю этот момент. Слушаю рассказы мамы о ее запредельно странном начальнике из другого полушария и его еще более странной женушке, рассказываю о своем английском пациенте и алчности Павлы. Папа расспрашивает близнецов о том, как продвигается задание (это вечная война: он все время пытается заставить мальчишек заняться банком; и если Адриан делает то, что от него требуют, а потом возвращается к интересным лично ему вещам, то Ян даже не делает вид, что слушает кого-то кроме себя), и, наконец, в завершение вечера, Ви балует нас рассказами о закидонах своих клиентов… Время заканчивается вместе с лакомствами на тарелках, момент настал, и потому, когда мы с Яном встречаемся глазами через стол, я вижу, как дергается его кадык. Мне не мерещится. Все будет плохо.
И я дождалась того, что мама поднимается с места и берется за тарелку, а Ви спешно промакивает губы салфеткой, чтобы присоединиться.
– Так, мама, поставь тарелки обратно. Мам, сядь, – зову, стараясь не повышать, однако это не помогает, и когда она оборачивается, я вижу, как кровь отливает от ее лица, а глаза становятся дикими. – Мне нужно кое-что сказать.
Мои слова страшны тем, что каждый из присутствующих заранее понимает, о чем речь, но плана «Б» нет и быть не может. Подцепляем острым ногтем пластырь и резко дергаем.
– В общем, я некоторое время назад говорила с Димой. Нужна новая операция. И прогнозы далеко не безоблачные. Мы согласовываем меры и степень операционного вмешательства, все под контролем, я просто… просто хотела, чтобы вы знали.
Вот и все. Практически неподъемные слова сброшены со скалы прямо в океан: короткий всплеск, и сгущающая тишина штиля… А затем в жутком безмолвии, оброненном правдой, раздается первый всхлип.
Кирилл
Так случилось, что я никогда не был одинок. Моя жизнь всегда полнилась настоятельными ожиданиями. Родителей, учителей, просителей… Они говорили, наседали, вынуждали, не оставляя в покое ни на мгновение. Гомон и гвалт проник в меня, врос в каждую клеточку тела, а сейчас я лежу в полной тишине и темноте и чувствую себя чуть ли не призраком… За всей цветистой бутафорией, именованной моей жизнью, я даже не подозревал, насколько страшусь одиночества. И вынужденная темнота только усугубляет изоляцию… Поверить не могу, что согласился отложить операцию. Уже ночь – по редким шагам в коридоре вычислил – но я лежу и смотрю в черноту перед собой, потому что ничего другого не остается.
С руки сняли гипс. Я так много надежд возлагал на ортопеда, но для него я не Кирилл Харитонов, а просто Счастливчик, и физиотерапией доктор заниматься не собирается, ведь есть Жен… Да, есть. Но только не сегодня.
В этот самый важный день она отсутствует. Не видит, что рука, за которую она меня держала, свободна из гипсового плена, а две растяжки из трех убрали, позволив мне просто спокойно лежать. Ее отсутствие отравляет. Она столько времени была рядом, поддерживала, веселила, обнадеживала, а сейчас ее нет, и я ужасно злюсь. Что со мной? Жен мне ничего не должна, у нее заслуженный выходной, и все правильно, но на этот раз логика не помогает. Запертые мысли отскакивают от черепной коробки подобно шарикам, соударяясь и вызывая еще больший хаос…
Она появляется рано утром – раньше, чем начинается парадное шествие под дверью, – еще более тихая, чем обычно. Несколько раз сгибает мою руку, проверяя функциональность, но почти ничего не говорит. Обещает, что займется мною после завтрака, а затем, удостоверившись, что спать я не собираюсь, садится в кресло и зачитывает вслух название книги, которую будет читать, как и договаривались: английский пациент. Меня ее невнимание злит; я хотел, чтобы она заметила мою злость на нее, невысказанную злость. Сама.
Он смахивает рукой тарелки и стаканы со стола в ресторане, чтобы она, находясь где-нибудь в городе, услышала этот шум, подняла взгляд и поняла, как ему плохо без нее. (Английский пациент. Майкл Ондатже)
ГЛАВА 6 – Решка. Сказание о навязчивых идеях
Не грусти. Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно.
Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес
Жен
О покере, Арсении по паспорту и прочих сюрпризах минувшего дня я вспоминаю отнюдь не сразу. Поначалу понять не могу, почему плечи замерзли, а ногам ужасно жарко… Только когда натыкаюсь на кого-то теплого и большого, начинаю осознавать, что с моей головой что-то качественно случилось. Ночую в компании человека, которого совсем не знаю…
Осторожно поворачиваюсь и смотрю на Арсения; он спит раскинувшись на кровати и заняв чуть ли не все место. Перед ним я испытываю некоторый трепет. Сильное лицо и тело под стать. Именно так, не наоборот. Я вам не о пошлости вуайериста говорю, а об ощущениях, испытываемых в обществе этого мужчины. Именно мужчины, ему порядка тридцати, и все – от характера до мировосприятия – уже полностью сформировано; не вдруг подвинешь. Например границы в отношениях он расставляет правильно и совершенно осознанно. Отчего же это подкупает…
По дрожанию ресниц понимаю, что он проснулся.
– Объяснишь, что я здесь делаю? – спрашиваю.
– Ты так с таким отчаянием звала меня в постель, что утренний секс превратился в жизненную необходимость.
Его руки смыкаются у меня на спине. Они горячие поверх прохладной кожи. Наверное, открыта форточка; но, чтобы поверить, нужно отвернуться, а я не хочу. Он ведь тоже смотрит.
– Не могла я.
– Еще как могла.
– А вдруг я теперь против, что будешь делать? К кровати привяжешь?
– Слушай, что ж у тебя за проблемы с воображением? Связать снизу, сверху, сзади, спереди, плеткой для уюта приласкать…
– Ну если это туго, то я уж и подумать боюсь, откуда у тебя познания, выходящие за рамки кожаного обмундирования.
– Вот и не думай. Я же о твоих отличительных особенностях догадок не строю. – Как ни удивительно, о моем шраме он высказывается предельно корректно.
Одеяло сползло, и холодный ветер, плетьми бьющий по коже, оставляет на ней мурашки, которые хочется разгладить, растереть ладонями. А почему бы и нет? Кладу руки поверх его груди. Это ощущение приятное настолько, что хочется застыть на всю жизнь и просто чувствовать. Как мое тепло вытягивает его холод, заставляя кожу доверчиво разгладиться, как его палец скользит вдоль моего позвоночника, как прогибается матрац, когда он наклоняется, чтобы коснуться языком моей шеи.
– Душ, – предупреждаю.
– Решила переубедить меня насчет своей фантазии? Что ж, это определенный прогресс.
– Ты все готов переврать?
– Только ради экономии ресурсов.
Но это не более чем отмазка, учитывая, сколько времени мы льем воду понапрасну. И вылезать ужасно не хочется. Возможно потому, что это означает скорый уход в серую реальность. Разве кому-то хочется променять полного неожиданностей мужчину на одинокую квартиру, в которой каждый уголочек знаком? Нет. И даже когда чудеса фантазии сдаются на милость будничной усталости, вылезать из-под душа я отказываюсь, как и он – покидать маленькое помещение ванной. Стоит, прислонившись к раковине, даже не попытавшись воспользоваться полотенцем, отчего на пол натекла уже полноценная лужа, а я сижу на коленях и намыливаю волосы. Медленно, с наслаждением. Кстати, в расходе ресурсов меня более не упрекают – наверное потому, что девушка в душе – та самая ужасная банальность, которая по приоритетам выше несчастных обитателей Африки.
– Ты вызовешь мне такси? – спрашиваю, наконец смывая душем пену с шеи.
– Да.
Ну вот и все, закончилась сказка. И я не в обиде. Точнее, было бы все, и я была бы не в обиде, если бы не телефонный звонок, во время которого Арсений успевает сказать только «алло», а затем морщится.
– Что-то случилось?
Но мне уже не отвечают – оборачивают полотенце вокруг бедер и покидают душную комнатку. Хорошо это или плохо, я разбираться отказываюсь; пользуюсь передышкой и просто заканчиваю утренний прием душа. Но если надеялась, что Арсения покоробит от мысли, что гости обнаружат свидетельства его нечестивости в виде разбросанной по всей квартире одежды, и он сложит вещи в спальне, позволив мне одеться, то очень ошибалась. Не живет этот парень с общественным мнением дружно – все, пардон, через задницу. Не «останься, Жен, на вечер», а «хрен уедешь, инопланетянка», не «задержись», а «фиг принесу одежду».
