Текст книги "Игрок (СИ)"

Автор книги: Александра Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 44 страниц)

– Во круто!

Говорю же, я кретин. Избил человека при ребенке… Хотя несчастным он как-то не выглядит… Я настолько сильно увлечен этой мыслью, что пропускаю момент, когда один из амбалов Григория отвечает мне взаимной любезностью. Да, потом охранники его скрутят, но это не мешает мне присоединиться к царству носителей фингалов на память. И мне не жаль ни хрена «пожертвовать красотой». Я давно не был так счастлив, как в миг, когда врезал ублюдку за Жен.

– Сиди и не дергайся, – говорит Ви, прикладывая к моему глазу банку с консервированными ананасами.

– У тебя что, шпрот не было?

– Думаешь, шпроты на глазу смотрятся более представительно? – спрашивает она насмешливо. – Какая разница, чем фигнал прикрыт, если с ним ты все равно пугало?

И то верно. Кухня у Ви уютная. Обжитая. Полка со специями в полстены. Вовремя я выгнал блонди из собственной квартиры. Гнездышко она вьет как маньячка. Яркие салфетки, вазочка с цветами, шторки идеально расправлены…

– А тебе холеных да на все пуговицы застегнутых подавай, как я заметил. Что ж ты со мной-то связалась?

Молчит и губы упрямо поджимает.

– Ты серьезно думаешь, что мне ананасы помогут?

– Ну, если тебя не смущает мысль напоминать алкаша…

– Да мне вообще похрен, кому я кого напоминаю. Хоть Элвиса, чтоб его, Пресли.

Ви вздыхает и с грохотом ставит банку на стол.

– Ты ужасен.

Я притягиваю ее ближе. Некоторое время она упрямится, руки мои скидывает с задницы. Ее позерство меня раздражает.

– Если ты думаешь, что я к тебе в шашки играть пришел, то новости у меня хреновые – для этих целей я прикормил одного братца-кролика.

Ви закатывает глаза и наконец тянет меня за собой. Похоже, что в спальню. Вот так вот. То есть на ее столе сексу нет, а мой так вполне подходит? Ну все, паршивое кресло ждет не дождется более близкого знакомства…

Но я не такой гордый, мне что кресло, что кровать. Бывали разные прецеденты, и опыт показывает, что чем меньше обыденного, тем веселее все в итоге заканчивается. Но блонди не из числа экспериментаторов. Она не водит первых встречных домой и не выкупает ради жарких объятий бассейны.

Ви красивая девчонка. Очень красивая. Холеная. Волосок к волоску, кожа безупречная. Смотрю на нее и понять не могу, как нас угораздило вместе сойтись: светскую фифу и парня с фингалом на левом глазу. Подумаешь, посматривали. Взрослые ведь люди – не было повода в койку прыгать, тем более что мы неприятны друг другу; и все равно я валяюсь в ее кровати, раскуривая сигарету и слушая гневные вопли на тему «no fucking smoking». Отвечаю, что это ей за перечницу. А Ви морщит лоб и пытается вспомнить, о чем вообще речь. Для нее тривиально специи по банкам раскладывать, для меня – смолить где вздумается. Встает, фыркает, открывает форточки (у нее в спальне два окна, и сквозняк получается на зависть). А теперь она стоит надо мной, в простынь завернутая, точно памятник оскорбленным девам. Раз ей принципиально, то и я не спешу – провоцирую. Затягиваюсь, выдыхаю дым, снова затягиваюсь и выдыхаю. С каждым разом ее глаза все сужаются. Взрыв, спорю, последует знатный. Но истерика откладывается по причине звонка в дверь.

– Сиди здесь, – рычит драконом блонди, натягивает халат и уходит.

Ее нет довольно долго. Из глубин квартиры доносятся приглушенные голоса и смех. Кто это к ней приходит по ночам? Поднимаюсь с кровати и направляюсь к двери, приоткрываю, прислушиваясь. Посетительница явно женщина. Не знаю зачем, но напяливаю брюки и выхожу в коридор.

– Это потрясающе вкусно, спасибо огромное, – слышу из кухни голос Ви. – Ты будто знала, что у меня как раз закончились все ликеры. Не хочешь капельку?