Но не только он умеет играть грязно, и потому я решительно выхожу из спальни, обрядившись в безразмерную футболку, которую вчера так отчаянно стягивала с его тела. Выхожу – и готовлюсь к неуютному знакомству. Однако, как выясняется, делать невинные глаза не перед кем, потому что в дверном проеме до боли знакомая спина Яна.
Стоя вне зоны видимости брата, я не могу разобраться в том, что чувствую и как себя вести. С одной стороны, он у меня не святой, с другой – мне не очень нравится мысль, что он будет знать о моих похождениях. Все-таки младший брат, а я в одной лишь футболке парня, с которым, по мнению Яна, познакомилась лишь вчера. Отличная бы вышла реклама азартных игр: «я не только ручку позолочу, но и кроватку согрею». Вот черт…
– Доброе утро, Ян, – говорю по возможности невозмутимо и прохожу мимо, радуясь разнице в росте, благодаря которой футболка доходит мне до середины бедра.
– Доброе утро, – без тени удивления отвечает брат. Интересно, это взаправду или показное?
– Как поживает моя машина?
– Отлично… только я не знаю, где именно, – отвечает доморощенный паразит.
– Что?!
– Слушай, я всю ночь ее искал, я же, как вас проводил к этому Григорию, – сразу выкупать поехал. В смысле не выкупать, а так, последить… Но ее уже не оказалось! Мальчишка-сменщик продал.
– Думаешь, это Григорий прознал о твоей закладной?
– А кому еще мог понадобится глючный по всем статьям рендж-ровер? Так он отыграет хоть часть выигрыша.
– Ты позвонил ему до того, как продал машину?
– Ну да, а то что толку продавать…
То есть Григорий знал о том, что творит мой брат. Но что толку от машины, если не знать, что там карта? Да я бы плюнула и пошла в салон новую покупать. Хотя бы из принципа. Яну бы влетело, конечно, но он, чтоб ему пусто было, на этот раз заслужил сполна. Продать мою машину ради покерной партии… да до такого не каждый додумается! Нет, дело не в ней.
– Думаю, все сложнее. Я с машиной не венчалась, и все понимают, что папа мне таких купит тьму. Все хуже – Григорий знает о шраме. Возможно, заговорив об этом, он просто дал мне понять, что карта у него, и он хочет, чтобы мы ее выкупили.
– Возможно, – опасливо соглашается Ян.
– Может, есть другие варианты? Кого ты надул, обманул, избил, обыграл или перепил в последнее время?
– Да, вроде, никого. Просто подарок. Видишь новенькой упаковкой и красным бантом сверкаю? – спрашивает и, главное, лыбится во все тридцать два. Угу, у него каким-то образом уже зубы мудрости появились. Правда пришли они, как и сам Ян, забыв о том, что должны были донести, и с мудростью напряг. – Клянусь, сестричка, я сидел тише воды, ниже травы.
– Но как он мог узнать, что медкарта там? Машину что, обыскивали, когда забирали?
– Ну не обыскивали, но осматривали точно. Я ж ее продавал! Вдруг бы не выкупил…
– А взяли ее охотно? Машину.
– Да нормально. Она же почти новая.
Да? И кому она нужна такая, если не нашлось что-то интересное. Вот, серьезно, если мне недодали сердце, то брату – советь! Сидел он ниже травы. Да за вчерашний день так налажал, что хоть голову отпиливай, сопровождая процесс ласковой психопатической улыбкой. Пытаясь найти поддержку у Арсения, поворачиваюсь к нему, однако вместо этого мне заблаговременно сообщают:
– У меня нет кофе. – Блеск. После такого утра и о феерическом сексе пожалеть недолго.
– Салага, не мог выяснить, что она не пьет ни кофе, ни чай? – фыркает Ян, заставляя меня подавиться на полуслове. – С ней выгодно спать, напоил водой утром и выставил за дверь.
– И правда, – соглашается тот, который был Арсений по паспорту, а теперь и вовсе до Каримова разжалован.
А Ян быстренько переключается на прошлую тему:
– Слушайте, давайте я попробую найти следы через знакомых, а вы, раз уж оба здесь, проберетесь в квартиру Григория? – продолжает генерировать бредовые идеи брат. Но мой шок не идет ни в какое сравнение с тем, что испытывает Каримов.