– О нет, – спешно отвечает Жен. – Мне назначили такое количество препаратов, что, боюсь, от одной капли алкоголя у меня вырастет вторая голова.

Я как знал, что это она. Тяжело поверить, что для этих двух девушек в порядке вещей встретиться ночью, обменяться подарками, поговорить по душам. Ви охотно бросила меня в спальне, чтобы потрепаться с сестрой. Зная блонди, никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. У нее все разложено по полочкам и баночкам. Есть работа, семья, друзья, бывший магнат. Есть Елисеевы и есть я. И все это чудесным образом не смешивается, не пересекается. Мне всегда казалось, что Ви относится к чудному типу людей, страдающих особым видом расстройства: ты чуть-чуть вмешиваешься в планы такого индивида, а у того буквально сносит крышу. Но что я вижу? К блонди ночью завалилась инопланетянка, выдернув первую из постели бойфренда, а она только рада?

– А вообще как съездили?

– Было ужасно холодно. Ветер, шторма. Мама так и не искупалась. Вообще на всем пляже была всего парочка смельчаков, но даже они рисковали лезть в море только после парочки стаканов горячительного. И выходили с синими губами.

Короткая пауза.

– Отец как?

– Ходит. Понемногу.

– Дела вести сможет?

– Скажем так: обороты придется сбавить. Я посоветовала ему взять помощника, но он бывает ужасно упрям. Тяжело объяснить, что нельзя позволить отрезать кусок от себя и остаться при этом таким же.

– Не бойся, он умный человек. Поймет.

– Главное, чтобы не поздно. Есть люди, которые почти полностью восстанавливаются после сложных операций, но я уже сейчас вижу, что это не его случай.

– Посмотри на меня. Все у него будет хорошо, слышишь?

В этот момент мне становится ясно как никогда, что Ян был прав – я не имел права ставить под удар отношения кузин. Однако уже ничего не поправить.

ГЛАВА 15 – Орел. Отвесный спуск

А ведь неспроста ураганам дают женские имена.

С просторов интернета

Жен

Стоя в коридоре центра Харитоновых и барабаня в дверь лаборатории исследований рака мозга, я чувствую себя дурой. Потому, что игнор от прямого начальника, – это очень странно. А еще мне надоело развлекать работников Рашида. Но у Капранова новая идея фикс: поиграть в «поймай меня, если сможешь». Вот. Играем.

В первый день работы здесь я еще правил не знала и просто удивлялась невозможности увидеться с наставником. Во второй – попыталась поймать мерзавца около входа, но он подкупил ординатора, чтобы тот меня отвлек, а сам ускользнул. Затем я загорелась идеей перехватить Капранова в столовой, но в самый ответственный момент получила вызов, который оказался ложным. Вечером же меня отправили домой слишком рано по причине недавней операции. И вот сегодня, на третий день, я полна решимости до Андрей Николаича добраться любой ценой.

– Капранов, это несерьезно. Впустите немедленно! – кричу. Сквозь стеклянные стены (коих здесь предостаточно), вижу красноречиво обращенную ко мне спину. Вот бы на операциях так же отлично притворялся глухонемым!

– Привет, Жен, – усмехается проходящая мимо Соня. Она тоже ординатор, причем явно не из простушек. Хотя о чем это я? Здесь нет ни одного человека, с которым не нужно соблюдать осторожность.

– Как я могу попасть в лабораторию? – гневно спрашиваю.

– Никак, карты-ключи есть только у членов группы, – пожимает она плечами. – Политика такова, что посторонним вход строго воспрещен. Чтобы даже случайно не нарушить чистоту эксперимента.

– И что, мне вечно теперь смотреть на… вот на это? – указываю рукой на спину Капранова.

Она смеется:

– Если хочешь и дальше работать с Капрановым и ничего не имеешь против больных раком, можешь написать заявление о прикреплении к лаборатории. Вместо клипирования аневризм (микрохирургическое выключение мешковидного образования сосудов головного мозга с помощью клипса) будешь глиомы (разновидность опухолей головного мозга) кромсать. Правда, там конкурс…

– Конкурс? – переспрашиваю недоверчиво.

– Работа на волонтерских началах с неизлечимо больными отлично смотрится в резюме. Все хотят устроиться потеплее, – понимающе улыбается Соня.

Да-да, все, что связано с неизлечимо больными, отлично смотрится в резюме. Главное только, чтобы не в самой медкарте. Конкурс, видите ли… А если меня не одобрят? В смысле мы с Рашидом друг другу не понравились. Вслух этого никто не сказал, но собеседование было сухим и неловким. От приятного незнакомца из бара не осталось и следа. Думаю, если бы не Харитонов, Рашид бы костьми лег на пороге центра, дабы меня в него не пустить. И теперь, когда протекция свыше снята, приятные бонусы закончились, не так ли?

Тем не менее попытка-то не пытка. Капранова без боя не отдам. Не для того я столько лет приручала гада, чтобы теперь отдать какой-нибудь Соне.

С этой девушкой я познакомилась в свой первый день. Мы вместе среагировали на «синий код» (необходимость реанимации для пациента). Нужна была трахеотомия (введение канюли в горло пациента для обеспечения легких кислородом. Применяется при закрытии дыхательных путей), и я сначала не поняла, почему она доверила процедуру новенькой; только потом обнаружила, что за нами наблюдают Валерий Харитонов и сам Мурзалиев. Ну не прелестный ли экзамен? С другой стороны, а чего было ожидать? Здесь не просто так стены стеклянные. Все мы как на ладони.

Воспользовавшись случаем, я незаметно спросила у Сони, как часто в центр приходят Харитоновы, и выяснила, что «старший» появляется очень редко, приходит только к Рашиду, а вот «младший» – гость частый. Раз в неделю бывает. С тех пор я начала краситься на работу, хотя и знаю, что не стоило бы.

– И где мне взять заявление? – спрашиваю.

– У секретаря Мурзалиева, конечно. Все научные гранты идут только через него, – пожимает плечами Соня.

Поскольку для меня здание новое и во многом неизведанное, заполнить бумагу я решаю у стойки регистратуры. Однако Настасья Викторовна – заведующая картами больных медсестра – отговаривает молодую девушку в лице меня от возни с умирающими. Киваю и соглашаюсь, но делаю по-своему. Не думаю, что здесь о моем заболевании знают – это видно по отношению. И если Рашид не счел нужным сообщить персоналу мой диагноз, то я только «за».

– Брось эту затею. У Рашидки ведь столько других проектов – выбирай любой, где пациенты не мрут как мухи.

Из-за «Рашидки» на бумаге появляется странная закорючка. Интересно, здесь у всех такие теплые отношения с руководством? Или Настасье Викторовне можно больше, чем простым смертным, поскольку она здесь со всеми накоротке? О, мимо этой женщины не пройдешь, не поговорив – отношения она строить умеет, но все же «Рашидка» – слишком! Пока я раздумываю над тем, стоит ли попросить новый бланк, за спиной раздается знакомый голос:

– Бросьте, Настасья Викторовна, не понравится – сама сбежит. Это ж не продажа в рабство.

– Вот именно, Кирилл Валерич, что продажа, – грозит ему пальцем возмущенная медсестра. – Ох, и кто только хирургию выбирает. Так оно переживательно. Приходят сюда детьми восторженными, ждут волшебства, а потом вот таких вот парочку не спасут, и весь свет из глаз уходит – будто и не было. И остается сплошной цинизм да ядовитость.

– Ну так все мы, Настасья Викторовна, взрослеем. Никуда не деться.

– И то верно, – вздыхает пожилая женщина и уже открывает рот, чтобы продолжить спор, но в регистратуре раздается звонок телефона, и, скажу вам, его трель звучит как «Алилуйя».

– Кирилл Валерич, – киваю я Харитонову, выкроив наконец время для приветствия. Но в глаза не смотрю – это лишнее.

– Жен Санна, – отвечает он в тон. – Что ж вы, и впрямь на землю безнадежную подались?

– Так ни гордости, ни остатков уважения – за мужчиной бегаю.

От этих слов у него как-то смешно вытягивается лицо, и я понимаю, что до конца жизни эту гримасу не забуду. Губы сами собой растягиваются в улыбку от уха до уха.