– За машиной? – спрашивает он, кажется, старательно убеждая самого себя, что все в порядке, и это не у него проблемы, а у нас.
– За медкартой! – возмущенным хором восклицаем мы с Яном.
– Вам обоим жить надоело? В ней что, данные японской разведки спрятаны?
– Черт, он нас раскусил, – цокает языком Ян. – Да, Сеня, там данные разведки.
На автомате отмечаю, что Арсений из-за такого обращения морщится, но паспортом перед носом брата не потрясает. Позже проанализирую. Сейчас есть проблемы поважнее. Карта. Карта-карта-карта. Ну, мы могли бы обратиться к папе, попросить денег, но рассказать о том, что я прятала медкарту в машине от них с мамой, стыдно ужасно. Пусть и опасно, но стоит попытаться найти. Мне не простят, если узнают о болезни таким вот образом.
– Черта с два я к нему полезу! – не сдается, тем временем, Арсений.
Но мой брат не был бы мне братом, если бы не нашел способ давления. В отличие от меня, он прекрасно прощупывает слабые места противника.
– Выкуплю машину на сумму выигрыша. Деньги были мои, сестра была моя. Хочешь их получить – сделай так, чтобы медкарта нашлась, иначе заберу! Не только деньги, но и сестру!
О, так кое-кто все же вспомнил о том, что я тут в непотребном виде… Невольно начинаю разглаживать подол футболки. Ладно брат хоть на благо конторы работает. И, как я и предполагала, кое-кто, разгуливающий в одном лишь полотенце по кухне, вполне себе жаден – а, потому, забыв о своей ненаглядной головушке, соглашается без последующих вопросов… Либо ему в детстве здорово досталось, либо я задолжала кое-кому смачную оплеуху.
Лестничная клетка дома Григория не впечатляет. Наверное, квартира что надо, но сигнализацией не защищена. Скорее всего, дело в районе. Он живет среди своих, а здесь, если ты выпендриваешься и ставишь себе модную примочку – рискуешь получить целый град насмешек, а то и что похуже. Будут ходить и резать провода, пока не плюнешь и не махнешь рукой. Думаю, Григорий намного охотнее, чем полицией, пользуется своими амбалами. Не зря же их аж двое.
– Надеюсь, ты умеешь взламывать замки? – спрашиваю у Арсения.
Фыркает и достает набор отмычек. Вау, да у этого парня просто масса причин быть избитым в подворотне… Однако, когда я смотрю, как он копается в замке, мне в голову вдруг приходит запредельно глупая мысль: если что, он меня защитит. Не бросит. Может, сделать вид, что оставляет одну на улице ночью, завтраком не накормит, но не даст в обиду – пинал же меня под столом. И сейчас не стал особо упрямиться – поехал… В общем, мне идти с ним в дом Григория не страшно – не бросит.
Замок щелкает, и передо мной любезно открывают дверь. Ну, или ждут, что, возможно, внутри обнаружился огромная псина, спешащая откусить голову первому, а не второму вошедшему. Мысль имеет право на существование: Григорий похож на человека, который держит в доме мини-версию Цербера. Вхожу медленно и осторожно.
– Топай давай, – насмешливо фыркает Арсений. – Мы видели, как он уходил, навряд ли у него найдется телепорт и он выпрыгнет из спальни снова; а вот чтобы вернуться, метафизические примочки ни к чему.
– Слушай, меня это бесит. Ты уж определись: либо ты недалекий законченный хам, либо метафизическими примочками бросаешься.
– Ну прости. Бывали у меня в жизни и приличные знакомства, – хмыкает. – Не только ж с твоим братом знаться.
Вот ведь кривая вывезет на таких – ничем не проймешь! Ладно, перехожу к сути:
– Я боюсь не Григория, а собаки… или подружки, которую он отказался везти домой после жаркой покерной партии.
– Собака бы уже десять раз выбежала, а подружка… тут как раз твоя любимая часть со связыванием прокатит. Давай, ищи карту.
Таким образом, вдохновленная полученным благословением, топаю прямиком в спальню. Закон жанра велит прятать ценное в нижнем белье, и не надо думать, что это клише не работает. Однако, когда я открываю дверь спальни, у меня аж воздух из легких вышибает.