– Капранов, что ли? – спрашивает с плохо скрытым облегчением.

– Прячется от меня в лаборатории, – даже не пытаюсь спорить и водить за нос дальше.

– Прячется? Я думал, он там работает…

– О нет. Он именно прячется. Ой, да вам не объяснить. Просто… просто он Капранов! – восклицаю запальчиво и обнаруживаю, что Харитонов улыбается.

– Вы дописали? – спрашивает.

– Что?

– Заявление дописали? Если да, то давайте мне – как раз отнесу Рашиду, он и утвердит.

– Разве там не конкурс?

– Конкурс. Но как же вы без своего мужчины-мечты? Глядишь, весь блеск из глаз уйдет.

Смутившись, отворачиваюсь и вывожу замысловатую закорючку в графе подписи, но дату не ставлю – начинаю сомневаться. Разве правильно, что всеми нашими рабочими отношениями с Мурзалиевым руководит Кирилл?

– Может, я лучше сама?

– Оно не тяжелое, – неправильно понимают меня.

– Я не об этом. Просто мы с Мурзалиевым и так не ладим..

– Предлагаю вам доказать собственную независимость в следующий раз – когда вашему альянсу с Капрановым ничего угрожать не будет, – говорит, вытягивая заявление из-под моих пальцев. – Убежден, что ничего страшного не случится, если дату поставлю я сам.

Когда он уходит, я еще долго смотрю ему в спину.

Кирилл

Рашид встречает меня улыбкой, но выглядит более измученным, чем обычно. Годы уже стерли с его лица радость, но, видимо, работы по открытию гранта продвигаются слишком тяжело, и к обычной серьезности прибавилась усталость. Это неудивительно, в исследования по выращиванию тканей сердца мы планировали привлечь государственные инвестиции, но один подобный проект Мурзалиева уже закончился неудачей, и теперь эксперты будут под микроскопом рассматривать каждое слово. Стресс не прошел бесследно.

– Как дела? Порядок? – спрашиваю Рашида.

– Еще не разобрался, но движемся в правильном направлении. – Он потирает глаза. – А у вас, смотрю, прогресс впечатляет. Пара недель, и палка не потребуется.

– Сплюньте и перекреститесь, – говорю, не в силах скрыть радость в голосе.

– А я вам говорил, что нужно здесь проходить физиотерапию, – укоряют меня.

– А не выпить ли нам кофе? – спрашиваю в попытке сменить тему.

– Что я слышу, Кирилл! – восклицает Рашид, потирая руки. – Вам разрешили кофе! Ирина! – зовет он секретаршу. Но без толку – когда я проходил, ее не было на своем месте. И таков уж закон подлости, обитающий в этих смежных кабинетах: именно когда Ирине потребовалось отойти, Рашид вздумал ее вызвать. – Объяснит мне кто-нибудь, зачем мы платим деньги девице, которой никогда нет на месте?! Садитесь, Харитонов, я сам сделаю.

Сидя в кабинете Рашида, я тайком изучаю заявление Жен. У нее крупный почерк с неожиданно женскими завитушками. А еще понятный. Интересно, она просто не успела его испортить или у нее их два? Евгения. Красивое имя, хотя короткое – Жен – ей идет больше. Более стремительное и порывистое, но не резкое и не грубое. Идеальное. Для нее. Она не может быть кем-то иным, банальным, обыденным, не должна сливаться с толпой. Она Жен.

Я всегда любил примерять на лица имена и статусы. Сидя на совещаниях, убивал таким образом время. Смотрел и представлял, кем должен быть тот или иной человек. Мне доставляют удовольствие люди цельные, непротиворечивые. Но управлять такими сложнее. Хотите доказательство? Да тот же Мурзалиев. Ради себя и своих желаний сделает что угодно.

Потягивая долгожданный и оттого еще более изумительный кофе, я снова и снова возвращаюсь к мысли, что Рашид устроился отлично. У него не очень большой, но светлый кабинет с огромными окнами на юг и видом на дворик, где в хорошую погоду прогуливаются уставшие от стен пациенты. Обычно здесь просто светло, но сегодня тот самый редкий питерский денек, когда из-за туч выглянуло солнце, и льющиеся лучи аж слепят. Приходится переводить взгляд на серо-голубой офисный ковролин. При оснащении центра мы ориентировались на хорошо знакомую мне Германию, и, на фоне других русских клиник, наш центр, разумеется, выигрывает с разгромным счетом. Естественно, Муразлиев более чем доволен своим статусом.