– Арсений! – зову, застыв на пороге в неверии. – Скажи, что ты тоже это видишь.
Он быстро подходит ко мне (может, надеется найти и связать девицу, как знать), и тоже останавливается.
– Бл*ть, вот ведь больной, – цедит он сквозь зубы, и я с ним солидарна, потому что на стене висит доска, на которой не менее двух десятков полароидных снимков женских тел со шрамами. Есть и уродливые, зазубренные, и ровные хирургические, – всякие. На лодыжках, на шее, будто горло перерезали, на запястьях от бритвы, на зазывно приоткрытых губах… а на груди, как у меня, нет. Дело, наверное, в том, что вскрытия грудной клетки обычно происходят в более позднем возрасте, а спать с дамами не первой свежести Григория не прельщает.
– Аж тошнит, – говорю и перевожу взгляд с коллекции фото на Арсения. Он тоже смотрит на меня, безумно как-то, бешено, будто уже представил, как меня снимают в этих самых стенах. – Не вздумай что-нибудь ляпнуть, – предупреждаю, а он резко хватает меня за волосы, оттягивает голову назад и целует губы. Порывисто, явно под напором эмоций.
– Надо торопиться, – отстраняется так же быстро. – Ищи.
А сам не помогает – рассматривает какие-то диски, натянув рукава пуловера так, чтобы отпечатков пальцев не оставить. Я тоже стараюсь «не наследить», пока брезгливо ковыряюсь в белье Григория… Неприятно ужасно, и чувствую себя извращенкой какой-то, но тут ничего не поделать. Но все напрасно – ничего там нет.
В остальных ящиках нахожу кучу не менее гадких вещей: от секс-игрушек, о назначении которых даже не догадываюсь, до газетных вырезок с фотографиями искалеченных тел. Но не мою карту. Черт. От отчаяния заглядываю под кровать (единственное, что есть в спальне кроме телевизора и комода), но там только мужские носки и надорванные блестящие пакетики. Вот ведь мерзость. Невольно отползаю подальше – мало ли кто и что побывало на ложе внушительных размеров.
– Здесь ниче…
Выпрямляюсь и застываю. Арсений смотрит хоум-порно с участием Григория и одной из девушек со шрамом через всю спину. Звук то ли отключен, то ли не был записан вовсе. В немом шоке перевожу взгляд на своего соучастника и вижу неприкрытое, дикое отвращение… и что-то еще. Куда более страшное, что заставляет меня подняться и нажать на клавишу стоп.
– У тебя в медкарте фото есть? – спрашивает он, будто не обратил внимания на мои действия.
– Только изнутри.
Искреннее недоумение на лице Арсения заставляет меня пояснить:
– Рентген, МРТ и так далее. Это же не досье ФБР, зачем там мое фото?
– А зачем ему вообще она может понадобиться? – спрашивает, убирая диск в коробку и водружая ее на полку точно поверх пыльного следа. Пока он это делает, я изучаю его одежду, для моего глаза непривычную. Джинсы, пуховик поверх пуловера… Мои родные так обыденно не одеваются, и непривычно оно. – Ну что, какие еще безумные идеи имеются? – спрашивает Арсений, раздраженно оборачиваясь. – С чего вы с Яном вообще взяли, что он нашел карту, а не угнал машину из мести?
– Из-за шрама.
– И это настолько конфиденциальная информация?
– Это больная тема. Об этом писали в газетах чуть больше двадцати лет назад, может, в интернете можно найти, но…
– То есть это даже не секрет, который берегут как зеницу ока?
– Ну, кто знает, тот знает…
– Я понял: вы с Яном действительно родственники, – энергично кивает Арсений. – Вместо того, чтобы адекватно предположить, что человек просто искал шрам для настенной коллекции, вы решили, что он спер медкарту денег ради и отправились ее вызволять к нему домой. Хотя нет, еще хреновее – вы отправили ее доставать меня! Опять! В квартиру конченого психа, который снимает хоум-порно последнего сорта с некогда покалеченными девицами… И это сразу после того, как мы дружно разули его на глазах у всех на пять лимонов. Гребаные инопланетяне! За два дня с вами я вляпался в большее количество авантюр, чем за последние несколько месяцев! Карта была на виду?