– Кстати, вы не могли бы…? – спрашиваю, пододвигая к Рашиду заявление Жен Санны. Тот с самым будничным видом притягивает к себе бумагу, но, когда видит, что в ней, начинает хмуриться и поглядывать на меня.

– Кирилл, я думал, мы это уже обсуждали.

– Это всего лишь заявление.

– Которое неминуемо оказалось бы на моем столе, но утверждать я его не собирался. Потому что бунт на корабле нам ни к чему, – многозначительно приподнимает он брови.

– Бунт?

– Славная компашка из Капранова и его протеже уже устроила одному главврачу веселую жизнь. В результате Павла потеряла своего лучшего нейрохирурга и ваши деньги, а эти двое устроились тепло и комфортно на новом местечке.

– Павла ничего не потеряла. Я дал ей отличные отступные. Не переживайте.

– Харитонов, – вдруг наклоняется ко мне Рашид, мрачно сводя брови. – Я за Мельцаеву не переживаю. Только за себя. Потому это заявление – последнее, что я делаю с вашей подачи относительно Евгении Елисеевой. Не вздумайте и дальше ломать мне политику управления кадрами.

Рашид раздраженно щелкает ручкой и уже заносит ее над бумагой, но затем поднимает голову:

– Вы знали, что я был женат? – вдруг спрашивает он.

– Конечно, – киваю.

Разумеется, мы собирали на Мурзалиева всю доступную информацию. Женился он еще в университете. Учился в Москве, и затем вслед за женой уехал проходить интернатуру в Петербург, да так и застрял, хотя в двадцать семь уже развелся. Детей нет. Домашних животных не держит. Человек-одиночка, который своей свободой не тяготится, а благодаря амбициям готов целиком и полностью вложиться в науку. Имеет опыт управления исследовательскими группами. На должность главы медицинского центра подходит идеально.

– Мой брак был ужасен, я счастлив, что он закончился. Поэтому теперь каждый раз, когда я встречаю интересную мне женщину, напоминаю себе, что всего несколько месяцев и к феромонам начинает вырабатываться иммунитет – страсть проходит, превращается в привычку, а отношения замусоливаются, как обивка дивана. Краткосрочное удовольствие, которое не стоит того, чтобы совать голову в петлю. Но, возможно, оно необходимо, чтобы понять, насколько мы ошибались.

Подтекст его слов будто по голове ударяет. Хватаю чашку кофе и делаю последний глоток – чуть-чуть жидкости и густая масса измельченных кофейных зерен. Неприятно, но я едва замечаю. Во рту ужасно сухо. Представлял ли я ночь со своим доктором? Сколько угодно. Но задумывался ли об этом всерьез? Нет. До слов Рашида… Я был бы не против отмотать все это назад.

Мой физиотерапевт внимателен и безжалостен. Поверьте, это стократ хуже любого лодыря или разгильдяя. Он не дает расслабляться, мало позволяет отдыхать. Думаю, из него вышел бы отличный тренер. В последнее время он усаживает меня на кушетку, привязывает к ногам грузы (символические, но все же) и заставляет их поднимать. Это больно и очень тяжело. Восстановление мышц идет медленно, они привыкли к неподчинению и возвращаться обратно не желают. Но от упражнений эффект поразительный, и это вдохновляет. Обещали, что если прогресс не замедлится, то еще чуть-чуть, и можно будет забыть о ненавистной палке. О, как было бы изумительно самому вести машину, танцевать, обнимая женскую талию, вернуться к старым делам и не быть на вторых ролях…

Вот только есть одна проблема: стоит перенапрячься – и болит голова. Не впервые уже, и физиотерапевт знает об этом. Сегодняшний день не становится исключением.

– Опять головные боли?

– Не сильные. Я в порядке, – говорю, потирая висок.

– Вас же, кажется, Капранов оперировал?

– Капранов, – подтверждаю.

– Отлично. Думаю, будет не лишним, если он вас осмотрит.

Он уходит на несколько минут, но возвращается не с Андрей Николаичем, а с Жен. И когда я ее вижу, охватывает чуть ли не ярость. Зачем ее сюда привели, когда я в таком жалком виде? Конечно, умом я понимаю, что она рядовой штатный врач, которому до внешнего вида пациентов нет никакого дела, но чувствовать так же не получается. Она совсем рядом, а я сижу в старой майке с мокрыми разводами, с трясущимися от усталости ногами и прилипшими к голове волосами, раз за разом вспоминая ужас в глазах Веры, когда она видела меня таким. Не хочу лицезреть такое же выражение на другом лице.

– А сказали, что придет Капранов, – цежу сквозь зубы, до боли упираясь кулаком в кушетку.

– Он оперирует, но если мне не удастся диагностировать происхождение головной боли, то я обязательно вызову кого-нибудь постарше. Хотя это очень навряд ли, – ядовито отвечает Жен.

– Я не это имел в виду.

– Боли в районе трепанационного отверстия бывают? – спрашивает она у меня.

– Нет. У меня просто болит голова. Она периодически у всех болит.

– Но здание падало далеко не на всех, – резонно отвечает Жен Санна. А я уже успел забыть, насколько вредной бывает эта девушка. – Так, давайте условимся: внутри этого кабинета вы пациент, а я ваш врач, а как только выйдем, будете снова командовать. Идет?

Приходится сдаться. Такую, пожалуй, переспоришь…

– Голову поворачивайте, – велит.

Повинуюсь, а она запускает пальцы в мои взмокшие волосы и осматривает шрам. Стоит близко, но запаха духов я больше не чувствую – только тот, что присущ ей самой. И внезапно невероятно отчетливо представляется жаркий клубок тел, и она подо мной. Хочется на мгновение, словно бы невзначай коснуться ладонью ее талии, почувствовать тонкое тело в кольце рук. Держаться – настоящая пытка. А еще… я не уверен, что смог бы на этом остановиться.

Я стараюсь делать все, что она велит, пока Жен меня осматривает, но не могу оборвать поток болезненных мыслей. Как ее занесло во врачи? Да, характер боевой и мозги на месте, но ведь ей бы прямая дорога по отцовским стопам: финансами ворочать, да с рекламных плакатов улыбаться – мимо такой девушки не пройдешь. И вдруг она встречается тебе морозной зимней ночью, в белом халате и удобной обуви для операционной. Не золотые кольца на пальцах, а резиновые перчатки, и волосы не в рекламе шампуня, а под хирургической шапочкой. Не вдруг опознаешь принцессу.

– Вам карточку уже сделали? С Капрановым встреча состоялась? – спрашиваю у Жен в попытке отвлечься от мыслей с помощью болтовни.

– Да, спасибо, – кивает она, пряча улыбку.

– Не за что благодарить. Я просто отнес заявление.

– Если бы его отнесли не вы, то оно бы провалялось в кабинете под кипой бумаг еще недели три минимум. И не факт, что было бы одобрено. А теперь помолчите.

Пока она заканчивает осмотр, я стараюсь не улыбаться и просто наслаждаться ее обществом – собственно, чего и добивался, заставляя ее работать в исследовательском центре.

– Что ж, не вижу неврологических нарушений, но перенапрягаться на занятиях не стоит. Сбавьте темп, – наконец произносит Жен Сана.

– Не считаете нужным провести обследование? – вмешивается мой терапевт. – МРТ?

– Если Капранов не изменил своему плану, то через пару недель будет плановое обследование. Но если боль повторится еще раз – обращайтесь, сразу сделаем. А пока попробуйте просто снизить нагрузку. Может быть, удастся подобрать оптимальный темп.

Она говорит не со мной и уже собирается уходить, но я хватаю ее за запястье, заставляя остаться. Ощущения кажутся мне знакомыми, но и новыми тоже. Безумно хочется провести пальцем по тонкой коже над венами, но такой простой жест выглядел бы излишне вольным.

– Через три недели мы планировали провести благотворительный вечер. И мне бы хотелось пойти на него без трости. Так что лучше обследуйте меня сейчас, а существенно снижать нагрузку не станем.

– Вы с ума сошли? – сухо интересуется Жен. – Вам операцию на мозге сделали, а вы опять за свое.

– Я не хочу, чтобы на меня снова смотрели как на инвалида!

Я знаю, что прием запрещенный, что для нее это слишком личное, но больше не могу прогуливаться с тростью от дверей до машины и наоборот.

– Кстати, вы придете? – меняю тему, пока она окончательно не уверилась в своих подозрениях о моей корысти.

– На вечер? Зачем мне там быть?

– Сопровождайте отца. Нам же нужно взять откуда-то деньги, а он человек более чем состоятельный, – подмигиваю ей.

У Жен аж рот открывается от удивления. Так и знал, что при всем ее стремлении к гуманизму, эта девушка не знаток пустой благотворительности. Она человек действия. Скорее из разряда врачей без границ (неправительственная международная организация по оказанию медицинской помощи людям, пострадавшим в результате вооружённых конфликтов и стихийных бедствий). Не будь у нее самой проблем со здоровьем, думаю, Жен бы легко согласилась отправиться в какую-нибудь Африку спасать жертв террора.

– Пойду закажу МРТ и КТ, – сдается она. – Но в случае чего с Капрановым объясняться будете сами!

Жен

Я с трудом удерживаю телефон плечом, докрашивая ногти на ногах в красный цвет. Это к вопросу о женской разумности. Как только яркие ноготки высохнут, я натяну поверх чулки и туфли, в которых едва можно передвигаться, и никто о моих потугах не узнает, но разве это имеет значение? Я хочу быть сегодня самой красивой, максимально безупречной. Надену самое лучшее белье и сексуальное платье. Пройдусь по самой грани вульгарности. Потому что сегодня я познакомлюсь с женщиной, являющейся женой небезразличного мне мужчины. Не хочется чувствовать себя рядом с ней простушкой.

Зачем мне это? Кому и что доказывать? Я же не собираюсь вмешиваться. Просто иногда… иногда Кирилл на меня так смотрит, что кажется, будто во мне есть нечто большее, чем глупая, расколотая в районе груди оболочка… Нечто важное и нужное. Значимое. Такое сводит с ума. Такое страшно разрушить.

Наконец гудки на другом конце линии сменяются поспешным приветствием.

– Ви, какое счастье, что ты на связи, – восклицаю, пытаясь поудобнее пристроить телефон. – Так, мне нужно знать все возможное о Вере Рихтер.

– Зачем? – неподдельно удивляется кузина.

– Сегодня благотворительный вечер, и я с ней встречусь лицом к лицу. Не хочется выглядеть несчастной сироткой. И отсутствие сюрпризов в этом поможет.

– Я не очень-то интересовалась супругой Харитонова, – ворчливо сообщает Ви.

– Ну давай хоть что-нибудь.

– Ну-у-у, – тянет она, явно не имея особого представления об объекте разговора. – Ее отец – партнер Валерия Харитонова. Кажется, если не считать рассказанного ранее, этим моим познания ограничиваются.

– Ты мне совсем не помогаешь. Скажи хоть, волосы выпрямить или оставить?

– Мне приехать? – устало спрашивает она. – Только учти, ты сорвешь мне свидание!

– Не надо приезжать. Просто скажи, распрямить или оставить кудрявыми?

– Если время есть – выпрямляй. Когда еще тебя такой увидят. Совсем от рук отбилась со своей медициной. – Театральный вздох. – Так, короткий экскурс: глаза черным не подводи, нижнюю губу накрась чуть шире контура, а верхнюю – уже, чтобы казалось, будто ты улыбаешься. Тушь возьми водостойкую. Начнешь еще там рыдать!

– Я не собираюсь рыдать.

– Но носовой платок я бы на твоем месте взяла, – подмечает Ви. – Главное в благотворительном вечере – минимум косметики, максимум бриллиантов. Давай, маленькая садистка, заставь его яйца гореть. Каждый изменщик этого заслуживает.

– Он не изменщик, – восклицаю порывисто.

– БМВ против твоего рендж-ровера на то, что он в фантазиях вытворял такое, о чем его скучная женушка даже в книжках не читала. А ты его благопристойности совсем не помогаешь… Блин, из-за тебя глаз криво накрасила. Все, давай, дальше своими силами.

Когда мы с отцом под руку входим в зал, я с облегчением обнаруживаю, что основная часть мероприятия еще не началась. Ждут припозднившихся. Едва переступив порог, начинаю скользить глазами в поисках знакомых светлых волос. Не нахожу.

– Я выше большинства мужчин в этом зале, – шепчу папе на ухо.

– На таких каблуках – конечно, – отшучивается он, а я заливаюсь краской.

Я всегда была высокой, даже слишком, но переживаю по этому поводу редко. Мое тело меня никогда не устраивало, и причины для переживаний имелись более серьезные, чем необычный рост. Даже если бы я была первой красавицей школы, со мной бы все равно не дружили. Больных не любит никто.

По пути отец встречает немало знакомых, имена которых мне ни о чем не говорят. Приходится стоять рядом и улыбаться, сгорая от нетерпения. Минут двадцать мы кочуем от компании к компании, и, когда я мысленно начинаю готовить план побега от словоохотливого родителя, вдруг на пути нам попадается Рашид Мурзалиев. Оба мужчины замирают, скованные давней неприязнью и неловкостью от встречи на общей территории.

– Пойдем, засвидетельствуем свое почтение устроителям вечера, – отмирает наконец папа и тянет меня за локоть в сторону.

В любых других обстоятельствах я непременно бы настояла на разговоре, потребовала бы объяснений (ведь меня заверяли, что прошлое в прошлом, а разногласия позабыты), но так хочу найти Кирилла, что заставляю себя смолчать и послушно следовать за отцом. Оказывается, в отличие от меня, он прекрасно знает, где искать Харитоновых, и мне приходится всего лишь переставлять ноги. Что сложного? Да ничего, только внутренности завязываются в узел. Нервничаю. Что я сейчас увижу, что почувствую?

Вокруг Харитоновых собралась большая толпа – неудивительно, что я не заметила Кирилла раньше. Поначалу слышен только веселый голос моего пациента, но еще пара шагов – и он предстает перед нами во всем своем великолепии: облаченный в улыбку и обаяние, которыми щедро одаривает окружающих. Делает вид, что все в порядке, хотя я-то знаю, что это не так.

Упрямец. Как бы ни был Кирилл хорош этим вечером, без трости ему будет ой как непросто. И не только физически. Травмы редко затрагивают только тело. Как спрятанные под одеждой шрамы никогда не станут вновь гладкой кожей, так и характер не приобретет прежнюю покладистость.

Вдоволь полюбовавшись Кириллом и набравшись смелости, перевожу взгляд на женщину рядом с ним. Она маленького роста, сантиметров на двадцать меня ниже, с ладной, но не очень аппетитной фигуркой и настоящей ведьминской копной волос, еле-еле сдерживаемых шпильками. Приветливая, улыбчивая, одета правильно, как подобает леди на светском приеме. Платье до колена, нитка жемчуга на шее, на лице следов косметики почти не разглядеть, но это лишь подчеркивает замершую во времени юность и свежесть.

И тут меня посещает совсем не радостная мысль: я могу надеть платье, которое сделает меня идеальной, обвешаться украшениями, точно елка, но все это бессмысленно и пусто. Я потеряла ориентиры и не знаю, что делать, а ей ничего подобного и не нужно. У нее уже все есть. Мужчина мечты и уверенность в безмятежности будущего. Она не думает обо мне: вероятно, даже не знает. Для нее я никто. И пока я борюсь за вежливость и улыбку с подступающей к горлу горечью, она искренне радуется и держит под локоть Кирилла. К чему еще ей стремиться? Она может ездить в Германию, не присутствовать во время лечения мужа, не знать, что я целовала его в лифте, но при этом оставаться той самой. Единственной.

– О, Евгения Александровна, Александр Сергеевич, – зовет Кирилл, заметив нас. От такого чопорного обращения я вздрагиваю. Каждую букву проговорил, не хуже телевизионного диктора.